Текст книги "Три побоища – от Калки до Куликовской битвы.Трилогия"
Автор книги: Виктор Поротников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Шагая по заснеженной лесной дороге в кучке таких же невольников, окруженных немецкими кнехтами, Бедослав с печалью сознавал, что он не просто еще дальше удаляется от Василисы, но движется навстречу опасной неизвестности.«Похоже, мое имя сыграло со мной злую шутку, навлекая на меня тяжкие напасти одну за другой!» – размышлял Бедослав, закрывая лицо рукавицей от холодного встречного ветра.
* * *
Немецкого военачальника с орлиным носом звали Карл фон Ауэрбах. Он неплохо разговаривал по-русски, поскольку был дружен с Ярославом Владимировичем. Это был сорокалетний рыцарь, прошедший обряд посвящения в духовное братство Ливонского ордена. По предложению дорпатского епископа, ландмейстер ливонцев Андреас фон Фельбен назначил Карла фон Ауэрбаха комтуром строящейся Копорской крепости, которой надлежало охранять новую границу владений датчан и Ордена. От старой границы ливонцы и даны продвинулись в глубь новгородских земель на целых десять верст.
Комтуров в Ливонском ордене было больше двадцати, они управляли укрепленными замками и городами. По сути, это были начальники гарнизонов и главные орденские судьи на местах. Главный комтур был третьим по важности лицом после ландмейстера и маршала, он управлял городом Венден, где находилась резиденция главы Ливонского ордена.
Крепость Копорье возвышалась на холме, господствуя над низиной, где пролегали две дороги, идущие от морского побережья к Ладоге и Новгороду. Бревенчатые стены крепости были почти достроены, образуя в плане вытянутый треугольник, одна сторона которого была обращена к одноименному новгородскому погосту, прилепившемуся к северо-западному подножию холма. Две другие стороны протянулись по краю отвесного обрыва, это были южная и восточная стены крепости, идущие под острым углом от северной стены и соединившиеся возле угловой башни, образующей некую вершину этого треугольника. Другая башня возвышалась на стыке северной и южной стен, третья – на стыке северной стены с восточной. Эта третья башня была сложена из камня, в ней находился единственный проезд в крепость.
Внутри крепостных стен все жилые постройки также были из дерева, кроме католического храма, прямоугольный остов которого ливонские зодчие из Риги и Вендена возводили из белого известняка и желтого песчаника. Камень для строительства подвозили на санях из двух каменоломен, расположенных в нескольких верстах от Копорья.
Всех согнанных на строительство крепости работников немцы разделили на четыре отряда. В самом большом из этих четырех отрядов было около семидесяти русских смердов, на них была возложена задача возводить из бревен крепостные стены и две угловые башни. Воротную каменную башню, как и храм, возводили немецкие каменщики.
В другом отряде, состоящем примерно из полусотни работников, чуди было больше, чем русичей. Этот отряд занимался валкой деревьев в лесу и доставкой уже готовых бревен к крепости. Бревна подвозили волоком, используя тягловую силу лошадей.
Самая тяжелая работа была в каменоломнях, там тоже трудились в основном чудины, а русичей было мало.
Наконец, самый маленький отряд подневольных работников, состоящий из тридцати человек, был занят на возведении построек внутри крепости. В этом отряде были собраны самые умелые плотники из русичей, а также кузнецы, которые были заняты изготовлением гвоздей, железных скоб, клиньев, топоров и пил.
Руководил этим отрядом датчанин Гутторм, хорошо говоривший по-русски, так как он часто бывал в Новгороде и Пскове по торговым делам.
Под начало Гутторма угодили и Бедослав с Онисимом.
На ночь немцы загоняли всех работников в два больших неотапливаемых амбара, возведенных внутри крепостных стен рядом с конюшнями. Утром невольников кормили кашей и ржаным хлебом, затем распределяли по отрядам и отправляли на работу, которая длилась без передышек до наступления сумерек. Вечером работников еще раз кормили опять же кашей, давали вдоволь воды и медовой сыты, после чего запирали в амбарах до рассвета.
Кто получал увечье на работе, того отводили к лекарю-дану, который лечил пострадавшего. Если увечье требовало длительного лечения, тогда немцы отпускали этого работника на все четыре стороны. Если пострадавшему длительного лечения не требовалось, то его переводили на более легкую работу.
Вместе с мужчинами-невольниками в крепости пребывали и женщины-невольницы, их было около сорока. Они готовили пищу работникам, растапливали бани в дни отдыха, латали невольникам одежду. Помимо этого, самые молодые из невольниц были вынуждены ублажать немецких и датских рыцарей на ложе. Тех из женщин, кто бурно протестовал против этого, отдавали на потеху наемникам-кнехтам.
Среди наемников было немало эстов, что жили на подвластной Новгороду земле, но переметнулись на сторону ливонцев, перейдя из православия в католичество. Эти наемники-эсты служили надсмотрщиками при невольниках, оруженосцами и конюхами при немецких и датских рыцарях, несли стражу на стенах крепости. Кроме этого, наемники-эсты занимались поимкой беглых невольников. В этом деле они были поистине незаменимы для ливонцев, так как хорошо знали здешние места и умели ориентироваться в глухом лесу при любой погоде.
Когда Копорская крепость только-только начинала обретать контуры укрепленного поселения на холме, тогда побегов среди невольников и невольниц было очень много. Первое время немцы содержали работников и женщин в землянках и шалашах, откуда при желании вполне можно было ускользнуть в темное время суток. Немцам не хватало стражников, поскольку большая часть их воинов рыскала по соседним деревням, сгоняя местных жителей на постройку крепости. К тому же в осеннем лесу затеряться было намного легче, чем в зимних, занесенных снегом дебрях.
С наступлением холодов побегов среди невольников стало намного меньше. Этому же способствовало и то, что работников теперь запирали на ночь в прочные амбары без окон и щелей. Невольницы ютились в двух больших курных избах, крытых березовой корой, где они спали вповалку на полу.
* * *
Однажды вечером Бедослава пригласил к себе на ужин сам комтур Ауэрбах.
Наемники-эсты привели Бедослава в единственный двухъярусный терем внутри крепости, где размещался начальник здешнего ливонского гарнизона со своими слугами и телохранителями. Перед этим эсты сводили Бедослава в баню, там же ему выдали новую чистую одежду, немец-цирюльник сбрил у плотника усы и бороду, осмотрел его волосы на наличие вшей.
Поскольку цирюльник разговаривал с Бедославом по-русски, плотник позволил себе пошутить, расставаясь с ним:
– Похоже, герр Якоб, меня сегодня посвятят в рыцари.
Румяный цирюльник усмехнулся и похлопал Бедослава по плечу:
– Благоволение к тебе комтура Ауэрбаха есть неслыханная удача для тебя! Воспользуйся этим, парень!
В трапезной Бедослав оказался за одним столом с грозным комтуром, который излучал какое-то странное добродушие. Это сразу насторожило Бедослава. Он без колебаний принялся за мясную похлебку, поставленную перед ним молодой служанкой в длинном славянском платье, с длинной русой косой и расшитой повязкой на челе. Хлебая деревянной ложкой обжигающее сытное варево, Бедослав краем глаза наблюдал за имовитым немцем.
Комтур был одет в черный бархатный кафтан, расшитый серебряными нитями. В отличие от русских и половецких кафтанов, этот немецкий был более короток, надевался через голову и имел рукава, подбитые мягкой тафтой. На груди у комтура лежала массивная золотая цепь с несколькими темно-красными рубинами.
На лице комтура с морщинами на лбу и в уголках глаз была печать величавого спокойствия. Он лениво ковырял серебряной узкой ложкой в тарелке гречневую кашу с изюмом и столь же медлительно жевал, то и дело поднося ложку с кашей ко рту.
Бедослав уже почти доел свой суп, когда комтур обратился к нему с вопросом:
– Мне сказали, что ты участвовал в обороне Торжка от татар. Так ли это?
Бедослав удивленно поднял голову и встретился взглядом с холодными голубыми глазами Карла фон Ауэрбаха.
– Это правда, монсеньор, – ответил Бедослав и вновь склонился над глиняной тарелкой.
– Значит, ты видел вблизи татарское войско и имеешь представление о военной тактике этих кочевых варваров, – вновь произнес комтур, не спуская с Бедослава своих внимательных глаз. – Поведай мне, каковы татары в сражении и при штурме укреплений, как они вооружены, на какие боевые единицы подразделяются, много ли их.
– Татар очень много! Их несметные полчища! – промолвил Бедослав, облизав ложку. – Сидя на крепостной стене Торжка, ратники из моей сотни несколько раз пытались пересчитывать воинов хана Батыги, благо с высоты обзор был большой, но всякий раз сбивались. Татары все конные, на одном месте они не стоят, все время передвигаются то туда, то сюда. Пересчитывать этих нехристей дело весьма непростое. Мы пробовали считать татарву по их боевым знаменам, у них каждая сотня и каждая тысяча имеет отдельное знамя в виде узких длинных полотнищ с прикрепленными к ним конскими хвостами. Так выходило, что Торжок осаждала орда примерно из двадцати тысяч татарских всадников.
– Но ведь это было не все татарское войско, верно? – заметил комтур, отодвинув от себя тарелку с кашей. – Где находились прочие отряды татар?
– Они были везде и всюду! – сказал Бедослав, откинувшись на спинку стула. – Главная татарская орда ушла к реке Мологе, разыскивая затаившуюся в тамошних лесах суздальскую рать во главе с Юрием Всеволодовичем. Прочие отряды нехристей в ту же пору осаждали Тверь, Ярославль, Кострому и Галич Мерский. Еще одна орда нехристей к Торжку подвалила…
– Каковы же татары в сече? – допытывался комтур. – Какое у них вооружение?
– Как бьются татары в открытом поле, этого я не видел, – проговорил Бедослав, – но о том, как эти злыдни узкоглазые Торжок штурмовали, поведать могу. У татар очень много осадных машин, которые швыряют в осажденных камни и горшки с негасимым огнем.
– Что за огонь такой? – удивился горбоносый комтур. – Из сырой нефти, что ли?
– Не знаю, из какой хрени его варганят, токмо водой такой огонь не залить, – ответил Бедослав. – От воды этот огонь лишь сильнее вспыхивает и начинает разбрызгивать в разные стороны раскаленные искры, которые легко прожигают человека насквозь. Я сам это видел. Единственный верный способ загасить такое пламя – это засыпать его песком или землей.
– Татары, наверно, очень быстро сожгли деревянные стены Торжка, так? – любопытствовал комтур, опершись локтями на стол и не обращая внимания на яства, которые поставила перед ним юная служанка.
– Нехристи пытались, конечно, поджечь стены и камнями их пробить старались, да все было без толку, – усмехнулся Бедослав. – По совету бывалых людей, новоторы облили стены и башни водой, которая застыла на морозе. Дело-то было в феврале. Негасимый огонь не смог прожечь толстую наледь на стенах Торжка, а камни отскакивали ото льда, как горох.
– Хитро! – улыбнулся комтур и потянулся к чаше на тонкой ножке. – Рассказывай дальше, приятель.
Бедослав принялся рассказывать о том, как татарские полчища несколько дней подряд непрерывно ходили на штурм Торжка то с одной стороны, то сразу с трех сторон одновременно.
– Идя на приступ с длинными лестницами, нехристи гонят перед собой пленников, прикрываясь ими, как щитом, – молвил Бедослав, все больше мрачнея от тяжести пережитого им при обороне Торжка. – Не у всякого воина поднимется рука разить своих же, но нам приходилось это делать. Иначе Торжок был бы взят нехристями очень быстро. Татары всегда нападают скопом, лезут на стены волна за волной, как одержимые. Рубишь и колешь этих нехристей с утра до вечера, а их меньше не становится! От стрел же татарских спасу никакого нет. Луки татарские бьют на четыреста шагов и дальше. Стреляют нехристи удивительно метко.
Комтур поинтересовался у Бедослава, как ему удалось спастись, ведь татары все-таки разорили Торжок дотла?
– Когда стало ясно, что подмога из Новгорода не придет, воевода Руфим Бусыга предложил прорываться ночью из города в леса, – ответил Бедослав, уплетая пирожок с медом. – Не все из воевод поддержали Бусыгу. Однако многие ратники и даже женщины из знати заявили о своей готовности вырваться из осажденного Торжка. Таких желающих набралось около восьми сотен. Ну и я тоже решил попытать счастья. Бусыгу я давно знаю, он – воитель отменный! Вышли мы из города после полуночи и с боем прорвались к лесу на Поклонной горе, затем по льду реки Таложенки ушли в сторону озера Селигер. Татары преследовали нас полдня, но их кони вязли в снегу, и нехристи отстали. У озера Селигер отряд Бусыги распался: кто-то двинулся к Торопцу, кто-то – в Русу. Я присоединился к тем, кто подался в Новгород.
– Ты не робкого десятка, Бедослав. – Суровый комтур впервые назвал плотника по имени. – Это похвально! Ты достоин более высокой судьбы. Задумайся над этим. Русь обречена на порабощение. Татар уже не остановить. Два года тому назад татары опустошили рязанские и суздальские земли, ныне эти кочевники бесчинствуют в Южной Руси. В прошлом месяце пал Киев.
Бедослав невольно вздрогнул, услышав это.
– Куда направит свои дальнейшие удары орда Батыя, неизвестно, но можно не сомневаться, что с завоеванных русских и половецких земель татары никуда не уйдут, – невозмутимо продолжил комтур. – Все, что татары не успели разорить на севере Руси, возьмет под свою власть Ливонский орден. Когда растает снег, войско Ордена при поддержке данов захватит Новгород, Ладогу и Русу. Я полагаю, для новгородцев и псковичей лучше находиться под властью братьев-христиан, чем терпеть иго безбожных татар.
В конце беседы комтур повелел Бедославу встретиться с монахом Ансельмом, который пишет летописную историю Ливонского ордена.
– Я думаю, брату Ансельму будет интересно послушать о бесчинствах татар под Торжком, – сказал комтур. – Возможно, брат Ансельм вставит что-то в свою хронику после рассказанного тобой, Бедослав.
Монах Ансельм жил в одном тереме с комтуром. Ему были выделены две комнаты на первом этаже рядом с помещением для слуг комтура.
После ужина оруженосец комтура проводил Бедослава к монаху-летописцу.
Ансельм говорил по-русски гораздо хуже комтура, поэтому Бедославу приходилось по нескольку раз повторять ему одно и то же. В результате их беседа затянулась допоздна. Ансельм договорился с комтуром, что Бедослава на несколько дней освободят от строительных работ. Монах решил поместить описание татар и осаду ими Торжка в свою хронику, которую он писал на латинском языке.
На другой день с утра Бедослав опять оказался в покоях Ансельма, где он сначала разделил с ним утреннюю трапезу, а потом долго отвечал на дотошные расспросы монаха, которому были интересны любые подробности, касающиеся татар.
– Новгородцы должны считать величайшим благом то, что Ливонский орден готов взять их под свою защиту от татарской угрозы, – сказал Ансельм, раскладывая на столе письменные принадлежности. – Не понимаю, почему новгородцы так противятся проникновению ливонцев на свои земли. Ведь если вместо орденских братьев к ним вторгнутся татары, их участь будет ужасна. В Новгороде никогда не бывало порядка из-за боярских склок, лишь сильная рука способна прекратить эти новгородские беспорядки. И рука эта протянется к Новгороду со стороны Ордена.
– Новгородцы никогда не потерпят над собой чужеземного владычества, – заметил Бедослав, глядя, как монах усаживается за столом, собираясь что-то записывать в толстую книгу в кожаном переплете.
– Псковичи заявляли то же самое много раз, – невозмутимо отозвался Ансельм, – однако ныне их город находится под властью Ордена. Причем братья-рыцари взяли Псков без боя, не пролив ни капли христианской крови.
– Это потому, что изменники открыли ливонцам ворота Пскова, – жестко вымолвил Бедослав.
– Нет, сын мой. – Ансельм взглянул на Бедослава проникновенным взглядом. – Просто разум победил в псковитянах тупое упрямство. Я знаю, во Пскове еще много недовольных тем, что в тамошней крепости стоит ливонский гарнизон. Со временем жители Пскова поймут, насколько спокойнее их жизнь под властью Ордена. Время есть самый мудрый и беспристрастный судья.
Бедослав ожидал, что в скором времени к Копорской крепости подступит войско новгородцев. Однако зима была уже на исходе, а новгородская рать у Копорья так и не появилась. И это несмотря на то, что ливонцы постоянно рыскали по владениям Новгорода, отнимая у смердов лошадей и съестные припасы. Все награбленное ливонцы свозили в Копорье, сюда же они пригоняли и невольников.«О чем там думают бояре и купцы новгородские?! – ломал голову Бедослав. – Немцы беспрепятственно выстроили крепость на новгородской земле, шастают по нашим волостям, как у себя дома! Смердов в невольников обращают, жен и дочерей наших умыкают! А знать новгородская даже не чешется! Иль там опять свара идет?»
Глава седьмая
И один в поле воин
Бедослав все чаще стал задумываться о побеге, благо он теперь мог свободно передвигаться по крепости. Пользуясь расположением комтура Ауэрбаха и мэтра Гутторма, Бедослав стал старшим в артели плотников, которая занималась внутренней отделкой уже построенных домов. Эта артель жила отдельно от прочих невольников в небольшом домишке, сложенном из бревен. Стражники к этой плотницкой артели приставлены не были, так как артельщики и без того все время были на виду, а за пределы крепостных стен они не выходили.
Бедослав старался измыслить подходящий предлог, чтобы выйти из крепости хотя бы на полдня, тогда он попытался бы улизнуть в лес. Но ничего стоящего и не вызывающего подозрений ему не приходило в голову. Пытаться перебраться через крепостную стену Бедослав и не помышлял: он видел, что стража на стенах и башнях дежурит днем и ночью.
И вот однажды удача улыбнулась Бедославу.
В тот день он был занят постройкой голубятни на чердаке терема, в котором жил комтур Ауэрбах. Выглянув в чердачное окно, Бедослав увидел с высоты, как в крепость въехал верхом на коне очередной гонец. Посланцы из Вендена и Дорпата прибывали с письмами к комтуру Ауэрбаху три-четыре раза в месяц. К этому в крепости все уже давно привыкли.
Но на этот раз гонец, доставивший послание, оказался сильно навеселе. Видимо, по пути он задержался в какой-то деревне, где его и угостили медовухой. Комтур Ауэрбах накричал на гонца и прогнал его с глаз долой, велев ему проспаться. Гонец завалился спать в комнате, где Бедослав складывал свои инструменты и обрезки досок в конце рабочего дня. Это было неотапливаемое помещение на втором ярусе терема.
Увидев спящего гонца на мешках со стружкой, Бедославу вдруг пришла в голову отчаянная мысль. Он уже знал распорядок смены караула у ворот крепости, вот-вот полуденную стражу должна была сменить стража вечерняя. То есть вновь заступившие в наряд стражники не видели в лицо приехавшего гонца.
Задушив гонца веревочной петлей, Бедослав уволок его бездыханное тело на чердак. Там он снял с мертвеца одежду и теплые сапоги, переоделся в немецкое платье, живо спустился вниз. Слуги комтура не обратили на переодетого Бедослава никакого внимания. Чтобы оставаться неузнанным, Бедослав нахлобучил шапку на самые глаза и укутался плащом до самого подбородка.
Выйдя из терема, Бедослав спокойно подошел к коновязи, отвязал гнедую лошадь, на которой прибыл гонец, и вскочил в седло. На его счастье, площадь перед теремом оказалась пуста. Бедослав завернул за каменный храм, кровлю которого в этот момент зодчие покрывали тонкими свинцовыми листами. Избрав самое малолюдное направление движения вдоль северной крепостной стены, Бедослав неспешной рысцой подъехал к выходу из крепости.
У распахнутых ворот Бедослава остановили четверо кнехтов в легких шлемах, с копьями в руках. В толстых подбитых мехом фуфайках и шерстяных плащах стражники выглядели неповоротливыми.
Один из стражей схватил гнедую кобылу за узду и потребовал у Бедослава назвать пароль. Стражник говорил по-немецки, но Бедослав все же уловил суть его требования. Живя больше трех месяцев среди немцев, он изрядно поднаторел в немецком языке.
Пароль Бедославу был неизвестен, но и на этот случай у него была припасена хитрая задумка. Еще подъезжая к воротам, Бедослав набил себе полный рот хлебным мякишем. Отвечая стражнику по-немецки, Бедослав не говорил, а издавал нечленораздельное мычанье, делая при этом вид, что он старается поскорее прожевать свою пищу.
Стражник дважды переспросил Бедослава и оба раза слышал в ответ непонятную тарабарщину.
Трое других стражников со смехом взирали на Бедослава, который также изображал, что он еще и немного во хмелю. Обмениваясь шутливыми репликами, стражники махали руками своему строгому товарищу, призывая его не цепляться понапрасну к посыльному самого комтура Ауэрбаха.
– Пропусти же его, Берд! – воскликнул один из кнехтов. – Молодец явно спешит. Видишь, он даже не успел толком поесть.
Берд отступил в сторону, жестом веля Бедославу проезжать через воротный проем.
Бедослав не заставил себя ждать. Пришпорив лошадь, он птицей вылетел из крепости на заснеженную равнину и галопом помчался по узкой дороге к заросшему лесом холму, за которым была дорожная развилка. Ему нужно было ускакать как можно дальше, покуда в крепости не спохватились и не выслали за ним погоню.
* * *
В деревне Маханово Бедослав обменял у одного из смердов немецкий плащ и шапку на славянское корзно и теплый собачий треух. Ему не хотелось въезжать в Новгород в ливонской одежде, дабы не привлекать к себе внимание. До Новгорода Бедослав добрался за сутки, проведя ночь в деревеньке Заимка, затерянной в глухом бору.
Небольшое сельцо было переполнено беженцами, искавшими здесь спасения от безжалостных ливонцев, рыскающих к северу отсюда близ верховьев реки Оредеж.
Степан Колтыга от изумления открыл рот, когда увидел во дворе своего дома Бедослава, слезающего с гнедой кобылицы, укрытой красной попоной с черными немецкими орлами.
– Здрав будь, друже! – воскликнул Бедослав, снимая с головы собачий треух. – Иль не узнаешь меня?
– Ну, здравствуй, брат! – Степан спустился с крыльца и крепко обнял Бедослава. – Жив, слава Богу! А мы с женой уже не знали, что и думать. Пятунка поведал нам, что ливонцы пленили тебя и увели на постройку Копорской крепости. – Степан оглядел Бедослава с головы до ног. – Отпустили тебя немцы иль сам убег от них?
– Сам убег, – ответил Бедослав. – Подневольное житье не по мне!
– Лошадь ты совсем заморил, – заметил Степан Бедославу. – Небось скакал без передышки.
– Замучился я с этой клячей! – сердито проговорил Бедослав. – По-русски она не понимает, а погонять ее на немецком языке у меня никак не получается. Хочу продать ее тебе, Степан. Купишь?
– Куплю, отчего не купить, – согласился Степан. – Идем в дом, обсудим это дело за чаркой хмельного меда. Заодно расскажешь про свое житье-бытье в немецкой неволе.
Марфа накрыла на стол, охая и удивляясь внезапному появлению Бедослава, от которого четыре месяца не было ни слуху ни духу.
– Я вижу, ты на сносях, голубушка! – Бедослав ласково приобнял покрасневшую Марфу за плечи. – Сыночка ожидаешь или дочку?
– Повитухи молвят, что вроде как сын у меня должен родиться, – смущенно проговорила Марфа, – но я и дочери буду рада.
– А мне дочь не нужна! – с показной суровостью произнес появившийся в дверях Степан, отводивший гнедую в конюшню. – Мне нужен сын-наследник! Я уже и имя сыну придумал.
– Назови сына Бедославом, не пожалеешь, – насмешливо подковырнул приятеля Бедослав. – Я вот через многие опасности прошел и до сих пор жив-здоров!
– Нет уж, мил-человек, я лучше назову сына Задохвостом, чем Бедославом, – в тон другу ответил Степан.
Сидя за столом и угощаясь квашеной капустой и моченой брусникой, Бедослав завел речь о Василисе. Где она и как поживает?
Заметив, как Степан и Марфа обменялись тревожным взглядом, Бедослав перестал жевать и нахмурился.
– Что я могу тебе сказать, друже, – завздыхал Степан, жестом повелев Марфе удалиться к себе на женскую половину. – Нечем мне тебя порадовать. По слухам, Василиса вышла замуж за купца Якова Катыря и живет теперь где-то за городом. Об этом мне поведал брат Василисы.
– Вот злыдень! – Бедослав грохнул по столу кулаком. – Наверняка он силком выдал Василису за этого прохвоста Яшку Катыря! Я разыщу Василису и сам спрошу у нее, по своей ли воле она пошла за этого купчишку.
– Не вздумай, брат! – Степан схватил Бедослава за руку. – На тебе кровь ушкуйника Кривуши, который доводился двоюродным братом Якову Катырю. Челядинцы и друзья-ушкуйники Катыря ищут тебя повсюду, а коль найдут – голову снимут! Спасаться тебе надо, друже!
– Двум смертям не бывать, а одной не миновать! – отмахнулся Бедослав. – Все едино мне нужно повидать Василису, а уж потом бегством спасаться. Где загородное сельцо Катыря?
Бедослав пытливо заглянул в глаза Степану.
– Не ведаю, брат, – раздраженно ответил Степан. – А коль и знал бы, все равно не сказал бы!
– Ясно! – промолвил Бедослав и залпом допил квас в своей кружке. Затем он встал из-за стола с решительным лицом. – Я ухожу, Степан. Не хочу, чтобы у вас с Марфой из-за меня неприятности были. Бог даст, еще свидимся!
Степан отсчитал Бедославу двадцать гривен серебром за гнедую лошадь. Бедослав ушел не через ворота, а пробрался огородами в глухой переулок, выходивший к высокому берегу Волхова.
Вечером того же дня Бедослав подкараулил Лукерью, когда та отправилась на вечернее богослужение в ближайшую церковь. Вынырнув из-за угла дома, Бедослав будто ненароком толкнул Лукерью в плечо, проходя мимо.
– Полегче, медведь! – огрызнулась на него бойкая на язык Лукерья. – Смотри, куда прешь! Деревенщина!
Бедослав обернулся и сдвинул шапку на затылок.
– Здравствуй, красавица! – с улыбкой произнес он. – Помнишь еще меня?
Лукерья изумленно ахнула. В следующий миг она взяла Бедослава за руку и утянула его в ближайший пустынный переулок.
– К Василисе идешь? – спросила Лукерья, заглянув Бедославу в очи. Они остановились возле высокого тына. – Не ходи! Нету Василисы в Новгороде.
– Где же она? – спросил Бедослав.
– На загородном подворье у купца Якова Катыря, – ответила Лукерья, то и дело поглядывая в сторону многолюдной улицы. – Иван Мелентьевич силком отдал Василису Катырю в наложницы. За такую услугу Яшка Катырь отсыпал Ивану полсотни серебряных монет. Иван иногда захаживает ко мне по старой памяти, когда моего мужа дома нету. Похвалялся Иван, что выдал сестру за богатого человека, а то, что Яков не люб Василисе, это его нисколько не заботит. Дочку Василисы Иван при себе держит, по его словам, чтобы Василиса поскорее привыкала к своему новому супругу. – Лукерья понизила голос, приблизившись вплотную к Бедославу. – Однажды Иван был во хмелю и проговорился, что строптивую Василису Яков всякий раз веревками к кровати привязывает, когда совокупиться с нею хочет. Иной раз Яков сечет Василису плетью за ее непокорность. Еще Иван проболтался, что Яков Катырь и родня его рассчитаться с тобой хотят, Бедослав, за то, что ты убил Кривушу. Бежать тебе нужно из Новгорода и поживее!
– Скажи-ка, Луша, где находится загородное подворье Яшки Катыря, – сказал Бедослав. – Хочу вызволить Василису из неволи и бежать отсюда вместе с нею.
– С ума ты спрыгнул, что ли! – Лукерья всплеснула руками. – Что ты сможешь сделать в одиночку?! У Катыря дворовых людей человек десять, ежели не больше. Опять же дружки покойного Кривуши часто к нему на подворье наведываются. А эти злыдни всегда ходят с ножами да кистенями! Уходи, Бедослав, один.
– Не могу, Луша. – Бедослав помотал головой. – Без Василисы мне и жизнь не в жизнь!
– Один в поле не воин, – стояла на своем Лукерья. – Сам погибнешь и Василису из беды не вызволишь.
– Бывает, что и один в поле воин, коль беда припрет к стенке, – промолвил Бедослав. – Терять мне нечего: у меня же ни кола, ни двора. Одна радость в жизни – Василиса. За нее, родимую, и голову сложить не жалко.
– Дорогу на Суходол знаешь? – после краткого раздумья проговорила Лукерья, не глядя на Бедослава. – Так вот, не доезжая до Суходола три версты, будет отвороток от большой дороги. По нему-то и доберешься до подворья Якова Катыря. Место там глухое, кругом лес и овраги. Недаром дворище Катыря люди за глаза называют Разбойничьим гнездом.
– Это хорошо, что там глухомань, – сказал Бедослав с некой зловещей интонацией в голосе. – Мне легче будет подкрасться. Не беспокойся, Луша, я скользкий, как уж. Меня голыми руками не возьмешь!
– Желаю тебе удачи, Бедослав! – промолвила Лукерья, делая несколько шагов в сторону улицы, ведущей к церкви. Она чуть задержалась на месте, не спуская глаз с Бедослава, словно желая что-то сказать ему, но не решаясь это сделать.
Наконец Лукерья удалилась, еще раз оглянувшись и помахав Бедославу рукой перед тем, как скрыться за поворотом.
* * *
На другой день Бедослав пришел на торжище к знакомому оружейнику Листрату.
Глядя на то, как Бедослав перебирает мечи и кинжалы, разложенные на широком прилавке под дощатым навесом, Листрат осторожно поинтересовался:
– В ушкуйники решил податься иль в гридни боярские? Неужто ремесло плотницкое тебе опостылело, друже?
– Да так, поквитаться надо кое с кем, – туманно ответил Бедослав. – Сколько просишь вот за этот меч?
Бедослав примерил в руке длинный узкий клинок из голубоватой стали, с рукоятью из червленого железа.
– Тебе уступлю за двенадцать гривен серебром, – сказал Листрат. – Тройной закалки меч, не из кричного железа, но из добротной стали. Хоть камень им руби, не погнется и не сломается!
– Беру! – Бедослав отсчитал торговцу дюжину тонких серебряных брусочков, которые заменяют в Новгороде деньги.
– Я слышал, ты ушкуйника Кривушу порешил в потасовке, – тихо промолвил Листрат, подавая Бедославу ножны для меча. – Шайка Кривуши зуб на тебя имеет, приятель. Так что остерегайся! Эти головорезы зиму коротают на Черной протоке, это на другой стороне Волхова, близ Людина конца. Там они и ушкуи свои чинят, и паруса латают.
– Благодарю, друже! – Бедослав похлопал Листрата по плечу. – Буду иметь это в виду.
Февраль был на исходе. Солнце припекало почти по-весеннему, под его жаркими лучами снег оседал и подтаивал. На дорогах под копытами лошадей и полозьями саней подтаявший снег превращался в рыхлую серую кашу.
Бедослав вышел из Новгорода утром и полдня шел на север по Суходольской дороге. Пройдя больше пятнадцати верст, Бедослав столкнулся с целым потоком беженцев, которые кто верхом, кто на санях спешили в сторону Новгорода и Русы.
– Эй, друг, не ходи в Суходол, ливонцы там бесчинствуют! – кричали беженцы стоящему на обочине Бедославу. – Вертайся обратно!
