Текст книги "Француз (СИ)"

Автор книги: Виктор Решетнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

    До Свято-Успенского Свенского мужского монастыря полчаса езды. Монастырь этот один из древнейших на Руси. На его месте когда-то была обретена икона Печерской Божией Матери, от которой получил исцеление брянский князь Роман Михайлович. Он прозрел.  Это произошло в далёком 1288-м году. После своего чудесного исцеления князь приказал построить на этом месте монастырь. Теперь он здесь высится на правом, самом высоком берегу реки Десны. Вид, открывающийся отсюда на синеющие вдали брянские леса, поражает своей красотой.

   Ирван то и дело щёлкает  планшетником. Я тоже фотографирую своей «мыльницей», но не только пейзажи, их я и так вижу каждый день, в основном я фотографирую удивлённого француза. Эта поездка будет у него совсем не такой, как предыдущая, шестилетней давности.

    На склоне холма я запечатлеваю знакомый куст шиповника. Он здорово разросся после того, как я похоронил под ним своего котика Васю. Это я сделал летом два года назад. Было ему на ту пору семнадцать с половиной лет.  По кошачьим меркам, не так уж и мало…

    Я подхожу к кусту, стараясь не наступить на место погребения,  и прошу у моего Васеньки прощения. Затем срываю  несколько ещё не очень зрелых плодов шиповника и показываю их Ирвану. Он не понимает, в чём дело, но на всякий случай отрицательно качает головой. Вечером я заварю с этими плодами чай и угощу им всех. Теперь атомы моего Васеньки перейдут и в наше естество…

    Отдав дань памяти коту, мы направляемся внутрь монастыря. Здесь, за его высокими стенами, всё величественно и спокойно. Отовсюду веет простой и строгостью. Дорожки чисто выметены, яблоневые деревья побелены, грядки с капустой, морковью и свёклой аккуратно выровнены. Праздношатающейся братии не видно, все они на вечерней молитве. А ещё пять лет назад я тут наблюдал другую картину. Было много бомжеватых  постояльцев, и братия бродила средь бела дня, где ей вздумается. Всё изменилось с приходом отца Алексия. За пять лет его неустанного труда, монастырь превратился в образцовое заведение…

    В прошлом году и мы тут по просьбе моего верующего сэнсэя  проходили  послушание. Мы – это команда единомышленников, занимающихся каратэ под его руководством вот уже двадцать лет. Потрудились мы тогда на славу: убрали территорию, подготовили место под фундамент восстанавливаемого и когда-то взорванного большевиками Успенского собора, почистили Святой источник. Вычерпали из него всю воду, а это несколько кубов, убрали со дна  накопившийся мусор и привели в Божеский вид самоё купальню. После всех этих трудов праведных, помню, в душе действительно чувствовалась благодать. И это не пустые слова…

    Восстанавливаемый храм теперь уже почти готов, осталась только внешняя отделка и роспись стен внутри. Все работы по его восстановлению ведутся на народные пожертвования.

    Я запечатлеваю Ирвана на фоне этого величественного сооружения.

     Побродив ещё какое-то время внутри монастырских стен, и пощёлкав планшетником и фотоаппаратом, мы  идём в церковную лавку. Я покупаю у благообразной старушки красочный проспект монастыря и небольшую иконку Девы Марии с Младенцем. Перед отъездом я вручу её французу с тем, чтобы он передал её от меня Наташе.  Пусть эта иконка хранит её от всех бед и напастей.  Моя жена, в свою очередь,  передаст ей подушку, вышитую собственноручно: с любовью, терпением и радостью.

    Верит в Бога Ирван или нет, я не знаю, но он тоже заходит вместе со мной и Николаем в церковную лавку. Увидев, что я покупаю иконку Божьей Матери, он просит себе у старушки иконку Спасителя. Для себя он её берёт, или кому-то в подарок, неважно, но мне это приятно.

   После прогулки по монастырю мы выходим наружу. Но к машине не спешим, время у нас ещё есть. Поэтому мы решаем спуститься по длинной железной лестнице к реке. Там внизу, у подножия лестницы, находится Святой источник. Его мы тогда и чистили в прошлом году во время послушания.

    «Окунёмся»? –  предлагаю я Ирвану.

    Тот неуверенно пожимает плечами. И в это время я слышу, как  из купальни доносятся женские голоса. Они довольно звонкие и игривые.

   « Пойдём к реке, – говорю я, – окунёмся потом, когда девчонки нарезвятся».

      Часть II. Глава V.

     Мы пробираемся через заросли к воде. Трава здесь густая и зелёная. Много крапивы, перевитой ежевичными кустами. В ней то тут, то там, мелькают синие с дымчатым налётом ягоды. Я срываю несколько штук и кладу в рот. Они тают на языке, и впечатление у меня такое, будто я в детстве бреду по своему почепскому оврагу и собираю ягоды. Ничего не изменилось за это время: юность, зрелость – всё перепуталось.  И пусть я уже не молодой…но какая разница: старый, всё равно что малый…

     У самого берега нас встречает весёлая компания.  Она расположилась за деревянными столбами, служившими когда-то сваями для моста через реку.

       Компания состоит из четырёх человек: молодой симпатичной  мамаши, лет тридцати или около того, девочки, лет семи-восьми, вероятно её дочери, и двоих  парней неопределённого возраста. Парни похожи друг на друга, вероятно, родные братья. Один из них, по всей видимости, – отец семейства и муж этой молодой женщины, вопросительно смотрит на нас.  Все пьют пиво из пластиковых стаканов, кроме, конечно, маленькой девочки. Компания спокойная и не агрессивная,  даже в какой-то степени притягательная. Никто не матерится, лица у всех простые, как у обыкновенных людей из глубинки. Вероятно, так они  проводят свой немудреный вечерний досуг.

    «Здравствуйте, – говорит им Ирван, – приятного аппетита».

    «Бон аппети», – подключаюсь я к его пожеланиям.

   Компания настораживается. Разговор, который они вели, смолкает.

   «Это француз, – киваю я головой в сторону Ирвана, – приехал в Брянск, гостит у меня ».

    «А почему тогда так чисто по-русски разговаривает»? –  интересуется дамочка.

    «Потому что изучает русский язык», – объясняю я.

    «А как вы относитесь к санкциям»? – переходит в наступление молодая женщина и делает шаг навстречу французу, перегораживая ему дорогу. Пластиковый пол-литровый стакан, наполовину опорожнённый, мерно покачивается в её руке. Время от времени она к нему прикладывается.

    «Моа… жё… я», – начинает запинаться Ирван, подбирая нужные слова.

    «Не приставай к человеку, – вмешиваюсь в разговор я, – видишь, он сразу все слова забыл: и русские, и французские. Вам что, на самом деле интересно про санкции?  Спросите лучше его, откуда он приехал»?

       Я поворачиваюсь к Ирвану и беру его за локоть.

     «Не волнуйся, – говорю ему я, – сэ нотр пёпль сампль (это наш простой народ). Он нам ничего плохого не сделает».

        «А вы тоже француз»? – переключается на меня молодая мамаша, допивая остатки пива. Сделав последний глоток, она с сожалением смотрит на донышко, потом размахивается стаканом, намереваясь запустить его в кусты, но, посмотрев на Ирвана, передумывает.

      «А по моей морде что, не видно? – отвечаю я вопросом на вопрос, –  или, может быть, лицо теперь у меня стало, как у француза, а не как у бывшего почепчанина»?

     «Но вы так хорошо говорите на их языке»? – в её голосе слышится восхищение.

      «А вы что, полиглоты, и во французском разбираетесь»?

      «Нет», – смеётся симпатичная дамочка и отрицательно качает головой.

     Но похвала её для меня приятна. Я ведь даже не обратил внимания, что пусть и через слово, но говорю с Ирваном на французском языке.

    «А откуда он родом»? – интересуется один из парней, тот, который папаша девочки,  потому что именно его она держит за руку.

    «Из Морле», – отвечает Ирван.

     Все делают умные лица, пытаясь вспомнить, где этот самый Морле находится, но никто не издаёт ни звука.

    «Этот городок расположен недалеко от Бреста, – говорю я, – слышали о таком. Во Франции тоже есть свой Брест».

    «Я об этом знаю, – говорит второй парень, тот, который не отец, – у них тоже есть Брест. Брест не только в Белоруссии».

    «Провинциальный эрудит», – думаю я, и вспоминаю, что добрая половина моих знакомых москвичей не знает, что Брянск – это не  Белоруссия, а Россия. (И это на полном серьёзе).

    «Он приехал  из самого Парижа», – говорю серьёзно, как это делал Остап Бендер в «Двенадцати стульях»,  представляя Кису Воробьянинова. Мне хочется немного разрядить обстановку.

    Моё высказывание вызывает должный эффект, такой, что даже маленькая девочка отпускает папину руку и подходит к французу. При этом она вопросительно смотрит на меня.

   «Это где эта…»? – молодая мама взмахивает руками, изображая в воздухе форму кувшина.

   «Да, – подтверждаю я, – только «эта» называется  Эйфелевой башней. Ля тур Эффель», – прибавляю я.

    Все начинают смеяться и Ирван тоже.

    «Обещал я тебя познакомить с простыми людьми, – говорю  я, – видишь, обещание своё я сдержал».

   Француза обступают со всех сторон и наперебой предлагают ему пива. Чувствуется, он всем понравился. Ирван тактично отказывается. Маленькая девочка цепляется за его руку и заглядывает ему в глаза.

    «У тебя ещё нет во Франции внуков или внучек»? – интересуюсь я.

     Ирван  отрицательно качает головой.

     «А в России, считай, есть», – констатирую я, и

     предлагаю покинуть эту весёлую компанию и вернуться к Святому источнику.

     Часть II. Глава VI.

     Около источника уже никого нет.  Из-за стен купальни голосов не слышно. Вероятно, весёлые девчата закончили свои водные процедуры. Пора к ним приступать и нам.  Мы заходим внутрь купальни, осматриваемся. В ней единственное окошко под потолком, через него мы выливали воду, когда чистили источник. Когда глаза привыкают к полутьме, мы начинаем, не спеша раздеваться.  Ирван в нерешительности трогает воду рукой.

     «В такую холодную я не полезу, – говорит он, –  ещё от кондиционеров не отошёл. Боюсь заболеть серьёзнее».

    «Не боись, – подбадриваю его я, – наоборот, выздоровеешь, эта вода  святая. Она от всех болезней – живая, как в русских сказках. Помолодеешь даже».

    Но Ирван на мою провокацию не поддаётся, а я не хочу давить ему на психику. Всё же он не мой кот Пиня, а человек из свободной  Европы.

     Но мы с Колей русские, нам всё ни по чём. Воды мы даже не трогаем – ни рукой, ни ногой,  раздеваемся и сразу бу-у-лтых с головой. Окунаемся раз, другой, третий.  При этом произносим молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя», и крестимся по три раза.

     Вода обжигает, но это только добавляет бодрости. Заболеть мы не боимся, наоборот, выйдя из купели, чувствуем себя новыми людьми.  Вся усталость, накопленная за день, куда-то исчезает. Наверное, её забрала Святая вода. Так это, или нет, проверить невозможно. Но Ирвану со стороны видней, он на нас то и дело с любопытством поглядывает. Видать, мы на самом деле изменились. Пусть потом расскажет там, в своей Франции, об увиденных у нас здесь чудесах…

     Нанырявшись вволю и, не спеша, одевшись, мы выходим из купальни. Возле бьющего из-под горы ключа никого нет. Мы набираем Святой воды в заранее приготовленную пластиковую тару, потом  делаем ещё по нескольку глотков из пригоршней. Это ещё больше прибавляет нам сил. Я Смотрю вверх, впереди у нас длинный крутой подъём по железной лестнице.

    Ирван налегке идёт впереди, он без посуды, а потому ускоряет шаг.  Вероятно, он решил нас немножко проверить, действительно ли вода придала нам сил, ну и заодно себя показать, дескать, и он не лыком шит. А то, как нам ещё с Колей проверить: бегает он там у себя кроссы, или только басни нам об этом рассказывает. Мы то с Николаем уже двадцать лет ходим в секцию каратэ не мужиков под душем разглядывать. (Смотри «Шесть дней, семь ночей» с Харрисоном Фордом).

    И вот мы наверху. Ирван нас, конечно, обогнал, надо отдать ему должное, но ведь он пустой, а у нас полные пятилитровки. Вода хоть и Святая, но тяжёлая.

     В принципе, я бы и с пятилитровкой его догнал, если бы не знал, что у Николая больное колено. Негоже оставлять друга позади только ради выигрыша. А так, я бы и с двумя пятилитровками не дал французу выиграть…

     Я подхожу к Ирвану и прислушиваюсь к его дыханию.

     Как он себя чувствует после нагрузки? (Сэнсэй у нас иногда даже пульс проверяет, если ему кажется, что что-то не так).

Дышит француз размеренно, как это и положено спортсмену, но очень часто. Это говорит о том, что подъём не был весёлой прогулкой, скорее это было негласное соревнование: их и нас. Находясь возле него, сам я дышу еле-еле. Я не хочу показывать, что дыхание моё рвётся наружу.  Этому сэнсэй  научил нас за двадцать лет тренировок – не проявлять на публике слабость, в чём бы она ни выражалась…

     Но вот мы отдышались, я и Коля незаметно, а  Ирван всей грудью, пора возвращаться домой.

     Вечером на кухне, испив Святой воды, я завариваю в воде обыкновенной тайский чай и кладу в него три плода шиповника. Теперь мой Вася будет со всеми нами.

     Ближе к одиннадцати, когда жена и мать оставляют нас и уходят спать, Ирван просит мой мобильник позвонить жене. Я говорю ему, как отсюда звонить и он начинает набирать: один раз, другой, третий…но на другом конце слышен лишь автоответчик. Ирван беспокоится, мне придётся платить и немало за такой звонок (правильно беспокоится, сотовая связь  с заграницей у нас не дёшёва), но как не позволить моему французскому другу оставить сообщение.

   Ирван надиктовывает что-то быстро-быстро на автоответчик, но всё равно получается долго. Я вижу, он любит свою жену, он беспокоится о ней, и ещё – он её ревнует…

      Часть III. Глава I.

                                 День третий. Обычный.

    Утром на следующий день время сходу включает вторую передачу, и всё начинает ускоряться. Вероятно – это закон жизни. Когда чего-то ждёшь с нетерпением, канун события всегда долгий, но когда событие это наступает, время ускоряется неимоверно…

    «В прошлый мой приезд, – говорит Ирван за завтраком, – мне попалась книжка  «Герой нашего времени» Лермонтова. Я её начал читать и не мог остановиться. Она поразила меня какой-то своей русскостью…но дочитать её мне не удалось, её у меня забрали»?

   «На каком языке была книжка, на русском? – интересуюсь я, – если да, мы купим тебе её без проблем».

   «На русском, – подтверждает Эрван, – и я хочу знать, чем там всё закончилось».

    «Мы её найдём сегодня, – говорю я, – я знаю приличный книжный магазин, до него максимум полчаса ходьбы, там мы и купим твою книжку. Погода сегодня как раз располагает к пешим прогулкам».

    После завтрака, полежав немного для лучшего пищеварения на диване и послушав Джо Дассена из нового диска, в десять ноль-ноль мы выходим из дома.

    Первую дамбу проходим быстро, на второй останавливаемся. Здесь смотровая площадка ещё шире, чем на первой дамбе. С неё открывается прекрасный вид на новый Кафедральный собор. Его семидесятиметровая с золотым куполом колокольня нависает над нами. Я видел, как огромным немецким краном устанавливали этот купол. Даже сделал несколько снимков. В своё время у меня работал такой кран на Севере. С его помощью я смонтировал не один десяток газоперекачивающих агрегатов.

     Дальше мы проходим к зданию областного цирка. Ирван удивляется его форме.  Во Франции цирки строят по принципу «шапито», крыши у них в виде шатров. А над нашим цирком, хотя сам он круглый, купола нет. Здание его недавно отремонтировали и сделали в стиле модерн. Фасад его теперь отливает на солнце тёмно-коричневыми новыми стёклами.

    «Там с правой стороны, – показываю я рукой, – ветеринарная клиника. В ней мы лечим своих котов….правда, теперь у нас остался всего один, – прибавляю я, –  нашему Стёпе мы там делали последний укол», – горестно вздыхаю я.

    В трёхэтажном здании слева от цирка,  в бывшем «Доме быта» на втором этаже находится наш лучший книжный магазин. Когда-то Россия была самой читающей страной в мире. Теперь бы я этого не сказал. Мы заходим в помещение магазина, в нём прохладно,  и кое-какой народ всё же имеется. Хотя, может быть, он прячется тут от уличного зноя.

    Вчера перед сном я читал вслух Ирвану сказки Шарля Перро: «Золушку» (Сандрийон), «Кота в сапогах» (Лё ша боттэ) и «Красную Шапочку» (Лё пти шапрон руж).  Читал на французском: с выражением, с интонацией.  Ему понравилось, как я читаю. Правда он несколько раз поправлял меня, говоря, что французы читают более плавно и не с таким явным выражением, (хотя меня в школе именно так учили), но в целом чтением моим он остался доволен. Более того, попросил меня приобрести ему такую же книжку для своих учеников.

     В просторном помещении книжного магазина (мне за него не стыдно перед французом), я легко нахожу «Героя нашего времени» Лермонтова. Он тут в двух разных изданиях.  Ирван выбирает то, в котором шрифт побольше и почётче. Он покупает также огромный, в сто тысяч слов,  французско-русский словарь. Платит сам, задержав предварительно мою руку в моём кармане и не дав мне её вытащить.  Потом, расплатившись, дарит мне этот словарь. Я тронут подарком. Мне теперь не отделаться, заниматься французским языком придётся серьёзно…

    Но вот все книжные дела улажены, книги нам упаковывает симпатичная продавщица в фирменный пакет, и мы, выйдя на улицу, продолжаем пешую прогулку. Спускаемся по гранитной «Потёмкинской» лестнице на набережную, Ирван при этом считает ступени, и у него получается сто сорок пять. Сколько ступеней на такой же лестнице в Одессе, я не знаю. Спустившись на набережную, по пешеходному переходу пересекаем дорогу и идём в сторону реки. На набережной  у нас две достопримечательности: самый большой в Брянске фонтан и самый большой концертный зал «Дружба». Когда-то на месте этого зала находился главный православный собор нашего города, но его в начале шестидесятых взорвали. Теперь вместо него здесь высится изделие советского зодчества начала семидесятых, не очень приглядное. Но фонтан,  ничего, красив, и вода в нём чистая.

    В ней мы немножко освежаемся, ополоснув лица, и дальше по понтонному мосту переходим на другой берег Десны. Я объясняю Ирвану, что такое понтон, он никогда не видел таких сооружений. Ну а я – старший лейтенант инженерных войск, когда-то сам наводил эти мосты.  Пусть это и давно было, и сам я теперь в запасе, но всё же русскими и французскими словами вперемешку, я объясняю французу, как он держится на воде.

    На другом берегу полно рыбаков. От жары они все попрятались под развесистыми ветлами и не спеша коротают время. Я не думаю, чтобы у них что-то клевало. Но подходить к ним, мы не подходим, смотрим издалека. Я знаю, рыбалка – очень интимное дело. Завтра мы сами будем ей заниматься весь день.

      В три часа мы возвращаемся домой.

     «После обеда никуда, – приказывает нам мать прямо с порога, – поешьте, потом полежите. Находиться ещё успеете…», – и так смотрит на меня укоризненно...

    Но мы выполняем только первую часть её приказания, в том смысле, что едим хорошо (хорошо – это значит много), а вторую – лишь частично. На диван мы укладываемся, конечно, и лежим на нём часа два, слушая французскую музыку. Певец Гару старается для нас, его хрипловатый «Житан (цыган)» почти убаюкивает. Но спать мы не собираемся, надо идти в парк.

      «Выспимся на том свете, – говорю я, – а сейчас в парк».

    Мама моя всё прекрасно слышит, она вообще всё прекрасно слышит, когда это ей надо… к тому же, она прекрасно знает, что, во сколько бы мы не вернулись домой, завтра я подниму Ирвана ни свет, ни заря. Рыбалка – это святое…

    Послушав ещё раз на дорожку нотации моей мамы, мы надеваем шорты с кроссовками, баскетками, как их называет француз, и выходим из дому.

   Часть III. Глава II.

     Сегодня суббота, выходной, вечером в парке полно народу.  На летней эстраде выступает ВИА семидесятых. Два мужичка,  постарше нас, довольно мелодично выводят «В свой вагон вошла она…». Следом за ними будут танцы, программу я знаю. Танцы для тех, кому за пятьдесят.

     Удивительное это зрелище – танцы шестидесяти и семидесяти летних стариков под энергичную музыку…

    Не хочется никого обижать, скоро сам стану таким, но картина эта не для слабонервных. Однажды по приглашению знакомой я участвовал в таком мероприятии. Оно мне здорово напомнило сцену из рассказа Гоголя «Страшная месть». Помните, как там у него: «пустилось приплясывать девяностолетнее и столетнее старьё».

    Вспоминать молодость – это одно,  а  молодиться под старость – совсем другое.

    Ходит тут у нас по Брянску одна блондинка лет семидесяти, весёлая такая. Одевается в лёгкую батиковую рубашку с расстёгнутым воротом и со спущенным плечиком, и юбка у неё всегда выше колен. Смотрит озорно, стараясь перехватить ваш взгляд да ещё подмигнуть.  Но встречные прохожие почему-то взгляд свой отводят и норовят побыстрее ретироваться. Хорошо она нам с Ирваном по пути  не попалась.

    Есть у меня и парочка друзей, которые молодятся до сих пор.  Да и сам я, признаться, чего греха таить, не миновал этой участи. Пару лет назад я и голодал по два раза в неделю, и на тренировки ходил почти каждый день, пока сэнсэй  не заметил этого моего сверх усердия. Как там, у Козьмы Пруткова:

    «Упорство всё превозмогает…порой упорство превозмогает и рассудок…»

      Сэнсэй понял, что это я не для спортивных результатов делаю, а совсем с другими мыслями. Вместо похвалы он взял да и отстранил меня на время от занятий.

    «Не надо делать культа даже из тренировок, – предупредил он меня, – особенно на старости лет, – и прибавил строго, – жизнь не обманешь, она всё расставит по своим местам…». Я потом, когда «выздоровел», только поблагодарил его за это…

    Так что танцевать с Ирваном  на летнюю эстраду мы не идём и приглашать на танцы молодух, которым за пятьдесят, не приглашаем. Побродив по парку и послушав музыку, мы возвращаемся домой.

    Дома он опять берётся звонить жене.  Видать, насмотрелся на дам бальзаковского возраста. Недавно я узнал, что бальзаковский возраст – это всего лишь немногим за тридцать. С такими бы мы потанцевали обязательно…

     На другом конце провода, во Франции, всё опять остаётся по-прежнему, или, говоря словами Черномырдина:

      «Как всегда».

    «Может, матери лучше позвонишь? – советую я, – она передаст жене, что у тебя всё нормально».

     «Наверное, ты прав, – пожимает плечами Ирван, – как это я не подумал об этом»…

     Он пишет мне цифры, я их диктую, и он набирает их на моём телефоне.

    Слышится первый гудок, он тут же обрывается и за ним следует щелчок соединения.

    Мама есть мама, французская она или русская. Она всегда на месте и всегда переживает за своего сына.  Она любит его и волнуется за него, сколько бы ему не было лет. И даже, если он уже сам дед, это не играет роли. Для наших мам, мы дети до конца их дней.

    Ирван что-то говорит ей  быстро-быстро, я толком не понимаю.

     «Аллёр да аллёр», – но знакомые слова всё же проскакивают.

   Я слышу слово Брянск, и потом уточнение по буквам: «б», «эр», «и», «а», «эн», «эс»...

    «Эс», как «эс», – уточняет он, – и ещё «ка» ».

     Я знаю, во французском языке имеются две буквы «эс», одна, как наша «эс», и другая «эs», как доллар. Наша читается, как «сэ».

    Потом я слышу ещё: «ля пляс дё Партизан» (площадь Партизан) и «Ля герр льван диси» (война далеко отсюда). Ирван успокаивает свою маму.

     Поговорив, минут пять, он, радостный, отдаёт мне трубку обратно.

    «Что, хвастался»? – спрашиваю я.

    «Есть маленько, – смеётся француз, – это я маме рассказывал, где и у кого живу.  Она в Гугле найдёт ваш Брянск и площадь Партизан тоже. Хотя ей уже 75 стукнуло, она у меня продвинутая старушка.     Машину водит и по магазинам сама бегает...

      Я её на счёт войны успокоил, – прибавляет он, – сказал, что война далеко отсюда. А то наша пресса по иному всё представляет».

    «Когда вернёшься, расскажи им, что видел на самом деле, – уже в который раз повторяю я – не постесняйся»…

    «Обязательно», – улыбается француз.

    Но вот и ещё один день заканчивается. Пора ложиться спать.

     «У меня сегодня настроение хорошее, – говорит Ирван, – долго теперь не усну».

     «А тебе что, на работу?  Лежи себе и в потолок смотри, – говорю я, – только не забывай, завтра с утра на рыбалку. Подниму рано».

   «Завтра я поймаю самую крупную рыбу», – смеётся француз.

    «Посмотрим, кто это сделает», – говорю я и иду заводить будильник на шесть утра. Я это делаю для перестраховки.  На рыбалку я встаю всегда по внутреннему звонку. Он во мне звенит минут на десять раньше, чем заведённый будильник. Это повелось ещё с детства. Уже тогда я был заядлым рыболовом…

       Часть IV. Глава I.

                          День четвёртый. На рыбалке.

       В половине седьмого,  умытый и чисто выбритый, я иду будить француза. Спит он без задних ног. Он лежит на правом боку и тихонько посапывает, но глаза его под прикрытыми веками быстро бегают. Вероятно, он видит сон.

     Я беру француза за руку и чуть пожимаю её,  Ирван тут же подхватывается.

     «А?…Что? – Спрашивает он, непонимающе глядя на меня, и потом прибавляет, очнувшись, – я видел  хорошие сны, и я их запомнил».

    «Это потому, что ты вчера дозвонился маме, – говорю я, – она теперь волноваться не будет, вот у тебя и сны хорошие».

     Сны и мечты по-французски звучит одинаково. Что-то в этом есть. Я вспоминаю песню Далиды «Ностальжи», в которой дождь плачет «сюр мё рэв» – на мои мечты. А до приезда Ирвана я думал, что дождь плачет на море. Теперь по его совету я делаю переводы из Интернета…

    Николай подъезжает точно семь, как мы и договаривались.

     Я даю Ирвану кое-что из своей рыбацкой одежды, у меня её завались, хватит человек на десять. Рубаха моя ему размера на три великовата, а шорты – на два. От стирок они сели больше. Выглядит француз в моей одежде смешно, но он не обращает на это внимания.  Молодец  мужик. Обратит на это внимание мой почепский дядька, когда мы будем сидеть у него за столом, но я опережаю события.

     С вечера мы набираем столько вещей и продуктов, словно собираемся на рыбалку на месяц, а не на один день. Сносить их вниз к машине помогает моя жена. Перед этим  по старинной русской традиции все мы присаживаемся в прихожей: кто на стул, кто на банкетку, а кто просто на корточки. Жена желает нам поймать рыбы как можно меньше, ей её чистить не хочется, да и жалко губить божьи создания.

   Выехав за город, Ирван сразу же начинает снимать пейзажи своим гаджетом.

    По обеим сторонам дороги тянутся засеянные поля: картофелем, пшеницей, ячменём, но в основном кукурузой. Ещё пять лет назад тут рос один бурьян, а теперь кукуруза вымахала выше человеческого роста.

    «Мираторг, – говорю я, – сельхоз компания, которой тут всё принадлежит, а сама она принадлежит родственникам жены Медведева».

     «А это что,  запрещено? – интересуется француз, – или неэтично как-то»?

     «Да нет, – отвечаю я, – и разрешено и этично. Только вот  странно, работать эффективно в нашей стране могут только родственники высокопоставленных лиц, а у простых людей это никак не получается. Вон и у Лужкова жена способная к бизнесу оказалась, особенно пока муж был у руля Москвы.  Миллиарды успела заработать. А обычные предприниматели еле концы с концами сводят»…

    Дальше мы едем молча. Ближе к Почепу кукуруза заканчивается и начинается привычный взору пейзаж – бурьян да перелесок.  Но и его уже кое-где  распахали. Значит, в следующем году и здесь заколосится нива жизни.

   «Мы едем на мою малую Родину, – говорю я, – как это сказать по-французски»?

   Ирван долго соображает, прежде чем ответить.

    Оказывается, во французском языке нет такого понятия, как малая Родина, а есть просто «льё до нэссанс», место рождения.

    Но вот и наша речка Судость. От Брянска мы отъехали примерно сто километров. И хотя  сегодня воскресенье, здесь возле речки народу ни души. Только высокая трава, в которой, вовсю трещат кузнечики. В этом году «Мираторг» её не скосил, наверное, рабочих рук, не хватило. Все уехали в Москву на заработки. Трава уже начала подсыхать, и косить её теперь нет никакого смысла.

     Часть IV. Глава II.

    Мы выгружаемся из машины, и я иду показывать Ирвану место его рыбалки. Беру с собой удочку, самую старую (всё равно ведь порвёт или запутает), банку кукурузы Бондюэль и раскладной стул. Сам обустраиваю ему место, разматываю удочку и забрасываю. Французу дозволяю только открыть жестяную банку с кукурузой. Ирван левша, но с заданием справляется легко, при этом он с уважением посматривает на мой рыбацкий нож.

    Только я забрасываю и кладу удилище на рогульки, как следует первая поклёвка.  Моментально подсекаю и вытаскиваю рыбёшку в пол-ладони величиной. Приходится её выпустить и снова забросить.

     «Дальше я сам», – твёрдо говорит Ирван и берёт из моих рук удочку.

     «Удачи», – желаю ему я и иду на своё заветное место. Есть у меня такое.  В прошлом году я на нём выловил голавля килограмма на полтора... или больше. Рыбаки редко когда на глаз ошибаются, разве что в два раза...ну, или в три...

     Николай в это время достаёт из багажника мою резиновую лодку и начинает накачивать её ножным насосом.

     Рыбалка началась. Всё, внешний мир куда-то исчезает, и я перестаю что-либо соображать.

     Как там у Чехова:

     «Господь не засчитывает в срок жизни время, проведённое на рыбалке».

     Это точно, Антон Павлович сам был заядлым рыболовом.

    И вот в заветном месте я сижу уже полчаса, а  поклёвок у меня, в отличие от Ирвана, кот наплакал.  Зато мой крючок цепляется за что-то на дне. Обрывать леску не хочется, она ведь порвётся не там, где нужно, не на поводке. Мороки потом  не оберёшься. К машине надо будет идти, искать запасные крючки, леску, грузила. Потом очки дальнозоркие одевать… Лучше я полезу в воду.

     Раздевшись догола (тоже в своём роде чеховский сюжет), я ныряю в воду. Глубина метра три, не меньше.  В прозрачной воде я вижу, что крючок мой зацепился за какую-то другую снасть, хозяин которой, в отличие от меня, не пожелал нырять за ней. Я осторожно достаю чужую снасть, и отцепляю крючок. Вот и к машине теперь идти  не нужно, к тому же, сам собой у меня появляется запасной крючок, к нему порядочный кусок лески с грузилом, и своя снасть целой остаётся.  Но рыбы по-прежнему нет. Вероятно, своим нырянием я её всю распугал. Выбравшись на берег, я одеваю на себя только трусы и кепку. Солнце уже высоко, и пора начинать загорать.

    «Всю рыбу не переловишь», – как правильно замечают некоторые, ничего не поймавшие рыболовы.