Текст книги "Последний рассвет"
Автор книги: Виктор Власов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 14
Всякий раз, когда долго не видел отца, Шиничиро тосковал. И теперь, понимая, что отца, несомненно, заберут на войну, волновался. Сердце билось чаще, изматывающая тревога и страх перед неизбежным не отпускали его… Вернуться в Ампаруа означало проявить слабость, но не увидеться с отцом Шиничиро не мог.
– Он должен знать, что не значит для меня ничего, – с горечью думал юноша. – Постоянно поучает, не воспринимает меня как бойца, никуда не берёт, игнорирует… хуже нет, – грустно глядя на усеянное крупными звёздами небо, он пытался сдержать слёзы, катившиеся по щекам. С остервенением втянув холодный воздух, тяжело задышал.
– Не могу больше, – Хаору замедлил шаг, и, наконец, зашатался на месте, согнулся. Сев на сумку, потеряно глядел на снег. – Не привык столько бежать, – по его лбу и щекам катились градины пота, дыхание вырывалось со свистом, с кашлем, пробирающим до самых кишок.
– Держи… Такисиро-сан, – ткнул Шиничиро.
В ослабевшие руки друга он вложил драгоценный клинок принцессы-разбойницы, указал в сторону маленького городка.
– Бросаешь меня? – Хаору замотал головой, как ненормальный, пытающийся отогнать злую навязчивую мысль. – Того, что есть, и так хватит на починку джонки, двинемся на юг вдоль берега… Эй, ты плачешь, Шидзин?!
– Закрой рот, Бамбуковый чурбан! – возразил Шиничиро, отвернувшись. – Мне нужно увидеть отца. Встретимся через два дня на развилке у Хинго. Чтобы к тому времени починил развалюху и запасся жратвой, а то твоё нытьё убивает меня. О жилье подумаем позже. И ни слова больше! – кулаком пригрозил он. Глубоко вздохнув, ушёл лёгким бегом лесной тропой.
Сквозь ветви сосен вдали виднелись заснеженные силуэты лесистых гор, покрытые у подножий бамбуковой порослью. Холмы, испещрённые тёмно-лиловыми складками, белели на фоне звёздного неба, а вскоре впереди них забрезжил слабый свет; он тронул розовым очертания природы, погружённой в предутренние грёзы. Становились бледнее россыпи звёзд, небо светлело.
Окрестные холмы порозовели от лучей восходящего солнца, когда, ведя в поводу украденного по пути в каком-то селении коня, Шиничиро добрался в додзё Ампаруа пешком. Нахватавшись холодного воздуха, он захлёбывался от кашля, горло раздирало. С трудом пройдя старой дорогой, засыпанной глубокими сугробами, юноша обрадовался: северная смотровая башня оказалась пуста. Зажав рот двумя руками, он прошмыгнул вдоль изгороди. Удивительно, но на площадке тоже пусто. Какая непривычная тишина в Ампаруа! Юноша забеспокоился, и так, судорожно кашляя, добрался к дому на холме.
В глазах стояла пелена, тело мучил озноб, а горло першило.
– А я-то думал: мой упрямый сын ушёл навсегда! – пробормотал Шуинсай, посветлев лицом… Шиничиро, зажмурившись, ждал оплеухи, но отец только крепко обнял непутёвого. Никогда Шиничиро не видел отца столь растроганным. Мама быстро спустилась в ночном сиреневом юката, принялась целовать алые, погрубевшие с мороза щёки сына, гладить волнистые засаленные волосы, взмокшие на висках и на лбу, покрывшиеся тающими блёстками. Шина не могла совладать со слезами волнения, застилавшими глаза. Мешковатая серая одежда сына – холодная, как лёд, а руки – горячие, словно огонь, красные, как раскалённый металл жаровни. Её щёки залил багрянец радости.
– Скорей подогрей травяного настоя! – приказал отец, не выпуская сына из объятий.
Служанка Рёи засеменила на кухню мелкими шажочками.
– Сдурели, родственнички? – выйдя из комнаты для почётных гостей, пробормотал Лао. Просветлённым взором наблюдая встречу блудного сына и счастливых родителей, лысый суровый дядюшка широко улыбался, подобно богу Дайкоку:
– А я говорил, что парень вернётся!
Старшего Зотайдо стало не узнать: без бороды и щётки усов он выглядел добрее и приятнее. Глубокие кривые морщины в уголках глаз, придававшие ему сердитое выражение, разгладились, и губы теперь не оттопыренные, точно у свирепой гориллы, а сложены ровно. Прежняя строгость фанатика, постоянное горячее недовольство и нервозность – исчезли. Лао будто бы перенёс очередное перерождение… Неужели братья не вернутся с войны? Навязчивая мысль о том, что потеряет отца, острой иголкой кольнула сердце, тело дрогнуло от забурливших эмоций, и с кашлем у Шиничиро вырвался горький плач. Слёзы лились по щекам, образуя солёные ручейки.
– Отец, не оставляй меня и маму, очень прошу!
– Не оставлю, обещаю, сын!
– И вы, дядюшка Лао, не уходите!..
Лао не мог не подойти. Оказавшись рядом с племянником, обнял его за плечи, поцеловал во влажную макушку. Взгляд старшего Зотайдо повлажнел и как-то замерцал.
– Думаешь, мы имеем право не уйти?.. – обменявшись с братом ироничным взглядом, серьёзно спросил Лао. – Тэнно не дал нам такого права, а значит, Хатиман будет на нашей стороне.
Шина держала кружку, из которой сильно пахло смесью душистого перца и трав.
– Шини-тянь, пей залпом, но помни: запивать ничем нельзя! – посоветовал дядя Лао, скривившись. – И кашель сгинет.
В кругу родных людей – восхитительно хорошо, большего счастья Шиничиро не пожелал бы. Но атмосфера обретения дома – приятная и спокойная, точно звуки горного ручья, как назло, не могла продлиться вечно. Невероятное умиротворение и прекрасную гармонию нарушил стук в дверь. На дорожке сада в окружении элитной охраны на коричнево-белом породистом скакуне восседал человек в пёстрой одежде, а сзади на спине всадника реяло по ветру полотнище сасимоно с иероглифом го…
– Явился! – мрачно пробормотал Лао, заторопившись, и его лицо обрело привычную холодную строгость, а губы вытянулись, точно у рассердившейся гориллы. – Мотохайдус никогда не забывает, чтоб их на жаровне Хатимановой!..
Нацепив жёсткую маску безразличия, Шуинсай пристально посмотрел на сына.
– Обещаю, отец, никуда не убегу! – быстро-быстро закивал Шиничиро, простодушно улыбнувшись.
Горячо поцеловав сына в лоб, Шуинсай поспешил за братом.
Всю дорогу до дворца посыльный Мотохайдуса молчал. Братья Зотайдо, чувствуя угрюмое настроение цукаи, тоже не промолвили ни слова.
* * *
В замке Тиёда витало странное напряжение – взгляды, полны смятения, и шепотки, доносившиеся отовсюду, складывались в необычный волнующийся хор, пугая неопределённостью. Советник, пригласив мастеров в большую комнату для гостей, торопливо отлучился. Приоткрыв ширму, Лао жестом руки подозвал щуплого юношу, проходившего мимо с подносом.
– Эй, слуга, что тут за траур?
Плотно сжав губы, тот покачал головой, намекнув, что ему запрещалось говорить.
– Понятно, – Лао понимающе кивнул, и, хитро скосив глаза, прошептал: – Никому не скажу.
Наклонив голову к тонким губам слуги, услышал… и резко изменился в лице. Отпустив юношу, пояснил брату шёпотом. Шуинсай вздрогнул, нехорошее чувство овладело им. Сестра императора, Суа-химэ – под стражей, и никто не знал, почему. Хуже того: визиты к ней строго воспрещались.
Армия Белого Тигра покидала Эдо на днях – по приказу Тэнно срок выступления на войну сократился аж втрое, Ёсисада Хадзиме не желал более прохлаждаться в стенах дворца, глядя на то, как день ото дня разлагается армия.
Замок Тиёда предоставили для нужд сёгуната самураи рода Эдо. Многочисленные одноэтажные строения из камня зодчий окружил сложным лабиринтом каменных стен, возвышающихся надо рвами, использовавшимися в качестве внутризамковых водных дорог. По каналам перемещали тяжёлые грузы – сперва камни для построек, затем зерно и прочие габаритные ценности, сгружая их с барж во вместительные амбары. Стены замка служили казарменными помещениями для хатамото, из числа которых выдвигалось большинство государственных чиновников, перебиравшихся в этом случае за внешние стены замка – многочисленные укреплённые усадьбы дополнительными бастионами окружали резиденцию сёгуна и роскошный пятиэтажный дворец императора Нинтоку Тоды, укрывшиеся на двух тысячах тё.
В северной части замка обширное пространство занимал сад, в том саду «Затаился дракон» – расположилось знаменитое додзё мастера Кендзо, обучавшего и простых, если их можно так называть, охранников, и членов императорской семьи. И где-то тут же, оказывается, угнездилась коварная измена, которую теперь предстояло разоблачить Мотохайдусу!
Братьев Зотайдо привели в оружейную палату, принадлежащую самому императору. В длинном помещении из камня под черепичной крышей их ожидали. Группу оммицу, тренировавшихся у Лао, возглавлял Чонг-Ву, несколько десятков своих диверсантов привёл Кендзо. Тут же толпились десяток лучших юных учеников Шуинсая во главе с Йиро, которые трогали оружие, заворожённые своими героическими мечтаниями. Мерцающий свет от жаровен плясал на стенах, обвешанных доспехами, на наконечниках кинжалов, длинных и коротких самурайских клинках, которые вынимали из ножен ученики. Хищно сверкали острые тяжёлые лезвия стальных нагината, бисэнто, укреплённых на станках, зловеще чернел металл сюрикэнов различных конфигураций. Блики скользили по цепи с обоюдоострым резаком, сверкали яркими искрами острые иголки дротиков, лежащих рядами на столах и деревянных подставках. Никто, впрочем, не спешил экипироваться чужим оружием, пусть даже оно выглядело лучше, новее и изготовлено в оружейных мастерских Тэнно. У воинов из додзё существовало поверье: не своим оружием невозможно искусно владеть.
Ни Шуинсай, ни Лао, не были суеверными. Любым катаной, нагинатой владели искусно – мастера! Но братья не торопились рядиться в железные латы, крепить на пояса мечи и кинжалы. Сегодня в их скромных невзрачных, похожих на трости, ножнах, ждали своего часа особые фамильные клинки – короче самурайских, остроконечные.
Уходя на войну, каждый самурай надевал доспех, доставшийся от отца, брал фамильный клинок – дабы мудрая и великая сила предков помогла отвести беду, а слава их была бы приумножена на поле боя. Но поскольку у кого-то родители теряли или ломали оружие в сражениях, то и дети его не получали. А многие выходцы из крестьянских семей и вовсе не могли похвастать сколько-нибудь действенным орудием войны, и, впервые попавшие в арсенал, хотели испробовать всё его разнообразие. Следовало испытать оружие, потренироваться, а через некоторое время занять места на кораблях во главе с прославленным полководцем, генералом Кено Мицухидэ. Ученики не спускали глаз с мастеров, словно надеясь прочесть на лицах ответ: какова их судьба и трудна ли миссия. Но оптимизм переполнял их так, как порой наполнялась саке неглубокая чаша.
Ум Шуинсая был затуманен – он не мог поверить происходящему и давал себе клятву оказать помощь Суа, но Время правило свои планы, изменить которые не в силах и Тэнно. Мастер решил незамедлительно повидать девушку в заточении, несмотря на запрет…
Шуинсай с деловитым видом вошёл во дворец и поднялся на третий этаж, где располагались покои сестры и тётки императора. Суа держали под домашним арестом. У позолоченной ширмы под аркой, украшенной орнаментом лотоса, стояли два высоких могучих охранника с копьями. Выпятив мощную грудь, глядели строго вперёд, их лица – неподвижны, ничего не выражают. Подойдя к воинам, Шуинсай склонил голову, они в свою очередь поклонились, не отводя глаз.
Суровые, надёжные, настоящие бойцы… Воспитанники Лао. Шуинсай смутно припомнил их: когда-то вместе принимали участие в ловле группы шпионов, которые напали на дворец. Он ещё тогда спас Мотохайдуса…
– Мне нужно встретиться с принцессой, – попросил мастер.
– Сэнсэй, нам запрещено пропускать, кого бы то ни было, кроме сёгуна и советника императора, – как бы оправдываясь, ответил один.
– У вас есть дети?
– Да-да, – перебросив вес на левую ногу, закивал один охранник.
– У меня мальчик и девочка! – улыбнувшись, убрав копьё, радостно оповестил другой. – Риуу – семь лет, а Саюри – восемь.
– Я и Лао воспитаем из них прекрасных воинов – вашу гордость! – пообещал Шуинсай.
Услышав обещание уважаемого и знаменитого мастера, охранники растерялись, их глаза забегали, противоречивые чувства тронули сознания лёгкой дымкой соблазна. Поддавшись внезапному вдохновению, второй здоровяк заголосил:
– У меня тоже! Мальчику скоро девять…
– Знаете, что нам будет, если кто-то увидит и донесёт сёгуну?.. – вымученно спросил первый. Второй заволновался, кидая по сторонам тревожный взгляд.
– Догадываюсь, – серьёзно ответил мастер. – Моя беседа не займёт и трёх минут.
Скрепя сердце, Шуинсая пропустили.
Пройдя короткий коридор, тускло освещённый потухавшими свечами в золотистых подсвечниках, Шуинсай отодвинул шёлковую фусума, украшенную большими рисунками изящных стволов цветущих слив, пропадающих в молочно-розовом тумане на фоне снежного пика Фудзиямы. От насыщенного аромата хвои, смешанного с ванилью и ладаном, сильно кружилась голова – мастер сельского додзё не привык к столичным благовониям, резким и густым.
Покои сестры императора представляли собой несколько огромных комнат, оформленных в старом стиле. На стенах красовались пейзажи Ямато работы самого Кано Эйтоку, картины других известных художников, иллюстрировавших буддийские сюжеты, портреты самураев. Вдоль стен в больших сине-зелёных, нежно-алых, бело-красных фигурных подставках выставлено оружие, идеально отполированное до блеска. На стеллажах покоились свитки в специальных футлярах из керамики, тростника и войлока, старинные толстые книги, мраморные статуэтки драконов и других мифических зверей. Единственное, чего не наблюдалось – цветов. Покои Суа походили на музей. Каждая комната предназначалась строго определённому делу. Обучению, тренировке, отдыху и сну. Аромат доносился из спальни – нагретая жаровня испаряла эфирные масла из маленьких кусочков пахучего вещества, разложенных на слюдяные пластинки.
Мастер очутился в покоях сестры императора: в прозрачном сумраке, напоённом ароматами кодо. Увидел худую сиамскую кошку молочного цвета, которая, широко зевнув, сверкнула красными глазами. Протянув лапы, кошка положила голову на циновку, где спала Суа. Янтарные лучи, пробравшиеся из неплотно закрытых сёдзи балкона, обрисовывали в полумраке её, мирно лежащую на скромной циновке, озаряли зелёную глазурь ночного убранства, превращая золотой орнамент в огненный сполох. Её спокойное лицо – нежно-белое, как цветы хризантемы. Губы – алые, цвета закатного солнца, приоткрыты. Чёрная чёлка неровно спадала на лоб, очень ей к лицу.
Собравшись уже покинуть комнату, Шуинсай услышал шорох одежды, обернулся. Почудилось, что какое-то волшебство пробудило её ото сна. Она стояла на коленях и подняла руки так, что убранство обрисовало грудь, торопливо вынула заколки – волосы плавно прикрыли уши, спрятали сверкающие в мочках золотые серёжки. Облокотившись не левую руку, правой рукой Суа рывком стянула убранство, обнажилась. Тело девушки – крепкое, красивое, казалось, вылепленное богами. Оно матово-алого цвета, как молочная пенка, под закатными лучами. Суа предстала перед наставником в полном расцвете и очаровании юной женственности.
– Я знала, что ты придёшь, видела сон!.. – голос девушки подавленный, едва не срывающийся в плач, жалостный. Глаза Суа влажно сверкали, она сбивчиво повторила – «Когда душу переполняет искренняя радость, её капли выступают на глазах» – она стояла на коленях, милая и простая, и глаза лучились неописуемым восторгом.
Медленно поднялась и подошла, опустила подбородок на плечо Шуинсая, заплакала.
– Суа, – он медленно погладил девушку по волосам, попытался сказать, мол, перестань, но язык не поворачивался: мастер утратил способность мыслить здраво. И наконец, собравшись с духом, отодвинул принцессу движением лёгким, но решительным, и его проницательный взгляд утонул в её заплаканных глазах:
– Не могу, девочка моя, не стану… – На застывшем лице печать порядочности и сдержанности.
Суа вдруг покраснела, багровые жилы вздулись на шее:
– Я лучше твоей старухи в тысячу раз, так возьми меня!
Словно обжёгшись, мастер отпрянул, оттолкнул её. Мерцающие комнатные огни осенили его багровым ореолом.
– Ты же сестра самого Тэнно, – осуждающе произнёс он. – Делай, что подобает!
Повернувшись, он быстро покидал покои, поневоле вспоминая, какой остротой ума и дальновидностью отличался совсем недавно. Если позволить мимолётным чувствам взять верх над голосом разума, случится непоправимое: он потеряет честь.
Злобной фурией Суа выскочила из спальни, принялась яростно разбрасывать попадавшиеся под руку предметы.
– Тише, девочка… – женский шёпот, негромкий и властный, остановил буйную. Принцесса так и застыла с расписной фарфоровой вазой в руках.
Краска прилила к лицу Суа: её позор видели! И в тот момент, когда страх всё ещё пересиливал ярость, готовую обрушиться на незваного свидетеля, кем бы тот ни был, из темноты шагнула…
– Саюке! – девушка метнулась к старшей подруге.
– Тише, тише… – повторила та. – Ты многого не знаешь, милая. Послушай меня, послушай…
Суа затихла, обнимая шею Саюке. Женщина провела по волосам принцессы, прижала её грудью к себе.
– Суа. Тебе и мне… нам угрожает смертельная опасность, – говорила женщина тихо и ровно. – Ямамото и Сендэй раскрыли мне имя настоящего изменника… Это наш покровитель.
– Мотохайдус?!! – изумилась принцесса. – Враг? Невозможно! Почему?
– Ямамото перехитрил советника императора. Там, в храме, Сендэя никто не лечил. Я ведь его не смогла ранить. Ямабуси искуснее Кендзо.
– Сендэй разве ямабуси? Ведь он настоятель храма у нитирэн…
– Поверь, я знаю. Он учил Мотохайдуса.
– С ума сойти! И кампаку тоже!?
– Мотохайдус умён и жесток, – шептала Саюке на ухо Суа. – Он хочет стать правителем Ямато единолично, сделав Тоду ширмой для своей власти. А нами пользуется как фишками в политической игре. И нас ему не жаль… Он посылает нас на смерть…
Закатное солнце всё ещё висело на краю небес, готовое опуститься в пучину океана где-то там, за горами. Темнело быстро.
– Я не смогу нас защитить, – в голосе женщины жалость, бессилие. – Суа, ты должна сделать решительный шаг. Самостоятельный выбор. Сейчас.
Глава 15
Времени оставалось мало, а путь до назначенного места – неблизкий. Позвав служанку к себе в комнату, Шиничиро строго запретил ей уходить из дома отыскивать мать. Рёи задала юноше единственный вопрос, мол, как ему не жаль родителей, но тот улыбнулся и ответил:
– Что мне тут – со скуки помирать?!
Быстро обрезав лишние волосы кинжалом, остальные туго затянул ремешком на затылке, как самурай. Бриться юноша не стал: щетинистый подбородок и грубые щёки, по его мнению, придавали романтически суровый вид. В комнате для гостей, в токонама хранился фамильный клинок, завёрнутый в тигриную шкуру. Только в отсутствие отца Шини мог взять его в руки и вынуть из ножен. В обыкновенных боевых катана не находилось ничего особенно удивительного – простые и непримечательные. Но стоило прикоснуться к рукоятке этого старинного клинка, рюкозука-ро, сжать чуть искривлённый эфес, поднять, – и юноша чувствовал себя настоящим воином, бесстрашным и полным сил. Развернув меч, Шини благоговейно приложился к нему щекой. Сталь клинка – прохладная и гладкая. Переложив свой катана, подобранный в сражении, в ту же тигриную шкуру, Шиничиро «поменялся» с духами-хранителями. Даже если отец вспомнит и обнаружит подмену, не будет сердиться, ведь фамильную реликвию взял сын, и обязательно её вернёт.
Юноша не захотел увидеть огорчённое лицо мамы, поэтому ушёл, не попрощавшись, оставил ей письмо – несколько иероглифов, выложенных на столе стеблями сельдерея, и весёлый этюд – на кэндзана.
Взнуздав украденного накануне скакуна, которому дал незамысловатое имя – Ума, Шиничиро приказал Рёи приготовить провизию, которой хватило бы на три дня. Мама вот-вот должна прийти, поэтому юноша незамедлительно покинул Ампаруа. Тоскливая грусть и страх уступили неистовому азарту, ведь нет прекрасней сознания, что странствуешь и свободен – ветер на равнине.
Родная деревня оставалась дальше и дальше, а он, пригнувшись к пушистому холодящему крупу коня, ощущал дрожь, от которой потрясывало плечи. Он был сейчас пилигримом, уходившим из дома на лета; и при мысли, что где-то там, за горизонтом, обязательно встретится с отцом, поможет отцу в борьбе с коварными злыми недругами, докажет Шуинсаю свою значимость и сыновнюю любовь, юный Шиничиро чувствовал великолепный трепет, частый ритмичный стук в груди. В глубине храброго сердца он очень ценил собственную свободу, и странствие являлось высшим стремлением его души.
В тёмной вышине крупной каплей висел месяц, тусклый и как будто влажный. Звёзд этой ночью мало, неверный свет обманывал зрение, превращая во врага каждый шелохнувшийся на ветру куст. Шиничиро вышел к развилке у Хинго осторожно. Страшило предчувствие близости врага, казалось, он вот сейчас неминуемо попадёт в засаду. Интуиция юношу обычно не подводила.
Скакун вёл себя неспокойно, без конца крутил головой, не желал идти медленно. Выехав из-за холма на лесную тропу, ведущую в горы, Шиничиро увидел одинокую фигурку Хаору в капюшоне, спокойно сидящего на пне под навесом согнутых сосен. Около его ног темнела сумка, наполовину опустевшая.
– Молодчина Хао! – подумал Шини. – Заложил добра, как подобает Бамбуковому мореходу.
Погладив коня по крупу, юноша спрыгнул на землю и радостно побежал к другу, позвал… но что-то не так – тот даже не поворачивался. Вдруг Хаору, всхлипнув, свалился с пня, и в тусклом свете чётко показалась тонкая верёвка, затянутая у того на шее. На тропу вышел человек с бледным злобным лицом, он сжимал два кинжала в руках.
– Попался, – произнесла охрипшим голосом худая женщина, одетая стражником, внезапно появившаяся рядом с мордой Умы. Испуганный конь заржал, выпустив длинные струи пара из ноздрей, затоптался на месте. – Дёрнешься, Асахара прикончит недоумка!
Убрав руку с клинка, Шиничиро признал, что не одолеет двоих, пытаться бежать тоже не имело смысла. Да воины додзё Ампаруа и не из пугливых! В «рыбьем» взгляде бледного убийцы читалась неприязнь, но интуиция подсказала, что жизнь сегодняшней ночью не окончится. Встав прямо и перестав искоса следить за Каори, Асахара сухо подметил:
– Сендэй-то жив, а значит, сестру императора по твоей милости, гадёныш, ждут проблемы. Вы с дружком – шпионы Ямамото!
– Я знать его не знаю, – нервно пожал плечами Шиничиро. – Ну да, какой-то старый пердун из кустов следил за вами… из-за кого, думаете, я замешкался, когда великан Томо шёл к вашей Суа!
– Хочешь сказать, что не знаком с Сендэем? – опасно оскалилась маленькая женщина в доспехе дворцовой стражи.
– Воин из додзё мастера Зотайдо может обмануть? – усмехнулся Шини. – Конечно, может, но смысла нет.
Что-то невероятно тяжёлое ударило сзади по голове, звёзды и месяц тотчас погасли, слившись с беспросветной пустотой.
* * *
Чёрная вода. Рябь и всплески у самого борта, скрипение снастей. Острый запах сырого дерева, смолы. Лёгкий холодный бриз. Тихо падают снежинки на перила, на влажную палубу – тают. Небо чёрно-фиолетовое, наполовину затянутое сплошной облачной пеленой. Другая половина, полосатая от облаков, пронизана крупными серебряными звёздами.
Леди Коридвен стоит на мостике галеона, кутаясь в плотный парчовый халат. Муж дрыхнет у себя в каюте без задних ног. Доволен!
Суа немного не по себе. Надо же, как, оказывается, это просто! Теперь она уплывёт отсюда – в далёкую Европу, и ей всё равно – пусть взбесится брат, постылый, пусть сдохнет хитрый паук, угнездившийся во дворце Тоды – Мотохайдус!
«Леди… я стала леди» – изумлённо повторяет Суа.
Несколько часов тому назад она сбежала из дворца через балкон. По верёвке. Кралась через парк, словно преступница, таилась от взглядов недремлющей охраны. Саюке указала скрытный путь, которым пользовалась сама… Не всё, оказывается, в пределах замка сотворено по чертежам кампаку! Есть многое такое, о чём и Мотохайдус не догадывается. Хитры притихшие до срока сторонники рода Ходзё…
Эдо по ночам не спит. Запоздалые гуляки шастают по улочкам, переваливаясь от стены к стене, горлопанят, дерутся. Падают и засыпают, не дойдя к очередному злачному месту – дома таких не ждут. Стражники подбирают их, очистив карманы, отволакивают в тёплое местечко до рассвета. Улицы освещены фонарями. Особенно светло вблизи усадеб состоятельных самураев и минка богатых торговцев.
Суа старалась держаться в тени. Шла, прислушиваясь к звукам за спиной – чутко, настороже. Она – «лекарка», спешит к больному. Если что…
Всё резче запах рыбы и морских растений, ближе портовые кварталы. Меньше гуляк. Но и опаснее! Шёпот за спиной, смешок… Нет, показалось! Ещё скорее – к тем дальним сходням, там живёт верный человек, что указала Саюке, лодочник.
– Э! Чё несёшь, дай половину! – голос грубый, но молодой. Не ударил молча – не грабитель.
– Мази больному и питьё очищающее, чтобы живот не пучило, – скромно и робко пролепетала «напуганная лекарка» с неприятной дурнинкой в голосе. Асахара в такой ситуации не преминул бы ради убедительности обмана пустить газы, но Суа постеснялась…
– Ф-фу-у! – брезгливо протянул незнакомец. – Иди себе!
Суа не заставила себя упрашивать: горбясь, юркнула мимо невысокого парня, прятавшегося в темноте раскиданных корзин.
Лодочник не удивился посещению его гёка высокородной особой. Скоро собрался и повёл принцессу к причалу, выудил из-под настила свою посудину, влез в неё сперва сам, затем подал руку девушке.
Пока они плыли на тихих вёслах, Суа молчала, звучно стуча зубами то ли от волнения, то ли от холодного ветерка. На условный взмах факелом с галеона ответил вахтенный. Сбросили трап, и по верёвочной лестнице Суа взобралась на высокий, и, словно крыша дома, покатый корабельный борт.
Странного вида люди, эти комодзины! Лохматы, широкоглазы, в каких-то непонятных одеждах, и все – на одно лицо, словно братья! И говорят, как нэко мяукают.
– The captain's whore? – крикнули через борт.
– No, a noble lady's visit, – отвечал лодочник на тарабарском.
– All right! Only noble ladies visit the captain at night! – разразился хохотом вахтенный.
Суа провели в каюту лорда Коридвена. Престарелый сутуловатый вельможа, красный от многолетнего беспробудного пьянства и солёного ветра, долго не мог понять, что за вещицу передала ему эта девка в тряпье, и зачем такую whore ему привезли. Суа пыталась объясняться, но, не зная английского языка, не могла передать тому ничего вразумительного. Она начала злиться. Коридвен, тупя по существу дела, тем не менее, заметил это её состояние и ради развлечения решил понаблюдать, как девчонка себя поведёт.
Она себя повела! Суа потеряла терпение после шестнадцатого раза повторения «Watashi wa ōjo Sua. Watashi wa hinansho o hitsuyō to suru». Молниеносный мягкий толчок в грудину отшвырнул лорда в противоположный угол каюты, на койку.
– Well-well, I like your intentions! – громко откашлялся капитан, воззрившись на разъярённую Суа.
Где-то через час изумлённый Коридвен разобрался в каракулях Саюке, и Суа стала «леди».
* * *
Очнувшись в сырой темноте на деревянном полу, Шиничиро пытался понять, где находится. Пахло потушенными свечами. Услышав кашель друга, спросил:
– Где мы?
– На корабле… У меня ощущенье такое, будто лёгкие высохли, – признался Хаору осипшим голосом и снова закашлялся.
– Моего Уму взяли? – движением запястья выудив из правого рукава одежды кинжал, Шиничиро медленно разрезал верёвку.
– Да… – ответил недовольно Хаору и захлебнулся кашлем. – О ком больше беспокоишься… о коне или о нас?
– Выберусь сам – помогу тебе.
Из соседнего отсека трюма донеслись голоса, нервный женский смех и шелест высохших бамбуковых листьев, в которые были завёрнуты рисовые колобки, сладко тянуло подогретым ароматным вином. Слышался скрип досок над головой, редкие звуки открывающихся и закрывающихся кают, стук чего-то металлического, бесконечно булькало и хлюпало в задраенный иллюминатор, иногда пол вибрировал, а столб, обитый железом, издавал гудение. Освободившись от верёвки, Шиничиро разрезал путы друга. Хаору колотил озноб. Содрогаясь в приступах кашля, он не мог идти, тяжело дышал и всхлипывал, укоряя и себя и друга за неосмотрительность.
– Плохо дело, – заволновался Шиничиро. – Прости, я не знал… сейчас, постараюсь вытащить нас.
– Не выходи, разве не слышишь: там их много! Я… слышал разговор бледного, они… из банды Кагасиро Тэнгу.
– Ух, ты! – вымолвил юноша, озадаченно понизив голос. – Жди!
– Дуралей, дуралей, – шипел Хаору, блестя влажными глазами.
Шиничиро, не слыша его, приставными шагами миновал тот отсек трюма, где проходило скромное застолье. Из противоположного конца коридора сквозняк приносил запах свежего конского навоза. Потушив две лампы, постукивающие о стенки, ускорил шаг, и тотчас напоролся на кого-то, внезапно появившегося на пути. Вслепую бросившись противнику в ноги, ударился головой о звонкую железяку.
В темноте раздался пронзительный свист бамбукового свистка, налетели люди, сбили Шиничиро с ног, скрутили и взвалили на плечи, словно куль риса.
– Вы неправильно поняли, друзья! – не сопротивляясь, оправдывался он. – Если не помочь Хаору, он погибнет. Не пора ли положить предел бессмысленным смертям?
Очухавшись, сквозь пахучий дым курительной муравы, в осиянном тусклым светом догоравших свечей помещении он разглядел четверых: колченогого разноглазого крепыша с бледным лицом, худую маленькую женщину, наголо бритую, похожую на мальчика, лохматого плечистого гиганта с длинным клювообразным носом, и ещё одного – маленького, в коническом шлеме, с бамбуковым свистком на серебряной цепочке на груди.
– Ты-ы? – удивлённо протянул Шиничиро, опознавший давешнего немого вора, которого он спас от ронинов, и который отплатил спасителю за добро подлой кражей драгоценного кинжала.
Разбойники Рыжего Змея вовсе не выглядели выходцами из нищей провинции, обречёнными людьми, живущими не в том времени, не в свой час. Что-то общее ощущалось в них, сходство, почти родственное – шальной блеск надежды в глазах и сильное желание выжить.
– В парне определённо что-то есть, – уверенно проговорил гигант Бодзу, опустив Шиничиро на пол. – В храме меня научили распознавать ауру.
– Так-то, – юноша поднялся, и, демонстративно кашлянув, покачал головой. – Ребята, а не мог бы я отсидеться у вас, пока времена поспокойней не настанут?
– Парень не промах, хе-хе, – будучи искушённым, повидавшим многое, согласился Асахара. – Не зря ты на борту пиратского судна. Но мы так запросто не принимаем никого, так что «отсидеться» – не выйдет.
В радостном изумлении Шиничиро взирал на их лица, и в светлом восторге вдохновения, внезапно посетившем его, заявил:
– Я из додзё Ампаруа – не из трусов!
Бандиты рассмеялись – по очереди, – напряжение спало. Находясь в такой весёленькой компании, юноша совершенно не испытывал тревоги. Сердце стучало ровно, как в кругу давно знакомых, проверенных и надёжных товарищей.
