Текст книги "Схватка с химерами. Выпуск второй. Чудовище подводного каньона"

Автор книги: Виктор Сапарин

Соавторы: Святослав Сахарнов,Герман Чижевский,Юрий Котляр,Яков Левант
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Ветер все усиливался. Его унылые напевы, несущиеся со стороны изъеденных ветрами и непогодой камней и шероховатых выступов скал, порождали тревогу. Из-за летевших по сумрачному небу обрывков туч слабо проступавшие звезды меркли горстями. Раз или два вверху возникло и задрожало зеленоватым отблеском пламя. Рокот грома пришел издалека. Тогда Бигелоу вспомнил о мешке с гипсом и, спрыгнув с повозки, зашагал к разрытой площадке. Сумрак быстро сгущался, искажая очертания камней и скал, лишая их объемности и цвета. Все становилось однообразным, серым и плоским.

Бигелоу предложил Кроссби последовать его примеру – пойти умыться.

– Сейчас разразится ливень, – уверенно заявил Кроссби, – и для меня будет большим удовольствием освежиться в его струях. Вот когда я по-настоящему умоюсь! А вы, мистер Бигелоу, пока могли бы унести гипс. Я что-то устал, не хочется двигаться.

Он остался лежать в яме, предвкушая удовольствие от первых капель дождя. Кроссби смотрел на еще светлевшую полоску неба, и мысли его снова вернулись к их странным открытиям. Сначала светлевшая полоска неба была шириной в его мизинец, но очень скоро она сократилась до толщины карандаша, как-то незаметно подошла к тонкому изломанному просвету, и в неуловимое мгновение края туч сошлись.

Бигелоу удалялся. Шаги его быстро замирали. Он насвистывал монотонную мелодию, которая опротивела мистеру Кроссби с первых месяцев их знакомства. Во всем остальном Бигелоу был славным малым, если бы не эта его мелодия, которая неотступно преследовала его годами. Ведь даже классическая ария, повторенная сто тысяч раз подряд, способна вызвать у слушателей образ намыленной веревки.

Мелкий дождь настиг Бигелоу возле повозки. Держа тяжелый бумажный мешок с гипсом в руках, он пробежал бегом последние несколько ярдов, прикрывая крафт-пакет от брызг. Поспешно распахнув брезентовый фартук фургона, он ощутил, как на его лицо и руки упали первые крупные капли необычно теплого, словно подогретого, дождя.

Бигелоу вскочил в фургон и погрузился в кромешную тьму. Сзади из мглы и быстро нараставшего шелеста дождя длинная кривая молния распорола зигзагом небо, озаряя стены фургона, ящики для упаковки собранного материала, мешки с гипсом и прочую кладь. Вздрагивая и извиваясь, словно от собственного гнева, она мерцала целую секунду, осветив зеленым и фиолетовым огнем небеса и землю. При ее мертвящем свете ученый увидел в правом углу фургона свой чемодан.

Раскаты грома глыбами тяжелых звуков покатились, сталкиваясь в небесах, и, еще более оглушительные, низвергались на землю.

– Что за нелепая страна! – бросил в испуге Бигелоу и защелкал замками чемодана. Вслед за ослепительной вспышкой молнии наступила темнота. Стало темно, как в герметически закрытом ящике, и Бигелоу, у которого с некоторых пор возникла потребность высказывать наедине с собой мысли вслух, принялся браниться. Звук собственного голоса вселял бодрость и уверенность, даже когда поблизости творилось что-либо непонятное. Особенную бодрость он ощущал, когда бранился: в молодости с ним это случалось редко, но суровая жизнь в условиях экспедиции развила эту скверную привычку. Грубые, стертые от употребления слова брани имели свойство сообщать поразительную реальность происходящему, любое событие они ставили с головы на ноги. Всякая иллюзорность тотчас же исчезала, все становилось до противности понятным и будничным.

Вслед за первой вспышкой с разных сторон горизонта бешено полыхнули снопы молний и по брезентовой кровле фургона с неистовой яростью забарабанил дождь. «Боже праведный, – подумал Бигелоу, – настоящий тропический ливень! И это в безжизненной пустыне!.. „Безжизненной?“ – поймал он себя на слове и задумался. – Чудак этот Кроссби! Он, конечно, все еще наслаждается дождем в своей яме!»

– Надо извлечь фонарь, – сказал он вслух и стал ощупью пробираться в другой конец повозки.

Он чиркнул спичкой и долгое время рылся во всякой всячине, загромождавшей повозку. Бидоны с водой и мешки с овсом лежали вперемежку с жестянками какао и коробками яичного порошка. Когда количество спичек в коробке убавилось на две трети, он отыскал «летучую мышь» и, немного успокоившись, водрузил фонарь на самом верху ящика для коллекций. Теперь он мог ясно видеть, что он вытряхивает из чемодана, и тут же приступил к не совсем планомерным поискам платяной щетки. Чертыхаясь и кляня дождь и ветер, он перекладывал с места на место содержимое чемодана сначала своего, потом чужого. Щетка не находилась. Груды верхнего и нижнего белья, носки, подтяжки, носовые платки, флаконы с одеколоном и кремы для бритья, бритвенный прибор с пружиной, портативный фотоаппарат фирмы «Аргус» с корпусом из кокосового ореха, дорожные мыльницы, пуговицы и карандаши и многое другое – все это он вывалил на давно не мытые доски пола, и теперь эта груда ждала рассортировки по чемоданам.

– Это поставит в тупик кого угодно, – снова заговорил он вслух и присел на край ящика. Он не переставал удивляться, чем это занят под дождем Кроссби, почему не идет в фургон и не поможет ему отыскать щетку. Разуверившись в возможности найти платяную, он нерешительно поднял с пола зубную щетку, Щетка была совсем новая, недавно купленная, и Бигелоу только начал примериваться, нельзя ли ее использовать вместо платяной, когда его правая рука внезапно замерла у левого бока: чуть слышно, выделяясь из монотонного рева ливня, с грохотом обрушившегося на брезентовый верх фургона, донесся как будто испуганный возглас Кроссби:

– Бигелоо-уу!..

Вслед за тем зазвенели сбруей лошади, словно хотели сорваться с невидимой привязи. Потом наступила томительная пауза, наполненная ревом ливня. И вдруг снова, но тише и так, что мороз пробежал по коже:

– Биге-ее-ллл-оо-уу!..

Бигелоу съежился. Он втянул голову в плечи и, застыв в полуобороте к выходу из фургона, ждал, не повторится ли вопль. Сомнений не было: это мог кричать только Кроссби. Безликий, незримый ужас, рожденный воплями Кроссби, надвинулся на Бигелоу из мрака ночи, из грохота грозы.

Выпавшая из пальцев зубная щетка заставила его сильно вздрогнуть. Язык стал сухим и словно прирос к гортани. Он коротко мысленно выругался, потом припомнил несколько слов молитвы. Белыми остановившимися глазами он глядел на колыхавшийся под ветром брезентовый фартук. Бигелоу явственно почувствовал, как множество мелких тонких иголок впились в ткани его носа, и ладони у него сразу вспотели. Необходимо было выйти из фургона и оказать какую-то помощь Кроссби. Выйти следовало немедленно. Что-то непонятное случилось с Кроссби… Что?! Что именно?!

Желтый язычок огня в фонаре мигал от проникавшего в фургон ветра. Неожиданно будто над самым ухом истерически заржала лошадь. Холодная капля сползла от виска по щеке Бигелоу, и он машинально размазал ее рукой.

Фонарь надо было погасить. Из освещенного фургона смотреть в тревожный ночной мрак, озаряемый скачущими огнями молний, стало невыносимо. Язычок пламени, дрожавший за стеклом, мог погаснуть и сам, но сейчас его следовало убить. И сделать это нужно было немедленно, чтобы глаза возможно быстрее освоились с темнотой снаружи и он мог бы заставить себя выйти в темноту, в ливень, в неизвестность… Но здесь, в совершенно безлюдном месте, маленький слабый язычок огня, едва освещавший изнутри повозку, казался единственным надежным другом, и Бигелоу не нашел в себе мужества изменить ему. Поколебавшись, он вдруг прикрыл фонарное стекло попавшейся под руку курткой Кроссби. «Не захватить ли фонарь с собой? Не стоит. Оброню еще на камнях». Давящий мрак немедленно завладел фургоном, и Бигелоу с громко стучащим сердцем внезапно рванулся к выходу. Он с силой налетел боком впотьмах на какой-то острый угол, сдавленно охнул, схватившись за бок, и, падая куда-то, нащупал вдруг рукой что-то упругое и колкое. Это оказалась застрявшая между ящиками платяная щетка. Острая боль от сильного ушиба и жесткая щетка вернули его из хаоса растравленного воображения в не менее фантастический реальный мир. Держась за бок, зажав в руке почему-то щетку, он устремился к выходу.

В лицо ему с силой струями ударила вода. Бигелоу был преисполнен желания крикнуть и ободрить компаньона, но вода мгновенно залила ему рот, глаза и уши, и, пока протирал глаза кулаком и отплевывался, он передумал.

Бигелоу выпрыгнул из фургона в непроглядную ночь, в ливень, хлеставший теплыми потоками, и не столько увидел, сколько почувствовал под ногами землю.

В стороне, где должен был находиться Кроссби, все тонуло в кромешной тьме. Сквозь шумящую завесу дождя Бигелоу не различал никакого постороннего шума, кроме однообразного журчания и плеска падавшей воды. В какую бы сторону он ни смотрел – всюду стоял пугающий непроглядный мрак. Лишь напротив него – едва загоралась молния в туманном ореоле брызг – маячил черный, как смертный грех, фургон, отстегнутый фартук которого ветер трепал, как лоскут. Шляпа Бигелоу затерялась в фургоне, и по его непокрытой голове с редких слипшихся волос стекали ручьи теплой воды.

В несколько мгновении Бигелоу промок до нитки и в нерешительности переминался с ноги на ногу. Вода непрерывно заливала ему глаза, и он совсем перестал что-либо видеть. Вдруг рядом с ним громко и испуганно всхрапнула лошадь, потом другая… Эти тревожные звуки сразу же внесли ясность в сбивчивые планы Бигелоу.

Он круто повернулся, точно объятый непреодолимым страхом, и, выставив перед собой руки, обежал повозку, потом какой-то неясный темный предмет и схватил за узду ближайшую к себе лошадь. Она мелко дрожала, и Бигелоу почудилось, что от нее поднимается пар. Он провозился с полминуты, отвязывая лошадь от колеса фургона, и впервые почувствовал холод. Что-то заставило его освободить от привязи и вторую лошадь.

С беспокойством поглядывая то на темный, готовый раствориться во мраке фургон, то себе под ноги, Бигелоу несмело побрел в сторону рабочей площадки. Рядом с ним, изредка звеня подковами о камни, переступали две расседланные лошади. Беспокойство их увеличивалось, они часто беспричинно упирались, затем, недовольно встряхнув головой, следовали дальше.

Обдаваемый их теплым густым дыханием и чувствуя рядом их сильные тела, Бигелоу несколько успокоился и ускорил шаг. Он шел, напрягая слух, пока не почудилось впереди движение и слабый, едва различимый в шуме дождя хруст. Бигелоу замедлил шаг и вскоре остановился. Откровенный страх и боязнь встретиться с чем-то неизведанным сковали его члены. Тревога за Кроссби получала наконец определенное выражение. С его компаньоном что-то произошло, что, возможно, постигнет и его. Одна мысль – разделить с Кроссби его неведомую участь – наполнила его душу трепетом и вместе с тем породила острый, волнующий, чисто научный интерес. Через три или четыре десятка шагов от него находилась яма, и Бигелоу уже смутно различал что-то на ее дне, от чего явственно исходил слабый фосфорический свет и с жужжанием и сухими щелчками метались от стенки до стенки миниатюрные голубые молнии.

Это явление не столько испугало Бигелоу, сколько ошеломило. Голубоватые маленькие огоньки напоминали искры и были ничтожно малы, чтобы сделать видимой внутренность ямы. При синевато-зеленой гигантской вспышке молнии он успел разглядеть, как на расчищенной площадке беспорядочно перемещались крупные, сверкавшие, словно вороненой сталью, темные существа. Искрящийся свет неожиданно пропал, раздался шрапнельный грохот, и все погрузилось в бездонную черную пучину, лишь раздразнив, но не насытив воображение. Новая вспышка зеленоватого огня заплясала по окрестности и снова осветила яму. Крупные диковинные существа, очень похожие на исполинских уплощенных мокриц, копошились в ней и перебегали из угла в угол. Они бегали на высоких ногах, которые издавали характерный хруст, ранее слышанный Бигелоу, и выгибали кверху, как скорпионы, широкие плоские хвосты, состоящие из сегментов. В них было нечто от чудовищных мокриц, раков и скорпионов. Они собрались кучей в одном месте и пытались взгромоздиться друг на друга.

Молнии беспрестанно бороздили небо. В их непрерывных всплесках Бигелоу увидел, как плоские светящиеся существа в хитиновых панцирях из-за чего-то грызлись. Лошади заржали и уперлись. Инстинкт самосохранения обыкновенного человека уступил место щекочущему интересу палеонтолога. Бигелоу начал медленно приближаться к яме. Он, крадучись, подступал к площадке, таща за спиной лошадей. Сердце бешено стучало. Он судорожно ловил ртом воздух и непрерывно отплевывался от стекавших по лицу ручьев теплой воды. Вдруг он увидел над грудой галечника, справа от себя, качавшиеся в разные стороны, усаженные шипами коленчатые отростки, похожие на огромные клешни рака. Он сильно задрожал, и ноги его едва не подкосились. «Господи! Что это?» беззвучно шевельнулись губы. И сразу же вслед за клешнями в фиолетовом свете над грудой камней возникла большая, тупо закругленная морда. Перед нею взметнулись, что-то нащупывая, сходясь и расходясь, звонко щелкавшие в сочленениях клешни.

Длинные усы начали метаться по воздуху, как две гибкие антенны, излучая сияние, подобное огням святого Эльма.

– Что это? – пробормотал Бигелоу, хватаясь дрожащей рукой за подбородок. Не может быть… нонсенс… наваждение! – И он машинально в раздумье теребил пальцами мокрый подбородок. Потом провел по лицу свободной левой рукой. Видение не исчезало. Бигелоу поймал себя на мысли, что готовится вскочить на лошадь. Малодушие и чувство товарищества боролись в нем. Однако при виде внушительных клешней, тянувшихся к нему со всех сторон, и всего диковинного и отталкивающего облика обитателей здешних мест Бигелоу почувствовал, что теряет остатки самообладания. Вскочив на лошадь и ведя на поводу другую, он объехал яму и приблизился к ней с другой стороны, всматриваясь и прислушиваясь к тому, что происходит в ней.

Лошадь неожиданно встала на дыбы, и Бигелоу почти сразу увидел Кроссби, лежавшего ничком и облепленного гигантскими скорпионами, как кусок сырого мяса мухами. Что-то странно знакомое почудилось Бигелоу в этих копошившихся существах. Они перелезали через Кроссби и падали. Их тела, состоявшие из сегментов, изгибались совсем как у раков и скорпионов, а хвосты оканчивались длинной острой шпорой или иглой. Когда чудовища прогибались, их блестящие, как будто отполированные, хитиновые панцири скрипели и потрескивали.

Бигелоу яростно закричал, надеясь отпугнуть мерзких тварей от того, что когда-то было человеком, и, рывками дергая повод, понуждал лошадь спуститься в яму. Животное не слушалось и вдруг, испуганно заржав, резко подалось назад. Совсем рядом с копытами коня по земле скользнула длинная, чуть слышно потрескивавшая тень. Бигелоу нервно обернулся. Его глаза встретились с двумя огромными радужными матовыми блюдцами, пристально устремленными на него. Почти тотчас же он почувствовал в ноге болезненный укол, как от сильного электрического разряда, и фосфорические глаза блеснули.

– Боже милостивый! – едва слышно выдохнул он. – Да ведь это силурийские гигантостраки, или ракоскорпионы… Помилуй боже! В самом деле они!..

Он не успел до конца изведать и осознать всю глубину нелепости этой встречи. Огромный ракоскорпион-птеригот, всплеснув по воздуху рачьим хвостом, щелкая клешнями, очень быстро, как скорпион, побежал к лошади. «А если в клешнях яд?» – пронзила Бигелоу мысль как молния, и над песками разнесся его нечеловеческий вопль. Вторая лошадь вырвала повод и с фырканьем унеслась в темноту, с шумом разбрасывая камни. Лошадь под Бигелоу вскинулась на дыбы и, отпрянув в сторону, помчалась в ночь навстречу ветвящимся стволам молний. От бешеной скачки Бигелоу начал сползать набок. Цепляясь изо всех сил за ускользающую из рук шею и режущую пальцы гриву, он оглядывался назад, на тело Кроссби, и видел, как над насыпью возникают все новые и новые силуэты клешней и как тускло светившиеся фосфорические диски загорались поверх песчаного вала.

Бигелоу уже не кричал, а стонал от страха. Человек плохо понимал, где он и что с ним. Он висел на боку коня, ухватившись судорожно сцепленными пальцами за гриву, а ноги его волочились по песку. Лошадь старалась сбросить его – он мешал ей, – но человек держал ее мертвой хваткой. Совсем обезумев, Бигелоу всей тяжестью повис на поводе, пригибая к груди голову. Протащив его с десяток ярдов, лошадь, фыркая, остановилась. Несколько мгновений он лежал вверх лицом и отплевывался от хлеставшего дождя. Медленно приподнявшись на коленях, он обернулся. Собрав остаток сил, он снова полез на лошадь. Она брыкалась и норовила вырваться, но ему все же удалось утвердиться на ее скользкой спине. С трудом выпрямившись, он крепко сжал коня ногами и, держась за повод, перевел дух.

«Как странно погиб Кроссби, – пришло ему на ум. – И могут ли это в самом деле быть гигантские ракоскорпионы силурийского периода, который отстоит от нашего времени на целые триста пятьдесят миллионов лет?! Но гигантостраки жили в воде и дышали жабрами, а эти загадочные ужасные существа рыщут по пескам…

Впрочем, не кажущееся ли это несходство? Многие теперешние обитатели воды покидают ее, и, случается, надолго, крабы например. Они зажимают жабры, не давая им подсыхать, пока совершают свои грабительские налеты на побережья и даже забираются на вершины кокосовых пальм, как „пальмовые воры“, чтобы срезать и полакомиться нежной мякотью кокосовых орехов. А жабры силурийских ракоскорпионов, по-видимому, смачивает дождь. Он-то и позволяет им оставлять морскую воду и странствовать по пустыне, обыскивая пески. Они должны были найти прибежище в теплых водах у берегов. Обилие пищи, уединенность и почти изолированность от человеческого мира, отсутствие опасных врагов из рыб на мелководье должны были помочь колонии некогда всесильных разбойников прибрежья пережить пронесшиеся века. И только ли в одном месте?!»

Дождь продолжал лить как из ведра. Взгляд Бигелоу рассеянно блуждал вокруг, пока при ослепительной вспышке молнии он не увидел вдалеке человеческий скелет. Как в трансе, он тронул коня и подъехал ближе. Кое-где скелет был еще прикрыт лохмотьями. Он лежал позвоночником вверх, и череп наполовину зарылся лицевой стороной в песок. Длинные пряди волос, смоченные дождем, прикрывали голову. Что-то шевельнулось в сознании всадника, и он расширенными глазами уставился на волосы. Потом внезапно резко обернулся.

Ему вновь послышался знакомый хруст. Но теперь он, казалось, исходил отовсюду. И в тот же миг, как черный призрак, появилась вторая лошадь. Она мчалась во весь опор, шумно дыша, на остатке сил, тяжело барабаня подковами по камням, с развевающейся гривой; она промчалась стрелой в сотне ярдов от всадника. Лошадь под Бигелоу храпела и рыла песок копытами. Он увидел спины преследователей, отливавшие медно-голубым и зеленым, и невольно прикинул, что птериготы достигали в длину не менее девяти футов и, следовательно, являлись уникальными экземплярами. Их опережали более подвижные высоконогие стилонуры. Странная толпа чудовищ в отсветах электрических разрядов быстро растекалась в проходах скал, нащупывая запахи коней и человека. Бессчетная масса коленчатых ног издавала хруст и шелест, и шум этот быстро нарастал. Бигелоу нервно озирался. Гибкие суставчатые чудовища, над ископаемыми остатками которых он корпел всю жизнь, широкой дугой надвигались на него сзади и слева, оттесняя беглеца к морю.

Лошадь под ним раздувала ноздри и мелко-мелко дрожала не то от холода, не то от страха. Бигелоу знобило. Спазмы перехватывали дыхание. Глаза застилали дождь и слезы. Он видел все новые разорванные цепи чудовищ. Внезапно всадник преобразился. «Как странно, как неестественно погиб Кроссби», – без устали повторял он, и его охватило бешенство. Он повернул коня навстречу ближним толпам и, пустив его, поскакал так, будто пошел в атаку. Но, еще не достигнув первых рядов пришельцев из силура, он в смятении увидел стремительно бежавший на него лес поднятых клешней и зажмурился… Он был уверен, что погиб. Прильнув к горячей влажной шее лошади, человек в оцепенении слушал, как часто-часто, все убыстряя ритм, в бешеной скачке застучали копыта лошади. По временам она оглашала окрестности тревожным ржанием, но не пыталась сбросить седока. Что-то трещало и хрустело вокруг него и больно кололо в пальцы ног и икры. Он приник к самой шее лошади, совсем слился с нею и слушал шум вокруг и молотом колотившееся сердце.

Бигелоу ощутил, как лошадь поскользнулась, и понял, что это конец… Но страха не стало. Ритм скачки наполнял его душу трепетом. Он вдруг осознал, что жаждет борьбы, дикой, бессмысленной борьбы! Он хватал раскрытым ртом воздух, и прилив нежности к коню захлестнул его душу. Он глядел во мрак широко раскрытыми глазами, терся лицом о гриву и отплясывал нелепый ритмичный танец. Вокруг него грохотала гроза, но ему не было дела до нее. Хруст и треск стихли, лошадь пошла ровнее. Бигелоу мстительно думал о тех, кто повинен был в смерти Кроссби, и захотел вернуться и топтать их копытами коня, с наслаждением внимая хрусту дробящихся панцирей. Он сел прямее и осмотрелся, насколько позволяла темнота. Один из двоих, оставшийся в живых, он был спасен.

Гроза утихла, но дождь, не тревожимый ветром, обильно поливал пески. Зарницы, бесшумно крадучись, вторгались в земной мир, спешили что-то осветить и меркли. Оставленный на равнине фургон, словно зевая, лениво приоткрывал под ветром входную щель. Брезент промок, и мешки с гипсом залило водой. За многие годы знойное солнце высушило их и обратило в камень.

Однажды группа истомленных всадников, сбившись с пути, наткнулась на полузанесенную песком повозку. В эту ночь собравшиеся тучи не принесли дождя и под его мглистой завесой не совершилось нашествия на сушу из таинственных мелководных заливов. Путники были огорчены, что они не первыми побывали в этом «запретном» месте. Они обогатили себя «сувенирами» из фургона, нашли авторучку Бигелоу и остатки его блокнота, а также человеческий скелет в яме рядом с изъеденной ржавчиной лопатой. Они были уверены, что первыми принесли в цивилизованный мир весть о фургоне-призраке на «краю света»…

Кое-кто в Европе еще помнил со слов теперь уже умерших друзей о двух неразлучных палеонтологах – специалистах по силуру, но почти никто не знал, что один из них после бесконечных мытарств по диким местам чилийских предгорий без документов и денег, но с небольшим жестяным бидоном через два года вернулся и торжеств в честь его приезда не было. Его во многом подозревали, и он замкнулся. А теперь перед ним сидел скромный симпатичный юноша, и старик согласился поведать ему историю двадцатишестилетней давности.

Молодой человек сидел с плотно сжатыми губами и глядел в одну точку.

– У нас с матерью нет даже его портрета, – неожиданно сказал он после длительного молчания. – Я хочу стать палеонтологом, помогите мне. – И он поднял на старика глаза. – Я хочу изучить мир, убивший моего отца…

Профессор Бигелоу поперхнулся, умолк и, схватив со стола очки, во все глаза уставился на посетителя.