Текст книги "Аппарат"

Автор книги: Виктор Прибытков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Так уж получилось, что Черненко, не отказываясь – то ли из деликатности, то ли из боязни обидеть, ни кого не прогнал и стал обладать группой помощников из шести человек!

Такого не было ни при одном его предшественнике. Правда, вскоре, после ухода П. Лаптева назад в КГБ, помощников осталось пятеро… В полном соответствии со штатным расписанием.

Думаю, будет уместно, рассказывая о помощниках генеральных секретарей, вспомнить и об одном помощнике Горбачева – о Валерии Ивановиче Болдине.

Болдин работал с Михаилом Сергеевичем давно, со времен, когда тот стал рядовым секретарем ЦК КПСС. Пришел к нему с «сельского хозяйства», как и сам Михаил Сергеевич. Стал у него правой рукой – помощником номер один!

В дни августовского (1991 года) путча, вошедшего в историю под названием ГКЧП, занял позицию, совершенно противоположную позиции своего шефа. Вошел в число Комитета. Потом Лефортово – тюрьма КГБ, суд…

Тоже очень любопытная судьба. Не правда ли?..

Сегодня описываемые мной события все дальше и дальше уходят в историю. В тех кабинетах, где когда-то сидели «водители перышка», находятся совсем другие люди – тех разнес, разметал ветер перемен. Но иногда берешь в руки какую-нибудь статью, передовицу, очерк, текст выступления, начинаешь читать и тотчас восклицаешь: «Автор, я тебя знаю! Мне знакомо твое перо, твои обороты речи… Но что с тобой произошло? Твои выводы полная противоположность тому, что писал раньше. Ты шагаешь в ногу со временем? Ты стал радикальным, смелым, откровенным и резким? Я от всей души поздравляю тебя! Ты жив, „унесенный ветром“ демократии лишь потому, что в свое время прошел хорошую школу – школу аппарата, школу общего отдела ЦК…»

Глава 4
Дружба дружбой, а таблетки врозь…

С пожелтевшей за десятилетие газеты смотрит на меня из траурной рамки Черненко. Фотографию, когда готовили «похоронный номер», редакторы подобрали пятнадцатилетней давности – здесь будущий Генсек полон сил и энергии. Ретушью, естественно, лаборанты и художники подмолодили солидно: навели лоск и глянец, убрали морщины и родимые пятнышки. В общем – миф, он и есть – миф! Ничего общего с живым человеком… Как, впрочем, и слова, произносимые Горбачевым с трибуны в час прощания: «выдающийся партийный и государственный деятель», «самоотверженный борец за мир во всем мире» и так далее…

Сегодня, по прошествии минувших лет, эти слова режут мне слух точно так же, как и раньше – никакой Черненко не «выдающийся», никакой он не «самоотверженный», а самый простой человек, умевший грамотно трудиться на порученном участке.

Тысячи и сотни тысяч точно таких же как он людей, с их преданным отношением к работе, не выбивались в генсеки, а довольствовались должностями бухгалтеров, инженеров, служащих. В строго положенное время они уходили на пенсии, пользовались почетом и уважением в своем районе, городе, поселке, не претендовали на большее, оставляя в памяти людской добрые воспоминания…

О Черненко в народе, как и о коммунистической партии в целом, воспоминания в сегодняшние демократически-разгульные времена, скорее недобрые. В лучшем случае – вообще никакие! Это несправедливо – он же был живым человеком: спал, ел, слушал радио, читал газеты и книги, что-то любил, что-то ненавидел, ходил, перемещался в пространстве, работал, решал что-то там в партии, стал секретарем ЦК, определял политику, встречался с лидерами других держав, ездил к ним в гости, потом… вокруг него посуетились перед смертью! Что-то там ему дали! Чем-то наградили! Он помер! А его похоронили!..

Последние пять восклицательных знаков только и отложились в памяти современников. Мне как-то довелось услышать краем уха такой разговор в толпе – речь шла о моем шефе, только что назначенном на пост.

– Слышь, друг, я тебе так скажу: другой бы на его месте – отказался… Зачем такая головная боль на старости лет? Сидел бы лучше с внуками. Нянчился… Что, не так?

Я улыбнулся в тот момент, так как знал, что они весьма недалеки от истины. Когда Черненко вернулся домой с Пленума, где его избрали Генеральным секретарем, Анна Дмитриевна – супруга – встретила его буквально со слезами на глазах.

– Что ты наделал, Костя? Зачем согласился?

Тот тяжело опустился на стул в прихожей и, виновато глядя на жену, пробормотал:

– Так надо! Нет другого выхода…

На какой выход он намекал?

Подъем Черненко по ступеням власти прослеживается чрезвычайно легко (при этом за кадром остается его юность, комсомольская работа, служба в погранвойсках, работа в партийных органах Красноярска, Пензы, Молдавии задолго до приезда туда Брежнева, и в Молдавии при нем, и в Молдавии после его отъезда в Москву):

1964 год – Брежнев «смещает» со своего поста Хрущева. Вместе с собой в Кремль приводит другую команду. Комплектует ее из своих сподвижников. Среди них – сравнительно молодой человек – никому не известный Константин Черненко. Ему поручается самый «влиятельный» участок – Общий отдел ЦК. Ему поручается тот отдел АППАРАТА, в котором не просто готовятся те или иные решения, но, в силу «бюрократически-бумажной» специфики, появляется возможность управлять процессом ВЛИЯНИЯ: быстрое решение «нужных» и медленное решение «не нужных» Брежневу вопросов. Только от одного движения документов, их скорости перемещения в пространстве, зависит много, очень много в работе и управлении государством! Что-то пропихивается вперед, что-то ложится в долгий ящик…

На подобную должность, от которой зависит собственное существование самого АППАРАТА, ставят не всякого, а самого верного доверенного друга! Таким для Брежнева был один – Черненко. Хранитель, своего рода, партии! Ее секретов!

Эта неординарная роль Черненко оказалась подмеченной многими – вот как, например, рассказывает о ней личный охранник Брежнева – генерал-майор КГБ СССР Владимир Тимофеевич Медведев:

«Одним из близких людей и соратников Брежнева являлся Константин Устинович Черненко. Они работали вместе в Молдавии, и с тех пор Черненко сопровождал его до конца жизни… Я застал его еще в ту пору, когда он заведовал Общим отделом… Обращаясь ко многим на «ты», Брежнев, тем не менее, называл соратников по имени-отчеству, к Черненко же всегда при всех: „Костя, ты…“

Черненко свое дело знал и успевал переваривать огромный объем информации, отличался трудолюбием, добросовестностью, исполнительностью».

Но вернемся к «лестнице»: подъем вверх продолжается!

1976 год – за отличную подготовку и проведение XXV съезда партии (вся организация съезда на Общем отделе, возглавляемом Черненко), он избирается секретарем ЦК и награждается Звездой Героя соцтруда. При этом остается, как и раньше, заведующим «стратегическим» – Общим отделом!

Вообще, пока Брежнев будет у руля, Черненко непременно будет у руководства Общим отделом. Никто даже не мог помыслить, чтобы этот отдел возглавил кто-то иной – не столь близкий и преданный Брежневу человек. Только Черненко! В этом, кстати, мудрость Брежнева, которого иногда недооценивают, пытаются представить чуть не выжившим из ума стариком. Где это было нужно, он был хорошим стратегом и тактиком: Черненко знал многие партийные тайны и не было никакого смысла увеличивать число людей, к ним допущенных. Черненко – не раз мог убедиться Брежнев и его окружение – вполне предан, умеет держать язык за зубами и не способен на предательство…

Вообще, из его – Брежнева команды – на предательство не способен никто. Так он их воспитал! Так вскормил в духе преданности…

Достойна упоминания охота в подмосковном Завидове, куда, в знак особого расположения, Леонид Ильич приглашал с собой лишь людей очень близких… Каждый понимал – приглашение на охоту как знак особого доверия. Болея, дряхлея, люди не могли отказаться от благорасположения генерального, а открыть свое недомогание не хотели.

В квартире Черненко раздавался телефонный звонок. К телефону подходила жена. Звонили от Брежнева, кажется, кто-то из охраны, передавали приглашение на охоту.

– Вы знаете, – отвечала Анна Дмитриевна, – Константин Устинович плохо себя чувствует. Вы как-то скажите Леониду Ильичу…

Но услышав, с кем говорит супруга, трубку брал сам Черненко и вмешивался:

– Да, чувствую себя неважно. Но вы про это не говорите Леониду Ильичу. Скажите, что допоздна работал, очень устал…

Просьбу передавали в точности – в этом не приходилось сомневаться. Но Брежневу был нужен Черненко. Нужен даже для совместного отдыха. Без него ему было скучно…

Следующий звонок от самого Брежнева – минуя помощников – раздавался не прямо с утра, а чуть позже, похоже, с телефонного аппарата в несущейся в Завидово машине:

– Костя, бросай работу. Тебе надо отдохнуть. Приезжай, жду!

«Косте» ничего не оставалось делать, как вставать и ехать.

Частенько он возвращался с этих охот простуженный и с температурой. Но отказываться от подобных предложений было не в его правилах.

Я, конечно, на эти охоты не ездил. Нечего на них помощникам делать. Там для охраны работы вдоволь. Но трофеев вкушать удавалось не раз…

Воскресный вечер. Звонок в дверь моей квартиры. На пороге офицер фельдсвязи, но только не с привычным кожаным портфельчиком в руках, а с объемистым бумажным свертком.

– Вам от Черненко… – загадочно говорит посыльный и передает довольно тяжелую поклажу.

Беру сверток. Вношу на кухню. Разворачиваю… В пакете шикарный кусок свежей кабанятины (или лосятины – как повезло в этот раз охотникам)…

Тотчас ставится на огонь сковорода, готовятся приправы. Ах, пальчики оближешь!

– Ну как мясо? – пряча от меня довольный взгляд спрашивает утром Черненко. – Сам подбил… Здоровая животина была!

– Вы знаете, Константин Устинович… – признаюсь я ему, – пулю в куске обнаружил.

– Я ж тебе говорю, что сам подбил, – смеется Черненко. – Вот тебе и свидетельство…

Сегодня многие журналисты вдоволь поиздевались над этими охотами – мол, вот до чего дошли в подхалимстве, больной, с температурой, а с начальством едет, отказать не может… Думаю, что в этом современные «судьи» ошибаются. Черненко тоже любил побродить по лесу с ружьишком в руках. Почему с Брежневым, а не с кем-нибудь другим? Ну, извините, товарищей не выбирают…

Что же касается обвинений в «подхалимстве», то полагаю, что тут нет особого смысла пускаться в долгие пояснения. Вспомните, дорогие читатели, свою жизнь – вы отказывались от веселого пикничка, если вас приглашало начальство? А?

То-то и оно!

Они – верхние эшелоны власти, представители партийного АППАРАТА – абсолютно живые люди, со своими слабостями и пристрастиями, были сделаны из того же самого теста…

Снова служебная лестница!

1978 – Черненко кандидат в члены Политбюро, оставаясь при этом заведующим тем же самым Общим отделом!

1979 – член Политбюро. Общий отдел – при нем! Никуда не девается! Черненко был единственным членом Политбюро, который продолжал заведовать отделом! Это «заведование» дает ему особый статут – он может, не просто по-приятельски, а и по делу входить, звонить напрямую, минуя помощников и секретарей, обращаться к Генсеку в любое время дня и ночи. Подобной привилегией обладали далеко не все секретари ЦК.

И снова свидетельство Медведева – он в этот период был неотлучно при Леониде Ильиче и заметил многое из жизни моего шефа, что прошло мимо моих глаз и ушей. Не прибегнуть к его помощи, в данном случае, мне кажется, будет неправильно – мы потеряем из образа Черненко тот штрих, без которого его портрет окажется неполным.

«Я не могу никого из этих людей, – говорит Медведев об окружении Брежнева, – назвать товарищами. На таком уровне товарищей не бывает. Товарищи по партии – да, то есть коллеги, соратники. Позволю себе утверждать: Брежнев в людях разбирался достаточно хорошо. Во всяком случае, никто его не предал, как это было до него с Хрущевым и после него с Горбачевым. И в рамках той системы подбора и назначения руководителей, которая существовала, повторяю, задолго до него, кадры подбирались сильные, люди были незаурядные…»

При Андропове Черненко оставил Общий отдел. Думается, это произошло по инициативе Андропова. Что подразумевалось под этим перемещением, известно лишь Кремлевской стене, где неподалеку друг от друга покоятся оба Генеральных секретаря. С подчиненными эта тема тогда не обсуждалась. Но мне от Константина Устиновича стало известно, что покинул он этот пост без особого удовольствия.

Деваться было некуда – второй человек в партии уже не мог совмещать свои обязанности с ведением делопроизводства.

Наступает февраль 1983-го! Пленум! Генеральный секретарь!

– Что ты наделал, Костя? Зачем согласился? – спросила Анна Дмитриевна своего супруга, сразу же как он вернулся из Кремля.

– Так надо! – отчего-то потупив взор безрадостно отвечает супруг. – Нет другого выхода… – говорит он и тяжело опускается на стул в прихожей.

О чем он думает в этот момент? О том, что он – «последний из могикан»? Почти последний! Есть еще двое из «шестерки»! Громыко да Устинов – все что осталось от мощной касты, долго не подпускавшей к себе близко, и по этой причине загодя не готовившей себе замены. На что они надеялись? На то, что вшестером смогут протянуть долго! На то, что время есть и есть возможность лучше приглядеться к молодняку! Выбрать из них самого достойного! С хорошими данными, верностью идеалам…

«Великолепная шестерка» – Брежнев, Суслов, Громыко, Устинов, Андропов и Черненко. Шесть мраморных слоников на кремлевской полочке. Вернее, не слоников, а маленьких мамонтов…

Все они – люди почтенного возраста! Самый молодой – Андропов – в 1982 году ему исполнилось 68 лет! Остальным больше. Стало быть, ему и принимать бразды правления, давая дожить старикам. Ему и подбирать преемника! Растить, пестовать, медленно вводить в курс дела…

Все идет по заранее намеченному плану (почти завещанию) – в 1982 году умирает главный идеолог – Суслов. «Шестерка» не расширяется за счет новичков. Место покойного занимает Андропов!

Новая смерть – Генерального секретаря Брежнева. Их остается четверо, но – Генеральным становится самый молодой, Андропов. Он молод, успеет подготовить надежную замену. А трое оставшихся – Черненко, Устинов, Громыко – его надежная опора и поддержка.

В расчеты вкралась ошибка судьбы! Никто не полагал, что «самый молодой» не протянет и года. Трое старцев, при так и не подготовленной замене, остались у самовольно покачивавшегося руля огромного государства.

«Ну кто мог подумать, что самый молодой не протянет больше года?!» – видимо, не раз в сердцах восклицали они. – «Ты, Константин, второй – тебе и карты в руки!» – видимо, решили министр обороны Устинов и министр иностранных дел Громыко. – «Мы поддержим! Решайся! Время есть. Что-нибудь придумаем…»

– Так надо! – сказал Черненко жене в тот день Пленума. – Нет другого выхода…

И выхода, похоже, в самом деле не было – не было готового молодого претендента! Нормального, надежного, стопроцентно преданного идее коммунизма. За год его предстояло подготовить. Из кого?

В Москве есть Гришин… Из Ленинграда – Романов… Со Ставрополя – Горбачев, очень активен в ЦК, но к нему надо еще приглядеться… Из Томска Лигачев прибыл… Интереснейшая персона! Есть и старики, и молодые: Алиев, Воротников, Соломенцев, Тихонов, Щербицкий, Демичев, Долгих, Пономарев, Чебриков, Шеварднадзе, Зимянин, Капитонов, Рыжков – а выбирать не из кого…

Но кто в тот момент мог полагать, что двоим из «ветеранской троицы» не протянуть больше года. На похоронах Черненко был лишь Громыко. Устинов умер чуть раньше Черненко…

А в АППАРАТЕ после смерти Андропова свара начиналась изрядная. Пока она еще не столь заметна – сильная роль «троих мамонтов»! Пока свара не выплеснулась в кознях, интригах и страстишках. Но она уже ощутима…

Похоже, создаются подпольные группировочки и коалиции. Рвущиеся к власти осторожно пробуют ногой почву для грядущего наступления… А главная драка, думается, впереди!

– Так надо… – сказал Черненко, вернувшись с Пленума и добавил: – Нет другого выхода…

Он был прав, хотя и знал, что пробудет на этом посту совсем недолго. Здоровье не то… Слабые легкие, одышка, часто приходится болеть… – не выезжал бы в свое время на эти дурацкие морозные охоты, уносящие здоровье не по минутам, а по месяцам, может быть, годам, – все было бы совсем иначе. Не прогрессировала бы с такой быстротой астма! Но отказываться было нельзя – дело не только в возможном неудовольствии шефа, не в боязни потерять кресло… А в чем? Может, в том, что нравилось быть в гуще событий? Страшно было выпасть на обочину? Уйти на пенсию? А разве САМ БРЕЖНЕВ не мог нарушить традицию и уйти вовремя? Нет, не мог! Это нарушение законов АППАРАТА…

Они должны были быть вместе до самого конца, помогая и поддерживая друг друга. Зная друг о друге все: и слабые места и сильные стороны…

Однажды Леонид Ильич завел разговор о том, что у него очень плохой сон, на что Черненко ответил своей обычной фразой:

«Все хорошо, все хорошо…»

Брежнев повторил: «Уснуть ночью никак не могу!»

Черненко, к тому времени принимавший сам большие дозы снотворного, снова ответил, будто не слышал или не понимал:

«Все хорошо».

Брежнев вскипел, выругался, и громко крикнул:

– Что ж тут хорошего? Я спать не могу, а ты – «все хорошо»!

Черненко словно очнулся:

– A-а, это нехорошо!

После этого Черненко непременно делился с Брежневым снотворным. Дело в том, что Брежневу давали разные таблетки и они ему помогали мало. Для усиления эффекта опытные «специалисты» посоветовали запивать таблетки и порошки «Зубровкой». Брежнев посоветовался с Чазовым. Тот ответил, что спиртное и в самом деле усиливает снотворный эффект, но посоветовал не злоупотреблять. И даже эта композиция помогала плохо. Тогда, видя бесполезность всех этих патентованных «нозепамов» и «ноксиронов», лечащий врач начал давать генсеку «пустышки» – внешне похожие, но совершенно безвредные таблетки. Что так не спит, что так – все едино…

Тот почуял неладное и начал облагать данью товарищей. А ты что пьешь от бессонницы? А ты?

Своими лекарствами с Брежневым делились все – Черненко не исключение. То же давал, может, больше других.

Все эти злоупотребления со снотворными, прием больших доз лекарств, не могли пройти незаметно для здоровья соратников – это должно было рано или поздно сыграть свою пагубную роль. Они, конечно же, влияли на память, способствовали развитию склеротических явлений.

Как-то раз, после того как Брежнев и Черненко долго в кабинете обсуждали план мероприятий, потребовалось основательное вмешательство помощников. Черненко утверждал, что они назначили с генсеком однвремя для совещания, а Брежнев называл совсем другое.

Кого подвела память, было совершенно непонятно. Пришлось обращаться за помощью к присутствовавшей при той беседе референту – Галине Дорошиной. Стенографически-точные записи назвали правильное время – оно оказалось совсем иным, третьим, не соответствовавшим ни первому, ни второму варианту…

Лекарства губили их, но они не могли от них отказаться. Этому пристрастию, как ни странно, всемерно потакала медицина. Не могу не рассказать об одном случае, произведшем на меня самое тягостное впечатление.

Был четверг – день, когда обязательно проходили заседания Политбюро. Я с утра решил заскочить на дачу, чтобы познакомить Константина Устиновича с поступившими за минувшие сутки документами. Как всегда, по привычке, начинаю подход от охранников. Захожу к ним в комнату и беседую с Володей Маркиным.

– Как дед?

– Знаешь, что-то не пойму… – отвечает мне Володя.

– Сегодня Политбюро. Поедет или нет?

– Думаю, нет… Он себя очень неважно чувствует.

– С Чазовым только что встречался, – делюсь информацией я. – Говорит, все нормально…

– Иди сам, – говорит Володя.

С папкой под мышкой приближаюсь к кабинету. Черненко сидит за столом. Это он и одновременно – не он! Вид невменяемого человека! Самое интересное – он смотрит в мою сторону, но каким-то совершенно отсутствующим взглядом. Я начинаю привычный доклад… Реакция странная – вроде он все понимает, но ничего не говорит… Что делать? Выговариваюсь до конца. Реакция нулевая!

– Тут, Константин Устинович, вам две записочки отправлены. Надо бы подписать…

Черненко вполне осмысленно берет в руку фломастер и… совершенно не соразмеряя движения размашисто чертит хаотично-ломаные линии. Видимо, это надо воспринимать как подписи…

Прощаюсь, выхожу из кабинета, не получив никаких указаний и ответа на вопрос: едет он на заседание или не едет? Похоже, не едет…

Чуть позже до меня доходит, что виной всему – лекарства. Те самые транквилизаторы, без которых он не мог уснуть, а потом не смог вовремя проснуться. Я ж говорил со спящим человеком! С сомнамбулой… Вот и Володя Маркин не мог взять в толк, что происходит с шефом… А другой Володя – Медведев – охранник Брежнева, пытался привести в чувство своего подопечного…

И все же старики не могли жить друг без друга – им нужен был совет. Как-то в квартиру Черненко позвонил Брежнев. Звонил, видимо, из машины, так как в этот день был на охоте и еще в Москву не возвращался.

– Слушай, Костя, у меня предстоит разговор с Мазуровым. Об отставке… Как лучше – пригласить к себе или..?

Брежнева беспокоило, что Мазуров – человек немолодой, но еще энергичный, вдруг откажется уходить. Это могло повлечь некоторые сложности.

– Ты побеседуй с Кириллом Трофимовичем с глазу на глаз. Чтоб об этом никто не знал. Вроде он сам пришел к этому выводу… Лучше, если прямо перед пленумом? А-а?..

Все прошло гладко. Мазуров на этом пленуме попросил освободить его от работы.

Подобный уход «по совету» в АППАРАТЕ весьма поощрялся. Он подразумевал дальнейшую, весьма не пыльную, работу.

Например, чрезвычайным и полномочным послом за рубежом или в инспекционной группе Министерства обороны, полной всяческих благ, льгот и привилегий…

А в 1978 году, когда старики еще не были стариками, я однажды и весьма неожиданно для себя, оказался «зажатым» одновременно меж трех генеральных секретарей партии – реального Брежнева, будущего Черненко и совсем отдаленного Горбачева. Если бы я тогда – в течение сравнительно небольшого отрезка времени – оказался чуть менее расторопным, все сложилось бы по-иному в «до ме Облонских»…

Накануне пленумов приходилось засиживаться в общем отделе допоздна. Много не решенных «пустячков». Звонок от шефа.

– Слушаю, Константин Устинович…

– Виктор, ты сможешь быстро найти Горбачева? Леонид Ильич ждет. Я должен идти с ним и представлять…

– Постараюсь…

Из сказанного мне понятно – Горбачева со Ставрополья, наверное, хотят утвердить секретарем ЦК, взамен недавно умершего Кулакова. Видимо, решение пришло неожиданно и Черненко получил приказ «представить» претендента «пред светлые очи».

Где его искать? Обычно секретари останавливались в гостинице, что на Арбате в Плотниковом переулке. Звоню туда:

– Горбачева Михаила Сергеевича можно попросить к телефону?

– В город вышел, – отвечает дежурный. – Куда пошел, не сказал…

– Пусть сразу звонит, как появится, – говорю я в трубку. – Черненко или мне…

Проходит 15 или 20 минут. Взрывается в очередной раз телефон шефа:

– Ты нашел Горбачева? – голос Черненко сочится недовольством.

– В гостинице нет. Ищу…

– Плохо ищешь…

Снова звоню в гостиницу. Горбачев не появлялся. Обзваниваю несколько отделов ЦК: сельскохозяйственный, организационный, пропаганды…

– Нет.

– Не был…

– Не появлялся!

Звоню Черненко.

– Нет его нигде, Константин Устинович…

В ответ слышу раздраженное ворчание:

– Зайди!

Захожу. Сидит туча-тучей.

– Где твой Горбачев?

– К сожалению, Константин Устинович, не могу яайти…

– Все проверил? У тебя больше нет каналов?.. Так! Если за 30 минут не найдешь, то… то у нас есть и другие кандидатуры на секретарство! Вот!

Бегом возвращаюсь в кабинет. Хватаю аппарат ВЧ. Звоню в Ставрополь – там вторым секретарем крайкома у Горбачева работает мой старый приятель по комсомолу:

– Привет, Виктор! Как дела? Давно не виделись… Слушай, есть просьба! Говорить некогда! Где найти твоего шефа в Москве? Дай все телефоны, какие можешь…

Тот смеется:

– Много не нужно. Дам один, но стопроцентный… – диктует быстро, по памяти, я едва успеваю записать эти несчастные семь цифирок.

Кидаю на место трубку, хватаюсь за обычный городской, накручиваю номер, сообщенный знакомым.

– Алло?

– Здравстуйте, – отвечает мне женский голос.

– Можно попросить Михаила Сергеевича?

– Минуту… – пауза продолжается несколько секунд, трубку берет мужчина.

Это не Горбачев. Голос принадлежит другому моему знакомому – Марату Васильевичу – хорошему приятелю Горбачева, он подзывает его.

– Михаил Сергеевич, срочно приезжайте к Черненко. Очень важное дело…

Снова звонок от Константина Устиновича.

– Нашел?

– Нашел. Сейчас будет. Из-за стола поднял…

– Из-за стола? – не понял Черненко. – Он что..? Того этого? Вести-то его к Брежневу можно?

– Не знаю, – сказал я. – По голосу вроде ничего…

Так Горбачев, не без моих забот, стал секретарем ЦК. Кто знает, поищи я его чуть дольше, не догадайся позвонить на Ставрополье Виктору, и стал бы секретарем ЦК КПСС совсем другой человек…

А когда я перед уходом домой заглянул в приемную Черненко, секретарь – Зинаида Ивановна хитро посмотрела на меня и с укором сказала:

– Вы чего ж, Виктор Васильевич, Горбачева такого веселенького нашли? Наверное, долго искали?

– В чем дело, Зинаида Ивановна?

Но она понимающе улыбнулась и ничего мне не ответила.