Текст книги "Возвращение. Танец страсти"

Автор книги: Виктория Хислоп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава девятая

Во вторник Соня вернулась к занятиям танцами в Клапаме. После возвращения из Испании она пару раз созванивалась с Мэгги и была уверена, что встретит подругу на занятиях.

После танцевальной школы в Гранаде с ее шестью танцклассами и коридором, украшенным памятными вещами, школа в Южном Лондоне казалась совершенно блеклой. Однако было нечто общее: сильный запах сырости и затхлого воздуха. Несмотря на это, некоторая нерешительность охватывала большинство людей, переступавших порог обеих школ. У их руководителей были задачи поважнее, чем покраска стен и ремонт электропроводки. На первом месте у них всегда стоял танец.

Соня была несколько удивлена, когда ее подруга не появилась на занятии, но вскоре она увлеклась танцем. После минувшей напряженной недели ее мастерство заметно выросло, и в конце занятия Хуан Карлос сказал, что она уже слишком хорошо танцует, чтобы заниматься с новичками. Может, ей стоит перейти в группу продвинутых танцоров?

– С удовольствием, – ответила она. – А когда они занимаются?

– Каждую пятницу в восемь, – ответил он.

Она была польщена, но потом с тревогой осознала, что это будет для Джеймса последней каплей. Соня тяжело вздохнула и кивнула.

– Тогда до пятницы, – улыбнулся ей учитель танцев.

Вот уже несколько дней Соня с Джеймсом не разговаривали. Она была не настолько наивна, чтобы ожидать от него извинений, особенно если он считал, что с отправителем открытки у его жены был курортный роман. Но Соня отчаянно надеялась, что в воздухе запахнет оттепелью. В его нежелании принимать какую-либо точку зрения, кроме своей собственной, в его упрямой самоуверенности не было ничего нового, однако раньше Соня всегда сама делала первый шаг к примирению. Она понимала, что брак – это умение идти на компромисс, но ее ужасно злило недоверие Джеймса, и эта злость придавала ей сил. Впервые она задумалась над перспективой остаться без мужчины, который подавлял ее вот уже семь лет.

Она отдавала себе отчет, что посещение танцкласса по пятницам вряд ли будет способствовать разрядке ситуации. Пятница была главным днем в их общественной жизни, поскольку Джеймсу не нужно было на следующее утро вставать ни свет ни заря, да и на выходные пока никто не разъехался. Обычно в пятницу вечером устраивались приемы, хотя в настоящий момент было трудно представить, что они смогут и дальше изображать счастливую супружескую пару, есть с лучших сервизов и обсуждать цены на недвижимость в юго-западном районе.

Удобный момент поговорить с Джеймсом так и не наступил. Соня уже давно спала, когда он явился домой.

На следующий день она позвонила Мэгги.

– Почему ты вчера не пришла на занятия? – спросила она.

– Позже расскажу, когда встретимся за бокальчиком вина, – загадочно ответила подруга. – В половине девятого в «Винограднике»?

Тем вечером Мэгги желала говорить только на одну тему, и Соня сразу, как только вошла в двери бара, догадалась о чем. Мэгги так и светилась от удовольствия. Во время их последней встречи подруга захлебывалась слезами. Сегодня она сияла от счастья.

– Ну, и что случилось? – ожидая ответа, спросила Соня.

Она уже купила бутылочку вина и теперь наливала вино в бокал Мэгги, которая тут же схватила его и чокнулась с Соней.

– Ну… В субботу звонил Пако. Как оказалось, в тот вечер у него сломалась машина, и он не смог приехать в клуб… И по мобильному позвонить не мог. Он очень, очень сожалел. Правда.

– Прекрасно. Так и должно быть, принимая во внимание то, как сильно ты из-за него расстроилась.

– Но это еще не все. Он хочет, чтобы я снова приехала – и на этот раз остановилась у него.

Соня медлила. Хотя она отлично знала, что при принятии решений Мэгги никогда не берет в расчет здравый смысл, но чувствовала, что порой роль третейского судьи отводится именно ей, Соне.

– Ты на самом деле считаешь, что это хорошая мысль?

Мэгги вопросительно посмотрела на подругу.

– Я не могу придумать вескую причину, почему мне не следует ехать, – объяснила она. – По правде говоря, я подумываю над тем, чтобы все бросить и уехать жить в Испанию. Я так давно об этом мечтала.

– А как же Кэнди?

– Кэнди хочет переехать, чтобы жить с подружками из художественной школы. Она не слишком-то будет без меня скучать.

– А твоя работа?

– Я свободный художник. Завтра же все могу бросить. А в Испании все необычайно дешево. Я кое-что подкопила.

– Как по мне, все происходит слишком быстро.

– Да, но давай посмотрим правде в глаза, Соня! Что я теряю?

Мэгги была права. Границы ее жизни были размыты. Если Соне действительно было что терять, Мэгги мало что здесь держало. Ее дочь была вполне самостоятельной и не нуждалась в финансовой поддержке.

– Даже если с Пако ничего не выгорит, – добавила Мэгги, поигрывая вином в бокале, – по крайней мере я буду жить в стране, которую люблю.

Что касалось Сони, у нее было две причины для того, чтобы отговорить Мэгги от поездки: во-первых, она будет скучать по подруге, а во-вторых, она сомневалась в искренности испанца.

Но она промолчала. Позже выяснилось, что Мэгги уже забронировала билет на самолет, лишний раз подтвердив то, что и так подозревала Соня: ее мнения никто не спрашивает.

Мэгги переполняли наполеоновские планы, так что Соня смогла вернуться к рассказу о собственных проблемах лишь к концу вечера.

– Значит, вы поссорились, как только ты вернулась домой? Из-за пометок в романе? И он решил, что ты завела интрижку с официантом?

– Можно и так сказать, – робко призналась Соня.

– Но это просто смешно! Извини, но он полный идиот!

– Извиняю. Ты говоришь это уже не в первый раз, – засмеялась Соня.

– Как ты собираешься теперь поступить с танцами по пятницам? – поинтересовалась Мэгги, как будто только это ее волновало.

– Боюсь ему об этом даже сказать! Но я должна заниматься. Я просто не могу бросить, согласна?

– Нет, не можешь. Я обязательно позвоню тебе на следующей неделе и надеюсь услышать, что ты приняла правильное решение.

Они прикончили бутылку вина, доели оливки, которые заказали, чтобы вновь почувствовать себя так, словно они в Испании.

На тротуаре они обнялись.

– Мэгги, береги себя, – напутствовала подругу Соня. – Не пропадай, договорились?

– Разумеется, не пропаду. Ты приедешь ко мне в гости. Если не приедешь сама, я вернусь и увезу тебя силой.

Спустя десять дней судьба заставила Мэгги уехать, чтобы с головой окунуться в безумство страсти.

Глава десятая

Соня подсчитала, сколько же они не виделись с отцом. Почти два месяца прошло после ее последнего визита к Джеку. Ее пронзило неразделенное чувство вины, которое испытывает единственный ребенок.

Жаль, что он живет так далеко. Но Джек постоянно заверял ее, что совершенно счастлив, что не хочет покидать насиженные места, где родился и прожил всю сознательную жизнь. Время от времени Соня задавалась вопросом, что она будет делать, если он станет совсем беспомощным. Она попыталась представить, как он переедет жить к ним с Джеймсом. Такое даже невозможно было вообразить. Когда тенистые улицы Уондзуорта остались позади и Соня пересекла Балхам, Тутинг и Норвуд, она уже убедила себя, что не стоит волновать отца и выплескивать на него свои проблемы с Джеймсом.

Кройдон. Если и существовала полная противоположность Гранаде, то это был серый пригород – Кройдон. Соня подумала, что ему не хватает романтизма, загадки и красоты западного мира. До боли обидно ехать по его серым улицам. Соня дивилась: интересно, архитекторы середины шестидесятых прошлого века когда-нибудь приезжали сюда, чтобы посмотреть, во что с годами превратилась их работа? Разве могли они себе представить серый бетон в размытых грязных пятнах краски или огромные оконные стекла черными от копоти и пыли? Однако это место любил ее отец, и, несмотря на то что оно изменилось до неузнаваемости, он видел лишь его былую красоту. Здесь осталось его сердце.

Они придерживались заведенного ритуала. В тот субботний день Джек Хайнс угощал ее французским печеньем на тарелке, украшенной уже выцветшим цветочным рисунком.

– Как успехи в танцах? – поинтересовался он.

– Все просто отлично, – улыбнулась Соня. – Мне очень нравится.

– Это хорошо. Жаль, что я больше не могу танцевать, – хихикнул он. – Я бы научил тебя парочке наших фирменных шагов. Хотя, подозреваю, ты решила бы, что они слишком старомодны.

– Уверена, ты ошибаешься, – мягко возразила Соня. – Танец остается танцем, согласен?

– Ну, не знаю. Но в любом случае – я так рад, что ты продолжаешь танцевать.

– Не представляю, как бы я бросила!

– А что Испания? – спросил он. – Я получил твою открытку. Как отпраздновали день рождения Мэгги?

Соня позвонила отцу перед отъездом, чтобы сообщить, куда отправляется со своей старой школьной подругой.

– Просто сказочно, – призналась Соня, делая маленький глоток из чашки тончайшего фарфора. – Мы взяли несколько уроков танцев, пока были там.

– Превосходно. А где вы остановились?

– В Гранаде…

Едва это слово слетело с ее губ, как она услышала, что отец тихонько повторил его себе под нос.

– В Гранаде? Твоя мать родилась в Гранаде.

– Правда? – воскликнула Соня. – А я и не знала. Я влюбилась в этот город.

После этого Джек засыпал дочь вопросами. Он хотел знать абсолютно все об этом городе: как он выглядит, где и что дочь ела, осмотрела ли достопримечательности? И в лучшие времена он всегда интересовался жизнью дочери, но сегодня хотел знать даже мельчайшие подробности.

Соня описала лабиринты мощеных улиц, удивительные тенистые площади, широкие бульвары, рассказала, что заснеженные горные вершины кажутся скорее нарисованными – налетом нереальности на фоне города. Соня пришла в восторг от теплой, выкрашенной в красный цвет Альгамбры, от атмосферы марокканского квартала, расположенного как раз за дворцом, где за столетия ничто не изменилось и до сих пор не было машин. Джек был весь внимание, но больше всего он хотел услышать про танцы.

Соня описала школу, учителей, ночной клуб, где они оттачивали свое мастерство, рассказала, каким танцам их учили.

– Мы разучивали сальсу, меренге и даже немного фламенко, – призналась она.

Джек налил себе чаю. Как обычно, мимо дома промчался товарный поезд, и чашечки тихо зазвенели на блюдцах.

– Гранада такой красивый город. Почему мама оттуда уехала? – спросила Соня.

Добавив в чай сахар, Джек взглянул на дочь.

– Ее отъезд как-то связан с гражданской войной. В то время многие покидали Испанию.

– А разве она никогда не хотела вернуться?

– Не думаю. Как бы там ни было, она встретила меня, – улыбнулся он, на его старческом лице появились морщинки, показывающие его возраст.

– Да уж, встретила, – ответила Соня. – Я даже представить себе не могу, чтобы ты жил в Испании.

Было нелегко вообразить Сониного отца за границей. Он не любил жару, не ел ничего, кроме самой простой еды, и не владел никаким языком, кроме родного.

– Но неужели у нее не осталось родственников?

– Кажется, никого не осталось.

Ответ отца звучал слишком расплывчато, и Соня сразу поняла, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут. Они стали вспоминать о Сониной матери. Обычно Джек никогда надолго не останавливался на разговорах о Мэри. Хотя он пятнадцать лет ухаживал за женой-инвалидом, ее смерть стала для него настоящим ударом. Посторонние люди, встречая Джека, часто думали, что его жена умерла совсем недавно. Казалось, до сих пор не утихла боль утраты. Однако сегодня отец был не против того, чтобы развить эту тему.

– Я кое-что помню из детства, когда мне было лет десять-одиннадцать, – задумчиво произнесла Соня.

– Что именно?

– Что мама неодобрительно относилась к людям, которые стали ездить в Испанию на отдых. И когда одна из моих одноклассниц вернулась из Испании и рассказала, как там было здорово, мама просто пришла в ярость.

– Да, я тоже это помню, – тихо признался Джек.

– А однажды летом я предложила и нам туда поехать.

Джек прекрасно помнил этот разговор. Мэри Хайнс была уже весьма хрупкой и слабой, но на предложение дочери отреагировала очень бурно. Время от времени она давала волю своему средиземноморскому темпераменту: он помнил почти каждое ее слово, пронизанное злобой.

– Я скорее позволю вырвать себе ногти, чем моя нога ступит на эту землю… пока этот фашист не умрет и не будет зарыт в землю, – выплюнула она.

Тогда Соня не поняла, кого ее мать назвала фашистом. Сперва она решила, что с ее стороны бестактно просить о путешествии в далекую страну, когда ее родители едва сводят концы с концами и редко могут позволить себе отдых на родине. Однако позже отец объяснил ей, в чем дело.

– Франко до сих пор у власти, – сказал он дочери, пока мать не слышала. – Он развязал гражданскую войну, из-за которой твоя мать и уехала из Испании. Она его до сих пор ненавидит.

Это было в 1974-м, год спустя Франко умер. Даже тогда Сонина мама не испытывала ни малейшего желания возвращаться на родину и даже упоминать о ней.

Они выпили еще по чашечке чаю, Соня съела одно из сахарных печений.

– Жаль, что она больше так и не увидела Гранаду, – вслух размышляла Соня. – Она не забыла испанский?

– Забыла через какое-то время. В начале нашего знакомства она и слова не знала по-английски, но я помню то утро, когда Мэри проснулась и поняла, что она больше не видит сны на родном языке. Она расплакалась.

Джек Хайнс не хотел, чтобы дочь задумывалась о том, как мать тосковала по своей родине. Насколько это было возможно, Джек старался создать для Сони позитивный образ матери, поэтому он тут же себя оборвал.

– Посмотри, – сказал он. – У меня осталось несколько фотографий твоей мамы тех времен, когда она еще жила в Гранаде.

Он открыл тяжелый ящик стола и нашел под какими-то бумагами затасканный конверт.

Когда он садился назад в кресло, несколько снимков упало ему на колени, и он передал их Соне. Вот Мэри стоит возле церкви, вероятно, во время своего первого причастия… Но другие два снимка заинтересовали Соню гораздо больше. На одном мама была в традиционном костюме танцовщицы фламенко. Взгляд игривый, дразнящий, кокетливый, но почти половина лица скрыта веером. Если бы Соня не знала, что это Мэри Хайнс, то не смогла бы узнать ее. Но еще сложнее было представить, что красотка на этом снимке и болезненная женщина из ее воспоминаний – одно и то же лицо. На этой фотографии черноволосая красавица была похожа на величественную уроженку Андалусии.

Потом Соня взглянула на следующее фото. Какое-то время она просто вглядывалась в снимок. Во рту пересохло. Здесь Мэри не имела ничего общего с Сониной матерью, но напомнила ей кого-то другого. Мэри была удивительно похожа на девушку, запечатленную на фотографиях в баре Мигеля. Соня понимала, что подобная мысль просто нелепа, но так и не смогла выбросить ее из головы.

Она видела, что эти фотографии затерты до дыр. Дочь всегда подозревала, что отец проводит больше времени, перелистывая страницы воспоминаний, чем она думала. Меньше всего ей хотелось расстраивать его ненужными вопросами.

Соня решительно одернула себя: женщина с веером могла быть кем угодно, любой девушкой с характерными для испанок чертами лица; но когда отец пошел на кухню, чтобы наполнить заварник, Соня спрятала пару фотографий в свою сумочку. Она выпила еще одну чашку чая, а потом расцеловала отца на прощание.

Противостояние с Джеймсом не могло длиться вечно – рано или поздно им пришлось бы поговорить.

Соня понимала, что ей самой придется сделать первый шаг к примирению, поскольку Джеймс был упрямее, чем она. Прежде чем лечь в постель, Соня оставила ему на кухонном столе записку с предложением завтра вместе поужинать. Но утром, спустившись к завтраку, она увидела, что записка лежит там, где она ее оставила. Соня поднялась в спальню. Несмотря на то что Джеймс всегда аккуратно застилал постель, она сразу поняла, что постель тоже нетронута. К стопке чистых простыней, которую уборщица вчера оставила на середине кровати, никто так и не прикасался. Джеймс не ночевал дома.

Вечером Соня встретила мужа в прихожей. Она ни слова не сказала о его вчерашнем отсутствии.

– Может, поужинаем сегодня вместе? – предложила она.

– Хорошо, если хочешь.

– Я приготовлю пасту, – сказала она, когда Джеймс прошел мимо нее в ванную комнату.

Им еще ни разу не приходилось есть tagliatelli putanesca[31]31
  Домашняя лапша (ит.).


[Закрыть]. Не успела Соня приготовить соус, как Джеймс уже выпил первую бутылку вина. Спичка в костер была брошена.

Когда Соня наливала себе в бокал вина из второй бутылки, которая уже была раскупорена и стояла на столе, она почувствовала агрессию Джеймса.

– Значит, танцуешь? – пренебрежительно спросил он.

– Да, – ответила Соня, стараясь сохранять спокойствие и нейтральный тон.

– Ты, должно быть, уже стала настоящей профессионалкой?

Соня сидела, поигрывая ножкой бокала, потом глубоко вздохнула. Вино и ей придало мужества.

– Я теперь стану заниматься по пятницам, – заявила она.

– По пятницам… Такой, значит, уикенд, да?

Помимо воли она стала подливать масла в огонь.

– По пятницам занимается продвинутая группа. Теперь я уже не новичок, – продолжала она.

– Ага, но пятница станет шилом в заднице. Твои танцы перечеркнут все пятничные вечера, Соня.

Сейчас Джеймс разговаривал с ней дружелюбным, но немного насмешливым тоном – эти странные нотки в его голосе показались ей угрожающими.

Джеймс налил себе еще вина и стукнул бутылкой по столу.

– Чертовски неудобно, Соня!

– Не стоит это так воспринимать, Джеймс.

– Что ты говоришь?! А я считаю именно так, – бросил он. – Твои танцы, блин, совсем не вписываются в нашу жизнь, Соня.

«Нашу жизнь, – подумала Соня, прокручивая эти два слова в голове. – Нашу жизнь?»

Слова казались чуждыми. Они не имели к ней отношения – она больше не могла представить свою жизнь без танца. Этот высокий пьяница в костюме в тонкую полоску, даже сидя за столом на собственной кухне, таил в себе угрозу. Он раскачивался на стуле и бросал на Соню яростные взгляды. Джеймс запачкал вином желтый шелковый галстук – Соня наблюдала, как по шелку растекается грязное пятно. Она изо всех сил пыталась избежать ссоры.

Паста была готова. Соня выключила газ и только успела поднять сковородку, как услышала рев Джеймса:

– Ну! Ты собираешься бросать свои танцы или нет?

Его громкий голос чуть не заставил ее выронить сковородку. Обжигающая жидкость выплеснулась на пол. Соня, увидев, как дрожат ее руки, поставила сковородку на подставку для сушки.

– Знаешь, что-то мне расхотелось есть, – сказала она. – Пойду лягу спать пораньше.

Совершенно потеряв аппетит, она вышла из кухни; ее тошнило от страха и осознания того, что она вышла замуж за человека, который способен вселить в нее настоящий ужас.

Казалось, то, что они спят в разных комнатах, станет обычным положением вещей. В желудке заурчало. Она никогда не могла себе представить, что они дойдут до такого.

На следующий день на ее мобильный пришло уведомление о письме. Писала Мэгги, приглашая приехать на несколько дней в Испанию. Соне понадобилось меньше секунды, чтобы написать ей ответ из двух букв. На работе не было ничего срочного, а еще одна поездка в Гранаду станет долгожданным спасением. Ей понадобится несколько дней, чтобы все обдумать, к тому же она сможет навестить старика в баре. О такой возможности она просто мечтала.

Глава одиннадцатая

Поля перемежались аккуратными рядами олив, пышными виноградниками и грядками с созревшими овощами. Высоко в горах за последние несколько недель с марта по апрель снега чуть растаяли, и ростки, получив постоянную подпитку, теперь превратили землю в зеленеющие поля. На солнце, которое с каждым днем припекало все жарче и жарче, начали краснеть клубника и помидоры. Крутые горы, извилистые холмы, проглядывающие между ними побеленные деревенские домики и огромные возделанные поля… Соня вглядывалась сквозь грязный иллюминатор в расстилавшийся пейзаж, благодаря раннему теплу сильно изменившийся со времени ее последнего визита.

Из-за кондиционированного воздуха в салоне самолета Соня оказалась не готова к одуряющей жаре, которой встретила ее Испания, как только открылась дверь. Она зажмурилась, оказавшись в лучах послеполуденного солнца, у трапа самолета ее окутали потоки горячего воздуха, как будто на нее направили гигантский фен. В этот момент она почувствовала, что начала оттаивать, – за последние месяцы она продрогла до костей в морозной Англии.

Такси унесло Соню в центр Гранады, по пути она мельком увидела красоты Альгамбры. Водитель торопился, лавировал между машинами в потоке интенсивного движения, стараясь поскорее вернуться в аэропорт за другими пассажирами.

– Я не могу отвезти вас туда, – угрюмо заявил он, когда Соня показала ему адрес. Он производил впечатление человека, который получает истинное удовольствие от того, что не может помочь. – Это невозможно.

Мэгги жила в Альбайсине, старом арабском квартале, где извилистые мощеные улочки были настолько узкими, что по ним едва передвигались пешеходы. Какие уж там машины! Водитель, не слушая возражений, высадил Соню на Плаза Нуэва.

Соня, стоя на площади, огляделась. С одной стороны находился целый ряд кафе, сейчас уже переполненных людьми, в основном туристами, которые зашли освежиться и поесть мороженого под разноцветными зонтиками с рекламой пива и кока-колы. Следуя инструкциям Мэгги, Соня направилась к церкви в дальнем конце площади и поднялась по широким каменным ступеням с краю от нее.

Дорогу ей загородила группа цыган с косичками на головах: один бренчал на гитаре, другой играл на скрипке, а третий бросал мяч шелудивому псу. Пытаясь втащить на ступеньку свою тяжелую сумку, Соня перевернула одну из банок с пивом. Содержимое разлилось по каменным ступеням. Гитарист вскочил на ноги.

Не успела Соня и глазом моргнуть, как он вырвал у нее из рук сумку и бросился бежать. Сердце похолодело. Она устремилась за ним и догнала лишь на верхней ступеньке. Он стоял как вкопанный.

– Пожалуйста… – произнес он с сильным акцентом. К огромному облегчению и удивлению Сони, он бережно поставил сумку на гладкие камни.

– Gracias[32]32
  Спасибо (исп.).


[Закрыть], – ответила она смущенно, теперь осознавая, что у него были самые лучшие намерения.

– De nada[33]33
  Не за что (исп.).


[Закрыть], – сказал он, его красивое бородатое лицо расплылось в улыбке.

Соня решила, что ему чуть больше восемнадцати. Щетина скрывала ангельские, почти детские черты.

До места назначения оставалось всего двадцать метров, колеса ее сумки громко тарахтели, когда она везла свой багаж по улице Санта-Ана, придерживаясь узкой полоски тени. Она позвонила в дверь восьмой квартиры в доме № 32. За стеклянной, украшенной коваными решетками наружной дверью она видела коридор, выложенный от пола до потолка ярко-синей и белой плиткой. Соня услышала, как сверху кто-то окликнул ее по имени. Она отошла от двери и подняла голову.

Ослепленная яркой голубизной неба, она все же разглядела силуэт – с балкона опасно свесилась Мэгги.

– Соня! – позвала она. – Вот! Лови!

На камни с бряцанием упали ключи.

– Серебряный! Моя квартира на пятом этаже!

Соня вошла и стала подниматься по лестнице – тут не было цыганского ангелочка.

К тому моменту, когда Соня поднялась на нужный этаж, она уже задыхалась. Улыбающаяся Мэгги встречала ее в дверях, похожая на экзотический цветок в ярком набивном восточном халате, на загорелом лице сияли глаза.

– Соня! Как я рада тебя видеть! – воскликнула она, хватая вещи подружки. – Входи.

После яркой, выложенной плиткой лестничной клетки комната показалась темноватой. Тусклая лампочка в коридоре отбрасывала неяркий свет. Сонины глаза с трудом привыкли к темноте.

Гостиная Мэгги была обставлена в марокканском стиле: множество ковриков и покрывал, арабские светильники и абстрактные конструкции из разноцветного стекла, которые тихонько позвякивали, когда по квартире проносился легкий ветерок. Соня была очарована не только убранством, но и видом из огромного окна от пола до самого потолка на реку Дарро, которая текла прямо под окном, разделяя группу строений в старейшем районе Гранады.

– Просто изумительно, – восхитилась Соня. – Как тебе удалось найти такую квартиру?

– Через приятеля одного приятеля замечательного мужчины, с которым я познакомилась, когда пришла в агентство по недвижимости, чтобы снять квартиру.

– Замечательного мужчины? – переспросила Соня, тут же отметив, как изменился тон Мэгги.

– Да, Карлоса, – ответила та, не краснея. – У него собственное агентство недвижимости.

– А как же Пако?

– Уверена, ты и сама догадаешься. Он приехал встречать меня в аэропорт, когда я прилетела. Мы провели вместе пару ночей. А после этого последовали оправдания, извинения, объяснения. Но, по правде говоря, в конце концов я и сама была не против, – философски заметила она. – Я перед ним в долгу за то, что он заставил меня приехать сюда.

– Значит, все отлично, да? – осторожно поинтересовалась Соня.

– Отлично? – воскликнула Мэгги, задохнувшись. – Намного лучше, чем просто отлично. Испанцы умеют наслаждаться жизнью. Жизнь тут истощает, когда каждый день ложишься спать в три часа ночи, а завтра утром вставать на работу. Но мне нравится. Мне нравится в Испании абсолютно все.

– И что этот Карлос? – поддразнила Соня.

– Ну, он кажется очень смышленым. Мы часто встречаемся. И он любит танцевать… – Мэгги добавила последнее, как будто для нее это было самым важным.

В течение нескольких последующих часов они сидели, развалившись на низких ярких подушках, и пили чай с мятой. Им так много нужно было рассказать друг другу, они беседовали лишь один раз с тех пор, как Мэгги переехала в Гранаду. Соня упомянула о том, что Джеймс начал все больше и больше пить, о том, как он негодовал из-за ее танцев. Но она не стала говорить о том, насколько зыбким стал их брак.

Когда они вышли в город в поисках еды, солнце уже клонилось к закату.

Позже, вечером, оставив Мэгги наедине с ее новым приятелем, Соня направилась в «Бочку». Она надеялась застать Мигеля, пока он не закрылся на ночь. Соня усмехнулась про себя, вспомнив, что подумал Джеймс, когда несколько недель назад на ее имя пришла открытка.

Была уже почти половина двенадцатого, когда Соня подошла к кафе, но она все же решила войти. По лицу хозяина она тут же поняла, что он ее сразу узнал.

– Да, да! – воскликнул он. – Прекрасная англичанка! Вы вернулись!

– Конечно. Спасибо за открытку.

– Вы ее получили!

– Откуда вы узнали, как меня зовут? – спросила она, протягивая руку для рукопожатия. Он восторженно схватил ее.

– Я разглядел ваше имя, когда вы подписывали открытку, – виновато признался он. – И запомнил.

– Правда? – удивилась она.

Казалось, за те недели, что ее тут не было, он чуть сдал. Соню растрогал его радушный прием, она присела на стул возле бара. Остальные посетители уже ушли.

– Вы приехали еще позаниматься танцами? – поинтересовался он. – Должно быть, вы хотите кофе… с коньяком?

Прежде чем Соня успела ответить на оба вопроса, из носика кувшина с бульканьем полилось молоко. Разговор на время прервался.

Пока Мигель делал кофе, Соня встала и с беззаботным видом подошла к снимкам на стене. Они все были здесь, как и раньше, – гордый матадор, рядом с ним танцовщица. Соня подошла ближе и пристально взглянула девушке в глаза. Нет, она не может быть уверена на сто процентов. Черты лица были схожи с чертами лица женщины на фотографии, которую она хранила в бумажнике, но все-таки имелись и различия. Платье на ее снимке напоминало некоторые платья на этих фото в рамках, но они не были одинаковыми.

Сзади подошел Мигель и передал ей чашку кофе.

– Вам нравятся эти фотографии, верно? – спросил он.

Соня заколебалась. Слово «нравятся» не вполне подходило, чтобы описать то впечатление, которое они на нее производили, казалось искусственным, но она не могла сказать Мигелю правду.

– Они меня просто пленили, – призналась она. – Настоящая история!

– Так и есть, – согласился Мигель.

– Вероятно, из-за того, что они черно-белые, – поспешно добавила Соня. – От этого они кажутся такими далекими, из другой жизни. Они не могли быть сделаны на прошлой неделе, согласны?

– Нет, не могли. На них застыло время, – ответил Мигель. – Совершенно особый момент истории.

Его утверждения казались очень весомыми, Соня чувствовала, что эти фотографии значат для Мигеля почти столько же, сколько и для нее. Она не смогла удержаться от того, чтобы продолжить беседу.

– Тогда, – вскользь заметила она, стараясь не выдать своего истинного интереса, – расскажите мне о том, насколько изменилась Гранада.

Сидя у бара, она взяла пакетик сахара со стеклянного блюда и высыпала сахар в кофе. Мигель вытирал стаканы и расставлял их аккуратными рядами.

– Я получил этот бар в пятидесятых годах двадцатого столетия, – начал он. – В ту пору он переживал не лучшие времена, но в конце двадцатых – начале тридцатых годов был настоящим центром общественной жизни. Все, начиная от рабочих и заканчивая университетскими профессорами, посещали его. Люди не ходили друг к другу в гости, они встречались в барах и кафе. В ту пору в Гранаде было не так много туристов, разве что заглядывал какой-нибудь случайный бесстрашный англичанин, наслушавшийся историй об Альгамбре.

– Судя по вашим словам, это был золотой век, – заметила Соня.

– Верно, – согласился он, – это был золотой век всей Испании.

Тогда Соня заметила фото в дальнем углу.

– Они похожи на куклуксклановцев! – воскликнула она. – Такие зловещие!

На снимке была группа из нескольких десятков людей, одетых в белые одеяния с маленькими прорезями для глаз, в остроконечных, похожих на головной убор ведьмы шляпах. Они шли вдоль улицы, некоторые несли на плечах крест.

– Это типичное шествие на Страстной неделе, – сообщил Мигель, скрестив руки на груди.

– Очень драматично, – сказала Соня.

– Верно. Это похоже на театр. Сегодня мы пресыщены развлечениями, но тогда было все иначе, нам нравились эти шествия. Я и до сих пор их люблю. Каждый день в неделю перед Пасхой эти гигантские иконы Девы Марии и Иисуса Христа носят по всему городу. Вы когда-нибудь бывали в Испании в это время?

– Нет, ни разу, – ответила Соня.

– Через несколько недель Пасха. Если вы ранее никогда не видели pasos[34]34
  Шествие (исп.).


[Закрыть] – получите незабываемые впечатления. Вы должны остаться.

– Прекрасная идея, – сказала Соня, – однако придется мне приехать на Пасху в другой раз.

– Эти иконы огромные. Чтобы пронести одну по улицам, потребуются усилия не менее десятка мужчин. Их сопровождают церковная община и оркестр.

Соня вгляделась в снимок.

– Семана Санта, 1931 год, – прочла она вслух. – Это был особый год?

Старик помолчал.

– Да. В том году сразу после Пасхи король отрекся от престола, страна избавилась от диктатуры монархии. Была провозглашена Вторая республика.

– Похоже, это стало крупным событием, – заметила Соня, еще более обычного стыдясь своего незнания истории Испании. – Много насилия?