Текст книги "Власть без славы"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
Она порывисто обняла меня, и я прильнула к ней, забыв, что передо мной – королева. Мне хотелось защитить эту женщину, которая успела завоевать мое сердце, не допустить, чтобы и она оказалась на эшафоте.
– Вы никогда никому не должны говорить ничего подобного! – воскликнула я.
– Да, еще не время…
– Вы думаете?..
– Все может измениться… Кто знает, наступит день, и правда восторжествует…
– Вы имеете в виду… реформирование церкви?
– Я верю в справедливость.
– Миледи… моя добрая, чудесная мачеха, я хочу только одного – чтобы вы дожили до этого дня.
– Как же мне повезло, что вы – мой друг! – воскликнула Катарина.
– Мне хотелось бы, чтобы наша дружба длилась долго. Я даже подумать боюсь, что она может неожиданно оборваться, – слишком многое мне пришлось повидать на своем веку.
– Бедная девочка! Мария, я знаю, сколько вам пришлось пережить.
– К сожалению, я далеко не всегда говорила то, что думала, и то, что считала правдой. Я кривила душой… И, может быть, тем самым спасла свою жизнь.
– Понимаю вас.
– Обещайте, что сделаете то же самое. Если веришь во что-то, лучше все-таки жить с этой верой, чем умереть за свои убеждения.
– Я хочу жить! Боже, как я хочу жить!
– Берегитесь Гардинера. Он может стать вашим врагом.
– Это по его приказу были арестованы четверо невинных людей. Мария, я должна попытаться их спасти.
– Но – как?
– Я хотела просить за них короля.
– О Боже! Будьте осторожны. Если Гардинер узнает о вашем заступничестве, он, не задумываясь, устранит вас, как сделал это с другими.
– Да, я знаю.
– Вы можете оказаться в безвыходном положении.
– Пока король ко мне благоволит…
– Он благоволил и к другим… какое-то время. Прошу вас, будьте предельно осторожны.
– Обещаю. Но я должна попросить его проявить милосердие к невиновным.
– Если вы попросите, чтобы их всех помиловали, вас могут заподозрить в связях с еретиками.
– А если я скажу, что не подобает жечь людей в то время, когда празднуется свадьба?..
– Все равно на вас падет подозрение. Попросите хотя бы одного – за Марбека, любимого певчего короля, – это, по крайней мере, будет выглядеть естественно. Все подумают, что вы просто цените его редкий голос.
– Да, я действительно восхищаюсь его пением, но в данном случае речь идет о его праве иметь свои убеждения.
– Не заставляйте меня повторять то, что я уже вам говорила. У меня тоже есть свои убеждения, не менее твердые, но я еще знаю, как при этом не лишиться головы. Она, быть может, мне еще понадобится для важного дела… дела, в котором и вы примете участие… Прошу вас, будьте осторожны, попросите только за Марбека. Если вам удастся спасти его, не исключено, что и остальных помилуют.
Катарина внимательно посмотрела мне в глаза.
– Может быть, вы правы, – задумчиво проговорила она.
Я оставила ее одну. Наш разговор произвел на меня удручающее впечатление – Катарина явно склонялась к протестантству, не понимая, чем это ей грозит.
* * *
О дальнейших событиях мне рассказал Чапуи.
– Король помиловал Марбека в знак особого уважения к королеве. Она просила за всех еретиков, но он согласился только на Марбека. Ходят слухи, что он и сам не собирался казнить своего лучшего певчего.
– А остальные?
– Пойдут на костер.
– Может быть, если бы она попросила за одного, он помиловал бы и остальных?
– Кто знает? Сейчас у него настроение, как у молодожена, и он был рад сделать приятное жене, одновременно исполнив и свое желание. Но я сомневаюсь, что он даровал бы жизнь всем. Принят закон, запрещающий так называемое «Религиозное возрождение». Хранение еретической литературы, согласно этому закону, является преступлением. Так что казнь этих троих, по-моему, лишь начало. Гардинер развернется – скоро мы увидим не одного приговоренного к смерти.
Он улыбнулся своей ироничной улыбкой.
– Королева – образованная женщина, – продолжал он, – и… Гардинер после случая с Марбеком начнет за ней следить.
– Но почему?
– Да потому, что у него наверняка поселилось сомнение. Думаете, он поверил, что она так уж любит музыку?
Мне надо было поскорей увидеться с Катариной, напомнить ей еще раз, что она – в опасности. Я не могла даже мысли допустить, что она кончит так же, как ее предшественницы.
Увидев меня, Катарина первым делом сообщила, что Марбека удалось спасти.
– Но другие, – грустно проговорила она, – они мне снятся, я слышу их крики, треск пылающего хвороста, я чувствую, как огонь пожирает их тела…
– Это ваше вмешательство спасло Марбека..
– Я просила за всех. Я умоляла его, но он… готов был разгневаться, и я испугалась, что, если буду настаивать, потеряю и Марбека.
– Вы правильно сделали. Катарина, дорогая, заклинаю вас… Гардинер не должен догадаться о ваших истинных взглядах!
– Да, – тихо проговорила она, – он, не задумываясь, отправит и меня на костер.
– Прошу… прошу вас, будьте осторожны!
Кажется, она поняла наконец, что угроза ее жизни вполне реальна.
* * *
Троих реформаторов сожгли, а мы отправились в свадебное путешествие по стране. Маршрут пролегал через Вудсток, Графтон и Данстейбл. Намечалась королевская охота и пышные приемы в честь королевской четы в замках высшей знати. Не секрет, что многие дворяне после таких визитов Его Величества оказывались разорены до нитки, но еще хуже было не угодить королю и впасть в немилость.
По дороге я почувствовала себя плохо – снова дали о себе знать приступы мигрени и головокружения. Как ни старалась я не подавать виду – отец терпеть не мог болезней, – мне пришлось все-таки покинуть королевскую свиту и задержаться в Эмптхилле, где одно время жила моя мать.
Тени прошлого только ухудшили мое состояние, и приехавший доктор Баттс рекомендовал отправить меня куда-нибудь, где я могла бы немного развлечься.
Эдуард в это время жил в Эшридже, и было решено, что я поеду туда. При нем, как всегда, была Елизавета. И еще – очаровательная девочка Джейн Грей, ровесница Эдуарда. Я снова с интересом наблюдала, как Елизавета всеми командует.
Джейн приходилась нам внучатой племянницей, но мы называли ее кузиной. Она была старшей из трех дочерей Генриха Грея, маркиза Дорсетского, и Фрэнсис – дочери моей тетушки-тезки Марии Тюдор, которая, когда я только родилась, вышла замуж за Чарльза Брэндона, герцога Саффолкского.
За Эдуардом ревностно ухаживала госпожа Пенн, напоминавшая мне незабвенную Маргарет Брайан, – ради своего питомца она готова была жизнь положить. В который раз я подумала, как много для нас значили эти добрые женщины, заменившие нам матерей.
Госпожа Пенн безумно сокрушалась по поводу малютки Джейн, которую родители, по ее словам, морили голодом, запирали в темной комнате и избивали.
– Зато здесь ей хорошо, – говорила госпожа Пенн, – и мой принц ее любит. Может, вы замолвите за нее словечко, миледи, и она еще поживет с нами?
В обществе детей и доброй госпожи Пенн я быстро поправилась и вскоре вернулась ко двору.
Король не мог нарадоваться на жену. Опытная сиделка, Катарина быстро и нежно перевязывала его рану. Часто отец сидел, положив свою больную ногу ей на колени, беседуя с ней о литературе, музыке и теологии. Умная, образованная Катарина умела подбирать нужные слова, чтобы случайно не вызвать его недовольства. Пожалуй, отец никогда еще не был так спокоен и счастлив.
Она поставила перед собой цель – добиться от короля, чтобы он признал наконец своих дочерей. И ей это удалось. Король определил порядок престолонаследия: вслед за Эдуардом должен был идти ребенок нынешней или – как это ни зловеще звучало – будущей королевы, затем – я, а за мной – Елизавета. Так что Катарине мы обязаны многим. Что касается меня, то здесь, наверное, сыграло роль то, что для него снова стало важным расположение императора: он хотел вернуть их былые дружеские отношения. Однако мне все-таки кажется, что признание королем своих дочерей – всецело заслуга Катарины.
Всю свою нерастраченную материнскую любовь Катарина обратила на Эдуарда и Елизавету. Ей удалось пригреть и Джейн Грей. И все дети отвечали ей любовью. Беспокоясь о моем здоровье, Катарина заводила разговор о замужестве, но я уже отчаялась когда-нибудь иметь семью и детей. Тогда она придумала для меня занятие, поглотившее все мое свободное время и доставившее огромное удовлетворение – несколько месяцев я переводила с латинского на английский пересказ Эразмом Роттердамским Евангелия от Иоанна. Когда работа была закончена, Катарина пришла в восторг и стала убеждать меня напечатать перевод в виде книги. Я отказывалась, считая, что наследнице престола не пристало издавать собственные книги. Но она не сдавалась, сказав, что не успокоится, пока не рассеет мои сомнения.
Тем временем я ощутила знакомый привкус опасности, грозившей Катарине.
Прошел год со дня свадьбы, а она не была беременна. Что по этому поводу думал король? Начинал ли он терять терпение? Разумеется, с Катариной ему было хорошо – ее нежные руки почти избавили его от боли. Но порой я ловила его взгляд, устремленный на какую-нибудь красавицу, а их было немало при дворе. Может, мне и кажется, думала я. Однако то, как он смотрел на Эдуарда, – с любовью и тревогой – не оставляло сомнений, что король по-прежнему надеется иметь еще сыновей и уверен в своих мужских достоинствах.
Видимо, не мне одной приходили в голову подобные мысли. Во дворце всегда чутко реагируют на малейшее изменение в настроении хозяина.
А потом произошло событие, ставшее неопровержимым свидетельством утраты королевой еще недавно столь непоколебимой власти над сердцем Его Величества.
Король вспомнил о Гансе Гольбейне, жившем в опале после той злополучной миниатюры, на которой изображенная художником красавица оказалась весьма далекой от своего оригинала – Анны Клевской.
– Но художник он неплохой, – сказал король, – пусть отработает те тридцать фунтов в год, что я ему плачу.
И заказал ему семейный портрет – с детьми и королевой.
Елизавета запрыгала от радости – она хотела быть в центре картины. Однако у короля был иной замысел.
В центре – король, рядом с ним по одну руку – Эдуард, по другую – королева. Две дочери – поодаль, справа и слева. Катарина приготовилась занять место рядом с королем, но он резко отстранил ее, сказав, что ее присутствие не требуется. Рядом с собой отец пожелал видеть королеву Джейн, мать Эдуарда, единственную из жен, родившую ему сына.
Оскорбление, нанесенное Катарине, не осталось незамеченным. Она же не только глубоко переживала обиду, но и ощутила смертельный холодок.
Враги тут же навострили уши – не намечается ли старый, испытанный прием устранения бесплодной жены? Правда, один сын у короля все-таки был, но не такой, какого ему бы хотелось, – слишком уж нежный и болезненный. Две дочери – не в счет.
Гардинер, как цепной пес, ждал своего часа. Он подозревал Катарину в симпатиях к возрожденцам, и ему нужен был только повод, чтобы сорваться с цепи.
Объектом его коварных замыслов была не только королева. Достаточно вспомнить Уолси, павшего из-за Анны Болейн, и Кромвеля, поплатившегося за свою инициативу женить короля на Анне Клевской. Сейчас Катарина могла бы потянуть за собой Кранмера.
Не успел Гольбейн закончить семейный портрет, как несколько слуг и придворных из свиты королевы были арестованы и брошены в Тауэр.
Катарина жила в страхе, но судьба пощадила ее – у короля вновь открылась язва, а никто лучше королевы не мог делать перевязки. Своими нежными пальцами она подлечила рану, королю стало лучше, и он обрушился на тех, кто посмел плести козни против его жены.
Он потребовал объяснений – почему люди из ее свиты оказались в Тауэре. Ему ответили, что у арестованных была найдена запрещенная литература и свидетели слышали из их уст крамольные речи. Его Величество заметил, что не может быть и речи о том, чтобы хоть тень подозрения коснулась Ее Величества, а также ее окружения. Его хотели ввести в заблуждение, громогласно заявил он. Он обругал всех причастных к этому делу последними идиотами, а самым тупоумным назвал Гардинера. Тот пытался оправдываться, ссылаясь на излишнее рвение своих подчиненных, верой и правдой служивших королю, но его не стали слушать и с позором выгнали прочь со двора.
На этот раз Катарине повезло, подумала я. Она отдавала себе отчет в том, что король пока нуждается в ее помощи, но ему не давала покоя мысль о сыне, а при дворе было несколько молоденьких, прелестных дам.
Ухудшились отношения Англии с соседями: Шотландия и всегда-то причиняла одни неприятности, а сейчас грозила войной, Франция стала врагом номер один…
На север был послан Норфолк, и в битве при Солуэй Мосс его войска разгромили шотландцев, король Джеймс V был убит. Королевой Шотландии стала его малолетняя дочь Мария.
Отец хотел избежать войны с Шотландией с помощью брака Эдуарда и Марии Шотландской. Он предложил северным соседям прислать маленькую Марию в Англию, чтобы она воспитывалась при дворе английского короля, но шотландцы ответили отказом.
Таким образом, мы оказались в состоянии войны с Францией и Шотландией.
В Шотландию была послана одна армия во главе с Эдуардом Сеймуром, во Францию – другая, во главе с его братом Томасом. Затем отец решил сам принять участие во французской кампании, будучи уверен в скорой победе при поддержке императора. Необходимо было оставить регента, и, как в свое время на мою мать, эту миссию возложили на Катарину. В помощь ей отец назначил Кранмера.
Перед отъездом в Кале отец поручил ей не только управлять страной, но и заботиться об Эдуарде. Последнее было самым трудным. Принц был болезненным ребенком. За ним с материнской заботой ухаживала госпожа Пенн, но помимо нее огромный штат придворных всегда был начеку, панически боясь, как бы чего не случилось с единственным наследником престола.
Прощаясь с семьей перед отъездом, отец наказывал Катарине, чтобы она особо заботилась об Эдуарде, ибо, похоже, Господу не угодно даровать ему еще сыновей. В его голосе прозвучал упрек, если не угроза.
Бедная Катарина! При этих словах она, должно быть, внутренне содрогнулась. Она так не хотела выходить замуж за короля! Для нее корона была тяжким бременем, но она несла его мужественно, стараясь не обнаруживать своих истинных чувств.
Если бы не ее явная склонность к реформаторству, мы могли бы стать более близкими друзьями. Но у меня была своя заветная цель – вернуть Англию в лоно римско-католической церкви. Мне уже скоро тридцать, рассуждала я, мое право на престол определено – вслед за Эдуардом. Ему же, судя по всему, не суждено долго прожить на этом свете. И у короля мало шансов иметь еще одного сына, как бы он того ни хотел…
Я подозревала, что Катарина посвящает Эдуарда в тонкости нового религиозного учения и что он верит ей, потому что любит ее, как родную мать. Все дети были без ума от доброй и образованной королевы. При мне религиозные темы почти не затрагивались – Катарина знала, что я, подобно своей матери, была убежденной католичкой. В глубине души она подозревала, что я не признаю отца Главой церкви, но и этой опасной темы мы не касались.
Мои попытки выведать у Елизаветы, далеко ли они зашли в изучении протестантства, ни к чему не привели, – Елизавета относилась к религии поверхностно, как и большинство людей, особенно – в высших слоях общества, – для нее та вера была хороша, которая соответствовала ее жизненному благополучию.
В отсутствие короля при дворе появилась некая Анна Эскью.
– Королева очень добра ко всем несчастным и обиженным судьбой, – сказала мне однажды Сьюзан. – Бедняжке Анне здорово досталось. Жизнь сильно бьет почему-то особенно женщин. Она вообще-то протестантка. Очень религиозная – из тех, для кого нет ничего важнее веры.
– Расскажи мне о ней, – попросила я, – кто она и как попала сюда?
– Ее заставили выйти замуж за жениха ее старшей сестры – господина Кайма из Келси. Ее отец – сэр Уильям Эскью решил отдать за Кайма свою старшую дочь, чтобы породниться семьями и расширить свои владения. Но сестра умерла накануне свадьбы. Вот Анна и стала женой Кайна.
– Да, грустная история. Чем-то напоминает мою. Сколько раз меня объявляли невестой то одного, то другого, помнишь? И все ради очередного политического союза.
– Вам повезло, миледи, что все эти помолвки лопнули.
– Иногда я не уверена, так ли уж мне повезло.
– Да, Филип Баварский был просто загляденье… Ну да кто знает, в чем счастье…
– Расскажи мне все, что ты знаешь об этой Анне.
– У нее – двое детей. Но вера для нее важнее всего – есть такие люди.
Я подумала о матери: ее вера была поистине непоколебима, я же спасла свою жизнь, прибегая ко лжи, – по существу, я предала свою веру, официально признав Главой церкви короля. Но посоветовал мне Чапуи поступить так ради высшей цели.
– Объясни мне, в каком смысле вера для нее важней, чем дети?
– Она не скрывает своих убеждений, повсюду о них говорит. В результате муж выгнал ее из дома. Он грозит, что разведется с ней и оставит себе детей и дом.
– И как же она будет жить?
– Королева ей поможет. Она наверняка возьмет ее к себе.
– Не сомневаюсь, ей нравится Анна.
Сьюзан кивнула. Мы обе поняли, что затронули опасную тему.
Раз или два я видела Анну во дворце. Очень красивая, с решительным выражением лица, она сразу обращала на себя внимание, – в ней было что-то необъяснимое, вызывавшее благоговейный трепет.
Через несколько дней я забыла о ее существовании. Королевский двор находился в Лондоне, но из-за чудовищной жары решено было переехать в летний замок, поближе к природе. Гниющий мусор и тучи мух на городских улицах не предвещали ничего хорошего – могла разразиться чума.
И вот однажды прибежала запыхавшаяся Сьюзан с известием, что на Грей Инн-лейн обнаружили труп человека с явными признаками чумы. За этим случаем последовало еще несколько – начиналась эпидемия.
Королева была вне себя от ужаса.
– Нам следует немедленно уехать, как вы думаете, Мария?
– Не знаю, что лучше – двигаться в путь, рискуя заразиться в дороге, или остаться…
– Эдуарду сейчас нездоровится – у него кашель и головные боли. Мы вынуждены будем проехать через город, и он может подхватить инфекцию. Но оставаться здесь тоже опасно, – советовалась она со мной.
Но что я могла ответить? У нее не было выхода – мальчика надо было спасать, но как – никто не знал. Катарина была на грани нервного срыва. Придворные старались не вмешиваться. Ведь если с принцем что случится, отвечать придется только ей одной.
И Катарина приняла решение. Она приказала собираться в дорогу.
Жара стояла невыносимая. Эпидемия принимала угрожающие масштабы.
* * *
Слава Богу, все обошлось. Свежий воздух благотворно подействовал на Эдуарда, он стал поправляться. Катарина успокоилась.
Ее регентство прошло гладко. Король вернулся победителем – он взял Булонь – и очень этим гордился.
Дружба его с императором, всегда имевшая под собой зыбкое основание, снова дала трещину. Хоть они и объявили себя союзниками, но преследовали совершенно разные цели: мой отец намеревался навечно подчинить Англии Шотландию, императору же необходимо было заставить Франциска отдать ему Милан.
Королева снова стала сестрой милосердия – за время военной кампании у короля не только открылась старая рана, но появились новые язвы на обеих ногах.
– Эти кретины даже не могли как следует перебинтовать мне ногу, – ворчал отец, – только ты, Кейт, знаешь, как облегчить мои страдания.
Чапуи как-то заметил по этому поводу:
– Королева должна благодарить Бога за то, что у короля ноги никуда не годятся.
В его хитром взгляде я прочла: «Не будь у короля больных ног, еще неизвестно, осталась бы у нее голова на плечах».
* * *
Нежные руки Катарины и мази, которые она тщательно подбирала, сделали свое дело – король почувствовал себя лучше и… начал поглядывать по сторонам.
То ли он верил в чудо, – что ноги его снова станут сильными, а сам он – молодым и красивым, то ли просто не мог смириться с тем, что молодость не вернешь. Но он уже не был так привязан к Катарине, как раньше, когда ему было худо.
Придворные смекнули, на кого мог пасть его выбор – на двух молоденьких вдовушек, – обе были недурны собой.
Гардинер и Райотесли давно поджидали подходящего момента, чтобы избавиться от королевы, а вместе с ней – и от Кранмера. В первый раз это им не удалось – подвела язва на ноге у короля. Но сейчас они стали действовать более осторожно. Их внимание привлекла Анна Эскью. Она держалась независимо и не скрывала своих взглядов, что было им на руку – за короткое время шпионы Гардинера сумели собрать столько ее высказываний, что арестовать Анну ничего не стоило.
Я была у Катарины в тот момент, когда ей сообщили, что два стражника схватили Анну в саду и увезли в Тауэр.
– За что? – спросила королева.
– Ее обвиняют в ереси, – ответила придворная дама.
Эдуард и Джейн притихли. Катарина, побледнев, медленно произнесла:
– Ее будут допрашивать. Но Анна – сильная женщина.
В покоях королевы уже не слышно было звонкого детского смеха – все переживали за Анну Эскью. Я заметила, что при моем появлении Эдуард и Джейн замолкают – до меня доносились только обрывки фраз об инквизиции и мучениках за веру. Значит, думала я, королева успела посеять в их душах интерес к новой религии. Но как она сама не боится играть с огнем? Я по-прежнему любила ее, несмотря ни на что.
* * *
Анну допрашивали в Тауэре. Страшно было подумать, что ей пришлось вынести. Ведь ни для кого не было секретом, как выбивались нужные показания.
– Она выдержит, – говорила Сьюзан, – им ничего не удастся от нее добиться.
– Но она никогда не скрывала своих взглядов, – сказала я, – чего же им еще нужно?
– Боюсь, они держат ее потому, что хотят поймать в свои сети рыбку покрупней.
Начались преследования инакомыслящих. Изменники, предавшие корону, делились на две категории – лютеране и паписты. И те и другие, по мнению короля, заслуживали суровой кары: первые – потому что распространяли ересь Лютера, вторые – потому что не желали признавать верховную власть короля как Главы церкви.
На границах вновь возникла напряженность. Шотландцам удалось выиграть крупное сражение, а французы не только попытались отбить Булонь, но и высадились на английском берегу, дойдя до Солента.
В моменты, требовавшие решительных действий, отец умел показать себя с лучшей стороны. Когда дело шло о защите национальных интересов, он становился сильным, могущественным монархом, требовательным к подданным, но и не жалевшим себя. Если по всей стране собирались налоги, он первый отдавал все, что у него было. Если он гневался, то жертвами его гнева становились приближенные, а не простолюдины, для которых он оставался добрым и мудрым правителем.
С французами нам помогла справиться чума. Сойдя на английский берег, матросы, потеряв нескольких человек, заразившихся чумой, в ужасе повернули обратно, и Франциску ничего не оставалось, как заключить мир. По мирному договору Булонь оставалась на восемь лет во владении англичан. Война окончилась.
Теперь все свои силы король мог бросить на север.
Анну Эскью тем временем продолжали держать в Тауэре.
– Ее подвергли жесточайшим пыткам, – рассказывала Сьюзан.
– Ты боишься, что она…
– От нее добиваются показаний на людей, которые разделяют ее взгляды и помогали ей.
Я знала, что королева посылала ей в Тауэр теплые вещи, – мороз пробежал у меня по коже.
Говорили, что Анну собственноручно пытали лорд-канцлер Райотесли и сэр Ричард Рич, но так ничего и не добились – Анна никого не назвала и не отреклась от своей веры. Ее приговорили к смерти на костре.
Королева была в панике и горе. Каково ей, думала я, ухаживать за королем, лечить его ногу, притворяться веселой и… ждать, когда наступит ее черед.
Настал день казни. Лорд-канцлер послал Анне письмо, обещая помилование короля, если она откажется от своих убеждений.
– Я не отрекусь от Господа, – ответила она.
Палачи, привязав ее искалеченное пытками тело к столбу, подожгли хворост.
* * *
Дым от этого костра еще долго висел над Смитфилдом. И во дворце, и за его стенами люди молчали или говорили шепотом. Трудно было осознать, что молодую, красивую женщину сожгли только за то, что она читала запрещенные книги и осталась тверда в своей вере.
Народ не одобрял такой жестокости. И винил во всем министров, оказывавших дурное влияние на короля. Меня всегда поражало, как легко простые люди оправдывали своего монарха, не давая ему упасть в их глазах. Ему прощали разводы и убийства жен, расправы над приближенными и друзьями. Ему не простили бы только одного – слабости. Но чего-чего, а слабости мой отец никогда не допускал.
В последнее время настроение у него было неважное. Казнь Анны Эскью вызвала брожение в народе. Булонь требовала больших затрат на свое содержание, а денег в казне не хватало. Эдуард все время болел, а дочери его не радовали. Раньше он нашел бы отдых и удовольствие в охоте, но сейчас не мог подолгу сидеть в седле. Годы давали о себе знать, и ему это было не по душе.
Во дворце чувствовалось напряжение. Я слишком хорошо знала таких людей, как Гардинер и Райотесли – они затаились и выжидали. Анна Эскью им не помогла – против королевы улик не было. Сфабриковать их они не решались, помня о неудаче. Оставалось надеяться, что все же представится случай выпустить когти.
И такой случай представился.
Мы сидели в саду, когда короля вывезли в коляске. Уже одно то, что он не мог ходить, выводило его из равновесия.
Он положил больную ногу на колени королеве. Рядом стояли Гардинер, граф Серрей и еще двое придворных.
Серрей по натуре был подлецом, хотя сочинял неплохие стихи. Он начал разговор с того, что в страну тайком ввозятся запрещенные книги и люди, подобные Анне Эскью, наверняка их распространяют. Я видела, какими глазами при этом смотрел на королеву Гардинер. Потом, не отрывая от нее взгляда, подхватил:
– Вашему Величеству, вероятно, известно об этих книгах?
– О каких, милорд? – спросила королева.
– О запрещенных, Ваше Величество.
– Запрещенных? – с усмешкой повторила она. – Кем? Вами, милорд? Не хотите ли вы дать нам список тех книг, которые следует читать?
Мне стало страшно. Она так страдала, что забыла об осторожности. В любую минуту она могла сорваться – слишком большого напряжения стоили ей эти последние месяцы.
– Я говорю только о тех книгах, Ваше Величество, ввоз которых в страну запрещен законом.
Король вышел из себя.
– Мы разрешили нашим подданным читать Священное Писание на родном языке. И сделано это для их просвещения, а не для того, чтобы слово Божие стало предметом глумления, когда в самых неподходящих местах – кабаках и тавернах – все, кому не лень, обсуждают, чего не понимают, да еще и распевают песни на библейские тексты!
Я надеялась, что у Катарины хватит выдержки и она прекратит этот разговор. Но у нее сдали нервы.
– Ваше Величество не считает противозаконным то, что люди хотят вникнуть в смысл некоторых мест Священного Писания? – обратилась она к королю.
Он нахмурился.
– Ты что, сомневаешься в правильности нашего решения?
– Нет, Ваше Величество, но я хотела бы просить вас милостиво не запрещать книги, которые…
У короля даже больная нога дернулась, а лицо исказилось гневом.
– Мадам! – закричал он. – Если я говорю – запрещено, значит – запрещено!
Но ее несло и несло в пропасть.
– Но, Ваше Величество, если у простых людей есть теперь перевод на родной язык, они хотят лучше понять…
– Все. Хватит! Везите меня в дом!
Он кивнул двум придворным, и те покатили его кресло по дорожке. Остальные последовали за ним. Окаменев от ужаса, она услышала, как король громко проворчал:
– Не хватало еще выслушивать бабью заумь! Ничего себе, дожил, уже жена берется учить!
Я видела, как по-кошачьи сверкнули глаза Гардинера.
* * *
Рано или поздно это должно было случиться. Королева уже несколько месяцев жила в таком нервном напряжении, что близкие опасались за ее рассудок. Она не показывала виду, но ждала, как ждали все жены короля, когда же наступит тот черный день и все кончится. Завтра, через месяц?
Сейчас-то я нисколько не сомневаюсь в том, что у Катарины был ангел-хранитель. Иначе просто нельзя понять, как ей удавалось несколько раз избежать смертельной опасности.
Она была окружена преданными женщинами. Ее любили за то, что, став королевой, она не изменилась, а осталась все той же доброй и отзывчивой леди Латимер, готовой утешить и прийти на помощь. Их преданность сослужила ей добрую службу.
Гардинер и Райотесли не стали даром терять время: король недоволен женой, он при всех отчитал ее, и сейчас ее положение – хуже некуда.
Они решили, что самое время пришло нанести королеве удар. Она явно тяготела к запрещенной религии, поставила под сомнение высший суд короля в вопросах веры, позволила себе спорить с Его Величеством. Король не станет терпеть такого позора! Королева вела себя почти что как Анна Эскью – та тоже проявила неповиновение и слишком большую самоуверенность, нарушив закон.
Поистине, Катарину спас только ее ангел-хранитель. А дело было так. Одна из ее фрейлин вышла во внутренний дворик, но тут заметила идущего навстречу лорд-канцлера. Попадаться ему на глаза никто не любил – неизвестно, в каком он настроении, ибо, как правило, он был раздражен и нелюбезен. Дама спряталась за колонну и увидела, как из пачки бумаг, которые он нес под мышкой, выпал один листок. Должно быть, он ничего не заметил, потому что не нагнулся, а прошел дальше и скрылся во дворце. Дама подняла листок, намереваясь отдать владельцу, но что-то заставило ее взглянуть на текст. Это был ордер на арест королевы!
Она остановилась как вкопанная. Если бы она отдала его лорд-канцлеру, королеву немедленно отправили бы в Тауэр. Но он же его потерял, подумала она, – потребуется какое-то время, чтобы составить новый. Дорога была каждая минута. Спрятав листок в рукав, дама побежала бегом в апартаменты сестры королевы.
При виде ордера леди Герберт чуть не лишилась чувств, но, взяв себя в руки, поспешила к королеве. Если раньше Катарине хоть как-то удавалось владеть собой, то сейчас она впала в прострацию. Окружающие боялись за ее жизнь. Она только плакала и говорила, что если не сегодня, то завтра ей все равно отсекут голову. В ее воспаленном мозгу вставала картина казни – вот ее ведут на эшафот, а из толпы доносится: «Смотрите! Шестая жена кончает жизнь на плахе!»
– А седьмая? – истерически восклицала Катарина. – Кто будет седьмой? Герцогиня Ричмондская? Герцогиня Саффолкская? Кто? И надолго ли?
Леди Герберт безуспешно пыталась ее успокоить.
– Когда король надел мне на палец обручальное кольцо, я уже тогда почувствовала, что это конец, – рыдала она. – Я не Анна Эскью, у меня нет ее мужества, чтобы мученически умереть за веру. Я не святая, я просто женщина, которая не угодила мужу.
