Текст книги "Куколка для монстра"

Автор книги: Виктория Платова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

И никаких занавесок на окне.

Вся одежда капитана была свалена прямо на кресла, на батарее сушились носки, а над кроватью висели горнолыжные ботинки, по дизайну напоминающие хорошего качества гоночные болиды, супердорогая вещь. С противоположной стены на них с состраданием взирала плохая репродукция «Любительницы абсента» Пикассо…

Значит, ты достаточно образованна, Анна. Ты даже можешь выговорить слово «абсент»…

В комнате капитана царил первобытный хаос, и лишь в одном углу был образцовый порядок: там расположилась стойка для горных лыж и всего сопутствующего им снаряжения. Две пары лыж отличного качества, даже я могла судить об этом.

– Поговорим на кухне, – сразу же стушевался капитан и прикрыл дверь в комнату.

Он провел меня на кухню, еще хранящую следы внезапно прерванного обеда: недоеденная тарелка горохового супа и нарезанное аккуратными брусками розовое сало.

Раздеваться я не стала, хотя в квартире было жарко и по моему позвоночнику струился пот. Длинная соболья шуба подавляла капитана, в ней я выглядела совсем другим человеком. А больничный халат сразу же вернет Лапицкому мистическую власть над пациенткой, хвост этой власти тянется еще из клиники, и капитан наверняка не забыл, как он может в отчаянии стучать по полу…

– Слушаю вас, – сказал Лапицкий, неловко убирая со стола остатки обеда.

И тут я почувствовала, что не могу начать разговор.

– У вас есть водка, капитан?

– Вы вспомнили, что такое водка? – насмешливо спросил он.

– Я даже вспомнила, что мои любимые сигареты называются «Житан»… – Я вынула из кармана пачку и нервно закурила. – Вернее, мне сказали об этом.

– Кто?

– Тот, кто рассказал и обо всем остальном… Лапицкий не торопился с вопросами, он понял мое состояние. Из старенького холодильника «Юрюзань» была извлечена початая бутылка «Столичной» и тарелка с подсохшим сыром. Сало так и осталось лежать на столе.

– С закуской напряженка, – извинился капитан, разливая водку в две чистые рюмки.

– Черт с ней. – Я, не глядя, махнула водку и снова подставила рюмку. – Налейте еще.

– Наклюкаетесь, дамочка, что я с вами буду делать?

– Положите спать.

– Не положу.

– Будете устраивать пытки бессонницей? Вы ведь мастер-инквизитор.

– – У меня нет еще одной кровати. – Вторую рюмку капитан выпил вместе со мной, крякнул и потянулся за куском сала. – Выкладывайте, о чем хотели мне рассказать.

Водка оказала свое благотворное действие – нервное напряжение отпустило меня, и я немного успокоилась.

– Вам что-нибудь говорит имя Юлий Моисеевич Дамскер? – спросила я, в упор глядя на капитана. Лапицкий присвистнул и воззрился на меня.

– Допустим. Что дальше?

– Скажите мне, что вы знаете о нем?

– А вы? Вы имеете какое-то отношение к нему?

– Скажем, я знаю людей, которые имели отношение к нему. К его убийству. Ведь его убили, правда?

– Для пациентки закрытой клиники, страдающей амнезией, вы поразительно осведомлены. Да, его убили. В ноябре прошлого года. История была громкая, на всю Москву. Не одна голова полетела.

– Дело тухлое? Убийц, конечно, не нашли? – Я вынула сигарету из пачки и вопросительно посмотрела на капитана. Он чиркнул спичкой о коробок, спичка сломалась. То же самое произошло и со второй спичкой. Лишь на третий раз он справился и поднес спичку к моей сигарете.

Не нужно так волноваться, капитанишко-неудачник!..

– Тухловатое, – наконец сознался Лапицкий, внимательно наблюдая, как я выпускаю дым из ноздрей, – дрянь дело. Никаких концов.

Поздравляю, ты умеешь работать, Анна. Почему бы не записаться в профессиональные киллеры, тем более что пистолет у тебя есть.

– Расскажите мне о нем.

– Почему я должен рассказывать вам о нем?

– Потому что информация, которую я хочу вам дать, имеет отношение к этому убийству.

Капитан посмотрел на меня тяжелым взглядом:

– Занятная вы дамочка. Еще водки?

– Пожалуй.

Он снова разлил водку, и мы снова выпили.

– Валяйте рассказывайте, – трясясь от страха сделать неверное движение, развязно сказала я.

– Что у вас с подбородком? Вас били? – Только теперь я заметила, что он внимательно смотрит на меня. Странно, почему он не задал этого вопроса раньше. Странно, почему он сразу же подумал, что меня били?..

– Да нет, просто упала. Адаптация к нормальной жизни проходит нелегко.

– По-моему, они перестарались, – задумчиво произнес капитан, не обращая на мои слова никакого внимания.

– По-моему, я тоже, – в тон ему ответила я, вспоминая раненного в плечо телохранителя Витька. – Я слушаю.

– Вы заставляете меня нарушать тайну следствия…

– Знаете, что кажется мне странным? – медленно произнесла я. – Я выкладываю вам, единственному человеку из органов, которого я знаю, фамилию убитого человека, и вы оказываетесь причастным к этому делу.

Капитан хмыкнул, и его зрачки метнулись в разные стороны:

– А знаете, что кажется странным мне? Две недели я бьюсь с потерявшим память куском мяса, который причастен к гибели моего лучшего друга, и ничего не могу от него добиться. Но стоит этому куску исчезнуть на сутки из больницы, как он объявляется у меня и сообщает, что имеет ту информацию, о которой не знает никто… Видимо, Москва маленький город.

– Видимо. Вам виднее. Я ничего не помню о Москве. А за кусок мяса – спасибо. Это достойный комплимент. Так я слушаю вас, – я пристально посмотрела на Лапицкого и улыбнулась. Должно быть, именно так я поступала в прошлой жизни в экстремальных ситуациях.

Спертый воздух маленькой кухни наполнился невидимыми флюидами – мы с капитаном мерились силами, синхронно прикрыв глаза и опустив кончики губ. Но победила все-таки я: капитан капитулировал.

– Что вас интересует? – резко бросил он.

– Все обстоятельства дела.

– Ну хорошо. Вечером тридцатого ноября у себя в особняке был застрелен из пистолета банкир Юлий Моисеевич Дамскер. Банкир праздновал промежуточный юбилей, пятьдесят пять лет со дня рождения, так что круг приглашенных был достаточно широк.

– На месте любого банкира я не стала бы пускать в дом кого ни попадя. Даже в день празднования промежуточного юбилея…

– Круг приглашенных был достаточно широк, но хорошо отобран. Достаточно широкий круг близких людей, не считая струнного оркестра и какого-то заезжего тенора из Милана. Юлий Моисеевич славился своей страстью к классической музыке и осторожностью. Так – что будем считать, что там были только те люди, которым он, безусловно, доверял.

– На его месте я бы не доверяла никому. Даже собственной жене.

Лапицкий скорчил в саркастической улыбке прорезь рта.

– Жена вне подозрений. У жены полное и стопроцентное алиби. Она была убита вместе с банкиром, с разницей всего лишь в полминуты. Кроме того, сейф Дамскера оказался полностью выпотрошенным. Говорят, там были документы колоссальной стоимости.

– И что с этими бумажками?

– Из-за этого убийства полетело много голов, но если что-нибудь из документов, даже самое невинное, всплывет, то голов полетит еще больше. И довольно высокопоставленных. Но это только слухи и догадки. Никто ничего не знает наверняка.

– Они еще в стране? – деловито спросила я, не переставая удивляться себе.

– Судя по затишью – да. Ими еще никто не воспользовался. Здесь это было бы равносильно самоубийству…

Самоубийство. Это мы уже проходили: каменный пол туалета универмага, пистолет, который невозможно вытащить из дырявого кармана… Теперь я была спокойна: пистолет переложен в другой карман, и, если капитан откажется мне помочь, я просто пристрелю его, он не успеет среагировать. Я лениво удивилась этой своей оголтелой и циничной решимости – мой уставший от безделья мозг, моя душа, напоминающая пустой кувшин, слишком быстро наполнилась сомнительным содержимым души Анны. Ничего, ничего не осталось от сомнений первых дней в клинике, от нежных попыток представить себя вдрызг разбитой трогательной интеллектуалкой: выходит, Анна любит водить за нос не только других, но и себя…

Во всяком случае, это достойно уважения. Сейчас я задам еще парочку вопросов, ответы на которые меня не интересуют, – и карты на стол.

– Убийц, конечно, не нашли?

– Убийцу. Там был только один человек. Судя по всему, Дамскер застал его как раз в тот самый момент, когда он забирал документы. Убить банкира не входило в планы убийцы, во всяком случае, убийца пришел без оружия. И обе жертвы застрелены из собственного пистолета Дамскера, это установлено. Старенький «ТТ», калибр 7,62, принадлежал его отцу, наградной…

– Гостей потрясли?

– В подобной ситуации алиби имеют все и не имеет никто. Огромный дом, масса укромных уголков, масса шампанского. Все, кто был на приеме, занимают такое общественное положение, включая депутатскую неприкосновенность, что хрен их достанешь.

– Какая идиллия, – улыбнулась я. – Неужели не было ни одной сомнительной личности? Ни Одного подозрительного лица?

Лапицкий внимательно посмотрел на меня и пальцами выбил барабанную дробь на столе.

– Отчего же, было несколько, не принадлежащих ни к какому клану. Одна парочка успела ретироваться, ничего особенного, двоюродный племянник самого Дамскера со своей герл-френд. Весь вечер протрахались в супружеской спальне самого Дамскера, наглецы. Личности еще нескольких человек были установлены позже, все они так или иначе связаны с банком Дамскера.

Особо выдающиеся клерки, и ни у кого из них не было причин убивать патрона. Дамскер очень тщательно отбирал персонал. И если уж пригласил троих рабочих лошадок из банка, они того стоили. После убийства их основательно шерстили – никаких проколов. Было еще несколько подруг жены, но она никогда не посмела бы пригласить на день рождения тех, кого не знал сам Дамскер.

– Скажите, пожалуйста, какая кроткая голубица!..

– Вот тут-то и начинаются сложности. Кто-то выпал из обоймы, из поля зрения, кто-то достаточно расчетливый, чтобы суметь просочиться на юбилей. И достаточно безрассудный, чтобы закончить вечер двумя трупами. Он не был профессиональным убийцей, не тот почерк. И ему чертовски повезло.

Вот это в яблочко, капитан. Чертовское везение – это как раз про меня…

– Похоже, это сошло ему с рук? – продолжала издеваться я.

– Пока сошло, – капитан пристально посмотрел на меня.

– А вы, как я посмотрю, любите горные лыжи.

– Ну, это совсем нетрудно предположить, – уязвленно сказал капитан и покраснел так, как будто я застала его за чем-то непристойным. – То, что вы узнали, касается автокатастрофы?

– Нет. Пока я ничего не могу сказать вам по этому поводу. Но я знаю, кто причастен к смерти банкира. И хочу продать вам эту информацию.

Капитан встал из-за стола, резко отодвинув стул, подошел к окну. Кухня была настолько мала, что он оказался за моей спиной. Я слышала его прерывистое дыхание. Он выжидал. Но и я ждала. Когда молчание стало невыносимым, он наконец сказал:

– Как я могу доверять информации человека, который даже не помнит, как его зовут. Он даже не сможет выступить свидетелем в суде.

– Меня зовут Анна, – вот я и произнесла это вслух. А когда произнесла, все стало на свои места. – И никаким свидетелем на суде я выступать не буду. Вы снабдите меня документами, вы ведь можете это сделать. Небольшое количество денег меня тоже устроит. Я смогу уехать.

– Снабдить документами?

– Снабдить документами, чтобы я смогла начать новую жизнь. Я не могу прозябать в клинике, пусть даже очень хорошей, всю жизнь в напрасном ожидании, что ко мне вернется память. Есть много судеб, которые можно взять напрокат. Меня бы устроила одна-единственная…

– То, что нужно, – медленно произнес капитан.

– Вы о чем?

– Какой информацией вы располагаете?

– Я назову вам имя человека, который был заинтересован в смерти Дамскера. За ним стоят другие люди, их я не знаю, но, может быть, ухватившись за одно звено, вы вытянете всю цепочку.

Если сейчас он поверит мне… Если только поверит. Я не боялась, что Илья может сдать меня: в доме у Дамскера мы были вдвоем с Эриком. Да и сам Илья не знает точно, кто убил банкира и его жену, я поняла это по одной-единственной его реплике в машине. Даже если он засветит меня, я могу сказать, что я непричастна к убийствам, что это дело рук Эрика (прости меня, милый мертвый немец!). Но это был совсем уж крайний вариант, возможность которого я не допускала: Илья не дурак, на нем тоже висит труп – труп Эрика, и он не станет подставляться, лишнее убийство ему ни к чему… Но даже если предположить самый неудачный расклад – все упирается в документы. Рано или поздно я вспомню все и тогда смогу торговаться…

– Помните, вы когда-то сказали, что поможете мне.

– Хорошо, я согласен обсудить ваши условия, – капитан по-прежнему стоял у меня за спиной.

– Я назову имя только тогда, когда вы дадите гарантии.

– Я не могу дать вам никаких гарантий. Так же как и вы не можете гарантировать, что ваша информация абсолютно правдива.

Что может быть правдивее сплошного синяка на подбородке? Я потерла его рукой.

– Моя информация, по меньшей мере, заслуживает того, чтобы быть проверенной.

– Я никогда не вел этого дела. Им занимается другой отдел.

– Вы обещали защитить меня. Капитан колебался. Я успела налить себе водки и выпить ее прежде, чем он произнес:

– Хорошо. Я сделаю все, что в моих силах.

– Вы обещаете?

– Да. Называйте имя.

– Господин Авраменко. Владелец казино «Монте-Кассино».

За моей спиной по-прежнему стояла мертвая тишина. Ни звука, ни движения. И когда я уже готова была обернуться к Лапицкому, презрев ту линию поведения, которую выбрала, он сказал:

– Эта информация ничего не стоит. Можете оставить ее при себе.

Я ожидала чего угодно, только не этого. Все мои построения рухнули. Ничего не остается, кроме как опустить руку в карман и…

Но я не опустила руку в карман. Вместо этого жалобным голосом попросила капитана:

– Не стойте у меня за спиной.

Он обогнул меня так, как будто бы исполнял ритуальный танец. И, снова угнездившись напротив, посмотрел на меня с веселым сожалением:

– Обидно, да?

– Не то слово, – я все-таки нашла в себе силы поддержать игру. Не нужно давать ему лишний повод торжествовать. – Значит, то, что я сказала вам, не имеет никакой ценности?

– Почему же никакой? Это касается вас, а мне ужасно интересно знать все, что касается вас, Анна, – в голосе Лапицкого послышалась скрытая угроза.

– Из-за вашего погибшего друга?

– Похоже, теперь из-за вас самой.

– Только не говорите, что я нравлюсь вам как женщина…

– Откуда вы знаете об Авраменко и его казино? – А что?

– Дело в том, – капитан осторожно подбирал слова, – что после убийства Дамскера люди, которые занимались этим делом, шерстили все возможные круги его общения. Его и его жены.

– И что? – Я все еще сохраняла спокойствие: возможно, капитан пристреливается случайно, значит, еще есть возможность увернуться…

– Так вот, покойная Ася Дамскер несколько раз была в казино «Монте-Кассино» и даже выигрывала там крупные суммы. Ей фантастически везло в рулетку.

– Что вы говорите!

– И – самое интересное, – она всегда появлялась там в обществе какой-то своей подруги, очень эффектной женщины. Прямо сладкая парочка, не разлей вода.

– Подруге так же везло в рулетку?

– Не знаю. Кстати, ее тоже звали Анной. Ася Обращалась к ней «Аннушка».

– Неплохо. Значит, они были близкими подругами.

– Настолько близкими, что эта самая Аннушка открыла счет в банке ее мужа.

Неожиданный поворот. Никто не сказал мне о счете.

Интересно, сколько денег на нем лежит?..

– Зачем вы все это мне рассказываете?

– Просто так. Откуда вы знаете о господине Авраменко и его казино?

Игра, которую я пыталась навязать Лапицкому, оказалась мне не по зубам. Я почувствовала усталость, да и выпитая водка давала о себе знать.

– Я не отвечу на этот вопрос.

– Не хотите, ясно. Тогда еще одно – эта подруга образовалась в течение полугода или что-то около того. Слишком стремительные сроки для близкой дружбы. Не находите?

– Нет.

– Ее даже пригласили на юбилей Дамскера.

– Не вижу в этом ничего криминального.

– Никакого криминала, романтическая история чистой воды. Естественный ход событий. Подруга очень быстро перескочила на самого банкира. Весь октябрь и часть ноября они обедали вместе. – Я физически ощущала, как капитан плетет незаметную паутину, где мне отводилась роль подрагивающей крылышками, ничего не подозревающей мухи.

– Типичный адюльтер, такое сплошь и рядом случается, – вяло поддержала Лапицкого я.

– Так вот, эта самая Анна действительно была на юбилее. Ее видели все, но только до того момента, как был убит банкир. А потом она исчезла. Как в воду канула. Поразительное совпадение. Она оказалась единственной из присутствовавших на юбилее, кого не удалось найти, – он в упор посмотрел на меня. – Кстати, фамилия владелицы счета в банке – Анна Александрова. Вам она ничего не говорит?

– Зачем вы все это мне рассказываете? – Я аккуратно опустила руку в карман шубы.

– Вам не жарко? – насмешливо спросил капитан. – Шубу-то снимите.

– Ничего, все в порядке.

– Зачем вы все-таки пришли ко мне? – Теперь Лапицкий смотрел на меня не отрываясь. – Не проще ли было остаться в клинике и по-прежнему симулировать амнезию. Во всяком случае, у вас получалось это довольно убедительно. Я почти поверил в это, – Мне нужны документы. Я больше не могу быть никем, – черт возьми, не нужно мне было пить, почему он так пристально на меня смотрит?..

– Почему вы так на меня смотрите?

– Пытаюсь понять, какое же лицо было у вас до пластической операции.

Он ничего не забыл, этот капитан, кажется, я недооценила его. Стоит ему залезть в карман моей шубы, – а сейчас я не в состоянии оказывать сопротивление – как он извлечет на свет божий пистолет. Пистолет, из которого застрелили двух человек.

– Я не помню, какое лицо у меня было.

– Никогда не думал, что мне так повезет, Анна, – наконец сказал он. – Такое бывает раз в жизни. Тем более – в сраной ментовской жизни, как вы ее называете…

Никогда не думал, что ты вот так придешь ко мне. Видать, сильно тебя прижало.

И я не выдержала. Я совершила непоправимую ошибку. Совершенно не думая ни о чем, удивляясь полному отсутствию эмоций, я попыталась достать оружие из кармана. Легкое безобидное движение.

И тогда капитан, бросив свое тренированное тело через стол, – все выглядело так, будто бы он ждал этого движения, – перехватил мою руку. Не удержав равновесия, я упала со стула, а капитан рухнул на меня.

Совсем близко я увидела его торжествующую улыбку.

– Ну все, Анна. Кажется, это ты. И кажется, ты попалась…

* * *

…Маленькая комната, где нет ничего, кроме пары стульев и кровати, застеленной тонким одеялом. Деревянный пол, деревянная обшивка стен, низкий деревянный потолок, скошенный прямо над кроватью: видимо, комната находится прямо под лестницей, которая ведет наверх. Иногда я слышу поскрипывание половиц, люди за пределами моей комнаты поднимаются и спускаются. Но в доме отличная звукоизоляция: лестница – единственный прокол. Никаких звуков ни наверху, ни внизу – только шаги по лестнице.

Целыми днями я прислушиваюсь к этим шагам. Я научилась их различать. Поднимающихся и спускающихся – пятеро. Двоих я знаю – это сам капитан и шофер Виталик. Виталик приходит три раза в день и на очень короткое время – приносит нехитрую еду, состоящую в основном из бутербродов и кофе. Лапицкий может явиться когда угодно и просидеть сколько угодно, болтая на разные темы, ленивый простачок. Это очень странные темы, но я вынуждена их поддерживать. Мы снова на «ты», сейчас ко мне невозможно обращаться иначе, хотя больничный халат, успевший стать моей второй кожей, заменили на рубашку и джинсы. Между мной и Лапицким уже нет недоговоренности, и меня смущает только одно: почему после всего происшедшего я нахожусь не в следственном изоляторе, а здесь. Здесь, на загородной даче с зарешеченными окнами и полоской леса вдали. Лес завален мертвым февральским снегом. В комнате, где я заперта, почти всегда сумерки, и почти всегда лицо капитана кажется мне лицом туземного божка смерти, на алтарь которого брошена моя судьба.

Из деревянной мышеловки с кроватью и двумя стульями нет выхода. Меня мягко обвиняют в нескольких убийствах, два из которых я не помню, а в двух других была только свидетельницей. О причастности к убийству банкира и его жены мне сказал капитан – еще тогда, в своей квартире, наполненной воспоминаниями о горнолыжных курортах. Эрик и хирург-пластик всплыли позднее, когда я уже была заперта на этой даче, – они проявились на фотографиях, которые принес мне капитан. Там же были и мои фотографии – фотографии Анны Александровой до пластической операции, которые я уже видела. Меня не покидает странное чувство, что весь мой мир состоит только из изображений людей и изображений меня самой… Ничего живого, ничего конкретного.

Капитан выжидает – отсюда эти странные разговоры ни о чем и обо всем одновременно. Ему интересна моя точка зрения на разные вещи – те вещи, о которых я помню. Имя Олега Марилова больше не упоминается, капитан давно забросил бесперспективное дело расспрашивать меня о нем – так ребенок легко расстается с надоевшей ему игрушкой. Капитан вообще старается обходить острые углы, связанные с моей амнезией. Он – или они (я вспоминаю пять абсолютно разных манер подниматься по лестнице над моей головой) – гораздо больше интересуются прошлым Анны. Конечно, они знают обо мне гораздо меньше, чем знал Эрик, чем знал Илья, но и то, что им известно, вызывает в них почтительное удивление. Во всяком случае, именно это чувство написано на бесстрастном лице туземного божка смерти, когда я исподтишка, из угла своей смятой кровати под лестницей, смотрю на него.

Я думаю, это относится к моему прошлому. Но приходит день, когда я понимаю, что это не только прошлое. Но и будущее…

– Рано или поздно к тебе вернется память, – сказал мне Лапицкий, сидя в своей излюбленной позе: нога на ногу, руки сцеплены на круглом затылке, – но даже ее отсутствие не может служить достаточным аргументом, чтобы оправдать тебя на суде.

– Мне все равно.

– Отлично. После всего того, что ты успела натворить, тебе светит пожизненное. Или пятнадцать лет, как минимум. И считай это подарком судьбы. Ты в курсе?

– Мне все равно.

– И это после той блестящей жизни, к которой ты привыкла?

– Мне все равно. Я не помню своей жизни.

– Когда-нибудь вспомнишь.

– Чего вы хотите от меня?..

В комнату без стука вошел Виталик, принеся традиционные бутерброды и кофе. Из уважения к Лапицкому ассортимент их был более разнообразен, чем обычно: вместо вареной колбасы – салями, сыр и куски постной ветчины. Я молча наблюдала, как капитан поглощает один бутерброд за другим, не обращая никакого внимания ни на меня, ни на мой последний вопрос.

– Угощайся, – наконец сказал он. – Хочешь выпить? Сейчас Виталик принесет коньяк.

– По какому случаю фуршет?

– Может быть, это будет твой последний хороший коньяк в жизни.

– Мне все равно. Тем более что я люблю можжевеловую водку, – Анна дерзко выглянула из моих прикрытых сумерками глаз и напомнила о себе.

– Водки ты тоже не увидишь. Ничего хорошего в будущем тебя не ждет.

– Мне все равно…

– Хорошо, – мягко сказал капитан, постная ветчина сделала его терпеливым, – тогда вернемся к твоему последнему вопросу.

– Вопросу?

– Ты спросила – «чего вы от меня хотите», верно? Я молчала. Я начала понимать, что ветчина и салями неспроста. Неспроста они маринуют меня здесь так долго, что я уже потеряла счет времени.

– Чего вы хотите от меня?

– Тебя.

Неожиданный поворот. Полная неистовой жизни Анна обязательно обыграла бы эту неосторожную реплику, указала бы капитанишке-неудачнику на его истинное место. Но я так устала, что даже не нашла что ответить на эти бесцеремонные и туманные притязания.

– В смысле?

– Значит, так, девочка, расклад таков. По всему выходит, что ты нагадила везде, где смогла. Во-первых, Дамскер и его жена.

– Это недоказуемо.

– Ошибаешься. Доказать, что ты убила Дамскера и его жену, это как два пальца об асфальт. Здесь даже особо стараться не придется. Но даже если бы этого не было… Пистолет, из которого ты хотела грохнуть представителя закона, засвечен еще в двух убийствах.

– Представителя закона?

– Меня, меня… Ты ведь хотела это сделать? Так вот, сначала убит профессиональный альфонс, затем убит профессиональный врач, занимающийся пластической хирургией, и оба они связаны с тобой, оба замыкаются на тебе.

– Каким образом? – Это был бессмысленный вопрос, я знала – каким образом.

А в интерпретации Лапицкого это выглядело еще примитивнее и убедительнее:

– Один был твоим подельником и слишком много знал о тебе. Другой скроил тебя заново, следовательно, знал о тебе еще больше. Оба были неудобны для твоего нового лица. Разве это не аргумент?..

– Оперативно работаете. Слишком легко все получается.

– А так обычно и бывает. Интригу оставим для крутых Детективов.

Тема с убийствами всплывала в последнее время несколько раз, но я ничего не подтверждала и не отрицала, я предпочитала отмалчиваться. Вот и сейчас – пусть делают что хотят, но он не вынудит меня свидетельствовать против себя самой.

– И что дальше? Не забывайте, что я попала в катастрофу. Я была больна.

– Ну что ж, если ты была больна, то остаток жизни проведешь в тюремной больнице, будешь жрать баланду и пялиться в стены, крашенные охрой. Приятная перспектива, ты как думаешь?

– Мне все равно. Везите меня куда угодно, я не могу больше здесь оставаться.

Лапицкий отложил бутерброд, который жевал все это время, вытер губы тыльной стороной ладони и тихо заорал на меня:

– Ты не слышишь меня. Ты не хочешь меня слышать. Помнишь, о чем я говорил тебе еще в клинике? Я смогу защитить тебя.

– Вы готовы защитить меня? – Я испытующе посмотрела на капитана.

– При одном условии.

Мне плевать было на условия.

– Вы готовы защитить меня, даже после того, что узнали? Вы готовы защитить женщину, которую сами же обвиняете в убийстве четырех человек?

– Ты же сама просила меня о помощи.

– Теперь мне все равно – Ну что ж, – капитан вздохнул, – я смотрю, подбородок у тебя совсем зажил. И синяки сошли… Мне тоже все равно. Иди. Ты свободна.

Я ждала чего угодно, только не этого.

– Я свободна?

– Да. Можешь уходить. Дверь не заперта. Я поднялась с кровати, не глядя на Лапицкого, надела сапоги.

– Шубу получишь у Виталика. Убирайся. В это невозможно было поверить. Лапицкий по-прежнему сидел, закинув ногу на ногу и сцепив руки на круглом затылке. Он даже не потрудился поменять позы. Но мне было плевать на Лапицкого, только бы не остаться здесь, в каморке с зарешеченными окнами.

Дверь действительно была не заперта, капитан не соврал. Я толкнула ее и оказалась в узком коридоре с лестницей на верхний этаж. У двери на старом кожаном диване сидел Виталик.

– Мне нужны мои вещи, – тихо сказала я.

– Какие вещи? – Он отложил кроссворд, который разгадывал, и с удивлением воззрился на меня.

– Шуба. Надеюсь, она еще жива и не конфискована в пользу государства.

– Идем, – Виталик легко поднялся и, даже не взглянув на меня, углубился в плохо освещенный коридор. Я пошла следом, стараясь не отставать и все еще боясь, что Лапицкий передумает.

…Комната внизу была наполнена специфическим запахом мужчин, которые долгое время проводят вместе; переполненные пепельницы, пятна от кофе на столах, электрический чайник, шахматная доска с разнокалиберными фигурами, стоящая на холодильнике, – кто-то не доиграл партии… В углу работал телевизор – ему было абсолютно все равно, что в комнате никого нет.

Виталик на секунду исчез и появился с шубой. Он галантно распял ее на руках:

– Прошу, королева.

– Спасибо, – я отвыкла от таких знаков внимания и потому не сразу попала в рукава.

– Телефончик оставьте, – сказал Виталик невинным голосом опытного дамского угодника.

– Думаю, не стоит. Надеюсь больше никогда тебя не увидеть.

– Никогда не говори «никогда». Идем, я провожу тебя.

Он провел меня к выходу, мимо маленького тренировочного зальчика, дверь в который была приоткрыта. Два молодых человека в черных тренировочных кимоно бросали друг друга на маты. Я на секунду пожалела одного из них – высокого тонкого молодого человека с длинными волосами, забранными в хвост, – видно, что ему доставалось от спарринг-партнера – приземистого качка свирепого вида…

Виталик гостеприимно распахнул входную дверь, и пронизывающий холод сразу же забрался под полы шубы.

– Извини, дальше проводить не могу, Холодрыга собачья.

– Ничего. Куда идти?

– Смотри, – Виталик явно издевался, темень была хоть глаз выколи. – Дойдешь до ворот, они не заперты. Дальше – грунтовка, но по ней идти не стоит, до утра не доберешься. Сворачиваешь на тропу – и вперед. До станции два километра. Дойдешь до станции, сядешь на электричку в сторону Москвы – вот и вся недолга.

– На электричку?

– По-другому не выбраться. А машину ради тебя никто гонять не будет…

Только сейчас я сообразила, что у меня нет денег.

– Слушай, одолжи мне денег… У меня нет ни копейки.

– У меня тоже, – с готовностью осклабился Виталик. – Откуда деньги у бедного мента? Ну, попутного ветра…

И, не дожидаясь ответа, наглый милицейский шофер захлопнул дверь за моей спиной.

Я осталась одна.

Одна посреди февральского вечера, на пронизывающем ветру, без денег, без документов, с сомнительной станцией в двух километрах отсюда. Даже если я дойду до нее – что делать потом?.. Машинально я сделала несколько шагов к воротам, которые не были видны в темноте, руки мгновенно окоченели, и я спрятала их в карманы. В карманах было пусто. Бессмысленно пусто, так же как и в моей голове.

Спустя несколько секунд я наткнулась на машину, и она взорвала воздух надсадным воем сирены. Я опустилась у переднего колеса и завыла с ней в унисон. Холод мгновенно овладел горлом, обжег его, проник вовнутрь и застудил сердце.

Тебе некуда идти.

Лапицкий прав, тебе некуда идти. Ты попалась. В доме коньяк и бутерброды с постной ветчиной, в доме ты можешь надеяться на защиту. На иллюзию защиты…

Проклиная все на свете, я поднялась и направилась к даче, которая искушала меня теплым светом из окон. Добредя до двери, я грохнула в нее обоими кулаками и сразу же отступила, независимо сунув руки в карманы.

На пороге появился Виталик.

– Ну что, не удалось?

– Что – «не удалось»?

– Тачку угнать.

– Можно я войду? Очень холодно. – Мои руки по-прежнему независимо торчали в карманах, но голос унизился до просьбы.

– Вот видишь. Никогда не говори «никогда», – наставительно произнес Виталик, но все-таки посторонился, пропуская меня в теплый холл. – Проводить к боссу?

– Не нужно. Я сама.

…Лапицкий сидел в той же позе, в которой я оставила его. Он даже не удивился моему возвращению, он даже проявил сочувствие:

– Замерзла?

– Чего вы от меня хотите?

– Хочу, чтобы ты выпила коньяка для начала. А потом поговорим.