Текст книги "Сноха"

Автор книги: Виктория Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Ольга взяла кофе и села за стол, прикрывшись злостью как щитом. На кухне появился Вадим.

– Нам надо поговорить, – сказал он без предисловий, подходя к кофейнику и наливая себе кофе.

– А вдруг я не хочу говорить с тобой? – ответила она холодно.

Он со стуком поставил чашку на стол, кофе выплеснулся на скатерть.

– Нам надо поговорить о делах фермы. Черт побери, Ольга, пока я остаюсь и работаю здесь, тебе придется разговаривать со мной.

– Если тебе не подходят условия работы, ты всегда можешь взять расчет.

Вадим пристально посмотрел на нее, ему было трудно поверить, что после всех страданий, после всей боли он по‑прежнему хотел ее так сильно, как никого на свете.

– Да, ты была бы довольна, не так ли? Я не удивлюсь, если ты затеяла смехотворную историю с добрачным соглашением именно ради этого. Ты хотела разозлить меня так сильно, чтобы я уехал.

– Она не смехотворная, – ответила Ольга. – Таким образом я узнала, чего ты на самом деле хочешь.

С минуту они мерили друг друга взглядом. Злость трепетала в воздухе между ними, как живое существо.

– Ты всегда была избалована. Ты всегда хотела поставить на своем.

– На себя бы посмотрел, – сказала Ольга раздраженно.

Вадим не знал, чего ему больше хотелось – схватить ее за горло и задушить или заключить в объятия и расцеловать.

– Ну, так ты поговоришь со мной или нет? – спросил он.

– Нет, сейчас у меня нет настроения обсуждать дела. Я хочу спокойно попить кофе, желательно одна. – Она допила и встала, чтобы налить себе еще.

– Я не могу управлять фермой, в основе которой лежат твои причуды. Как обычно, ты просто капризничаешь.

– Я покажу тебе капризы! – воскликнула Ольга.

Она не могла больше сдерживаться, ее прорвало. Она замахнулась керамической чашкой. Прежде чем она успела ее швырнуть, Вадим пересек комнату и крепкой хваткой сжал ее руку.

– Вспыльчивость не доведет тебя до добра. Ты‑то точно сумасшедшая, но и я, должно быть, спятил, когда собирался жениться на тебе. Какой мужчина захочет постоянно питаться кайеннским перцем?[1] – С этими словами он захлопнул за собой дверь.

Ольга швырнула чашку в тот самый момент, когда дверь закрылась. Как снаряд, она ударилась о деревянную дверь и разбилась вдребезги. Детская выходка, ну и что ж? Ольга необходимо было отвести душу.

– О‑о‑ох… – Ольга огляделась вокруг в поисках предмета, который помог бы разрядить все еще душившую ее ярость.

Кайеннский перец… Она ходила по комнате, в ней клокотал гнев. Я покажу тебе кайеннский перец, подумала она, роясь в шкафу для специй. Обнаружив коробочку, она открыла ее и высыпала жгучий перец в кастрюльку с кипящей на плите подливкой.

В тот же вечер Ольга сидела за кухонным столом, пытаясь проглотить бутерброд.

Она была не голодна, но она не ела весь день и знала, что ей необходимо перекусить.

Она ощущала беспокойство, как будто внутри у нее тикала бомба с часовым механизмом, готовая взорваться. Погода не способствовала облегчению. Воздух был наэлектризован, а тучи над головой сгущались и становились темнее. Снова надвигалась гроза. Хотя Ольга ненавидела гром и молнию, она призывала грозу, надеясь, что она не только уменьшит духоту в воздухе, но частично снимет напряжение с самой Ольга.

Она провела этот день, бродя по ферме, избегая Вадима и мыслей о нем. Она навестила Лайзу и была ей благодарна, что та ничего не спросила об отмененной свадьбе. Визит был коротким, потому что в присутствии Лайзы и ее новорожденного ребенка Ольга почувствовала почти физическую боль: ведь то же самое могло быть и у нее, но теперь не будет. На кухню вошел Вадим. Доставая чашку из буфета и наливая себе соус, он делал вид, что не замечает Ольга.

Ольга пыталась скрыть злорадство при мысли о кайеннском перце, который она положила в его еду. Уж конечно, во рту у него словно вспыхнет адское пламя!

Он взял пригоршню соленых крекеров и присоединился к ней за столом, сев прямо напротив нее.

– Что ты задумала? – спросил он, подозрительно взглянув на нее.

– О чем ты? – Она изобразила невинность, а сама ждала, что после первого глотка пар пойдет у него из ушей и языки пламени вырвутся изо рта.

– Уж очень виноватый у тебя вид, – проворчал он, разламывая крекеры и размешивая их в чашке. Потом взял ложку и сделал большой глоток. – Мммм, подливка удалась на славу.

Ольга как будто окатили холодной водой. Она встала из‑за стола и ушла с кухни, направившись в спальню, где могла остаться наедине со своими мыслями.

Стоило ей выйти, как Джадл выскочил из‑за стола и ринулся к холодильнику. Он схватил кувшин с водой и стал жадно пить, от жжения во рту на глаза ему навернулись слезы. Потом подошел к раковине и несколько раз прополоскал водой из кувшина рот. Маленькая озорница. Он понял по ее лицу, что она затеяла что‑то недоброе. Ему ничего не оставалось, как проглотить первую порцию и беззаботно ей улыбнуться. Он не собирался давать ей возможность поиздеваться над ним.

Вадим больше не мог есть подливку, но это не имело значения. Он все равно не был голоден. Надвигающаяся гроза вызывала в нем беспокойство, какое‑то безотчетное волнение.

Ни на минуту он не забывал, что в этот день должна была бы состояться его свадьба. Сегодня ночью он наконец заключил бы Ольга в объятия и насладился страстью, на которую до сих пор мог лишь надеяться.

Почему, черт возьми, она хотела, чтобы он подписал это проклятое добрачное соглашение? Неужели не понимала, как сильно это оскорбит его, не понимала, что соглашение будет стоять между ними и в конце концов разрушит их брак? Попросив его подписать соглашение, она унизила его любовь к ней, усомнилась в его честности.

Когда первый гром прогремел в небе, он решил снова пойти в коровник. Сегодня днем он начал его чистить. Может быть, еще несколько часов физического труда окажутся достаточно утомительными, чтобы он перестал мечтать о Ольга и о том, что могло бы быть.

Ольга стояла у окна, наблюдая, как природа показывает свой характер. Мать‑Природа с шумом проявляла свое дурное настроение, извергая молнии, как ребенок во время крайнего возбуждения разбрасывает игрушки.

Ночь наступила так быстро, будто кто‑то задернул на окне шторы. Если бы не молнии, пронзающие небо, была бы кромешная тьма.

Ольга отошла от окна, пытаясь преодолеть панику, которая всегда охватывала ее во время грозы. С болью она вспомнила, что в прошлый раз нашла покой и утешение в сильных объятиях Вадима. Сейчас утешения не будет. Возможно, он сидит внизу и ждет, когда она прибежит к нему в панике. Не дождется. Лучше уж забиться под кровать и дышать там пылью, только не искать общества Вадима.

Невольно она вздрогнула и вскрикнула: раздался грохот и вспышка молнии ярко осветила спальню, на мгновение ослепив Ольга.

Когда зрение восстановилось, Ольга вернулась к окну. Судя по звуку, молния ударила где‑то очень близко. Она выглянула, но все как будто было в порядке. Блеснула новая молния, и когда опять наступила темнота, Ольга увидела языки красно‑золотого пламени, танцующие на крыше одного из курятников. Пожар… это слово пробудило ужас.

– Вадим, курятники горят! – пронзительно закричала она, кубарем скатываясь с лестницы.

Ольга побежала на кухню, но Вадима там не было. Она снова помчалась наверх, в его спальню, но там его тоже не было. О Боже, где же он?

И опять кубарем вниз, к задней двери. Языки пламени были теперь выше и ярче. Глядя на пожар, Ольга видела, как сгорают надежды Вадима, все его мечты о будущем «Островка спокойствия» превращались в дым. И что бы ни произошло между ними, какая бы боль все еще ни лежала у нее на сердце, она не могла стоять сложа руки и смотреть, как огонь пожирает мечты Вадима. Не раздумывая, Ольга выбежала на улицу: ею двигала любовь, все еще пылающая в ее сердце.

Ветер яростно набросился на нее, преграждая путь к курятникам. От грома сотрясалась земля, а молнии, казалось, преследовали бегущую девушку.

Когда Ольга добралась до цели, она поняла, что горит только один курятник. Крыша курятника, в котором находились подросшие цыплята на продажу, горела в двух разных местах, и пламя уже начало спускаться вниз по стене, к двери. Даже сквозь шум грозы она услышала неистовое кудахтанье птиц, находящихся внутри. Подойдя еще ближе, Ольга закашлялась от дыма. Она должна что‑то сделать. А не то все птицы задохнутся. Надо подойти так близко, чтобы открыть дверь и выпустить цыплят.

Ольга прикрыла лицо рукой и побежала к двери, огонь обжигал ей кожу. Пепел кружился в воздухе, оседая на ее волосах, она задыхалась от кашля. Дверная ручка была горячей, но Ольга смогла отпереть и распахнуть дверь. Она отступила, ожидая, что цыплята начнут вылетать. Выскочили только два цыпленка, хлопая крыльями и голося от страха. Ольга подумала, что за ними последуют остальные. Но нет! Она все еще слышала шум паники, доносящийся изнутри.

Тогда она вспомнила, почему так сильно ненавидела цыплят. Не только потому, что они были уродливые, шумные и грязные. Больше всего потому, что они были такие тупые. Они были слишком глупыми, чтобы выбежать в открытую дверь и спастись от смерти. Ей придется войти в курятник и выгнать их.

Мгновение Ольга постояла в нерешительности, видя, как клубы дыма вырываются изнутри, потом стащила с себя футболку, закрыла ею рот и нос и шагнула в наполненный дымом ад.

Вадим тяжело вздохнул и смахнул пот со лба тыльной стороной руки. Он посмотрел вокруг себя с удовлетворением. Коровник не был таким чистым уже много лет.

Надо идти назад в дом и найти Ольга. Возможно, она сидит где‑нибудь съежившись, пытаясь спрятаться от грозы, разбушевавшейся на дворе. Хотя Вадим все еще был зол на нее, все еще обижен, он знал, что в эту минуту Ольга нуждается в его поддержке. Он не мог отказать ей в утешении. Каковы бы ни были их отношения, что бы между ними ни произошло, он не хотел, чтобы она осталась в одиночестве, лицом к лицу со своим страхом.

Он вышел из коровника, первые капли дождя упали на голову, сильный ветер дул в лицо. Вадим побежал к дому, но, взглянув на курятники, увидел оранжевое зарево. О Господи, пожар! Он изменил направление, помчался вниз с холма в сторону этих построек, сердце бешено колотилось в груди.

Подбежав ближе, Вадим увидел повсюду снующих цыплят. Как они выскочили? Судя по тому, как пламя пожирало постройку, цыплята должны были изжариться. Потом Вадим увидел цыплят, выбегающих из открытых дверей курятника, а за ними выскочила полуобнаженная Ольга, ее волосы были запачканы копотью, она ругалась, громко кричала и махала руками над головой. Сердце Вадима зашлось.

– Ольга… что, черт возьми, ты делаешь? – закричал он, хватая и оттаскивая ее от горящего строения, быстро проверяя, в порядке ли она.

– Я пытаюсь спасти твоих треклятых, тупых цыплят! – крикнула она в ответ, вытирая заплаканное, перепачканное сажей лицо тыльной стороной руки.

И тут дождь полил как из ведра.

– Пошли, – сказал Вадим, потянув ее к коровнику.

– Но ведь пожар!

– Проливной дождь потушит пожар, – ответил он.

Они побежали к коровнику и, пока добрались до укрытия, промокли до нитки.

Внутри видавшего виды старого строения Ольга рухнула в свежее сено. Вадим нашел старую рабочую рубашку и молча передал ей, потом сел рядом на сено. Ольга надела рубашку. Она пахла Вадимом, это был смешанный аромат свежести, люцерны и солнечного света, присущий ему одному.

– Мы заново отстроим курятник. Большинство цыплят спасено, – сказала Ольга, когда у нее восстановилось дыхание.

Вадим покачал головой.

– Это тебе решать, – сказал он.

Вадим провел рукой по волосам и посмотрел на нее.

С почти черными волосами и взволнованным, перепачканным копотью лицом Ольга казалась ему еще более прекрасной, чем когда‑либо. И Вадим понял, что ему нужно делать.

Он никак не мог оставаться здесь, в «Островке спокойствия», видя ее, любя ее, но понимая, что она никогда ему не достанется. В его жизни ферма занимала важное место, но вдруг он понял, что без Ольга она для него ничего не значит.

– Я уезжаю, Ольга.

Его голос был таким негромким, слова такими мягкими, что на мгновение ей показалось, что она ослышалась.

– Что?

Вадим посмотрел в сторону, избегая ее взгляда.

– Ты таки получила то, что хотела. К концу недели я возьму расчет, и «Островок спокойствия» будет принадлежать тебе целиком.

Ольга смотрела на него, ожидая, что сейчас придет в восторг. Она всегда предполагала, что будет вне себя от радости, если Вадим когда‑нибудь покинет «Островок спокойствия». Но восторга не было. Наоборот, от глубокого отчаяния на глаза навернулись слезы.

– Нет, – вырвалось у нее.

Вдруг Ольга поняла, что если неделю назад она собиралась пожертвовать своей любовью к Вадиму, чтобы удержать «Островок спокойствия», то теперь она готова пожертвовать фермой ради любви. Она любила Джадца всеми фибрами своей души, всем своим существом.

Ольга начала понимать, что «Островок спокойствия» – просто клочок земли. Делали это место ее домом Том и Вадим. Том ушел навсегда, но Вадим – он был здесь, и он ей нужен. Глупая гордость Тейлоров удерживала ее вдали от дедушки. Она не даст этой гордости второй раз испортить ей жизнь.

– Ты не можешь уехать, – сказала она решительно и твердо.

– Почему нет? – Вадим посмотрел на нее удивленно.

Чего он меньше всего ожидал, так это что она будет возражать против его отъезда.

– Ты обещал дедушке найти мне хорошего мужа, и ты говорил мне, что не даешь пустых обещаний. – Ольга подвинулась к нему ближе. – Мне не нужно это дурацкое добрачное соглашение. Только от неуверенности в себе я затеяла это. Ты не должен подписывать его. Но ты должен жениться на мне. Ты знаешь, ты – единственный мужчина в здешних местах, который подходит мне. – Ольга озорно улыбнулась Вадиму. – Если ты женишься на мне, тебе это тоже пойдет впрок. Ты слишком упрямый, неподатливый, сварливый и придирчивый, чтобы какая‑либо другая женщина терпела тебя. Я – единственная женщина в округе, которая подходит для тебя.

Вадим долго и пристально смотрел на нее – ее глаза излучали любовь, которая переливалась в него, исцеляя раны и обещая радость.

– Ольга, я подпишу все, что ты хочешь. Ферма для меня ничего не значит, если я не смогу жить здесь с тобой. В тот день… когда ты потребовала, чтобы я подписал соглашение, меня оскорбило, что ты сомневаешься во мне… в моей любви. Но теперь мне это безразлично. Я хочу тебя на любых условиях.

И в тот же миг они оказались в объятиях друг друга, их губы давали обещания, которые исполнятся позже.

– Как скоро ты сможешь организовать свадьбу? – спросил Вадим, когда их губы на мгновение разъединились.

– Может, давай завтра утром?.. – выдохнула она.

Он кивнул, потом их губы слились опять.

Пока Вадим держал ее в объятиях, все сомнения Ольга отступили. Осталась лишь радость, что он любит ее. Она знала, что их отношения будут бурными, но от бурь их всегда будет защищать любовь.

– По‑моему, дождь перестал, – сказал Вадим, когда его губы во второй раз оторвались от ее губ. – Пожалуй, надо идти домой.

Ольга кивнула. Они поднялись и вышли в темноту. Дождь прекратился, а гром грохотал в отдалении. Гроза прошла – грозы всегда проходят. Курятник еще дымился, но пламени не было, дождь постарался на славу. Вадим обнял Ольга за плечи, и они пошли к дому.

– Имей в виду, следующий удар за мной, – сказал Вадим, когда они входили в заднюю дверь.

– За что? – Ольга посмотрела на него с любопытством.

Вадим ухмыльнулся, в серых глазах зажегся мстительный огонек.

– За то, что ты сделала с моей томатной подливкой.

Ольга захихикала.

– Давай надеяться, что тебе будет не очень тяжело со мной справляться.

– Да уж как‑нибудь справлюсь.

Вадим заключил ее в объятия, и Ольга снова растаяла. Она поняла, что нашла свой истинный «Островок спокойствия» – и он был здесь, в объятиях Вадима.

ЭПИЛОГ

– Быстрей, Вадим. Все остынет! – крикнула Ольга снизу.

Она вплыла назад в гостиную проверить, что ее сюрприз готов. Клетчатая скатерть аккуратно лежала на полу посередине комнаты. В центре стояло ведро со льдом, в котором находилась бутылка охлажденного вина. Рядом – корзинка для пикника со всякими лакомствами. Ольга потратила день на стряпню. Да, все готово.

Она снова подошла к лестнице.

– Вадим Бишоп, спускайся вниз, а не то обед будет испорчен.

– Хорошо‑хорошо, не кипятись, – сказал Вадим Бишоп, одетый в свежие джинсы и рубашку, с волосами, все ещё влажными после душа.

– Ну, этого я от тебя никогда раньше не слышала! – воскликнула Ольга с улыбкой.

Вадим спустился вниз. Он поцеловал ее в кончик носа и обнял рукой.

– Ну, что это за сюрприз, вокруг которого ты так суетилась?

Ольга повела его в гостиную.

– Пожалуйста, папочка.

– Что это, пикник?

– Весьма необычный, – сказала Ольга, обнимая его за шею. – Мы отмечаем этим пикником первую неделю счастливой совместной жизни,

– Почему пикник дома, а не на природе?

– Потому что, будь он на природе, я не смогла бы сделать это. – Она притянула его голову так, чтобы можно было поцеловать. Потом с озорной улыбкой отошла назад, в ее глазах зажглись красные искорки, которые он предвкушал. – Будь мы на природе, я не смогла бы надеть это. – Ольга расстегнула платье и сняла его, демонстрируя бледно‑зеленый тедди[2]1, который больше обнажал, чем скрывал, ее бархатистую кожу и сексуальные округлости.

– Гм. – Вадим заключил ее снова в объятия, его губы нашли чувствительную кожу за ухом. – Я думаю, мне понравятся пикники дома.

– Подожди, – выдохнула Ольга, она боялась слишком быстро потерять голову. – У нас есть еда.

– Кто хочет есть? – пробормотал Вадим, продолжая исследовать губами ее нежную шею.

– Вадим, я готовила целый день. Если мы не поедим сейчас, все остынет.

– Хорошо. – Он неохотно отпустил ее и сел на пол.

Она достала еду, разложила ее на тарелки. Зеленый тедди свободно облегал ее тело, соблазнявшее его своей женственностью. Интересно, наступит ли такое время, когда он перестанет испытывать желание при одной мысли о ней?

Прошедшая неделя супружеской жизни превзошла самые дерзкие ожидания Вадима. Он работал на ферме каждый день, восстанавливал сгоревший курятник, а потом каждую ночь достигал новых высот блаженства в объятиях Ольга.

– Гм, выглядит аппетитно, – сказал он, когда она передала тарелку, наполненную едой – жареным цыпленком, запеченными бобами, картофельным салатом и кусочками чеддера. Вадим подозрительно посмотрел на цыпленка. – Это не…

Ольга засмеялась.

– Нет, я купила их вчера в магазине.

Они едва приступили к еде, когда в дверь постучали.

– Я открою, – вскочила на ноги Ольга.

Вадим потянулся и схватил ее за руку.

– Сначала оденься. Когда ты в таком виде, на тебя могу смотреть только я.

Ольга схватила платье и побежала вверх по лестнице, а Вадим открыл дверь и удивился, увидев на пороге адвоката – мистера Робертса.

– Мистер Бишоп. – Мужчина в очках пожал руку Вадиму. – Недавно в газете я увидел объявление, что вы и мисс Тейлор поженились. Поздравляю.

– Спасибо. – Вадим спрашивал себя, неужели этот человек совершил поездку из города на ферму только для того, чтобы поздравить их.

Мистер Робертс достал из нагрудного кармана конверт.

– Э‑э, я понимаю, что это немного необычно, но, когда Том оставил завещание, он оставил также этот конверт. С тем, чтобы я дал его вам, если вы и мисс Тейлор поженитесь.

Вадим взял конверт, нахмурив лоб.

– А если бы мы не поженились?

– В таком случае мне велено было его уничтожить.

– Хотите зайти выпить кофе или что‑нибудь еще? – спросил Вадим, но, к его удовольствию, адвокат отрицательно покачал головой.

– Нет, я еду на другую встречу и просто хотел по дороге завезти вам конверт. Еще раз примите поздравления по случаю вашей недавней свадьбы.

Вадим поблагодарил адвоката, потом закрыл дверь, его терзало любопытство. Он вскрыл простой белый конверт и достал лист бумаги. Развернув и прочитав его, он почувствовал, как слезы заволокли его глаза.

– Вадим? – Ольга остановилась около него, она была явно обеспокоена. – Я слышала, что сказал мистер Робертс. В чем дело? Что‑нибудь не так?

– Нет, все просто замечательно. – Он передал ей лист бумаги. На нем твердой рукой Тома были четко написаны четыре слова: «Ты правильно сделал, парень».

Глава 10

Ольга

Я даже не пытаюсь вырваться. Боюсь потревожить рану Вадима Петровича. Лежу, уткнувшись носом ему в грудь, и вдыхаю запах чистого тела, такой забытый и родной. Ассоциативная память коварная штука. С первым же вдохом я переношусь в транзит-отель, где мы так же лежали, обнявшись. Уставшие и довольные. Я легко провожу ладонью по широкой груди моего давнего любовника и словно проваливаюсь в нирвану. Мне хорошо, уютно и безопасно. Здравый смысл иногда пробивается сквозь дурман эйфории и требует вернуться к сыну, но душа поет, а сердце просто выпрыгивает от счастья.

«Он мой. Хоть на несколько минут, но мой. Единственный мужчина, за которым я бы пошла на край света. Но Вадим оттолкнул меня, да еще умудрился поделиться информацией с сынулькой. То ли предостерег, то ли похвастался. Интересно, как это вообще звучало? Не рыпайся, малыш, у папы все равно пиписька больше!»

И только сейчас, прижимаясь к Вадиму, до меня доходит простая истина. Скорее всего, между Кириллом и его отцом было соперничество. Может, Вадим ничего не знал, а вот мой бывший муж всеми силами старался переплюнуть отца. С какой еще стати он влез бы в криминал? Из любви к искусству?

От двусмысленности последней фразы меня начинает колотить дрожь. Если бы Кирилл умел довольствоваться малым. Строил бы карьеру и, дослужившись до определенных высот, сколотил бы состояние. Но, вероятно, он пытался что-то доказать Вадиму. Уверить отца и окружающих в своей состоятельности. Показать всему миру, что может справиться без отцовской помощи. Вот только со мной косяк вышел. И смириться с бизнесом мужа не смогла, да еще с Вадимом, его вечным конкурентом, в одной койке оказалась.

«Удивительное дело, – тихонечко вздыхаю я. – Рядом со старшим Косогоровым я чувствую себя совершенно спокойно, а вот с Кириллом боялась всего. Будто на пороховой бочке сидела».

Впрочем, так и оказалось. Я отмахиваюсь от печальных воспоминаний, стараясь запомнить навсегда жар рук Вадима. Нам не быть вместе. Это и ежу понятно. Так хоть вобрать в себя побольше эмоций, снова почувствовать себя защищенной. Хоть ненадолго поверить во взаимную любовь. А потом принять неизбежное.

Кирилл, хоть и ушел в мир иной, никуда не делся. Он до сих пор стоит между нами, и его теперь с места не сдвинешь. Если человек стал памятником, хотя бы в глазах близких, то никто не посмеет сказать о нем плохо или подвергнуть сомнению его легенды и байки. Оказывается, Кирилл приезжал ко мне в Эдинбург. Наверное, на этой планете существуют две столицы Шотландии или есть такой же город в параллельной реальности.

«Стоп, – я замираю на месте и даже вздохнуть боюсь. – Американцы любят называть населенные пункты в честь городов старой Европы. Нужно завтра посмотреть в интернете, – говорю я самой себе, лишь на минуту отвлекаясь от Вадима. Не двигаясь, он крепко прижимает меня к себе и дышит натужно. Я чувствую, как мне в живот упирается поднявшийся член Косогорова.

«Нужно бежать, пока не поздно, – увещевает меня здравый смысл, но я все еще лежу рядом с Вадимом и тихонечко провожу рукой по его ребрам и животу. Я ловлю себя на совершенно фантастической мысли и еле сдерживаюсь. Хочу переместить ладонь на упругую Косогоровскую задницу или запустить пальчики под резинку треников. Но нельзя. Честное слово, нельзя!

«Иди к себе, Оля, – командует моя совесть, а сердце разрывается на части, стоит только представить, что придется взять и уйти.

«Еще минуточку, одну-единственную, – шепчу я и остаюсь еще ненадолго. Осмелев, тянусь к щеке Вадима и провожу ладошкой по трехдневной мягкой щетине.

«Притащил меня к себе и заснул», – мысленно хмыкаю я, представляясь в собственном воображении Марьюшкой, проливающей слезы над возлюбленным Финистом-Ясным Соколом. Спит ли Косогоров или притворяется? Не знаю. Может, не отошел еще после наркоза. Я пытаюсь тихонько выпростать руку, а затем осторожно скатиться с кровати. И когда мне это почти удается, Косогоров снова притягивает меня к себе.

– Отпустите, Вадим Петрович, – прошу я настойчиво. – Там Роберт один. Проснется, будет плакать.

– Сейчас, Оленька, сейчас, – тяжело вздыхает Вадим и снова утыкается носом мне в макушку. – Оленька, любушка моя! – стонет в ухо. – Не убегай так быстро. Дай почувствовать себя живым.

– Я не могу, – шепчу, еле сдерживаясь. Стараюсь не разреветься, но у меня это плохо получается, и, уткнувшись в грудь Вадиму, реву белугой.

– Перестань, – хрипит он, гладя меня по голове. – Нет ничего невозможного, – объясняет, невольно рассеивая мои страхи.

– Нет, – мотаю я головой. – Вы ненавидите меня. И если мы сблизимся, я пропаду. Просто сломаюсь. Понимаете?

– С трудом, – хмыкает он и опять повторяет, как заведенный. – Оленька, любушка моя!

«Бредит, что ли? – проносится у меня в голове. И словно мать Тереза, я осторожно опускаю руку на лоб Косогорова и моментально чувствую жар под ладонью.

«Твою мать, – в приступе паники скатываюсь с кровати и со знанием дела снова ощупываю лоб. – Наверное, температура под сорок, – думаю я и несусь к себе в комнату. Во-первых, хочу проверить, как там Роберт, а во вторых – взять для Вадима термометр. И когда на маленьком электронном табло вспыхивает цифра сорок, хватаю с тумбочки айфон Косогорова и второй раз за сегодняшний день звоню Ваське.

«Только бы не сепсис!» – умоляю я всех святых и господа бога.

К тому времени, как во двор врывается Гелендваген Егорцева, я умудряюсь поставить на уши весь дом. Сначала бужу домработницу, затем вламываюсь в комнату охраны. И Анечка, и дежуривший Гена считают своим долгом посмотреть на хозяина, неподвижно лежащего на кровати.

«Как Ленин в мавзолее, блин, – думаю я и снова молюсь всем святым. – Только бы не сепсис!»

Двое взрослых людей смотрят в растерянности на заболевшего Косогорова и просто не в состоянии мыслить здраво.

– Так, – командую я. – Гена, помогите мне раздеть Вадима Петровича, а вы, Анечка, несите воду с уксусом и чистую простыню.

– Идите лесом, – доносится с кровати слабый стон Косогорова. – Убирайтесь отсюда.

Анна и Гена замирают, будто их поймали на месте преступления. Испуганно переглядываются между собой и с опаской смотрят на Вадима Петровича.

– Хозяин против, – мотает головой домработница, а охранник смотрит на нее напряженно, словно решая, чью же сторону занять.

– Его сейчас никто не спрашивает, – отмахиваюсь я. – А встанет на ноги, скажет «Спасибо!». Быстрее, – велю я свистящим шепотом. – Через несколько минут может случиться непоправимое. Температура поднимается. А мы тут беседы ведем, – замечаю я нетерпеливо, но никто не двигается с места. – Ответственность я беру на себя, – говорю заветные слова. И тут же Анна, словно получив удар тока в задницу, переваливаясь как утка, семенит к двери, а Гена делает шаг к кровати. Я бросаю мимолетный взгляд на чресла Косогорова. Великолепный стояк рассосался сам собой и из-под треников ничего не выпирает.

«А то бы Вадим меня со свету сжил, – говорю я сама себе и чувствую неожиданный прилив сил. Я точно знаю, что нужно делать.

– Убирайтесь, – стонет Вадим и добавляет страдальческим шепотом. – Что ты со мной делаешь, любушка моя!

– Бредит, – деловито замечает Гена. – В его окружении нет ни одной Любы.

– Вот поэтому нужно спешить, – бурчу я, помогая охраннику стащить с Косогорова майку.

И когда Анна вплывает в спальню с кастрюлькой воды и тряпкой под мышкой, продолжаю спасательную операцию.

– Помогите мне, – прошу я двух взрослых людей, но они разводят руками и быстренько выходят из комнаты.

«Зато потом будут рассказывать всем, кто захочет послушать, как они спасали шефа, – бурчу я, рассердившись, и, намочив тряпицу, по размерам напоминающую пеленку, быстрыми движениями обтираю Вадима.

– Что ты творишь? – бубнит мой подопечный. – Почему так прет уксусом?

– Я – каннибал, – фыркаю с недоброй усмешкой. – Замариную вас и съем.

– Позвони лучше Егорцеву, людоедка, – сопит Косогоров и тяжело вздыхает, когда мокрая тряпка опускается на горячую кожу. – Ты сумасшедшая, – хрипит он. – Оставь меня в покое.

– У вас слишком высокая температура, – объясняю я, – еще чуть-чут, и может начаться выработка ацетона.

– Вы правы, профессор, – еле слышно пыхтит Вадим, и тут мне приходит в голову совершенно фантастическая идея. Я подскакиваю к тумбочке и, наобум открыв ящик, сразу нахожу искомое. Ножницы. Любые. Пусть и маникюрные!

Слегка надрезаю горловину майки и одним движением раздираю ее.

– Что ты творишь, идиотка? – доносится с кровати слабый возмущенный вопль. – Это Армани все-таки.

– Выздоровеете, новую купите. А если отчалите к Харону, то стоит ли переживать о судьбе какой-то тряпки? – набравшись наглости, парирую я, опуская в уксусную воду испоганенное творение Армани. Хорошо отжимаю и надеваю на Косогорова будто детскую распашонку. А мокрой пеленочкой Анны прикрываю поджарые мускулистые ноги.

– Тебе не стыдно, кукленок? – бухтит Вадим. – Сейчас встану и нашлепаю по попе.

– Лежите смирно, – приказываю я и, заслышав урчание двигателя, бросаюсь к открытому балкону. Осторожно выглядываю сверху на паркующийся около дома Гелендваген и, вернувшись к больному, рапортую.

– Приехал ваш Егор Васькин.

Егорцев сперва оглядывает меня скептически, поднимаясь по лестнице, вполуха слушает мои причитания, но когда видит покрытое испариной бледное лицо шефа, тихо материться.

– Всем выйти, – командует он. – А ты останься, – смотрит на меня строго. – Как ты вообще узнала, что ему плохо?

– Вадим… Петрович мне позвонил и что-то промычал в трубку. Мы с ним договаривались, если станет плохо, он позовет меня на помощь…

– С чего бы? – недовольно морщится Егорцев, а я под его насупленным взглядом теряю терпение.

«Твою мать, кто-нибудь в этом городе не считает меня проституткой?»

– Может, все-таки окажете помощь больному? – вскидываюсь, стараясь не нахамить. – Я тут пыталась оказать первую помощь.

– Я заметил, – бухтит Егорцев и, наклонившись над другом, бурчит еле слышно. – Ты как, Вадик?

– Хреново, Вася. Но это не последствия операции. Где-то подхватил инфекцию.

– Сейчас проверим, – насупленно усмехается Васька. И под моим уничижительным взглядом снова ставит термометр. – Офигеть, – хмыкает недовольно и, оглянувшись по сторонам, просит. – Нужен мощный источник света, попроси у прислуги.

И когда на тумбочку водружается светильник с очень яркой лампочкой, быстро срезает перевязку и осматривает рану.

– Тут все чисто.

Мнет Косогорову живот, щупает лимфоузлы и после парочки загадочных манипуляций, наконец, решает заглянуть шефу в рот.