Текст книги "Аппарат"

Автор книги: Виктор Прибытков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Об авторе

Автор книги – Виктор Прибытков – 390 дней (с момента назначения Черненко на пост Генсека и до дня его смерти) исполнял обязанности помощника Генерального секретаря ЦК КПСС. Девять лет до этого вместе со своим шефом совершал подъем по ступеням иерархической лестницы ЦК КПСС. Ему довелось готовить многие партийные документы, присутствовать на заседаниях Политбюро и Секретариата ЦК, разбирать тайные архивы вождей, осуществлять подготовку и участвовать во многих официальных (и неофициальных) зарубежных турне коммунистических лидеров страны.

Виктор Прибытков как никто иной знал жизнь лидеров Советского государства, воочию видел, как готовятся те или иные решения партийного аппарата, какую реакцию они вызывали у сторонников и противников той или иной инициативы.

Пройдя строгую школу штабной работы – «водителей перышка», как частенько в шутку называли сами себя сотрудники дома на Старой площади, Виктор Прибытков, в течение долгих десяти лет не спешил поделиться своими знаниями с читателем.

У этого решения много причин, о которых внимательный читатель самостоятельно может узнать из книги. Но одно из них – желание сохранить тайну – похоже, потеряло былой смысл.

Достойна преждевременного упоминания (о ней подробно рассказывается в книге дальше) лишь одна весьма забавная история: будь в один прекрасный день В. Прибытков чуть менее расторопным, чуть менее исполнительным – никогда бы Михаилу Горбачеву не удалось стать лидером в партии, а, значит, впоследствии Президентом СССР. Всего лишь ничтожные

десять минут 1978 года определяли последующую судьбу огромной державы и могли повернуть ход всемирной истории по совершенно иному пути…

Несколько позднее, когда Михаил Сергеевич все еще был рядовым секретарем ЦК, а Генеральным – Константин Черненко, будущий Президент СССР принялся за создание персонального «трона» – начал создавать многочисленную личную охрану, без ведома менять направление своей работы, совершать много малопонятных для непосвященного, но на самом деле четко выверенных и хорошо просчитанных, секретных ходов, а его супруга – Раиса Максимовна при этом интенсивно готовилась к непривычной для провинциальной дамы роли первой леди…

По долгу службы Виктор Прибытков должен был знать многое о повседневной жизни партийных руководителей низшего звена – уровня обкома, крайкома, горкома, которым (по прошествии времени) только еще предстояло сыграть свою роль в истории государства.

Но сбор информации шел не только по направлению снизу вверх: от низовых звеньев – в ЦК. «Великолепная шестерка» – Брежнев, Суслов, Громыко, Андропов, Устинов, Черненко – шесть высших руководителей партии и государства, будто сго

ворившись между собой на тайном совете, никого близко не подпускали к «трону». Ведь вторым эшелоном шли: Романов, Гришин, Кириленко, Соломенцев, Горбачев… Ельцин же не усматривался даже в самом отдаленном проекте. Так вот они – эти шестеро «из высшей касты», по вполне понятным причинам, тоже хотели знать друг о друге как можно больше.

«Придворная жизнь» не позволяла отказываться от выполнения казалось бы странных заданий – по «велению свыше» Виктору Прибыткову приходилось с головой окунаться в спортивную жизнь и становиться еще более фанатичным, чем он был на самом деле, болельщиком «Спартака», превращаться в завзятого театрала, гоняться по «Острову Свободы», как в настоящем детективе (в потемках, при выключенных фарах), за лидером кубинской революции Фиделем Кастро…

Много чего любопытного случалось в жизни Виктора Васильевича Прибыткова за долгие годы работы в Кремле и на Старой площади.

Личные контакты со многими лицами из высшего руководства КПСС, обязательное участие во встречах с лидерами зарубежных держав, деловые и товарищеские отношения с помощниками, референтами, секретарями, охраной партийных лидеров позволили автору скрупулезно точно и чрезвычайно живо описать загадочную жизнь верхнего эшелона партийной власти, при этом, естественно, уделяя большое внимание человеку, с которым работал долгие годы – Константину Черненко.

Парижская «Монд» в номере от 21 марта 1984 года писала об авторе этой книги, преждевременно суля ему весьма высокий пост в ЦК КПСС где-нибудь в 86-м или 88-м годах:

«…Новый деятель появился в кильватере Черненко сразу после избрания на пост Генерального секретаря… Речь идет о В. Прибыткове, который в качестве «помощника» присутствовал при встречах с Бушем, Моруа, Колем и другими… Сегодня В. Прибытков является уже депутатом Верховного Совета… Судя по всему на этом дело не остановится. Он может рассчитывать войти в состав ЦК на следующем съезде партии через два года, а возможно даже и на более высокие посты. Разве сам Черненко не занимал 20 лет назад весьма схожий пост при своем патроне – Л. И. Брежневе?..»

Сбыться этому преждевременному пророчеству Мишеля Татю – корреспондента французской газеты – не удалось. История, не посоветовавшись с ним, направилась совершенно иным путем. Но тем интереснее и любопытнее «свидетельские показания» одного, далеко не рядового, ее творца, которые, вне всякого сомнения, заслуживают пристального читательского внимания.

Автор выражает искреннюю признательность фирме «Maximum Ltd.» (Москва) за предоставленную программу «UniSpell», которая существенно упростила процесс работы над рукописью.

Глава 1
Начало конца. Смерть Черненко

Начало марта 1985 года «заполнено» для меня сплошным вакуумом. Мне никто не звонит. Я никому не нужен. И звонить самому, за исключением врачей да охраны, некому…

Это означало, что меня списали со счетов. Но, оказалось, чуть раньше времени. Я еще потребовался…

Тишина взорвалась неожиданно. В воскресный день – десятого марта, около одиннадцати часов вечера…

Голос Жени Калгана – дежурного из приемной Генерального секретаря ЦК КПСС был чрезвычайно встревоженным.

– Виктор Васильевич, – сказал он без обычного в таких случаях приветствия. – Вам надо срочно приехать в Кремль!

– Да, конечно. Что-то случилось?

– Автомобиль выслан, – сказал он с непривычной для него сухостью в голосе, так и не ответив на мой вопрос. – Вас ждут…

Я сразу обо всем догадался. Честно говоря, все минувшие с того момента дни, как я в последний раз посетил Кунцевскую центральную клиническую больницу (ЦКБ), именуемую в народе «Кремлевкой», я ждал нечто подобного. Состояние здоровья моего непосредственного начальника – Генерального секретаря ЦК КПСС, лидера Советского Союза – Константина Черненко было абсолютно безнадежным.

Перед глазами возник «люксовый» отсек больницы. Та самая палата, где около года назад столь же медленной и мучительной смертью умирал предшественник Черненко – тоже Генеральный секретарь партии, в прошлом Председатель могучего КГБ – Юрий Андропов.

В палате, кажется, все осталось как при прежнем владельце. Те же шторы, светильники, мебель, телевизор… Разве что кровать другая… Не та, на которой умер Андропов. А, может быть, та же самая…

Лицо Черненко бесцветно сливалось с подушкой. Его знакомая многим телезрителям седая шевелюра казалась желтовато-серой. Едва я возник в дверях, глаза Черненко чуть оживились и тотчас, не в силах сосредоточиться, снова потеряли блеск. Рука, бессильно лежавшая поверх одеяла, была холодной и вялой. Но он все же попытался приветствовать меня.

За несколько дней до этого сил в Черненко было несколько больше: голос в телефонной трубке, хотя и с большими, присущими астматикам паузами, задержками дыхания, хрипотцой, был узнаваем.

– Как там, на воле, Виктор?

– Все в порядке, Константин Устинович. Приеду, расскажу, если разрешите…

И приезжал, и докладывал: о материалах Секретариата, Политбюро, показывал последние шифротелеграммы ГРУ, КГБ, МИДа. Старался не спрашивать о самочувствии и тем более не выражал сочувствия – он этого не любил. В конце бесед речь обязательно заходила о хоккее или футболе. Здесь была «одна, но пламенная страсть».

Служебная «Чайка» несла меня на северо-западную окраину столицы. Для нее – со специальными правительственными номерами, сопровождаемой командами по милицейским и рациям КГБ – всюду по трассе был только «зеленый свет». Самый главный человек в стране ждал своего ближайшего помощника.

Сегодня совсем другая «Волга», прорезая огнями ярких фар ночную непогодь, столь же торопливо мчится в Кремль.

Узкий проезд Боровицких ворот. Привычный кивок, еще ничего не знающего, а потому совершенно спокойного, обыденно бдительного дежурного охранника.

Машина, не сбавляя хода, преодолевает крутой подъем, со скрежетом шин сворачивает налево, проскакивает как всегда чистую,

словно вымытую с мылом, площадь и замирает у «крылечка».

Сколько раз я брался за полированную бронзовую ручку этой двери? Ровно столько, сколько ходил на заседания Политбюро… Не сосчитать…

Фойе, коридор, лестница, лифт, другой коридор… Иду и ничего не замечаю. Перед глазами одна картина сменяет другую. Словно кадрики старого потертого фильма… Их не просишь, а они совершенно невольно, самостоятельно всплывают из глубин подсознания… Иначе, наверное, и быть не может. Все часы после этого звонка в моей квартире незаметно начали отсчитывать секунды и минуты другой эпохи. Но об этом никто еще не знает, кроме тех, кто меня вызвал в Кремль в столь неурочный час. А воспоминания обращаются не в будущее, они обращаются в прошлое. Недалекое прошлое, которое послужило «началом конца»…

Первая сцена – упрек самому себе: Черненко «втягивают» в предвыборную кампанию. Ему трудно, тяжело, болезнь поглощает его немощное существо, отнимает последние силы, но, видимо, кому-то очень нужно, чтобы Черненко участвовал в этом парадно-праздничном шоу именно в таком виде. Генсек еле стоит на ногах: вялые движения рук, отсутствующий взгляд…

Нет, это более поздние воспоминания. Нужно копнуть глубже. Вот, то что надо – самое начало его недуга!

Картина вторая… Начиналась болезнь странно. Очень странно. Я, пожалуй, один из немногих, кто присутствовал при первых ее «проявлениях»…

Восемьдесят третий год. Со дня смерти Брежнева прошло всего несколько месяцев. На посту Генерального – Юрий Андропов. Константин Устинович, по строгому партийному табелю о рангах – второй человек в партии. Он направляется в Крым. С ним вместе – жена Анна Дмитриевна, сын Владимир со своей супругой, внук Костя. Маленькому Косте Черненко, названному в честь деда, лишь два с половиной года. Берет с собой и меня. У меня командировка подобного рода первая. Раньше Черненко помощников «в отпуск» не брал…

Никаких иллюзий не питаю – предстоит однообразная нудная работа: читка и обработка оперативной информации, всяких там шифровок, ежедневные доклады… Где-то невдалеке будет шуметь море, в котором, если повезет, разок-другой искупнусь…

У шефа начинается обычная курортная жизнь. У генеральных секретарей «пляжный распорядок» не слишком отличается от простых людей. Черненко весь день на море. Купается, загорает и… во всю ворчит на своего охранника – Владимира Семеновича Маркина.

– Ты чего, Володька, все около меня крутишься? Я ж лучше тебя плаваю… – подначивает он Маркина. – Я ж с енисейской закалкой… Это знаешь какая река?

– Знаю, знаю… – добродушно ворчит Маркин, но продолжает «наступать на пятки».

Черненко снова идет к воде, плывет на спине, невзирая на запретные буйки уходит далеко в море. А Маркин знай «гнет свою линию» – по-прежнему в двух-трех метрах… Не покидает. Препирались они так, препирались, вылезли из воды и уселись на песке. Рядышком сидят. Разница в годах большая, а выглядит Черненко неплохо. Все ж 72 года. Возраст приличный, но, видимо, влажный морской воздух на пользу. Даже про астму бронхиальную, что его давно мучает, забывать стал.

В трех или четырех километрах от этой дачи, располагается другой правительственный санаторий, рангом пониже. Там отдыхает В. В. Федорчук – недавний Председатель КГБ Украины, после Андропова ставший Председателем КГБ СССР, потом назначается министром внутренних дел и носит чин генерала армии.

Ни в одной из упомянутых служб подчиненные его не любили. Больше того – боялись: из-за жестокого необузданного нрава, солдафонства, прямолинейности и приверженности к необъяснимым запретам, как-то: не иметь милиционерам в личном владении садово-огородных участков и автомобилей…

Но в данном случае – на черноморском берегу – он не занимается ведомственным указотворчеством, а коротает время за рыбной ловлей. Сам ловит ставриду, сам солит и сам коптит…

Именно Федорчук и появляется в один прекрасный летний вечер в резиденции Генерального секретаря с увесистым пакетом рыбы из собственного улова. В принципе, в этом визите не было ничего необычного – Федорчук и Черненко давно знали друг друга.

Ставрида была на удивленье хороша. Свежая, жирная, чуть солоноватая. Под свежую отварную картошечку просто объедение.

Угощалась черноморским деликатесом вся семья. Анне Дмитриевне рыба очень понравилась. По ее признанию, трудно было оторваться.

А ночью с Константином Устиновичем плохо. Боли в животе. Рвота. Сильное отравление. В крайне тяжелом состоянии его срочно переправляют в Москву. Так спешно, что даже я – ближайший помощник – узнаю об этом лишь утром.

Что произошло? Говорят, вроде рыба оказалась не слишком свежей…

Ну и дела! Все члены семьи живы и здоровы. У Анны Дмитриевны ни малейших признаков недомогания. А Константин Устинович в кремлевской реанимации. Просто удивительная ставрида «точечного бомбометания»!

– Что с ним произошло? – спрашиваю я сразу же по возвращении в столицу у самого главного медика страны – академика Евгения Ивановича Чазова.

Тот отчего-то прячет взгляд, уводит глаза в сторону. С трудом выуживаю у него признание:

– Вирусная инфекция…

– ?!

Внятного, вразумительного ответа я так и не услышал. Что ж, медицине виднее. На то она и медицина. Но идет время, а состояние Черненко почти не улучшается. Или улучшается, но очень медленно – оно не такое, как было до Крыма.

Проходит время… Умирает первый человек в партии и в государстве – Юрий Владимирович Андропов, мой шеф становится Генеральным секретарем партии. То есть для правительственной медицины – объект № 1.

Снова дела позволили Черненко выкроить некоторое время для отдыха. Да и товарищи по Политбюро советуют. Медики рекомендуют…

Вызывает меня Черненко и говорит:

– Ты, Виктор, не устал? Пора отдохнуть. Собирайся, едем в «Сосновый бор» – Чазов с Горбачевым очень рекомендуют. Горный воздух! Очень чистый… Приготовь вот что… Хотя, там все есть: бумага, карандаши, ручки… Я хочу тебе кое-что подиктовать, а ты запишешь…

Идея надиктовать какие-то воспоминания из собственной жизни зрела у Черненко давно, но он все время оттягивал начало работы – дела в Москве не позволяли. Вот во время отдыха, когда Москва с ее немыслимой суетой далеко и не надо каждый день проводить совещания и участвовать в них, совсем другое дело. Но я отреагировал не на слова, касающиеся предстоящей работы…

– Константин Устинович, – как-то потерянно спросил я, зная о его астме. – Высокогорье… Свыше тысячи метров над уровнем моря…

– Хороший курорт, – довольно улыбнулся Черненко. – Евгений Иванович и Михаил взахлеб расхваливают… Ничего, поедем!

Поехали… В «Сосновом бору» Черненко смог пробыть лишь 10 дней. Ни разу не выходил из помещения. Даже по комнатам начал передвигаться с трудом. Дилетантскому, с медицинской точки зрения, взгляду было видно, что каждый день «отдыха» в этом курортном местечке дается ему с огромным трудом и напряжением всех сил.

Главный врач страны – Евгений Чазов и его помощник Чечулин прибыли лишь тогда, когда их проинформировали, что снова срочно нужна «каталка».

– Будем смотреть… – неопределенно произнес Чазов после осмотра больного, читая в моих глазах немой вопрос. – Надо менять курорт…

– Почему, Евгений Иванович, вы его направили сюда? Ведь сами рекомендовали… – совершенно конкретно спросил я светило отечественной медицины.

Тот смутился и снова отвел глаза в сторону. Ничего не ответил.

Кто знает – может, просто привычка у него такая была… Судить не берусь, даже по прошествии минувших лет.

Сразу после высокогорного курорта Черненко спешно перевозят в Подмосковье, на бывшую дачу Брежнева – «Завидово». Там продолжается интенсивное лечение. Вскоре ему становится несколько лучше. Он понемногу начинает ходить. С трудом, но говорит. Частыми становятся приступы астмы, которые раньше были редкостью. Все время покашливает, в груди слышны хрипы…

До неминуемой смерти остается несколько месяцев. Здоровье подорвано окончательно.

Как тут прогнать нехорошие мысли? Скажу больше – подозрения! Не знаю… Я, например, не мог избавиться от них тогда, не получается и теперь. Бередит душу вопрос – кому так сильно мешал Черненко? Кому нужно было спешно убрать его с дороги? Еще тогда, когда у руля стоял (точнее лежал) одолеваемый недугом Андропов… А что, если… Нет, эту мысль я заканчивать не буду. Но допускаю, что «претендент» не хотел терять лишнего года, его снедало нетерпение обладать властью, взять бразды правления сразу же после Андропова. Но Черненко, несмотря на щедрое «угощение» из рук бывшего Председателя КГБ и министра внутренних дел Федорчука, чудом выкарабкался. Сразу же после того, как Горбачев добился вожделенного поста, Федорчука отстранили от дел и отправили в политическое небытие. Словно основного свидетеля спрятать старались…

Совсем недавно попалась мне в руки книга Владимира Тимофеевича Медведева – бывшего личного охранника Брежнева, а впоследствии и Горбачева. И в ней описывается несколько странноватая роль Евгения Ивановича Чазова: в то время как охранники неумело, в первый раз в жизни, в течение чуть ли не сорока минут после обнаружения бездыханного тела Генерального секретаря, пытаются делать искусственное дыхание уже скончавшемуся Брежневу, Евгений Иванович, приехавший на место события только после Председателя КГБ Юрия Андропова, под ходит к телу, долго пытливо смотрит…

Медведев докладывает:

– Был еще теплый… Пытались привести в чувство…

– Ну что ж, – отвечает Чазов. – Все делали правильно. А где Андропов? – и тотчас пошел следом вниз.

Комментарии, как говорится, излишни.

Но оставлю в покое Чазова. У политических «сподвижников» тоже были свои виды на медленно умиравшего Черненко. И эта внезапная физическая немощь была им вовсе некстати…

Черненко, после этих двух «отпусков», уже физически не мог участвовать ни в каких избирательных кампаниях – ни стоя, ни сидя, ни лежа. Даже заграничные патентованные стимуляторы не могли вдохнуть в его ослабевшее тело крохотную толику так необходимой для работы руководителя государства энергии. А добровольно уходить с подобного поста – не в наших правилах. Не было подобного при Ленине, не было и позже…

По традиции, сложившейся давным-давно, встречи депутатов с избирателями проходили принародно. С большой помпой, освещением в газетах и журналах, по радио, во всех средствах массовой информации. Отказаться от этого мероприятия, значит, нарушить давние советские традиции! Об этом не только было страшно подумать, но даже мысль такого рода, если она возникала в чьем-нибудь воображении, тотчас – в том же самом воображения – трусливо гасилась. Отменить такую встречу могли либо врачи, либо сам кандидат в депутаты…

И он и они молчали! Даже Генсек не имел права нарушать традиций.

Организационная же машина – по всенародным выборам – работала на полных оборотах. Раскручивали маховик в Московском комитете партии. В первую очередь его секретарь Виктор Гришин, который в это самое время находился в полной конфронтации с рвущимся к власти Горбачевым. За Гришиным стояли совсем другие силы, которые эту власть отдавать не намеревались ни под каким видом. А как отнять и не давать?

Только одним путем – заслужить у нынешнего Генерального секретаря такую весомую благосклонность, каковая имеет юридическую силу бесспорного завещания.

Гришин прикладывал все силы, чтобы услужить! К встрече с избирателями спешно заканчивалась отделка нового, только что выстроенного, крупнейшего в столице, какого еще не было до этого, киноконцертного зала, составлялась солидная многочасовая программа выступлений самых маститых деятелей искусства…

А Черненко уже не хватало сил и энергии, чтобы устоять несколько десятков минут на собственных ногах.

Кто-то, наконец поняв, что ничего из этой шумихи не получается, предложил:

– Пусть выступит сидя… Закажем специальную трибуну!

И с трибуной ничего не вышло. Силы Черненко шли на убыль с каждым часом…

– Тогда давайте запишем выступление в больнице и пустим его по телевидению… Неужто мы не в силах что-то придумать? – предлагал тот же доброхот.

И приезжали в палату, где лежал смертельно больной человек, многолюдные бригады прикормленных телевизионщиков, сноровисто воздвигали хитроумные декорации, устанавливали на штативах тяжеленные камеры, полыхали тысячесвечовыми софитами, тянули шнуры микрофонов…

Черненко, накачанный лекарствами, едва оторвавшись от маски кислородного прибора, с тоской поглядывал на всю эту кутерьму, часто бросая взгляды в мою сторону, словно ища поддержки. Чем я мог ему помочь? Разогнать? Выставить вон? Но эту команду должны были дать либо врачи, либо он сам, либо члены Политбюро. Все молчали.

Вскоре организаторы маскарада поняли, что и эта затея окончательно проваливается. Черненко начинал задыхаться, едва только начинал раскрывать рот – лицо синело, грудь рвал кашель, с губ слетали разве что одни хрипы.

Кажется, все видели никчемность этой затеи, а по большому счету – издевательства над больным, но никто не мог, не имел права отменить эту глупость. И ведь врачи – присутствующие здесь – не отменяли этого глумления… Выходит и они не имели на подобный вердикт никакого права!

По различным «присутственным» необходимостям Черненко нет-нет да и доставляли в Кремль. Это не оставалось незамеченным…

Западная печать частенько публиковала репортажи о состоянии здоровья советского лидера, но в СССР этой информации старались не замечать. Германский «Штерн» опубликовал серию фотоснимков: охранник чуть не на руках вносит Черненко в кремлевскую резиденцию, другой застегивает пуговицы на его плаще, третий помогает взобраться по ступеням…

Удручали не фотографии в журнале, убивал тот факт, что все это не было никаким преувеличением или хитроумным монтажом лаборанта – изображение на фотографиях абсолютно соответствовало истинному положению дел!

И все же ту самую злополучную встречу с избирателями не отменили. Ее только перенесли на другой день, а речь, «по поручению» кандидата в депутаты, прочел сам «несдающийся» Виктор Васильевич Гришин.

Телевидение способно творить удивительные чудеса! Когда, повинуясь указу, народ дружно проголосовал за ставшего недееспособным депутата, сам депутат голосовал в… собственной палате кремлевской больницы. На экране все выглядело довольно веселенько – ковры, занавеси, члены комиссии в строгих пиджаках и с дежурными улыбками на устах, урна для голосования, восторженные очевидцы…

Финал – вручение депутатского мандата!.. Если бы не личный охранник, каким-то хитрым, поистине акробатическим манером удержавший Черненко со спины, история могла закончиться большим конфузом – сил стоять у Константина Устиновича не былосовсем. Сил для жизни оставалось на три дня…

10 марта… Почти полночь. Зал приемной. Несмотря на поздний час, много народу. Одного взгляда достаточно: собрались те самые люди, которые в последние два-три года, по горькой иронии судьбы, набили руки на посмертно-торжественных ритуалах. Все хорошо мне знакомы. Других здесь и не могло быть. Дежурный провожает меня в зал. В центре – длинный стол с двумя рядами стульев. В его торце – стол Генсека. Теперь опустевший… Маленькие столики вдоль стен – для помощников, заведующих отделов, министров, приглашаемых на заседания гостей.

За столом сидят двое, в одинаково строгих, официальных костюмах. На лицах дежурная скорбь. Один из них – Горбачев – секретарь ЦК КПСС, член Политбюро с небольшим стажем, отвечавший за сельское хозяйство, но в последнее время самолично решивший, что идеологическое направление работы ему ближе, второй – Егор Лигачев – тоже секретарь ЦК КПСС, самый молодой член Политбюро, только в 83-м году прибывший из дальнего сибирского Томска. Оба – ярые противники суетившегося в последние дни, старавшегося заслужить благосклонность Генерального секретаря Виктора Гришина. За ним когорта его сподвижников…

– Садитесь, – пригласил меня к столу и указал место напротив Михаил Сергеевич. Я безоговорочно подчинился. – Произошло страшное… – продолжил Горбачев. – Наше всеобщее горе! В 19 часов 20 минут… – последовал вздох, пауза. – Ушел из жизни наш дорогой Константин Устинович…

Как ни ожидал я этого сообщения, как ни догадывался о том, что могу услышать в столь поздний час в этом кабинете, а от сказанных в полный голос слов все равно растерялся. Не знаю почему, но мне отчего-то захотелось сказать какие-то добрые слова о покойном, поведать о каких-то важных мелочах…

Горбачев слушал внимательно, время от времени вежливо кивая. Лигачева же мои слова явно раздражали и он всем своим видом высказывал нетерпение. Наконец, он дал мне понять, чтобы я заканчивал воспоминания и шел выполнять данное только что – «весьма ответственное» – поручение…

А поручение, данное мне в этот поздний час, было самым что ни на есть обычным – составить текст завтрашнего траурного обращения партии к советскому народу. Утром текст утвердят на Политбюро, а затем оно одновременно появится во всех газетах, многократно будет прочитано по радио и телевидению.

Через несколько дней с гранитной трибуны мавзолея, над всей Красной площадью, голосом Горбачева торжественно пролетят привычно-официальные слова: «Ушел из жизни верный ленинец, выдающийся деятель Коммунистической партии и государства, международного движения, человек чуткой души и большого организаторского таланта…»

Жена Черненко – Анна Дмитриевна после похорон пригласила нас с супругой, как людей близких ее мужу, на одну из правительственных дач – в Ново-Огарево. Здесь в разное время были гражданские панихиды по матери Брежнева, по нему самому, по Юрию Андропову. Теперь по Черненко… Тут она рассказала о последнем свидании с мужем в кремлевской больнице.

Ее вызвали к нему незадолго до смерти. Когда вошла, была поражена обилием врачей и самой сложной аппаратуры. Все тело умирающего было оплетено проводами и датчиками. Какие-то пришлепочки из пластыря, от которых тянулись хитроумные шланги, были прикреплены на лбу, носу, губах… Создавалось впечатление, что шел сложный научно-исследовательский процесс.

Ей позволили заговорить с ним.

– Ну, что, Костя, худо тебе?..

– Да-а-а… – едва слышно прошелестели его губы.

– Держись, Костя, крепись! Ты сильный, ты выдержишь! – пыталась успокоить и поддержать его Анна Дмитриевна.

– Да-а-а… – в последний раз дрогнули губы Черненко.

Ее вывели в коридор. Начинался очередной врачебный консилиум. Но продолжался он недолго. Вскоре вышла Зоя Васильевна – лечащий врач.

– Анна Дмитриевна, – сказала она, борясь со слезами, – Константин Устинович нас покинул…

Обычно на поминки такого рода прибывает все Политбюро в полном составе. В этот раз не пришел никто. Все боялись хоть на секунду упустить вожжи власти. Даже еще не вожжи, а дорогу к ним. Претендентов, как оказалось, было много. Из видных партийных людей пришел единственный – Владимир Иванович Долгих, секретарь ЦК КПСС и лишь кандидат в члены Политбюро. Пришел он не только по поручению, данному Горбачевым, но и по своей собственной воле. С Черненко они были земляками. И дружили…

Начинался новый непредсказуемый виток истории.

Я же поздней ночью – 10 марта 1985 года – в полном одиночестве в последний раз в жизни вышел из подъезда, где располагался зал заседаний Политбюро ЦК КПСС, медленно, не спеша сошел по ступеням парадного кремлевского «крыльца» и никогда больше на него не вернулся…