Текст книги "Файл №702. Молчание поросят"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: Павел Гросс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

3.

Любопытно, думает Скалли, прервав чтение. Судя по фотокопиям, писали два человека с абсолютно разным почерком… У одного – буквы крохотные, ровненькие, тщательно выписанные, – и пишет он от первого лица. У второго – тоже крохотные, но абсолютные каракули, строчки наезжают друг на друга, ручка рвет бумагу… И предпочитал он излагать свои мысли в третьем лице…

При этом больше всего галлюцинаций и бредовых видений описывает именно "аккуратист". А "неряха" пытается – не слишком профессионально – сочинить нечто вроде рассказа… Рассказа об убийстве Санта-Клауса?

Скалли достаточно понимает в графологии, чтобы с уверенностью сказать: и тот, и другой почерк принадлежат одному и тому же человеку. Ряд характерных особенностей не оставляет сомнений.

Шизофреник с далеко зашедшим расщеплением личности? Более чем вероятно… В конце концов, никто и не ожидал идеального психического здоровья от индивида, убивающего и пожирающего Санта-Клаусов…

Плохо другое – эти выводы лежат на поверхности, и наверняка уже сделаны предыдущими экспертами. И – ничем и никому не помогли.

И все же…

Вывод номер два: страницы из дневника маньяк вырывал в том же состоянии, что и покрывал бумагу каракулями. Край бумаги оборван неровно, небрежно – небольшие фрагменты текста утрачены. Первая – старательно-аккуратная – ипостась Свинопаса наверняка бы воспользовалась ножницами или ножом.

Что вполне логично – листок-улику маньяк оставлял во рту жертвы практически сразу после убийства, в состоянии сильнейшего возбуждения. Может быть, пока на сковородке жарилось мясо… Логично – но тоже очевидно и банально.

Надо копать глубже. Искать не лежащие на поверхности нюансы и зацепки. Внимательнейше изучить два последних листка – Меллоу говорил, что никто с ними вдумчиво не работал.

Обидно будет, думает Скалли, если сегодня к вечеру Клинт Вильямс обнаружится целым и невредимым. А Свинопас нигде не отметится в это Рождество – по причине того, что тихо и мирно загнулся от старости. И изучение людоедского опуса окажется напрасной тратой времени и нервов.

Скалли вздыхает и вновь начинает чтение.

Лист (2

Машинописная расшифровка документа,

найденного на месте убийства

Шона Кимберли

24.12.70 г.

…лучший рашпер – это штык от "Гаранда". Я поворачивал его над огоньком – маленьким-маленьким, чтобы никто не заметил, и никто не мог заметить, мог только учуять – бесподобный запах паленой щетины, и капающих в огонек капель расплавленного свиного жира, и…

…меня грубо и больно пнули в бок.

(…(не хотел просыпаться. Очень не хотел. Потому что наяву я не жрал три дня. Или четыре? Скорей всего пять, какая хер разница… о-у-е-оу… больно-о-о-о-о-о-о… За что, сержант?!

Он – гнойный, потный, сжираемый заживо клещами и древесными пиявками – распахнул до упора на меня свои свинячьи глазки.

– Вставай, педрилка! – Это он пребывал в хорошем настроении, это он сегодня был ласков… – Вставай, траханый в очко членосос, вставай, мой сладенький, вставай,– потому что прибывает "Оклахома"!

Я не знал, к кому этот хряк обращался, может к тому вяленому банану, что навеки засох в его форменных штанах. Я не хотел этого (…(. Я хотел спать и жрать. Одновременно. Но спать хотел больше. Потому что наяву жрать было нечего. А во сне… Я торопливо отгородился веками от сержанта-дрочилы – и еще на четверть оборота повернул штык. Сладкий запах запекаемой свинины ласкал мои ноздри. Как я люблю этих свинок… Они такие хорошие, маленькие, мы сначала думали что это лишь поросята, но потом оказалось что больше-ше (?) они не растут… на штык "Гаранда", ах Санта, Наш Санта, мой Санта – хочешь жарено…

– Ой-й-й-й-й, – захрипел я, и завыл, и захрюкал.

(…(зачем сержантам выдают подкованные железом ботинки? Подбейте их войлоком. Оберните их в тряпки. Тогда не будет так больно. Мне больно, слышишь, Санта??!!! Мне больно-о-о-о-о…

А сраная "Оклахома" прибывает уже неделю – и все не может прибыть…

– Вставай-вставай, – процедил сержант. – И дуй вместе с ним. И не брюзжи о легкой жизни. Нет ее… И ни о чем меня не спрашивай. Я поступаю так, потому что убежден, что так правильно. Долг – прежде всего, остальное – шелуха!

Пока сержант распинался, из уха у него начал выползать червяк – длинный, извивающийся. Поблескивающий и розовато-серый, как кишочка поросенка, которого мы жрали в последний раз – как же давно это было! – и сожрали всего, со шкурой и кишками… Который так аппетитно шипел на штыке от "Гаранда"… Кончик червя-кишки потыкался в шею сержанта, в щеку – и стал заползать, втягиваться в ноздрю…

Я посмотрел на Санту. Видит он или нет? По лицу не понять. Интересно, почему он еще не сбежал? И почему не сбежал я?

– Стив, – сержант оборвал мои мысли, – у тебя три минуты на сборы. "Оклахома" будет в квадрате девять-тринадцать через час.

"Ок-ла-хо-ма"… Вчера вечером Чез, Никсон, Билл и Маг тоже уходили встречать "Оклахому". Чез, Никсон, Билл и Маг тоже исполняли свой долг. Чез, Никсон, Билл и Маг верили до последней минуты в то, что поступают правильно. Прежде всего – долг.

(…(посмотрел на уродливые кресты. Бруклин – Чез, Даллас – Никсон, Нью-Йорк – Билл и Вашингтон – Маг.

– Чез, Никсон, Билл и Маг…

– Ты что-то сказал?

– Нет-нет, – я поднял винтовку, – это я так. О своем…

– Сверим часы.

(…(моих "капельках" было без четверти двенадцать. До обеда рукой подать, а жрать нечего. Если "Оклахома" действительно прибудет в квадрат девять-тринадцать в положенное время – можно считать, полдела сделано. Что для солдата на войне самое важное? Правильно, не отвлекаться на урчащий с голодухи желудок. Все остальное вроде пиф-паф само собой приложится.

– Одиннадцать сорок пять, сэр! – сказал я, чтобы задобрить сержанта. И прибавил про себя: "сэр на букву "хе"…

Сержант важно кивнул и, глядя на кресты, сказал:

– Что ж, с Богом.

– Проща… До встречи…

Я очень надеялся, что мы встретимся. В этой жизни.

– Пойдем, Санта, – сказал я. И мы пошли.

(…(…Когда мы спустились с пригорка, Санта внезапно остановился. Я присел и, положив винтовку себе на колени, стал пристально смотреть на Санту. Прямо за ним раскинулось неровное поле в бледно-зеленых пятнах. Точно такое поле находится за моим домом. Даже пятна на нем, как мне кажется, имеют такую же, как эти, форму. Но мой дом… Боже, он далеко – в Айдахо. Санта, покрутив головой, вытянул руки и приподнялся на цыпочках. Спустя несколько мгновений он, глядя на меня, вздохнул.

– Ты что-то услышал?

Санта описал указательным пальцем полукруг в воздухе и потом несколько раз помахал руками.

– Что ты хочешь сказать?

Тьфу, будь ты проклят! Как я мог забыть, что Санта немой?! Он попал в наш отряд осенью. В этом ноябре, ноябре пятьдесят четвертого. После захвата небольшой деревушки. От нее до Меконга десять минут ходьбы.

`Рукописная пометка в расшифровке: далее почерк меняется на неудобочитаемый.`

(…(показывать носа на улицу. По крайней мере, до утра. До утра… А пока обезумевший норд-ост будет полосовать в дымные клочья затянутое тучами низкое, лохматое небо, можно успеть сделать то, ради чего Мак приехал в этот небольшой городок на Севере Штатов. Старик прошел в комнату. Выудив из кожаной сумки спички, свечу, большой моток бечевки и толстую тетрадь он приблизился к столу. Смахнув на пол ненужное барахло, Мак положил на него свой нехитрый скарб. Примерно минуты через три комнатенку осветило колышущееся от ветра пламя свечи. Тотчас временное прибежище Мака приобрело более теплые очертания.

– Старею, – Мак, просунув руку в сумку, нащупал лежащее на дне зеркало, – старею.

Он сел на край кровати и посмотрел на свое отражение в зеркале.

– Но с другой стороны… Те же глаза, те же волосы. Даже не поседел. Хотя…

Старик приблизил зеркало к лицу и ахнул – на правой щеке, чуть ниже скулы он заметил небольшую морщинку.

– Дьявол меня раздери…

Глаза Мака смотрели, не отрываясь на отражение морщинки в зеркале.

– Ну вот!

И слова, сказанные старику много лет назад сержантом отряда, в котором он имел честь служить во Вьетнаме, доселе с трудом приходящие с воспоминаниями даже во сне, как по мановению волшебной палочки, зажатой в руке провинциального фокусника, (…(

(…(тут же вернули его в пятьдесят четвертый год. В тот год он – рядовой армии Соединенных Штатов отправился во Вьетнам…

– Санта-Клауса я съел во вторник. После того, как начался проливной дождь.

(…(

4.

Середина предпоследней фразы, похоже, утратилась не вследствие вырывания листа. Скалли смотрит на фотокопию – две трети словесной конструкции явно вырезаны ножницами. Кто-то утомился расшифровывать бессмысленные закорючки…

Интересно, интересно, думает Скалли, закрывая папку.

Судя по всему, еще один маньяк-убийца вознамерился получить литературную премию. Прославиться. И – для подогрева интереса к своему шизофреничному опусу провел оригинальную пиар-компанию. Обнародовал отрывки из произведения – вкладывая в рот расчлененных трупов…

Нормальные люди так фраз не строят – только мнящие себя писателями. Но если абстрагироваться от литературщины, и от претенциозных фраз, то встает вопрос:

А не имеем ли мы дело с хитрой симуляцией? С симуляцией "вьетнамского синдрома"? В шестьдесят девятом году он был в большой моде. Бывало, вернувшихся с войны парней прихватывали уже дома с поличным – с дымящимся оружием над свежим трупом. А на суде эти горе-ветераны, наученные адвокатами, начинали размазывать слезы и сопли – дескать, во всем виноваты не они, а Никсон, загнавший их умирать в джунгли. Дескать, с тех пор не спят ночами, – все в глазах кровавые мальчики да сожженные деревни. А стреляли, мол, не по добропорядочным согражданам – но по причудившимся вьетконговцам. Простофили-присяжные порой верили. И вместо газовой камеры убийцы отправлялись лечить свой синдром.

Упомянутое в тексте имя автора – Стив – наверняка вымышленное. Без сомнения всех вернувшихся из Вьетнама Стивов давно и не раз перешерстили мелким гребнем… Тоже, надо понимать, относится и ко всевозможным Макам…

Но что, если здесь все тоньше? Что, если дневник написан человеком, отродясь не бывавшим во Вьетнаме? Единственно для того, чтобы завернуть следствие на ложный путь?

Потому что имеются тут некие мелкие нестыкующиеся детали… Можно их списать на дефективную психику, но есть и другой…

Скалли не заканчивает мысль. Возвращаются Треверсы – почти одновременно и старшие, и младшие (дети задержались, посидев в "Макдональдсе"). Скалли смотрит на часы – надо же, больше двух часов пролетело за людоедским чтивом. Вполне можно было… Впрочем, ничего не потеряно. Дети завтра отправятся на какой-то свой школьный праздник, у взрослых завтра еще рабочий день, и если Фред вновь заглянет в перерыве между сменами попить чаю, то…

Она выходит в гостиную. Там шумно, все оживлены, говорят наперебой, Сэмми-младший тут же хватает за рукав, чтобы показать какую-то новую супер-дупер-крутую игру, принесенную из школы; Брайт что-то взахлеб рассказывает о полуфинале первенства школы по баскету; а старшая, Грета, молчит, но улыбается так многозначительно, что можно не сомневаться, – на любовном фронте одержана очередная великая победа, и к вечеру не утерпит – прибежит поделиться подробностями к кузине Дейне…

– Да вы совсем не даете проходу бедной Дейне, – добродушно улыбается в усы глава семейства, Сэм Треверс.

Но Скалли не против.

– Дорогая, – обращается к ней тетя Мергерит, и…

И то, что она хотела сказать, навеки остается неизвестным.

С улицы – вопль. Истошный, долгий. Врывается в открытую форточку – и заставляет всех замолчать и замереть.

Через секунду – повторяется и уже не смолкает. Кажется, что так может вопить лишь смертельно раненое животное. Но это человек.

Скалли оказывается на крыльце – ей чудится, что мгновенно, какой-то фантастической телепортацией. За ней – теснясь, сталкиваясь в дверях – вываливаются Треверсы.

Вопль продолжается. На улице он еще слышнее. Но откуда доносится – не понять. Перед глазами – белая пелена. Вдобавок к снегопаду к вечеру усилился ветер. На разгоряченные лица липнет снег.

Вопль вдруг смолкает. Секунда-другая тишины – лишь вой ветра. Затем – снова вопль, с утроенной силой. Так – когда в крик уходит все без остатка жизненные силы – не может вопить человек просто напуганный. Лишь тот, кого убивают. Медленно и жестоко.

– У Керти! – кричит Сэм Треверс. Для верности показывает рукой направление.

Дальше восприятие событий у Скалли нарушается. Всё происходящее – отдельные плохо связанные сцены. Обрывки кое-как склеенной киноленты.

Она бежит, проваливаясь в снег. Рядом – чуть сзади – пыхтит, тараня сугробы, Треверс. Сзади, судя по звукам, – все семейство. Впереди тишина… И – вопль включается снова, словно кто-то дернул тумблер сирены.

Потом – ограда между участками. Невысокая, ей примерно по шею. Она хватается за прутья, не подумав о калитке. Ничего не получается, мешает зажатый в руке пистолет – как, когда успела захватить его?…

Потом – снова сугробы. Перелезла? Нашла-таки калитку? Подсадил Треверс? Неважно… Вопль пришпоривает. Быстрее, еще быстрее!

Потом – крыльцо. Крыльцо Керти. Дверь распахнута. Рядом – бесформенной скорчившейся кучей тряпок – женщина. Вопит она.

Скалли нагибается. Крови вроде не видно. Лицо изломано криком. Рот – бездонный провал. В глазах безумие, глаза не видят ничего. Сэм Треверс что-то кричит. Его не слышно. Женщина заглушает все.

Треверс, размахнувшись, – ладонью по ее лицу. Еще. Еще.

Вопль обрывается. Женщина тычет рукой в открытую дверь. Губы ее шевелятся. Слов нет.

– Стоять!!! – рявкает Скалли.

Сэм застывает на пороге – не сделав шаг в дом.

– Детей! Отсюда! Внутрь – никому! – командует она ему не слишком связно, но доходчиво.

Сама – пистолет в поднятой руке – кошачьим прыжком внутрь. Прихожая – никого. Горит свет. Скалли рвет на себя дверь гостиной… Там – полутьма. Скалли отскакивает вбок, от освещенного прямоугольника двери, и… В событиях снова провал.

Потом – бесконечно долгим стоп-кадром – лицо Френка. Свет из двери на нем – как театральный прожектор. Лицо на столе. Тела нет. Только голова. На ней – колпак Санта-Клауса. Вокруг – широким воротником – темное пятно. Кровь. Во рту – пародией на сигару – свернутый в трубку листок. Больше Скалли не видит ничего. Может, она закричала, – потом было не вспомнить.

Вспыхивают лампы – режущим ударом по глазам. Теперь видно – комната залита кровью. Вся. Пол, стены, даже на потолке – пятна. Труп не просто расчленяли – яростно рубили на мелкие фрагменты. По комнате – куски мяса. Человеческого. Ярко-красного. Среди лохмотьев плоти белеют обломки костей. Кишки – расползающееся слизисто поблескивающее переплетение. Мерзкое зловоние. Шуба Санта-Клауса, залитый кровью мешок. Сзади кто-то на одной ноте, булькающе тянет: э-э-э-э-э-э-э-э-э… Словно не знает – закричать или блевануть.

Она оборачивается – Сэм. Все-таки вошел. И тут его тошнит. Не успевает согнутся, остолбенел, – гнусная жижа стекает по лицу, по пиджаку. Усы обвисли отвратными сосульками…

Потом – Скалли что-то делает, сама не понимая – что. Ей потом скажут, что действовала она не задумываясь, уверенно, с быстротой и четкостью бездушного автомата – скажут, особенно подчеркнув голосом слово "бездушного", и она не станет спорить, да, всё так оно и было: не ужасалась, не грохалась в обморок, не впадала в прострацию, даже не задумывалась, – поскольку то внутри ее, что должно было по идее грохаться и ужасаться, впадать и задумываться, – сжалось, оцепенело, отключилось, тело работало само, на рефлексах, – и работало грамотно и профессионально, делало то, что надо, что больше было сделать некому…

…Она выталкивает из гостиной Треверса. Она находит в прихожей, на доске со шпеньками, нужный ключ – и запирает гостиную. Она гаркает на подкрадывающихся к дому – и уже норовящих заглянуть в окошко – Треверсов-младших так, что они несутся на свой участок испуганными кроликами. Она втаскивает внутрь замолкшую и обмякшую миссис Керти – только сейчас узнав ее.

Сэм – не то что бледный, просто зеленый – терзает телефонный аппарат, не замечая, что провод перерезан.

Скалли выходит на крыльцо, поднимает пистолет к низкому, темнеющему на глазах небу. Давит на спуск. Восемь пуль – одна за одной – уходят к тучам. Выстрелы кажутся негромкими. Но их слышат. Неподалеку взвывает полицейская сирена…

…Патрульный – молодой, розовощекий здоровяк – вытягивается при виде удостоверения ФБР, уважительно косится на "ЗИГ-Зауэр" в руке Скалли. Чуть позже говорит ей осторожно:

– Мэм, это, конечно, не мое дело… Но, может быть, вам лучше обуться?

Скалли опускает глаза. Видит расползшиеся колготки и свои босые ноги.

5.

Шеф полиции Форт-Тийч Малиновски – по аттестации Меллоу, редкостный подлец, – Скалли таковым не показался. Но честно говоря, она в жизни предпочитала умных подлецов благодушным дуракам. От подлеца хоть знаешь, чего ждать, дурак непредсказуем.

Поначалу Малиновски явно ошарашен – и воспринимает присутствие Скалли (обувшейся и переодевшейся) на месте преступления как нечто само собой разумеющееся. Кивает, вполглаза глянув на ее удостоверение, – не может оторвать взгляд от кошмарного натюрморта в гостиной.

Лишь спустя минут двадцать до него доходит, что ФБР не успело бы даже принять сообщение, – не то что прислать своего сотрудника. "А что, собственно, вы тут делаете?" – интересуется он без особого нажима. Скалли объясняет, что она тут, собственно, временно проживает, – в соседнем доме. И она же, собственно, обнаружила труп. Вернее – фрагменты трупа. Малиновски кивает задумчиво. На его лице явно читается борьба двух желаний: отправить ее по месту временного проживания, предварительно хорошенько промурыжив часа два-три на допросе. Либо – раз уж так сложилось – подключить к расследованию, к которому, впрочем, Скалли уже подключилась явочным порядком. Шеф полиции выбирает второй вариант.

Спустя еще час они беседуют наедине, на втором этаже дома.

(Особняк Керти полностью в распоряжении полиции – хозяйка, мать Френка, госпитализирована, хозяин в отъезде, должен приехать к самому Рождеству. Единственный сын собран в полиэтиленовые пакеты и увезен в окружной госпиталь, на экспертизу.)

Собеседники понимают друг друга с полуслова.

– Ситуация уникальная, – говорит Малиновски. – Впервые жертву Свинопаса нашли так скоро. Кровь не свернулась, мясо на сковородке было еще горячее. Миссис Керти разминулась с ним на считанные минуты.

– Думаете, он еще здесь? В Форт-Тийч или пригородах?

– Уверен. Больше того – ближайшие часы ему не выбраться. Никак. Дороги занесены – стали непроезжими еще до убийства. Снега – больше двух футов, и все прибывает и прибывает. Снегоочистители на трассах бесполезны – метель тут же все заносит, едва успевают очищать улицы. Аэропорт не принимает и не выпускает рейсы. Свинопас не мог ни улететь, ни уехать. И не сможет. Разве что запасся чем-нибудь экзотичным – аэросанями, снегокатом… Но это едва ли. Еще в обед погода стояла приличная. Синоптики опять всё прошляпили, штормовое предупреждение передали буквально за час…

Скалли понимает и другой нюанс уникальной ситуации. Говорит:

– Значит, ФБР и полиция штата…

– Именно так, – подхватывает Малиновски. – Они извещены, но руководить расследованием смогут лишь по телефону… На завтра чистого неба тоже не обещают. Все в наших руках. В моих. В ваших, мисс Скалли. И, как ни прискорбно, в лапках нашего отставного Суслика.

– ????

– Так коллеги прозвали Меллоу.

Скалли слабо, кончиками губ, улыбается:

– Я – про себя – называла его хомячком.

– Что так, что так, – грызун. Однако помощь его будет неоценима. Он ходячая картотека похождений Свинопаса.

– Отчего, кстати, такое прозвище?

– Вы не знали? У того манера – оставлять рядом с головой жертвы фигурку поросенка. Гипсового, фарфорового, пластмассового… А сегодня не оставил. Странно… Но лист из дневника сомнений не оставляет – он, Свинопас.

– Где я могу быть наиболее полезна? В госпитале, на экспертизе? Как я понимаю, эксперты из столицы штата доберутся не скоро…

– Эксперты у нас есть свои – и неплохие, смею заверить. Муниципалитет на полиции, слава Богу, у нас не экономит. Да и экспертиза сейчас не главное. Надо брать Свинопаса. А что ел покойный перед смертью, и каким конкретно способом был убит, – дело второе.

– План действий, пожалуй, очевиден… – начинает Скалли.

– Естественно. Прочесываем мотели, кемпинги, гостиницы, залы ожидания аэропорта и автовокзала, нежилые дома… И берем всех приезжих мужчин лет пятидесяти и старше – не имеющих алиби.

– Пожалуй, стоит расширить рамки. А если он начал карьеру совсем мальчишкой? Обидевшись на Санта-Клауса, не принесшего подарка?

– Логично. Берем всех с сорока лет. И – чтоб уж быть логичными до конца – женщин берем тоже. Неважно, что дневник написан от лица мужчины…

– Берем – и?…

– И тут же – в госпиталь, на промывание желудка. Едва ли кто-нибудь кроме Свинопаса разговлялся сегодня человечиной.

– Нужна легенда. А то потом вас замучают судебными исками…

– Ничего нет проще. Легенда такая: в нескольких кафе и ресторанах – а где еще питаться приезжим? – обнаружен возбудитель острой кишечной инфекции. Ведется поиск инфицированных. Можно – аккуратно, намеком – помянуть сибирскую язву. После эпопеи с порошком в конвертах сработает идеально. Увидите – сами будут визжать, сучить ножками и требовать, чтобы их поскорее отвели к гастрологу…

Скалли кивает. Возможно, шеф полиции действительно подлец. Но – подлец умный.

Лист (6

Машинописная расшифровка документа,

найденного на месте убийства

Джино Кальвани

24.12.75 г.

(…(…по-прежнему сидел в холодной комнате, в которой кроме собственного тяжелого дыхания он слышал поскрипывание и хруст кровли под порывами колючего ветра. Старик низко склонил голову, терзаемый единственной мыслью:

– Господи, как же я устал!

(…(эта усталость продолжалась третьи сутки кряду. Мак обвел понурым взглядом комнату, избранную им самим для своего же Рождественского заточения. В комнате с задрапированным мертвячными (?) мешками единственным окном, во мраке и полном отчаянии он все чаще и чаще вспоминал Санту, съеденного в далеком пятьдесят четвертом году. Того Санту, благодаря которому он приобрел дар бессмертия.

– Господи, как же я устал! – повторил Мак, заметив, как затрепетало пламя одинокой свечи.

В углах комнаты (от пола к потолку) тут же поползли зловещие тени. Мак достал зеркало и посмотрел на свое отражение.

– Нужно торопиться, – старик заметил еще три морщинки у себя на щеке, – времени до Рождества осталось мало…

(…(, как, впрочем, в любое другое Рождество ему предстояло решать свою дальнейшую судьбу. Он мог снова стать простым человеком. Он мог снова начать стареть. Но для этого Маку нужно было отказаться от желания съесть Санту. Что для этого нужно? Ничего невыполнимого – просто не есть Санту, и все! Мак тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула. Затем он взял со стола свой дневник – толстую тетрадь с засаленными страницами и быстро перелистал его.

– Отказаться от бессмертия? Снова начать стареть?!… И умереть, как все?

Мак не мог даже допустить мысли о старении. И это происходило только потому, что он слишком сильно боялся смерти.

– Нет уж…

Старик вытер глаза и выпрямился. К горлу тут же подкатил комок, а во рту пересохло, как в прериях после затянувшейся засухи. Спина ныла, и Мак чувствовал всем своим естеством безумную усталость от голода, царапающего острыми когтями желудок. Мак сгорбился и опустил голову.

(…(схожу с ума? – устало подумал он. – Если нарушу традицию, это произойдет очень скоро!"

Старик сглотнул, и, сделав над собой усилие, встал. Он необычайно остро чувствовал, что его голос в полночной тиши комнаты должен звучать спокойно:

– Санта?

Мак замер, прислушиваясь.

– Санта, ты меня слышишь?!…

(…(бы старика сейчас кто-то услышал, могло бы случиться непоправимое. Маку, как минимум, светила бы психиатрическая клиника. Максимум – тюрьма и, скорее всего, пожизненный срок заключения… И он, понимая это, едва сдерживал себя от того чтобы закричать.

– Санта, ты меня слышишь? – шепотом повторил он.

В углу комнаты послышалось шуршание.

– Слышишь! Я так и знал, что ты меня слышишь…

(…(…ленно старик схватил со стола фигурку сахарного Санта-Клауса и, не жуя, проглотил ее. После того, как последний кусочек сладкой безделицы растаял у него во рту, Мак осторожно шагнул в ту сторону, откуда доносилось шуршание. Старик снова и снова проворачивал в голове план дальнейших действий: нужно вытащить из темноты мешок с будущим рождественским ужином. Тем самым ужином, который он раздобыл далеко отсюда – у дверей супермаркета "Дин-Дин-Белл". Вытащить и положить его на стол. Затем нужно взять нож и…

– Дальше не нужно! – сам себе приказал Мак, очевидно, опасаясь, что его, не смотря на все меры предосторожности, все же могут услышать.

Снаружи донеслось дикое завывание ветра, от резкого порыва которого затрещали водосточные трубы. Старик остановился прислушиваясь. Сквозь нереальный шум ему послышался какой-то совершенно невообразимый звук, похожий на всхлипывание ребенка.

– Мне это причудилось или нет? – испуганно прошептал старик.

Он предположил, что странный звук издают силы, делающие его бессмертным. Маку не нужно было вдалбливать, что эти потусторонние силы требуют от него новой жертвы, пытающейся в это время высвободить руки от веревки. Старик вскинул голову и увидел висящее под потолком черное облако. Оно имело отчетливые человеческие очертания.

– Санта!?

Мак упал на колени и, подняв руки, закрыл глаза. Через мгновение старик опустил одну руку и нащупал в кармане нож…

`Рукописная пометка в расшифровке: далее почерк меняется на четкий и разборчивый.`

Сон?!… Это становится невыносимым… Третьи сутки подряд один и тот же сон. Не мой сон. Это сон? Сон… сон… сон? Чужой сон… В который раз вижу то же самое… Открываю глаза. Вокруг сплошная белая масса. Как в кошмарном сне. Почему мне так холодно? Зима? Встаю. Пытаюсь дотянуться до потолка. Б-е-с-с-м-ы-с-л-е-н-н-о… Протягиваю руку к стене и чувствую… Чувствую, как она проваливается в пустоту. Колкую, как битое стекло. Касаюсь пальцами чего-то холодного. Холодного, как лед. Кажется, ногти начинают покрываться тонкими трещинками. Вот-вот рассыплются… на кусочки. Прижимаю руку к губам и дышу на ладонь. Дышу-дышу-дышу… Пытаюсь согреть. Сон, точно сон! Это не может происходить наяву. Этого просто не может быть… Почему я могу произносить только отдельные звуки? Их очень трудно выстраивать в слова. И от этого становится по настоящему страшно. Я и раньше испытывал чувство страха… Но теперешний страх всем страхам страх! Я потянулся. От боли ломило все тело. В голове звучало эхо: "Спи-спи-с-п-и-и!". Чтобы согреться, я глубже забрался под простыню, выставив наружу только рот и кончик носа: "Это сон. Просто страшный сон!". Где-то вдали гремел и грохотал гром. Зимой? Порой сильнее, порой слабее, чем вчера… Сон?!… Это становится невыносимым… третьи сутки подряд один и тот же сон. Это сон? Сон… сон… сон? В который раз вижу то же самое… Просыпаюсь третью ночь подряд… Просыпаюсь от страха и беспомощности. Просыпаюсь там – в чужом сне. И я – не я. Я кто-то другой. Я (не-я) ничего не могу (не может?)понять. Что происходит? Черт возьми, что со мной (не мной!!!) происходит?!… Сажусь. Свешиваю ноги с кровати. Холод пробирает до костей. Кутаюсь в простыню. Что происходит?!… Т-а-к… три дня назад я (не я!) точно шел по улице. Впереди не оборачиваясь, вышагивал странный человек. С большим свертком в руке. Почему не-я припозднился? А-а, сидел в кафе с моим новым приятелем Маком! Задержался, что поделать? Виски на не-меня иногда совсем не действует, а иногда… напрочь сносит голову. Помню легкое головокружение. От виски? Э-э, от чего? По-моему от виски, ведь кроме него и содовой ничего не пил… Точно, точно! Э-хе-хе… Но что было потом? Что?!… Странный человек… Мак! (У него мое лицо. Настоящее мое – не того персонажа, чьи сны я зачем-то вижу… Но он, Мак, – тоже не я.) Это он провожал не-меня до дома. Он! Так в чем дело? Нужно проснуться и найти его, – думаю не-я. Обо всем расспросить. А работа? Я что, сегодня не пойду на работу? Ну и черт с ней, с работой. Это не моя работа… Сон?!… Это становится невыносимым… Третьи сутки подряд один и тот же сон. Это сон? Сон… сон… сон? В который раз вижу то же самое… Бегу по улице, расталкивая молчаливых прохожих. Ищу среди толпы одного человека. Разве такое может происходить на самом деле? Может, еще как может. Где же он? Добегаю до того места, где впервые его встретил. Это произошло у дверей супер… (…(…-Дин-Белл". Останавливаюсь… Кособокая скамейка. Была? Была! Дерево, присыпанное сверху донизу снежным пухом. Было? Помню, было! Но почему мне так холодно? Зима? Зима! Оборачиваюсь и замираю, как вкопанный… Сон?!… Это становится невыносимым… Третьи сутки подряд один и тот же сон. Это сон? Сон… сон… сон? Чужой сон, в который раз вижу то же самое… Человек, провожавший меня до дома, три дня назад идет прямо на меня. Это Мак – хозяи… (…(…ебольшой фирмы, занимающейся продажей автомобильных шин. Черт возьми, я же хотел его (…(Пытаюсь что-то сказать, но не могу. Язык не шевелится… Становится так страшно, что я забываю, как нужно дышать. Открываю глаза… Просыпаюсь. Я снова в чужом сне… Вокруг та же белая масса, как и в прежних кошмарах… Все как обычно, кроме… небольшой серой полосы на стене справа. Дверь? Присматриваюсь – дверь. Неужели я не замечал ее в течение всего этого времени? Страх внезапно исчезает. Ему на смену приходит (…(…и шлепаю босиком к серому просвету… А потом просыпаюсь, снова в (…(