Текст книги "Страна собак (СИ)"

Автор книги: Виктор Ломака

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

"О всяком. Но, в основном, они спрашивали про нашу жизнь. Оказывается, о Промзоне там ходят разные нехорошие слухи".

"Что еще за слухи?".

"Ну, что жизнь у нас тяжелая и опасная, что мы тут друг друга чуть ли не поедом едим, что у нас бесследно исчезают собаки... Что к нам частенько наведываются живодеры. Ад, короче говоря! И знаешь, не во многом они ошибаются, между прочим".

Цыган засмеялся.

"Вот же уроды! Я всегда говорил, что эти породистые твари – полные ублюдки! Человеческие подстилки, готовые за собачью жратву из красивой упаковки лизать им задницы. Тьфу! Видал я однажды, как на газовой заправке одна вот такая выпрыгнула из большой машины: розовая жилеточка, на лапках подвязочки, кожаный ошейничек с камушками... И хозяин ее – такой же индюк разодетый. Думаю, вот зайдет он в контору, а я эту сучку утащу в кусты и отжарю по первое число... Да только он, гад, ее все время за собой таскал. Видно, ученый уже, хе-хе".

"Злой ты, Цыган. Наверное, сам им втайне завидуешь, вот и бесишься".

"Да чему там завидовать?! Посмотри на них: от них шампунем за версту несет, они постриженные, как декоративные кусты. Они...".

"Они, они, они... – со злостью перебил его Дик. – Ты на нас лучше посмотри! Грязные, страшные, злые... И еще гордимся этой нашей дикостью и запущенностью. А чем тут гордиться?".

"Да, я нашей Промзоной горжусь, между прочим! В отличие от тебя, от безродного космополита".

"Уж кто бы говорил! – желчно усмехнулся Дик. – Я здесь родился, а ты неизвестно из какой дыры вылез. Патриот хренов!".

"Да, это наша родина! – невозмутимо продолжал Цыган. – И пускай она грязная, пускай она вонючая и страшная, все равно я... – От всколыхнувшегося в нем величия он даже слегка приподнялся на подушечках лап. – А для них родина, это миска с импортной жратвой. Сволочи!!!".

"Да почему же сволочи?".

"Потому что сволочи! – упрямо повторил Цыган. – И пусть только попробуют к нам сунуться – всех пор-р-рвем, на хр-р-рен!".

"Да кому мы нужны, дефективные, чтобы к нам еще кто-то лез?!".

"Кому мы нужны, говоришь?! У нас тут продуктовые базы, между прочим. У нас газовая заправка... У нас – мясокомбинат! – победоносно визжал Цыган. – А вообще, по-хорошему, нужно всем промзоновским сворам как-нибудь объединиться и устроить на них вылазку. И порвать их всех в клочья, к такой-то матери!".

"Зачем, параноик ты этакий?".

"А чтоб узнали, почем кило селедки! Чтоб боялись и уважали нас!".

"Уважали? Это за что же, позволь спросить?".

"Ладно, пускай не уважают – нас...ть на ихнее уважение..., но чтобы непременно боялись! Мы им покажем Кузькину мать! Мы...". – Цыган закрыл глаза и мечтательно улыбнулся своим кровожадным мыслям.

"Да они и так нас боятся! – с раздражением ответил Дик. – Живут себе собаки, спокойно и счастливо, и никого не трогают. Живут как... собаки, а не как свиньи...".

"Свиньи на мясокомбинате, на крюках висят!", – зло вставил Цыган.

"... У них один общий двор, красивый и просторный, без заборов и колючей проволоки... А мы прозябаем тут, каждый в своей вонючей клетушке... Мы рычим и бросаемся на всех из своих подворотен. Мы грыземся даже друг с другом. Потому что мы... – Дик на секунду замолчал, глядя в колючие, словно остекленевшие глаза товарища. – Мы – огрызки прошлого величия! Мы – позор некогда существовавшего совершенства великих пород! Посмотри на мои короткие ноги, на мой хвост крючком, на мою короткую шею! А про тебя, урод, я даже и не говорю...".

"Ты-ы-ы...!". – Цыган, у которого на загривке начала приподниматься шерсть, медленно двинулся в сторону Дика.

"Иногда я думаю, – продолжал Дик, невольно отступая от Цыгана, – что нас всех, сразу после рождения, надо было утопить в помойном ведре! Чтобы вся эта мерзость (он сделал носом круговое движение, имея в виду всю Промзону) не пугала собой белый свет. Знаешь, кто мы? Мы – яркий и показательный пример того, как НЕ должны жить собаки!".

"Вот и вали тогда отсюда! – Цыган уже рычал, присев на дрожащих лапах. – Что ты у нас, у дефективных, забыл?".

Дик словно очнулся, поняв, что переборщил. Впервые он видел Цыгана таким, готовым броситься даже на заведомо сильнейшего пса.

"В конце концов, – подумал он, – какое я имею право "их" судить? Сам-то я кто? Такая же подзаборная дрянь!".

"Ладно, не злись, брат! Просто наболело", – сказал вслух Дик. Для большей искренности он даже повернулся и хлопнул друга хвостом по заду.

"Японский волк тебе брат!... – проворчал Цыган, но уже не так злобно. – Фильтруй базар в другой раз!".

Они помолчали.

"Помнишь, – первым нарушил тишину Дик, – ты спрашивал о поговорке Сэнсэя: человек на шаре бежит вперед, но шар катится назад"?

"Ну!". – Цыган уже окончательно успокоился: он вообще был отходчивым.

"Я теперь понимаю ее так: потакая своим грязным желаниям, мы все больше отдаляемся от того, что нам действительно нужно".

"А что нам нужно? – спросил Цыган. – И что ты называешь грязными желаниями?".

"Я сам толком не знаю. Но мне кажется, что мы... Что Я живу неправильно".

"Чего же ты хочешь?".

"Да не знаю я... Только всё как-то не так. – Дик вздохнул. – Ох, что-то тяжко мне на душе! И сердце часто болеть стало".

"Вот-вот, а я предупреждал! Это крыша у тебя едет, братан, – сказал Цыган назидательно. – А знаешь, почему?... Потому что нефиг пускать в голову мысли, которые не можешь додумать до конца! Философ, ети его мать! А моя философия простая: увидел кусок мяса – хватай и беги! Увидел свободную сучку – залезь на нее и отымей! А увидел стаю чужих собак – удирай, что есть духу!... Ну, скажи, что тут сложного? И какие вообще в жизни могут быть проблемы, если соблюдать эти простые правила?!".

"Да уж, у тебя все просто, – согласился Дик. – Да только не по мне это все. Не знаю, почему так, но...".

"А я скажу тебе, почему! – снова перебил его Цыган. – Зажрался ты, брат! Когда нас Рыжиепсы по всей Промзоне гоняли, ты как-то не сильно рассуждал о смысле жизни, так ведь?... Да еще этот придурошный Сэнсэй (он скривил презрительную гримасу) сбил тебя с панталыку. Вот уж, действительно, свалилась чума на нашу голову!".

"Уйду я", – неожиданно сказал Дик.

Цыган засмеялся.

"Куда, братиша, в натуре?! Искать собачий рай? С индюками и курами на зеленой лужайке?".

"Вопрос не в том – "куда?", вопрос – "зачем?"!".

"Зачем?", – тут же спросил настырный Цыган.

"Суть движения не в цели, а в самом движении, – несколько заученно пробубнил Дик. – Путь, он сам по себе есть цель!"

"Ну вот, снова завел свою китайскую шарманку! Блин, мне эти бредни твоего идиота – вот уже где! Тьфу на вас обоих!". – Презрительно дернув головой, Цыган завернулся и ушел.

Дик осознавал, что в чем-то его товарищ прав, но, к сожалению, не мог изменить ход своих мыслей, сколько ни пытался.

"Да, – думал он, – правду говорил Сэнсей: беспредметные мысли, это такая зараза, что подсев на них однажды, на всю жизнь потеряешь покой! А самое скверное, это когда тебя никто не понимает... Ох, как болит сердце!".

***

В сентябре Малышка ощенилась. Свое потомство она сдуру решила держать не под бетонными трубами, а внутри одной из них, очевидно думая, что это самое безопасное место. На ее беду в тот год сентябрь был необычайно жарким. Солнце еще палило по-летнему, и трубы днем разогревались довольно сильно, но глупая мамаша и не думала уносить оттуда щенков.

Однажды Виталька стал свидетелем любопытной собачьей церемонии. Малышка вылезла из трубы с каким-то рыжим комком в зубах, и, думая, что ее никто не видит (охранник наблюдал из окна), отнесла его к куче скошенной травы и мусора (работники складов намедни делали уборку территории). Потом она разгребла траву лапами, положила свою ношу в ямку и вновь зарыла ее. Немного постояв, она ушла обратно в трубу. Охранник вышел из домика, подошел к куче и пошевелил лопатой.

– Рыжий, – сказал он себе под нос, разглядывая мертвого щенка. – Вот и у Дика появилось потомство... Ох, дурында, этак они у тебя все передохнут!

Далее произошло как всегда в таких случаях: Виталик поддел щенка на лопату, отнес к забору и перекинул его на ту сторону. Проходя мимо трубы, он нагнулся и заглянул внутрь. Где-то посредине вырисовывался силуэт Малышки, а рядом с ней копошились темной массой щенки, приговоренные глупостью своей матери к мучительной смерти.

Разумеется, Виталька, как и другие охранники, большой радости от очередного собачьего приплода не испытывал, но и знать, что рядом с тобой медленно подыхают живые создания, было тоже не особо приятно. Нужно было срочно что-то предпринять.

Из двух палок и куска толстой проволоки Виталька наскоро соорудил нечто вроде багра с крючком на конце, длинной около пяти метров, затем подошел к трубе и приступил к спасательной операции. Когда он стал засовывать багор в трубу, с противоположной стороны с визгом выскочила Малышка и, скуля, забегала вокруг охранника. Наконец, багор, уже почти на всю длину ушедший в трубу, уперся во что-то мягкое и податливое, и одновременно послышалось недовольное ворчание.

– Далеко же ты их засунула, дурында!

Виталька, время от времени заглядывая в трубу для корректировки, стал потихоньку подцеплять крючком щенков и подтягивать к себе. Вскоре оттуда выкатился первый черный комок. Стоя на дрожащих лапках, щенок пугливо озирался и щурился на открывшийся ему мир, на хлынувший со всех сторон свет. Виталька положил его в предусмотрительно принесенный с собой ящик, вынутый из старого канцелярского стола. Малышка подошла к щенку и стала нализывать ему мордочку. А Виталька продолжал выкатывать щенков из трубы, как печеную картошку из костра, каждый раз ожидая, что очередной вывалившийся окажется мертвым. И вот уже семь черных "сосисок" копошились в канцелярском ящике – словно черви в рыболовной банке.

– Подарочки! – усмехнулся Виталька, разглядывая очередную проблему, свалившуюся на их, охранников, голову. – Стало быть, их, с тем дохлым, восемь штук было. Черт бы тебя побрал, сука мелкая! И как они все в тебя влезли?

И все-таки Виталька испытывал удовлетворение: он сделал добро! Хотя, по-хорошему, эту кучу дармоедов надо было бы утопить. Но, как однажды сказал дед Сей Сеич по сходному случаю: "Зрячие уже, свет видели – грех!". Виталька вздохнул, поднял тяжелый, шевелящийся ящик и понес его в вольер, к "родильной" будке. Там еще с прошлого приплода оставались фуфайки, а у входа стояли старые миски. Скоро они вновь наполнятся молоком и остатками супа.

На следующий день эта история получила небольшое продолжение. Сей Сеич рассказывал, как Малышка подошла к куче мусора и долго что-то вынюхивала, обходя ее со всех сторон (Виталька сообщил деду о вчерашних "похоронах", поэтому тот был в курсе дела). Потом она начала рыть кучу лапами. Не найдя ничего, она суетливо забегала по территории, обнюхивая все вокруг, а через какое-то время шмыгнула под воротами на улицу. Через пол часа, когда дед стоял у "родильной" будки и разглядывал пополнение, к нему подошла Малышка и положила у его ног мертвого, единственного в этом помете рыжего щенка.

– Ето чиво ето? – спросил дед у сучки, хотя с тем же успехом мог обратиться и к бетонному забору. – На чёрта ты его сюда припёрла?

Малышка окинула деда бессмысленным взглядом, потом залезла в будку и улеглась спать среди копошившегося потомства. Дед сходил, взял лопату и хотел, было, снова перекинуть мертвого щенка через забор, но передумал, поняв, что толку от этого не будет. И тогда он закопал щенка у стены, а сверху положил большой кусок бетона.

"А сучка-то с характером! Носом ткнула!", – с одобрением подумал Дик, наблюдавший со стороны.

***

Как-то раз, привлеченный запахом свежевылитого рыбного супа, на территорию сдуру влез невесть откуда взявшийся рыжий кот, но не успел он опустить в собачью миску свой бедный нос, как Дик, будучи генетически предрасположенным кошконенавистником, бросился к нему, в три прыжка настиг и удавил, чем напугал даже Цыгана, который к кошкам относился вполне толерантно.

А еще у Дика была страсть к ёжикам, которые часто приходили летом на территорию. Цыган один раз попробовал развернуть колючий клубок, но, обколовшись носом об острые, резко вздрагивающие иглы, решил, что эта забава не для него. Дик же каким-то образом умел разворачивать ежей, выедая потом из них всю мякоть – нежную и вкусную. Правда, после такого пиршества у него слегка кровоточил нос и подушечки лап, но это было не так важно: все же, такие моменты вносили приятное разнообразие в рацион, и, к тому же, изрядно развлекали. (Кстати, в последнее время появилась весьма правдоподобная версия, подтвержденная исследованиями самого автора, каким образом собаки добираются до ежей. Объясняется все до безобразия просто: опытная собака не трогает свернувшегося в клубок ежа, а просто сидит над ним и ждет – час, два, три... – пока тот не разворачивается сам. Почему? А вы попробуйте продержаться с напряженными мышцами живота хотя бы пять минут! А час! Вот то-то. Итак, после нескольких часов напряжения, еж начинает высовывать мордочку, зевать (предположительно, из-за нехватки кислорода) и понемногу раскрываться перед сидящим на чеку псом, а некоторые, особо упорные ежи, даже мрут от спазмов и застоя крови в мышцах, но посмертно тоже раскрываются. И тут уж терпение собаки вознаграждается сполна!).

В этот раз еж был большим – кило на полтора, и Цыган даже слегка позавидовал другу, хотя все еще не понимал этого опасного увлечения. Кстати, после недавнего случая с кошаком, Цыган стал смотреть на Дика особенно настороженно, основательно предполагая, что "у чувака съезжает крыша".

Впрочем, Цыган и сам частенько выкидывал что-нибудь эдакое. Например, на днях он укусил механика, причем без видимой причины (скорее всего, что это был так называемый случай СПП – "собачий параноидальный психоз", присущий некоторым неуравновешенным собакам, когда агрессия к объекту проявляется спонтанно и непредсказуемо). Просто механик шел мимо, и что-то в нем возмутило Цыгана: пес кинулся на человека и, быстро укусив один раз за ногу, скрылся под воротами. Механик, конечно же, поскакал жаловаться директору, и тот в очередной раз пообещал "принять меры". А в прошлую пятницу кладовщица Анютка случайно закрыла Цыгана в своем складе на целые выходные (он после сытного обеда забрался туда и уснул на тюках со спецодеждой). Охранник Аркаша слышал вечером вой, невесть откуда доносившийся, но не придал этому особого значения. И только на другой день, в субботу, Борисыч определил источник тоскливых звуков, и даже позвонил Анютке на сотовый, но она была недоступна. Таким образом, Цыган просидел в металлическом складе двое с половиной суток, время от времени устраивая истошные концерты, чем выводил из себя охранников (Виталька дежурил в воскресенье, после Борисыча, и тоже пытался дозвониться Анютке). В понедельник утром, когда кладовщица опасливо отворила дверь склада, оттуда с воем выскочил Цыган. На хвосте у него болталась мышеловка, а нос, прибитый, видимо, другой ловушкой для грызунов, все еще кровоточил: бедолага в кромешной темноте шарился в поисках хоть чего-нибудь съестного, но, увы, нашел лишь бесплатный сыр (в данном случае, это была колбаса). Анютка, стоя у открытого склада, причитала с растерянным видом (Цыган, к тому же, навалил у выхода парочку зловонных куч), а грузчики смеялись, и это было очень неумно с их стороны. "Вас бы на все выходные закрыть в железном сарае, посмотрел бы я тогда на вас, на мерзавцев!", – думал Дик, глядя, как Цыган озверело мечется по территории. Позже он попытался помочь товарищу, но у них ничего не вышло: хвост, который у животных является продолжением позвоночника, от сильной боли вилял и не давался. Таким образом, Цыган весь день ходил с мышеловкой на хвосте, но потом, исчезнув куда-то на всю ночь, уже утром вернулся освобожденным. Непонятно, каким образом он избавился от этого железного репья, потому что даже с Диком он на эту тему разговаривать не стал.

***

Потомство Малышки подрастало. Щенков было семеро, а молочных сосков у молодой мамаши только шесть, поэтому зазевавшемуся малышу иногда приходилось несолоно хлебать. Однажды Виталька наблюдал такую картину: по двору в раскоряку шла Малышка, а под ней бочком, двумя нестройными рядами семенили шестеро собачат, на бегу пристроившись к ходячей кормушке; седьмой же бегал вокруг этой процессии и обиженно скулил, пытаясь вклиниться и оттолкнуть кого-нибудь из собратьев. Впрочем, в мисках у будки скоро появилось пастеризованное молоко, чуть позже – остатки супов, каш, мясных продуктов, мелкие кости...

Щенки росли быстро. И вот, наконец, когда критическая масса дармоедов достигла опасных пределов, пришла пора избавляться от лишних ртов. Охранники действовали по стандартной схеме: двоих щенков на всякий случай оставили (выбрали самых здоровых на вид кобельков), а Малышка и остальные пятеро отправились на грузовике по этапу, пополнять бродячую армию четвероногих – тех, которые никогда не станут человеку друзьями, а стаями и в одиночку будут кочевать в поисках приюта и насущного куска. Кому-то из них повезет пристроиться к сытной помойке или к продовольственной базе, но большинству, увы, придется не сладко. В лучшем случае, из этих пяти в живых останутся двое, а то и вообще никого. Жалко? Но что поделаешь! Сучье племя плодовито: создай им условия, и они быстро заполнят собой все улицы городов. Разумеется, на страже их численности всегда стоит естественный техногенный отбор (в основном, четырехколесные бензиновые убийцы), который работает даже эффективнее, чем специальные службы по отстрелу бродячих собак, в собачьей среде именуемые "живодерами". Хотя, если взяться за дело основательно и с размахом, то, наверное, можно решить эту проблему и таким образом. Например, наш последний император собственноручно пристрелил несколько тысяч (!) бродячих собак и кошек (впрочем, справедливости ради надо сказать, что людей в период его "гениального" правления погибло на несколько порядков больше). Заботлив и неутомим был последний наш царь, оттого, видать, и надорвался.

***

Под Новый год неожиданно ощенилась Лопоухая (причем, ни Дик, ни Цыган не имели к этому отношения – она спуталась с кем-то на стороне!). Но никто так и не узнал, сколько было щенков, и какой масти, потому что они так и не вышли из-под труб: замерзнув, щенки остались там навсегда. А через месяц вслед за ними отправилась и сама Лопоухая. Она попалась в ту же ловушку, что и Фантик. Убегая от собак, она сунулась под ворота (под те же самые!), и ее голова застряла. Преследователи, было, набросились на нее, но Лопоухая рванулась назад что есть мочи, и вырвалась таки из смертельного капкана. Она даже смогла убежать от нападавших, но ее рана на голове была слишком страшной, чтобы она могла жить дальше: ржавой железной балкой она содрала с головы почти всю шкуру. Кровь заливала ей глаза, но она нашла дорогу домой. Пробравшись на свою территорию, она проскочила мимо псов, оторопевших от ее вида, и навсегда исчезла под трубами.

***

Джек и Рекс – так назвали двух оставленных щенков Малышки – благополучно пережили зиму. Оба они были черными, оба с белыми грудками и белыми кончиками лап. Но Джек был чуть больше и резвее брата, постоянно объедал его и обижал в играх. За это его иногда звали "Наглец". Рекс же, напротив, был осторожный, повадками чем-то напоминая Цыгана, но без присущей тому прибабаха. У Рекса было характерное строение челюстей: они были несколько коротковатыми и как будто квадратными, а его правый нижний клык постоянно торчал наружу. Это придавало ему довольно устрашающий и зверский вид, хотя он был вполне мирным. Виталька, не признавая общественной клички, звал его "Балбес", а Цыган дразнил "Зубатый".

Впервые за долгий период на "центральных складах" образовалась довольно сильная стая – четыре пса, двое из которых уже через несколько месяцев должны были полностью войти в боевой строй. Если, конечно, не какой-нибудь несчастный случай, а также, если охранники согласятся кормить всю эту ораву. Действительно, зачем им столько собак? Цыган первым проявил тревогу по этому поводу, сказав однажды Дику:

"Как думаешь, "они", случаем, не замену нам готовят? Завезут нас, стариков, к такой-то матери, и дадут пинка под зад! А?".

"Не волнуйся, тебя отсюда только кверху лапами вынесут. Да и где они еще таких красавцев, как мы, найдут?", – успокоил его Дик. А про себя подумал: "Лично я не сильно расстроюсь, если нас выпрут отсюда: сам я, без пинка под зад, вряд ли решусь уйти. А идти надо".

"И то правда! – улыбнулся Цыган. – Сколько уж их перед нами прошло, сколько сгинуло?! Мы ведь с тобой, в сущности, постоянный состав, а они все – переменный!".

"Я смотрю, ты тоже в философию ударился", – съязвил Дик.

"Почему – тоже? Я тут один только философ и есть, а ты – пессимист и нытик!". – И он засмеялся, довольный своей шуткой.

***

Апрель в эту весну выдался теплый. Полугодовалые щенки весело резвились на подраставшей травке. Дик с Цыганом лежали неподалеку и лениво наблюдали за бестолковой суетой молодняка. В этот момент мимо ворот пробегала стая Рыжихпсов, и все – и "постоянные", и "переменные" – как по команде бросились к воротам. Сунув под ворота носы, они принялись яростно облаивать заклятых врагов. Рыжиепсы с той стороны также бросались к ним, срываясь на визг и хрип, брызгая слюной. Они то приближались вплотную – почти нос к носу, то отбегали. Наконец, набрехавшись вволю, Рыжиепсы побежали своей дорогой. Дик и его команда удовлетворенно отошли от ворот, и только глупый Джек все еще лаял вслед удалявшейся своре, выскочив под воротами на дорогу.

"Выпендривается. Когда-нибудь нарвется, дурачок!", – отметил про себя Дик.

Примерно то же самое выразил вслух Цыган:

"Глянь-ка на него – шустрым псом будет! Если, конечно, доживет до осени".

"Точно!".

"А Зубатый, тот какой-то вялый, – продолжал Цыган. – И хитрожопый. Этот, видать, проживет чуть подольше, хе-хе".

Дик промолчал. Улегшись на свое место, он вдруг спросил:

"Цыган, а почему мы всегда лаем из-под ворот на пробегающих мимо собак?".

"Так положено, братан".

"Кем положено?".

"Кому надо, тем и положено! – бросил в ответ Цыган. – А ты что, сильно занят? Уже и погавкать тебе впадлу?".

"Да нет. Оно так даже и веселее, но... Вот погляди на это со стороны: бегут себе собаки мимо, никого не трогают, а мы, как какие-то бешеные придурки, как... Бессмысленно все это, и даже как-то нездорово".

"Почему бессмысленно? Пусть "эти" видят, что мы службу тащим!".

"Думаешь, они нас кормят за то, что мы собачимся с соседями?".

"И за это тоже".

"Сомневаюсь. Я заметил, что они от нашего брёха всегда окна закрывают, чтобы не слышать".

"А какого ж хрена ты тогда гавкаешь? Лежал бы себе в сторонке, да блох ловил!", – зло усмехнулся Цыган.

"Привычка, наверное. Дурная. Надо избавляться". – Дик печально вздохнул.

Цыган неприязненно оскалился.

"Вот смотрю я на тебя... Ты весь такой умный, правильный, а кошака ни за хрен свинячий задрал! А на фига ты его задрал? – И он с притворной опасливостью заглянул Дику в глаза. – И ежиков жрешь!".

"Дались ему эти ежики!", – с раздражением подумал Дик, но ответил вполне спокойно:

"Кто-то жрет ежиков, а кто-то молочных щенков".

Цыган недовольно зарычал, но не сказал ничего.

"Но ты не парься, мой неразумный брат, – с грустью в мысли продолжал Дик. – Сэнсэй говорил, что все эти причуды заложены в нас от рождения. И у каждого они свои".

"Все понятно с тобой: весеннее обострение!", – огрызнулся Цыган.

Дик не ответил, но подумал:

"Да-да, весна! Еще одна весна! Пора в дорогу. Как говорится: хорошо не там, где нас нет, а там, где мы хотим быть!".

Снова защемило в груди. Дик скривился от боли и отошел в сторону.

***

Цыган с Диком как в воду смотрели. Через пару дней малыша Джека, который неосторожно отдалился от своих ворот, Рыжиепсы прижали в углу бетонного забора, прямо через дорогу от их базы. Три пса, злобно урча, наступали, и их оскаленные пасти пенились белой слюной. Но Джек, прижатый к забору, отнюдь не визжал, как затравленный щенок, а воинственно рычал на своих врагов: его шерсть вздыбилась, он готовился к бою. Возможно, он не был таким уж храбрым, а просто не сталкивался еще с настоящей, смертельной опасностью.

Вне всякого сомнения, Рыжиепсы порвали бы его, но в тот самый момент в ворота базы заезжала машина, и охранник Виталька, привлеченный лаем, увидел, как на той стороне улицы погибает отважный Джек. Он схватил первый попавшийся дрын и бросился на помощь. Псы, увидав бегущего человека, отступили, но не ушли совсем. Они стояли чуть в стороне, все еще лая и хрипя на уходящую из их лап добычу. А Джек, видя, что путь свободен, бросился через дорогу к открытым воротам, едва не угодив под проезжавшую мимо легковушку. Забежав на родную территорию, он остановился у крыльца, дрожа всем телом и часто дыша. Его шерсть блестела, из пасти капала слюна. Сзади к нему подошел Цыган и уселся рядом.

"Ну чо, перец борзый, довыпендривался?", – спросил он у Джека.

Джек помалкивал. Он никак не мог отдышаться, и все еще опасливо смотрел в открытые ворота.

"Блин, только жратву на вас, недоумков, переводить! Бесполезные твари!".

"Ничего, это ему урок будет, – сказал Дик, поводя носом в сторону Джека. – Главное, что не испугался".

Цыган тоже понюхал воздух.

"Ну да, вроде бы не обделался. Значит, добрым псом будет!".

Дик уловил у Цыгана нотки гордости за своего отпрыска, что было для него совсем не характерно.

"Смотри ж ты! И откуда что берется? Видать, стареет Цыган, становится сентиментальным", – усмехнулся про себя Дик.

***

Однажды (это было уже в начале лета) на "центральные склады" приехала какая-то высокая комиссия. Директор вел группу товарищей по двору на склад, и тут один из членов комиссии нечаянно вступил в свежее собачье дерьмо. Кучка попалась небольшая, но вони было много.

На следующий день директор подошел к будке охранников, вызвал дежурившего Борисыча и принялся отчитывать его, имея в виду всю их службу (Борисыч официально числился старшим поста: всего тысяча рэ сверху к зарплате, зато пилюлЕй огребал за всех!).

– ... Или убирайте за ними, или я "их" самих отсюда уберу. Всех! – закончил гневную речь директор, как всегда глядя охраннику в грудь.

Борисыч пытался оправдываться:

– Пал Сергеич, да это всё щенки – они глупые, поэтому и гадят, где попало. Через пару месяцев они подрасту и...

– А мне нас...ть, – грубо оборвал его директор, – кто "из вас" тут гадит! Я больше не хочу видеть здесь все это дерьмо. Это, хотя бы, вам понятно, товарищ охранник!

Опешивший Борисыч открыл, было, рот, но директор уже повернулся и пошел к себе. Охранник еще некоторое время стоял в раздумье, с обидой почесывая лысину под фуражкой. Еще бы не обидно: каких-то пять лет назад он, боевой офицер, командовал звеном ударных вертолетов, а теперь вот стоит на воротах, да еще и терпит хамство от зарвавшегося мальчишки (действительно, директор был моложе Борисыча лет этак на двадцать!).

"Кто из вас тут гадит!..., – раздосадовано повторил про себя Борисыч. – Вот с-сука! По-хорошему, надо было дать этому щенку в рыло, а потом написать заявление и уволиться, к чертям собачьим!". Почему-то ему вспомнился сейчас "тот" полет...

Это было очень давно, на заре его летной карьеры, и тогда он впервые сбросил бомбы (не учебные муляжи – настоящие кассетные бомбы!) на людей – точнее, на "живую силу противника". Да, эти люди были врагами (согласно разведданным, караван талибов шел с оружием), но тогда, в его первый боевой вылет, они еще были для него людьми, ЖИВЫМИ людьми! Это потом, когда их эскадрилья потеряла первую машину вместе с экипажем (их обстреляли с гор, когда звено уже возвращалось с задания, превратив мятежный аул в груду пылающих развалин, и его другу, старшему лейтенанту Матюхину, "ПТУРСом" засадили в хвостовую балку), они стали для него настоящими врагами – "душманами". Но тогда, в тот первый раз... Он отчетливо помнил, как на обратном пути, включив "автопилот", дрожащими руками доставал из пачки и закуривал болгарскую "Стюардессу", как думал, что никогда к "этому" не привыкнет. Перед его глазами, как черно-белая фотография, все еще стояла картинка с последствиями их атаки (ох, не нужно было ему делать контрольный проход над полем "боя", но "ведущий" приказал – и куда денешься?!): повсюду застывшие тела людей и животных, разбросанные по песку, и только пылевые вихри от несущих винтов оживляли этот мертвый пейзаж, над которым потрудились два железных "крокодила".

Как же не хотел он лететь в эту "загранкомандировку", как упирался в кабинете у командира части! Но вариантов было только два: либо ты летишь в Афган, либо ты уже никуда не летишь. Ибо сказано было замполитом полка: "Защита Родины за ее рубежами – священная обязанность каждого советского кадрового офицера! А кого это не устраивает, тем нужно было идти не в войска, а в народное хозяйство – разбрасывать химическое дерьмо над сельхозугодиями, что вполне еще не поздно обеспечить".

Глубоко вздохнув, подполковник запаса Иванченко взял метелку и совок, и со словами: "жизнь – говно!", пошел исполнять пожелание начальства.

Дик, со стороны наблюдавший эту картину, подумал:

"Да, видать, не только у нас одних собачья жизнь!".

***

В конце лета Дик пропал. На третий день его отсутствия все забеспокоились всерьез – и люди, и собаки. Люди говорили:

– Так надолго он никогда не уходил. Может, загрызли где?

– Ага, такого попробуй загрызи!

– Да запросто! Это раньше он был гроза Промзоны, а теперь... Возраст, однако!

– А сколько ему было?

– Не знаю. Я когда сюда пришел – семь лет назад – он уже взрослый был. Лет девять-десять ему, наверное.

– Да, для собаки десять лет, это уже старость. Может, помер где-нибудь сам?

– Может... Я слышал, что старые собаки уходят умирать подальше ото всех. Любят они чегой-то в одиночку помирать. А мы вот, чегой-то любим на людях... Тоскливо в одиночку-то!

– Наверное.

А собаки говорили:

"Должно быть, подался свой "рай" искать, старый дуралей! Я ему говорил, да что толку. В последнее время он совсем из ума выжил !".

"Что еще за рай?".

"Ты что, не слышал эту старую байку для тупорылых кретинов?... Ну, говорят, что есть такие края, где собаки живут без нужды, где никто их не бьет, не гонит, где им нет надобности драться за кусок жратвы, потому что жратва чуть ли не сама с деревьев в пасть падает. А зимы и вовсе нету – вечное лето, короче. И сук гулящих кругом до чёрта!".

"А-а, слышал я про такое место, только у нас это называется не рай, а "страна собак"".

"Не один ли хрен, как это называется?! Все равно брехня".