Текст книги "Дочь Сатаны"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
– Ричард, я знаю, что должна остаться. Я должна изгнать дьявола из своей души.
Ричард вздохнул.
– Стало быть, даже теперь, став взрослой женщиной и матерью, ты продолжаешь верить в черную магию?
– Я знаю, что во мне сидит дьявол. Потому-то я и погубила свою душу. – Она быстро продолжала, чтобы не дать ему прервать себя: – Вы много не знаете обо мне. Я безнравственна. И Бартли таков же. Вот почему нас тянет друг к другу. Он груб, жесток, способен на варварские поступки, на убийство. И я такая же. Позвольте мне объяснить, чтобы вы поняли. Бартли много лет назад был моим любовником. Я не хотела этого, но он заставил меня. Не так, как в тот раз, когда вы спасли меня от него. Он сделал это более хитро и осторожно. И теперь я знаю, что втайне желала этого. Я обманывала себя, уверяла себя, что ненавижу его, но это была ложь. Потом я вышла за Хьюмилити. Я не имела права делать это, но дьявол подтолкнул меня на этот шаг, теперь мне ясно. Если бы я вышла за Бартли, я не имела бы на Хьюмилити влияния. Бартли уже принадлежал дьяволу, и нечистый жаждал заполучить душу Хьюмилити.
– Что ты говоришь, Тамар? С тобой истерика?
– Вы считаете себя мудрым, Ричард. Так оно и есть. Но ваша мудрость из книг. Вы ничего не знаете о таких женщинах, как я. Я спасла жизнь Хьюмилити и гордилась этим. И мне казалось, что, коль скоро я спасла его, его жизнь принадлежит мне. Теперь я знаю: это дьявол нашептывал мне в ухо. Я обманывала себя, думая, что моя душа спасена и это замужество вполне оправдано. Теперь я отчетливо сознаю свою жестокость, варварство. Что было дальше, вы знаете. Потом Бартли вернулся домой. Разумеется, я хотела Бартли. Ведь мы с ним два сапога-пара. Мы ссорились, ненавидели друг друга и без памяти друг друга любили. И так было всегда. А когда мы сели на корабль, я знала, что мне нужен Бартли, нужны дети, а Хьюмилити не нужен… и я убила его!
– Ты говоришь вздор, Тамар. Джон Тайлер видел кончину Хьюмилити.
– Джон Тайлер видел, как он упал за борт. Но почему он упал за борт? На это была причина. Утро было спокойное. Он упал намеренно. Он убил себя, потому что я послала его на смерть, потому, что был не в силах жить.
– Я вижу, что ты вне себя от горя. Не твоя вина, что он упал за борт. Он любил тебя. Ты подарила ему детей. Ты отправилась с ним в страну, о которой он мечтал. Его заветная мечта вот-вот должна была исполниться.
– Говорю вам, я убила его! И заманила его в ловушку. Его молитвы раздражали меня, оскорбляли мою гордость. Он женился не из любви ко мне. Он постоянно твердил, что мы должны помочь населить колонию. Мне было невыносимо это слушать, и я пыталась доказать ему, что он такой же похотливый, как и все мужчины, что он обманывает себя, но меня ему не обмануть. И я соблазнила его. Я сказала ему, что он не только грешник, но и лицемер. Эту правду Хьюмилити вынести не мог и решил, что осужден на вечное проклятие. Он совершил один из семи смертных грехов, о которых постоянно говорил в своей проповеди – прелюбодеяние. И все эти годы он прелюбодействовал, не так, как Бартли, – самодовольно, хвастаясь, показывая всему свету, каков он есть. Нет, он делал это под маской благочестия… под покровительством темноты. И все это я сказала ему, а он не захотел больше жить.
Ричард взял ее за плечи и слегка встряхнул.
– Тамар, что ты говоришь? Я сейчас дам тебе стаканчик вина и уложу в постель. Отдохнешь, а после я потолкую с тобой. Тебя потрясла эта ужасная трагедия! Ты была слишком взволнована в последние дни. Я постараюсь тебе все объяснить. Смерть Хьюмилити была случайной. Он никогда не стал бы лишать себя жизни из-за того, что ты назвала проявлением похоти. Ведь ты была его женой.
– Он думал, что я беременна. Я солгала ему, потому что… не хотела его. Он думал, что я ношу ребенка… а я…
– Успокойся, Тамар.
Ричард взял ее за руку, рука была холодна.
– Я спокойна, – ответила она, – и спокойно осознаю, что совершила убийство. Я послала его на смерть, и дело, которое он собирался сделать, ему не суждено совершить. Я могу обрести покой, лишь если сама буду трудиться здесь. Ричард… Отец, попытайтесь понять меня, помогите мне.
Он прижался губами к ее лбу.
– Я понимаю тебя, дорогое мое дитя, – сказал Ричард, – я понимаю. Мы будем трудиться вместе.
Дни быстро мелькали. Припасы были разгружены, загородки для свиней и птицы поставлены. Нужно было валить лес и пилить бревна, так как предстояло построить много домов. К тому же приходилось постоянно добывать пищу. Если бы они довольствовались одной лишь рыбой, то могли сэкономить массу времени. За один день несколько маленьких лодок, выйдя в море, возвращались с уловом, которого хватало на весь сеттльмент. Но им хотелось мяса, омаров, лангустов, моллюсков, одна треска надоела им. Им приходилось также охотиться в лесу на оленя.
Дети тоже работали, помогали взрослым, выполняли мелкие поручения.
«Здесь лентяев быть не должно, – гласило здешнее правило, – поблажек не будет никому. Те, кто хочет жить в домах, должны построить их, те, кто хочет есть, должны работать».
Дети были в восторге от новой жизни. Все здесь было такое странное и интересное. Море, меняющее окраску, не похожее на море Девона, песчаный берег, о который бешено бились волны, корабль, стоящий на якоре, – воплощение приключений и открытий, Кейп-Джеймс, хорошо видный в ясную погоду, быстрая речка, впадающая в море, горы Чуйот-Хилз, виднеющиеся вдали; сам городок, раскинувшийся на склоне холма; дикие птицы – гуси, журавли, цапли, а главное – лес. Дик то и дело смотрел на лес, этот заколдованный лес, где скрывались краснокожие. Дик просыпался рано, а вечером валился с ног от усталости. Он наслаждался новой жизнью.
Планы Ричарда были одобрены губернатором и старостами. Он привез книги для обучения детей. Он считал, что их необходимо обучать грамоте. Нельзя позволить им расти невеждами. Если их не выучить читать и писать, они не смогут даже читать Библию и не научат этому своих детей.
Лидеры пилигримов признались, что этот вопрос их весьма волнует. У них самих не было возможности заниматься обучением детей, им надо было думать о том, как бы выжить. Ричард пришел в восторг от того, что может быть полезным новоселам. Тамар вызвалась помогать ему, а Ричард сказал, что, коль скоро среди новоселов много подростков, ему понадобится помощник, а кто может помочь ему лучше, чем собственная дочь, которую он сам обучал?
Второе предложение было принято с несколько меньшим энтузиазмом, чем первое. Некто Джеймс Милрой, пожилой вдовец, чья жена умерла минувшей зимой, заявил, что Господь вряд ли будет доволен, если юношей станет обучать женщина.
Ричард стал отстаивать свое предложение, он заявил, что сам знает, кого ему выбрать в помощники. Вопрос оставили открытым, но, глядя на непроницаемые лица собравшихся, Тамар внезапно почувствовала, как ее окатила волна гнева. Она плотно сжала губы, боясь в пылу гнева сказать слова, о которых после пожалеет, потому что ей почудилось, что в толпе мужчин стоит Хьюмилити.
И вместо того чтобы бурно возражать, она решила доказать им, что женщина может выполнять эту работу не хуже мужчины и что пол здесь не играет роли.
Дом Ричарда, который должен был одновременно стать и школой, решили построить первым. Поглядеть, как строят дом, пришло несколько индейцев. Лица у них были разрисованы красной краской в знак того, что они пришли с миром. Они улыбались и болтали между собой и предлагали бледнолицым ожерелья из ракушек и оленьи шкуры в обмен на промасленную бумагу и пилы. «Mawchick Chammay!» – восклицали они. «Лучшие друзья». Они весело смеялись, бледнолицые казались им такими странными и удивительными.
Семья Аннис разместилась в домах двух семейств, чтобы иметь крышу над головой, пока строилось их собственное жилье. Аннис была вне себя от счастья.
– Ах, миссис, – сказала она Тамар, – это в самом деле великая страна. Дома я все время боялась, что Джона заберут на допрос. Кабы вы только знали, как мне хорошо, что больше не надо ничего бояться. Здесь все уважают Джона, он умеет обращаться с землей. Губернатор сказал мне: «Такие люди, как твой муж, нужны нам». Мои дети Кристиан и Ристрейнт тоже хорошие работники. Так и сказал и добавил: «И ты, дочь моя, и твоя благочестивая семья тоже нужны нам. Тебе ведом твой долг перед Господом, честная женщина, которая подарила нам детей». Ах, миссис, я так счастлива. Это и в самом деле земля обетованная.
Миссис Элгон поселилась в другой семье на время, покуда не построят дом для Ричарда. Тогда она снова станет его домоправительницей. В доме, где жила миссис Элтон, жил также и Джеймс Милрой, и Тамар слышала, что он хочет найти себе жену.
– Кто знает, – сказала Тамар Ричарду, – быть может, миссис Элтон найдет мужа в новой стране?
Тамар беспокоилась о Бартли. Для поселенцев он был еще более чужим, чем она. Для них он был капитаном, который привез провиант и колонистов. Он никогда не приходил на их сборища и молебны, да они и не ждали, чтобы он приходил к ним. Он сказал, что весной поплывет с «Либерти» обратно в Англию, доложит в Лондоне про колонию и привезет либо пришлет скот в Новый Плимут.
Бартли, разумеется, не собирался становиться членом общины, в то время как Тамар видела в ней свое спасение.
Бартли был возмущен. Он говорил, что это ее новая дикая фантазия, проявление упрямства, которое мучило ее с первой встречи и разрушило их жизнь. Неужто ей не пошел впрок этот урок? Всю жизнь он должен ждать… ждать… ждать. Неужто она не понимает, что ее манера уклоняться, увиливать – причина всех их бед?
– Время пришло! Сейчас! – воскликнул Бартли. – Не завтра… не на будущий год! Нынче же! Нынче!
– Ты должен попытаться понять меня, – ответила она, – должен помочь мне.
– Когда я возвратился домой, нам мешал Хьюмилити Браун. Больше он не стоит между нами. Мы свободны… и можем пожениться. А ты продолжаешь твердить: «Надобно обождать».
– Мы не свободны, Бартли. Хьюмилити стоит между нами.
– Он мертв!
– Он является мне, потому что я убила его.
– Вздор! Он убил себя. Либо это был несчастный случай. Разумеется, это был несчастный случай!
– Ты говоришь это, потому что тебе так хочется.
– Я говорю истину. Он умер, его жизнь окончена. А наша жизнь коротка. Ты продолжаешь испытывать мое терпение. Ты знаешь, каков я, когда мое терпение кончится! Я отказываюсь ждать, отказываюсь тратить свою жизнь впустую.
Ее глаза наполнились слезами.
– О Бартли, прошу тебя…
– Не надо просить меня! Это я прошу тебя выйти за меня и весной отправиться со мной в Англию. Соглашайся! Там наше место. Нам следует остаться там.
– Ричард говорит, что в Англии жить опасно. Там меня считают ведьмой и не забудут эгого.
– Неужто ты думаешь, что они посмеют тронуть мою жену?
– В Девоне мне всегда будет грозить опасность, там меня знают.
– Это не причина для того, чтобы не возвращаться. Вам нечего их бояться!
– Я не вернусь, потому что хочу жить здесь, с этими людьми. Я хочу жить в самопожертвовании и воздержании. Я поняла это благодаря их доброте.
– Ты изменишь свое мнение.
– Навряд ли.
Он схватил ее руку и сильно сжал ее.
– Ты глупа, Тамар. Ты взяла за идеал то, что тебе не подходит. Ты мыслишь чувствами. Ты не сможешь жить среди пуритан. В тебе нет ничего пуританского. Ты принадлежишь мне, а я тебе. Я удивляюсь своему терпению. Я скоро докажу тебе, сколь не права ты была, тратя наше время даром. Я не позволю больше губить нашу жизнь. Не стой и не смотри на меня с видом святой мученицы, или, клянусь Богом, я докажу, что ничего святого в тебе нет… И причин горевать у тебя тоже нет!
Бартли отвернулся и пошел было прочь, но, сделав несколько шагов, обернулся:
– Не думай, что я оставлю все, как есть. Вот увидишь.
Тамар задрожала. Как знакома была ей эта улыбка, эти сверкающие голубые глаза! Ее сердце сильно забилось, она знала: ей хотелось, чтобы он вернулся и сказал, что не станет дольше ждать. Но тут перед ней снова возникло бледное лицо Хьюмилити, его мокрая одежда, печальный голос. «Молю тебя, – сказал ей призрак, – проси Господа, чтобы он помог тебе бороться со своей похотью».
Она стала шептать молитву и вернулась, чтобы поглядеть, как строят дом, в котором она будет трудиться вместе с Ричардом на благо колонии.
Однако казалось, будто и Бартли нашел свое место в колонии. Он ходил в лес с охотниками. Он был отличным стрелком, и благодаря ему мяса у них хватало на всех.
– Ты отличный охотник, друг, – говорили ему.
Поселенцы тепло относились к Бартли. «Оставайтесь с нами, – словно говорили их глаза. – Работа для тебя у нас найдется, а придет время, Господь спасет твою душу от геенны огненной. Он дал тебе глаза сокола, ловкость индейца и силу трех мужчин. Для таких здесь найдется работа».
Но Бартли не собирался оставаться с ними навсегда. Просто он не мог устоять, лишить себя удовольствия поохотиться. К тому же ему нравилось, возвращаясь с охоты с богатой добычей, видеть радостные лица новоселов.
Однажды Дик куда-то запропастился, и Тамар не находила себе места от волнения.
Был ясный зимний морозный день. Она решила, что ее сын заблудился в лесу, быть может, он ранен, не может идти и останется там на ночь… Он может погибнуть, ведь зимы в этих краях суровее, чем в Девоне. Ведь дома в иные годы зимой и вовсе не было холодов. В Девоншире порой и снега-то зимой не выпадало. Это самый благоприятный климат в этой стране. Теперь, когда они узнали, что такое настоящая зима, людям из Девоншира было труднее переносить ее, чем тем, кто приехал из Восточной Англии или Голландии.
Тамар должна была найти сына, но боялась подумать, что он мог нарушить здешние правила. Ведь если Дик ушел в лес, стало быть, в самом деле нарушил правила. Разумеется, пуритане правы, что воспитывают детей в строгости. Они считают, что дети рождены в грехе и следует уводить их от греха. Часто их строго наказывали, по приказанию церковных старост многих жестоко пороли. Но даже если эти люди правы, это не должно случиться с Диком. Он гордый мальчик, с чувством собственного достоинства. Он походил во всем на нее и к тому же подражал Бартли. Он не потерпит публичного унижения, ведь он считает себя взрослым мужчиной и требует уважения.
Если она найдет Бартли, то попросит его отыскать Дика так, чтобы проступок мальчика не был замечен.
Тамар спустилась к берегу, собираясь сесть в лодку и поплыть к «Либерти», найти Бартли и попросить о помощи. Сердце ее сильно билось, она представляла себе, что Бартли поставит ей условие: «Я найду мальчика так, что пуритане не узнают про его проступок, но за это тебе придется…»
Внезапно кто-то позвал ее, она обернулась и увидела, что к ней идет Джеймс Милрой, пожилой вдовец, возражавший против того, чтобы мальчиков учила женщина.
– Вы тревожитесь о сыне? – спросил он. – Я могу сказать вам, где он.
Он смотрел на нее с упреком, и Тамар постаралась поскорее заправить растрепавшиеся волосы под чепец.
– Вы знаете, где он? – крикнула она. – Он… жив и невредим?
– По-видимому. Сэр Бартли ушел в лес на охоту и взял мальчика с собой.
Она почувствовала облегчение, но Джеймс Милрой сурово покачал головой.
– Ежели вы пожелаете прислушаться к дружескому совету, я скажу вам: напрасно вы позволяете мальчику проводить так много времени с капитаном. Этот человек – грешник, он приведет его к соблазну. Его грубая речь нередко оскорбляет уши богобоязненных людей. У него скверная репутация.
– Благодарю вас, сэр, – вспыхнув, ответила она, – но это мой сын и я знаю, что хорошо для него.
– Не могу с этим согласиться, и церковные старосты будут одного со мной мнения. Мальчик не должен отлучаться без позволения. Я настаиваю на том, чтобы по возвращении он был наказан.
– Вы хотите сказать…
– «Тот, кто жалеет розог, ненавидит своего сына» – гласит пословица. Этот мальчик уже испорчен. Ему нужен отец.
– Уверяю вас, мне лучше знать, как воспитывать своего сына.
Она повернулась и пошла прочь с высоко поднятой головой. Останься она дольше, ей бы не удалось сдержать свой гнев.
К вечеру охотники принесли столько мяса, что его хватило бы, чтобы накормить всех новоселов. Тамар увидела, как они возвращались. Дик вышагивал рядом с Бартли, и она почувствовала гордость за сына. Он стал совсем взрослым.
Джеймс Милрой тоже следил за возвращением охотников, и Тамар, взглянув на его злобное лицо с плотно сжатыми губами, поняла, что он намерен требовать наказания для ее сына.
Она увидела, как этот человек подошел к мальчику и положил ему руку на плечо, а мальчик вспыхнул и придвинулся к Бартли.
Потом она услышала высокий и звонкий голос Дика:
– Охота – вот это да! Сколько еды мы раздобыли! Славное дело!
Бартли, выпрямившись во весь рост, смело и дерзко взглянул в лицо Джеймса Милроя. Сердце Тамар екнуло, она знала этот взгляд.
Вокруг них воцарилось молчание. Радость оттого, что охотники вернулись с богатой добычей, была испорчена, в общую гармонию ворвались тревожные ноты.
– Я взял мальчика с собой, – сказал Бартли, – и несу за это ответственность. Чего вы хотите, сэр? Вызвать меня на дуэль? Что же, я готов! Будем драться на шпагах или на кулаках? Клянусь Богом, для меня довольно будет и минуты…
Но тут к нему подошел один из церковных старост и положил руку на плечо Бартли.
– Сэр Бартли, прошу вас быть сдержаннее.
– Пусть он оставит мальчика в покое, – прорычал Бартли, – каждый, кто тронет его, будет иметь дело со мной.
– Детям запрещается ходить в лес без разрешения родителей или старших в колонии, – сказал Мйлрой.
– Он пошел с разрешения родителя, – сказал Бартли.
– Это неправда.
– Вы смеете оскорблять меня?
Но Джеймс Мйлрой не был трусом, хотя знал, что не может равняться с великим и грозным капитаном. Он не был бы колонистом, если бы у него недоставало храбрости. Он истово верил в справедливость того, что делает.
– Это вы оскорбляете правду, сэр Бартли. Его мать беспокоилась. Она искала его. Я встретил ее и сказал, где он.
Бартли прищурил глаза. Он собирался уже схватить этого человека за плечи, но тут староста сказал:
– Его мать здесь. Она сама расскажет нам все. Вы волновались, миссис Браун, не правда ли? Вы не давали ему позволения идти в лес, а он должен был попросить вас об этом, коль скоро у него, к сожалению, нет отца, который руководил бы им.
Тамар бросила на Джеймса Милроя сердитый взгляд.
– Мальчик получил мое разрешение. Ему разрешено охотиться с мистером Бартли в любое время.
Джеймс Мйлрой уставился на нее с ужасом. Он не удивился бы, если бы небеса разверзлись и ее поразило бы громом.
«Какой смысл пытаться быть одной из них?» – спросила себя Тамар.
Она была неверующей, такой же, как Бартли. Она могла легко солгать, чтобы спасти сына от боли и унижения! А легко ли было для Бартли солгать?
Позднее она раскаялась в своем поступке. Она поступила скверно. Уж лучше было позволить наказать Дика, чем брать грех на душу.
Более того, она поддалась Бартли, поставила себя рядом с ним, выступила вместе с ним против пуритан.
– Надо же придумать! Наказывать мальчика за то, что он пошел охотиться! Ведь он вернулся в тот же день. Положись на меня, и я сделаю из него мужчину.
– Он должен научиться следовать правилам… правилам колонии, в которой живет.
– Я научу его тому, что для него полезно.
– Я хочу, чтобы он вырос добрым и благородным.
– Как его отец? – спросил Бартли. – Хилый бедняга, который прыгнул в море оттого, что соблазнился и переспал с собственной женой?
– Как ты смеешь говорить мне подобные слова?
– Ну вот, теперь ты больше похожа на себя. Я предпочитаю видеть тебя разъяренной, но только не благочестивой ханжой.
Она хотела было возмутиться, но тут же ей рядом с Бартли почудился призрак Хьюмилити и она как бы увидела капитана его глазами. Бартли представился ей дьяволом, пытающимся соблазнить ее. Тамар отвернулась и пошла прочь, но услышала, как Бартли смеется ей вслед, и поняла, что в голове у него родился новый план.
После той охоты Дик не отставал от Бартли ни на шаг, он просто боготворил капитана. Однажды, взглянув критически на мать, мальчик сказал:
– Раньше, матушка, вы были больше похожи на сэра Бартли, а теперь стали как эти люди!
– Дик, – ответила мать, – но ведь ты живешь среди этих людей.
– Мне нравится жить здесь, – подчеркнул он, – потому что я могу охотиться с сэром Бартли. А когда-нибудь… я поплыву с ним. Когда он отправится назад, в Англию, то возьмет…
Мальчик оборвал фразу, но она поняла: Бартли отнимал у нее сына, переманивая его на свою сторону.
Эта мысль стала мучить ее. Она постоянно молилась. С Ричардом Тамар не могла говорить об этом, потому что Ричард хотел, чтобы она вышла за Бартли. Отец не верил в ее второе обращение в пуританство, как не верил в первое.
Несколько недель спустя после прихода «Либерти» в Новый Плимут приплыл другой корабль. На его борту были голландские поселенцы, обосновавшиеся не слишком далеко, на этом же берегу. Гостей приняли весьма радушно, губернатор сказал, что он и колонисты радуются, когда их посещают гости.
Голландцы восторгались Новым Плимутом. Их очень удивило, что переселенцев из Англии не беспокоят краснокожие туземцы. Они рассказали, что во французских и голландских колониях на этом континенте жизнь не столь спокойная.
Тамар знала, что это объясняется добротой и благородством жителей Нового Плимута. Их законы чести были непоколебимы, и индейцы это поняли и оценили. Англичане прирожденные колонизаторы, как ни одна другая нация на земле. Им присущи достоинство и честность, что ценят люди любого цвета кожи. Они храбры, но храбры и другие поселенцы, покинувшие свой дом, чтобы обрести новую жизнь в чужой стране. Тамар видела качества, присущие англичанам в большей степени, нежели людям других национальностей: спокойное достоинство, умение подавить свои эмоции – как гнев, так и радость, ибо люди, дающие волю этим чувствам, находятся в менее выгодном положении, чем их противники; англичане не раздражаются по пустякам, но вызвать их справедливое негодование опасно; они непременно добиваются своей цели, проявляют упорство и непременно заканчивают то, что начали. Эти качества вызывают в других людях уважение и страх. Лишь в подобных людях она видит пример для подражания, лишь с ними она желает трудиться во имя спасения своей души.
Близилось Рождество, и Тамар готовилась устроить праздник для детей. Она обещала им танцы, игры и угощение. Дети бегали пританцовывая по Лейден-стрит и болтали о рождественском празднике.
Тамар передали, что церковный староста желает поговорить с ней, и она отправилась к нему.
– Садитесь, дорогая сестра, – сказал он, – я должен побеседовать с вами. Я слышал, что в день рождения Христа вы собираетесь устроить праздник.
Тамар промолчала, выжидая, и после паузы он продолжал:
– Наш Господь, Иисус Христос был человеком печали, и день Его рождения не годится встречать веселой пирушкой и играми. В этот день следует молиться.
– Но… – начала было она. Он поднял руку.
– Выслушайте меня до конца, прошу вас. Я полагал, что сперва должен побеседовать с вами, прежде чем объяснять детям: в этот день не должно быть никаких… вакханалий. Боюсь, что вы по неведению, не злонамеренно, вбили им в голову мысль о праздничном веселье. Не бойтесь, сестра, мы не станем винить вас. Мы желаем лишь показать, сколь глупы ваши намерения.
– Но ведь это простой детский праздник. Никаких вакханалий. Просто немного удовольствия… немного веселья.
– Дорогая сестра, вы привезли сюда старые идеи из Англии. Мы должны оставить в этой стране всяческое зло. Ему нет места в Новом Свете. Не надо досадовать. Мы видели, что вы старались стать одной из нас и довольны подобными переменами в вас. Мы желаем помочь вам, потому-то я и пригласил вас сюда, дабы объяснить, сколь превратно ваше представление о праздновании дня рождения Христа.
Тамар подняла голову и посмотрела ему в лицо, зная, что глаза ее начинают гневно сверкать. Ей хотелось выбежать из этой комнаты, где вдруг стало даже трудно дышать. Она посмотрела на полку, где стояло несколько книг, главным образом Библия в переводе, сделанном в Голландии, на тростниковую циновку на полу, на промасленную бумагу на окнах… И вдруг с невыносимой тоской вспомнила свою спальню в Пенникомкуике с ковром на полу, настоящим стеклом в окнах и кроватью под богатым балдахином. Ей захотелось убежать от этой скудной, примитивной жизни, захотелось стать свободной. Свободной? Но ведь она отправилась сюда в поисках свободы.
Но она постаралась прогнать эти мысли. Снова призрак Хьюмилити погрозил ей пальцем. Она заставила себя сдержаться.
– Вы еще молоды. Вы – сильная женщина. Вы родили детей и можете еще родить. Ваш долг перед Господом и новой страной рожать детей, чтобы они молились Ему и трудились на благо этой страны. Вы слишком молоды, чтобы оставаться незамужней. Прошу вас, не пугайтесь. У меня для вас хорошая новость. Среди нас есть человек, готовый жениться на вас, руководить вами, стать отцом детей, которых вы родили, и отцом тех, которых родите еще.
Ее губы невольно искривились в презрительной улыбке.
– А кто этот человек?
– Джеймс Милрой. Достойный, благородный человек, давно посвятивший свою жизнь служению Господу. Он старался покровительствовать вам с тех пор, как вы прибыли сюда. Он чувствует, что вы и ваши дети нуждаются в помощи и исправлении и что Бог избрал его для этой цели. Он желает, нет жаждет подчиниться воле Божией.
– Если он ищет жену, почему бы ему не найти женщину достойнее меня?
Но староста не заметил иронии, прозвучавшей в ее голосе.
– Да, он мог бы сделать это. Но наш дорогой брат Милрой не из тех, кто выбирает легкий путь. И посему он готов взять вас в жены.
– Это весьма благородно с его стороны. Однако передайте ему, что если я надумаю выйти замуж, я сама выберу себе мужа.
– Вы делаете слишком много ошибок, сестра. Ваша жизнь полна ошибок. Вы привезли сюда пагубные идеи Старого Света и цепляетесь за них. Вы предложили учить наших мальчиков. Нам это не нравится. Не дело женщины учить мужчин, а эти мальчики однажды станут мужчинами. О нет. Мы желали бы видеть вас, как и прочих женщин, у колеса прялки, в поле, собирающей урожай… а прежде всего женой, рожающей детей. Да, дорогая сестра, мы приняли вас в свою общину. Один из нас предлагает вам свою заботу, желает наставлять на путь спасения и поклонения Господу.
Тамар была настолько ошарашена, что не могла говорить. Голову сверлила одна мысль: Джеймс Милрой! Подумайте только!
Она представила себе его: тихий человек с важным, торжественным видом… так похожий на Хьюмилити Брауна.
Староста продолжал:
– Вы представительница слабого пола, дорогая сестра, это очевидно, что в Старом Свете вас испортили. Ваш отец продолжает портить вас. Мы довольны им и работой, которую он выполняет для нас. Но ему тоже надо многому научиться. К сожалению, вас плохо воспитывали, и нам вас жаль. Вы красивы, а красота, дорогая сестра, не всегда от Бога. А быть может, Всемогущий даровал ее вам, как особую ношу, которую нужно нести всю жизнь. Женщины слабые существа. Мы не должны забывать, что они не равны с мужчинами. Женщина не должна забывать, что она – слабый сосуд. Не забывать, что Ева поддалась искушению змея. Из-за Евы наш праотец Адам был изгнан из рая. Адам был слаб, а Ева греховна. А все женщины – потомки Евы, как мужчины потомки Адама. Женщины легче поддаются соблазну, оттого что ум у них слабее, чем у мужчин. И потому они должны во всем повиноваться своим мужьям. Дети рождаются в грехе, и потому их надобно строго вести к праведности. Эта великая миссия возложена на мужчин.
– Без сомнения, великая миссия! – воскликнула она.
– Так вы позволите мне послать мастера Милроя к вашему отцу?
Тамар опустила голову, чтобы он не мог видеть, как сверкают гневом ее глаза, и, сделав усилие над собой, еле внятно пробормотала:.
– Я слишком грешна и не гожусь в жены этому человеку. Такому Адаму следует найти более достойную Еву, которой не надо нести сквозь жизнь тяжкую ношу красоты.
– Скромность украшает вас… – начал было староста.
Но она поспешно пошла к двери, на прощание пожелав ему доброго дня.
Она побежала к берегу, толкнула в воду первую попавшуюся лодку и стала изо всех сил грести к «Либерти».
Когда лодка ткнулась о борт корабля, она окликнула одного из матросов:
– Скажите Бартли, что я здесь! Я хочу видеть его… тотчас же!
Она оперлась о фальшборт, ожидая его. Но ждать ей пришлось недолго. Увидев ее, он громко расхохотался. В отличие от церковного старосты он сразу увидел, что она разгневана.
Бартли взял ее за руки.
– Я рад, что ты навестила меня.
Потом он притянул ее к себе и крепко поцеловал, но Тамар оттолкнула его.
– Я только что от церковного старосты… – задыхаясь, выпалила она.
– Не думаю, что староста сильно обрадовал тебя.
– Обрадовал? Я в бешенстве!
– Я в восторге. Давно я не видел тебя в бешенстве, слишком давно!
– Я – грешница! Я – потомок Евы, которая в ответе за все грехи мира. Моя красота – это тяжкая ноша. А теперь… теперь… брат Милрой, дорогой брат Милрой… желает повести меня по стезе добродетели! Он будет опекать моих детей и подарит мне еще… Короче, он готов жениться на мне, чтобы спасти мою душу и чтобы я нарожала еще детей для колонии.
– Ха! Еще один Хьюмилити Браун! И что ответила ты на сие блестящее предложение?
– Что я сама выберу себе мужа.
– Хорошо сказано! Надеюсь, ты сказала, что уже сделала выбор?
– Нет.
– Это твое упущение.
Он снова притянул ее к себе и поцеловал, на этот раз нежно.
– Не беда, мы скажем им это вместе.
– Я не имею в виду… – начала она.
– А я имею. Время пришло, ты не можешь дольше откладывать. Они правы, говоря, что такая женщина, как ты, не должна оставаться незамужней. Чтоб им пусто было! Они выдадут тебя за одного из старост! А ты в последнее время пребываешь в таком настроении, что можешь взять в мужья еще одного Хьюмилити Брауна, если только я не остановлю тебя. Послушай, любовь моя, ты им чужая, как и я. Мы поженимся и уплывем отсюда. Хотелось бы сделать это сегодня! Но это невозможно. Как только этот шторм утихнет… как только солнце снова улыбнется…
– Брат Милрой! – воскликнула она. – Этот ханжа! Ты можешь представить себе, как бы он опекал моих детей! Бедный Дик! Бедная Роуан! Бедная крошка Лорея!
– Подумай, в какой восторг они придут, узнав о нас! Их, разумеется, обрадует, что я стану им отцом!
– Ты околдовал их.
– Как и тебя… как и ты меня, Тамар.
– Какому колдовству ты выучился в чужих краях?
– Не знаю. Знаю лишь, что они любят меня, как я их.
– Если я выйду за тебя… ты бросишь эту затею… вернуться в Англию? Я хочу спросить, ты согласишься остаться здесь? Разумеется, ты поплывешь домой, чтобы привезти припасы… а может, поплаваешь вдоль берега. И я бы отправилась с тобой. Я хочу спросить, можешь ли ты сделать Новый Плимут своим домом?
