Текст книги "Страна собак (СИ)"

Автор книги: Виктор Ломака

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Однако и тут их ждал жестокий облом. Как оказалось, Муха к тому времени была не свободна, ибо в ее чреве уже развивались шесть экземпляров от неизвестного производителя. Остается загадкой, как наши друзья этого сразу не поняли (ну ладно доверчивый Дик, но ведь и проныра Цыган тоже попался!), а в течение добрых двух недель поочередно и безо всякого результата домогались несчастную беженку. Да и она сообщать им о своих успехах не спешила, боясь, что ей откажут от двора. А когда обман стало уже невозможно скрывать, сердобольные складские (в большинстве своем – женщины), работавшие на территории до пяти вечера, молчаливо взяли Муху на довольствие, да так дружно, что иногда еды перепадало и псам. Только охранники плевались и гнали прочь непрошенную гостью, с тоской подозревая, что вскоре население псарни удвоится, а то и утроится. Но поди-ка, попробуй прогнать на улицу живое существо, плотно подсевшее на халяву, особенно если оно ждет потомство!

Однажды, осенним дождливым днем, Муха ощенилась. Будучи сукой опытной (смотри выше!), она заранее обустроила лежбище под массивом бетонных труб, куда даже псы добраться не могли, не то, что люди. Очень скоро оттуда стало доноситься разнозвучное тявканье и повизгивание, и охранники уже делали ставки на количество щенков. Мамаша выходила оттуда исключительно для поисков пропитания, хотя уже скоро перед трубами появились старые жестяные миски с разнообразными объедками – подарками от работников склада (охранники принципиально не принимали на довольствие Муху и ее потомство: для них она так и продолжала оставаться незваной гостьей). И только через пару недель оттуда стали выкатываться круглые серые мешочки на коротеньких лапках, которые все смелее отходили от родных труб. Уже через неделю все шесть одномастных серых балбесиков вовсю путались у людей под ногами. Они мерзко верещали, попрошайничали, и гадили где попало. Да и Муха тоже осмелела, а потом и обнаглела: не удовлетворяясь подачками складских, она регулярно рылась в мусорницах, вытаскивая оттуда все содержимое на беду уборщице. Потом она стала выпрашивать у кладовщицы Анюты подачки, и та делилась с ней обедом (с расчетом на похудение, но, в конце концов, ей просто пришлось носить из дому больше еды). А еще Муха втерлась в доверие к кому-то из охранников, и время от времени ночевала в сторожке, под рабочим столом: Виталька сперва унюхал запах псины, а потом нашел под столом клочки серой шерсти. Подозревали Борисыча.

Однажды Муха залезла в раздевалку к грузчикам и распотрошила их обеденные "тормозки", и это стало предпоследней каплей, заполнившей резервуар терпения работников, сердобольность которых как-то резко пошла на убыль.

Дик пытался внушить бестолковой мамаше, что такое поведение здесь неприемлемо, и что она подставляет и их с Цыганом тоже. Но сучка, видимо, и вправду была без царя в голове.

"Эй, белка глумная, – сказал как-то ей Дик, неожиданно для себя переходя на блатной язык, – завязывай-ка тут беспредельничать! Ты чо, дура, хочешь, чтоб приехали живодеры и замочили нас всех, в натуре?".

"Прости, начальник!", – с фальшивым раскаяньем отвечала Муха. И продолжала пакостить.

А Цыган только рычал. Он быстрее Дика понял, что с суками этого типа разговоры бесполезны.

Вскоре один из щенков пропал. Думали, что он выбежал за ворота и сгинул там в жестокой собачьей неизвестности, но правда оказалась куда страшнее. Дик первым заподозрил неладное, когда вслед за этим на целые сутки с территории исчез и Цыган. И только когда тот вернулся, Дик выяснил правду, банально взяв товарища на понт:

"Ты чего творишь, придурок?!", – спросил он его, агрессивно наступая.

"Отвали!", – огрызнулся Цыган, поджимая уши и хвост в неприятном предчувствии.

"Куда мелкого дел?", – снова спросил Дик, чувствуя уже, что попал в точку.

"Не твое дело!".

"Ты что, сожрал его?!". – Дик вплотную подступил к своему долбанутому дружку.

"А хоть бы и так, тебе что за печаль!", – ответил тот, отступая.

"Совсем с катушек съехал, косоголовый?".

Цыган заискивающе оскалился.

"Братан, все равно их либо завезут, либо они подохнут зимой. А так... – Он посмотрел в сторону резвящихся у труб щенков, и глаза его загорелись, а оскаленная пасть налилась слюной. – Смотри, какие они жирные, откормленные... Молочные!"

"Ну ты и...". – Дик не нашел, что ответить.

"Не будь дураком, братан, – продолжал канючить Цыган, – сам попробуй, не оторвешься! Их там еще пять штук, так что нам с тобой...".

Не дослушав, Дик прыгнул на Цыгана. Тот в последний момент увернулся от зубов товарища, кинулся к воротам и, раскорячившись плашмя, легко выскользнул на волю. Дик в дырку под воротами не пролазил (он мог выходить наружу только тогда, когда ворота открывали для пропуска транспорта), поэтому Цыган на этот раз избежал трепки. Дик только пожелал напоследок своему больному на голову товарищу:

"Чтоб тебе Рыжиепсы хвост оторвали, больной урод!".

Проходя мимо игравших щенков, он поглядел на них – толстеньких и подвижных, вспомнил слова Цыгана и в смятении отвернулся, испугавшись своих мыслей.

"Вот же гадство! Воистину, с кем поведешься...", – пробормотал он и грузно затрусил к домику охранников. Впервые за долгое время он подошел к чугунной миске и стал грызть хлебные сухари.

***

Вечером того же дня охранник Аркаша при обходе нашел у дальнего забора наполовину зарытую в песок голову щенка. В отличии от Дика, он сразу понял, чьих зубов это дело.

– Вот же, урод криволапый! – Он засмеялся и поддел оторванную голову носком ботинка: серый клубок полетел в бетонную стену забора. – А чувачок-то больной на всю башку, гы-гы-гы!

Дик, со стороны наблюдавший эту сцену, подумал примерно то же самое, но вовсе не про Цыгана.

Через час, немного поразмыслив, Дик решил серьезно поговорить с Мухой. Разумеется, ему было плевать на судьбу щенков, но он наивно полагал, что сможет уговорить эту оборзевшую суку свалить с их территории. Подойдя к ней, он уселся рядом и вполне по-дружески сказал:

"Слышь, белка! Валила бы ты отсюда, пока не поздно, а?".

"А в чем дело, начальничок? – довольно нагло отвечала она ему (она в последнее время вообще как-то изменилась в поведении). – Жрачку я у вас не отнимаю, так чем же ты недоволен? Или ты волнуешься насчет "оплаты за постой"? – Она игриво оскалилась. – Дождись течки, и все тебе будет!".

"Дело не в этом...", – смущенно ответил Дик.

"А в чем тогда?".

"Как бы тебе это помягче сказать...".

"Скажи, милый, скажи!", – словно издевалась сука.

"Тебе щенков не жалко? А если еще один пропадет?", – с надеждой спросил он.

"Подумаешь, беда большая – щенок пропал! Еще наведу: у меня пока что "это место" не отсохло".

"Но это же твои щенки, ты же мать!", – всё пытался достучаться до нее Дик.

"Послушай, жалостливый мой, – отвечала сука непонятливому псу, – я по два раза в год отстреливаюсь, да помножь на семь лет, да помножь еще на пять-шесть спиногрызов – один раз даже восемь было. Прикинул?!... Да черт с ними – одним больше, одним меньше!"

Тут Дик уже не выдержал:

"А ты знаешь, сучка тупая, куда делся твой щенок?",

"Как же не знать! – с ухмылкой отвечала она. – Да только я таких идиотов, как твой Цыган, столько перевидала, что мне это как-то...".

"И ты не боишься?".

"Кого – Цыгана? Да с...ть я на него хотела! Зато я точно знаю, что такой клевый гадюшник как ваш, мне еще не скоро подвернется. Да еще с таким красавчиком!". – И она снова стрельнула в него своими бесстыжими, желтыми глазенками.

Дик понял, что разговаривать с ней бесполезно, и что она точно, сучка тертая-перетертая.

"Ну, смотри сама, а я тебя предупредил!", – сказал он и пошел восвояси.

"Приходи как только, ми-лай!", – крикнула она вслед.

"Блин, с кем я живу!? – вздохнул Дик, отойдя подальше. – Один – придурок с отбитыми мозгами, другая вообще блиать, к тому же, тупая... Похоже, в этом дурдоме я один только нормальный! А тут еще эти рыжие твари проходу не дают. Тоска смертная! Эх, свалить бы отсюда, да некуда".

***

– Слышь, Виталь, – говорил поутру Аркаша, сдавая дежурство, – знаешь, куда щенок тот делся?

– Ну?

– Цыган сожрал. Я вечером у забора башку отгрызенную нашел.

– Да ладно тебе!

– Точняк! – Аркаша засмеялся. – А мы-то думали: куда это он запропал на целые сутки? Цыган, он же больной на голову!

– Вот урод! – возмутился Виталик. – Завезти бы его куда подальше, да ведь не дастся, гад, покусает!

– Да пусть живет: собака хорошая! – вступился Аркаша. – Злой, гавкает исправно – чо тебе еще надо! Или тебе щенка жалко? Да хотя б он их всех сожрал! Их все равно завозить придется скоро. Вон, уже директор вчера мне сказал: что вы за псарню тут развели?! И, между прочим, он прав.

– Так-то да, – согласился Виталька, – но все равно, эта история со щенком... Как-то мерзко все это.

Аркаша усмехнулся.

– Ой, я-тя-умаляю, братан! За щенка он переживает. Да я на "второй чеченской" такого насмотрелся... Рассказать?

Виталик отрицательно покачал головой, повернулся и пошел к сторожке. У него не было большого желания в очередной раз выслушивать Аркашины мерзости, вроде той истории про вагон с неопознанными трупами. (Аркаша рассказывал, как однажды комбат дал им задание: найти по фотографии одного бойца, который предположительно находился в том вагоне. И они – Аркаша и еще два контрактника, – надев респираторы, которые нисколько не спасали от смрада, около часа по очереди лазали среди трупов и оторванных частей тел, а потом буквально вываливались из вагона в припадках рвоты... Поиски оказались тщетными, но бойцы натерпелись по полной!).

– Дик, – Аркаша повернулся к сидевшему метрах в трех от него псу, – а ты чо тут жопу рассиживаешь? Хоть бы ты прогнал эту сучку! На вот тебе, в счет аванса...

С этими словами Аркаша достал из своей сумки пластиковую банку и вывалил в жестяную миску остатки вчерашнего обеда.

– Жри, падла, помни мою доброту!

Дик, высунув язык и, часто дыша, посмотрел на него чистыми глазами:

"Ага, щас! Согнись пополам и сделай себе приятно, придурок!". – Затем он демонстративно повернулся и пошел прочь, к лежавшему поодаль на песочке Цыгану.

– Чой-то с ним? – недоуменно спросил сам себя Аркаша и пнул ногой миску.

– Обиделся, – с крыльца пояснил ему Виталик. – Вчера, небось, не кормил весь день, а сейчас кинул полкотлеты и ждешь, что он тебе станцует "собачий вальс" на задних лапах?

– А мне, между прочим, на ихнюю жратву не доплачивают, – с раздражением огрызнулся Аркаша. – Это вы, вон, все пенсионеры – можете себе позволить, а я на одну зарплату живу, блин. И вообще, лично мне они тут на фиг не сдались: один шум от них, да срачь повсюду! – сказал он и двинулся к воротам.

"Неандерталец!", – повернув голову, бросил ему вслед Дик. А Цыган поднялся и неспешно потрусил к миске с остатками еды, нетронутой товарищем.

"Цыган!", – позвал Дик.

"Чего тебе, братан?".

"Ничего". – Дик махнул хвостом и улегся на песок. Начинался новый день.

***

На следующий день Муха достала-таки людей окончательно: утром она залезла в склад и обокрала кладовщицу Анюту. Анютка, выйдя из склада, жаловалась охраннику Сей Сеичу и двум грузчикам:

– Ну это вообще ни в какие ворота! Я ей из дома еду ношу, супчики там всякие, а она... Свинья неблагодарная!

Сей Сеич поддакивал:

– Да уж мы и сами ее гнали-гнали... Наши-то собаки нормальные, приученные, а эта – тварь приблудная! Да еще эти щенки, блин, задолбали...

– Надо Пал Сергеичу сказать, пусть отловят их и завезут куда-нибудь, – сказал один из грузчиков, Пашка.

– Ага, скажи, Паша, скажи! А то все только грозятся, – подбодрил Пашку охранник.

– И скажу!

Возможно, на этом бы все дело и кончилось на этот раз, но тут в дверях АБК нарисовался сам директор.

– Что за шум, Анна Дмитревна? – спросил он, проходя мимо разговаривавших и не глядя на них.

– Пал Сергеич, да собака эта приблудная в конец обнаглела: залезла в склад к Алене и стащила ее обед, – ответил за кладовщицу Пашка.

Директор остановился.

– Это та, которая недавно у вас в каптерке накуролесила? – Он покачал головой и, обращаясь к охраннику (никого из них он по имени не знал, поэтому обращался всегда безличностно, близоруко глядя (хотя со зрением у него проблем не было) в нагрудный бейджик), сказал:

– Так, чтобы ее завтра здесь не было, а не то вызову службу – вообще всех собак перестреляют, к чертовой матери. Все понятно?

Сей Сеич понимал, что директор не шутит: на прошлой неделе тот застал Цыгана на месте преступления, за уже привычным занятием – он метил колесо директорской машины (ободок одного из дисков уже начинал покрываться ржавчиной!). Директор сходу попытался дать наглецу пинка, но пес извернулся и цапнул его за ногу. Хорошо еще, что не укусил, а только штанину слегка порвал. С тех пор директор на всех собак смотрел волком.

Директор двинулся дальше, а опешившая Анютка, подождав, пока тот отойдет на достаточное расстояние, затараторила:

– Ой, зачем же так-то? Так-то не надо! Зачем же стрелять?

Сей Сеич снисходительно усмехнулся Анюткиной наивности:

– Митревна, а вы чего от него ждали? Что он посадит собак в свой "Фольксваген" и вывезет отседова? – И пошел в свою будку.

– Ну, вы вообще! – растерянно молвила Анютка и тоже отправилась к себе на склад. Остались одни грузчики: им было все равно, где чесать языки.

А через полчаса со складов выезжала машина с запчастями, которая направлялась в соседний район. Охранник взмахом руки остановил ее и что-то сказал водителю. Тот кивнул и показал большим пальцем назад, в направлении кузова. Тогда Сей Сеич зашел к себе в каморку и через минуту вышел с бутербродом в руке. Затем кликнул Муху, которая, как всегда, околачивалась возле Анюткиного склада:

– Муха, Муха, иди сюда, на-на-на!

Муха тут же подбежала.

"Вот дура!", – подумал наблюдавший эту картину Дик, но благоразумно промолчал.

Сей Сеич протянул Мухе бутерброд. Муха, ни секунды не раздумывая, вцепилась в него зубами, а охранник тут же схватила ее за шкирку. Самое интересное, что Муха даже не сопротивлялась, когда охранник нес ее на вытянутой руке к машине – она самозабвенно поглощала бутерброд с колбасой.

Поскольку сука была не тяжелая, охранник легко перекинул ее через высокий борт грузовика.

Машина тронулась, выехала через ворота. Дик смотрел, как машина уходила в дорожную даль, а над задним бортом то появлялась, то пропадала голова Мухи: борта машины были для нее слишком высоки, чтобы выпрыгнуть!

"Прощай, дурында!".

"Не дождешься!", – крикнула ему в ответ сука.

Анютка вышла из склада и тоже посмотрела вслед уходящей машине.

– Митревна, с вас бутерброд! – шутливо сказал ей Сей Сеич, весьма довольный собой.

– Ой, да ладно вам! Будто мне больше всех это надо было, – оправдывалась Анютка.

Но потом она, спохватившись, слезливо запричитала:

– Ой, а как же щеночки?! Ну как это так, без матери! Нельзя же так-то!

– Ничего, они уже большие. А подрастут немного – тоже завезем!

– Ой, ну вы вообще! – сказала напоследок сердобольная Анютка и ушла на склад.

***

Муха вернулась через два дня. Водитель, который ее завозил, божился, что выпустил ее из кузова за сорок километров от базы, но ему мало кто верил.

– Выкинул, наверное, неподалеку, на трассе, – сказал грузчик Пашка.

– А может, сама выпрыгнула, – предположил другой грузчик, Олег.

Через неделю попытку повторил охранник Аркаша, который так же, не мудрствуя, поймал глумную Муху на половину колеты. На этот раз ее завезли далеко, километров за сто – машина шла в соседнюю область.

Муха вернулась только через неделю. Исхудавшая и счастливая, она сожрала все с мисок у щенков, сожрала все сухари из запасника Дика, и потом еще долго прыгала вокруг Анютки и, которая на радостях отдала ей весь свой обед. Дежуривший Сей Сеич смотрел на все это и удивлялся вслух:

– Ох, и тварь настырная! Нет, ну вы видели такое!!! Рассказал бы кто – не поверил бы!

А директор, глядя из окна своего кабинета, скалился недоброй человечьей улыбкой.

Проблему на другие сутки решил Виталик. Он резонно рассудил, что завозить надо было вместе со щенками: с этой обузой она вряд ли вернется!

Утром, при сдаче дежурства, они, сговорившись со сменщиком Аркашей, едой заманили Муху со щенками в заброшенный вольер. Щенков к тому времени осталось четверо – куда-то запропал еще один. В вольере они переловили всех собак и засунули в один большой мешок, который потом отнесли и погрузили в багажник Виталькиной машины. Немного подумав, Виталик сделал в мешке (он был не из мешковины, а из плетеного полиэтилена) ножом несколько надрезов, чтобы собачья семья не задохнулась по дороге к новому месту жительства. Мешок весь ходил ходуном и повизгивал, и еще было слышно, как внутри Муха догрызала куриную кость: ей, привычной, всё как всегда было по-фиг!

Шел мелкий осенний дождик, и было уже довольно холодно. Виталик сел в машину, завел двигатель и включил на полную мощность печку.

– Куда повезешь, Виталь? – спросил Аркаша Виталика в полуопущенное дверное стекло.

– Знаю одно хорошее местечко, на другом конце города. Там колхозный рынок и почтенная помойка, сытная такая – не пропадут.

– Эта сука, по-моему, нигде не пропадет! – с уверенностью сказал Аркаша. – Главное, чтобы к нам не вернулась.

– Не вернется.

Через полчаса Виталька, остановившись за рыночными мусорными баками, уже развязывал мешок. Щенки высыпали оттуда, как мячики, и бросились врассыпную. А Муха, мотнувшись разок вокруг баков, побежала прямиком к мясной лавке, где курили у дверей две продавщицы в белых халатах. Виталик засмеялся.

– Ну, больше не вернется, сто пудов! Ее отсюда теперь и колом не вышибешь, – сказал он самому себе. И уехал.

Вскорости он, волей случая, снова оказался на этом рынке и зашел заодно на помойку – поглядеть, живы ли там "переселенцы". И почти сразу же увидел всю семейку: заметно покруглевшая Муха убегала от щенков с куском мяса в зубах (Витальку она даже не узнала, а может, сделала вид, что не узнала). Впрочем, щенки тоже были весьма упитанные и сильно подросшие, с гладкой лоснящейся шерстью.

"Хорошо, что Цыган их сейчас не видит! – подумал Виталька. – Захлебнулся бы слюной, падла!".

***

Через месяц на складах появилась Валька – грязно-серая, лохматая сука, похожая на сильно переросшую болонку. В отличие от Мухи, она была скромная и пугливая, и долго скрывалась за трубами от людей. Обжегшиеся на Мухе, друзья несколько раз выгоняли ее с территории, но на улице жизнь была еще хуже, и Валька неизменно возвращалась: у нее была велосипедная худоба, и пролезть под воротами для нее не было проблемой.

Питалась Валька по ночам хлебными сухарями из халявной миски. Первым почуял ее полезность, конечно же, Цыган – нос у него был, что надо! Уже на третий день он прищучил ее в углу забора. Впрочем, она сильно и не сопротивлялась, понимая, что от отношения к ней псов зависит ее выживание: приближалась зима, и нужно было где-то бросать якорь. Вскоре и Дик принял участие в этой поздней, осенней идиллии, которую они мирно разделили на троих. Он только немного удивился, что сука загуляла так поздно, на зиму глядя. Но, собственно, какая им разница – отдуваться-то все равно будет она одна! Она и отдулась через пару месяцев...

Стоял январь, но мороз был небольшой – время от времени снег даже превращался в воду и стоял хлябкими, кашеобразными лужами. Три щенка вышли за Валькой из-под труб через полмесяца после того, как она ощенилась. Поселилась новая семейка в заброшенном вольере, в старой будке, которую люди еще называли собачьими яслями. Женщины затолкали в нее одеяло и рваную фуфайку, и исправно приносили молоко, разбавленное пополам с водой, и прочую еду.

Кстати сказать, все щенки оказались черными, без малейшего рыжего пятнышка (чистое Цыганское отродье!), два кобелька и одна сучька! Цыган ходил перед Диком гоголем, но тот лишь снисходительно улыбался, видя глупую радость своего неразумного собрата. Он будто следовал словам бродячего философа по кличке "Сэнсэй", с которым они подружились этим летом. Помнится, Дик угощал, и они неторопливо разрывали большой шмат свиной шкуры, приступив к нему с двух сторон, по-братски! Наевшись, Сэнсэй сказал Дику: "Знаешь, брат: "малое" должно быть всегда наверху и тщеславиться, а "большое" должно быть всегда внизу и довольствоваться тем, что оно – БОЛЬШОЕ! ".

Вообще, он много чего говорил Дику: и о несправедливом размещении собак на лестнице эволюции видов – мол, не их собачья вина в том, что они не могут взять в лапы палку и развиться до нормального цивилизованного социума!; и об отсутствии у них речевого аппарата, в чем опять же не было их вины: "Общение посредством семантических абстракций человеческой речи имеет большое преимущество перед мыслеформами нашей примитивной телепатической коммуникации, ибо абстрактное мышление и речь развивают разум, а телепатия тормозит развитие из-за легкости и простоты ее восприятия. Вот тебе доказательство того, что через лишения и труд обретается нечто большее, чем просто еда или плотское соитие с загулявшей сукой. Увы, единственный труд, который нам, собакам, доступен, это бродяжничество. Поэтому я всегда в пути: через ноги и до головы что-то доходит!"... Говорил Сэнсэй и о глобальном собачьем будущем: "Пойми, весь этот беспредел, который теперь происходит с собаками, происходил когда-то и с людьми. Соответственно, когда-нибудь настанут такие времена, когда и собаки тоже будут пользоваться всеми правами – то есть, на правах живых существ, они будут иметь право на свободу, на халявную жратву и на все другие благА цивилизации. И ни одна двуногая блиать не посмеет поднять на них руку!".

И еще много чего он говорил, по большей части ненужного, но интересного своим малопонятным таинством. Да, Дик всегда жалел о том, что не мог записывать умные мысли!

***

Однажды, во время своего дежурства, Виталик обратил внимание, что щенки играют какой-то черной меховой тряпкой, похожей на плюшевую игрушку. Но когда они, визжа и вырывая друг у друга "это", подкатили поближе к домику охраны, Виталику стало слегка не по себе: черная плюшевая игрушка оказалась маленьким трупиком щенка. Очевидно, Валька ощенилась четырьмя щенками, но один не выжил и вот теперь стал игрушкой своих более удачливых собратьев.

Виталька вздохнул, взял из-под крыльца совковую лопату, и подошел к щенкам.

– А ну, пошли вон! – прикрикнул он на них: щенки тут же раскатились по сторонам, недовольно ворча.

Щенок был затрепан почти до неузнаваемости, и даже не верилось, что "это" когда-то было живым существом. Ловко поддев меховой комок на лопату, охранник пошел к забору, чтобы перекинуть его на ту сторону, под тополя. Там у них было кладбище всех собак, некогда обитавших на этой базе, да и то, только тех, которые не сгинули без следа. Впрочем, весной, когда сходил снег, частенько охранники обнаруживали останки какой-нибудь собаки, пропавшей в осенне-зимний период.

Вернувшись к крыльцу, Виталик стал философствовать вслух:

– Да-а, вот она, сука-жизнь! На всех мест не хватает, мать ее! Везет животным, что они не понимают всего этого дерьма! Живут, размножаются, дохнут..., снова рождаются и живут, и не понимают страшной и бессмысленной сути этого круговращения. Хоть в этом можно им позавидовать.

Дик сидел рядом с крыльцом и смотрел на Витальку.

– Ну, что ты на меня смотришь умными глазами, дурошлеп?! – сказал Виталька Дику. – Будто что-то понимаешь, животное!

"Можно подумать, ты много понимаешь, индюк высокомерный!", – мысленно огрызнулся Дик.

У него всегда были большие сомнения относительно разумности этих "двуногих без перьев" (так почему-то называл людей бродяга Сэнсей). Разумеется, не людей вообще, как вида (в конце концов, смогли же они придумать и создать такую прекрасную вещь, как ливерная колбаса или котлеты!), а вот "этих", которые мелькали перед ним в бесконечной круговерти рабочих смен.

"Подумать только, – размышлял Дик, – жизнь дала им такое преимущество передо мной – безруким и безголосым, но как они это преимущество использовали? Они стали почти такими же охранниками, как и я! И теперь они целыми днями тупо сидят на задницах и лупятся в свои стеклянные ящики с мелькающими картинками, и только изредка отрываются от стула, чтобы открыть и закрыть ворота. Вот достижение-то, вот счастье!? А послушать, о чем они разговаривают, когда меняются сменами: о своих железных будках на колесах; о еде; об оплате за работу, которой им всегда не хватает; о каких-то суках – не то начальниках, не то самках... И если б только они. А грузчики – эти тупорылые гоготалы?! А визгливая гусыня Анютка?! Да даже сам директор, в конце концов: в чем проявился его разум? Что он сделал своими умелыми, пятипалыми лапами? А?... Одно только знает – командует и орет, и на людей, и на собак! Подозреваю, что и большинство людей на свете ненамного умнее этих. А ведь воображают себя, по меньшей мере, хозяевами мира... Тьфу на вас, на всех!".

Дику действительно хотелось сплюнуть, но он, по чисто физиологическим причинам, не мог это сделать. Он просто гавкнул презрительно, развернулся и пошел прочь.

***

После обеда Дик и Цыган возлежали на двух деревянных поддонах, которые были когда-то брошены грузчиками недалеко от ворот. Сначала они лежали молча, потом стали лениво переругиваться – телепатически, естественно.

"Еще раз тебе говорю: не все бродячие псы бездельники и раздолбаи, – доказывал Дик Цыгану. – Среди них попадаются и философы-свободолюбы, которые не хотят жить на одном месте по принципиальным соображениям".

"А я говорю: все! А те, которых ты называешь философами, они просто больные на голову. И ты сам дурак, раз слушаешь дурацкие речи этих бездельников, да еще и подкармливаешь их. Да они тебе за кусок жратвы такого наплетут, что уши отвалятся!".

"А тебе жалко куска для собрата?".

"Конечно жалко!". – Цыган от возмущения даже приподнялся на передних лапах, вспомнив тот кусок свиной шкуры, в котором Дик однажды отказал ему ради грязного бродяжки. Но потом он снова лег, презрительно повернувшись к товарищу спиной.

"Вот скажи, – продолжал Цыган, удовлетворенно глядя, как охранник кидает снег от ворот, – что полезного ты извлек из бесед с этим Сэнсэем? Он что, научили тебя, как обратить камни в кости? Или воду в суп? И вообще, как ты можешь верить придурку, который утверждает, будто он приперся к нам из самого Китая? Аферист!".

"Какой же ты все-таки прагматик, Цыган! – отвечал Дик. – Не костями едиными живы мы! Должен быть еще и живой интерес к окружающему тебя миру, и тяга к познанию истины".

"Хорошо. Вот ты мне давеча говорил про то, что череп – единый символ смерти, и что-то там еще про индивидуальность. И что, где тут истина? Глупость какая-то!".

"Это древнее китайское изречение. Оно звучит так: "Индивидуальное у всех снаружи, общее – внутри!". Имеется в виду, что снаружи мы все разные, а внутри почти что одно и то же, ибо наша суть одна, и она в смерти. В жизни мы разные, в смерти – едины! Из этого следует, что даже если ты имеешь свободный доступ к хозяйской кормушке, даже если ходишь в ошейнике из телячьей кожи, ты все равно такой же нищий, как и все!".

"Подумаешь, открытие! – сказал Цыган. – Это я и без твоего философа знал".

"По тебе этого никогда нельзя было сказать", – поддел его Дик.

"Иди ты! – беззлобно откликнулся Цыган. – Или вот, – продолжил он, – ты говорил, что сон – это иллюзия, которая создается по ходу сна. Что познавательного и интересного в этом идиотском высказывании?".

"А то, – отвечал Дик, – что сон есть продукт жизнедеятельности твоего же мозга, но отнюдь не что-то привнесенное извне. Следовательно, это пустая информация, в которую ты, суеверный дуралей, веришь, и на ее основе пытаешься что-то предугадать.

"А как же вещие сны?", – не согласился Цыган.

"Нет никаких вещих снов. Во сне твой разум плетет эту замысловатую паутину всего на полшага впереди, и пока ты не сделал следующий шаг, впереди нет никакого продолжения – там пустота!".

"Брешешь! Во сне я знаю, что впереди меня что-то есть. И я вижу, куда я иду!".

"Тебе это только кажется. Во сне всё не так. Вот смотри: в жизни окружающий мир существует реально, и ты в нем волен идти в любом направлении, и везде будет что-нибудь материальное, а вот во сне – напротив, никакого внешнего тебе мира нет: в любом направлении, куда бы твое подсознание не решило "двигаться", впереди мгновенно начинает возникать вымышленная реальность. Потому-то она и бывает часто такой несуразной и странной, что ум не в состоянии быстро выстроить целостную и связную картинку. И если ты не захочешь повернуть голову, к примеру, направо, то там так и будет пусто. Я однажды поймал на этом свое подсознание, когда "подумал посмотреть" сначала вправо, но потом вдруг резко "повернулся назад", и...".

"И что же ты там увидел?", – с ухмылкой спросил Цыган.

"Кое-что увидел..., – таинственно изрек Дик, сделав небольшую театральную паузу. – Такое "кое-что", что насмерть перепугался, а когда проснулся, то помнил только этот испуг, и больше ничего".

Цыган засмеялся.

"Да, чувак, скоро ты станешь таким же придурком, как этот твой бродяга Сэнсэй. Нет, я уж, скорее, поверю в переселение собачьих душ в людей, чем в эти ваши философские бредни".

"Вот-вот, – усмехнулся Дик, – именно в такую хрень ты и веришь! Наслушаешься разного дерьма по подворотням, а потом запором мучаешься".

"А объясни мне еще, – продолжал приставать к нему Цыган, – что значит его странная фраза: циркач на шаре бежит вперед, но шар катится назад. А?".

"Честно сказать, я этого и сам толком не понял, – признался Дик. – Наверное, это означает, что к своей цели не всегда нужно двигаться напрямик...".

В этот момент они услышали шум приближавшейся фуры, тяжело грохотавшей по колдобинам, а вместе с ним и визг животных. Они подняли головы и навострили уши. Сомнений не было: в огромной стальной клетке на мясокомбинат везли свиней. А когда фура поравнялась с воротами, то друзья почувствовали еще и знакомую, сладкую вонь свиных испражнений.

"Очередной завоз! Ура!", – радостно взвился над поддоном Цыган.

Псы еще какое-то время вслушивались в эти удалявшиеся, греющие душу запахи и звуки. Метрах в трехстах от них машина остановилась, и тут же в визг животных стали вклиниваться крики людских команд – видимо, фуру уже подгоняли задом к забойному блоку: скоро начнется выгрузка.

"Как думаешь, – первым заговорил Цыган, – "они" понимают, КУДА их везут?".

"Ты же слышишь, как они визжат, чувствуешь, как воняет их страх!? Конечно же понимают!", – уверенно ответил Дик.

"Бедное мясо!", – пожалел Цыган, цинично сглотнув слюну. – Как там твой Сэнсэй говорил про ветчину?".