Текст книги "Базальт идёт на Запад"

Автор книги: Виктор Делль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Было. Он уходил от нее, мучился, а она рядом оказалась, посреди огня. Всегда была рядом. Могла быть. Не от нее он уходил, от себя, так получалось. От сознания ошибки было горько и больно. Как бывает больно от удара, от безжалостно сорванного бинта с незаживающей раны. Поговорить бы, все объяснить. Не до разговоров. Оба врача, и Петров, и Нина, стали осматривать раненых. Многим требовались срочные операции. Эвакуация – дело нешуточное. Идти лесом, по бездорожью. Пока шел осмотр, Семушкин готовил оборону на случай появления гитлеровцев. Госпиталь они не обнаружили, но это чистая случайность. Они могут появиться в любой час, в любую минуту. Семушкин отдал распоряжение, и на лесной дороге бойцы устроили завалы, заминировали подходы к госпиталю. Выставили дозоры. Петров тем временем закончил осмотр.

– Есть раненые, – доложил он, – о транспортировке которых не может быть и речи. В том числе и генерал-майор Веденеев.

– Сколько времени уйдет на операции? – спросил Семушкин.

– Минимум сутки, – ответил Петров.

Сутки. Что может произойти за это время. Нина вспомнила и рассказала о чрезвычайном происшествии, которое произошло в госпитале накануне.

Из рас сказа Н.А. Вяткиной

26.10.41 г.

«…Я уже говорила тебе, что продуктов не осталось. Жили тем, что девчата из деревни принесут. Но был у нас и неприкосновенный запас. Сахар, масло, мука, сухофрукты. Эти продукты мы расходовали только для тяжелораненых. Хранили отдельно. Хотя и не запирали особо. Не могли предположить, что на нашу последнюю надежду у кого-то рука может подняться. И все-таки нашелся такой. Санитаром назвался. Он перед тем недели за полторы у нас объявился. Сказал, что к своим пробивается. Никанор Трифонович Глушков. Я тебе не могу объяснить, какой он. Обыкновенный. В годах. Тихий. Слова не повысит. Он и забрался в кладовку. На месте преступления его застали. Чуть было не застрелили. Но это же самосуд. Разве я могла допустить такое. С отчаяния или как. Люди мы и судить должны по-человечески. Приказала запереть его. Ночью он сбежал. Охраны у нас не было. Кроме пограничников. Но они все в дозоре, возле дороги, подходы к госпиталю охраняли. Вот он и сбежал».

* * *

Семушкин познакомился с пограничниками, о которых говорила Нина. Шесть бойцов под командованием старшины Шувалова. Старшина служивый, из сверхсрочников. Лет сорок ему. К госпиталю вышли три дня назад. Да мало ли, по словам Нины, выходило к госпиталю бойцов. Оставляли раненых, а сами шли дальше. Эти остались. Было их десять человек. Троих старшина Шувалов отправил по деревням с заданием собрать сколько можно подвод, найти добровольцев из населения, чтобы помогли вывезти раненых подальше в лес, а если повезет, то и связаться с партизанами. Пограничники охраняли лесную дорогу к госпиталю с единственной целью, если нагрянут немцы, дать им бой, увлечь их за собой, прочь от госпиталя. Было у пограничников два ручных пулемета, противотанковое ружье, трофейные автоматы. Шли они долго, от самой границы, решали и так и эдак, но остались. После побега Глушкова приготовились к худшему. «Как гам ни крути, но эта сволочь наведет гитлеровцев на госпиталь», – сказал Шувалов. Семушкин думал о том же. Из опыта работы в разведке Иван Захарович знал, что при малейшем подозрении на провал, если это не было паникой впечатлительных людей, менялись или замораживались явки. Опыт работы партизанской войны в Испании заставлял немедленно сменить дислокацию. Но именно последнего он и не мог сделать. Сутки Петров просил на операции. Еще одни на то, чтобы раненых выдержать в покое. Завалы, минирование – все это полумеры. Как быть дальше?

Люди тогда воюют самоотверженно, когда перед ними поставлена конкретная цель, каждое подразделение, каждый боец знает свою задачу. Семушкин привел людей для того, чтобы эвакуировать госпиталь. Об этом знает каждый боец. Каждый готов был к неожиданностям. К тому, что могут застать лишь пепелище, нарваться на засаду, подвергнуться преследованию. Неожиданностей не произошло. Жив, действует госпиталь. Есть подводы, определен маршрут. Задержка на двое суток – риск, и не малый. Тем более если учитывать побег Глушкова. Как отнесутся к задержке люди? Что скажут командиры?

Семушкин сидел за столом в кабинете начальника госпиталя, как о том говорила табличка на двери, внимательно просматривал списки раненых. Против каждой фамилии стояла пометка Петрова. Легких раненых не было. Ампутированные конечности, осколочные и пулевые ранения в голову, в грудь, в брюшную полость. Из ста шести человек только двадцать два могли идти с помощью и при поддержке здоровых людей. Остальные – лежачие. Светлов пригнал тридцать подвод. Мало, если даже учесть, что некоторые раненые могут ехать сидя в телегах. Лежачих много – вот в чем дело. С таким обозом не поскачешь в лесу по бездорожью. Если навалятся немцы, если идти придется, оставляя горячие следы.

Темнело. Долгие осенние сумерки опускались на лес. За окном падал и падал снег. Шел он густо. Видны были только близстоящие деревья да очертания строений бывшей школы, двор с подводами, с людьми, хлопотавшими возле лошадей. В кабинет вошли Светлов и Шувалов. Иван Захарович объяснил обстановку. От лесной оздоровительной школы до Баева болота сорок семь километров. Раньше так считалось, до прихода оккупантов. С оккупацией, когда дороги контролируются, расстояние значительно удлинилось. Пробираться придется по целине, реки переходить вброд. Не исключено, что уже сегодня немцам известно о существовании госпиталя. Нападения можно ждать в любое время, а начинать эвакуацию нельзя. Семушкин показал командирам список раненых.

– И все-таки я считаю, что мы должны немедленно подниматься и уходить, – сказал Светлов.

Шувалов молчал.

– Во всех случаях, – продолжал говорить Светлов, – нам придется пересекать дорогу Вязьма – Лиховск, иначе к Баеву болоту мы не попадем. Эту дорогу гитлеровцы перекроют сразу, как только узнают о нашем движении. Что тогда? – спрашивал Светлов. – Гибель всего обоза? Потеря всех раненых?

– Да, но часть раненых мы потеряем, если двинемся немедленно, – напомнил Семушкин.

Шувалов молчал.

– Война есть война, – сказал Светлов. – Когда выставляются заслоны при отводе войск, людей посылают на смерть, чтобы сберечь основные силы.

В словах Светлова была логика. На войне приходится жертвовать частью, чтобы уберечь целое. Но на войне должно быть, есть и всегда было особое отношение к раненым. Об этом он и напомнил Светлову.

Шувалов молчал. Семушкин разглядывал карту. Он был далек от мысли, что Светлов беспокоится о собственной судьбе. Думал он и предлагал действовать по схеме, им самим не раз проверенной, когда он вел людей из окружения.

– Мы потеряем больше, если задержимся, – стоял на своем Светлов.

– Потеряем или можем потерять? – спросил Семушкин. – Выходить немедленно – обрекать тяжелораненых на верную смерть, так сказал врач. В задержке есть риск. Но есть и надежда. Мы все-таки исходим из вероятного предательства Глушкова. Мы не должны забывать и о том, что госпиталь в стороне от дорог. Я не сомневаюсь, что гитлеровцы придут сюда, вопрос – когда?

– А если сейчас? В ночь или утром?

– Придется принять бой, – объяснил Семушкин. – Мы подготовились. Оборудованы позиции, устроены завалы, подходы к госпиталю заминированы.

– Этого хватит на несколько часов, – возразил Светлов.

– Как раз, чтобы добраться до дороги и пересечь ее с обозом раненых, – сказал Семушкин.

– Я и говорю о дороге, – настаивал на своем Светлов. – С таким обозом разве ее перейдешь?

– Жить, конечно, всем хочется, – подал голос старшина Шувалов.

Сказал и замолчал. Не понять – за немедленную он эвакуацию раненых или против. Долгий путь проделала группа Шувалова. Встретился госпиталь – остались. Готовились драться с немцами. Но надежда растет с появлением шансов.

– Совесть тоже надо иметь, – все так же глухо продолжал говорить старшина. – Мы, когда на госпиталь наткнулись, тоже решали: дальше идти или оставаться. Остались. Как жить потом, если уйти.

– Вы за то, чтобы ждать? – спросил Семушкин.

– Каждый раненый вправе надеяться на жизнь, – ответил Шувалов. – Если надо ждать, куда от этого денешься. Только не следует всем здесь торчать. Кого можно, надо сегодня же в ночь, а нет, с утра переправить через дорогу. И отряд с ними отправить. Маленькой группе легче будет уйти.

– Все так, – сказал Семушкин. – Но маленькой группе и отбиться будет тяжелей.

За окном послышалось движение. Шувалов ближе всех сидел к окну, выглянул во двор.

– Похоже, мои вернулись, – сказал он.

Во двор въезжали подводы, правили ими женщины и подростки. Прибыло двенадцать подвод.

– Соколов! – крикнул Шувалов, распахнув окно.

На зов старшины отозвался высокий сутулый младший сержант. Он махнул рукой в знак того, что понял, сказал что-то красноармейцу рядом, заторопился на зов. Вскоре он докладывал старшине о выполнении задания. Собрали, что могли. В некоторых деревнях уже побывали немцы. Не то что лошадей, кур не оставили. Партизаны, говорят, есть, действуют, но найти их не удалось.

Сержант Соколов докладывал своему старшине о поиске, но чувствовалось, что ему не терпится самому спросить у Шувалова, откуда во дворе столько много подвод, откуда пришла помощь.

– Мы, выходит, зря искали, товарищ старшина? – спросил он Шувалова, скосив глаза на командиров.

– На войне зря ничего не делается, если с умом, товарищ сержант, – ответил старшина. – Не приведи товарищ старший лейтенант Госбезопасности отряд, очень бы пригодились ваши подводы.

– Как теперь-то с ними? – кивнул сержант на окно. – Там женщины, пацаны, два деда.

– Люди могут вернуться домой, товарищ сержант, – сказал Семушкин. – Нам необходимы только подводы.

Иван Захарович, подумал о том, что теперь, когда транспортных средств достаточно, и даже с избытком, можно будет разбить отряд, как это только что предложил Шувалов. Основную, большую часть раненых можно отправить за дорогу Вязьма – Лиховск. С обозом отправить Светлова. Группу старшины Шувалова, десантников оставить при себе для обеспечения перехода тяжелораненых. На случай появления немцев, на случай преследования организовать ложный маневр. Его обеспечат десантники. Они пойдут замыкающими, сопровождая пустые подводы, постоянно демаскируя себя, прокладывая след в направлении Колотовских торфоразработок и тем самым увлекая немцев в противоположную от Баева болота сторону.

Семушкин поделился мыслями с командирами.

– Есть, – ответил на это Шувалов.

Светлов молчал. Он подумал о том, что его только что высказанные сомнения в нецелесообразности задержки выглядят так, будто он пекся о своей жизни. Несправедливо.

– Почему именно я должен уходить первым? – спросил Светлов.

– Приказы не обсуждаются, – напомнил Семушкин.

Светлов так сжал челюсти, что обозначились желваки на скулах. Семушкин понял его состояние.

– Так надо, капитан, – сказал он. – Не держите в голове дурного. Если проведете обоз через дорогу и немцы вас не заметят, – это будет спасением и для нас.

Светлов попытался настоять на своем, говорил о том, что у него опыт, но в конце концов с мнением Семушкина согласился. Стали разрабатывать предложенный Семушкиным план.

* * *

Начальник тылового района сорокасемилетний полковник Вильгельм Хубе просматривал рапорты и донесения. Грузный, лысеющий, он сидел в глубоком кресле, за широким дубовым столом, стараясь сосредоточиться на документах. Хубе нервничал. Разговор по телефону со Смоленском, с особо уполномоченным СД в группе армий «Центр» полковником Гансом Кристаллом вывел Хубе из себя, внес в его душу смятение. Хубе распорядился никого не впускать в кабинет, разложил перед собой карту района, рапорты, донесения комендантов, командиров специальных подразделений. Хубе хотел понять закономерность. По его глубокому убеждению, боевые действия в тыловом районе, которые приходилось вести отрядам безопасности, есть не что иное, как стычки с выходящими из окружения частями Красной Армии. В Берлине его предупреждали, что русские сражаются до конца. Он отмахнулся от предупреждений. Когда разбита армия, считал Хубе, сопротивление отдельных подразделений может носить временный характер. Основная масса разбитых войск сдается в плен. Так было во все времена, во всех войнах. Могут возникать лишь отдельные очаги сопротивления. Отметки на карте, рапорты и донесения говорили о другом. Предупреждения приобретали видимые черты. Войска безопасности несли потери. Подвергались нападению воинские части, следующие на фронт. Были попытки нападения на отдельные гарнизоны. Причем количество стычек, засад постоянно росло. Обращает на себя внимание тот факт, что в боях участвуют не только солдаты, но и гражданские лица. Подобное не укладывалось в сознании. Население принимает ту власть, на стороне которой сила. Так тоже было во все времена, во всех войнах. Хубе помнит, как отнеслись в Берлине к первым сообщениям о появлении партизан в Белоруссии. Директивы предусматривали появление партизанских соединений только на Украине. Но плану «Барбаросса» считалось, что население Белоруссии останется нейтральным. Считалось также, что для подавления сопротивления населения оккупированных районов будет достаточно устрашающих акций со стороны охранных войск. Партизанская война в Белоруссии разгорелась с первых дней оккупации. Похоже, что и здесь, на землях Смоленщины, она может принять угрожающие размеры. Те события, которые виделись за строчками документов, наталкивали Хубе на подобные выводы, в которые он со своей стороны не мог поверить. В глубине души Хубе надеялся, что сопротивление русских в его тыловом районе явление временное. На оккупированной территории остались партийные и советские руководители, штабы разбитых частей. Они и направляют, руководят действиями солдат, преступников из лиц гражданского населения. Именно преступников, ибо выступать с оружием в руках против власти – преступно.

Управление тыловым районом находилось в имении какого-то русского князя. Усадьба старая, но теплая. Перед войной здесь размещался Дом пионеров. Хубе застал шкафы с моделями самолетов, танков, на стенах висели вышитые полотна, детские рисунки. Он приказал очистить помещение, оборудовать так, чтобы ничто не отвлекало от работы. К зданию протянули линии связи. Нижний этаж заняли солдаты охраны. На втором этаже оборудовали кабинет. Здесь же были жилые комнаты начальника тылового района. Из окон открывался вид на старинный живописный парк. Парк раскинулся на берегах небольшой речушки, которая образовывала каскад прудов. Пруды соединены между собой постоянно журчащими стоками, через которые перекинуты арочные мосты. На берегах прудов, в затаенных местах парка светятся легкие с решетчатыми вставками беседки. Дорожки ухоженные, сухие. Деревья огромные, хмурые. Липа, сосна, ели, березы. Между ними заросли кустарника. Начальник охраны просил было разрешения на то, чтобы вырубить парк. В целях безопасности. Хубе разрешил свалить только те деревья, которые подступали к дому.

В должность начальника тылового района Вильгельм Хубе вступил сразу, как только войска ворвались в город. Он с трудом получил это назначение. Желающих было много. Многие стремились попасть на Восток, не опоздать. Хубе буквально выклянчил эту должность. Помогли связи, друзья. Засчиталось то, что к движению он примкнул в самом начале. Полковника Хубе пока еще не смущало то обстоятельство, что осуществление плана «Барбаросса» задерживается. Главное, считал Хубе, снова прорван фронт, русские отступают, передовые части вермахта вышли наконец на ближайшие подступы к столице большевиков. Поход вот-вот закончится. На Красной площади состоится парад победителей. Участников похода на Восток ждут награды, повышения в чинах, новые должности. Назначение Хубе начальником тылового района, сравнимого по территории с европейским государством, открывало возможность стать генералом. Засиделся он в полковниках. Пять лет без движения в звании. За это время многие обошли Хубе. Другие – сравнялись с ним. Тот же Ганс Кристалл. До тридцать шестого года он ходил в подчиненных у Хубе. В тридцать шестом его послали к Франко. Вернулся полковником. Полковник в тридцать лет.

Воспоминания о Кристалле напомнили Хубе о звонке особо уполномоченного группы армий «Центр» из Смоленска. Кристалл говорил по телефону резко и грубо. Он требовал пресечь деятельность сил сопротивления в тыловом районе, намекал, что в противном случае Хубе ждут неприятности. Эти требования и вывели Хубе из себя. Он ли не старался для партии, когда этот выскочка Кристалл под стол пешком ходил. Работал не где-нибудь на периферии – в Берлине. С цепями и кастетами ходили на демонстрантов. Жгли книги на площадях. Громили синагоги. Брали коммунистов, им сочувствующих. Рвали глотки врагам нации, вытягивали из них жилы. Старались, а потом многих из движения оттерли, как оттерли самого Хубе. Поставили в вину якобы добрые отношения с Рэмом, с этим дерьмом. Хубе не знал, что сотворил Рэм и его окружение, но они пошли против фюрера, а значит, и против нации. Таким не место в рядах национал-социалистической партии. Об этом Хубе говорил всюду, но до конца отмыться от налипшей грязи не смог. В итоге каждый выскочка теперь требует с Хубе. Требует и угрожает, вот что обиднее всего.

Взгляд Хубе уперся в дверцу сейфа. Большой в полстены сейф солдаты притащили из местного отделения банка. Хороший сейф. В кабинете стояла мебель. Большие, под потолок, часы в шкафу из красною дерева – достопримечательность местного музея, стулья из гарнитура старинной работы, большой кожаный диван. Висели картины. Многие из них были подлинными. Статую какого-то древнего римлянина принесли ему в кабинет. Но главным был сейф. Хубе любил сейфы. В них он видел олицетворение власти, надежности своего положения, над которым нависла угроза. Именно угроза, ибо из телефонного разговора Хубе понял, что особо уполномоченный группы армий «Центр» Ганс Кристалл готов подставить под удар кого угодно, лишь бы самому предстать в выгодном свете перед командованием. Спрос за безопасность тылов с него. С таких, как он, в первую очередь. Чтобы как-то выкрутиться, Кристалл будет искать козлов отпущения. Так надо понимать его угрозу. Хубе достаточно знал Кристалла. Этого выскочку вытащил из Мюнхена Гиммлер. Гиммлер послал Кристалла в Испанию к Франко, откуда тот вернулся полковником. Кристалл всегда ровный. Не в его манере выказывать свои чувства. И если дело дошло до угроз, дело швах. Значит, и руководство армейскими соединениями, и Берлин обеспокоены положением в тылах. Кристалл знает, откуда дует ветер.

Хубе разглядывал карту. Постепенно ему удалось сосредоточиться на документах, на той мысли, что есть, обязательно должен быть организующий центр и, чтобы пресечь деятельность сил сопротивления в тыловом районе, как о том сказал Кристалл, надо найти этот центр. Рядом с картой лежал листок из ученической тетради. Хубе долго не обращал на него внимания. Вдруг его словно что подтолкнуло. Он взял листок, исписанный корявым почерком, перевернул его, вчитался в строчки перевода. Это было сообщение одного из местных жителей о размещении в деревне Заборье штаба русской армии. Оно поступило восьмого октября. Тогда же в районе этой деревни был выброшен воздушный десант. Хубе хорошо помнит тот день. На помощь десантникам пришлось посылать специальный отряд. Каким-то чудом русским удалось вырваться. Но ведь штаб остался в тыловом районе. Они не могли уйти далеко. Хубе вспомнил поездку в деревню Качаново. Возле этой деревни нарвался на засаду отряд зондеркоманды обер-лейтенанта СС Ганса Торпа. Около ста убитых и раненых вынесли из леса. Тогда он воспринял стычку, как одну из многих, не усмотрев за ней особенностей. Теперь просматривалась закономерность.

Хубе поднялся рывком, подошел к сейфу. Извлек докладную Торпа, схему боя, объяснительную записку. Вернулся к столу. По мере того, как разбирался и сопоставлял документы, в нем росла уверенность – он был рядом с целью. Штабы армий охраняют специальные подразделения. На одно из таких подразделений и нарвался отряд Торпа. У них автоматическое оружие, снайперы. Они в совершенстве владеют тактикой скоротечного боя. Они охраняли штаб, которому удалось уйти из Заборья. К таким выводам пришел Хубе. В тот же день комендантам Лиховска, Подворья, Кутова, командирам всех подразделений охранных войск тылового района ушло распоряжение. Хубе приказывал разработать мероприятия по поиску штаба армии русских.

Несколько дней Хубе провел в Смоленске. Вернулся озадаченный. Многие начальники тыловых районов, с которыми он разговаривал, приехали в штаб группы армий «Центр» с просьбой о помощи. Плохо дело, впервые подумал Хубе. Москву не взяли, тревожно в тылах. Сколько усилий потрачено на то, чтобы восстановить полотно железной дороги, взорванное русскими при отступлении, взрывы, однако, продолжаются, летят под откос воинские эшелоны. Бои, нападения, потери. Гибнут солдаты. Не на фронте – в тылу. Он вернулся к себе, и здесь его ждали новые сообщения. Комендант Лиховска обер-лейтенант Карл Вигон сообщал: «Подтверждение о докладных от 17.10.41 г. не получил. В обусловленное графиком время не явился унтер-офицер связи Адольф Рейнхальт». «Не явился, – произнес вслух Хубе. – Он исчез – этот унтер-офицер, и перехватили его русские». Хубе говорил сам с собой. Другие коменданты докладывали о выведенных из строя линиях связи, о нападениях, о перехваченных русскими документах. Картина складывалась неблагоприятная, но больше всего волновало исчезновение связиста. Выходило, что русские берут под контроль дороги. Выходило, что по дорогам можно передвигаться только с охранением, под прикрытием танков и бронетранспортеров. Начальник тылового района отправил Вигону письмо. «Сообщаю для информации и принятия неотложных мер, – писал Хубе. – Унтер-офицер связи Адольф Рейнхальт с пакетом был отправлен в соответствии с графиком 19.10.41 г. в 14.00. Контрольный пост 44-В миновал и 14.25. С патрульным бронетранспортером встретился в 14.50. Другими сведениями не располагаю. В пакете содержались следующие документы: подтверждение о получении ваших докладных от 17.10.41 г., распоряжение о подготовке и проведении мероприятий, связанных с поиском штаба русской армии, инструкция о проведении особых акций устрашения населения, распоряжение комендантской службы об изменении порядка учета прибывающих и отбывающих солдат и офицеров, приказы службы тыла от 15 и 16 октября сего года. По делу исчезновения унтер-офицера связи Адольфа Рейнхальта назначено расследование, Окажите помощь и содействие следственной группе…»

Время бежало зримо, как сыпучий материал в песочных часах. Постоянно несколько раз в день звонил из Смоленска Кристалл. С него, похоже, слетает заносчивость. Он не угрожает. Он теперь просит навести порядок. Хубе вновь побывал в Смоленске. Кристалл принял его и разговаривал с ним, как с товарищем. Он сидел за столом прямой, как штык, был все такой же непроницаемый, но что-то изменилось в нем. Он говорил на равных. А ведь совсем недавно Кристалл старался всячески отодвинуться от старых, проверенных кадров. «Время ваших мелких погромов прошло, – говорил он одному из старейших членов партии, – наступил наш час – час большой политики и глобальных действий». Каково было слушать такое. Мол, вы свое дело сделали, надо готовиться править миром, а это не для вас. Теперь он говорит другие слова. Внимательно выслушал предположение Хубе о том, что силы сопротивления направляются центром и этот центр здесь, на оккупированной территории. Скорее всего – это штаб русской армии, который так и не удалось захватить. «Если ваше предположение верное, – сказал Кристалл, – у них должна быть рация». Он сам связался с командиром отряда радиоперехвата капитаном Мейтенфиллем, попросил сосредоточить внимание специалистов отряда на прослушивании эфира, помог Хубе получить передвижной радиопеленгатор.

Из Смоленска, не заезжая к себе, Хубе направился в Подворье, Кутово, Лиховск, лично встретился с комендантами, командирами специальных подразделений. Хубе действовал. По приказу начальника тылового района, по его, Хубе, приказу захватывались и расстреливались заложники, совершались показательные казни, сжигались деревни. Русские должны понять, постоянно напоминал подчиненным Хубе, что отныне у них нет выбора, они могут только подчиняться, иначе всех их ждет смерть. Смерть, смерть, смерть! Когда Хубе произносил это слово, он стучал по столу кулаком, лицо его наливалось кровью, глаза смотрели на подчиненных не мигая, и это производило впечатление. Хубе был уверен, что его приказы будут выполнены. Начальник тылового района вернулся к себе, но здесь его догнал рапорт коменданта Лиховска. «Сегодня, в 15.05 на дороге Лиховск – Сужма, – сообщал Вигон, – патруль задержал неизвестного в форме рядового Красной Армии без знаков различия и без оружия. При допросе задержанному пригрозили пыткой третьей степени, надобность в которой отпала. Неизвестный показал следующее. Рядовой Никифор Трифонович Глушков был призван в армию в июле сего года, направлен для прохождения службы в хозяйственный взвод сорок седьмого полка двести восемнадцатой стрелковой дивизии. Советами недоволен. В 1935 году судим за растрату. Новым властям объявляться не хотел. Рассчитывал найти родственников в Лиховске, выправить гражданские документы, открыть торговлю. По показаниям задержанного, в помещениях бывшей лесной оздоровительной школы, в двенадцати километрах от Лиховска, размещен госпиталь. Раненых больше ста. Охрана – десять человек, пограничники, под командованием старшины Шувалова. Вооружены пулеметами, трофейными автоматами, гранатами. Медицинскому персоналу помогают местные жители из деревни Кутово. Для проверки показаний задержанного, а также для проведения особой акции мною в район деревни Кутово и лесной оздоровительной школы направлен подвижной отряд зондеркоманды 5-В обер-лейтенанта СС Г. Торпа…»

Мой бог! Скоро исполнится месяц, как прорван фронт, а неожиданности следуют одна за другой. Комендант Подворья сообщает о новых нападениях. Уничтожена колонна. Погибло пять офицеров, сто тридцать девять (!) солдат. Подбито два бронетранспортера, сожжено пятнадцать автомашин. В районе Кутова пропал обоз с продовольствием. Перебита охрана обоза. Обнаружен госпиталь. В нем лечат солдат. Лечат, чтобы вернуть в строй, чтобы они смогли вновь взять оружие. И где? В двенадцати километрах от Лиховска! Негодованию Хубе не было предела. Он и раньше не отличался сдержанностью, а тут дал волю гневу, кричал на подчиненных, издал грозный приказ всем комендантам, всем командирам подразделений охранных войск. Хубе требовал активных действий.

К вечеру, в сумерках, начальник тылового района выходил в парк. Он взял себе за правило каждый день гулять в парке. Без этих прогулок он не мог спать, спокойно думать. Ходил не торопясь. Дышал глубоко. Прогулки успокаивали, создавали определенный настрой. Он шел от дерева к дереву, останавливаясь, разглядывая пушистые кроны могучих сосен. Шел дальше. Подолгу стоял на небольшом арочном мосточке, прислушиваясь к журчанию воды, под ним. Подмораживало. Деревья, казалось, сделались еще стройнее. Привычка гулять по парку переросла в потребность. Хубе чувствовал себя разбитым, если не удавалось прогуляться по парку. В последнее время, особенно после поездки по тыловому району, и прогулки усталости не снимали. Тишина парка казалась обманчивой. То и дело Хубе ловил себя на мысли, что заросли старинного парка являются идеальным местом для засады. Он стал испытывать страх. Это чувство впервые пришло к нему в дороге, когда он возвращался из Лиховска. Ехал он уже в сумерках, справа и слева тянулись бескрайние заросли. Глядя на них, Хубе подумал о разности положений, в которых с одной стороны находятся охранные войска, с другой – те силы сопротивления, которые действуют в тыловом районе. Под контролем одних – населенные пункты и дороги, на стороне других – топи, болота, заросли, в которых они могут не только укрыться, но и подготовиться к нападению, наблюдать за дорогами, за тем, что делается в населенных пунктах. Хубе вспомнил охоту на волков с самолета на севере Канады, где ему удалось побывать в молодости. Волчья стая бежала, стремясь во что бы то ни стало скрыться, но каждый хищник был обречен. Гремели выстрелы, азарт охватил охотников, летал и летал самолет. Подстреленные волки кружились, ползли, поднимали к небу оскаленные морды и затихали. Они не могли ни уйти, ни скрыться. Их слишком хорошо было видно охотникам. При воспоминании о той охоте, при виде этих хмурых российских лесов и появился тот первый страх, который все чаще и чаще накатывал на Хубе. Мы видимы со всех сторон, думал Хубе, и в этом преимущество русских. Чтобы вырвать это преимущество, необходимы дополнительные силы, помощь фронта. Но где эта помощь и будет ли она оказана? Хубе внимательно следит за сообщениями. Они полны победного тона, но темпы наступления упали. Продвижение армий исчисляется немногими километрами. На отдельных участках войска вынуждены перейти к обороне. Получается порочный круг, из которого трудно выбраться. С одной стороны – не обойтись без помощи фронта, с другой – фронту необходима помощь. И ее неоткуда взять. Самим приходится туго. Тревожное положение во всех тыловых районах, не говоря о Белоруссии, где до сих пор не прекращаются боевые действия, где на борьбу с партизанами брошены части из войсковых соединений. Мысли Хубе все чаще возвращались к этим боевым действиям, к тому обстоятельству, что и на территории подчиненного ему тылового района борьба становится все ожесточеннее. Почему они воюют, пытался понять Хубе. Все живое подчиняется силе, рассуждал он. Мышь замирает в когтях кошки. Удав лишь посмотрит на свою жертву, и та покорно ждет своей участи, даже не пытаясь убежать. Потому что и кошка, и удав – сила. Он, Хубе, тоже сила. Стоит во главе мощного карательного аппарата. Покорности тем не менее нет. Рушилась логика рассуждений. С каждым днем он отмечал, что водоворот сопротивления расширяется, захватывая все новые и новые силы. Откуда они берутся? Кто ими руководит? Что движет людьми? Наступит ли конец налетам, засадам, нападениям? Вопросы росли снежным комом, рухнувшей с гор лавиной, выстраивались бесконечно длинным рядом. Ответов не было. Как не было уверенности и в том, что завтра, сегодня, сейчас не откроются новые неожиданности типа обнаруженного под боком у Лиховской комендатуры госпиталя русских или чего-то другого, чего и не предположить.