Текст книги "Три побоища – от Калки до Куликовской битвы.Трилогия"
Автор книги: Виктор Поротников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Ярослав несколько лет тому назад, поняв, что псковичи уже не примут его к себе по доброй воле, отослал в Псков свою русскую жену и женился на немке, на дочери какого-то барона. Так что Ярослав для ливонцев далеко не чужой человек, за него они горой встанут!
– Ты обмолвился как-то, друже, что хочешь доверить мне некое особо важное поручение, – осторожно напомнил Твердиле Терентий. – Хотелось бы узнать, что это за поручение?
– Изволь, поведаю, – промолвил Твердило, закинув ногу на ногу. – Ярослав трусоват и недоверчив. Наверняка он потребует заложников как гарантию, что мы его не предадим. Заложниками могут быть токмо родственники мои и моих друзей. Сына своего я отдать в залог не могу, так как он мне тут вскоре понадобится. Жена моя беременная ходит, ее тоже в таком положении негоже в чужие руки отдавать. Поэтому я отправлю заложниками к ливонцам тебя, друг мой, и крестницу свою Мстиславу. Как-никак, вы оба мне тоже родня.
Терентий уставился на Твердилу, онемев от изумления. Слова протеста были готовы сорваться с его уст, но не сорвались, поскольку Твердило завел речь об отце Мстиславы, боярине Станиле Кузьмиче.– Станило Кузьмич был мне, как брат, – молвил Твердило. – С юных лет мы были с ним вместе в радости и горе, во всем друг друга поддерживали. Станило стал крестным отцом моего сына, я стал крестником его дочери. Станило сложил голову в битве с погаными литовцами при Сауле четыре года тому назад. В том сражении наша псковская дружина выступила на стороне ливонских рыцарей. От набегов литовцев немцы в Ливонии страдают еще больше, чем мы.
Поскольку свою мать Мстислава потеряла еще раньше, я и забрал ее в свой дом. Заботился о ней как о родной дочери. Надеюсь, друг Терентий, ты станешь Мстиславе хорошим супругом! – Твердило похлопал купца по плечу. – Пойду лягу, а то глаза слипаются. И ты спать ложись, друже. Время уже позднее.
Беспокойство, овладевшее Терентием, отгоняло от него сон. Уже сидя на постели в исподних портах и рубахе, он теребил свою куцую бороденку, мысленно прикидывая, не угодил ли он как кур во щи. Ехать на чужбину в качестве заложника и неведомо на какой срок Терентию не хотелось. Однако и на попятную идти Терентий тоже никак не мог. Причиной тому была пламенная страсть к Мстиславе, крестнице Твердилы. Терентий потерял покой, едва увидел девушку в тереме у Твердилы.
Мстиславе лишь недавно исполнилось семнадцать лет. Это была девица, во внешности которой имелись, как на подбор, все дивные оттенки женственной прелести, присущие именно славянкам. Мстислава была довольно высока ростом. У нее были мягкие покатые плечи, полные руки, тонкая гибкая талия, широкие бедра, пышная грудь. Лицо у Мстиславы имело форму чуть вытянутого овала, все черты этого лица имели совершенный росчерк, невольно притягивающий взгляд. Ее большие красивые темно-синие очи всегда были скромно опущены, сочные уста ее были неотразимо прелестны, улыбка Мстиславы могла обезоружить кого угодно. Брови Мстиславы имели плавный изгиб, они были того же темно-русого цвета, что и ее длинные вьющиеся волосы, неизменно заплетенные в толстую косу.
С Твердилой Терентий свел знакомство во Пскове, куда он наведывался по торговым делам. Твердило выступал посредником в нескольких удачных для Терентия сделках с немецкими и датскими купцами. «Обмывая» хмельным питьем одну из этих сделок в доме у Твердилы, Терентий и познакомился здесь с Мстиславой. Он стал просить Твердилу отдать ему Мстиславу в жены. Твердило согласился, но выставил условие, что Терентий станет его единомышленником в одном важном деле.
Терентий немедленно дал обещание быть во всем с Твердилой заодно, не вдаваясь в суть замыслов Твердилы. Терентий полагал, что Твердило имел в виду опять же какие-то торговые сделки с иноземными купцами. На деле оказалось, что Твердило возжелал стать псковским посадником и впустить в Псков ливонских рыцарей, ни много ни мало. По замыслу Твердилы и его сторонников, Псков должен был отвернуться от Новгорода и заключить вечный военный союз с Ливонским орденом.
«Высоко захотел взлететь Твердило! Ох, высоко, коль Псков решил к рукам прибрать! – размышлял Терентий. – А того не думает Твердило, что, с такой высоты падая, насмерть расшибиться можно. Ежели полетит вниз Твердило, то и меня за собой увлечет. Следовать ли мне и дальше за Твердилой иль отступиться от Мстиславы?»
В терзаниях и размышлениях Терентий провел почти всю ночь, заснул он лишь под утро.
За завтраком Твердило сразу обратил внимание на хмурый вид Терентия. Мигом смекнув, в чем дело, Твердило жестом подозвал к себе челядинку, прислуживающую им за столом, и что-то шепнул той на ухо. Челядинка в тот же миг куда-то убежала из трапезной.
– Сколько юношей, видных да ладных, сватались к Мстиславе за последний год, не перечесть! – разглагольствовал Твердило, угощаясь соленой рыбой и краем глаза поглядывая на Терентия. – Чем токмо не соблазняли меня сваты и свахи, прося выдать Мстиславу за того иль иного боярича. А я вот, выбрал в женихи своей крестнице тебя, друг Терентий. Ибо вижу, что купец ты богатый и не глуп. Пусть не молод уже, зато опыт жизненный имеешь. Пусть женат покуда, но и эта беда поправимая.
Терентий перестал жевать и взглянул на Твердилу, не понимая, куда тот клонит.
– Не хочу, друг Терентий, чтоб между нами недомолвки были, – продолжил Твердило. – Видишь, я к тебе с открытым сердцем! Погляди, какую паву в жены тебе отдаю!
Твердило громко хлопнул в ладоши.
Скрипнула тяжелая дверь с бронзовым кольцом вместо ручки.
Сопровождаемая двумя челядинками, в покой вступила Мстислава в длинном сиреневом летнике до пят, расшитом золотыми нитками, в дорогом очелье со свисающими у висков серебряными подвесками в виде звезд. Толстая коса, увитая жемчугом, лежала у нее на плече, свисая на высокую грудь, которой было явно тесно под платьем.
Мстислава замерла посреди комнаты, опустив очи долу. На ее бледных щеках вспыхнул легкий румянец, лишь добавив девушке свежести и очарования.
– Милая, поднеси-ка своему жениху чашу с вином, – сказал Твердило мягким и в то же время требовательным голосом.
Одна из челядинок подала Мстиславе серебряный поднос, другая налила в чашу вина и поставила ее на чеканную узорную поверхность подноса.
Терентий встал из-за стола.
Мстислава приблизилась к нему и с поклоном протянула чашу на подносе. Терентий взял чашу и залпом осушил ее.
– Теперь поцелуйтесь! – проговорил Твердило. – Смелее! Вы же – нареченные жених и невеста!
Мстислава подняла на Терентия свои дивные синие очи, которые вблизи показались тому еще больше и прекраснее. Девушка покорно подставила Терентию свои розовые уста, чуть раскрытые и несмелые. Хмель ударил купцу в голову. Он жадно обнял Мстиславу за талию и впился губами в ее нежный полуоткрытый рот. Одновременно Терентий ощутил сквозь ткань одежды, как два упругих девичьих полушария уперлись ему в грудь, пробудив в нем учащенное сердцебиение.
Мстислава была так прекрасна и соблазнительна, что у Терентия голова пошла кругом от нахлынувших на него чувств и желаний.
Мстислава уже удалилась из трапезной, а Терентий еще какое-то время сидел за столом сам не свой, опьяненный то ли красотой своей невесты, то ли ее поцелуем.
– Тебе, новгородцу, конечно не хочется влезать в наши псковские дрязги, – между тем молвил Твердило, подсев поближе к Терентию. – Тебе хочется после женитьбы ехать с юной женой в Новгород, а не куда-то в Ливонию, как заложнику. Я тебя отлично понимаю, друже. Однако и ты пойми меня. В народе говорят: нет худа без добра. Это я к тому, что у нас с тобой был изначальный уговор: я отдаю тебе в жены Мстиславу, а ты за это послужишь мне. Поэтому не обессудь, друг Терентий, после свадьбы придется тебе погостевать какое-то время в Ливонии.
– Могу я Мстиславу взять с собой? – спросил Терентий.
– Не токмо можешь, но и должен взять, – ответил Твердило, – ибо она тоже станет заложницей как моя родственница.
Глава четвертая
Слухи из Пскова
В начале сентября Михей Соколятник прислал в дом Ивана Мелентьевича своего холопа, приглашая того к себе в гости. Иван Мелентьевич, помня последнюю встречу с Михеем, отправился к нему, одолеваемый мрачными предчувствиями. Он был уверен, что разговор опять пойдет о Василисе.
– Вот что, родственничек, передай своей сестрице, что ей нужно подыскать новое жилье, – объявил Михей Ивану Мелентьевичу. – Терентий женился во Пскове на молодой боярышне, а Василису он отпускает на все четыре стороны. Дочку Василиса может забрать с собой. Из приданого Василисы две трети ей причитаются, как в брачном договоре указано на случай развода. Терентий прислал грамотку из Пскова, в которой он уполномочил меня утрясти все дела, связанные с разводом и разделом имущества. Поэтому, Иван, как закончится сбор урожая, пожалую я в терем Терентия, чтобы перетряхнуть содержимое всех сундуков. Скажи об этом Василисе.
– Когда сам-то Терентий пожалует? – угрюмо спросил Иван Мелентьевич.
– Об этом в грамотке ничего не сказано, – ответил Михей, – но, полагаю, Терентий скоро приедет в Новгород вместе с молодой женой. Слыхал наверно, ливонцы Изборск взяли. Псковичи рать исполчают против ливонских рыцарей.
– Нет, не слыхал, – насторожился Иван Мелентьевич. – Из-за чего случился сей раздор у псковичей с немцами?
– О том не знаю и не хочу знать! – пожал широкими плечами Михей. – У нас в Новгороде и своих забот хватает.
Не теряя времени даром, Иван Мелентьевич отправился домой к Василисе. Он нашел сестру в самом благостном настроении. Сидя у окна, Василиса вышивала красными нитками узор на белой рубахе, что-то напевая себе под нос.
– Все песенки поешь, глупая! – проворчал Иван Мелентьевич, отхлебнув мятного квасу из липового ковша, стоящего на столе. – Да плотнику своему рубахи расшиваешь! А между тем Терентий из Пскова весточку прислал. Через месяц тебе велено убираться из этого терема куда угодно!
– Я могу съехать отсюда хоть завтра, – не прекращая работу, промолвила Василиса. Она была совершенно спокойна.
Это ее спокойствие разозлило Ивана Мелентьевича.
– И куда ты пойдешь отсюда? – напустился он на сестру. – Углы снимать по соседям иль на постоялый двор?
– В отцовский дом пойду, куда же еще, – ответила Василиса, не глядя на брата.
– Хочу тебе напомнить, сестра, что в отцовском доме теперь я со своей семьей живу, – с неким вызовом проговорил Иван Мелентьевич. – Не думаю, что моей супруге понравится, коль ты потеснишь ее. Имей это в виду!
Василиса подняла глаза на брата, словно хотела удостовериться, не шутит ли он. Затем каменным голосом обронила:
– Не беспокойся, братец. У тебя просить крова я не стану. Бедослав и сам может дом построить.
Иван Мелентьевич подскочил к Василисе и вырвал рубаху из ее рук.
– Что ты прицепилась к этому голодранцу! – тряся рубахой перед носом у оторопевшей Василисы, сердито молвил Иван Мелентьевич. – Сдурела ты, что ли, сестра?! Иль гордости у тебя совсем нету! О дочери подумай, глупая, каково ей будет после нынешней роскоши в бедности пресмыкаться!
Василиса резко встала и отняла рубаху у брата.
– Это не твоего ума дело! – отчеканила она, с неприязнью глядя на Ивана Мелентьевича. – Я не лезу в твои отношения с Лукерьей, и ты в мою жизнь не суйся! Без твоих советов и подачек обойдусь!
– Последний раз тебя предостерегаю, Василиса, – сказал Иван Мелентьевич. – Одумайся! Один имовитый человек посвататься к тебе хочет, он готов взять тебя в супруги и без приданого. Сойдись с ним и тем самым утрешь нос своему Терентию.
– Еще раз тебе отвечаю, братец, никто мне не нужен, кроме Бедослава, – промолвила Василиса, вновь садясь на стул и склоняясь над рубахой с иголкой и ниткой в руке.
Рассерженный Иван Мелентьевич ушел, хлопнув дверью.
В тот же день на новгородском торжище Ивану Мелентьевичу повстречался Яков Катырь в высокой малиновой шапке, с неизменным посохом в руке, навершие которого было украшено резьбой и фигуркой дрозда.
Яков, как обычно, после приветствия сразу заговорил с Иваном Мелентьевичем о Василисе.
– Говорят, Терентий-то уже оженился во Пскове, пора бы Василисе о новом замужестве подумать, – молвил Яков, щуря глаза на ярком солнце. – Иван, поговорил ли ты с Василисой обо мне? Согласна ли она пойти за меня?
– Порадовать мне тебя нечем, Яков, – проговорил Иван Мелентьевич, прислонясь плечом к столбу, подпиравшему дощатый навес над его скобяной лавкой. – Сестра моя с глузду двинулась! С плотником Бедославом спуталась, паскудница! Каждый день стегна перед ним раздвигает, а тот и рад-радешенек. Еще бы, такая лебедушка перед ним стелется!
– С Бедославом, говоришь? Кто такой? – напружинился Яков. – Из новгородцев он или пришлый откуда-то?
– С Торжка Бедослав этот, погорелец, – ответил Иван Мелентьевич. – Как спалили татары Торжок в позапрошлую зиму, так все тамошние жители, кто уцелел, в Новгород подались.
– У Бедослава родня, что ли, в Новгороде? – допытывался Яков.
– Нет у него здесь никого, вся его родня в Торжке погибла, – сказал Иван Мелентьевич. – Этот Бедослав – ушлый молодец! Он мигом раскумекал, что от Василисы ему немалая выгода светит. Вот он и опутал сестру мою лестью да лаской, в постель к ней ужом пролез, к дочке ее сумел подлизаться. А тут еще Терентий решил Василисе развод дать, это и вовсе Бедославу на руку!
– Вижу, не по душе тебе этот Бедослав, друже, – проговорил Яков, придвинувшись к Ивану Мелентьевичу почти вплотную. – А ежели я избавлю тебя от этого пронырливого плотника, выдашь тогда Василису за меня, а?
Иван Мелентьевич помолчал, глядя то на говорливую толпу, заполнившую широкие проходы между торговыми лабазами, то на подернутые перистыми облаками небеса, то на купол Борисоглебского храма, стройные белокаменные пропорции которого были заметны издалека на фоне низких деревянных строений, окружавших торжище.
– Ежели Бедослав сгинет из Новгорода навсегда, тогда Василиса станет твоей женой, Яков, – наконец, негромко промолвил Иван Мелентьевич, посмотрев в упор тому в глаза. – Сделай так, чтобы все было шито-крыто! Василиса какое-то время погорюет, а потом забудет этого плотника. Я со своей стороны сделаю все, чтобы Василиса к тебе серьезный интерес проявила.
– Тогда по рукам, Иван Мелентьевич!
– По рукам, Яков Лукич!
Два купца пожали друг другу руки и расстались.
* * *
Василиса очень удивилась, увидев на пороге своего дома Степана Колтыгу. С ним ее познакомил Бедослав еще два месяца тому назад. Василиса знала, что Бедослав живет в доме у Степана, что они с ним закадычные друзья.
– Где Бедослав? Он обещал зайти ко мне сегодня, – промолвила Василиса, делая несколько шагов навстречу гостю. – Ты от него, Степан? Что случилось? Говори же!
Степан стащил с головы шапку-мурмолку и бессильно опустился на стул.
– Несчастье приключилось с Бедославом, – сокрушенно качая взлохмаченной головой, сказал Степан, – напали на него лихие люди вчера вечером. Бедослав подрядился бревна тесать на подворье Ефимьевского монастыря, что на Конюховой улице. Работы там много, поэтому Бедослав каждый день допоздна задерживался. Вот и вчера он тоже припозднился. На углу Конюховой и Пробойной улиц Бедослава подстерегли трое злодеев…
– Что с Бедославом? Он жив или нет? – срывающимся голосом воскликнула Василиса.
– Слава богу, жив Бедослав! – ответил Степан. – Поранили его злыдни немного, только и всего. Он же одного злодея наповал уложил ножом засапожным, другому глаз выбил, а третьему руку сломал.
Василиса облегченно перевела дух, осенив себя крестным знамением.
– Беда не в том, что на Бедослава злодеи ночью напали, а в том, что убил он, оказывается, двоюродного брата одного здешнего торговца, – с печальным вздохом добавил Степан. – Зовут этого купчика Яков Катырь. Ради наживы он на любое злодейство горазд! А брат его двоюродный и вовсе всю жизнь на ушкуях разбоем промышлял. Теперь Бедославу схорониться нужно понадежнее от дружков-головорезов убитого Кривуши.
– Это имя такое? – спросила Василиса.
– Нет, прозвище, – пояснил Степан. – Он же был одноглазый, злодей этот, убитый Бедославом. Потому и звали его Кривуша.
– Где сейчас Бедослав? – Василиса требовательно взглянула в глаза Степану. – Я должна знать, где он.
– По моему совету Бедослав уехал из Новгорода, – помедлив, ответил Степан. – К надежному человеку я его отправил, в село одно лесное. Думаю, в той стороне Бедослава никто искать не станет.
Перед уходом Степан предупредил Василису, чтобы она держала язык за зубами и не проговорилась в случайной беседе с кем бы то ни было о том, куда подался из Новгорода Бедослав.
Тяжкое предчувствие, что нападение на Бедослава было заранее кем-то подготовлено, не оставляло Василису. Ее подозрительное око приглядывалось ко всякому собеседнику или собеседнице, если в разговоре речь вдруг заходила о Бедославе. На расспросы Лукерьи Василиса сразу, не моргнув глазом ответила, мол, рассталась она с Бедославом навсегда.
«Потешились, и будет, мне ведь достойного мужа искать надо, – сказала Василиса. – Бедняк мне ни к чему!»
Соседу Свиряте Резнику Василиса поведала, будто нашел Бедослав молодицу пригожую где-то в Неревском конце Новгорода и переселился к ней.
Однажды в гости к Василисе пожаловал Михей Соколятник. Вид у него был озабоченный.
– Разбили немцы под Изборском псковскую рать, – молвил Михей, сидя за столом и прихлебывая из кружки яблочную сыту. – Теперь ливонцы Псков в осаде держат. Выход из города закрыт. Думаю, из-за этой напасти Терентий еще не скоро в Новгороде объявится. Посему, Василиса Мелентьевна, с разделом имущества мы пока повременим. Ты и дочь твоя можете жить в тереме моего брата хоть до зимы.
Василиса встала из-за стола и отвесила поклон Михею Соколятнику, зная, как тот обожает, когда перед ним раболепствуют.
– Я слышал, плотник, с которым ты путалась последнее время, набедокурил и сбежал незнамо куда! – Михей взглянул на молодую женщину из-под густых низких бровей. Он явно желал услышать пояснения по этому поводу из ее уст. – Не причинил ли этот проныра тебе вреда, Василиса? Не обокрал ли он тебя?
– Слава богу, не обокрал, – с натянутой улыбкой ответила Василиса. – Мы с Бедославом в последнее время не ладили, поэтому он редко ко мне захаживал.
– Из-за чего же начались у тебя нелады с Бедославом, красавица? – продолжал допытываться Михей, сверля Василису подозрительным взглядом.
– Перестала я ему деньги давать, вот Бедослав и осерчал на меня, – криво усмехнулась Василиса.
Михей понимающе закивал своей лобастой головой.
Вдруг вдалеке над городом раздались гулкие и протяжные удары в вечевой колокол. Эти звуки с детских лет были хорошо известны всякому новгородцу.
– Никак вечевой сход сегодня намечается, Михей Власич, – проговорила Василиса, вытянув шею и прислушиваясь. – Неспроста это.
– Конечно, неспроста, – хмыкнул гость, поглаживая свою широкую бороду. – Князь Александр хочет склонить новгородцев к походу против ливонцев, осадивших Псков. Токмо вряд ли у него это получится, ибо посадник и боярская дума не хотят влезать в псковские дрязги. Псковичи в последнее время что-то шибко вознеслись, на Новгород не оглядываются, с данами и свеями дружбу водят, с ливонцами хлебосольничают. Пущай теперь сами расхлебывают кашу, которую заварили!
Было видно, что Михею Соколятнику хочется подольше погостить у Василисы, но вечевой колокол, ухая вдалеке, властно звал его на народное собрание. Михей поспешно засобирался, подхватив со скамьи свой небрежно брошенный опашень из персидской тафты и скарлатную шапку.
Глава пятая
Ярослав Владимирович
Прожив долгое время среди ливонцев, Ярослав Владимирович перенял у них многие привычки и обычаи. К примеру, русским одеждам он предпочитал немецкое платье, считая его более удобным. В отличие от русичей, Ярослав не носил усы и бороду, также подражая в этом ливонским рыцарям и священникам.
Во время осады немцами Пскова Ярослав Владимирович находился в Изборске, где стоял ливонский гарнизон. Вместе с ним там же пребывали Терентий с супругой Мстиславой.
Для Терентия наступила безрадостная пора. Его женитьба на прекрасной юной девушке повлекла за собой череду неприятных сюрпризов. Во-первых, во время брачной ночи Терентий обнаружил, что его невеста отнюдь не девственница. Терентий не стал придираться к Мстиславе по этому поводу, полагая, что и у него в прошлом не все чисто. К тому же он женился на Мстиславе, по сути дела, так и не разведясь с Василисой.
Затем выяснилось, что Мстислава падка на вино, к которому она пристрастилась, живя в тереме у своего крестника, который закрывал глаза на некоторые ее вольности.
Прибыв в Дорпат в качестве заложника, Терентий очень скоро обнаружил, что Ярослав Владимирович совсем не против приударить за Мстиславой. Князь принялся оказывать Мстиславе знаки своего внимания с первого дня знакомства с нею. Отправляясь с дружиной в Изборск, Ярослав взял с собой и Терентия с супругой. Хотя всем в окружении Ярослава было понятно, что князь льнет к красавице Мстиславе, Терентий же для него скорее помеха. Ярослав прилюдно объявил Терентия своим старшим дружинником и оказывал ему честь трапезничать с ним за одним столом. Однако во время застолий ближе к Ярославу сидела все же Мстислава, а не Терентий.
Больше всего Терентия уязвляло то, что Мстиславе нравилось повышенное внимание к ней Ярослава Владимировича, да и сам князь был ей более по душе, нежели супруг.
Тягаться с князем Ярославом ни знатностью, ни статью Терентий не мог. Ему приходилось терпеть насмешки у себя за спиной прочих Ярославовых дружинников и делать вид, что ничего предосудительного не происходит, даже если Мстислава днем или ночью позволяет себе уединиться с князем в его покоях.
Князь Ярослав был высок ростом, строен и сухощав. У него был прямой благородный нос, голубые глаза и тонкие губы, которые он имел привычку покусывать при сильном волнении. В свои тридцать лет Ярослав был капризен, как ребенок. Самой заветной его мечтой было вернуться победителем в Псков и занять отцовский княжеский трон. Вот почему Ярослав без раздумий согласился участвовать в походе ливонских рыцарей на псковские земли после беседы с посланцами Твердилы, которые обещали ему привести Псков под его руку. Но даже вступив в Псков вместе с ливонскими отрядами, Ярослав трепетал при одной мысли о том, что будет, если Александр Невский приведет новгородские полки к стенам Пскова. Воинственность Александра была общеизвестна, а его недавняя победа над войском свеев добавляла ему еще и ореол удачливости. Александр разбил свеев на реке Неве, имея втрое меньше воинов, чем было у ярла Биргера.Ярослав Владимирович обрел спокойствие и уверенность лишь после того, как из Новгорода прибыл верный слуга Твердилы Углеша с известием о размолвке Александра с новгородскими боярами, вынудившими князя уехать в свою родовую вотчину Переславль-Залесский.
В сражении под Изборском псковичи потеряли убитыми и пленными шестьсот человек, это были ярые противники сближения Пскова с Ливонским орденом. Пал в этом сражении и псковский посадник Лиховол, главный недоброжелатель Твердилы Иваньковича. Благодаря стараниям Твердилы и его единомышленников псковские бояре открыли ворота ливонцам, страшась того, что если немцы войдут в Псков силой, то устроят в городе погром.
Опираясь на ливонцев и дружину Ярослава Владимировича, Твердило объявил себя псковским посадником, а тысяцким назначил своего шурина Дементия Лыко.
В Кроме, псковском детинце, расположился отряд ливонцев в шестьдесят человек во главе с двумя рыцарями, Клаусом Воверайтом и Альбертом Венком. Здесь же, в каменном тереме близ Троицкого собора, поселился Ярослав Владимирович со своей челядью и гриднями. Всего в окружении князя Ярослава находилось около сотни слуг и воинов.
Твердило и его близкие друзья тоже вооружили пешую дружину в полторы сотни человек, чтобы охранять главные городские ворота и внешнюю бревенчатую стену, протянувшуюся почти на полторы версты от реки Великой до ее притока речки Псковы. Обнесенный каменными стенами и башнями Кром должны были стеречь дружинники князя Ярослава и немецкие кнехты.
Ливонское войско ушло к своим пределам, спустя четыре дня после взятия Пскова.Немцы и посадник Твердило, желая расположить к себе псковичей, снизили налоги, отпустили пленных по домам, а также позволили для разрешения различных ссор и торговых склок обращаться не к мытным старостам на торгу, но напрямик к посаднику и к Ярославу Владимировичу.
Глава шестая
Копорье
Приятеля Степана Колтыги, к которому уехал из Новгорода Бедослав, звали Пятункой Евсеичем. Он был пятым ребенком в семье, за что и получил имя Пятунка. Жил Пятунка Евсеич в селе Глядены на берегу реки Оредеж. Отсюда до Новгорода было примерно полсотни верст, к северу от села Глядены верстах в тридцати протекала река Нева, впадающая в холодное Варяжское море.
В этих краях испокон веку проживала чудь, небольшой лесной народец, соседствуя с другими лесными племенами, эстами, карелами и ижорой. Новгородцы, давным-давно захватившие земли вокруг Ладожского озера и близ устья Невы до самого морского побережья, насаждали среди лесных племен православие, вели с ними меновую торговлю и облагали данью.
С некоторых пор на земли карелов со стороны Ботнического залива стали проникать свеи, покорившие финские племена сумь и емь. А на приморских землях эстов обосновались датчане, основавшие там город Ревель. Русичи называли этот датский город-порт Колыванью. Датчане всеми способами пытались расширить свои владения в Эстляндии за счет новгородских земель, лежащих между Чудским озером и берегом моря. Ради этого датчане пошли на военный союз с Ливонским орденом, поскольку собственных сил для противостояния с Новгородом им явно не хватало.
Село Глядены лежало на холме над рекой, отсюда с высоты были далеко видны все окрестные луга и перелески. Когда-то новгородцы держали тут сторожевой отряд в небольшом укрепленном остроге, еще в пору завоевания здешних чудских земель. С той поры возникшее на этом месте село получило название Глядены, от слова «глядеть».
Пятунка Евсеич жил со своей семьей не в самом селе, а неподалеку, на займище. Так назывались общинные угодья, выкупленные у общины кем-то из смердов или взятые в аренду любым пришлым человеком. Пятунка был родом из Новгорода, из купеческой семьи. На селе он осел, поскольку занимался разведением лошадей для войска и тягловых работ. Поначалу вместе с Пятункой занимался этим делом и Степан Колтыга. Со временем Степан вернулся в Новгород, женился там и занялся извозом, но связей с Пятункой он не порывал, то и дело покупая у него лошадей и выискивая других покупателей из бояр и купцов. Лошади, как и ладьи, ценились в Новгороде очень высоко.
Хотя Пятунка Евсеич бывал в Новгороде нечасто, тем не менее и он слышал про лихого ушкуйника Кривушу.
– Отважный ты молодец, коль самого Кривушу в схватке прикончил! – восхитился Пятунка Евсеич, прочитав берестяную грамотку, в которой Степан Колтыга просил его приютить на какое-то время Бедослава в своем доме. Эту грамотку Бедослав сам и вручил Пятунке, добравшись до его подворья.
Пятунка Евсеич определил Бедослава в пастухи, дабы тот не чувствовал себя нахлебником в чужом доме. Кроме этого в хозяйстве Пятунки было немало и плотницкой работы, так как конюшни, амбары, клети и загоны для лошадей были срублены из дерева.
Семья у Пятунки Евсеича была большая, жена нарожала ему семерых детей. Двое старших сыновей были главными помощниками Пятунки в уходе за лошадьми.
На подворье у Пятунки жил еще кузнец Онисим, бывший холоп. Пятунка выкупил Онисима из неволи и взял к себе, понимая, что в его лошадном хозяйстве без кузнеца никак не обойтись.
Бедослав с самого начала пришелся по нраву Пятунке Евсеичу и всем его домочадцам, даже молчун Онисим и тот становился разговорчивее в присутствии Бедослава.
– Хочу предостеречь тебя, друже, – обмолвился как-то наедине с Бедославом Пятунка Евсеич. – Сподвижники у покойного Кривуши дюже отчаянные и злопамятные. Эти злыдни все села и погосты обшарят вокруг Новгорода, в каждую щель нос сунут, но рано или поздно они до тебя доберутся, молодец. Я тебя не гоню, ибо зима уже на носу, но по весне тебе лучше убраться отсюда куда-нибудь подальше.
– Не могу я уйти далеко от Новгорода, любимая женщина там у меня осталась, – сказал на это Бедослав. – Знаю, ждет она меня. Без нее мне и белый свет не мил!
– Так в чем же дело! Забирай с собой свою красавицу и бегите вместе хоть в Подвинье, хоть в Поднепровье, – сказал Пятунка Евсеич. – Русь велика! Найдется где-нибудь и для вас укромный уголок. Токмо в суздальскую и рязанскую земли не ходите, впусте там все лежит после татарского нашествия.
– Что ж, перезимую среди здешних лесов, а весной уговорю Василису двинуться со мной в дальний путь, – почесав в раздумье голову, промолвил Бедослав.
Однако вместе с первым снегом и первыми заморозками на жителей села Глядены свалилась нежданная напасть. В пятнадцати верстах к северу от их селения ливонские рыцари захватили Копорский погост, куда свозили дань чудские и ижорские князьки. На месте сожженного новгородского погоста немцы принялись возводить бревенчатую крепость. В этом дерзком вторжении вместе с ливонцами участвовали и датские крестоносцы.На строительство крепости ливонцы сгоняли чудь и русичей из окрестных сел и деревенек, кто наотрез отказывался, того безжалостно убивали. Кроме этого, крестоносцы отнимали у смердов лошадей, скот, съестные припасы и любое железо, годное для изготовления оружия.
В Гляденах стали появляться группами и в одиночку беженцы из северных волостей, спасаясь от грабежей и притеснений крестоносцев. Кто-то задерживался в Гляденах на несколько дней, кто-то после краткой передышки следовал дальше на юго-запад в сторону Новгорода и озера Ильмень. Гляденские вольные смерды проводили в тревоге дни и ночи, наслушавшись рассказов беженцев о жестокостях и насилиях данов и ливонцев.
В середине декабря крестоносцы нагрянули и в Глядены. Ливонцев было около двух сотен, из них примерно полсотни верхом на конях, остальные пешцы. Немцы грубо врывались в дома, выискивая среди смердов прежде всего плотников и кузнецов. Добрались непрошеные гости с красными крестами на белых плащах и до займища Пятунки Евсеича.
Бедослав не стал отпираться, что смыслен в плотницком деле. Его вместе с Онисимом немецкий военачальник с орлиным носом и длинными до плеч светлыми волосами присоединил к двум десяткам гляденских мужиков, которых немцы гнали за собой. Еще ливонцам понравились кони Пятунки Евсеича, они бесцеремонно забрали у него троих жеребцов и пять кобыл.
