Текст книги "Француз (СИ)"

Автор книги: Виктор Решетнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

    На обратном пути мы заезжаем ещё на один Святой источник. Здесь, в местечке Сельцо,  их целых два: один в деревянной избушке под навесом, а другой под открытым небом.

    Ирван снова пробует воду ногой и снова отказывается. Я его не уговариваю,  пусть лучше снимает, как это делаем мы.

     Первым ныряет в открытый источник Борис. Он окунается с головой три раза подряд, следом за ним это делаю я. Вода снова обжигает и снова бодрит. Через пять минут я полезу в воду ещё раз, уже по заявке (ну и похвастать решил, перед французом простительно).  Вечером Ирван покажет нам видеозапись нашего купания. (Кажется, я не очень фотогеничен…).

     «Бабушке только не показывай, – предупрежу я, – даже не говори, что мы в речке купались».

      На обратной дороге в машине мы слушаем радио «Брянская Губерния».

        «Это местное»? – интересуется Ирван.

        «Да», – отвечает Боря.

        И тут я слышу песню «Последняя осень». Её заказал один из радиослушателей.

       «Сделай громче, – прошу я Борю, – ещё громче».

       «В последнюю осень, ни строчки, ни вздоха, – поёт Шевчук хрипловатым голосом, – Последние песни осыпались летом»… Мы слушаем, затаив дыхание.

      Француз молчит. Не знаю, понимает он смысл песни, или нет. Может для него это просто красивая мелодия.

    А Боря начинает тихонько подпевать. Он тоже поёт лучше всех, по крайней мере, раньше пел.  В молодости у него был голос не хуже, чем у Градского. Это не моё хвастовство…

      Но вот последний аккорд стихает, и опять начинаются новости.

     «Знаешь, кто пел»? – спрашиваю я, поворачивая голову.

     «ДДТ, – отвечает Ирван, – Юрий Шевчук. Я знаю его песни. Это правда, что он  против Путина»?

     «Правда», – говорю я.

     «А за кого»?

      «Ни за кого, он за свободу. Таким уж уродился».

      «И вам разрешают его слушать»? – продолжает расспрос француз.

     «Видишь, слушаем, – отвечаю я, – и тебе позволяем.

       Ты, кстати, понимаешь, о чём он поёт в этой песне и к кому это он обращается:

       Ах, Александр Сергеевич милый, Ну что же Вы нам ничего не сказали? -

       Кто такой, этот Александр Сергеевич, знаешь»?

       Француз пожимает плечами.

      «Это Пушкин, – говорю я, – наше всё. Это к нему Шевчук обращается через века и поколения».

      «Я знаю, кто такой Пушкин, и что он для вас значит, – говорит Ирван, – я только думал, что эта песня не о нём…».

      «Ну, песня не совсем о нём, – соглашаюсь я, – она об осени, любимой его поре».

    Я рассказываю Ирвану историю «Болдинской осени», о холере в Москве в восемьсот тридцатом году,  о том, что Пушкин из-за неё задержался в Болдино на три осенних месяца, что в это время он и написал  тридцать лучших своих произведений. Потом Пушкин ещё два раза посещал  это место и оба раза тоже  продуктивно.

    «Осень у Пушкина – лучшая его творческая пора», – говорю я.

    «Ты умеешь рассказывать, – говорит Ирван, – приедем к тебе домой, я это тоже всё запишу. Мне это поможет в разгадке русской души».

     Я снова чувствую, как француз благодарно пожимает моё плечо.

   Часть V. Глава IV.

    «Не сильно поможет, – отвечаю я, – ваш маркиз де Кюстин целый год по нашей стране катался, а толку. Всё высматривал, как наши люди живут. Оно ему надо? Книгу потом написал об этом в тысячу двести страниц, правдивую, конечно, но за неё потом добродушнейший Жуковский обозвал его собакой. Нам не правда о нас нужна, мы её и без иностранцев знаем, нам важно другое – как ты относишься к России: с любовью или нет. Маркиз описывал всё в насмешливом тоне, а насмехаться над собой русские никому не позволяют. Наполеон и Гитлер поняли это…правда слишком поздно».

   Я поворачиваюсь к Ирвану проверить, слушает он меня, или нет?

   Француз в ответ снова пожимает моё плечо.

    Боковым зрением я вижу, как мимо нас проезжает Нива Шевроле.

         «Моя машина», – говорю я.

      «Жалко? – спрашивает Ирван, – в который раз ты уже это говоришь».

       «Есть, маленько», – отвечаю я нехотя.

        «Отжали тачку, а ты не переживай, – смеётся Борис, – купишь себе новую, крутую».

   Уже на въезде в город, Ирван неожиданно вспоминает, что так и не приобрёл подарка для моей жены.

    «Сейчас мы это исправим, – говорю я, – возле  памятника Гагарину есть магазин «Малахитовая шкатулка».  Там  продаются поделки из натуральных камней. Моя жена любит такие вещи».

     Припарковавшись у стадиона «Динамо», мы направляемся к магазину.

      Внутри тихо и прохладно, кондиционер работает почти бесшумно.

      Все полки в магазине снизу до верху уставлены вырезанными из камней безделушками.  Слоники, черепашки, лягушки и прочая не нужная в быту живность чередуются с вещами нужными: стаканами, ложками, блюдцами и другой утварью.

    Ирван в замешательстве, что выбрать?

    «Бери, что пригодится в хозяйстве, – говорю я, – стаканы, кружки, или чашки. И я когда-нибудь ими воспользуюсь, заодно и тебя помяну добрым словом».

     Борис тоже решает помочь французу в выборе подарка.  Он достаёт с верхней полки (ростом он повыше) два набора. В каждом  по два стакана. Сделаны они из малахита, на свету отдают благородной зеленцой.

     «Их беру», – говорит Ирван и откладывает в сторону стаканы с зеленоватыми узорами. Потом он смотрит сквозь них на свет и  проводит пальцем по краям. Это я ему советую сделать, чтобы не было вопросов, как у меня в Турции, когда я только дома обнаружил отбитый край посудины. Но я то могу пить и из выщербленной чашки, а жена этого делать не будет. У неё на этот счёт есть определённые приметы. Но, как бы там ни было, всё проверив, мы идём к кассе. Ирван выбранным подарком доволен, а потому платит с удовольствием.

    Молодая продавщица заворачивает каждый стакан в бумагу, укладывает их в разрисованный пакет и отдаёт нам.

     Жена дома, увидев, что ей преподнёс француз, расцелует его в обе щёки.

    В этот вечер мы будем сидеть с ним допоздна, и беседовать обо всём.

        Часть V. Глава V.

          «Завтра я уезжаю, – напомнит он мне, – а мы так и не сделали твои задания по французскому. Будем их делать»?

           «Будем», – отвечу я.

       Ещё в день приезда я прожужжал ему все уши, что моя молодая учительница задала мне на дом на два летних месяца домашнее задание.

       «Дёвуар а домисиль», – скажу я.

       «Просто дёвуар, – поправит он, – это выражение  уже означает домашнее задание, – а домисиль – это на дом. Как там у вас говорят, масло масленое».

       Иногда Ирван поражает меня своими знаниями…

       И вот теперь я, наконец,  напрямую удостоверюсь в его учительских навыках.

        Я беру тетрадь с листками домашнего задания, и мы отправляемся на кухню.  За столом здесь всё ещё  витают запахи от недавнего ужина. Но, нужно настроиться на рабочий лад и приступить к первому заданию.

       Когда-то, двадцать лет назад, когда я только начал заниматься каратэ, сэнсэй учил меня оставлять все проблемы за стенами зала. Сначала я даже не мог в это поверить. Как это оставить проблемы снаружи, когда они внутри меня. Кредит невыплаченный никуда не денется, пока я тренируюсь в зале, сломанный холодильник не отремонтируется сам собой, близкий родственник не воскреснет… и т. д. Но, оказалось, что научиться можно всему, и всё можно преодолеть, если настроиться на это. Теперь мне это уже делать легче. По крайней мере, с французским я справиться должен…

       Словаря с собой я не беру, зачем он мне, если рядом живой француз.

       Первый листок с заданием идёт трудно. Я то и дело натыкаюсь на незнакомые слова, запинаюсь, норовлю вскочить со стула и побежать в спальню за словарём.

      Ирван останавливает меня и ненавязчиво подсказывает, но не напрямую, а наводящими вопросами, чтобы я сам догадался: где «врэ» (правда), а где «фо» (ложь). В основном я попадаю, но иногда ошибаюсь, тогда француз переворачивает листок на исходную сторону и заставляет меня перечитать всё заново:

     «Тут всё написано, – говорит он, – читай  внимательно».

     Ирван учитель со стажем, давно учит взрослых учеников, а потому знает, как с ними обходиться. Но мне от этого не легче. Я, конечно, помню, что мозг взрослого человека развивается только от непривычной для него работы, но как себя заставить её выполнять?

   Как бы там ни было, но с потугами и с подсказками, куда же без них, первое задание я выполняю. Француз хвалит меня, но сдержано. Я даже не пойму, рад он моим успехам, или не очень. Я же от произведённых усилий, весь взмокаю, как мышь. Тайскую мою футболку можно выкручивать. Приходится идти в спальню переодеваться, а заодно показать жене результат моих потуг.

     «А ты что хотел, – говорит она, – на халяву проскочить? Как учит сэнсэй, тренировка должна быть не только в спортивном зале, но и во всём остальном. Переодевайся и шуруй обратно».

     Приходится повиноваться, я переодеваюсь и возвращаюсь на кухню.

     «Будем продолжать»? – спрашивает француз.

     «Будем, но, может, ты сам напишешь за меня остальные листки»? – робко интересуюсь я.

    «Могу, – отвечает Ирван, – только что это тебе даст»?

    «Ничего, – говорю я, – каким был тупым, таким и останусь».

    «Нам скепсис твой ни к чему», – улыбается мой французский друг.

     «Э-т-т точно», – подтверждаю я, беру в руки второе задание и приступаю к чтению.

    Оно уже идёт легче, француз начинает хвалить меня, особенно когда я угадываю незнакомые слова.

     После второго задания без передыха следует третье задание. Но я уже  чувствую, как запас моей интеллектуальной прочности кончается, и я потихоньку впадаю в ступор. Мозг начисто отказывается производить любую работу, а не только ему «несвойственную».  Я смотрю на картинки, которые мне надо описать по-французски, и ничего не понимаю. Это уже выше моих сил.

     «Пиши дальше сам, – я подвигаю Ирвану листок с третьим заданием, – я пас».

    «А что скажет твоя учительница, когда увидит чужой почерк»? – спрашивает он с усмешкой.

    «Порадуется, когда узнает, что это сделал настоящий француз, да ещё мой друг». …

    Через месяц, когда я снова приступлю к занятиям, так оно и будет. Она даже скажет, что у Ирвана красивый почерк.

Часть V. Глава VI.

   Но вот задание, пусть не совсем выполненное, отложено в сторону, и дальше мы сидим молча. Стрелки часов приближаются к полночи. Как быстро летит время…

                                           Времени бег

                                                       I

                                      «… Время ускорило бег

                                       Его не остановить

                                       Растаял  вчерашний снег

                                       Кого за это винить?

                                                        II

                                       Жизнь ушла в никуда

                                       Больше не будет другой

                                       Не удивляйся тогда,

                                       Когда придут за тобой

                                                        Ш

                                       Придут и скажут – пошли

                                       Оставь всё привычное здесь

                                       Станешь снова «солью земли»

                                       Не будешь ни пить ни есть…»…

      Давно написаны эти строки, но с тех пор жизнь только ускорилась…

    Завтра Ирвану ехать в Москву, потом в Михайловку. Этот экспромтный его визит нарушил наше спокойствие. Но я этому только рад. Рад, что он взбудоражил, растормошил нас, привнёс в нашу повседневную жизнь свежую струю. Конечно, он заставил нас поволноваться, побегать, но волнения эти были в основном приятными. Вообще,  приятно ухаживать за хорошим человеком, а, если он не такой как ты, то это ещё и интересно.  Даже моя мать-бабушка заметно помолодела.  Пока Ирван жил у нас, она повеселела и перестала думать о смерти.

     Но вот стрелка часов переваливает за полночь, а мы всё говорим, говорим. Говорим обо всём: о судьбе Мистралей, о выборах во Франции и в России, о Путине, о Саркози и Олланде, о Марин лё Пен и моих карасях. Вон они плещутся в аквариуме. Ещё в первый день Ирван заинтересовался, что за необычные рыбки живут в моём аквариуме.

     «Наоборот, обычные, – скажу я ему, – я их поймал в близлежащем пруду шесть лет назад. Это караси. На мой пятидесятилетний юбилей жена решила мне сделать подарок – аквариум, я же водяной человек. Ну, я пошёл и наловил в озере карасей, посчитал, что это будет лучше, чем покупать каких-то там гупий. Напускал их полный аквариум, но караси не гупии, жена замоталась убирать за ними, никакой фильтр с очисткой воды не справлялся. Пришлось почти всех их выпустить, оставили только двоих. Остальных я отвёз в реку в то самое место, где мы были с тобой на рыбалке. Жарить жена их мне не дала, они уже стали как члены семьи. Постучит она бывало по аквариуму, а караси выставят свои мордочки и смотрят на нас через стекло, ждут, когда корм начнём им бросать… Интересно всё-таки…живая тварь и понимающая. Эти двое у нас уже седьмой год живут. Мне даже любопытно, сколько они вообще протянут…».

    Караси, будто слышат наш разговор и понимают, что он о них. Они начинают резвиться и брызгаться водой…

     После карасей мы плавно переходим к обсуждению  французских СМИ, потом наших, не забываем про бесплатную медицину: у них и у нас, про судьбу «Мистралей», Южный поток, жизнь фермеров в Бретани и, наконец, заканчиваем  нашими малыми предприятиями.

      Раздухарившись, я говорю:

      «Не верь, если кто-то из наших патриотично настроенных граждан будет уверять тебя, что западные санкции на нас не повлияли. Повлияли, и ещё как. Мы стали жить беднее».

     «Ты критикуешь Россию»? – удивляется Ирван.

     «Мне можно, я русский и я здесь живу, но вы в Европе делайте это аккуратно. И с американцами не очень то заигрывайте. В своё время, когда я работал на Севере, они в Европе устанавливали свои «Першинги». Тогда у меня шеф-инженером работал немец из Эссена, Буркхард.  Он мне говорил такие слова…

     – Это плохой контракт, – говорил он, имея в виду размещение «Першингов» в Германии, – американцы не знают, что вас, русских, не победить…

     И пояснял:

     – При таких минимальных потребностях, как у вас, вам никакие трудности не страшны…

    На счёт потребностей, я теперь с ним не согласен, – говорю я Ирвану, – но выводы, сделанные немцем тогда, отрицать не стану…Нас, русских, победить нельзя…если, конечно,  мы сами этого не сделаем…».

    Слово за слово, обсуждение перескакивает с немцев и американцев на мою будущую пенсию, и на её размер, который почему-то окажется в два раза меньше, чем у румына.

    «Но ты ведь её получишь в 56-ть, – парирует француз, – а когда я её получу,  я даже не знаю. Может в 65-ть, может, в 67-мь, а, может, и в 70-т, но ни на йоту раньше.  И пусть я оставшиеся дни буду работать на Луне, а не как ты, на Севере. А ты уже сейчас станешь свободным человеком  и сможешь заняться, чем пожелаешь…».

    «Ладно, не переживай, – говорю я, – давай лучше обсудим вашего Жерара Депардье. Он ведь теперь стал русским,  много пьёт, и спьяну принял наше гражданство…»…

    Но Ирван не разделяет моей иронии, он серьёзен. Он рассказывает мне о жизни Жерара, о том, что этот человек сделал себя сам, а это не так просто.

    «В шестнадцать лет Депардье убежал из дома, – рассказывает он, – и потом долго скитался по разным подворотням.  Приютили его в каком-то театре.  Толком он тогда ни читать, ни писать не умел, был полуграмотным. Но жажда кем-то стать пересилила в нём всё. Он учился читать и писать по-французски, заучивая наизусть театральные роли. Работал днями и ночами, не покидая театра и питаясь, чем придётся.

    Обыкновенный пьяница никогда не добьётся таких высот, – говорит мне Ирван, и надо признаться, говорит убедительно, – для меня Жерар, прибавляет он,  – это символ Франции…».

     С обсуждения  Депардье мы переходим на другую тему – вечную. Мы говорим о любви…

      Пока Ирван, уже в который раз рассказывает мне, как он оказался в Таиланде и как переживал тогда, я …

 Часть V. Глава VII.

                                     О Любви.

     ….Я вспоминаю, как мы сидели с ним однажды на диване и слушали музыку. Перед приездом Ирвана я купил СиДи диск «Сто лучших песен на французском языке». У меня и до этого была не плохая подборка французских песен: Джо Дассен, Ив Монтан, Мирей Матьё, Далида, Эдит Пиаф, все на одном диске.  Я даже некоторые выучил наизусть. Но, как это водится у нас, русских,  перед самым приездом Ирвана, диск этот куда-то делся. Осталась от него только красивая обложка. Искать его я не стал, пустое занятие, тем более, я знаю, что когда француз уедет, он сам найдётся.  Поэтому за день до приезда французского гостя, я побежал в киоск и купил себе новый диск.  Ирван потом похвалит меня за хороший вкус, но на самом деле я куплю то, что там было…

     И вот мы сидим с ним и слушаем Мишеля Фугена, его  «Бэлль истоар – Красивую историю».

      «Тот не француз, кто не знает этой песни, – говорит он мне, – это старая вещь».

     «Потом ты мне её переведёшь»? – прошу я его.

    «Сам переведёшь, там нет ничего сложного. Все песни о любви одинаковые».

    И тут я вспоминаю, о чём узнал лишь недавно (хотя французский изучаю уже третий год подряд), во французском языке любовь – мужского рода. Я даже из-за этого расстроился. Как это так, любовь – это он. Конечно же, она – безумная, всепоглощающая, прекрасная и …т. д. и т. п.

    Я говорю об этом Ирвану.

   «Ничего, всё нормально, – отвечает он, – любовь мужского рода. Это в порядке вещей».

    «А на других языках, какого рода она будет, – интересуюсь я, – не знаешь»?

   Француз какое-то время соображает, потом выдаёт:

    «На испанском «амор» тоже мужского, на немецком «либе» вообще среднего, – и прибавляет, вопросительно глядя на меня, – а  какая может быть любовь у женщины? Это чисто мужское понятие».

    «Очень интересно», – думаю я, но вслух ничего не произношу и тут вспоминаю, что он так и не дозвонился до своей жены...

    Но вот все темы исчерпаны, разговоры окончены, даже о любви, и мы идём спать. В кровати я долго ворочаюсь, сон не идёт ко мне,  зато лезут в голову разные мысли. Мне припоминается, как я предлагал французу надеть на рыбалку кепку с символикой ЛДПР, которую мне незадолго до этого подарили. Я говорил ему, что там никого не будет, и никто тебя в ней не увидит, и кепка новая… но Ирван откажется это сделать наотрез. Я улыбаюсь этим моим воспоминания, которые уже сменяются видениями,  не совсем реальными…

     Будто бы я чищу зубы и предлагаю Ирвану начистить зубы соседу. И, смеюсь, объясняя ему, что это не одно и то же.

     Потом мне видится Франция, Париж, Эйфелевая башня, и Наташа, которая спрашивает меня:

    «Ну что,  понравился тебе Ирваныч»?

    Я хочу ответить ей, улыбаюсь, но уже несусь куда-то в длинном тёмном тоннеле и потом проваливаюсь в какую-то дыру.      Выныриваю из неё только утром.

    Глава VI. Часть I.

                                    День отъезда.

     Короткая, как бикфордов шнур, ночь с беспокойными моими снами, наконец, окончена. Я открываю глаза и моментально соскакиваю с постели. За окном только-только брезжит рассвет. Я открываю окна настежь и вдыхаю прохладный воздух раннего утра. В его утренней свежести уже чувствуется дыхание осени…

     Сегодня последний день пребывания француза в Брянске. Его поезд отправляется в 13-30-ть. Надо постараться не опоздать. Ирван такой парень, что хотя жена мне и намекала, что он, может быть шпион, слишком уж тщательно всё высматривает и потом записывает, но я думаю, никакой он не шпион. Не тянет он на него… В том, что я окажусь прав, выяснится прямо сегодня и самым курьёзным образом.

   Позавтракав (теперь уже со сливочным маслом), мы начинаем упаковывать его вещи. Сначала напихиваем доверху большой рюкзак, потом маленький, потом жена достаёт ещё мою спортивную сумку, с которой я раньше ходил на тренировку, но и её не хватает для всех вещей.

   «Я думал, – говорит Ирван, – что, отдав вам подарки, вещей у меня поубавится, а их только прибавилось».

   «Ты странно думаешь, – возражает ему жена, – разве можем мы оставить без подарков тебя и твоих друзей? Ты ещё не забудь передать привет от меня Наташе на словах…».

    «Ох уж эти женщины», – думаю я, но на душе у меня уже становится грустно. Последний день, и как его не называй, можно крайним, как мой брат лётчик, но всё равно он последний. Через несколько часов Ирван уедет…

    Я бесцельно брожу по коридору и натыкаюсь на его куртку. Он повесил её ещё в первый день, думал, что у нас будет холодно, а она ему так и не пригодилась.

    «Вот тебе ещё подарок, – говорю я, и отдаю куртку французу, –  ищи теперь место, куда её запихнуть»…

     Но вот все вещи уложены, и пакет с продуктами в дорогу собран. Мы идём прогуляться, Ирван просит меня зайти ко мне на работу, ему нужно написать жене письмо.

    Открыв электронную почту, он, наконец, обнаруживает от неё сообщение. По его лицу видно, он этому несказанно рад. Я демонстративно отворачиваюсь, давая ему возможность читать без моего взгляда «через плечо», но Ирван только усмехается.

    «Секретов от тебя у меня нет, – говорит он, – заодно бытовому французскому поучишься».

   «У меня всё хорошо, – пишет его жена, – ты не волнуйся. В Бретани сейчас хорошая погода,  после работы я хожу на пляж, а по вечерам навещаю маму. Сообщения твои я получила, и рада, что у тебя всё нормально …».

    Что у Ирвана  всё нормально, я вижу по заблестевшим его глазам. До Михайловки теперь он будет добираться в хорошем настроении. Как много всегда зависит от наших женщин, мы не должны на них обижаться по мелочам, мы должны их любить…

     Я читаю письмо дальше и вдруг осознаю, что почти всё в нём понимаю. Да, язык я уже выучил не плохо, по крайней мере, письменный…

     Закончив с письмом, Ирван начинает строчить ответ. Что он пишет, я уже не смотрю,  иду прогуляться.

     Возвратившись через полчасика, а время уже поджимает, вижу, что он уже всё закончил и отправил письмо адресату.

     «Я хочу купить себе такой же нож, какой был у тебя на рыбалке, – говорит, улыбаясь, француз, – мы успеем  это сделать? Я видел хорошие ножи в магазине, напротив ваших полицейских начальников».

     «Это в ЦУМе, – говорю я, – недалеко отсюда. Паша нас довезёт».

    «Если пробок не будет», – замечает Павел.

    «Амбутэйяж», – хватаю я знанием французского.

     Мы втроём спускаемся в лифте на первый этаж.

    В его торце находится большой продуктовый отдел, француз решает ещё кое-чего прикупить в дорогу.

    «Давай, быстрее», – подгоняю я его и тыкаю пальцем в продукты, которые советую ему взять.  Он уже доверяет мне в этом вопросе, берёт колбасу, кефир, бутылку воды и лаваш. Затем мы быстренько садимся в машину и жмём к Центральному Универмагу. Отдел с ножами закрыт, так всегда бывает, когда торопишься, но свет в нём горит. Я интересуюсь в соседнем отделе, где продавец?

    «Отлучилась на пять минут», – сообщает мне симпатичная девушка.

    Мы ждём пять минут, десять, я поглядываю на часы и начинаю волноваться.

  «Ещё пять минут, и всё, едем, – говорю я, – а то ты опоздаешь на поезд. Если тебе так понравился мой нож, я его тебе подарю».

   Но в назначенное время продавец так и не появляется.

     «Всё, едем», – отрезаю я.

    Дома уже все волнуются не на шутку, особенно мать. (Жена – нет. Она потом скажет мне, что если бы француз опоздал, ничего страшного, пожил бы у нас ещё пару деньков. Только-то и всего...). Мы моем руки, садимся за стол и начинаем запихивать в рот всё подряд. Я поглядываю на Ирвана, но он почему-то не спешит, или это мне так кажется. Он тщательно всё пережёвывает и задумчиво смотрит в окно. Я подхожу к окну и вижу, что Борис уже подъехал. Я договорился, чтобы на вокзал отвез нас он, Павел занят по работе. Я машу ему  рукой, а он мне показывает на часы. Я поглядываю на свои, до отхода поезда остаётся тридцать минут.

    «Всё, – говорю я, – подъём и быстро в машину».

    И тут Ирван произносит свою, ставшую потом знаменитой, фразу:

   «Мне надо выпить ещё маленький кофе…».

            Над столом повисает пауза, и у всех раскрываются рты.

         Часть VI. Глава II.

    «Ирваныч, – говорю ему я, – дорогой, милый мой, мы опоздаем на поезд».

    «Успеем, – отвечает француз, – я только в туалет сбегаю».

    «Действуй, – говорю я жене, – у тебя максимум полминуты».

     Жена понимает, что к чему. Она берёт чайник, наливает в него воды, как раз на «один маленький кофе», и включает его в розетку.

     «До кипения не доводи, – советую я, – а то он пить долго будет».

      Но вот мы в машине. Хорошо, что сегодня нет пробок на улицах.  Кризис в экономике и жаркий август помогли с ними расправиться. Проезжая мимо ЦУМа и видя, что у нас уже не остаётся ни минуты, я вспоминаю про свой рыбацкий нож. Достаю его из кармана и дарю французу. Предварительно прошу у него рубль, примета такая.

     «В следующий раз я  тебе тоже куплю, – говорит он мне и жмёт мою руку, – или из Франции привезу».

     Но бывают ли в жизни следующие разы? Не всё ли в ней самое лучшее случается всегда экспромтом?...

       Через десять минут мы на бетонном мосту через реку, переезжаем нашу красавицу Десну.

     «Посмотрите, сколько купальщиков», – говорит француз.

     И правда, на другом берегу народу собралось человек двести.

   «Сэ бэне (купальщики), – отвечаю я, –  «сэ» наш городской пляж».

    Отсюда до вокзала уже рукой подать. Но время, как песочные часы, сыплется всё быстрее и быстрее. До отхода поезда остаётся десять минут.

    Мы  быстро припарковывается.  Я хватаю огромный рюкзак, Борис спортивную сумку и пакет с продуктами, Ирвану достаётся рюкзачок с документами и книгами.

  «Вытаскивай билет, – кричу ему я, – у тебя одиннадцатый вагон.  Сейчас посмотрим, откуда нумерация: с головы, или с хвоста»?

Успеваем мы вовремя. Немного отдышавшись, пока проводник сверяет билет с паспортом Ирвана, мы затаскиваем его вещи в вагон. Укладываем их на верхнюю полку и возвращаемся обратно на перрон. Всё, час икс наступил – пора прощаться.  Сперва мы стоим в нерешительности, потом обнимаемся и троекратно целуемся.  Всё по русскому обычаю. Я прижимаю француза к себе чуть крепче, может быть, чем следует, но Ирван сам меня не отпускает.  Очки на нём запотели: от жары ли, или от волнения…теперь, какая разница.  Что-то трогательное и беззащитное проглядывается мне в его крепкой спортивной фигуре. Становится почему-то жалко его. Я отстраняю его от себя, но всё ещё  держу за руку, а он её не вырывает и не уходит. Он всё ещё со мной…

    «Ну, всё, – говорю я ему, – счастливого пути. Как только приедешь в Михайловку, сразу позвони».

    Ирван медленно поворачивается и взбирается по ступенькам в вагон. Всё, как в кадрах братьев Люмьер, только у них прибытие поезда, а у нас отправление…

    Не став дожидаться, пока его худощавая фигура скроется в тамбуре, я поворачиваюсь и быстро иду по перрону.  Боря едва поспевает за мной. У подземного перехода я врубаюсь в действительность и останавливаюсь. Смотрю на часы.

     «Ещё три минуты до отправления, – говорит Борис, – постоим, помашем ему рукой».

    И вот поезд трогается и набирает ход.

    Неожиданно откуда-то выскакивает мужик, вероятно, опоздавший, и начинает кричать. Он пытается вскочить на подножку одного из открытых вагонов, но проводник захлопывает двери тамбура перед самым его носом. Мужик возмущается, снова кричит, но сделать уже ничего нельзя.

    Безопасность есть безопасность. Опоздавший ещё какое-то время идёт возле движущего поезда, но, поравнявшись с нами, останавливается.

    «В Москву на работу опоздал, – говорит он, – теперь мне сделают втык».

     «Надо было в хвостовой прыгать, а не бежать вдоль всего поезда», – советует ему Борис. Но совет этот пригодится разве что в следующий раз.

     «Вовремя мы шпиона в вагон запихнули, – говорю я Борису, – а то собирать бы ему секретные сведения ещё дня два, а то и три».

    «Какого шпиона», – удивляется Боря.

     «Потом расскажу»…

         Часть VI. Глава III.

   Поезд быстро набирает ход.

   Вот уже перед нами пятый вагон, шестой, седьмой…вот уже десятый. Слышно, как громко стучат рельсы на стыках под каждым вагоном. Но вот и наш вагон, вернее, Ирвана – одиннадцатый. Поезд мчится на всех парах. И тут я вижу прилипшее к стеклу лицо Ирвана. Он близорук, поэтому боится нас пропустить, но он абсолютно уверен, мы ждём его, мы его не бросили, не ушли…

    Он высматривает нас на платформе изо всех сил. Наконец, заметив наши фигуры, он машет нам рукой. Мне становится его ещё жальче…да и себя тоже….

    Почему-то такие мгновения всегда редки в нашей жизни.

   Возвращаясь обратно и переезжая через мост, я снова смотрю на купающихся. Ещё десять минут назад с нами был Ирван.  Предательский комок застревает в горле, а к глазам подступают слёзы.

    «Что-то мне тоскливо, – говорю я Боре, – Ирван уехал, и я будто потерял что-то. Так пусто на душе…».

    «А что ж ты хочешь, ты с ним столько общался, – успокаивает меня Борис, – всю неделю был с ним с утра до вечера».

    «Как-то он там без меня доберётся? – сетую я, – такие рюкзаки нагрузил, и сумки у него тяжёлые»…

     «Ничего, он тёртый мужик, –  говорит уверенно мой друг, – столько по свету колесил, не пропадёт».

     И тут я вспоминаю, как Ирван говорил мне однажды, что никогда  не нужно стесняться просить помощи у чужих людей…

                                       Эпилог.

      Вечером мы не стали убирать постель Ирвана, такая у нас примета. Пусть сначала доберётся до места, а потом позвонит.

     И вот на следующий день он звонит и говорит, что у него всё нормально, что устроился он хорошо, и что Дарья выделила ему отдельную комнату. Говорит он со мной на французском языке, медленно, с расстановкой и акцентами, употребляя самые простые слова. Я знаю, почему он это делает. Он звонит с телефона Дарьи, по всей видимости, она стоит рядом и слушает.  Ирван тактичный человек и умный, он даёт ей  понять, что его брянский друг, то есть я – не лыком шит и в совершенстве знает французский язык. Что ж, Ирван, я благодарен тебе, за твою тактичность. Ты не просто хороший мужик, ты ещё и умный мужик, что для нас, для сильного пола, не последнее дело. Не забывает Ирван предать привет и моей маме. Она теперь для него не просто мама его русского друга, она народный целитель, прекрасный доктор, а ещё – мудрый советчик. Она не только заботилась о его здоровье,  она всегда его терпеливо выслушивала. И у них всегда находилось столько общих тем для разговоров…