Текст книги "Француз (СИ)"
Автор книги: Виктор Решетнев
Жанр:
Рассказ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Как-то потом, я угощу Ирвана конфетами, карамелью, вкусными и не очень дорогими, и спрошу его:
«Знаешь, чьи они? – и сам же за него отвечу, – Порошенковские.
Его наша Липецкая фабрика у нас до сих пор работает»…
«И ты можешь их есть»? – удивится он.
«Не только могу, но и тебя угощаю».
Мы оба посмеёмся.
«У нас о таких вещах не пишут», – признается он.
«А ты им там расскажи у себя, особенно своим ученикам, как у нас всё обстоит на самом деле», – попрошу я его.
Француз утвердительно кивнёт головой, а я подумаю:
«Посмотрим».
Часть I. Глава VI.
Мы выходим из ворот нашего дома и сразу встречаемся лицом к лицу с волком. Не с настоящим брянским серым хищником, а с его собратом из мультика «Жил-был пёс». Какие-то умельцы сварганили его из арматуры, покрасили серой краской и поставили в сквере у моего дома. Мне он виден из окна. Памятник очень похож на оригинал из мультика, так что, кажется, тронь за его сытое пузо, а он скажет голосом Джигарханяна:
«Щ-щ-ас спою…».
Горожанам приглянулся этот железный серый хищник, и возле него теперь всегда толпа. Фотографируются целыми семьями. Особенно он полюбился детишкам, их от серого волка за уши не оттянешь.
«Наш лё лу (волк)», – говорю я Ирвану и предлагаю ему сфотографироваться рядом с достопримечательностью.
Француз подходит к железному зверю, и я щёлкаю фотоаппаратом.
Только вывеска над волком почему-то не попадает в кадр, а она красноречива:
«Я люблю Брянск».
И вместо слова люблю, конечно же, красное сердечко… Пора мне уже мои плюсовые очки брать с собой.
Отщёлкав положенные снимки, мы направляемся в парк. Он у нас имени Толстого. Писателей Толстых в России трое. Один, основной и всемирно известный – Лев Николаевич, и два вспомогательных: Алексей Николаевич и Алексей Константинович. Наш земляк, Алексей Константинович, первый по старшинству. Он родился раньше других Толстых. В середине девятнадцатого века он был известным писателем и поэтом, моим земляком, кстати.
«Средь шумного бала, случайно…», или
«Колокольчики мои, цветики степные…», -
это всё его.
Со школьной скамьи мне нравится его стих «История государства Российского»:
«…Ходить бывает склизко
По камешкам иным,
Итак, о том, что близко
Мы лучше умолчим…» -
Умолчать и тогда и теперь – это милое дело в России.
Третий Толстой, Алексей Николаевич, наш будущий красный граф, в своё время обласканный Сталиным. Это он написал «Петра Первого», «Аэлиту», а также выстругал из итальянского Пиноккио нашего русского Буратино.
Парк Толстого тоже был недавно реконструирован. Нам он известен, как парк деревянных скульптур. Но при реконструкции некоторые его скульптуры, стоявшие со времён оных, убрали, и на их место поставили новые. Года три назад на мельничное колесо в фонтане лили воду чёртики, теперь это делают пузатенького вида мужички. Нам это объяснили тем, что, мол, необходимо бороться с нечистой силой… Ладно, будем надеяться, что мы её, в конечном счёте, победим, а парку это принесёт одну только пользу.
Проходя мимо скульптур, я думаю, что француз бросится их сразу фотографировать, но он не проявляет к ним никакого интереса. Он даже не смотрит на них. Потом он и на экспозицию репродукций картин Марка Шагала не соизволит пойти.
«А зачем это мне? – скажет он, – вот если пойдёт дождь, то я с превеликим удовольствием, а в такую прекрасную погоду это делать грех».
У фонтана с мужичками, льющими воду на бывшую чёртову мельницу, он всё же останавливается. Дело в том, что от прежней экспозиции всё же кое-что осталось. Например, деревянная мышь, сидящая на столбе. Отдыхающие бросают к её ногам монетки. Если денежка не срывается вниз и остаётся возле мышки, значит быть тебе богатым. На дне фонтана монет всяческого достоинства валяется навалом. О чём это говорит? А лишь о том, что цыган в отреставрированный парк вот уже два года, как не пускают. Я слышал, что такая договорённость есть с местным цыганским бароном. Думаю, что и по поводу автовокзала она тоже есть.
Я показываю Ирвану на пять или шесть монеток, застрявших в руках мыши. Как таковое возможно, представить нельзя. Видать, и в Брянске есть очень богатые люди, хотя их и немного…
Бросаем и мы несколько монеток к ногам мыши, две из которых застревают. Это хороший знак.
После этого мы продолжаем путь к аттракционам. Их уже Ирван разглядывает с неподдельным интересом. Пока он это делает, к нам подходит местный сторож Витька. Витьке уже 58-мь, и он мой хороший друг. Выглядит он так, будто он не местный сторож, а, по меньшей мере, директор парка. Я знаю, он много читает и одевается всегда по моде. Местные девчонки иногда не прочь продежурить с ним вместе до самого утра.
Я знакомлю его с французом, и он сходу предлагает нам прокатиться на карусели.
«Бесплатно», – говорит он.
Ирван с сомнением смотрит на ржавые цепи, к которым прикреплены кабинки.
«У нас бы за такой аттракцион хозяина арестовали, – говорит он, – а сам аттракцион тут же закрыли. Посмотри, где тут хоть какая-нибудь безопасность, а на каруселях полно детей».
Витька не слушает его и продолжает нас уговаривать, упирая на то, что «ведь бесплатно».
«В следующий раз, – говорит француз, – когда опять приеду. Покатаюсь вот вместе с ним», – показывает он на меня.
Витька жмёт нам руки, и мы с ним прощаемся. Вдогонку он нам ещё что-то кричит про рыбалку.
Часть I. Глава VII.
Выйдя из парка, мы оказываемся на бульваре Гагарина. Он тоже был недавно реконструирован, вернее, отстроен заново. В прошлом году здесь был установлен памятник первому космонавту планеты. Молодой и красивый Юрий вышагивает в своей длинной шинели по нашей улице. Когда-то он шагал по ней на самом деле. Это было в далёком 1966-м году, когда он был в нашем городе с визитом.
Автор скульптуры изобразил Гагарина в высшей степени достоверно: и знаменитая улыбка сияет на его лице, и развязанный шнурок красуется на своём месте.
Но шнурок на правом ботинке развязался у Гагарина не здесь, а в аэропорту «Внуково», когда он шёл по красной ковровой дорожке с докладом к Хрущёву. Краем глаза Юрий видел развязанный шнурок и так боялся на него наступить, что не мог больше ни о чём думать.
«Вот сейчас споткнусь, – думал он, – и растянусь на виду у всего человечества».
Слава Богу, этого не случилось.
За год и ботинок, и шнурок жители нашего города отполировали до блеска. Каждому обязательно нужно их потрогать.
Трогаем их и мы. Затем я фотографирую Ирвана рядом с первым космонавтом планеты, а он фотографирует меня.
«Знаешь, кто это такой»? – спрашиваю я.
«Конечно, – утвердительно кивает француз, – Юрий Гагарин, первый космонавт».
«А на кого он похож»? – продолжаю я допрос.
Ирван жмёт плечами.
«На моего брата, – говорю я, – мой брат в своё время тоже был военным лётчиком, и лет двадцать назад выглядел точно так же, как Юрий»…
Мы трогаем развязавшийся шнурок ещё раз, при этом я на всякий случай загадываю желание, мало ли – вдруг исполнится, и смотрим на заходящее солнце. Оно уже прячется за трибунами футбольного стадиона.
Над нашими головами зажигаются фиолетовые огоньки.
Их тысячи. Они развешены на растяжках почти над всем бульваром, от входа в парк и до площади Ленина.
«Красиво у вас», – говорит восхищённо Ирван.
«А ты не хотел ехать в Брянск», – говорю ему я.
В конце бульвара мы подходим к стене пятиэтажного дома, на которой прикреплён стенд с военачальниками, героями Великой Отечественной войны. Стенд повесили недавно, 9-го Мая, в юбилей Великой Победы. Моей маме в этот же день исполнилось 85-ть. Мы останавливаемся у стенда. Первый слева на нём маршал Жуков, четырежды герой. Его портрет знают все, и Ирван не исключение. Затем идут маршалы: Рокоссовский, Конев, Василевский и далее по порядку, как это мы ещё привыкли видеть в школьных учебниках.
Я останавливаюсь перед портретом Чуйкова Василия Ивановича. Это его 62-я Армия удержала Сталинград в 42-м.
«Бабушка моей жены, баба Дора, – говорю я Ирвану, – служила в молодости у этого маршала в Сталинграде главным поваром»…
Не знаю, вспомнит он потом об этом, когда будет посещать в Волгограде Мамаев Курган.
Дальше мы идём через площадь Ленина, и я показываю Ирвану одноимённый памятник. Недалеко от него недавно установили другой памятник: сове, или филину, не знаю точно. Я не различаю этих птиц, думаю, что это вообще одно и то же.
Трёхметровый монумент, в отличие от волка, сделан из берёзовых прутьев. Возле совы тоже теперь всегда толпа зевак. Потом мы идём дальше, к драмтеатру. Напротив здания драмтеатра памятник Тютчеву. Ирван показывает на него рукой и говорит:
«Фёдор Тютчев».
«Наш земляк, – уточняю я, – и Фёдор там начинается с «фиты». Я тебе днём покажу».
Пройдя драмтеатр, мы оказываемся у ЦУМа, нашего центрального универмага. Напротив него высится здание областного УВД, красивое и подсвеченное не хуже Кремля.
«Здесь наша полиция ютится, – говорю я Ирвану, – вернее, её руководство».
Француз удивлённо смотрит на меня.
«Да, они тут не хило устроились», – подтверждаю я его немой вопрос».
«Что значит, не хило»? – спрашивает он.
«Значит хорошо, прекрасно, восхитительно, – перечисляю я эпитеты, – трэ манифик по-вашему».
«Теперь и я могу так говорить: «не хило»? – смеётся француз.
«Можешь, только не у меня дома…».
А до него остаётся уже не так далеко, пересечь дамбу через Нижний Судок, подняться наверх, и вот он мой дом. Местные жители дали ему прозвище «Дом с часами», и под этим именем его знают все…
Через овраг мы переходим по дамбе, сплошь заросшей деревьями и высокой травой. Из его глубины веет на нас прохладой. Ирван останавливается на смотровой площадке.
«Это дамба, – говорю я, – её насыпали 50-т лет назад. Раньше тут был деревянный мост».
«Что есть дамба»? – интересуется француз.
«Понт (мост), – отвечаю я, стараясь выразиться по-французски, – ну не совсем «пон», он из песка, «лё саблё», – уточняю я, – люи аппортэ дё ля ривьер Десна (его принесли из реки Десны), но не в карманах принесли, а намыли…».
Ирван таращит на меня глаза, но как ни странно, всё понимает.
«Иси рэспирасьон бьян (здесь дышать хорошо)», – заканчиваю я свои мудрёные объяснения.
Дальше мы идём молча.
Но вот и мой дом. Часы на его башне показывают десять вечера. В начале августа в это время уже темно, да и самоё время в прошлом году сдвинули на час ближе к ночи.
Дома нас уже заждались, спать никто не ложился. Моя мама снова волнуется.
«Заморишь ты француза, – говорит она, – не даёшь человеку отдохнуть с дороги. Я там вам сделала настоя из дубовой коры, напоишь его на ночь. Он кашлять не будет. И дай ему обязательно чаю с мёдом»…
Приходится выполнять её распоряжения. Ведь я для неё по-прежнему маленький неразумный сынок. Теперь она так величает и француза.
Но, наконец, все распоряжения от неё получены, мать желает нам спокойной ночи и уходит.
Мы остаёмся с Ирваном одни, мы пьём горячий ароматный чай и молчим. Слов на сегодня достаточно. Усталость бродит по всему моему телу, но эта усталость приятная. Длинный-длинный день, наконец, заканчивается.
Жена постелила гостю постель в зале на раскладном диване, я провожаю его до места. На пододеяльнике и на наволочках чёрно-рыжими нитями вышиты тигры. Это бельё я купил в турецком Авсалларе.
За окном в сквере всё ещё горят фонари. Их отключат только в половине второго. Свет от них отражается в окнах, потом проходит через папоротники в высоких кадках, которыми моя жена уставила комнату, она любит всяческую заморскую зелень, и, наконец, складывается на потолке в сказочные узоры. Мне кажется, в такой комнате приятно будет жить французу.
Мы желаем друг другу «бон нюи» и идём спать. На душе у меня полнейшее чувство выполненного долга.
Часть II. Глава I.
День второй. Знакомство продолжается.
Регистрация в ОВИРе и проч.
На следующий день нелёгкая поднимает меня в несусветную рань. Только-только солнышко в окошко заглянуло, а я уже протираю глаза. Смотрю, жены рядом нет, прислушиваюсь, с кухни доносится какой-то стук.
Ага, это она уже готовит для француза блины (дю крэп).
Я быстренько вскакиваю, бегу туда и начинаю ходить возле плиты, потягивая носом.
«Сядь, – говорит жена, – не мельтеши перед глазами».
Но на одном месте усидеть я не могу, меня колбасит. Надо же, живой француз поселился у меня и будет жить целую неделю.
Я иду в прихожую и смотрю через занавеску на безмятежно спящего гостя (между прихожей и залом дверей у меня нет).
«Что-то он подарков нам вчера не подарил, – говорю я жене, возвращаясь на кухню, – забыл, наверное. Может стукнуть чем-нибудь посильнее, чтобы он проснулся. А потом, если что, свалим на соседей»?
«По голове лучше себе стукни, – отвечает жена, переворачивая на сковородке очередной шкворчащий блин, – зачем ты его таскал вчера, на ночь глядя? Теперь вот он выспаться не может. Садись и жди, не трогай его».
Потом Ирван расскажет ей, то есть, моей жене, а не мне, что уснул он поздно, что за окном допоздна гоняли мотоциклисты, что по природе своей он «сова», а не «жаворонок», и скажет ей спасибо за то, что она не дала мне его разбудить.
«Я у вас жил как король», – скажет он нам потом в день своего отъезда.
Я продолжаю терпеливо ждать пробуждения званного гостя.
Но вот уже и блины начали остывать, а француз всё никак не просыпается. Тут уже начинает волноваться жена.
«Сделаю тогда ещё одну стопку блинов, – разговаривает она сама с собой, – ты будешь есть холодные, а он горячие».
«Большое спасибо, гранн мерси», – говорю я, но слова эти звучат из моих уст не как благодарность.
Но как бы там ни было, через час мы все за столом. Перед нами две горки пышных ароматных блинов и полтазика лукашенковской густой сметаны.
«Мне нужен один кофе, – просит француз, – без него я не могу проснуться».
А я могу, и в отличие от него, давно проснулся. Поэтому завариваю себе чай из женьшеня, привезенный мною из Таиланда. Я так им хотел угостить француза, а он…
Что ж, пусть тогда пьёт свой кофе, точнее, наш, а ещё точнее – бразильский.
Я верчу перед его носом упаковкой из-под женьшеневого чая и показываю на ней надпись «маде ин Тайланд». Но, оказывается, француза этим не удивишь. Он хорошо знаком с этой далёкой страной. Ирвану, как и мне – Тайланд, почти дом родной. Лет тридцать назад, после пережитой им любовной драмы, прожил он в ней больше года. Он собирался провести там свой медовый месяц, любимая девушка должна была прилететь к нему из Франции…но не прилетела. Она вышла замуж за другого. К разбитому корыту Ирван возвращаться не стал, уволился по звонку с работы и остался жить в Таиланде. Было ему на ту пору неполных двадцать пять. От отчаяния он решил даже остаться в этой стране навсегда и начал уже изучать тайский язык. Но время лечит любые раны, и любовные в том числе. Они, порой, лечатся даже быстрее остальных, особенно, если лечащий врач вам попадётся достойный – в виде душевной миловидной девушки.
Поэтому Ирван за год вылечился полностью, и теперь у него от той поры лишь приятные воспоминания. Тёплое море, жаркое солнце и приветливые люди. Он даже помнит несколько фраз на тайском языке.
«Кхоп кхун кап (спасибо)», – говорит он мне.
«Самрап мыи нии (за ваше угощение)», – отвечяю я.
Я тоже в юности пережил любовную драму, а потому знаю, что почём. Я чувствую в нём собрата по несчастью, поэтому дарю ему свой «Ирреальный Мир». Француз с благодарностью смотрит на меня и принимает подарок. Вот мы и побратались…
Поев блинов и выпив «свой наш бразильский» кофе, Ирван просыпается окончательно, а потому вспоминает про подарки.
Я жду от Наташи чего-то необыкновенного. В одном из писем она мне писала, что держала «это» в руках, и я теперь должен догадаться, что.
Ирван достаёт из своего бездонного рюкзака сначала книги, потом диски с песнями на французском языке, потом диски фильмов, тоже французских, и, наконец, опять книги и вручает всё это мне.
«Елене я куплю подарок потом, – говорит он, – я не забыл про него, просто из твоих сообщений я так понял, что она сейчас не дома, а сидит с внучкой в Москве. Здесь в Брянске мы сможем ей что-то купить»?
«Без проблем», – отвечаю я.
Ну вот, все подарки розданы, и Ирван вопросительно смотрит на меня.
«Можно идти гулять»? – спрашивает он.
«Идём», – отвечаю я.
«Интересно, какие из этих книжек держала в своих руках Натали»? – думаю я, выходя из дома…
Спрашивать француза о том, что, может быть, он забыл ещё про какие-то подарки, я не решаюсь.
Но вот мы на улице, «дэор» (снаружи), как говорят французы, и я обдумываю, с чего начать сегодняшний день.
План у меня такой: сперва меняем деньги в банке, это я посоветовал сделать Ирвану ещё в Москве, а не менять их на вокзале в обменнике . Потом регистрируем его в местном ОВИРе (а вот этого уже я не знал, оказывается для иностранцев это обязательная процедура), и потом уже мой друг Боря будет возить нас по Брянску. Начнём с посещения кургана Бессмертия и парка Соловьи, и закончим Свенским монастырём. На сегодняшний день, я думаю, этого будет достаточно.
Часть II. Глава II.
В банковском обменнике нам подсказывают, что регистрацию можно сделать не только в ОВИРе, но и в любом отделении Почты России.
«Слава Богу, – думаю я, – потому что в ОВИРе сейчас будет народу – не протолкнуться. В последнее время наших иностранцев с Закавказья и из Средней Азии понаехало предостаточно (рассуждаю прямо, как коренной москвич), и регистрация может продлиться весь день».
В банке очереди нет, и деньги Ирвану меняют быстро. Спрятав в карман вместо каких-то там шестидесяти евро, четыре с лишним тысячи наших полновесных рублей, он выходит из кабинки довольный.
«Куда дальше»? – спрашивает он.
«В близлежащее отделение почты, – отвечаю я, – оно тут рядом, за углом».
На почте очереди тоже нет, но и некому регистрировать иностранца. Девушки, которой поручена эта обязанность, на месте мы не обнаруживаем, и она, как нам сказали, будет только после обеда.
«Сколько стоит эта процедура»? – интересуюсь я.
«Тысяча двести пятьдесят рублей»? – отвечает сотрудница.
«Не хило, – восклицает француз, – теперь я могу так выражаться»? – он вопросительно смотрит на меня.
«Можешь, – киваю я, – и будешь это делать ещё не один раз. В других местах тебе тоже, по всей видимости, придётся регистрироваться. Ты ведь будешь жить ещё в Михайловке, а потом в Москве»?
«Да, и там мне придётся регистрироваться, – подтверждает мои опасения Ирван, – если я буду оставаться на каждом месте дольше недели. Такой ерунды нет нигде, не только в Европе, но даже в бедной Армении, где я провёл прошлогодний отпуск».
«А мы ещё хотим привлекать туристов в нашу страну», – думаю я.
В это время в моём кармане звонит телефон. Это Борис.
«Давай к нам, – говорю я ему, – надо ехать на Главпочтамт француза регистрировать».
Мы выходим из здания почты на улицу. Снаружи жарко, хотя ещё только начало одиннадцатого. Температура подбирается к тридцати. Август обещает быть жарким.
Борис на своём Шевроле Круз подруливает к нам через десять минут. Я представляю его французу. Чем-то они похожи, мой друг с сорокалетним стажем, и мой новый друг. И не только внешне. Оба высокие, худощавые, оба симпатичные (мне на счёт француза это сказала моя тётка, случайно нам встретившаяся на улице, которая сама ещё молода и красива), и оба до сих пор бегают марафон. Но главное, они оба уравновешенные.
Мы садимся в Борину тачку, я спереди, Ирван сзади (мы так потом будем ездить всегда…и это без обид для моего иностранного гостя) и рвём к Главпочтамту. Там цена регистрации уже другая и равняется она двумстам пятидесяти рублям.
Тут уже я произношу:
«Не хило».
Сотрудница выдаёт нам два бланка формата А4 и предлагает заполнить их с двух сторон чёрными или тёмно синими чернилами. Сделать это надо печатными буквами и на кириллице. Образец заполнения она советует поискать внутри двух пухлых фолиантов, лежащих на стойке. Всего через каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут я их нахожу. Ирван, полный энтузиазма, бросается заполнять нужные строчки. Надо отдать должное, пишет он быстро и аккуратно, всё же сказывается профессиональный опыт школьного учителя. Им он работает уже восемнадцать лет.
В графе фамилия он пишет Контен, в графе имя – Ирван, следующая графа – отчество. Зачем она нужна, если даже в наших российских загранпаспортах нет отчеств, я понятия не имею? В неё он быстренько записывает слово Франция.
«Один бланк готов, – говорю я ему и забираю испорченный лист, – стой здесь, пойду просить новый».
«Я, конечно, могу вам выдавать бланки, – говорит мне сотрудница почтового отделения, – но не до бесконечности. Поэтому лучше я вам посоветую съездить в «Дубраву», там ребята из коммерческой фирмы за двести рублей всё вам сделают за пять минут. А то я у вас тут ничего не приму даже при одной неправильно проставленной запятой. У нас тут всё строго».
Мы снова выходим на улицу и снова садимся в машину. Через три минуты мы у нужных ребят в «Дубраве». Для этого приходится проехать под запрещающий знак, но теперь чего уж там…
За пять минут и за двести рублей ребята нам на самом деле делают всё чётко и правильно и даже распечатывают по моей просьбе дополнительный экземпляр. Я прошу его сделать на всякий пожарный, вдруг в Михайловке француз решится заполнять всё сам. Симпатичная наша «старая» знакомая ещё через пять минут регистрирует Ирвана на мой адрес. Делает она это тоже очень быстро. Мы выходим на улицу и вздыхаем свободно. Такое дело провернули…но вот нужно ли оно было?
Борис нас ждёт у машины.
«Виктор, – спрашивает меня Ирван, – скажи, пожалуйста, другой француз, да ещё не знающий русского языка, может также легко получить регистрацию в Брянске, как я»?
«Вряд ли, – отвечаю я, – более того, мне кажется, что в данный момент в нашем городе из французов – ты один и есть, и до конца года других не предвидится».
Часть II. Глава III.
В парке Соловьи под кронами деревьев всё ещё свежо и достаточно прохладно.
«Пробежаться бы сейчас, – высказывает своё мнение Борис, – я тут каждое утро бегаю. Знаю все здешние тропинки, пригорки и кусты».
«Я не против, – соглашается Ирван, – я и одежду для этого с собой прихватил. Давай побежим завтра. У себя во Франции в Морле, это на побережье Ла-Манша, я бегаю минимум три раза в неделю».
«Молодцы, – думаю я, – но своей стороны – я пас».
Мои друзья начинают обсуждать задуманное, но исполнить им это не удаётся. У Бори звонит телефон.
«Алло, – спрашивает он, – в чём дело, – и, выслушав ответ, обращается к нам, – мне надо срочно в Москву. Поеду прямо сейчас, вернусь только в понедельник. Попроси, – обращается он ко мне, – кого-нибудь другого вас повозить. Зачем только ты свою тачку отдал»?
«Знать бы самому, – отвечаю я, – но что сделано, то сделано. Ты езжай, я как-нибудь выкручусь».
«Тогда давай по мороженому на посошок, – предлагает Борис, – там наверху, у трамплина, есть небольшое кафе. Посидим полчасика».
Мы поднимаемся на самую высокую точку парка, где был когда-то сооружён трамплин для прыжков на лыжах. В кафешке заказываем три порции пломбира: два с шоколадной крошкой, и один с малиновым сиропом. Стоит эта вкусняшка двести сорок рублей, не так уж много. Деньги я незаметно сую официанту.
Есть на жаре мороженое – просто кайф. Особенно, если ты наверху, тебя обдувает лёгкий ветерок, а перед тобой раскинулся твой родной город. Он очень красив в это время года. Мы делаем несколько снимков на память. Вернее, делаю я. Я щёлкаю Борю вместе с французом на краю трамплина. Вниз от нас уходит вдаль просека для катания на лыжах. В конце её, через оставшиеся нетронутыми деревья, виднеется наша речка Десна. Фотки получаются отличными.
Потом мы возвращаемся обратно в парк и делаем по нему ещё кружок. И, наконец, подходим к машине и прощаемся с Борисом.
«Хороший у тебя друг, – говорит Ирван, – спортивный».
«Мы сорок лет знакомы, – отвечаю я, – с первого курса института. Пять лет жили в одной комнате в общежитии, и вот общаемся до сих пор».
Боря садится в машину и уезжает. Мы смотрим ему вслед, и когда машина исчезает, направляемся к кургану Бессмертия.
«Что значит, курган, это ведь не русское слово, – интересуется француз, – что оно означает»?
«Что-то вроде мавзолея, – говорю я, – только мавзолей – это для одного человека, а курган для многих. Его насыпали в честь наших земляков, погибших на войне с фашизмом. Для нас это святое место. Моя жена, будучи пионеркой, приносила сюда землю со своей дачи. Пусть всего несколько пригоршней, но это её вклад».
Мы поднимаемся наверх. Там, внутри пятиконечного пилона, я фотографирую француза на фоне нашего города. Отсюда наш Брянск виден как на ладони. Он весь утопает в зелени.
Затем мы спускаемся вниз и проходим к фонтану. Его открыли недавно. Это красивый фонтан и большой. Струи воды взлетают метров на десять, и затем, падая, разбиваются на мириады брызг. Возле него свежо и легко дышится. То и дело со всех сторон к нему прибывают свадебные кортежи. Сегодня пятница, день свадеб. Молодожёны и их многочисленные гости, фотографируются на фоне сверкающих струй. Хорошо жениться летом…вообще, хорошо жениться, ну а летом… так просто восхитительно…
Неожиданно звонит телефон у меня. Это жена напоминает, что пора обедать.
«Бабушка волнуется, – говорит она, – заморишь ты француза не евши».
В принципе они правы, жара жарой, а обед никто не отменял. Назад мы едем в троллейбусе, по дороге Ирван прикидывает: 12-ть рублей – это дорого за билет, или не очень?
Дома нас встречает моя мама. Палку свою она куда-то подевала, не хочет выглядеть пожилой...Столько новостей у неё в последнее время. Где бы она ещё увидела живого француза.
«После обеда по жаре не шляйтесь, – приказывает она, – ложитесь и отдыхайте».
Но я уже звоню своему напарнику по каратэ Николаю, который работает сейчас таксистом. Мы договариваемся с ним о поездке в Свенский монастырь. Оплата только за бензин.
После обеда, как всегда сытного, Ирван укладывается на диван, а я хожу по комнатам и думаю:
«Неужели Наташа подарила мне только французскую книжку, или СиДи диск? Быть такого не может.
Ирван, – кричу я, – ты мне ничего не забыл передать от Натали»?
Француз подхватывается с дивана…
«Извини, – говорит он, – я совсем забыл. Вот тебе от неё подарок».
Он лезет в свой объёмный рюкзак и вытаскивает из него коробку с разноцветными камешками.
«Это мне, это мне, – подскакивает первой к нему моя жена, – я знала, что Наташа подарит мне нечто необычное. Она знает, что мне надо».
«Откуда Наташа может что-то знать, да ещё на таком расстоянии, – думаю я, – да… женщины – это загадочные существа».
Жена берёт у Ирвана коробку, открывает её и начинает доставать из неё камни:
«Бирюза, Аметист, Гранат, Янтарь, – перечисляет она, – Кварц розовый, Кварц белый, Амазонит… ага, – прибавляет она, – Амазонит у меня уже есть, в серванте. Сейчас принесу. Мой только покрупнее будет».
Она бежит в зал и тащит оттуда целую пригоршню камней. Раскладывает их в кухне на столе и начинает сравнивать. Свой камень берёт в левую руку, а Наташин в правую. В правой каждый подаренный камешек держит подолгу.
Наконец разжимает правую ладонь и говорит:
«Этот камень, – он протягивает мне Бирюзу, – она дольше всех держала в руках. И он предназначен тебе, – прибавляет она, – ты любишь всё небесно голубого цвета. Возьми его, подержи в ладони. Может, и ты что-то почувствуешь»…
С умным видом я беру камень, сжимаю его в ладони и делаю задумчивое лицо.
То, что я ничего не почувствую, я знаю наверняка. Я морщу лоб, пожимаю плечами, втягиваю воздух носом и…о чудо … происходит нечто. Я куда-то проваливаюсь, лечу и вдруг вижу задумчивое лицо Наташи. В руках она держит именно этот камень.
«Наташа, не волнуйся, – говорю я ей мысленно, – у меня всё получилось».
Хотя, как это произошло, я – циник и Фома неверующий, не пойму никогда.
Часть II. Глава IV.
«Как бы мне сегодня с моей женой связаться, – вмешивается в наш таинственный процесс Ирван, – я хотел бы послать ей сообщение»?
«Это можно сделать у меня на работе, – говорю я, – Интернет у меня там. Мы можем наведаться туда ненадолго, заодно посмотришь, как я устроился».
В эту поездку по России Ирван сотовый телефон с собой брать не стал, портабль, как они его называют, решил ограничиться планшетом. Думал, что беспроводной Интернет у нас везде, и со своим гаджетом он в любое время свяжется с Францией. Оказалось, что зря он так думал.
Во-первых, слово «гаджет» звучит по-русски неблагозвучно и напоминает нам эпизод из «Неуловимых мстителей», где атаман Лютый произносит такую фразу: «Ну и гад же был твой отец, Щусёнок…»,
во-вторых, сотовый телефон в России никогда не помешает, я это по собственному опыту знаю.
«Ты лучше называй свой прибор планшетом, – советую ему я, – это и звучит благозвучно, и за это, может быть, он когда-нибудь тебя выручит».
На работе, на моём рабочем компьютере, после нескольких безуспешных попыток, после которых я звоню в фирму провайдер, мы, наконец, заходим в электронную почту Ирвана. Он уже неделю, как в России, а сообщений в его почте никаких нет.
«Если хочешь, чтобы о тебе вспомнили, – говорю я любимую фразу моей жены, – дай знать об этом своим близким и друзьям сам».
Пока Ирван сочиняет послание жене, а потом матери, я набираю телефон Николая и прошу его приехать за нами.
Я объясняю Коле, что ко мне приехал француз, а Борис, который обещал нас возить по Брянску, наоборот, уехал, и теперь мы безлошадные.
«Нам нужно в Свенский монастырь, – говорю я, – хочу французу его показать».
Объясняю, куда лучше подъехать, чтобы нас забрать. Ирван к этому времени заканчивает оба свои послания, и настроение его явно улучшается.
