Текст книги "Страна собак (СИ)"

Автор книги: Виктор Ломака

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

"Как страшен визг свиньи, как жалко хрюшку... Но как прекрасен запах ветчины!", – с удовольствием продекламировал Дик.

"Все же хорошо, что мы вольные твари, и что люди нас держат не для "этого"!

"Не хочу тебя разочаровывать, – ответил ему на это Дик, – но Сэнсэй как-то рассказывал, что в Китае люди иногда едят и собак. Разводят их специально для этого, и жрут".

"Ну, так то в Китае! Они, по ходу, все там долбанутые: и люди, и собаки, – уверенно сказал Цыган. – У нас хотя бы этой жути нет".

"Да, этого нет", – согласился Дик, но тут же спросил:

"А ты помнишь, чем кончил старикашка Фантик?".

"Еще бы не помнить!".

"Вот и скажи теперь: намного ли мы счастливее тех свиней! Мы тоже смертные, только разница между нами в том, что их смерть запланирована – она на виду, тогда как наша прячется за углом. Свиньи знают, сколько им отмеряно, мы – нет!".

"Одна радость, – Цыган плотоядно улыбнулся, – что на свалке скоро будут сжигать остатки от свиных тушь, и можно будет неплохо поживиться! Только надо успеть туда раньше Рыжихпсов, мать их рыжую так!". И чуть тише добавил с ехидцей: "И папашу тоже, хи-хи-хи!".

Дик простил Цыгану дерзость, но сразу же вспомнил Рыжую Цыпочку – все еще живую и функционально пригодную, – и неприязненно поежился. Она все еще кидала на пробегавшего мимо пса лукавые, призывные взгляды, надеясь на продолжение прошлой идиллии, но Дик был уже ученым.

"Тупая, похотливая сука!" – подумал он. Вслух же сказал:

"Цыган, да ты ведь снова смоешься, а я буду один отбиваться от этих тварей!".

"Не ссы, братан, отобьемся!", – ответил Цыган уверенно, как и всегда.

***

Упомянутая история с Фантиком произошла минувшим летом. Однажды Рыжиепсы, в полном своем составе, загнали старого Фантика к боковым воротам соседней продуктовой базы, которые никогда не открывались, будучи запасными. Под воротами, между железной балкой и асфальтом, была щель, такая, что мелкая собака еще могла кое-как в нее пролезть на ту сторону, но собака средних размеров – уже нет. Но Фантик, от страха и безвыходности, сдуру сунулся под эти ворота, и застрял. Точнее, застряла одна голова: туда он ее просунул, а когда попытался дернуться обратно (когда уже понял, что не пролезет), то старая шкура на его черепе сморщилась волнами и не пустила. Так бывает у людей, когда они надевают на палец тесное кольцо, а обратно снять уже не могут, разве что с мылом. Но мыла у Фантика не было, и времени тоже.

Короче говоря, Фантик – этот умудренный опытом пес – попался, как трехмесячный щенок. И началось страшное действо, от которого у адекватных собак, наблюдавших со стороны, стыла кровь в жилах. Но это же самое действо до умопомрачения возбуждало садистов и убийц. И даже Цыган – этот пожиратель щенков и, в общем-то, нехороший, злой пес, – и тот, стоя в сторонке, мелко трясся от отвращения и страха.

Сзади Фантика стали рвать Рыжиепсы, а спереди, с территории продуктовой базы (а вся улица прекрасно видела, что творилось на той стороне ворот, так как внизу они были не сплошные, а сваренные из вертикальных стальных прутьев), к нему уже неспешно трусили два весьма неприятных создания: Волчок и Сурик. Они были братьями – огромные, лохматые, похожие на медвежат, какой-то черно-седой масти, с рыжими пятнами на коротких носах. Псы жили особняком, со своей базы почти не выходили, но уж если кто попадал к ним на территорию, то в живых оставался редко. А когда братья однажды выбежали через парадные ворота на улицу, то трое Рыжихпсов, случайно пробегавшие мимо, дали от них такого деру, что едва не оторвались от своих хвостов. И вот эти двое молча вцепились с двух сторон в морду несчастного, визжащего как поросенок Фантика.

Эта кровавая баня продолжалась, наверное, минут десять, и первое время был еще слышен страшный, предсмертный визг бедного Фантика, который словно обрел свой молодой голос. Вскоре он затих. А собаки продолжали с двух сторон обрабатывать его тело. Рыжиепсы ворчали и загрызались друг с другом, пьянея от вида и запаха кровавого мяса, даже бросались друг на друга, но два "медвежонка" на той стороне работали молча и деловито.

Дик не стал досматривать эту ужасающую драму и ушел к себе. Очень скоро вернулся и Цыган.

Через пару дней сторож продуктовой базы, делавший обход, обнаружил останки Фантика. Он поначалу не понял, что лежит там, под воротами, но когда подошел ближе, то выругался нехорошими человеческими словами. Неподалеку он нашел длинную палку и попытался вытолкнуть голову мертвого пса на улицу, но она не поддалась. Сторож плюнул и ушел. И обгрызок Фантика пролежали под злополучными воротами почти все лето, пока его плоть полностью не разложилась. Передние и задние лапы Фантика кто-то отгрыз в первую же ночь после убийства (видимо, какие-то падальщики), так что, правильнее сказать, снаружи оставалась лишь часть тела несчастного животного. И вот, когда оно превратилось уже в скелет, кто-то стащил и череп (скорее всего, это щенки Рыжихпсов утащили его для игры). Остались только ребра, прикрепленные к позвоночнику. Дику, иногда пробегавшему мимо, глядя на эти кости даже не верилось, что Фантик был таким тщедушным.

"Такое ощущение, что эта "вешалка для мяса" не по его шкуре! – думал Дик печально. – Неужто и мои кости вот так же когда-нибудь будут торчать за забором, под тополями? И хорошо еще, если там, а не под какими-нибудь воротами. Долбанная, собачья жизнь!".

***

На дворе уже стоял март. Щенки понемногу подрастали. Еды, которую приносили работники складов, им стало не хватать, и охранникам, как они ни кочевряжились, пришлось подкармливать мамашу с ее отпрысками. Собственно, произошло то, чего они так боялись: вместо двух собак на их довольствии теперь висело шесть. А так как щенки росли быстро, то сжирали ненамного меньше взрослых собак. Конечно, что-то приносили и работники, но одно дело регулярная кормежка, другое – милосердие от случая к случаю: в конце концов, у них были свои заботы, свои обязанности и не очень большие зарплаты, чтобы еще содержать эту свору. Ну, а охранникам-то деваться некуда, они для собак, как ни крути, самые близкие люди! Поэтому, когда щенки стали уже вполне самостоятельными, Вальку с радостью сплавили на попутном КАМАЗе.

Вообще, практику завоза лишних собак использовали охранники почти всех баз. Разумеется, все они считали, что делают доброе дело, поскольку все-таки оставляют собак в живых. Но, по сути, они лишь спихивали их, выражаясь фигурально, "с больной головы на здоровую". Собакам приходилось осваиваться на новом месте, искать новых хозяев, которые, в свою очередь, также могли из сердобольности завезти их куда-нибудь подальше от себя (однажды к воротам их базы кто-то подкинул маленькую сучку с целым выводком щенков, и на следующий день Витальке с дедом пришлось ловить их, сажать в мешок и отправлять дальше по этапу, благо что нашелся сговорчивый водитель). Так их, видимо, футболили до тех пор, пока смешанный природно-людской отбор не оставлял в живых самых жизнестойких, наглых и сильных!

***

Через пару недель (щенкам уже было по три месяца) Аркаша, передавая смену Витальке, сказал, что один из щенков (кобелек) ничего не ест и почти не выходит из будки.

– Жопа ему, по всему видать! – сообщил он Витальке. – Еще на смене Борисыча занемог. Тот ему даже водку разбавленную заливал пипеткой в пасть – прикинь! Говорит, щенок после этого малость отжил, – еще бы он от водки не отжил, гы-гы, – а потом опять...

– Жалко! – сказал Виталька.

– Да не то слово! – улыбаясь, подтвердил Аркаша. Он в последнее время тоже стал носить из дому еду для собак: куда ж деваться, раз такое дело!

– Там водка еще осталась? – спросил Виталька.

– Да есть малость, но вряд ли она уже поможет. Я пробовал заливать – не хочет он.

– Ладно, попробую еще раз.

– Ага. Там Анютка им молоко передавала – в холодильнике стоит, – сказал Аркаша и попрощался:

– Ну, бывай!

– Пока!

Аркаша ушел, а Виталька отогнал машину под навес.

***

К вечеру щенок вылез из ясельной будки и, пошатываясь, подошел к домику. Виталик вышел к нему, надел белую рабочую перчатку, присел и потрепал щенка по загривку.

– Ну, чего ты, дурошлеп? – сказал он щенку.

Щенок тяжело поднял к нему голову, а потом так же нетвердо пошел дальше, по направлению к деревянным поддонам. Виталик пошел в домик за водкой, но когда он с приготовленной пипеткой вышел на крыльцо, то щенка уже не было.

– Ты где, чудик? – крикнул он, озираясь по сторонам (имен у щенков пока еще не было: ни к чему давать имена тем, кто на этом свете пока что на "птичьих правах"!).

Со стороны поддона что-то пискнуло.

– А, вон ты где! Ты чего туда забрался? – Виталик подошел к поддону, присел на корточки.

– Ту-ту-ту! – снова позвал он щенка, но тот и не думал выбираться оттуда.

– Иди сюда, дурик, водочки дам!

Щенок тихо-тихо заскулил. Может, он жаловался, а может, неосознанно просил оставить его в покое – кто знает?! Он и сам толком не знал уже, что ему нужно. Сознание, едва начавшее формироваться в нем, теперь неясно ворочалось в затуманенной болезнью голове. Его слабый мозг все еще пытался сосредоточиться на осознании окружающего пространства, но все в нем смешивалось с калейдоскопической неопределенностью, не рождая ничего осмысленного. Все его существо умирало, и ни тело, ни сознание не желали бороться и жить дальше.

– Да, до утра вряд ли дотянет. – Виталик вздохнул и пошел в домик.

Утром, выключив освещение на столбах, Виталик взял совковую лопату и подошел к поддону. Щенок лежал на том же месте. Он подсунул под доски лопату и легонько толкнул щенка, и по жесткой отдаче черенка понял, что тот ужу остыл и затвердел.

– Блин, везет же мне в последнее время на дохлых щенков! – посетовал Виталька вслух.

Он толкал щенка лопатой, но тот не поддавался: его затвердевшее тело застряло под досками и, видимо, вмерзло в лед, растопив его последним своим теплом. Охранник попытался поднять поддон, но тот даже не двинулся с места.

– Вот же дерьмо! Еще этого мне не хватало для полного счастья.

Он попробовал вытолкнуть щенка с другой стороны, но тщетно. Чертыхнулся, пошел к крыльцу и вернулся с ломом. Подсунув лом под доски, Виталик попытался выдрать поддон изо льда, но снова ничего не вышло. И тогда он в отчаянии стал ломом выбивать щенка из-под досок (а что еще ему оставалось делать!). Минут через пять ему это, наконец, удалось. Стараясь не глядеть на помятое тельце, Виталик подхватил его на лопату и понес к забору. Отдохнув с минуту (щенок был довольно тяжелым), он поднял печальный груз на лопате, и с большим круговым замахом метнул через забор: тот перелетел на ту сторону, едва не зацепившись за колючую проволоку.

– Собачьего ему рая! – привычно прошептал охранник.

"Уже дома!", – беззвучно "ответили" с той стороны. И словно шевельнулись в обвислых ветках тополя неясные тени.

***

Щенков осталось двое. Кобелька назвали Балбесиком (за непоседливый и дурашливый характер, а еще у него была маленькая, симпатичная бородка), а сучечку Малышкой. Малышка была более усидчивой, а Балбесик часто выходил под ворота на улицу, рискуя попасть либо под машину, либо в зубы к Рыжимпсам.

Малышка первое время скучала по матери, и поэтому, видимо, сильно привязалась к Дику. Она не давала ему прохода, пыталась залезть на него, когда он отдыхал, совала нос ему в пасть, когда он зевал, цеплялась зубами за шею... Бедняга Дик поначалу не знал, куда от нее деться. Он рычал на нее, даже делал вид, что хочет укусить, но потом привык. Теперь они часто отдыхали после еды вдвоем: она забиралась к нему либо под передние лапы, либо под шею, и там спала.

Балбесик, в отличие от нее, старался втереться в доверие к людям. И хотя делал он это довольно навязчиво, но обладал чутьем на те моменты, когда к людям лучше не лезть. Вскоре его усилия были вознаграждены: двое из охранников уже пускали его на ночь в сторожку, под стол.

Но бедолага Балбесик прожил недолго, что было неудивительно при его непоседливом характере. Однажды утром (примерно через месяц после того, как ему дали имя) он вышел на улицу и пропал. Грешили на Рыжихпсов, но на другое утро, когда Виталик ехал со смены домой, он заметил посреди дороги – довольно далеко от базы, примерно с полкилометра – полураздавленное тельце. Он даже остановил машину и вышел, чтобы разглядеть наверняка. Точно, это был их Балбесик!

"Далеко же тебя занесло, дурошлеп, – подумал Виталик. – Наверняка псы загнали, суки рыжие!".

Он достал сотовый, набрал сменщика Борисыча и сообщил ему новость.

– Такая его судьба, значит! – ответил из трубки Борисыч.

– Что ж, собачьего ему рая! – невесело пошутил Виталик.

– Ага. Я помяну, у меня там, в пипетке немного водочки осталось, – пошутил в ответ Борисыч.

– Ладно, я поехал.

– Добро! Конец связи.

"Еще один дохлик, – думал Виталик, осторожно (чтобы не испачкать ботинок) двигая ногой труп Балбесика к обочине. – Фигня какая-то! За что мне это?".

Столкнув труп щенка в придорожную канаву, Виталька сел в машину и уехал.

***

Малышка бегала за Диком, Дик бегал от Рыжихпсов, а Цыган с усиливающимся интересом наблюдал за подрастающей Малышкой. В общем, ничего нового – обычная собачья карусель.

Однако на их территорию нацелилась еще одна псина. Это была сучка – молодая, но уже не щенок, видимо, осеннего помета; черная, длинноногая, с длинными, широкими ушами, намекавшими на какую-то охотничью породу. Охранники стали звать ее Лопоухой. Они гнали ее вон, но сучка упорно пролезала на территорию и пряталась под трубами. Охранники негодовали. Больше всех почему-то выходил из себя Виталик. К собакам он всегда относился неплохо, но эта упрямая тварь доводила его своей наглостью. Но Виталик тоже был упрямым и не любил проигрывать. И вот однажды он приготовил ей ловушку. Сразу за сторожкой, между стенкой склада и бетонным забором, был тупичок. С другой стороны этого тупичка был небольшой собачий лаз под решеткой, через который Лопоухая пару раз ускользала от него. И вот теперь он завалил эту дырку кирпичами, и сидел в домике у окна, поджидая, когда наглячка подойдет к наживке – миске с сухарями. И через пару часов она таки попалась. Виталик вышел на крыльцо, взял лопату и тихонько обогнул домик: настроен он был решительно. Лопоухая, увидав его, метнулась в противоположную сторону, к дыре, а Виталик шел за ней с лопатой на перевес, зверски улыбаясь и повторяя:

– Что, попалась? Попа-а-алась!

Собака сунулась, было, под решетку, но прохода там не оказалось. Лопоухая очумело уставилась на кирпичи, пытаясь сообразить – куда же делась дырка? У нее на мгновение возникло ощущение нереальности происходящего, а следом мелькнула ужасно неприятная мысль, эквивалентная человеческому слову "пипец!". Она стала метаться в замкнутом пространстве, но потом остановилась и... кинулась прямо на Виталика. И он растерялся, не зная, что ему делать дальше: причинять ей большой вред он не собирался, хотел только проучить, отвадить от этого места. Но как соразмерить силу убеждения, когда в руках у тебя тяжелая совковая лопата, а на тебя мчит загнанное в угол, пронизанное страхом существо?

Такое с ним уже было однажды, несколько лет назад. Он охранял тогда недостроенную энергетическую подстанцию, располагавшуюся на окраине города. Как-то раз, в его дежурство, на территорию забрался заяц – настоящий серый заяц с длиннющими ушами. Он пролез в дыру под забором, и теперь лакомился молодыми побегами дикого салата, который рос здесь в больших количествах. Виталик увидал зайца и, не раздумывая, погнался за ним, прихватив на ходу обломок кирпича. Очень скоро он загнал ушастого в угол бетонного забора. Заяц метался зигзагами, сбивая Виталика с толку и не давая прицелиться, но в какой-то момент вдруг остановился и уселся на задние лапы, глядя на своего преследователя лупастыми глазищами. Слегка ошарашенный, Виталик стоял напротив зайца с зажатой в руке половинкой. Весь его охотничий азарт куда-то испарился, а в голове возникла простая мысль: "Господи, неужто я и впрямь кину в него кирпичом?!". Заяц, словно почувствовав человеческую слабость, метнулся мимо, и был таков. А Виталик остался стоять с кирпичом в руке. Он все пытался понять: что это с ним такое было? Зачем он вообще погнался за этим несчастным зайцем? И главное: что бы он делал, если бы попал в него? Ободрал бы его и съел, что ли? (Из далекого детства сразу же всплыла омерзительная картинка – кролик, забитый людьми на еду: привязанный за ноги, кроль висел вниз головой в дверном проеме сарая; остекленелые глаза его были страшно выпучены, а из носа тянулись к земле длинные, кровавые сгустки. А рядом с дверьми валялось дубовое полено, с одного конца испачканное кровью...). Скорее всего, это был какой-то темный, первобытный позыв, вырвавшийся из неведомых глубин его существа, когда мозг еще не успевает осознать, а рука уже хватает камень. Словно включилась какая-то забытая за долгие века генетическая команда: щелкнул переключатель и... И вот ты уже не Homo Sapiens современного образца, а первобытное существо из каменного века – без отягчающих мыслей, но со здоровыми звериными инстинктами!

Лопоухая мчалась прямо на него... Не добежав пару метров, она резко метнулась влево, и Виталик, машинально махнув лопатой, лишь слегка задел ее холку. Лопоухая пролетела мимо, выпустив из себя вонючую воздушно-капельную смесь.

– Во я дурак, а? – Виталька беззвучно засмеялся, глядя на полосу собачьего страха, которая желтела на темном апрельском снегу. – Да пусть живет, мать ее! Тьфу ты...

***

Впоследствии Лопоухая еще какое-то время отравляла охранникам жизнь, и продолжалось это до того самого случая, когда... Но, всё по порядку!

Самая гнусная особенность Лопоухой заключалась даже не в ее назойливости, а в том, что она постоянно рыла подкопы под забором. Охранники закапывали ямы, но Лопоухая рыла их снова и снова. Совершенно непонятно, зачем она это делала (она прекрасно пролезала и под воротами!), скорее всего, в ней играла какая-то забытая струна ее загадочной породы. Виталик еще несколько раз гонялся за ней с лопатой, а Аркаша упражнялся в метании камней (дед же Сей Сеич удовлетворялся тем, что топал на Лопоухую ногами и грозно кричал, так как бегать уже не мог, да и кидаться камнями тоже: плечевой артрит, однако!). Впрочем, делали они это больше от бессилия и для очистки совести, чем с надеждой залучить быстроногую, неуловимую мерзавку. Самым миролюбивым по отношению к Лопоухой был, конечно же, Борисыч. Он даже несколько раз кидал ей кости, и она, осмелев, уже подходила к нему на расстояние вытянутой руки – разумеется, когда других охранников не было поблизости. За это коллеги сердились на Борисыча, а дед Сей Сейч за глаза называл идиотским словом "штрейкбрехер".

Самое неприятное, что подкопами Лопоухой стали пользоваться и Цыган с Диком (Дик дополнительно для себя расширял лапами проход), но если б только они... Однажды через один из таких подкопов на территорию проникли непрошенные гости – Рыжиепсы!

То была жестокая битва! Дик с Цыганом отчаянно дрались хвост к хвосту, раз за разом отражая атаки рыжих агрессоров. Цыган был особенно страшен: он дико визжал и хрипел, разбрызгиваясь белой слюной, но толку от него было не много. Зато Дик был спокоен и молчалив, но почти каждый выпад его мощных челюстей достигал цели, поэтому Рыжиепсы нападали на него все разом, с нескольких сторон, и он один оттягивал на себя сразу четырех врагов. И даже Лопоухая принимала посильное участие в этой битве: она металась вокруг дерущихся и хватала за хвосты вероломных пришельцев, отвлекая на себя часть их внимания. Изредка кто-нибудь из Рыжихпсов кидался за ней в погоню, да куда там! Малышка же все это время благоразумно пряталась в будке, изредка высовывая оттуда нос и поскуливая от страху.

Драка продолжалась минут пять, пока из домика не вышел дед Сей Сеич. Первое время он игнорировал собачий гвалт, думая, что это Дик задрался с Цыганом из-за еды. Но вот визг и вопли стали запредельными, и тогда охранник понял, что происходит нечто экстраординарное. Когда он, с лопатой наперевес, подоспел к дерущейся своре, один из Рыжихпсов уже лежал на боку с порванной глоткой и дрыгался в агонии, а Цыган, смешно подпрыгивая, волочил свою окровавленную заднюю лапу. Рыжиепсы спешно отступали, исчезая один за другим в дыре под забором: теперь их было четверо, и они получили сегодня по полной! Дик, глядя на поверженного врага, победно рычал, Цыган зализывал рану, а Лопоухая, отойдя чуть в сторону, с любопытством смотрела на Сей Сеича: она словно чувствовала, что теперь ее не прогонят, что она теперь – СВОЯ! Эту картину триумфа довершала Малышка, которая с радостным визгом носилась вокруг победителей.

– Все целы? Ну, и слава богу! – сказал Сей Сеич. Уже поворачиваясь уходить, он пробурчал под нос:

– А дохлятину утром уберем, с Виталькой – он енто дело любит.

И пошел к забору, засыпать очередную дыру Лопоухой.

***

Настало лето. Охранники больше не гоняли Лопоухую, хотя еду на ее долю по-прежнему не готовили. Цыган пару раз пробовал подъезжать к ней с кобелиными делами, но что-то в ней его отталкивало, хотя сучка ничего против не имела. И Цыган отстал, воспринимая теперь ее только как лишнюю пасть. Впрочем, Лопоухая и не посягала на их пайку, и было даже удивительно, где она доставала себе пропитание. Нор под забором она больше не рыла, но раз в день уходила куда-то с территории под ворота. Цыган предположил, что она бегает на поселок, который находился примерно в километре от них: там, посреди дюжины "хрущевских" пятиэтажек, была большая и сытная помойка.

"Вряд ли, – отвечал Дик. – Чтобы туда попасть, ей нужно пересечь всю Промзону, а это с десяток баз, и у каждой у ворот пасется свора... Я сам там только один раз был, и то уже давно. Не-е, не пройти ей туда!

"А ты пробовал ее догнать? – усмехнулся в ответ Цыган. – Она гоняет, как скаковая лошадь. Да еще такие виражи крутые закладывает, просто жуть!".

Как раз в этот момент мимо пробегала Лопоухая, неспешно и грациозно выкидывая вперед свои длинные ноги.

"Эй, борзая, где подъедаешься, а? Поделись секретом с товарищами!", – вежливо обратился к ней Цыган.

Она остановилась на мгновение, посмотрела на псов своим бессмысленным, затравленным взглядом, и побежала дальше. Она вообще была молчаливая, будто немая отроду. Она даже не рычала никогда.

"Какое-то бестолковое, бесполезное создание", – сказал ей в след Цыган.

"А тебе, кобелю, только одна польза и нужна", – съязвил Дик.

"А на что еще, по-твоему, нужны суки?".

"Она ж тебе "давала", да ты сам не захотел. Что ж теперь-то скулишь?!".

"И что она вообще у нас забыла, если даже не жрет тут?",– не обращая внимания на его выпад, продолжал вопрошать Цыган.

"Разве не понятно, что? Даже самая поганая зона – это всегда защита!", – поучительно ответил Дик.

Кстати, потом Цыган все же выследил, где харчевалась Лопоухая: летом она бегала на зерновой ток (он находился недалеко от них, сразу за газовой заправкой), где в большом количестве обитали голуби, и там ловила больных птиц, а иногда жрала даже дохлых. А где она доставала пищу в холодный период – можно было только догадываться! Вероятно, находила еще какую-нибудь падаль: на это у нее, как оказалось, был превосходный нюх.

***

После поражения Рыжиепсы заметно поубавили свой пыл. Теперь их было четверо, не считая Рыжей Цыпочки, которая "на дело" никогда с псами не ходила. Дик с Цыганом понемногу осмелели и теперь вполне свободно выходили за ворота. Рыжиепсы лишь рычали и гавкали на них издалека, но уже не бросались вслед, а Цыган, тот даже совершал короткие, агрессивные забеги в их сторону, впрочем, быстро ретируясь назад. Он завел себе подружку с газовой заправки, и наслаждался неожиданно открывшейся свободой. Дика же пока на любовные приключения не тянуло. Возможно, причиной этому была Малышка. Она заметно подросла, и все так же вертелась подле него.

Цыган как-то сказал ему:

"Братан, а тебе не кажется, что она уже "того"?".

"Чего – того?".

"Ну, готова".

"Готова?", – снова не понял Дик.

"Ты чо, совсем дурак? Нюх потерял?".

До Дика, наконец, дошло.

"Отвали, она еще щенок!".

"Экий ты вахлак! Ты поглянь, как она ластится к тебе, как хвостом вертит! Я бы на твоем месте давно уже ее оприходовал".

"Сказал, отвали!", – отмахивался от него Дик.

Как-то раз они лежали после сытного обеда в траве, на солнышке. Малышка вела себя более странно и суетливо, чем обычно. Она все терлась об него, все тыкалась носом ему в грудь, в живот – неуклюже, но уже не по щенячьи. А еще от нее исходил такой дурманящий аромат, такой призывный, сладкий! И Дик не выдержал... После этого ему было неловко, и он сторонился Малышки почти сутки, но вдруг заметил, что вокруг нее все настойчивее увивается Цыган. И тогда Дик решил, что так тому и быть – значит, судьба их такая. И стал с ней жить.

Но их "семейная идиллия" продолжалась недолго: не прошло и трех дней, как Малышка спуталась с Цыганом. Дик какое-то время ничего не подозревал, но однажды застукал их за трубами в недвусмысленной позе. Он тут же погнался за наглецом, но Цыган, как всегда в таких случаях, смылся под воротами. Будучи уже в безопасности, он оправдывался с той стороны:

"Братан, ты чо! Она сама ко мне подкатила, гадом буду!".

"Вернись мне только, падло, я те устрою – сама!", – обещал ему Дик, высунув из-под ворот свою большую, рыжую сопатку.

Цыган ушел (и благоразумно не появлялся на территории до глубокой ночи), а Малышка, как ни в чем не бывало, подошла к Дику и начала, было, лизать ему морду, но пес огрызнулся на нее и пошел прочь. Впервые он чувствовал не только обиду, но и еще что-то. Раньше ему было плевать на подобные вещи, но в этот раз все было как-то по-другому.

"Влюбился я, что ли, старый дурак? – подумал он с горькой усмешкой. – Вот только этого мне не хватало!".

На другой день Дик, дождавшись открытых ворот, ушел со складов на целый день. Поблукав по Промзоне пару часов, он нашел на дальней базе гулящую суку и остудил свой пыл. И действительно: все это его любовное наваждение сразу же прошло, словно лапой смахнуло! Он вернулся на склады спокойный и уверенный в себе. Цыган вопросительно смотрел на Дика с безопасного расстояния, как бы спрашивая: ну, как будем жить дальше, братан?

"Ладно, чего нам ее делить? – ответил Дик на его взгляд. И довольно цинично добавил: – Мало ли тут было сук, и мало ли еще будет!".

Цыган в ответ радостно и понимающе кивнул:

"Точняк! А я уж подумал, что тебе крышу вконец снесло".

И стали они жить с Малышкой по очереди, мирно и обыденно, как у них было раньше с другими суками.

***

Однако Малышка от такой жизни вскоре затосковала: псы достали ее окончательно своими сексуальными притязаниями! Она стала прятаться от них, убегать, огрызаться – в общем, всячески пыталась показать им: все, ребята, хватит уже! Но ребята ни в какую не хотели отставать. Наконец, она окончательно озлобилась, и в один прекрасный июльский день когтями расцарапала им морды – сначала Цыгану, а потом и Дику.

Друзья лежали на поддонах и зализывали окровавленные носы, с недовольством поглядывая на Малышку.

"Дура долбанутая! – ворчал на нее Цыган. – Как я теперь с таким носом на улице покажусь? Идиотка!".

Малышка лежала чуть поодаль и молча зализывала свое больное место. Она не испытывала перед псами вины: она терпела их "любовь" сколько могла, но черт возьми – есть же предел и сучьему терпению!

Наконец, неловкую атмосферу молчания нарушил нарастающий собачий гвалт, раздававшийся со стороны мясокомбината, а вслед за этим их ноздрей достигла знакомая, сладкая вонь: сжигали остатки свиных туш! Псы, не сговариваясь, вскочили на лапы и заводили носами.

"Началось!", – с печалью произнес Дик. Он уже чувствовал, что это пиршество пройдет для него стороной.

Цыган, который, в отличие от Дика, имел возможность присоединиться к этому собачьему празднику, тем не менее, оставался на месте: без своего большого друга он ощущал себя некомфортно, поэтому один идти боялся.

"Чо делать будем, братан?", – спросил он товарища.

"Что ж тут поделаешь, если облом! – Дик задумался. – Хотя, постой-ка... Сегодня ж мой дружок дежурит!".

И Дик, подойдя к крыльцу, завыл – громко и противно. Через пару минут на крыльце появилась Виталькина заспанная физиономия. Дик тут же замолчал и преданно посмотрел в глаза своему большому другу.

– Чего воешь, охламон? – спросил охранник у пса. И тут же сморщил нос. – Фу-у, какая тут вонища! Видать, мяскомбинатовские снова свиные кишки жгут. Что б вы, гады, задохнулись там!

Дик подошел к воротам, сел и, повернув морду к выходу, демонстративно завыл:

– Воу-у!

– Погулять, что ли, хочешь?

– Воу-у-у!

– А ты, часом, не оборзел, дружок?

– Воу-у-у!

– Вот же ты свинья!

– Воу-у-у-у! – не переставая выл Дик.

Охранник потянулся, зевнул, и пошел к воротам, на ходу доставая из кармана ключ от навесного замка.

– Ладно, хрен с тобой – вали, тошнит уже от тебя, от скотины.

Калитка открылась, и псы как сумасшедшие ломанулись на волю. Малышка побежала следом, но уже на улице Дик остановил ее и заставил вернуться.

"Останься, малАя, я тебе принесу!", – пообещал он ей и рванул вслед за Цыганом.

***

Однажды Дик со скуки совершил вылазку на поселок. Ему давно хотелось посетить местную помойку, а заодно посмотреть, как живут поселковые собаки. Вернулся он поздно вечером, весь какой-то печальный и задумчивый. Он лежал на песке и по крокодильи смотрел на звезды.

"Где гулял?", – спросил его Цыган, подойдя.

"Не твое собачье дело, иди блох лови!", – устало огрызнулся Дик.

"Да ладно, колись, братан! Где был?".

"На поселке". – Дик недовольно повернулся к Цыгану, поняв, что разговора не избежать.

"И как там житие-бытие?".

"Ничего. Спокойно, тихо; газоны чистенькие, дорожки ухоженные; помойка аккуратная такая: большие железные ящики, выкрашенные зеленой краской, и мусора на земле нет".

"Чего ж хорошего, если в мусоре покопаться нельзя? – искренне удивился Цыган. – А там вообще собаки есть?".

"Есть – домашние. И их там довольно много. В основном, их выгуливают люди, но некоторые гуляют и сами по себе. Они все чистые, подстриженные, причесанные. Сытые и довольные...".

"Никак ты им завидуешь?", – с ухмылкой спросил Цыган.

"Да особой зависти нет. Вот только...". – Дик замолчал.

"Небось, жопу-то они тебе там надрали?!".

"Нет, они спокойные и очень миролюбивые. Видимо, это свойство всех хороших пород. Я с ними так хорошо общался...".

"А чем тебе наши, промзоновские породы не нравится?", – перебил его Цыган.

Дик раздраженно фыркнул, но промолчал.

"Ну, и о чем ты с ними там говорил?", – снова спросил Цыган.