Текст книги "Файл №704. Биплан-призрак"
Автор книги: Виктор Точинов
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Виктор Точинов, Надежда Штайн
Бейкер-стрит, 221
Посвящается сэру Артуру Конан Дойлу, Агате Кристи, Рексу Стауту, Крису Картеру.
А также примкнувшим к ним Даниилу Шиханову и Игорю Пронину.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
БИПЛАН-ПРИЗРАК
1
Отчет об этом расследовании детективного агентства «Бейкер-стрит, 221» стоило бы начать с того утра, когда мы с Кеннеди получили по почте конверт, в котором лежали два роскошнейших приглашения.
Бумага приглашений была очень удачно стилизована под пергамент, исписанный готическим почерком писца. Псевдо-пергаменты приглашали нас на свадебное торжество, долженствующее состояться неделю спустя Ост-Кемпене, штат Иллинойс.
Знакомых в этом городке мы не имели. Но и никакой ошибки с адресом не произошло. Приглашали именно нас. Мистера Кеннеди и доктора Блэкмор. Нет, я понимаю, что в этой стране мы с Кеннеди люди не последние – но звать нас на роль свадебных генералов, по-моему, еще рановато…
Еще можно было бы начать отчет о расследовании с вечера того же дня, – с телефонного звонка, разъяснившего нам смысл загадочного приглашения…
Можно…
Но тогда давние события, во многом предопределившие более чем странный финал свадьбы, останутся за кадром. Поэтому начать мне придется со Столетней войны. Нет, не с той, во время которой по полям грохотали закованные в железо рыцари, а лучники Черного Принца со ста шагов насквозь прошивали их стрелами из добрых тисовых луков, незаконнорожденная дочь короля вела в бой полки, а у стремени ее скакал верный оруженосец Жиль де Рэ – тот самый, которому чуть позже суждено было прославиться в качестве многоженца и пытливого естествоиспытателя, и даже войти в фольклор под ласковым прозвищем «Синяя Борода».
Речь о другой Столетней войне. О второй.
Случившейся значительно позже и значительно ближе – в Иллинойсе. Но, как и первую, вели ее между собой британцы и французы. Вернее, потомки британцев и потомки французов.
А началось всё с сущего пустяка…
СТОЛЕТНЯЯ ВОЙНА – I
Давно и не мною подмечено, что порой события мелкие, случайные и по видимости незначительные, влекут за собой последствия глобальные, несоизмеримые по масштабу с породившими их причинами…
Если бы ранним утром 22 июня 1821 года не задул легкий восточный ветер, если бы тогда стояло полное безветрие или дул ветер любого другого направления – Вторая Столетняя война, скорее всего, не началась бы… Или началась бы, но совершенно иначе, и события ее происходили бы совсем по-другому.
Но вскоре после теплого и тихого июньского рассвета задул и стал помаленьку крепчать именно восточный ветерок. В результате спустя пять дней полковник Илайя Кэппул схватился за грудь, пробитую двумя пулями из «дерринджера», и медленно оплыл под копыта своего жеребца, поводья которого не успел отвязать от коновязи… Так началась Вторая Столетняя война – начавшие ее люди, конечно, понятия не имели, что протянется она дольше века. Они, надо думать, и про Первую Столетнюю не имели представления. Но воевать и Кэппулы, и Монлезье умели неплохо.
… Обоим семействам (вернее, к 1821 году – уже кланам) довелось в свое время пострадать за веру. Кэппулы, в иные времена звавшиеся Кэппуэллами, происходили из твердокаменных шотландских пуритан, сторонников Ковенанта, – и уехали в Новый Свет от преследований безбожных Стюартов. Чистоту веры (и ненависть к посягавшим на нее) Кэппулы соблюли и здесь. Десятилетиями позже, когда представителям их разросшегося на просторах Америки рода довелось участвовать в войнах с канадскими подданными католического короля Людовика, они без раздумий вешали захваченных соотечественников-якобитов, служивших офицерами в армии французского генерала Монкальма…
Но в Новой Англии, в достаточно просторном и уже тогда веротерпимом Коннектикуте, суровые Кэппулы не ужились. Слишком много безбожной швали роилось вокруг – начиная от баптистов и заканчивая моравскими братьями. (Как ни удивительно, даже к некрещеным индейцам Кэппулы относились терпимее, чем к сводным братьям во Христе.) И пуритане в числе первопроходцев-фронтирьеров свершили новый Исход. Двинулись на запад – к Миссисипи и прериям. Мужчины шагали, стиснув ружья и распевая псалмы в размер походных маршей. Женщины и дети ехали в фургонах…
Подыскали землю обетованную пилигримы лишь в Иллинойсе – на восточном берегу реки с многосложным и непроизносимым индейским названием, тут же перекрещенной ими в Клайд-Ривер (так вот и расползалась по карте Штатов европейская топонимика). Впрочем, мужчинам-Кэппулам, умевшим и любившим повоевать, еще пришлось вернуться в Новую Англию во время Войны за независимость – вернуться и показать безбожным ганноверцам, как умеют пуритане стоять под пулями и выдерживать атаки конницы.
Впрочем, к тому времени, когда на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого столетий на западном берегу Клайд-Ривер появились первые Монлезье, первоначальная твердость ковенантеров несколько смягчилась. В общину вливались, роднясь с Кэппулами, всё новые семейства, пришедшие с востока. Соглашаясь разделить веру первых поселенцев Клайд-Ривер, их угрюмой нетерпимостью они отнюдь не страдали…
Монлезье же происходили из французских гугенотов. Кое-какие из их поздних потомков пытались доказать, что предки именовались когда-то де Монлезье, утратив дворянскую частицу лишь в колониях, не признающих аристократической спеси, – пытались и не преуспели. Несколько семейств из луарского местечка Монлезье дворянами никогда не были – типичное «третье сословие», растившее виноград, делавшее из него вино и торговавшее всем, что подвернется под руку. И страдать за веру отцов Монлезье на своей исторической родине не спешили – дружно перешли в католичество еще до отмены Нантского эдикта, едва почувствовав, что их протестантизм начинает вредить торговым интересам. Однако – не помогло. Конкуренты-католики Варфоломеевских ночей им не устраивали, но вредили, как могли, – в том числе и при помощи подмазанных королевских чиновников, тоже не слишком доверявших блудным детям, вернувшимся в лоно римской церкви.
Кончилось все тем, что Монлезье подались за океан – столь же дружно, как и меняли веру. Одноименный крохотный городок опустел в одночасье. Во французской тогда Луизиане новоприбывшие первым делом решили, что раз Парижа им не видать, то и к мессе ходить, и латинские молитвы учить более незачем. Решили так, и послали римскую блудницу туда, где блудницам и место. И вновь стали общаться со Всевышним по-французски, в своем молельном доме.
А чуть оглядевшись, они убедились, что растить здесь хлопок – руками негров-рабов – куда выгодней, чем привычный виноград. И весьма преуспели в традиционной для низовьев Миссисипи отрасли сельского хозяйства. Впрочем, не только в ней – коммерческими способностями Монлезье всегда отличались. Их торговые бриги и шхуны бороздили воды Карибского моря – и порой, обзаведясь каперским свидетельством (а то и без такового), мирные купцы Монлезье откладывали гроссбухи и счеты, брались за абордажные сабли и превращались в подлинный бич морских путей между Вест-Индией и Старым Светом. Реяли их вымпелы и у берегов Гвинейского залива – самим добывать «черную слоновую кость» [10]10
«Черная слоновая кость» – эвфемизм, обозначавший вывозимых из Африки негров-рабов.
[Закрыть]для своих плантаций было куда выгоднее, чем покупать у других искателей удачи…
Тревожный сигнал для них прозвучал, когда на покинутой родине революционный Конвент взял да и отменил рабство – в том числе и во французских колониях. Возможно, происходившие из третьего сословия Монлезье и разделяли отчасти идеи свободы, равенства и братства. Возможно, они даже радовались, когда запущенные на полную мощность гильотины начали истреблять потомков их притеснителей. Но рабство – тут уж извините. Это святое. Какая еще свобода для негров? Какое еще с ними братство и равенство?
Другие известия из метрополии (например, о попытках регулировать декретами цены свободного рынка) тоже не вызывали энтузиазма – даже у тех Монлезье, кто хлопковым бизнесом не занимался… Не дожидаясь, пока руки непредсказуемого Робеспьера дойдут и до колоний, Монлезье стали подумывать, как бы перебраться из-под триколора под сень звездно-полосатого флага – благо в Штатах аболиционисты считались пока наивными чудаками, а Джона Брауна и Эйба Линкольна не существовало даже в проекте. И вот Монлезье-разведчики двинулись вверх по великой реке Миссисипи.
Тогда-то и появились в Иллинойсе, на западном берегу Клайд-Ривер, первые французы. А вскоре они привели за собой часть клана луизианских плантаторов и коммерсантов – самую боевую и легкую на подъем. Впрочем, французами их можно было назвать уже с натяжкой – немалая часть креольской крови в жилах Монлезье позволяла предположить, что идеи равенства с цветными расами иногда находили-таки отклик в гугенотских сердцах – если представительницы помянутых рас отличались молодостью и красотой…
Кэппулы встретили новых соседей, поселившихся за рекой, не то чтобы радушно, но спокойно – земли в Иллинойсе в те годы хватало всем. Тем более, что интересы двух кланов даже дополняли друг друга – вновь прибывшие по привычке занимались торговлей и земледелием, лишь сменив хлопок на сахарную свеклу, подсолнечник, маис и пшеницу; Кэппулы же традиционно отдавали предпочтение скотоводству, и принимали более чем активное участие в становлении и бурном развитии молодой американской промышленности – кожевни, принадлежащие членам клана, росли и превращались в кожевенные заводы, маслодавильни – в заводы масляные. Да и сахар давно уже не варили на заднем дворе в закопченных котлах для патоки…
Поселения на обоих берегах Клайд-Ривер росли, связи между ними становились все более тесными – сырье с принадлежавших Монлезье плантаций превращалось на заводах Кэппулов в товары, расходившиеся по Миссисипи и ее притокам на баржах и барках, владельцами коих были опять же соседи-французы… Берега реки, помимо привычного парома, связал деревянный мост – ежегодно сносимый весенним половодьем и восстанавливаемый совместными усилиями. По мосту постоянно грохотали груженые фургоны – и часто им приходилось по часу ждать своей очереди на проезд.
Все чаще поговаривали, что стоит связать берега Клайд-Ривер еще одним мостом, капитальным, способным выдержать любой паводок. Называли даже наиболее удобное место для его постройки – через безымянный остров, разделивший Клайд-Ривер на две более узких протоки…
Но второй мост так никогда и не был построен.
Остров же стал причиной того, что 27 июня 1821 года полковник Илайя Кэппул схватился за пробитую двумя пулями из «дерринджера» грудь, – и медленно оплыл под копыта своего коня, поводья которого не успел отвязать от коновязи. А его убийца, Робер Монлезье, убрал в жилетный карман крохотный, отделанный серебром двухствольный пистолетик, повернулся и ушел размеренным твердым шагом.
Это оказались первые выстрелы Второй Столетней войны.
2
– Сними немедленно этот галстук! – сказала я непреклонно.
Кеннеди возмутился:
– Ты сошла с ума! Я полчаса возился с чертовым узлом!
– Причем здесь узел? Эта расцветка никуда не годится! Где тебя вообще учили подбирать галстуки к костюмам?
– Между прочим, в Оксфорде.
– Плохо учили. – Я порылась в его шкафу и извлекла вполне подходящий к костюму галстук. – Вот. То, что надо.
– Да ведь на нем будет видно любое пятнышко от салата или вина! – снова возмутился Кеннеди.
– Знаешь, на эту тему есть один анекдот. Встретились однажды два молодых выпускника Оксфорда и Кембриджа – в туалете корпорации, куда оба устроились на работу…
– В туалет устроились? – ехидно перебил меня Кеннеди.
– В корпорацию! Короче, выпускник Оксфорда говорит: «Знаете, сэр, а вот нас в Оксфорде учили мыть руки после посещения туалета!» А кембриджмен отвечает: «А нас в Кембридже учили не мочиться на руки!»
Кеннеди даже не улыбнулся. Кивнул:
– Да, в Кембридже и не такому научат. Но ты еще не встречалась со студентами Итона – вот уж свиньи, так свиньи. Помню, раз зашел в их общагу, – а они суп варят. В электрочайнике. Из курицы. Не потрошенной и не ощипанной. Она вырывается, кукарекает…
– Тьфу! Где ты видел кукарекающую курицу!? Совсем заврался…
– Ты первая начала. Что, скажи на милость, делал оксфордец в том туалете? В Оксфорде, чтоб ты знала, первым делом учат терпеть до конца рабочего дня!
Вот и разговаривай о серьезных вещах с этим человеком…
* * *
… Самым внимательным образом изучив расписание поездов и самолетов, мы с Кеннеди отправились в Иллинойс по железной дороге – иначе после самолета нам пришлось бы почти сутки любоваться местными архитектурными красотами в ожидании начала свадебной церемонии. Я сомневалась, что в этом отношении Ост-Кемпен мог потягаться с Венецией или Санкт-Петербургом. И настояла на поезде.
Мы не прогадали, поскольку нашим соседом по купе оказался некий мистер Монлезье-Луер, преподававший историю в университете Северной Каролины. Профессора истории бывают разные – достаточно вспомнить фильмы про Индиану Джонса. Наш попутчик, правда, не носил мятую шляпу и не размахивал хлыстом по любому поводу. Но удивить сумел с первых минут знакомства:
– О! Мадам и мсье тоже едут в Кемпен, на «свадьбу тысячелетия»?
Кемпен в его устах прозвучал как «Кемпье». Мы с Кеннеди переглянулись. Вариантов имелось ровно два: либо Кеннеди, стоило мне отвернуться, успел проболтаться на вокзале носильщику или проводнику. Либо мы столкнулись с очередным гением дедукции…
Мой коллега изобразил несложную пантомиму, свидетельствующую, что он был нем, как рыба.
– На свадьбу, – подтвердила я, решив, что особого криминала в этом нет. И спросила сама:
– Извините, но что позволило вам прийти к этому выводу?
– Элементарная наблюдательность, мадам…
– Мадемуазель, – поправила я.
– Элементарная наблюдательность, мадемуазель, и банальная житейская логика. Когда ваш спутник доставал из бумажника билеты, я увидел лежавшее там приглашение. Точь-в-точь такое лежит и в моем кармане.
Мы познакомились и разговорились с наблюдательным и банально-логичным профессором. Узнав, что мы представляем детективное агентство (Кеннеди никогда не упускал случая сделать бесплатную рекламу «Бейкер-стриту») и будем присутствовать на свадьбе в профессиональном качестве, Монлезье сказал задумчиво:
– Неужели Джошуа Кэппул опасается, что Столетняя война может вспыхнуть вновь?
Я усомнилась:
– Едва ли. Не думаю, что Елизавета Вторая Виндзорская все еще претендует на французские земли. У нее есть более насущные заботы: отстоять Гибралтар от испанцев, не позволить аргентинцам вновь попытать судьбу на Фолклендах… Наконец, удачно женить принца Чарльза – после развода с леди Ди он совсем отбился от рук…
– Да нет же… – экспрессивным жестом профессор пресек мои рассуждения о проблемах носительницы короны Соединенного Королевства. – При чем здесь та Столетняя война? Я имею в виду совсем другую. Которая началась с того, что в 1821 году Робер Монлезье застрелил вышедшего из церкви полковника Кэппула. Удивительное дело – Илайя Кэппул без единой царапины прошел войну с англичанами [11]11
Примечание для любителей исторических парадоксов:
В 1803 году Наполеон уступил Луизиану Северо-Американским Штатам в обмен на помощь в борьбе с Англией. В 1812 году американские войска вторглись в Канаду, англичане в ответ заняли Вашингтон и изрядную часть территории Штатов. Северо-Американские Штаты сохранились на политической карте лишь потому, что Наполеон вырвался в конце 1812 году из России – и, вновь появившись в Европе, оттянул на себя лучшие британские войска. Если бы при Березине армии Кутузова и Чичагова чуть лучше согласовали свои усилия… Если бы…
[Закрыть]и три войны с индейцами – в том числе первую семинольскую, а там было куда как жарко… И надо же – в двух милях от своего дома не уберегся… А последние выстрелы Столетней войны прозвучали в 1930 году – и вновь у самого родового гнезда Кэппулов.
– Получается Сто-с-лишним-летняя война! – продемонстрировал Кеннеди хорошее знание арифметики и посредственное – истории.
О чем я и намекнула ему с присущим мне тактом:
– Кеннеди… Всем известная Столетняя война тянулась еще дольше – целых сто шестнадцать лет! Тебе стоило реже посещать оксфордские пабы, и чаще – лекции по истории!
Чтобы замять конфуз моего коллеги, профессор поспешно продолжил:
– Мы едем не просто на свадьбу. Это династический брак, призванный поставить последнюю точку в давней распре – потому что после того, как перестали грохотать выстрелы, еще семь десятилетий длилась война «холодная»…
Честно говоря, мне все это не понравилось. Вдруг кое у кого из гостей действительно не выдержат нервы? Я поежилась, представив, как они выхватывают из-под фраков и смокингов тайком пронесенное оружие и начинают сводить счеты более чем вековой давности… И спросила:
– А из-за чего началась столь затяжная ссора? Надеюсь, причина была достойной?
– Началось все из-за пустяка, – вздохнул профессор. – Из-за еще одного сахарного завода, который решил построить полковник Кэппул…
3
СТОЛЕТНЯЯ ВОЙНА – II
Когда полковник Илайя Кэппул решил поставить еще один сахарный завод в дополнение к шести, уже имеющимся в его собственности, и поставить его на том самом острове, который, по слухам, предполагалось использовать для возведения капитального, не сносимого половодьями моста через Клайд, – короче говоря, в начале 1821 года, – отношения между кланами Кэппулов и Монлезье были наиболее дружескими за все годы их соседства. Когда проводилось упорядочивание и размежевание земель штата, то владения и Кэппулов, и Монлезье вошли в один округ Кемпен – и поселения на противоположных берегах Клайда стали совокупно именоваться городом Кемпеном. Разбитым, правда, на две части, Ост-Кемпен и Вест-Кемпье – но такое бывает и с более крупными городами. Достаточно вспомнить Будапешт [12]12
Будапешт, известный с XII века, до 1872 года номинально состоял из двух разных городов – Буды и Пешта.
[Закрыть]…
Шли разговоры, что в недалеком будущем одна из подрастающих дочерей-красавиц Робера Монлезье станет женой старшего сына полковника Кэппула – чем будет положено начало еще более тесному единению двух кланов. Но, возможно, это были лишь сплетни.
Как бы то ни было, отношения между главами кланов казались весьма дружескими. Раз в неделю или мсье Робер ездил в гости к полковнику, или тот отдавал визит приятелю. Они проводили вечера за игрой в экарте – к данному занятию Илайя Кэппул пристрастился как раз благодаря Роберу Монлезье. Без сомнения, это свидетельствует, насколько выдохлась в Новом Свете старая пуританская закваска – былые Кэппуэллы и подумать не могли о подобном бесовском развлечении.
Именно с картами в руках Робер Монлезье и узнал о намерении полковника поставить еще один сахарный завод в дополнение к шести уже имеющимся. Поставить на острове, разделяющем Клайд на две почти равных по ширине протоки.
– Хорошая мысль, – одобрил мсье Робер, затянувшись сигарой. – Все равно толку от этого клочка земли никакого. Ни под вспашку, ни под пастбище… Большая часть острова – болото, меньшая – каменистый холм. А под завод, пожалуй, подойдет – и вода рядом, и выгружать сырье с барок удобно, и грузить на них готовый товар… Но, дорогой полковник, вам стоило бы, – просто так, чисто для проформы, – спросить моего разрешения… Ан-карт! – добавил он, «убив» королем полковничьего валета. В этой партии Монлезье понтировал.
– Я не понимаю, дорогой Робер, с какой стати я должен спрашивать чьего-либо разрешения на то, чтобы поставить на собственной земле собственный завод. При всем уважении к вам – не понимаю…
Сказав это, полковник налил себе виски (с собственного винокуренного завода, выдержанное полтора десятка лет в обожженной изнутри дубовой бочке – не на продажу, для себя) и начал новую раздачу.
– Извините, дорогой полковник, но остров – это моя земля! – Холодка в голосе Монлезье добавилось. – Сорок долларов на табле-труа!
Последние слова он сказал излишне громко. И шлепнул две двадцатидолларовые монеты на зеленое сукно чересчур резко.
Полковник, напротив, заговорил гораздо тише. Но приятнее его слова от этого не стали:
– С каких это пор ваша? – Привычного «дорогой Робер» теперь не прозвучало. – Ваши земли по левому берегу, мои по правому. Остров ближе к правому, если у вас имеются в том сомнения – можно пригласить землемера и произвести съемку. Остров мой.
Монлезье только что собирался свести все к шутке – и поставить вместо пятидесяти долларов на «табле-кятро» свое право на островок (честно говоря, совершенно ему не нужный). Но слова полковника – тихие, неприятные, очень серьезные – мгновенно заставили француза изменить решение.
– Границы между территориями проводятся вовсе не так! – громко и резко возразил он, тоже позабыв про обращение «дорогой полковник». – Линией границы, идущей по реке, считается фарватер! И любому, имеющему нормальное зрение, хорошо видно, с какой стороны обходят мои барки остров! С ПРАВОЙ! Это моя земля!
Надо сказать, что полковник был изрядно близорук. Но очков не носил, тщательно скрывая сей недостаток. Намек мсье Робера заставил Илайю Кэппула побагроветь. К тому же, если формально Монлезье и был прав, говоря о границах, проводимых по фарватеру, то на практике все обстояло несколько сложнее. Своенравная река, разделившая их земли, часто меняла свое русло, обрушивая весенним напором берега, намывая новые косы и отмели, – и второстепенные протоки нередко становились вдруг основными. Но к тому времени, когда зашел разговор о правах на остров, разделенные им протоки были с точки зрения речного судоходства совершенно равнозначны. Суда, принадлежавшие Монлезье, действительно чаще проплывали по правому рукаву, но не вследствие его большей глубины – просто на том берегу располагались причалы многочисленных заводов и заводиков клана Кэппулов…
– Ах, твои барки… – прошипел полковник. – Значит, ты давно положил глаз на мою землицу… Недаром говорят, что француз и в болоте найдет, чем поживиться…
Слово «лягушатник» не было произнесено. Но вполне подразумевалось.
Монлезье вскочил. Смахнул со стола карты и деньги. Упавшая свеча зашипела в лужице разлитого виски.
– Я отдал бы тебе остров бесплатно, старый спесивый гусак! БЕС-ПЛАТ-НО!!! – прорычал мсье Робер. – А теперь – черта с два! Любой суд подтвердит, чья это земля! И под твой сраный завод тебе придется поискать другое место!!!
– Как ты меня назвал? – спросил полковник тихо и страшно.
– Гусак! Goose! Gander!!!
Полковник тоже оказался на ногах. Голос он так и не повысил:
– Вон отсюда. И в жизни не встречайся на моем пути, жабоед. Встретишься – раздавлю.
Спустя несколько дней в окружном суде Кемпена лежало два встречных иска.
4
Похоже, в профессоре Монлезье-Луере дремал писательский дар. Кеннеди спросил:
– Кто-то из участников той ссоры за картами оставил ее описание?
Профессор скромно улыбнулся:
– Нет, не успел ни тот, ни другой. Это, извините, моя реконструкция.
(То-то мне этот «гусак» показался смутно знакомым… Очевидно, в своих «реконструкциях» профессор вовсю использовал литературную классику.)
А вот у Кеннеди проснулся профессиональный интерес к делу. По крайней мере, вопросы он стал задавать так, словно перед ним был клиент, пришедший в «Бейкер-стрит, 221».
– Но почему дело дошло до стрельбы? Как я понял, они ведь попытались разрешить дело цивилизованно – через суд.
– В те годы зачастую так и происходило – дело решалось в суде, а после проигравшая процесс сторона бралась за оружие. Суд, по большому счету, лишь решал – чей выстрел будет первым. Окружным судьей в Кемпене был тогда некто Роллингс, не принадлежавший ни к одному клану. В мелких, бытовых конфликтах, случавшихся до того между жителями правого и левого берега Клайда, он старался разбираться объективно. В 1821 году судья оказался в очень сложном положении – но хотя бы попытался разрешить конфликт, не допустив кровопролития…
СТОЛЕТНЯЯ ВОЙНА – III
Судья Роллингс оказался в сложном положении – но честно старался не доводить дело до кровопролития. Все попытки разрешить дело миром до начала процесса провалились. А любое судебное решение – даже провести границу ровно посередине спорного острова – во-первых, давало повод для затяжной вендетты, во-вторых, создавало судье могущественных врагов.
Пока Роллингс ломал себе голову, судебный процесс начался. Главными свидетелями на нем выступали лодочники, плотогоны и лоцманы с Клайд-Ривер. Тем из них, кто носил фамилию Монлезье (вернее, первую часть фамилии – чтобы не путаться, многочисленные иллинойские ответвления клана именовались Монлезье-Нуар и Монлезье-Бланш, Монлезье-Дюбуа и Монлезье-Деривьер и т. д и т. п.) – словом, всем этим Монлезье-Имярек адвокаты Кэппула мгновенно давали отвод. В результате независимые речники разделились на три примерно равных части. Одни утверждали, что фарватер проходит слева от острова. Другие – что справа. Третьи говорили, что рукава реки равны между собой…
Тогда Роллингс попытался извернуться с ловкостью, достойной известного библейского царя, совмещавшего в своем лице исполнительную и судебную власть. Он, не мудрствуя лукаво, назначил судебный эксперимент. Стороны, каждая из которых была уверена в своей правоте, согласились признать его результаты. Признать без апелляций и попыток свести счеты.
Великой сложностью опыт по определению фарватера не отличался. В миле от спорного острова, выше по течению, где река текла ровно и спокойно, в воду опустили бочонок из-под виски, для балласта нагруженный камнями. Опустили ровнехонько посередине реки – точку, равноудаленную от берегов, вычисляли долго и тщательно…
Покачиваясь, бочонок медленно плыл по течению. Берега, несмотря на ранний час, были усыпаны зрителями: Монлезье на левом, Кэппулы на правом. Публика вела себя шумно, то подбадривая бочонок, то обращаясь к нему с угрозами, – словно он действительно мог отреагировать на их слова…
А начавшийся на рассвете легкий восточный ветер крепчал – почти незаметно. По крайней мере, бочонок, торчавший из воды едва на шестую часть своей высоты, ветром пока не сносило. Плыл себе и плыл – казалось, по идеально прямой линии. Судья, стоявший на острове, всерьез задумался: что делать, если бочкотару не унесет в один из рукавов, но прибьет к берегу ровно посередине, ему под ноги, – на стрелку острова? Может, действительно разделить спорный участок пополам и предложить французу продать свою половину Кэппулу?
Ярдах в пятидесяти от острова бочонок попал в образованную течением «мертвую зону» и закачался на воде неподвижно. Время шло, минута за минутой тянулись липко и медленно. Зрители смолкли, затаив дыхание. А ветерок все крепчал…
Через какое-то время судья Роллингс понял, кто победил. Зрители со своих берегов еще не могли увидеть, что бочонок медленно, дюйм за дюймом, отклоняется к западу. И Кэппулы, и Монлезье продолжали надеяться на победу… Но судья уже понял всё.
Несколько минут спустя правый берег разразился ликующими воплями, на левом повисло тяжелое молчание. Бочонок, все более ускоряясь, заскользил в левую протоку, оставляя спорное владение Кэппулам… Из толпы Монлезье послышался громкий крик: «Нечестно! Ветер!» Судье показалось, что он узнал голос мсье Робера…
* * *
… Робер-Мари-Жюльен Монлезье пережил убитого им Илайю Кэппула менее чем на месяц – на двадцать девять дней. Пал он от руки старшего сына полковника, Джезайи, – того самого, которого прочили в женихи одной из подрастающих дочерей мсье Робера. Однажды ночью Джезайя Кэппул с двумя младшими братьями переплыл на левую сторону Клайда и устроил засаду на дороге, по которой Робер Монлезье почти ежедневно ездил осматривать свои маисовые поля…
Но долго гордиться убийством несостоявшегося тестя Джезайе не пришлось. Дважды уцелев в отчаянных стычках с родственниками убитого, осенью 1822 года он случайно столкнулся на улице Спрингфилда, столицы штата, с шестнадцатилетним Монлезье-Грие. Мальчишка успел выдернуть пистолет и взвести курок чуть раньше…
Столетняя война разгоралась.
Кстати: мост, снесенный весенним половодьем 1822 года, был восстановлен лишь шесть десятилетий спустя.
5
Рассказ о победах и поражениях своих предков Монлезье-Луер продолжил утром, когда поезд въехал в пределы округа Ост-Кемпен. Как мы узнали, с 1830 года единый ранее округ Кемпен распочковался на два – фактически по границам владений и зон влияния Монлезье и Кэппулов. И теперь рассказы профессора обрели наглядность и весомость – Столетняя война помаленьку превращалась для нас с Кеннеди в нечто вполне зримое, реально существующее, лишь затаившееся… В конце концов – и в той, настоящей войне, тоже случались многолетние перемирия.
– Видите, во-о-он ту трансформаторную будку? – говорил профессор. – Нет, левее, у рощицы. Примерно на ее месте стояла хижина, из которой мой троюродный пра-пра-прадед Роже Монлезье-Гош в 1843 году целый день отстреливался от шестерых Кэппулов! От шестерых, господа! И троих из них унесли домой на носилках! Он же продержался до темноты и ушел на своих ногах. Правда, через три года все же не уберегся: попал в засаду, переправляясь через Медуэй-Крик, – эту речушку мы будем еще пересекать. Был тяжело ранен и через месяц скончался…
Надо отметить, что в рассказах профессора именно Монлезье чаще всего совершали чудеса храбрости – а если и гибли, то в засадах и от руки численно превосходящего врага. Я подумала, что у Кэппулов наверняка имеется своя версия давних событий.
Кеннеди удивляло другое:
– Мне непонятны две вещи, профессор. Во-первых, отчего в многолетнюю бойню не вмешивались власти? Все-таки Иллинойс – не Дикий Запад… Во-вторых, если ваши предки и Кэппулы с такой интенсивностью истребляли друг друга – то почему вендетта тянулась так долго? Оба рода – при всей своей многочисленности – должны были, извините за выражение, закончиться гораздо раньше.
– Очевидно, мистер Кеннеди, на основе моего рассказа у вас сложилось несколько превратное мнение о событиях… Монлезье и Кэппулы отнюдь не занимались тем, что каждый день палили друг в друга. Засады, о которых я говорил, были, скорее, исключением, чем правилом – оттого так они и запомнились. Обычно стычки происходили чисто случайно, при неожиданных встречах, – как в истории с молодым Монлезье-Грие и Джезайей Кэппулом. К тому же существовал определенный кодекс кровной мести, от которого стороны старались не отступать. Нельзя было, например, убить противника в его доме, или в церкви, или на кладбище, или когда он находился в обществе женщины или ребенка. Негласные перемирия вступали в силу на время праздников, войн или стихийных бедствий… Кроме того, имелся еще один момент: когда в вендетту начали втягиваться дальние родственники, у них уже не было столь горячего стремления дырявить головы людям, которых они до того в глаза не видели. Родовая честь обязывала – но желания не было. И они, и их противники старались сделать так, чтобы возможностей для случайных встреч стало как можно меньше. А власти, надо сказать, в конце концов все-таки вмешались – после того как в 1851 году в законодательном собрании штата депутаты-Монлезье затеяли перестрелку с депутатами-Кэппулами, попутно убив и ранив полтора десятка никак не замешанных в кровной мести людей… В результате в тот год – как раз к тридцатилетнему юбилею начала войны кланов – в наших краях появился Тейлор Блэкстон, человек жесткий и решительный. И заявил, что вендетты здесь больше не будет – даже если ему собственноручно придется перестрелять для этого оба рода вплоть до самых дальних родственников. А у Тейлора слова с делом никогда не расходились…