Текст книги "Африканский казак"

Автор книги: Виктор Лаптухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 39 страниц)

В. В. Лаптухин
Африканский казак

1

– В седле не спать, не зевать! Миронов, повод мертвой рукой держишь! Голову жеребцу подними, баловать не давай! Крюков, смени ногу! Правую шпору приложить, пошли на новый круг! Миронов, деревня ты сиволапая, слушай команду! Проснись!

Спать и в самом деле стало невозможно. Хорошо еще, что после ночного дежурства удалось почти два часа поспать на лавке в канцелярии при манеже. Надо думать, что за это время Сидорыч, лучший шорник во всей императорской конной гвардии, уже успел подогнать Орлику новую сбрую. Конечно, такую работу очень просто можно сделать и самому, но навести столичный шик может только мастер своего дела. Седло и сбруя на коне под хорунжим лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка не должны вызывать ничьих замечаний.

– Слушай мою команду! Сабли вон! Сабли к атаке! Марш-марш! – За стеной начальственный бас заглушал топот копыт и храп лошадей. – Руби пехоту налево! Закройся назад направо! Крюков, не маши саблей как веником! Так коню и ухо срубишь!

Дмитрий вышел из канцелярии. Утро было ясное, прохладное, последние листья деревьев золотились под осенним солнцем. Рыжеусый вахмистр воспользовался такой хорошей погодой и вывел на учения гусарский молодняк. Гонял их парами на летнем поле, пока остальные стояли с краю, держа коней в поводу. Все ребята среднего роста, русоволосые и голубоглазые. Одеты в гимнастерки, белые холщовые рубахи, недавно введенные в армии как специальная форма для строевых и спортивных занятий. Все гусары подобраны один к одному, стоят в своих алых фуражках словно выводок молодых грибов боровиков.

В российской конной гвардии все полки составлены в масть. В Кавалергардском увидишь только рослых блондинов на гнедых конях, в лейб-гвардии Конном – усатых брюнетов на вороных, а казаки лейб-гвардии Атаманского полка все красуются при русых бородах и под седлом имеют рыжих коней.

Сам Дмитрий смуглолиц и кареглаз, роста хотя и среднего, но, когда сидит на своем гнедом Орлике, смотрится как картинка. На смоляной чуб и алый мундир молодого хорунжего уже обратили внимание многие барышни и в Царском Селе, и в Гатчине.

– Здравия желаю, ваше благородие! Виноват, Дмитрий Михайлович, расшумелись мы туточки, не знали, что вы рядом отдыхаете.

На рукаве у вахмистра три широкие нашивки за двадцать лет беспорочной службы, после сидения в седле на многоверстных переходах ноги скривило колесом, пышные усы едва прикрывают сабельный шрам на щеке. Служебный политес старый служака понимает до тонкости – казачий офицер может отсыпаться в чужом полку только с ведома начальства и уж никак не может возражать против проведения учений. Но приличия следует соблюсти, как бы извиниться за причиненное беспокойство.

– Продолжай занятие. Я тут к вашему Сидорычу по делу заглянул.

– То-то я гляжу, что он подгоняет и сбрую на чужого коня, – расплылся вахмистр в умильной улыбке. – Ваше благородие, как его работу станете опробовать, сделайте божескую милость, покажите рубку лозы с обеих рук. Намедни наш эскадронный очень много хороших слов говорил об этом вашем даровании. Молодняку нашему будет поучительно на такое хоть одним глазом взглянуть. Ребятки-то все первогодки, еще совсем зеленые.

– Отчего не показать, покажу. Этому меня с ранних лет дядя обучал, – согласился Дмитрий.

Еще раз посмотрел на молодых гусар. Парни ладные, но пока еще имеют взгляд робкий да и шеи тонковаты, а голенища казенных сапог болтаются на икрах, не сидят в обтяжку. Эти двое в седле держатся так, словно табун в ночное собрались гнать. Ничего, в полку их военному делу и всем артикулам быстро обучат, сделают лихими рубаками. И уж, конечно, подкормят.

У батюшки-царя солдаты не голодают. Хотя разносолов не подают, но горячее служивые имеют три раза в день – густые щи с мясом, масляную кашу, чай, сахар и три фунта хлеба. Первогодков кормят с лотка – кто сколько сможет, столько и съест. Старослужащие, которые такой паек не осиливают, получают с казны разницу деньгами.

Но и службу в полках спрашивают строго. У кавалеристов подъем трубят в пять часов утра, и начинается долгий рабочий день. После молитвы и завтрака надо вычистить, накормить и напоить коней. В полдень опять водопой и новая дача овса, в шесть вечера повторная уборка лошадей, в третий раз водопой и кормежка. Через три часа раскладка сена на ночь, молитва, трубачи играют «вечернюю зорю» и полки засыпают. Однако солдаты не конюхи, под неусыпным наблюдением унтер-офицеров и офицеров им еще надлежит следить за своей амуницией, конской сбруей, оружием. И все долгие четыре года службы учиться военному делу, учиться и снова учиться. Надо освоить правильную посадку в седле, научиться владеть холодным оружием и стрелять. Молодым предстоит выдержать эскадронные учения на плацу. Сначала «пешие по-конному», в которых кавалеристы пешком разучивают конные построения, а потом и настоящие маневры, когда полки лишь по взмаху генеральской сабли меняют построения и переходят с одного аллюра на другой. И потом нескончаемая череда маршей, учений, стрельб, караулов… Но бывают еще парады и смотры, когда начальство сходит с ума в стремлении навести немыслимую чистоту и порядок, а эскадроны сверкают на поле словно только что отчеканенные серебряные рубли.

Этим парням, вчерашним пахарям и мастеровым, надо быть готовыми и к тому, что может разразиться война и маневры превратятся в настоящие сражения с убитыми и ранеными. Вот тогда им и предстоит узнать справедливость слов генералиссимуса Суворова о том, что «тяжело в учении, легко в бою». Те, кто уцелеет, будут потом вспоминать прошлое. Как вспоминают сейчас в станицах увешанные крестами и медалями старики. Про страшное и горькое не говорят, рассказы ведут все больше о счастливых или веселых случаях.

Совсем как ветхий дед Ерофей, в сотне которого после войны с Наполеоном в живых осталось не более десятка казаков. У него всегда речь идет об одном и том же. О том, как на разномастных конях, в истрепанном в боях и походах обмундировании, а некоторые даже и без сапог входили казаки в Париж. Тогда начальство очень смущалось, что в таком неприглядном виде приходится допускать сотни во французскую столицу. Но сами казаки не тужили на этот счет. Радовались, что войне пришел конец. На бульварах весело распивали местное шипучее вино и покрикивали на трактирщиков – «подавай быстро!». А те только повторяли – «бистро-бистро!» и спешили сменить бутылки.

Казакам, конечно, легче привыкать к военной службе. Сколько веков их деды-прадеды на российской границе караул несут. Все они относятся к военному сословию и проживают на землях, которые в военном и административном отношении подчиняются Главному штабу военного министерства. Каждый казак в восемнадцать лет должен обзавестись за свой счет обмундированием, шашкой и конем, а потом явиться на царскую службу. Первые три года он считается в «приготовительном разряде», обучается в лагерях вблизи от родной станицы, потом двадцать лет служит в «строевом разряде» в одном из полков, разбросанных по всей империи. После этого переходит в «запасной разряд», а затем и в ополчение. Так и проходит вся жизнь служивого. Но и казна, в свою очередь, не скупится на льготы, освобождает казаков от выплаты податей и налогов. На прожитье и содержание семьи каждому казаку она выделяет в постоянное пользование добрый надел в тридцать, а то и больше десятин плодородной земли11
  десятина равна 1, 09 гектара, 10 000 квадратных метров


[Закрыть]. Станицы имеют собственные выпасы, мельницы, рыбные угодья. Офицерам казачьих войск жаловано потомственное дворянство и все положенные этому сословию привилегии.

Так служил и дед Николай. На войну с французами уходил простым казаком, но был смел и расчетлив. Знал, когда нужно бросаться в атаку, а когда отойти или залечь в засаде. В 1813 году в битве под немецким городом Лейпцигом лейб-гвардии Казачий полк, в котором он служил, бросился в отчаянную атаку на железный строй кирасир Наполеона. Враг внезапным ударом прорвал шеренги пехоты, смял артиллерийские батареи и мчался прямо на холм, с которого российский и австрийский императоры и прусский король наблюдали за ходом сражения. Много казаков полегло у того холма, но союзные императоры от неминуемого плена были спасены. Дед был ранен, но остался в строю и за геройство получил первый офицерский чин. Он храбро и счастливо сражался и в других боях и на Дон уже вернулся сотником.

Офицерами стали и оба его сына. Старший Михаил рано погиб на Кавказе, а через несколько лет скончалась и его жена. Так что маленького Митю растил дядя Семен. Этот почти всю жизнь провел в дальних походах. Домой только и возвращался для того, чтобы передохнуть и познакомиться с очередной дочкой, которой его неизменно радовала жена. Поэтому когда вышел в отставку в чине полковника, много времени уделял воспитанию единственного в семье мальчика – племянника.

Крутил седой ус, наставлял: «Запомни, Митя, мы, Урядниковы, старинный казачий род. В грамотах про нас не прописано, но служим мы России не меньше трехсот лет. На границе в степи оборону держали, но, когда нужно, и сами в походы на юг уходили. Привыкли к воле и простору, к тому, что надеяться надо не на чужой указ, а на собственную силу и смекалку. Есть предание, что один из Урядниковых принимал участие в морских походах донских казаков на турецкие берега… Ты, Митя, должен верно служить, как дедушка Николай и все мы. За веру, царя и Отечество».

Рос Дмитрий на дядином хуторе, что стоял на крутом донском берегу. Весело гонял с соседскими ребятами по степи, ловил рыбу и объедался тетушкиными пирогами. А когда исполнилось ему десять лет, отвез дядя племянника в Москву в кадетский корпус, велел осваивать науки, привыкать к новым людям и порядкам.

Поначалу учеба давалась Дмитрию с трудом, хотя старался изо всех сил. Иные бойкие кадеты подсмеивались над усердным казачонком, его говором и повадками, но угомонились, после того как пару раз получили отпор. Дали прозвище Хан Половецкий, стали уважать. Курс наук Дмитрий завершил успешно и был принят в Николаевское кавалерийское училище. Его окончил с отличием и исполнил мечту дяди, вступил в гвардейский полк, где когда-то служил его дед.

– Ваше благородие, работа готова! Извольте сами взглянуть! – отрапортовал подбежавший помощник Сидоровича.

– Отлично, – кивнул Дмитрий. – Вахмистр, приготовь все для показа. Я сейчас подъеду.

Показывать работу шашкой приходилось не раз. Еще в детстве дядя Семен заставлял фехтовать левой рукой, много времени ушло на такие упражнения и в училище. Вот и сейчас Орлик пошел по учебному полю крупной рысью и Дмитрий действовал то одной, то другой рукой. Срубленные косым ударом толстые ореховые прутья не валились на сторону, а вертикально втыкались в землю у основания стоек. Ком глины, положенный на подставку на высоту человеческой головы, одним махом развалил так чисто, что гладкая поверхность среза влажно заблестела на солнце.

Успех был полный. Вахмистр удовлетворенно поглаживал усы, а молодые гусары застыли в восхищении. Очень довольный собой, хорунжий покинул поле.

2

День и верно порадовал отличной погодой, какая выпадает порой в самом конце бабьего лета даже в этих северных краях. О сыром холоде, пронизывающих ветрах и гнетущем мраке петербургской зимы не хотелось и думать. Но как можно было забыть эти ранние подъемы в казармах, построенных на берегу Обводного канала, давно ставшего сточной канавой для многочисленных заводов, фабрик и вокзалов российской столицы. Или долгие караулы в душных и тесных комнатах небольшого Аничкова дворца, еще с детских лет полюбившегося императору Александру Третьему! Сам государь терпеть не мог огромных залов и анфилад Зимнего, говорил, что они насквозь продуваются ветрами с Невы, и ругал придворных истопников за то, что они никак не могут натопить дворец. Не хотелось вспоминать и о монотонных парадных прохождениях по столичным площадям и проспектам, о шумных балах с мазурками и вальсами до самого утра, на которых молодые офицеры были обязаны быть партнерами светских дам… Как-то очень уж скоро такая однообразная жизнь стала раздражать.

Дмитрий отогнал тягостные мысли. Служба в гвардейском полку началась хорошо. Здоровьем и хваткой Бог не обидел. Ну а если и бывает трудно, то, как говорится, терпи казак, атаманом будешь!

Копыта Орлика звонко цокали по булыжникам шоссе, а яркое голубое небо и багряная листва высаженных по обочинам лип и кленов радовали глаз. Солнце весело вспыхнуло на старинных бронзовых доспехах, водруженных на высокие колонны по обеим сторонам шоссе. В такую погоду даже полосатая караульная будка и шлагбаум выглядели празднично. Вот она, Гатчина, где живет и трудится российский император Александр Александрович Романов. Имя этого городка хорошо известно во всех столицах мира, и аккредитованные в Санкт-Петербурге послы иностранных держав жадно ловят все вести, которые доносятся отсюда.

Невелик городок, но разбит по строгому плану. Улицы пересекаются под прямым углом, на главной площади, как и положено, возвышается съезжий дом с осанистой колокольней. Рядом с центром городской власти стоит и пятиглавый собор. В городе дома все больше каменные, строгие и опрятные, украшенные без всяких затей и фантазий. В густых садах укрыты бесчисленные дачи, павильоны и беседки. На улицах все и всегда происходит чинно и пристойно. Здесь живут важные придворные чины и служивый люд, который трудится в огромном хозяйстве императорского дворца – повара, лакеи, певчие, прачки, столяры, садовники. Вот и сам дворец. В прошлом, восемнадцатом, веке он стал резиденцией наследника российского престола – будущего императора Павла Первого. Многое здесь построено по его личному повелению и под собственным присмотром. Две массивные башни дворца высоко поднялись над серым монолитом главного здания, окружающими его флигелями и службами. Все исполнено согласно высочайше утвержденным чертежам, и здания встали словно полковые колонны на царском смотру.

Но в отличие от них окружающий дворец парк являет собой тщательно продуманный беспорядок. Такое разнообразие ландшафта, которое редко увидишь в природе. Широкие поляны чередуются с живописными рощами, деревья которых смотрятся в зеркала огромных озер. Причудливо извивающиеся каналы и протоки ведут к тихим прудам и бурным водопадам. Прямые аллеи парка тянутся далеко в окрестные леса, а потом переходят в просеки и тропинки. Там на воле живут олени, лоси, дикие козы и множество всякой дичи. Где-то за речкой Ижорой по лесным холмам бродят стада зубров, доставленных сюда из Беловежской пущи. За всем этим наблюдают служители особой Егерской слободы, в обязанности которых входит содержание дичи и организация придворной охоты.

Красиво это или нет, разговор особый. Но императору здесь нравится. У служащих забот хватает, хозяйство громадное, и содержать его надо в полном порядке. Ну а тому, кто несет охрану, тоже следует держать ухо востро. Надо помнить план окружающей местности, знать все дороги, мосты, объезды и тропинки. Помнить, кто, когда и зачем появляется в этих местах.

– Здорово, станичник!

Из-за поворота выехал казачий разъезд. Мундиры синие с серебром, кони рыжей масти. Это ребята из лейб-гвардии Атаманского полка, еще одного из казачьих полков, входящих в Императорскую конную гвардию. Сегодня их черед объезжать дозором окрестности Гатчины.

Дмитрий приветствовал знакомого хорунжего, кивнул казакам. Во время караула частный разговор не заведешь, но земляки, все заядлые лошадники, оценили новую сбрую и стать Орлика. Один даже не сдержался – не конь, песня!

Конь и верно знатный. Четырехлеток донских кровей, ведет свой род от тех жеребцов, которых атаман Платов добыл во время персидской кампании. Сколько стоит, страшно сказать. Спасибо дяде Семену, одарил племянника при вступлении в полк, от приданого родным дочерям удержал часть. Офицером служить в гвардии почетно, но и накладно, жалования никак не хватает. Даже если не кутить и не играть в карты, тратиться приходится на многое, а жить в столице дорого, и от товарищей отставать нельзя. Вот хотя бы и эта сбруя – Сидорыч ее не за спасибо сработал.

Вон от дверей своего домика приветливо машет Джим Геркулес, зовет на чай. Повезло мужику в том, что уродился таким громадным, с черной-пречерной кожей. Вся его работа в том и состоит, чтобы открывать и закрывать двери в царских покоях и объявлять о том, что государь или государыня «сейчас изволят быть». Сегодня он в котелке и сюртуке, так что только по цвету лица и признаешь. Но на службе Геркулес вместе с такими же мускулистыми гигантами носит алые шаровары, расшитую золотом куртку, тюрбан с пером и туфли с загнутыми носами. Хотя его и зовут «эфиопом», но все знают, что он родом откуда-то из-под Нью-Йорка. Каждый год ездит домой в отпуск. Последний раз привез душистый мармелад из американского фрукта под названием гуава, угощал знакомых.

Дмитрию случалось часами выстаивать с Джимом Геркулесом в разных концах одного коридора, видеть, как высокие особы и гости входят и выходят в императорские покои. В другое время можно было бы и чаю попить, послушать, как Джим изъясняется на смеси русского и своего чудного английского, но уже пора явиться в канцелярию. Только рукой помахал.

– Служба, Джим!

– Слюшба, слюшба… – согласно закивал чернокожий гигант. Одарил своей ослепительной улыбкой.

У непривычного человека от такого оскала мороз по коже пробирает. Говорят, какой-то старичок генерал из дальней губернии явился на царский прием и впервые увидел улыбку Джима Геркулеса. Бедняга от неожиданности сомлел, хотел было сотворить крестное знамение, но не смог. Пришлось срочно звать врачей…

Услышав цокот копыт и голос мужа, в окне, среди кустов цветущей герани, показалась и супруга Геркулеса, мадам Джоанна. Или просто Зинаида Ивановна. Цветом лица посветлей, улыбкой подобрее, а вот по-русски шпарит, как торговка с Сенного рынка.

– Здравствуй, Димочка, молодец-красавец! Ох, казак огневой, бабья погибель! В эту субботу явись-покажись – нашему Ванюше-то пять лет исполняется! Испеку пирог с капустой. Твой любимый!

– Спасибо, Зинаида Ивановна! Буду обязательно. Сыночку скажите, что о подарке я не забыл. Пусть готовит возле своей кроватки стойло для настоящего строевого жеребца. Прямо из царской конюшни!

Чтобы не опоздать, Дмитрий пустил было коня галопом, но на пересечении аллей, за кустами, заметил какие-то фигуры. Кто такие? Зачем стоят в неположенном месте? Да еще что-то держат в руках!

Круто осадил коня у самых кустов. Тогда и рассмотрел – это же наружная охрана выставила пост на новом месте. Смотри-ка, им накануне осенней непогоды уже и зонтики выдали. Даже галошами снабдили, чтобы не мочили ног в ненастье. Вон и старший их подходит, делает рукой успокоительные знаки. Опять он очки с темными стеклами надел. После того как сопровождал императора во время последней поездки в Копенгаген, где тот гостил у своей тещи, датской королевы, охранник обзавелся этой новинкой. Уверяет, что темные стекла не дают возможности людям перехватить его взгляд, поэтому в толпе не всякий и поймет, за кем именно он следит. Простой обыватель на такую маскировку и внимания не обратит, будет пялиться на августейшую особу, а вот бомбист-террорист решит, что на него не обращают внимания и можно воспользоваться моментом. Тут-то охрана себя и покажет!

Да, времена теперь изменились. Это раньше государь Николай Первый в легких саночках по Невскому проспекту катался без всякой охраны, сам рысаком правил. Лично наблюдал за порядком, мог прохожего офицера или чиновника остановить, сделать замечание за нарушение формы или за курение на улице.

Его сын Александр Второй такого себе уже не мог позволить. Хотя он и отменил крепостное право в России, если верить официальным сообщениям и газетам, весь народ славил царя-освободителя, но революционеры и всякие нигилисты устроили на него настоящую охоту. Стреляли в императора у решетки Летнего сада в Петербурге, покушались на всемирной выставке во время его визита в Париж, взорвали рельсы под царским поездом, направлявшимся в Москву.

А однажды утром, когда Александр Николаевич совершал свою обычную прогулку по Дворцовой площади, к нему с решительным видом направился неизвестный, державший правую руку в кармане. Единственный полицейский, который должен был охранять российского монарха, тащился где-то шагах в тридцати сзади. Царь побежал во дворец, петляя как загнанный заяц, а следом за ним гнался террорист и непрерывно палил из револьвера.

На этот раз обошлось, все пули ушли мимо. Повезло императору и во время взрыва, устроенного в самом Зимнем дворце. Тогда удар странной силы встряхнул все здание, разнес находившееся под царской столовой караульное помещение, убил и покалечил около восьмидесяти человек. Государь только потому и остался цел, что принимал иностранных послов, заболтался с ними и опоздал к обеду.

Потом уже следствие установило, что порядка во дворце не было никакого. Убеленный сединами граф Адлерберг, министр императорского двора, очень плохо представлял себе, кто проживает в Зимнем, с какой целью появляются во дворце посторонние люди. Охрана в резиденции российского императора была не более строгой, чем в большой помещичьей усадьбе, где-нибудь в тихой и мирной провинции. Помня о старой дружбе с отцом императора, с которым они много раз навещали Институт благородных девиц в Смольном, где устраивали «смотр» воспитанницам, граф мало считался с чиновниками тайной полиции. Тех из них, кто пытался установить личности проживающих во дворце, Адлерберг гнал в три шеи.

Это и позволило революционеру Степану Халтурину, которого полиция разыскивала уже в течение четырех лет, без особого труда устроиться столяром-краснодеревщиком в дворцовые мастерские. Он чинил царскую мебель и успешно готовил взрыв, проносил во дворец динамит. Когда взрывчатки набралось два с половиной пуда, разместил ее под царской столовой и в шесть часов вечера, когда семья Романовых обычно садилась обедать, поджег фитиль.

Однако через год, в марте 1881 года, не обошлось. Революционеры-бомбисты уже несколько месяцев выслеживали императора, вычислили все маршруты и время его поездок по столице. Даже арендовали лавочку и из ее подвала сделали подкоп под улицу, по которой император каждое воскресенье ездил в манеж. На случай, если карета царя изменит путь, они создали целую команду метателей. Они-то и бросили две бомбы, решившие судьбу Александра Второго.

Сын учел печальный опыт отца. Дворцовую охрану возглавил генерал-адъютант Петр Черевин, шеф жандармов и заместитель министра внутренних дел. У него с нигилистами были и личные счеты. Под видом чиновника один из них проник в канцелярию генерала и, подавая на подпись какие-то бумаги, выхватил пистолет. Нигилист промахнулся и был отправлен в Сибирь на каторжные работы «без срока», а новый начальник дворцовой охраны установил самый жесткий порядок. Теперь Александра Третьего и его семью круглые сутки охраняли не только казаки и кавалергарды, но и караул из пятисот солдат, набранных из гвардейских полков. Часовые стояли у всех входов и выходов, во внутренних покоях, на лестницах, у погребов и кладовых. Не забыли о наружной охране и тайном сыске. Всех, кто жил и работал во дворце, их гостей и знакомых взяли под неусыпный надзор.

В канцелярии Дмитрия приветствовал дежурный офицер. Хотя по чину и выслуге лет был он старше, но говорил с большим почтением.

– К вам, Дмитрий Михайлович, приходил посыльный из дворца. Передал поклон от Сергея Сергеевича, напомнил о том, что Сергей Сергеевич ждет вас на именины. От меня лично соблаговолите передать поклон Сергею Сергеевичу и наилучшие пожелания.

В свою очередь Дмитрий рассыпался в комплиментах – во время службы во дворце набрался и такого рода знаний. Вида не подал, но в душе был недоволен. Рассчитывал, что хотя бы на этот раз забудут о нем. Теперь пропадет весь день и опять придется пропустить посещение университетской библиотеки.