Текст книги "Гибель синего орла"

Автор книги: Виктор Болдырев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Близится время осенних штормов. Нам нельзя больше терять ни минуты. Ничто пока не предвещает шторма, и можно рискнуть плыть на вельботе дальше, в бухту Баранова…

Глава 7. ЗАПАДНЯ

Маленькая гавань, где ждет нас «Витязь», совсем близко. Пинэтаун ушел вперед.

Склонившись над ботанической папкой, расправляю нежные лепестки собранных растений и осторожно укладываю их в гербарные листы.

Меня поражает необычайный состав растительности горной Восточной тундры. Среди тундровых лишайников постоянно встречаются растения северной тайги: глянцевитые листочки брусники, стебельки горных лесных хвощей, пушистые подушки альпийской лишайницы…

Раскатистый выстрел прерывает ботанические занятия. Вскакиваю и оглядываюсь. На противоположном склоне сопки вижу Пинэтауна. Он целится из ружья в мохнатого черного медведя. Раненый зверь идет к нему на задних лапах.

Бросив ботаническую папку, хватаю карабин и мчусь на выручку. Гремит второй выстрел, и медведь, опустившись на осыпь, глухо ревет. Третьим выстрелом юноша укладывает медведя.

Стрелял он из простого охотничьего ружья, подкравшись к медведю вплотную. Случайная осечка могла привести к несчастью.

– Зачем стрелял слабым ружьем? – напускаюсь на приятеля.

Опасности путешествия скрепили нашу дружбу, и Пинэтаун стал мне особенно дорог.

– Вредный зверь – оленей пришел в тундру давить, – простодушно отвечает молодой пастух.

Перед нами на плитах песчаника лежит зверь редкой величины. Весом медведь не менее трехсот килограммов. Темная шуба из густого меха отливает блеском.

Дальний заход лесных зверей в тундру отмечают многие исследователи Крайнего Севера. Эти заходы не случайны и связаны с потеплением Арктики.

Сняв редкую по величине шкуру бурого медведя для зоологической коллекции, разделываем медвежью тушу и по частям перетаскиваем на вельбот, заполняя все трюмы свежим мясом.

Охота отвлекла нас, и теперь нужно наверстывать упущенное время. Вытаскиваем якорь, поднимаем паруса. «Витязь» выходит в неспокойное море и быстро идет вдоль берега.

Море потемнело и стало свинцовым. Облака над горизонтом сходятся в плотную белую тучу. Закрывая полнеба, туча подбирается к солнцу. С севера веет ледяным холодом. Но стрелка барометра показывает ясную погоду. Шторма не предвидится.

Не имея опыта полярных плаваний, мы не видим признаков надвигающейся опасности, более грозной, чем самый свирепый океанский шторм.

Холод усиливается с каждой минутой, приходится надевать ватные куртки. В море показываются одинокие льдины. Грязновато-серыми глыбами качаются они в потемневшем неспокойном океане. Нужно спешить. Пинэтаун растягивает грот-парус до предела. И вельбот, круто свалившись на борт, мчится вперед.

Льдины, надвигаясь с севера густыми рядами, теснят вельбот все ближе и ближе к отвесной стене берега. У подножия этой стены бурлит прибой, и высадка на берег невозможна.

Впереди поднимается мыс Баранова. Глубоко вдаваясь в море, он образует широкий скалистый залив. Лагуна, где мы хотим высадиться, находится за мысом, но достигнуть ее мы не успеваем.

Северный ветер несет к подножию утесов торосистое ледяное поле. Надвигаясь, ледяной щит медленно закрывает путь перед носом «Витязя».

Край ледяного поля сталкивается с каменной грудью утесов. Изломанные льдины громоздятся друг на друга и рушатся, образуя у подножия скал зазубренный ледяной хребет. Ветер приносит глухие, раскатистые звуки трескающегося льда. За кормой «Витязя» льдины уже закрывают обратный путь.

Мышеловка захлопнулась! «Витязь» очутился в закрытом заливе между неприступными скалами берега и льдинами, наступающими с моря.

Пинэтаун спускает паруса. Вельбот тяжело переваливается на волне в свободной еще ото льда части залива. Солнце скрывается за белыми тучами. Пасмурные облака ползут над белым океаном. Льды надвигаются неумолимо. Среди них плывут, покачиваясь, стамухи – высокие ледяные глыбы, похожие на айсберги.

Полынья с каждой минутой уменьшается. Льды постепенно прижимают вельбот к подножию береговых скал, где ждет нас морская могила. Мокрые стены береговых утесов совсем близко. В узких проходах среди льдин чернеют разводья. Льды глушат волнение, и вода, покрываясь пеной, бурлит в узких каналах.

Пинэтаун бледен, но спокоен. Сохранить «Витязь» невозможно, приходится думать о собственном спасении. Вгоняем вельбот между льдинами и, налегая на весла, углубляемся в ледяной лабиринт навстречу опасности, уходя от гибельных утесов берега.

Ветер приносит с моря туман, и береговые скалы окутывает белый саван. Вельбот пробирается меж высоких льдин, скрывающих его порой до кончика мачты.

Впереди, в тумане, слышится рев. Тревожные звуки раздаются громче и громче. Из тумана выдвигается край ледяного поля. На льду, тесно прижавшись друг к другу громадными тушами, лежат моржи. Поднимаясь на коротких ластах, моржи поворачивают клыкастые морды в нашу сторону и, принюхиваясь, хрипло стонут.

Многие из них не менее четырех метров длины. Белые клыки свешиваются из-под мясистых вздутых губ. По обеим сторонам морщинистой морды торчат длинные редкие щетины усов.

Разводья близ ледяного поля становятся шире. Моржи, переступая ластами, выползают на край льдины и бухаются в воду, поднимая высокие фонтаны брызг. Высовываясь из воды, они с любопытством разглядывают вельбот маленькими блестящими глазками.

Напор льдов усиливается. Моржи исчезают под водой. Разводья сужаются, и грести становится невозможно. Нужно поставить вельбот позади большого ледяного поля и воспользоваться им как буфером при столкновении льда с береговыми утесами. Поспешно отталкиваясь шестами, мы обходим ледяное поле. Узкий канал каждую минуту может закрыться и раздавить вельбот.

Мелкие льдины ударяются о борта «Витязя». Невольно приходит на ум выразительная фраза из рапорта Дмитрия Лаптева о плавании у мыса Баранова: «Проходя же густые льды, часто боком об оные стучались и в страхе были, что проломит от сих ударов». Эти слова навязчиво лезут в голову.

Мощное сжатие вздыбило ледяное поле. Разводья с треском захлопываются, дробя на тысячи кусков мелкие льдины. Тяжелые льды с оглушительным скрежетом лезут друг на друга, нагромождаясь торосами.

Взмахнув последний раз шестами, вгоняем вельбот в щель между ледяным полем и плоской льдиной, едва возвышающейся над водой. Льдина упирается в борт «Витязя». Дубовые доски обшивки прогибаются, шпангоуты трещат. Бросив шесты, выпрыгиваем на высокий край ледяного поля.

«Витязь» медленно приподнимается, кренится и, выскользнув вдруг на льдину, валится на выпуклый борт. Высокий киль вельбота, окованный медью, глубоко врезается в голубоватый лед. Яйцевидная форма корпуса спасает вельбот от гибели.

Напор льда продолжается недолго. Ледяное поле вздрагивает, трескается надвое и застывает. Вид моря изменяется неузнаваемо. Еще недавно было лето, теперь наступила арктическая зима: сплошной торосистый лед закрывает воду, в тумане изломанные стены торосов поднимаются таинственными снежными хребтами, а «Витязь» кажется кораблем, затертым льдами.

Холодно. Изрубив одну из банок вельбота, разводим костер под кормой «Витязя» и кипятим чай. Огонь костра и согревающий напиток вернули нас к жизни. Теперь можно и пешком пробраться по ледяным полям к мысу Баранова.

– Пойдем на берег? – спрашиваю Пинэтауна.

– Нельзя бросать вельбот – пропадет корабль, – отвечает юноша.

Пинэтаун прав: случись малейшая подвижка льдов, и разводья преградят обратный путь к вельботу. Оставлять «Витязь» на произвол судьбы нельзя.

Долгую, бесконечную ночь провели мы на ледяном поле у вельбота, ожидая нового сжатия. Северный ветер стих, льды не двигаются, и плотный туман окутывает море.

Утром туман рассеивается, и перед нами открывается величественное зрелище. Прозрачный воздух рябит, как в знойный летний день. Горизонт словно раздваивается. Изображения льдов высоко повисают над морем; изменяясь, они принимают вид то ледяных замков, то голубоватых глетчеров или огромных искрящихся гор. Темные разводья среди льда кажутся островами, а мыс Баранова – высокой скалистой вершиной.

Мы наблюдаем арктический мираж редкой красоты. Миражи появляются в полярных странах в безветренную ясную погоду при неодинаковой температуре и плотности слоев воздуха. Лучи света, преломляясь в неоднородных слоях атмосферы, высоко поднимают и причудливо изменяют изображения предметов.

По-видимому, теплый воздух тундры надвигается с юга и теснит холодную атмосферу Ледовитого океана. Нагретый воздух проникает в слои холодной атмосферы, и над морем образуется «слоеный пирог» из воздушных масс неодинаковой температуры и плотности. Можно было ожидать южного ветра и очередной подвижки льдов.

Несколько часов играл перед нами мираж воздушными призраками. К полудню с берега действительно подул южный ветер. Разница в температуре и плотности воздушных слоев сгладилась. Мираж исчез.

Между льдинами появляются широкие черные разводья. Путь к мысу Баранова очищается ото льда, но сдвинуть тяжелый вельбот с ледяного поля в воду вдвоем, без лебедки, невозможно. «Витязь» лежит на льдине, точно рыбацкий бот на отмели после отлива. Южный ветер усиливается, и льдину относит в океан. Берег постепенно скрывается в туманном отдалении.

Бесконечной вереницей сопровождают нас ледяные глыбы и айсберги. Разгрузив трюмы «Витязя» и действуя рычагами, мы все же не можем пошевелить вельбот, сделанный из тяжелых дубовых досок.

Если нам не посчастливится встретить судно, мы станем вечными пленниками арктической пустыни. У кромки тяжелых льдов действуют постоянные полярные течения, и неуправляемая льдина с «Витязем» будет вовлечена в дрейф к центру полярного бассейна.

Ширина прибрежной полыньи, по которой плывет наша льдина, летом при южных ветрах значительно увеличивается. Далее начинаются тяжелые льды Арктики…

Происхождение прибрежной полыньи связано с отепляющим действием вод Колымы и нагретого летнего воздуха континентальной тундры. Издавна этой полыньей пользовались русские полярные мореходы в плаваниях восточнее устья Колымы. Впервые воспользовался ею в 1646 году русский промышленник из Мезени Исай Игнатий. Он сообщил в своей челобитной, что при выходе в море из устья Колымы «усмотрел место между льдинами и матерой землей, коим шли двое суток» до Чаунской губы. Этим путем ходили на восток Михаил Стадухин, казак Баранов, Семен Дежнев, Дмитрий Лаптев, Николай Шалауров.

Советские моряки хорошо изучили эту дорогу в сквозных рейсах с караванами торговых судов по Северному морскому пути…

Встретим ли мы корабль?

Два часа потратили мы на медвежью охоту и разделку убитого зверя, но сколько бед принесла эта непозволительная проволочка!

Нужно немедленно что-то предпринять. Но что толкового можно придумать в нашем положении?

Льдина метров двести длиной, и управлять ее движением нечего и думать.

Расстелив медвежью шкуру, мы устраиваемся с Пинэтауном у кормы «Витязя», уныло пережевывая сухие галеты. Берег тундры окончательно скрывается на горизонте. Льдина быстро дрейфует на север.

Невольно думаю о Нанге. Как решился Чандара плыть с девушкой на маленькой лодке вдоль опасных берегов Восточной тундры? Хрупкий челн могли опрокинуть волны или раздавить морские льды. Неужели Нанга погибла вместе с безумным стариком?

Пинэтаун, опустив голову, задумчиво перебирает ремешки на поясе; обветренное лицо его спокойно. Не хочу огорчать юношу невеселыми мыслями.

Неожиданно молодой пастух вскакивает и, хлопая себя кулаком по лбу с необычайным ожесточением, приговаривает:

– Тарбаганы, ленивые тарбаганы! Лед рубить, лед рубить надо!..

Мысль Пинэтауна оказывается удивительно простой. Вельбот лежит на льдине боком к воде. Поспешно вытащив топоры, принимаемся вырубать широкий ледяной скат. Долго приходится трудиться над ледяным спуском. Теперь киль вельбота держится лишь на двух ледяных выступах.

Последние упоры срублены!

Вельбот качнулся и, скрипя медью окованного киля, покатился с ледяной горы. Бухнувшись в море и зачерпнув воды, «Витязь» заплясал на волнах около льдины. Вычерпываем воду, грузим снаряжение, с радостью поднимаем паруса и галсами идем против ветра на юг, к невидимому берегу.

Вдали снова появляются темные скалы мыса Баранова и длинная полоса прибоя у высокого берега Восточной тундры. Вскоре вельбот минует песчаную стрелку и входит в просторную лагуну у перешейка мыса Баранова.

Граница совхоза осталась далеко на западе. Мы вступаем на берега Чукотского национального округа.

Глава 8. РАКУШЕЧИЙ ХОЛМ

Глухо, пустынно, безлюдно на берегу бухты Баранова. Песчаные дюны заросли вейником. Среди высоких стеблей отпечатались следы зайцев. Дюны отмечают древнюю береговую линию отступившего моря. Песчаная стрелка обмелевшей бухты свидетельствует о том, что море продолжает отступать и в наше время.

Признаки осушения повсеместны на берегах Северного Ледовитого океана. Полярное побережье Чукотки изрезывают бесчисленные лагуны, и многие из них уже отделились от моря песчаными косами.

Прибрежная тундра у мыса Баранова принадлежит крупному оленеводческому колхозу «Турваургин», но его стада редко выходят к далекому каменистому мысу, и надеяться на встречу с оленеводами не приходится.

Пинэтаун внимательно осматривает песчаный пляж. Он ищет лодку старика. Но лодки нигде нет. Лишь за береговыми дюнами приютилась ветхая хижина, сложенная из плавника. Плоская крыша ее провалилась. В песке валяются ржавые банки из-под американских консервов, изломанные канадские капканы и позеленевшие патронные гильзы. Здесь когда-то зимовали американские контрабандисты.

В этой хижине Питерс убил шкипера Снайерса, застрелил матроса Картрайта и, по-видимому, год спустя встретил русского промышленника Василия Беляева, умиравшего от цинги.

Знал ли Василий Беляев о ремесле Питерса? Может быть, американский пират погубил промышленника, присвоив его имя?

Прежде всего нужно обнаружить тайник контрабандистов и раздобыть карту старого оленевода. Захватив с вельбота компас, бинокль и вооружившись ружьями, отправляемся искать крест на могиле.

Одинокий деревянный крест стоит на кровле утесов высоко над морем, на краю обрыва. Выгоревший на солнце, обмытый дождями, он не имеет надписи.

Чьи кости тлеют в безымянной могиле? На юго-западе, там, где тундра спускается к перешейку полуострова Баранова, у ручья выстроились зеленые курганы – тринадцать круглых холмов, похожих на булгуньяхи.

«…крест на могиле… компас на правый конец… пеленг зюйд-вест 35°…»– писал Питерс в своей исповеди. На кресте, у конца большой перекладины, темнеет глубокая зарубка. Компасом на вельботе служит буссоль с подвижной картушкой градусного диска и прицельными рамками визиров. Ставлю буссоль на зарубку у правого конца крестовины, разворачиваю рамки визиров под курсом зюйд-вест 35° и, сдерживая волнение, приникаю к прицелам.

Тонкая нить визира пересекает пятый, самый большой курган. Там зарыт контрабандный груз американской шхуны и спрятана карта Омолона, разрисованная старым кочевником. Не хотим откладывать раскопок. Пинэтаун уходит к вельботу за лопатами и кирками. Вскинув ружье, я отправляюсь на разведку.

Холмы тесной группой сошлись на древней сухой террасе тундрового ручья.

Вершина пятого кургана проваливается кратерообразным углублением. Такие же углубления виднеются на соседних курганах. Удивляет необычайная растительность на холмах.

Вейником и пыреем обросли холмы с подножия до вершины. Травы разрослись так буйно и густо, точно под ними лежит пласт чернозема. Все тринадцать холмов ярко зеленеют на пестром ковре лишайниковой тундры.

Растительность обычных булгуньяхов мало отличается от растительности окружающей тундры. Только раскопки могли объяснить странное обилие растительности.

С вершины кургана хорошо видна горная тундра. Мягкие ее увалы соединяются далеко на юге с цепью высоких голых сопок. Сильный морской бинокль приближает сопки. На вершинах чернеют кекуры – причудливые столбы горных пород, уцелевших от разрушения. Глубокие долины синеют между сопками.

Может быть, там скрывается стойбище Нанги? Медленно вожу биноклем, пытаясь разглядеть дымы стойбища.

Вдруг над курганом проносится куропатка; за нею, настигая ее, мчится большой пестрый сокол. Мелькнули распластанные крылья, длинный хвост, мощная белая грудь и тупая голова хищной птицы. Давно я охотился за колымским кречетом, желая добыть шкурку редкого хищника.

Куропатка падает в кусты полярной березки и приникает грудкой к тундровым лишайникам. Сокол парит над куртиной редких кустарников, где притаилась куропатка. Он видит каждое перышко птицы и готовит последний, смертельный удар. И вдруг куропатка взмывает навстречу соколу. Часто-часто махая крыльями, она свечой взлетает все выше и выше над тундрой. Смелый взлет робкой птицы сбивает хищника с толку – он упускает мгновение для удара. Кречет плавно поднимается по спирали, подстерегая добычу.

Куропатка не может взлететь выше. Отчаянно затрепетав крыльями, она внезапно складывает их в узкий треугольник и кидается вниз. С изумлением наблюдаю редкий вертикальный полет испуганной птицы. Сокол круто и свирепо пикирует. Куропатка неуловимым движением крыльев изменяет свой полет, устремившись под защиту человека.

Сокол несется с неба, вытянувшись стрелой. Но он не успевает сбить куропатки – вскинув ружье, я стреляю. Хищник, перевернувшись и распустив простреленные крылья, падает на землю.

Появляется Пинэтаун; он несет лопаты и кирки. Передаю ему бинокль. Юноша долго рассматривает далекие сопки, но признаков стойбища не видит. Вероятно, яранги скрыты в глубине гор.

– Давай копать, Пинэтаун…

Расчистив вершину кургана, принимаемся разгребать дно маленького кратера. Лопаты глубоко проваливаются в рыхлую, песчаную почву, переполненную морскими раковинами. Чем глубже становится яма, тем больше попадается раковин; отвесные земляные стенки показывают строение почвы.

Курган представляет собой гигантскую кучу песка и пустых разбитых раковин, уплотненную временем. Песок, обогащенный перегнившими остатками моллюсков, хорошо прогреваемый солнцем, стал плодородной почвой. Среди бесплодной тундры луговые травы разрастаются на холмах, получая в избытке питательные вещества. Ракушечьи холмы нельзя считать булгуньяхами.

Выкапываем глубокую траншею, но деревянного люка не обнаруживаем.

Может быть, тайник случайно открыли пастухи оленеводческого колхоза? Это предположение кажется маловероятным: чукчи обязательно сообщили бы о своей находке в райисполком.

Лопата Пинэтауна неожиданно звякает, ударяясь о твердую преграду. Поспешно разгребаем землю. На дне ямы, среди разбитых раковин, лежит каменный топор, искусно выделанный из черного камня. Осторожно поднимаю орудие древнего человека.

– Айваны! – испуганно шепчет Пинэтаун, не решаясь коснуться бесценной находки.

Юноша рассказывает, что среди чукчей живет предание о племени айванов – диких морских зверобоев, некогда населявших полярное побережье Чукотки.

«Айванат» – по-чукотски означает «живущий на подветренной стороне». Поселки айванов располагались на мысах, выступающих в море, или на прибрежных островах – на берегах, обращенных к морю. Древние морские зверобои селились в местах, откуда хорошо было видно приближение морского зверя.

У эвенков и юкагиров Нижне-Ленской, Индигирской и Алазейской тундр сохранялись сказания о первобытных обитателях полярного побережья Якутии, питавшихся дарами моря.

Предания говорят о непримиримой вражде к пришельцам из лесотундры, о постоянных схватках и кровавых столкновениях чукчей, юкагиров и эвенков с приморскими зверобоями. Неизвестные обитатели побережья жили в землянках, не знали металла, пользовались каменными топорами и ножами, луками, копьями и стрелами с костяными и кремневыми наконечниками.

Но самым удивительным в этих сказаниях было одно обстоятельство, казавшееся невероятным. Старики юкагиры и эвенки Индигирской тундры рассказывали о встречах с последними потомками первобытных обитателей побережья. Выходило, что редкие встречи происходили лет пятьдесят назад в наиболее глухих и малодоступных районах полярной Якутии.

Жестокий древний обычай прежнего времени повелевал убивать недругов чужого племени, и встречи с одинокими скитальцами кончались обычно безжалостным уничтожением последних потомков многочисленного некогда народа.

Достоверность этих рассказов подтверждалась любопытными фактами. Старики оленеводы показывали Пинэтауну шрамы давних ран, нанесенных кремневыми наконечниками стрел, а также необычный способ снятия шкур с оленей, убитых последними потомками айванов. Главный разрез они делали не по брюху животного, как обычно, а вдоль спинного хребта убитого оленя. Это имело определенный смысл: множество отверстий от личинок кожного овода располагалось при этом на краях шкуры, а не в центральной ее части. Из таких шкур легче было сшить примитивную, но теплую меховую одежду.

Рассказ Пинэтауна поразил меня. Можно ли верить, что последние потомки человека каменного века жили и встречались в полярной Сибири в начале XX века?!

В якутском музее я видел фотокопии «челобитных», «расспросных речей», «сказок» и «отписок» сибирских казаков-земплепроходцев. Эти любопытные документы были найдены в старинных делах Якутской приказной избы и Московского Сибирского приказа.

Документы, писанные славянской скорописью, открыли блестящую страницу мировой истории. Уже в первой половине XVII века многолюдные и хорошо организованные русские торгово-промышленные экспедиции за два десятилетия исследовали и освоили весь северо-восток Азии от Енисея до Анадыря.

Скупым красочным языком челобитных грамот сибирские землепроходцы повествовали о величайших географических открытиях, о природе открытых земель, о быте и расселении сибирских племен триста лет назад.

Русские землепроходцы застали юкагиров, чукчей и коряков с кремневыми и костяными орудиями – они почти не знали железа. Коряки – обитатели побережья Берингова и Охотского морей – жили в землянках, вырытых в кучах насыпанной земли и раковин.

Прямое отношение к рассказу Пинэтауна имела находка, сделанная в якутском архиве.

В полуистлевшей «отписи» енисейский казак Елисей Буза сообщал, что, собирая в 1638 году ясак на реке Чюндоне, близ Алазеи, он захватил в плен трех юкагирских князцев. Пленники сообщили, что на реке Нероге, впадающей в море, обитают натты. Они «колют спицами» моржей и живут в «земляных юртах», а старшины их «носят в носу» светло-синие бусы.

Позднее из «расспросных речей» колымского «князца» Порочи выяснилось, что Нерога – это река Чаун, впадающая в море восточнее мыса Баранова, и что натты часто выходят в верховья реки Чюндона (Большого Анюя) выменивать оленей у юкагиров, а «временами-де с ними и дерутца».

Название приморского народа, обитавшего в устье Чауна, – натты, упоминавшееся в «отписках» сибирских казаков, было искаженным чукотским словом «айванат». Документы землепроходцев свидетельствовали, что триста лет назад одинокие поселки айванов еще существовали на берегах Полярного океана.

До революции огромные пространства безлюдных тундр между дельтой Лены и устьем Колымы были исследованы и населены менее, чем дебри Центральной Африки. Неудивительно, что в этих малодоступных, обширных и незаселенных районах тундры, обильных дичью, рыбой и морским зверем, остались до начала XX века последние потомки айванов – коренных обитателей полярного побережья Северной Азии.

Продолжаем раскопки ракушечьего кургана: слой за слоем снимаем почву. Пинэтаун раскапывает в углу ямы куски полусгнивших стволов плавника с проухами, словно выгрызенными костяным зубом. Скрепляющие ремни сгнили и рассыпаются в мелкий порошок. Это обрушенные стропила примитивной землянки.

Новая находка открывает перед нами печальную страницу прошлого.

Почерневшие древки копий торчат из земли. Постепенно разгребая почву, Пинэтаун обнажает коричневые, изъеденные временем человеческие кости. Обугленные, заостренные концы деревянных копий, обожженные для прочности, пронзив грудные клетки, глубоко зарываются в песок. Черепов найти не удалось. По-видимому, враги, убив людей копьями, с первобытной жестокостью отрубили им головы и унесли с собой.

Ракушечий холм в давние времена служил жилищем обитателям побережья у мыса Баранова. Очевидно, эти люди питались мясом морских животных и моллюсками. Створками раковин и землей они обсыпали свои жилища. Тринадцать ракушечьих холмов служат теперь могильными курганами погибшим жителям первобытного прибрежного поселка.

Мы увлекаемся археологическими раскопками и забываем о тайнике контрабандистов.

На уровне подошвы ракушечьего кургана раскапываем угли очага, черепки разбитой вдребезги глиняной посуды, большие кремневые ножи полулунной формы, два гарпуна и множество четырехгранных костяных наконечников стрел.

Так вот где скрывается разгадка тайны Медвежьих островов!

В минувшие смутные времена Северо-Восточная Сибирь являлась ареной жестокой борьбы народов и племен Северной Азии.

Семьсот лет назад предки якутов, скотоводы Прибайкалья, под натиском монгольских племен, объединенных Чингис-ханом, двинулись в бассейн Лены. На своем пути они встретили тунгусов – лесных охотников и звероловов. Тунгусы, в жестоких битвах отстаивая свои охотничьи угодья, отступили на Север.

Отступая, они теснили древних лесных жителей Северной Азии – предков юкагиров. Многочисленные племена древних юкагиров занимались речным рыболовством на берегах крупных рек: Лены, Яны, Индигирки и Колымы.

Тунгусы, лучше организованные, имея вьючных и верховых оленей, оттеснили юкагиров в глубь тайги и в полярные тундры.

Достигнув тундры, юкагиры, а в низовьях Лены и тунгусы встретили смелое сопротивление айванов – древних приморских зверобоев полярной Якутии.

Люди своеобразной и самобытной культуры камня и кости не могли устоять в неравной борьбе с многочисленными и лучше вооруженными пришельцами с юга. Жители прибрежных поселков были истреблены. Уцелели лишь разрозненные группы и отдельные семьи, ушедшие в глухие труднодоступные районы побережья или переправившиеся на ближние острова Полярного океана.

На Медвежьих островах айваны жили, судя по сохранности построек, описанных сержантом Андреевым, еще лет триста назад.

Пинэтаун, с любопытством выслушав историю переселения народов Сибири, говорит, что и чукотские предания повествуют о переселениях айванов на острова Полярного океана. Из уст в уста передавалось на Чукотке сказание о плавающей Земле Тикиген, населенной бежавшими с континента айванами. Эта земля при сильных ветрах перемещалась в море.

Рассказ Пинэтауна кажется фантастичным. Вспоминаю открытия советских полярников, объясняющие происхождение чукотского сказания.

В 1937 году ледокол «Садко» после безуспешных поисков Земли Санникова высадил на острова Генриетты первых зимовщиков. Однажды в ясный, солнечный день полярники увидели на севере неизвестную землю с двумя куполообразными вершинами.

Это поразило зимовщиков. Земля Санникова словно перелетела на двадцать географических градусов. Землю полярники наблюдали в течение месяца, затем она исчезла.

Два года спустя полярный летчик Черевичный и штурман Аккуратов обнаружили блуждающую землю севернее острова Генриетты. Это был громадный столовый айсберг с возвышенностями в виде двух горных вершин. Издали он казался настоящим островом.

Блуждающие ледяные острова длиной до тридцати пяти километров были обнаружены летчиками нашей полярной авиации севернее островов Врангеля и Северной Земли, на Севере от Ново-Сибирских и Медвежьих островов.

Возраст некоторых ледяных островов исчисляется тысячелетиями. Они дрейфуют по замкнутым маршрутам. Рождаются эти гигантские айсберги ледниками Гренландии и арктических островов Северной Америки, нередко полями материкового льда, уцелевшими с ледниковой эпохи на мелкоморье Канадского архипелага.

В послеледниковое время материковые льды Канадского архипелага таяли, раскалывались на части. Во время сильных бурь ветры повышали уровень моря на мелководьях; обломки мощных полей, иногда прикрытые слоями почвы, всплывали и уносились в океан.

Дрейфующие ледяные острова, застревая на отмелях Полярного океана, у берегов Сибири, издали казались землей. Так возникла легенда о Земле Санникова. Такой ледяной остров видел сержант Андреев с промышленниками севернее Медвежьих островов.

Может быть, это была Земля Тикиген, застрявшая на мелкоморье? Неизвестно, как сложилась судьба обитателей плавающей земли после внезапного дрейфа в глубь Полярного океана, когда последнее пристанище айванов стало уплывать от берегов Чукотки.

Во всяком случае, в 1720 году, когда колымский зверолов Вилегин подстрелил в море на льду белого медведя, раненного стрелой с четырехгранным наконечником, эта земля была еще близко от Медвежьих островов.

Я увлекся этнографической лекцией и кремневым ножом рисую Пинэтауну выразительные иллюстрации на земле, усыпанной раковинами. Юноша внимательно слушает и следит широко раскрытыми глазами за острием ножа.

Сидим на дне глубокой ямы первобытной землянки. Тайника американских пиратов в ракушечьем холме нет. По-видимому, Питерс, теряя сознание перед смертью, неверно указал магнитный пеленг кургана. Тайник скрывается в одном из тринадцати холмов, и я хочу заложить шурфы по очереди на вершине каждого кургана. Раскопки затягиваются.