Текст книги "Три побоища – от Калки до Куликовской битвы.Трилогия"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

С гридничим начали спорить те из воевод, кто желал поскорее завершить эту столь неудачную войну и без кровопролития возвратиться на Русь. Спорщики кричали и бранились, перебивая друг друга.

Александр Глебович, наклонившись к самому уху великого князя, нашептывал ему о том же: мол, Мстиславу Удатному ныне не было удачи в сражении с татарами, а им удача улыбнулась. «Мы и нехристей посекли за эти три дня, сколь смогли, а теперь еще и домой без потерь вернуться сможем. Нельзя такую возможность упускать, великий княже!»

Кое-как восстановив тишину в шатре, Мстислав Романович объявил свое решение.

– Отправим в стан татарский наших бояр, чтобы мунгалы в их присутствии поклялись своими богами, что не тронут нас безоружных и позволят вернуться на Русь, – сказал он. – Для вящей убедительности разоружим сначала пятьсот наших ратников и поглядим, далеко ли они уйдут безоружные. Как только сей отряд скроется из глаз по пути к Днепру, тогда и прочие полки начнут складывать оружие.

Вечером того же дня шестеро киевских бояр и гридничий Ермолай Федосеич в сопровождении бродника Плоскини пришли в татарский стан. Сначала русские послы встретились с Субудаем, Цыгыр-ханом, Тохучар-нойоном и Тешу-нойоном. Встреча происходила в большой белой юрте. Были обговорены все условия разоружения киевских полков, место их сбора и порядок отступления к Залозному шляху.

Ермолай Федосеич настоял на том, чтобы русичи могли взять с собой полторы сотни лошадей для перевозки раненых, чтобы каждый ратник имел в достатке провизии на дорогу. Долгий спор с татарскими военачальниками развернулся по поводу знамен, киевляне хотели забрать знамена с собой, но татары возражали против этого. Для них вражеские стяги были почетной добычей.

– Ну, коли так, тогда и переговорам конец! – объявил гридничий, которого великий князь снабдил всеми необходимыми полномочиями. – Мы и так немалый позор на себя берем, обещая сложить оружие перед врагом. Но вернуться домой без знамен – это и вовсе стыд и срам! Войско без знамен – не войско, а толпа. Лучше мы все умрем в битве, чем согласимся отдать во вражьи руки наши стяги!

Ермолай Федосеич проворно поднялся с кошмы, на которой он восседал, сложив ноги калачиком, по обычаю степняков. Бояре с кряхтеньем и недовольными вздохами последовали его примеру. У них, по воле великого князя, было право наблюдателей, но права голоса они не имели.

Предводители татарского войска торопливо зашушукались между собой, отчаянно жестикулируя руками перед носом друг у друга. Толмач обратился к русичам, которые гурьбой направились к выходу из юрты:

– Все в порядке. Славные татарские багатуры согласны с вашим условием. Стяги останутся у вас.

Затем толмач рассказал русским послам о том, как татары приносят клятву над священным огнем. Поскольку письменности у татар не было, поэтому не могло быть и письменного договора. Вожди татарского войска должны были поклясться вслух в присутствии русичей, и буквальный смысл сказанного ими и должен был являться тем договором, нарушение которого станет для татар клятвопреступлением.

«По обычаю татар, каждый военачальник приносит клятву и за себя, и за подчиненный ему воинский отряд, – поведал толмач русским послам. – В лице этих четверых багатуров перед вами, по сути дела, находится все татарское войско».

– А где Джебэ? – неожиданно спросил неугомонный гридничий. – Я слышал от половцев, что этот багатур имеет столько же власти, как и Субудай.

Толмач замялся, не зная, что сказать. Слегка растерялись и татарские военачальники. Наконец, одноглазый Субудай что-то быстро проговорил, обращаясь к толмачу.

Тот с натянутой улыбкой обратился к русичам, говоря, что Джебэ и его отряд уже далеко отсюда. Джебэ сопровождает татарский обоз, который уже двинулся обратно к реке Кубань.

– Ну, чего тебе неймется? – ворчали на гридничего бояре. – Не злил бы ты мунгалов понапрасну! Пора договор заключать, а то скоро стемнеет.

Процедура принесения клятвы заключалась у татар в следующем. Русских послов вывели из юрты, усадили на земле в кольце из трех костров, над которыми колдовали татарские шаманы, увешанные погремушками и костяными амулетами. Шаманы били в бубны, приплясывали и завывали, то и дело бросая в пламя костров пучки и коренья каких-то ароматных трав.

Продолжалось все это больше часа. Как потом объяснил послам Плоскиня, татарские жрецы тем самым отгоняли от священных костров злых духов, которые незримо витают над русичами и могут помешать заключению договора.

Затем четверо татарских военачальников, стоя над одним из костров, слово в слово произнесли такую клятву: «Великий Тэнгри, творец земли и неба! Бессмертный покровитель монголов! Тебя берем в свидетели при заключении этого договора с русами. Пред этим чистым пламенем обязуемся и клянемся, что, когда русы сложат оружие, не прольется ни капли княжеской крови, русам будет открыта дорога домой, они могут уйти, взяв с собой свои знамена. Никто из монголов, подчиненных Субудаю-багатуру, Цыгыр-хану, Тохучар-нойону и Тешу-нойону, не обнажит на них саблю».

Уже в сумерках русские послы возвратились в свой стан на холме. От них исходил густой запах можжевелового дыма и ароматов неведомых трав.

Мстислав Романович уединился со своим преданным гридничим.

– Все ли прошло гладко? – допытывался великий князь. – Не было ли со стороны мунгалов какого подвоха?

– На первый взгляд, княже, переговоры прошли мирно и гладко, – отвечал Ермолай Федосеич, – клятву мунгалы принесли по своему обычаю, все честь по чести. Но… неспокойно у меня на сердце.

– Что тебе показалось подозрительным? – Мстислав Романович так и впился глазами в озабоченное уставшее лицо гридничего.

– Видишь ли, княже, не все татарские князья клятву нам приносили, – промолвил Ермолай Федосеич, – не было среди них нойона Джебэ. Субудай сказал, что Джебэ со своими воинами уже выступил к реке Кубань вместе с татарскими обозами, но мне что-то в это не верится. У этого Субудая внешность заклятого злодея. На лице шрам прямо через нос, одного глаза нет, одна рука скрючена и высохла, зубов во рту тоже почти нету… Сам хромоногий, кособокий, такой во сне привидится, так в холодном поту проснешься! По этому Субудаю видно, что он всю жизнь в седле, много где побывал и повидал всякое. Чует мое сердце, этот злыдень одноглазый каверзу какую-то замыслил!

– Какую каверзу? Говори толком! – нервничал великий князь. – Думаешь, Джебэ где-то неподалеку?

– Уверен в этом! – решительно произнес гридничий. – Неспроста Джебэ не было на переговорах. Ох, княже, как пить дать, мунгалы хитрость какую-то затевают!– Ладно, иди спать, – сказал Мстислав Романович. – Утро вечера мудренее.

* * *

Утром Мстислав Романович пожелал еще раз встретиться с бродником Плоскиней, татары не стали препятствовать этой встрече.

Плоскиня прибыл в русский стан в сопровождении двух мунгалов и араба-толмача. У татар было только одно условие – разговор великого князя со старшиной бродников должен проходить в присутствии татарских послов.

Мстислав Романович напрямик спросил у Плоскини, правда ли, что нойон Джебэ со своим отрядом и татарским обозом ушел к реке Кубань. Плоскиня ответил утвердительно: мол, он своими глазами видел, как татарский обоз выступил в путь, а Джебэ охраняет этот обоз, ведь в том караване находится вся военная добыча мунгалов.

– Когда это случилось? – вновь спросил великий князь.

– Еще два дня тому назад, – не моргнув глазом, ответил Плоскиня.

– Тебе придется, друже, поклясться на святом распятии, что слова твои правдивы, – сказал Мстислав Романович и повелел слугам, чтобы те пригласили к нему в шатер священника.

Священник пришел, держа в руках большой бронзовый крест с фигурой распятого Иисуса.

– Клянусь святым распятием, что сказанное мною правда, – спокойно проговорил Плоскиня и приложился устами к бронзовому кресту. Он троекратно перекрестился и добавил: – Да гореть мне в аду, ежели я лгу.

Клятва Плоскини и, главное, его невозмутимый вид успокоили Мстислава Романовича. По его приказу были открыты ворота лагеря, и первые пять сотен киевлян стали спускаться с холма на равнину. Там их уже ожидали татары, чтобы принять у русичей сданное оружие. Ратники шли чередой друг за другом и складывали в одну кучу копья, мечи, топоры и кинжалы, в другую – щиты и шлемы. Кольчуги и панцири татары у русичей не требовали. Разоружившись, отряд киевлян нестройной колонной двинулся по степи на север. Татарская конница расступилась, давая русичам дорогу.

– Уходят! – переговаривались киевляне, остающиеся в стане. С высоты им было далеко видно. – Мунгалы их не преследуют. Стоят на месте.

– А что для мунгалов эти мужики? На кой ляд они им сдались? – ворчал вездесущий Ермолай Федосеич. – Нехристи ожидают, когда наши князья и бояре потянутся к ним со склоненными выями. Вот радость-то будет для нехристей!

Среди киевских воевод продолжались споры и раздоры, далеко не все одобряли затею великого князя. Негодовал и юный князь Андрей Владимирович.

– Отец мой мечом проложил себе дорогу к спасению, а я покупаю спасение в обмен на честь. Позорище! – молвил он.

Долговязый дубровицкий князь возражал ему:

– Стяги при нас останутся, значит, мы свою честь воинскую не уроним. Радуйся, глупец! Скоро дома будешь!

Выждав, когда первый разоружившийся отряд киевских ратников скрылся в знойном мареве бескрайней степи, великий князь повелел всем киевским полкам, конным и пешим, выходить из стана и складывать оружие.

Ермолай Федосеич предпринял последнюю попытку отговорить великого князя от столь рискованного шага. Однако Мстислав Романович даже не стал с ним разговаривать, отмахнувшись, как от назойливой мухи.

– Пойми, воевода, – сказал великий князь, – мне в Киев нужно поспешать, а то ведь Ольговичи или мои двоюродные племянники живо усядутся на киевский стол. Свято место пусто не бывает!

Дружина великого князя, а также конные полки дубровицкого и вяземского князей грозным строем въехали в татарский стан. Князья спешились и передали свои мечи в руки татарских воинов. Знатные мунгалы пригласили русских князей в белую юрту Субудая, чтобы выпить с ними заздравную чашу и подвести итог окончанию военных действий.

– И вам, и нам предстоит дальняя дорога, – молвили мунгалы князьям, – вам предстоит путь домой, а нашему войску нужно двигаться на Кубань и дальше, к Джурджанскому морю.

Пока князья угощались яствами мунгалов, полки киевлян тем временем разоружались, сваливая мечи, щиты и копья в огромные груды. Тысячи русичей длинными колоннами тянулись по степи в сторону Днепра, но перед этим вся киевская рать задержалась у реки Калки, утоляя жажду и набирая воду впрок в поясные фляги и кожаные бурдюки.

Знатные мунгалы и их гости сидели вокруг ковра, поджав под себя ноги. На ковре стояли блюда с жареным мясом, сушеным творогом, сыром, изюмом и курагой. В сосудах было виноградное греческое вино и монгольская водка из овечьего молока – арза.

На хмельное питье налегал один дубровицкий князь, не забывая при этом набивать себе рот жареным мясом и пресными лепешками. Хмурый Андрей Владимирович сидел, потупив очи, не притрагиваясь ни к еде, ни к питью. Мстислав Романович угостился жарким и сыром, отхлебнул из чаши вина. Ему, собственно, было не до кушаний, так как он едва успевал отвечать на вопросы знатных мунгалов, которые интересовались его родней, оставшейся в Киеве. Спрашивали мунгалы и про родню Мстислава Удатного, из чего Мстислав Романович про себя сделал вывод, что галицкий князь все же ускользнул от татарской погони.

Мстислав Романович незаметно приглядывался к татарским военачальникам, особенно к старику Субудаю, который почти ничего не ел и не пил, говорил меньше всех и как-то излишне пристально разглядывал киевского князя своим единственным раскосым глазом.

Неожиданно Субудай обратился к великому князю. Толмач живо перевел его вопрос на русский язык.

– Что испытывает киевский князь, когда по его слову убивают чужеземных послов? – спросил Субудай.

Повисла долгая пауза. Тохучар-нойон и Тешу-нойон выразительно переглянулись. Мстислав Романович чуть не поперхнулся, жуя курагу. Он смутился и опустил глаза.

– Господь покарал меня за это злодеяние нынешним моим поражением, – не поднимая глаз, промолвил Мстислав Романович.

– Ваш Господь тут ни при чем! – резко сказал Субудай и поднялся с подушек. – За убийство татарских послов тебя, великий князь, ожидает та же участь.

Швырнув на ковер с яствами пиалу с недопитой арзой, Субудай зашагал к выходу из юрты, прихрамывая на правую ногу. Три других знатных мунгала тоже вскочили на ноги и поспешили следом за стариком Субудаем.

Знатные мунгалы вышли из юрты, и в следующий миг в юрту ворвался десяток дюжих татарских воинов с веревками в руках. Татары набросились на князей и после короткой борьбы опутали веревками руки и ноги всем троим.

Старшим дружинникам мунгалы сказали, чтобы те не ждали своих князей и выступали в путь без них, мол, князья попируют и догонят их. Бояре и воеводы двинулись вслед за ушедшими далеко вперед пешими киевскими полками, но два десятка бояр не тронулись с места, заявив, что без князей никуда не пойдут. Среди них был и гридничий великого князя Ермолай Федосеич.

Судя по приготовлениям, в татарском стане намечалось большое пиршество. Татары бегали и суетились, разжигали костры, тащили котлы и вертелы, резали овец и лошадей, ловко орудуя ножами. На стоящих кучкой знатных русичей никто не обращал внимания.

Ермолай Федосеич почувствовал недоброе, когда из белой юрты стремительно вышли с напряженными лицами четверо предводителей татарской орды, после чего туда вбежали гурьбой плечистые татарские батыры.

«Вот и все! – мелькнуло в голове у гридничего. – Не иначе, прикончили мунгалы наших князей прямо за трапезой. А может, перед этим опоили каким-нибудь зельем. Вот беда-то!»

По лицам прочих бояр тоже было видно, что и они уже не надеются увидеть своих князей живыми.

Глава пятая

Пиршество мунгалов

Когда исчезли последние сомнения в том, что мунгалы не намерены отпускать русских князей живыми, малодушная натура дубровицкого князя прорвалась наружу вместе с потоком нелицеприятных отзывов о великом князе.

– Ах ты старый хрыч! Ведь говорено тебе было, что нельзя верить мунгалам! – катаясь по ковру среди раскиданных яств и посуды, в бешенстве выкрикивал Александр Глебович. Он изо всех сил пытался разорвать опутавшие его веревки, но сил не хватало, и это только добавляло ему бешенства. – Пень трухлявый! Безмозглая скотина! О господи, из-за твоей тупости придется теперь подыхать здесь! И зачем только я отправился в этот поход?! Наскреб смерть неминучую на свою голову!

– Ты же сам, недоумок, нашептывал мне, чтоб я заключил мир с мунгалами, – гневно отвечал Мстислав Романович, весь раскрасневшийся от натуги. Ему тоже не терпелось порвать путы, но все его усилия были тщетны. – Сам же подталкивал меня к тому, что свершилось, а теперь валишь всю вину на меня, негодяй! Ты и в поход-то отправился из корысти, а не по доброй воле. Восхотел моими руками Пинск себе взять, пройдоха! А вот шиш тебе, а не Пинск!

– Ну и тебе больше не видать Киева, безмозглый мерин! – не оставался в долгу Александр Глебович. – Сейчас мунгалы выпотрошат тебя, как барана! И поделом тебе, мерзавец! Бороду отпустил, а ума не нажил!

– Заткнись, лживая душа! – извиваясь, как уж на сковородке, рычал Мстислав Романович. – Я-то хоть славно прожил жизнь свою, златого стола киевского добился, а ты как родился в ничтожестве, так в ничтожестве и подохнешь!

– Сам ты – дерьмо собачье! – Александр Глебович изловчился и плюнул в великого князя, но не попал.

– Ах ты, песий сын! – рявкнул Мстислав Романович. – Погоди! Вот порву веревки, задушу тебя, сукина сына, своими руками!..

Молодой князь Андрей, лежа в стороне, заливался истеричным смехом, слушая эту перепалку. Он даже не пытался разорвать волосяные веревки.

Мстислав Романович и Александр Глебович разом примолкли, когда в юрту вошли татарские воины в красных замшевых куртках и желтых сапогах – это были ханские нукеры. Татары подхватили связанных князей, будто скатанные ковры, и вынесли из юрты на солнцепек. Пленников уложили рядком на траву.

Александр Глебович, приподнявшись, увидел неподалеку плотную кучку бояр и воевод, окруженную вооруженной татарской стражей. Он узнал среди них Ермолая Федосеича и крикнул ему:

– Ермолай, на тебя вся надежа! Выручай, брат! Иначе убьют нас мунгалы!

Гридничий не успел ничего ответить, а может, татары не дали ему и рта раскрыть. Подле связанных князей оказалась целая толпа богато одетых мунгалов, которые оживленно что-то обсуждали, явно предвкушая интересное зрелище.

– Ну все, борода, сейчас нехристи зажарят нас живьем! – злобно процедил сквозь зубы Александр Глебович, обращаясь к великому князю. – Вон и костер уже полыхает.

Босоногие татарские слуги, пропахшие сухим конским навозом и дымом костров, приволокли груду коротких широких досок и свалили их рядом со связанными пленниками.

Александр Глебович беспокойно завертел головой. Внезапно его взгляд уперся в бродника Плоскиню, который стоял бок о бок с арабом-толмачом и о чем-то беседовал с ним.

– Эй ты, иудина душа! – окликнул бродника Александр Глебович. – Подойди-ка сюда!

Плоскиня неспешно приблизился и присел на корточки рядом со связанными князьями.

– Скажи прямо, мунгалы нас убьют? – громким шепотом спросил Александр Глебович. – Неужели убьют?

Плоскиня молча покивал головой, не скрывая злорадной усмешки.

– А как же данная мунгалами клятва? – опять спросил Александр Глебович.

– Не беспокойся, княже, мунгалы клятву не нарушат, – негромко проговорил Плоскиня. – Они же поклялись не проливать кровь княжескую. Поэтому мунгалы прикончат вас без пролития крови.

– Неужели сожгут живьем? – ужаснулся Александр Глебович.

– Огонь для мунгалов – божество, – пояснил Плоскиня. – Вы – иноверцы. Вас на огне жечь нельзя, это осквернит бога огня.

– Ну, успокоил так успокоил, – невесело усмехнулся Александр Глебович. – Значит, нехристи разорвут нас лошадями. Половцы часто так поступают с пленниками.

– Почему ты предал меня, Плоскиня? – с укоризной в голосе промолвил великий князь. – Ведь ты же знал, что мунгалы готовят нам западню, что верить их клятвам нельзя. Ты же русич, как и мы, а служишь мунгалам! Ты же крест целовал, безбожник!

– Да, я намеренно помогаю мунгалам, великий князь, – с нескрываемой злобой заговорил Плоскиня. – Может, ты не помнишь, как пятнадцать лет тому назад брат твоего отца Рюрик Ростиславич отдал Киев на разграбление половцам. А я этого вовек не забуду! Мне тогда было шестнадцать лет, мы жили в Витичеве, близ Киева. Отца моего половцы убили, мою мать, меня и моего младшего брата угнали в полон. Брат мой вскорости умер от побоев и недоедания. С матерью меня разлучили. Долго я мыкался в рабстве у степняков, покуда не сбежал от них и не прибился к бродникам на Дону.

Я хоть и русич по крови, но на всю родню Рюрика Ростиславича зуб имею. Все вы, смоленские Мономашичи, подлое племя! Кровь христианская для вас как вода. За гривну готовы глотку друг другу рвать. Рюрик не смог удержаться в Киеве, так оставил после себя пепелище, чтобы и другому князю ничего не досталось. Даже с храмов позолоту содрал!

– Но я-то тут при чем?! – возмутился Мстислав Романович. – Я же в этом злодеянии не участвовал.

– Ты, княже, доводишься родным племянником Рюрику Ростиславичу, – сказал Плоскиня. – Рюрик уже десять лет, как помер. А ты жив, тебе и мщу. Вот рядом с тобой лежит Андрей Владимирович, твой зять, который доводится внуком покойному Рюрику. И он тоже не избег моей мести.

– Ах ты злодей! – в отчаянии простонал Мстислав Романович. – Отольются тебе наши страдания перед Божьим судом.

Плоскиня ничего не ответил на это великому князю. Подошедшие ханские нукеры оттеснили его в сторону. Нукеры деловито принялись укладывать доски на лежащих на спине князей, выравнивая одну к другой. Получился небольшой дощатый помост, из-под которого с одной стороны торчали красные сафьяновые сапоги князей, а с другой – три головы, две бородатые и одна безбородая. Нукеры расстелили поверх досок цветастый ковер и подали знак слугам.

Слуги принесли различные кушанья в серебряных блюдах, изящные сосуды с вином, золотые чаши – все это они расторопно расставили на середине столь необычного укрытого ковром помоста, который то и дело подрагивал, поскольку Мстислав Романович и Александр Глебович опять затеяли возню и перепалку.

На помост взошли и уселись в кружок четверо главных мунгалов и с ними еще шестеро военачальников.

По знаку одноглазого Субудая слуги наполнили чаши знатных мунгалов вином. Багатуры и нойоны осушили чаши и завели веселый разговор, который прерывался громкими взрывами смеха. Мунгалы пировали, не обращая внимания на хрипы и стоны, доносившиеся из-под помоста. Первым умер юный Андрей Владимирович: ему так сдавили грудную клетку, что кровь хлынула у него изо рта и носа. Потом затих Мстислав Романович, задохнувшись под тяжестью пирующих мунгалов. Последним испустил дух Александр Глебович, до последней минуты пытаясь разорвать на себе веревки. Он так и умер с оскаленными зубами и посиневшим от натуги лицом.

Когда князья затихли, знатные мунгалы сошли с помоста. Слуги извлекли из-под досок три бездыханных тела.

Цыгыр-хан и Тешу-нойон подошли к кучке русских бояр, потрясенных тем, что они только что увидели.

– Можете забрать тела своих князей и похоронить по своему обычаю, – через толмача сказал Цыгыр-хан.

– Мы дадим вам лошадей, чтобы вы побыстрее добрались до Днепра, – добавил Тешу-нойон. – В Киеве расскажете об увиденном здесь другим князьям, и пусть они остерегутся впредь убивать татарских послов.

Глава шестая

Скорбный вестник

После переправы через Днепр пути-дороги князей разошлись. Мстислав Удатный и Даниил Романович повернули коней к Южному Бугу, за которым лежали галицко-волынские земли. Мстислав Немой повел дружину к городу Теребовлю, от которого шла прямая дорога до Луцка. Владимир Рюрикович двинулся к Киеву.

У излучины Днепра оставался небольшой отряд ратников, охранявший лодки и насады в ожидании подхода пеших русских полков.

Остатки пешей рати появились на той стороне Днепра спустя четыре дня после ухода с днепровских берегов княжеских дружин. Пешцы подходили к переправе отрядами и в одиночку в течение нескольких дней, их без промедления перевозили на ладьях через реку. Этим занимался специальный отряд лодочников. Потери пеших русских полков были огромны. Из двадцатитысячной черниговской рати назад к Днепру вернулись около шести тысяч человек. Из пяти тысяч волынских ратников назад возвратилось всего несколько сотен воинов. Из десяти тысяч галичан к Днепру вышло меньше трех тысяч.

Галицкие и волынские пешцы, погрузившись на ладьи, отплыли домой вниз по Днепру. Им предстояло достичь моря и идти дальше под парусами до устья Днестра, воды которого должны были донести их суда до славного города Галича. Лучане, смоляне и черниговцы предоставили ладьи лишь для своих раненых и наиболее уставших соратников – эти полки продолжили свой путь степью вдоль Днепра до Переяславля. Возле этого города полки разошлись в разные стороны, направляясь к Луцку, Смоленску и Чернигову.

Владимир Рюрикович, вступив в Киев, объявил себя блюстителем великокняжеского трона до возвращения Мстислава Романовича. Киев после известия о поражении русских дружин в битве на Калке облекся в траур. Сыновья Мстислава Романовича в эту пору воевали в Полесье, отстаивая Полоцк от притязаний на него минского и друцкого князей. Смоленский князь оказался в Киеве полновластным хозяином, ибо в городе не было ни князей, ни войск. Родственники ушедших с Мстиславом Романовичем бояр приставали к Владимиру Рюриковичу с расспросами, тревожась о судьбе своих близких. Но Владимир Рюрикович ничего внятного сказать им не мог, отвечая одно и то же: мол, в сече на Калке киевский князь не участвовал и назад к Днепру прочие князья пробивались тоже без него.

«Как же так? – недоумевали киевляне. – Мстислав Романович затеял этот поход на татар, ему же было предоставлено главенство над войском. Почему же великий князь от битвы с татарами уклонился?»

Владимир Рюрикович, не желая ссориться с Мстиславом Удатным, умалчивал о подробностях той злополучной для русичей битвы. Он понимал, что это поражение ложится на галицкого князя позорным пятном. Да и Мстислав Романович никогда не простит Мстиславу Удатному его дерзкого самоуправства в день сражения при Калке. Скорее всего возвращение Мстислава Романовича в Киев ознаменуется началом непримиримой вражды его с галицким князем. Сознавая, к каким последствиям может привести эта вражда, Владимир Рюрикович вознамерился дождаться в Киеве полков Мстислава Романовича, чтобы выступить примирителем великого князя с Мстиславом Удатным.

Уже прошли мимо Киева к Смоленску пешие ратники Владимира Рюриковича, ругая вовсю своего князя, бросившего их в беде. Добрались до Шумска и Пересопницы те немногие, кто уцелел из пеших полков павших племянников Мстислава Немого. Пришла в Канев горстка воинов, оставшаяся от дружины храброго Святослава Владимировича. А от киевских полков по-прежнему не было никаких вестей…

Варвара Ярополковна, племянница великого князя, беспокоясь за своего мужа Александра Глебовича, наговаривала великой княгине на Владимира Рюриковича.

«От нас явно что-то утаивает Владимир Рюрикович, – нашептывала Меланье Игоревне пронырливая Варвара. – Весь Киев слухами полнится о князьях, павших в битве с мунгалами, о множестве погибших ратников, о бегстве от татар самого Мстислава Удатного. Черниговские князья все полегли, как один. Оба племянника Мстислава Немого в сече голову сложили. Каневский князь погиб. Несвижский князь тоже пал. Похоже, матушка-княгиня, и супруг твой порублен мунгалами, и полки его все изничтожены нехристями. Вот о чем недоговаривает Владимир Рюрикович! Он-то, по-видимому, бежал из сечи вместе с Мстиславом Удатным, бросив великого князя в разгар битвы. Стыдно Владимиру Рюриковичу в этом признаться, вот он и молчит как сыч. А ежели и молвит что-либо, то глаза прячет, я это сразу приметила!»

Меланья Игоревна была женщиной довольно решительного нрава, поэтому она встретилась со смоленским князем, намереваясь припереть того к стенке. Беседа у них получилась на очень резких тонах.

Владимир Рюрикович выслушал упреки и обвинения великой княгини, которая корила его тем, что за своею скрытностью он прячет собственную трусость, а также покрывает малодушие Мстислава Удатного, бежавшего с поля битвы.

– Замолчи, женщина! – рассвирепел Владимир Рюрикович. – Слышала звон, да не знаешь, где он. Я и Мстислав Удатный в сече против татар стояли бок о бок, а муж твой между тем на горе отсиживался. Не скрою, крепко посекли нас мунгалы, так что пришлось нам спасаться бегством. А вот кабы супруг твой с горы спустился да пришел бы к нам на помощь, может, и одолели бы мы мунгалов.

– Что ты такое молвишь, князь! – растерялась Меланья Игоревна. – Я тебе не верю! Не может этого быть! Чтобы муж мой и убоялся каких-то мунгалов…

– Да не убоялся, а озлобился на Мстислава Удатного за то, что тот без его ведома полки на битву повел, – раздраженно ответил Владимир Рюрикович. – Весь путь до Калки супруг твой и Мстислав Удатный между собой цапались, не было ладу меж ними. Вот и завершилось все это нашим разгромом! – тяжело вздохнул Владимир Рюрикович.

– Что же сталось с киевской ратью? – спросила Меланья Игоревна.

– Когда мы отступали от Калки, киевские полки стояли в своем стане на горе, – ответил Владимир Рюрикович. – Стан свой Мстислав Романович хорошо укрепил, мунгалам до него не добраться. Не печалься, княгиня, пересидит супруг твой опасность на горе, а когда мунгалы уберутся восвояси, он без помех до дому доберется. Сын-то мой тоже с великим князем. Сам жду не дождусь встречи с ним!

Наконец, в середине июня в Киеве объявились толпы исхудавших, запыленных, почерневших от загара ратников из полков великого князя. Город наполнился плачем и стенаниями. Из всего киевского войска до дому добралось чуть больше двух тысяч человек. И сразу всем и каждому открылась ужасная правда о роковых событиях, случившихся на Калке уже после поражения и бегства русских полков.

В княжеский дворец эту черную весть принес гридничий Ермолай Федосеич. Каменным голосом, не глядя в лицо Меланье Игоревне и ее заплаканной дочери, гридничий поведал о мучительной смерти Мстислава Романовича и двух его зятьев.

– Князей мы похоронили на холме, где стан наш стоял, – сказал в заключение Ермолай Федосеич, сидя на стуле и глядя в мозаичный пол. – Каждому вырыли отдельную могилу, насыпали сверху три небольших кургана и на каждом выложили крест из камней.

Ермолай Федосеич умолк.

В просторной горнице повисло гнетущее молчание. Служанки великой княгини застыли в ряд у стены, бледные, с заплаканными глазами. Меланья Игоревна сидела на стуле с подлокотниками, уронив голову в повое на согнутую в локте руку. Она с трудом сдерживала рыдания. Находившаяся тут же Варвара Ярополковна, сидя на скамье, нервно грызла ноготь. Она не плакала, но по ее глазам было видно, как сильно потрясение от услышанного, владевшее ею.

Сидевшая рядом с Варварой юная Сбыслава Мстиславна заливалась слезами, уткнув лицо в ладони. Давно ли она получила утешительное послание от своего любимого Андрея, считала дни до встречи с ним. И вот ненаглядного мужа больше нет в живых…

Внезапно неудержимые рыдания Сбыславы смолкли. Княжна побелела как мел, боком повалилась на широкую скамью, затем скатилась на пол, бессильно раскинув руки. Великая княгиня и Варвара бросились к Сбыславе, подняли ее, уложили на скамью.

– Воды! Скорее! – крикнула Меланья Игоревна служанкам. – Да лекаря позовите!

Среди этого женского переполоха Ермолай Федосеич поднялся со стула и молча направился к двери, угрюмый, с поникшими плечами. Незавидный ему выпал жребий – быть вестником смерти.

Из женских покоев дворца гридничий направился в палаты, где разместился Владимир Рюрикович со своими старшими дружинниками. Смоленский князь сразу забросал гридничего множеством вопросов, первым из которых был такой: как получилось, что Мстислав Романович, всегда такой осторожный, попался на уловку мунгалов?

– Я пуще всех отговаривал Мстислава Романовича от мира, предлагаемого ему мунгалами, – горячась, молвил Ермолай Федосеич. – Однако голоса тех, кто убеждал великого князя поверить обещаниям мунгалов, оказались громче. Да что толковать, княже! Как увидели бояре киевские, что Мстислав Удатный спасается бегством от татар и вся черниговская рать татарами в бегство обращена, так никто из них о битве уже и не помышлял. Все норовили поскорее убраться домой подобру-поздорову!