Текст книги "Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев"

Автор книги: Виктор Некрас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

В приступе ярости хотел было Святослав Ярославич вести полки на Волынь, осаждать Владимир, взять в полон жену и сыновей Ростислава.

Одержался.

Честь княжья не дозволила.

Не в обычае было ещё на Руси брать заложников из числа родни. Изяслав, тот не умедлил бы, – скривился черниговский князь с немалой долей презрения к старшему брату.

Он – нет.

Святослав не кривил душой сам перед собой – он предпочитал скорее Тьмуторокань потерять, чем честью своей и сыновней поступиться. Даже если и сам сын будет против того…

Кмети начали прибывать уже с утра – пока что здешние, путивльские. Святослав подымал на мятежного князя не только собственную дружину, но и боярские – мало не со всей земли. И бояре шли, хоть и не особенно охотно, но шли. Мало того, что Ростиславля выходка рушила весь закон наследования на Руси, так он отнимал у Чернигова и всей Северской земли восходную торговлю, коя вся шла через Тьмуторокань. Это было настолько весомо, что сто двадцать лет спустя стремление достичь «Тьмуторокани-града» бросит в походом Дикое ещё одного северского князя – Игоря Святославича, героя бессмертной поэмы.

Кмети шли. Примчался вестоноша – черниговский полк уже на подходе. Всей рати у Святослава и впрямь набиралось уже даже и побольше тысячи, перевалило и за пятнадцать сотен.

В поход выступили на третий день, отослав черниговцам наказ догонять у верховьев Дона.

Но с первого же дня поход у Святослава и Глеба не заладился. Внезапно навалилась зима – до того два дня хлестал мокрый снег с дождём, а после вдруг ударил мороз. В Северской земле навыкли, что зима приходит самое раннее, в студень-месяц, а до его начала Святослав рассчитывал уже и Тьмуторокани достигнуть. Не вышло.

Святославля рать остановилась, даже не отойдя от Сейма, у самого Путивля. Обезножели и начали падать кони, не хватало кормов.

Снег падал хлопьями, с восхода тянул лёгкий ветерок.

– Крепчает, а? – Глеб потёр замшевой перчаткей стынущее на холод ухо. Ветер и впрямь усиливался – медленно, но верно. – Глядишь, и настоящая вьюга начнётся?

– Кто знает? – дружинный старшой Жлоба пожал плечами, с беспокойством глянул на господина. – Надел бы ты шелом, княже, а?... неровён час…

– Брось, Жлобе, – усмехнулся князь, покрепче натягивая на голову шапку. – Откуда тут Ростиславичам взяться? Альбо половцам? Зимой-то?

Жлоба недовольно дёрнул усом. Зима – не зима, а только…

Пронзительный свист заставил вздрогнуть коней и людей. Свистел дозорный с самой кабаржины.

Жлоба дёрнулся, и меч словно сам собой вмиг очутился в его руке. Дружинный старшой махнул второй рукой, и в дробном топоте копыт и лязге железа дружина вымчала на гребень, топча прибитую снегом сухую степную траву.

– Надень шелом, княже! – жёстко бросил Ростиславу Жлоба, едва они оказались наверху, и на этот раз Глеб Святославич послушал старшого безо слова.

Сквозь снеговую пелену где-то вдалеке мельтешились чёрные точки.

– Люди?

– Люди, – утвердительно ответил Жлоба, почти радостно играя мечом – надоели старшому бескровные и неудачные одоления на враги и неудачный же поход по заледенелой степи. – Досягнём, княже?

– А давай, – весело бросил князь, тоже вытягивая из ножен меч. – Прощупаем, кто таковы.

Опасности не было никакой: ну сколько там этих степных бродяг – ну десяток, ну два. А с ним – сотня кметей, засидевшихся без дела.

Заснеженная степь качнулась, метнулась навстречь в конском топоте, в свистящем и плюющим снегом встречном ветре. Один перестрел, другой, третий, четвёртый!

Чужаков и впрямь оказалось немного – всего дюжина. Ни стяга, ни знамена на щитах… да и щитов-то нет. Кояры и стегачи, кожаные и набивные шеломы. Половцы? Торки? «Козары»? Какая разница?!

С лязгом сшиблась сталь – чужаки не струсили, не ударили в бег, хоть их и было ввосьмеро меньше.

Княжьи кмети не удивились внезапной стычке. Чужаки – без колебаний схватились за оружие.

Не спрашивают имени на меже Степи и Леса!

Кровь горячими каплями протаяла снег, разом пали двое у чужих и один – у князя Глеба.

Сам князь схлестнулся с молодым парнем в кояре – даже усов не было видно на юном лице, которое даже под набивным шеломом вдруг показалось Глебу чем-то знакомым. Оружие дрожало в руке, меч словно сам рвался убивать – князя охватила злоба. И неважно, что неведомые чужаки, скорее всего, никоторым боком не касались его распри с Ростиславом Владимиричем!

Пусть!

Пустить кровь! Хоть кому! Хоть так дать выход!

Скрестилась сталь, высекая искры, но князь, с малолетства навыкший владеть мечом (сначала деревянным, а после – и боевым!), легко выбил меч из руки чужака, обратным движение клинка сшиб с его головы набивной шелом. Парень чуть прикрылся рукой, в робкой попытке защититься, а второй рукой тем временем судорожно рвал с пояса нож, не замечая, что захватил одновременно и рукоять, и шитые мелким тьмутороканским бисером ножны, и ножа ему теперь не вырвать и до самого Корочуна.

Но князь замер, глядя на прикрытое рукавицей лицо парня, и меч в руке княжьей опустился. И невесть с чего вдруг остановился и весь бой, все глядели на князя – и свои кмети, и чужаки.

Тот самый мальчишка из дружины Ростислава, «козарин» донской!

– Шепель? – удивлённо спросило Глеб, не веря своим глазам.

– Я не Шепель, княже, – сумрачно ответил парень, и теперь Глеб тоже ясно видел – не он. Очень похож, но не он. – Я брат его, близняк.

– Вон что, – протянул князь, не спеша вновь вздевать меч. Но и в ножны его кидать не спешил. Парень же всё-таки совладал с ножом – серая узорная сталь стремительной рыбкой метнулась в его руке, и Глеб понял: теперь, если парень дока ножи метать, они в равных – ему в такой близи от хорошо брошенного ножа нипочём не уклониться, и мечом не отбить.

– Зовут-то тебя как, близняк?

– А тебе-то для чего, княже? – дерзко бросил парень, перехватывая нож для броска. Храбёр. На князя-то?

Хотя степные – люди вольные. Над донскими «козарами» лет сто уж как никого нет, никоих князей, откуда ему благоговения-то набраться?

Да и на Руси сейчас – у многих ли сыщешь, благоговение-то? И князья-то сейчас не те…

– Да просто, – пожал плечами Глеб. – Ты же вот откуда-то знаешь, что я – князь.

– Знаю, – буркнул парень всё так же хмуро. – Глеб Святославич ты, я тебя в Тьмуторокани видел.

Вон даже как…

– Меня Неустроем люди кличут, – сказал парень, опуская нож. Впрочем, метнуть можно было и снизу, даже не размахиваясь – раз! и в гортань!

– И чего же, Неустрое батькович, вы в нашей земле ищете? – чуть подпустив в голос яду, спросил князь.

– Заблудились мы, – непроницаемо ответил Неустрой, глядя князю прямо в глаза. – Метель-то какая…

Врал Неустрой.

Князь усмехнулся, глянул на «козарина» исподлобья.

– Ладно… убирайтесь!

За войлочными стенами шатра завывал ветер, бил в стены – вздрагивали и крепления шатра, и сами стены. Пламя светцов плясало так, что становилось страшно за огонь – погаснет.

Но внутри шатра было тепло. Уютно потрескивали огоньки, хотелось взять в руки книгу… да только откуда тут, в походе, книга-то?

Глеб Святославич невольно усмехнулся собственному неразумию. Когда и повзрослеешь только, княже, – сказал сам себе тьмутороканский князь. Да и какой ты теперь тьмутороканский князь – стол у тебя Ростислав отнял, а самого Ростислава с Тьмуторокани согнать сегодня не выходило.

Полость шатра чуть приподнялась, внутрь проскользнул отец, весь облепленный снегом. Отряхнулся как пёс, невесело глянул на Глеба.

– Так вот, сыне, – сказал, словно не зная, что сказать ещё.

– Ворочаем рать, отче? – тихо спросил Глеб, глядя в сторону.

– Ворочаем, Глеб, – твёрдо и горько ответил Святослав. – И на месте стоять… кмети уж ворчат. А через мёрзлую степь вперёд идти неможно, кони обезножеют вконец да и попадают, корма окончатся – тут нам и конец всем… тем более, «козары» донские за Ростислава! Всю рать за Доном положим, в Сальской степи! Надо ворочаться…

У Глеба затеплели уши – изгнанный тьмутороканский князь понял, что отец прекрасно и без него знал, кто такие донские и кубанские «козары». Но сына, довольного тем, что может поучить отца, не остановил.

Глеб опустил глаза, потом быстро вскинул, встретился взглядами с отцом. И черниговский князь едва заметно подмигнул сыну – он был доволен.

А что не осёк – зачем?

Пусть покажет, что он усвоил, какой урок вынес из первого своего поражения.

Главное – чтобы из этого поражения сын привычку к поражениям не вынес.

Бывает такое.

– Надо так надо, – вздохнул Глеб. – До морозов альбо до весны?

– Думаю до весны, сыне, – осторожно ответил отец. – По весне пойдём и водой, и горой, да и великий князь помощь подошлёт – ему Тьмуторокань в наших руках – иголка, а в Ростиславлих и вовсе – нож острый.

Впервой вот так-то при сыне про старшего брата вымолвилось, до сих пор старался умалчивать. Незачем до времени знать сыну про то, что братья Ярославичи не так уж и дружный меж собой, особенно старшие Ярославичи – Изяслав со Святославом. Повзрослеет – тогда уж, – думалось. А сейчас – куда и взрослеть-то Глебу. И стол получил, и со стола согнали. А которе большой с Изяславом не миновать стать… тогда Глеб отцу и поможет.

Сын в ответ только кивнул – не слепой, мол, сам всё понимаю.

– Ростислав в Тьмуторокани прочнее сядет, – сказал отворачиваясь.

– Против нас ему всё одно не сдюжить, – возразил Святослав, подходя к светцу и грея руки у огонька.

Глеб в ответ только повёл плечом – отец так и не принял во внимание его слова по донских да кубанских «козар». Хотя войны не миновать всё одно, и Ростиславу и впрямь не сдюжить против всей Северской земли. И уж тем более против всей Руси, если за среднего брата старший и младший вступятся – великий князь Изяслав да переяславский Всеволод, тот, что ногой на самой степной меже стоит.

– Я тех «козар» сегодня видел, – вырвалось у Глеба, и он вмиг пожалел о сказанном. Впрочем, отец всё равно бы про то узнал – хоть и от того же Жлобы.

– Где?! – встревоженно встрепенулся князь Святослав.

Ростислав, морщась, коротко рассказал о мимолётной стычке. Отец слушал, выпятив губы трубочкой, словно свистнуть собирался.

– Отпустил? – недоумевающе переспросил он сына, выгнув в удивлении бровь. – С чего это?

Глеб и сам не мог бы объяснить отцу, почему он отпустил Неустроя и остальных. Но Святослав уже его не слушал – сузив глаза, он медленно произнёс:

– Ростиславичи-то каковы?! Неуж с Тьмуторокани до самого Сейма дозоры высылают?! Альбо…

– Что – альбо? – переспросил Глеб, чувствуя, что его доверчивость и ротозейство могут оборотиться какой-то другой стороной.

– Альбо это передовой дозор и вся Ростиславля дружина здесь?! – Святослав уже стоял на ногах, а его рука лежала на рукояти меча. – А то и «козары» с ней?!

На короткий миг Глеб Святославич представил всё, что из того следовало. Ничего невозможного – это черниговцам через мёрзлую степь идти трудно, а Ростиславу что – донские «козары» за него, его рати и отдохнуть будет где, и подкормиться. Ростислав Владимирич – вояка нехудой и ярый. Один переход – и он охватит здесь, у Путивля всю обезножелую пешую отцову дружину. И что станет выкупом за вызволение из полона альбо сохранение жизни? Стол черниговский?!

– Навряд ли, – ответил Глеб, вздрагивая. – Ростиславу черниговский стол не нужен, ему Великая Тьмуторокань нужна, держава в Диком Поле да в Ясских горах.

– Чем больше ешь, тем больше охота! – ощерился Святослав. – Мстислав Владимирич тоже с Тьмуторокани начинал, а после в Чернигове сел, и на Киев тоже целил! Да и откуда ты знаешь?!

– Он сам сказал, – пробормотал Глеб, чувствуя себя ужасно глупо.

Святослав в ответ только рассмеялся.

– И потом, он мог привести рать и для того, чтобы просто нас в Степь не выпустить, – быстро сказал он. – Тогда всё, тогда – конец.

Он быстро нахлобучил шапку и вышел. Пола шатра ещё не успела упасть, а Глеб уже услышал разбойный посвист – отец подзывал коня.

Святослав Ярославич разослал дозорных на сотню вёрст вокруг, сумев-таки собрать сотню кметей на добрых конях. Всадники обшарили все балки, яруги и перелески, но не нашли ни «козар», которых и след простыл, ни Ростиславлей рати.

Никого.

Поход провалился, и это было ясно уже каждому кметю, а не только князьям да гридням. Рать приходило распускать, а поход сворачивать и отложить до весны.

Глава вторая Беспокойство

1. Белая Русь. Окрестности Витебска. Весна 1065 года, травень

Три всадника вынеслись из леса, и Несмеян на миг задохнулся – тёплый ветер хлестнул навстречь, упруго надавил на грудь, властно и ласково перехватил дыхание. Утоптанная дорога глуховато отзывалось под коваными конскими копытами, боязливо жалась к лесной опушке, пряталась под развесистые ветки сосен и елей, ныряла в березняки.

Дорога был знакома. Знакомей некуда.

Всеслав Брячиславич вдруг наддал, словно уходя от погони – любимый Всеславль конь взял с места вскачь. Несмеян и Витко встревоженноринули вскачь следом – не случилось ли чего. Но Всеслав уже остановил коня и, смеясь, оборотил к кметям разгорячённое жарой лицо.

– Хорошо-то как, Несмеяне?! – крикнул он, любуя зеленью леса. – Любота!

Кметь понимающе кивнул, подъезжая вплоть. И впрямь хорошо было. Лето уже ступало по густолесой кривской земле, яркая зелень ещё не пожухла, прибитая зноем, не тёк ещё по лесным полянам духмяно-пряный запах созревающих ягод. И любо же в такой день, забыв по княжье достоинство, поскакать навстречь ветру…

– Любо, княже, – подтвердил Витко, бросая косой взгляд на опушку – мало ли чего. Были уже научены кмети горьким опытом – зимой, как ворочались с полюдья, вот так же скакали по лесам, когда взгляд Несмеяна вдруг зацепился за одинокую фигурку на опушке недальнего леса.

Что-то ему не понравилось, он даже не понял – что именно, а сам уже рванулся к князю и обхватил его за плечи, валя с коня. Взвизгнула над головой стрела, чиркнув широким срезнем по самой луке седла. Несмеян и князь рухнули на дорогу, вздымая мелкую снежную пыль. Витко с миг ещё был в каком-то оцепенении, и вторая стрела метнулась алчной гадюкой. Но Несмеян уже успел подняться на колено и подставил щит. Глухой стук сменился звонким треском – стрела, пробив бычью кожу, расщепила прочный вяз щита и высунула жадную бронебойную головку с обратной стороны.

Стрелец удирал вдоль опушки – нырнуть прямо в лес ему мешал густой колючий чапыжник – а Витко нёсся следом, кидая на скаку стрелу за стрелой, и всё никак не мог попасть. Наконец, кметь остановил коня, приподнялся на стременах и выцелил беглеца. Щёлкнула тетива, короткий визг – стрелец споткнулся и сунулся носом в сугроб.

Кто таков был неведомый стрелец – так и не дознались. А только не мог даже и безвестный побродяжка не признать во всаднике хозяина Полоцка – в кривской земле Всеслава Брячиславича знали в лицо, хоть десять раз переоденься безвестным кметём.

Князь, видимо, тоже вспомнил про тот, уже полузабытый случай, бросил кметю:

– Не хмурься, Витко… уж тут-то в меня стрелять некому…

Но поехал всё же медленнее.

– Ну-ну, – неопределённо бросил кметь. И вдруг добавил. – До сих пор локти кусаю, княже… живым надо было брать стервеца…

– Много чести, – сказал вдруг Несмеян. – С тем, кто исподтиха стрелял, ещё и добром говорить. И без того ведомо, кто таков, да из-под чьей руки…

Смолк, остановленный княжьим взглядом, недовольно втянул ноздрями воздух.

А князь задумался.

Несмеян, конечно, прав, как же без того. И так ведает князь полоцкий, кто острил на него стрелы в туле неведомого стрельца, убитого Витко на двинском берегу. Потому он и едет сейчас к волхву Славимиру, что знает и сам – христиане его в покое не оставят.

Вон и Ольга так думает…

Дверь скрипела. Всеслав оборотился с немалой злобой, но тут же обуздал себя – пришла княгиня.

– Сколько раз говорил холопам – дверь смазать, – процедил он. – Бездельники. Дармоеды.

– Опять буянишь, ладо? – Ольга подошла вплотную, провела ладонью по волосам князя, чуть дёрнула за длинную прядь – Всеслав не брил головы и подбородка по примеру воев, не жертвовал волос Перуну. Велесову потомку это не к лицу.

Всеслав по-прежнему раздражённо дёрнул плечами, освободил волосы из рук жены.

– Р-разгоню всех… – бормотнул он, невольно остывая. – Наушники.

– Грозен ты, княже, как я погляжу, – княгиня улыбнулась. – И куда денешь?

– Пусть к протопопу в прислугу идут, – махнул рукой Всеслав.

Княгиня звонко расхохоталась – она и до сих пор, на четвёртом десятке, сохранила весёлый нрав.

– Войну затеваешь, Всеславе? – внезапно спросила она, положа руку ему на плечо. Князь невольно вздрогнул, поднял на неё удивлённые глаза.

– Ты… откуда знаешь?..

Ольга усмехнулась, села на высокий подлокотник кресла, прижалась к мужеву плечу.

– Альбо ты забыл, княже, кто я такова?..

Нет, он не забыл.

– Слухи и до меня донеслись, – Ольга улыбалась. – Негоже тебе, ладо, таиться от меня. Вон правильно христиане говорят – муж и жена да будут едина плоть.

Всеслав криво усмехнулся:

– Они ещё говорят – жена да убоится мужа своего.

– Не дождутся! – княгиня гордо вздёрнула подбородок.

– Вот так-то лучше, – засмеялся Всеслав. – А то я уж подумал: ну, если и жена моя христианские речи повторять взялась, так надо мне оружие складывать да креститься.

Княгиня засмеялась:

– Не приведи, Макоше.

На том разговор и закончился.

Да, Ольгушка, затеваю я новую войну! – горько бросил про себя князь. И не с иноплеменниками войну, со своими, русичами, мало того – кривичами единокровными! А и как иначе?!

И вот они снова стоят в воротах святилища друг напротив друга, и зубчато-причудливая тень храма падает на них, укрывая от палящего летнего солнца макушку волхва, не прикрытую более ничем. А князь чуть щурится на солнце, глядит вприщур и ждёт – что скажет ему на сей раз старый учитель, волхв Славимир.

– Приехал всё же таки? – со странной усталостью обронил волхв. – Ну, идём, Всеславе Брячиславич.

– Владыко, я… – начинает было князь, но Славимир остановил его коротким движением руки.

– Ведаю, для чего явился, – всё так же тяжело сказал волхв. – Пошли, говорю.

Князь больше не осмелился ничего возразить. Он и сам ещё толком не понял, для чего приехал в святилище – то ли спросить у богов совета, то ли ещё для чего… А волхв – знает.

В храме было прохладно, знакомо тянуло запахами старой смолы, засохшей крови и мёда – приношения богам были разными.

Остановились у подножия кап – справа Перун, слева – Велес.

– Сомневаешься, княже? – в полной тишине шёпот Славимира звучал, как удар грома.

– Нет, владыко! – Всеслав не опустил взгляда – он не лукавит перед ликами богов и перед их служителем. – Нет сомнений в душе моей.

– Воля Велеса и Перуна с тобой, Всеславе Брячиславич.

– Ведаю, владыко Славимире, – и вновь не лукавил Всеслав.

– Так чего же тебе ещё? – в шёпоте волхва ясно прорезался гнев, хотя, казалось бы – какие там оттенки можно уловить в шёпоте…

– Смутна душа моя, владыко, а отчего – не ведаю… – признался князь, на сей раз низя взгляд – не от лукавства, от смущения.

– Волю богов яснее узнать жаждешь? – Славимир чуть приподнял бровь… будь по-твоему…

Волхв поворотился к Перунову капу.

– Сегодня достоит нам с тобой принести жертву, – сказал он, и Всеслав Брячиславич, князь полоцкий, послушно наклонил голову.

Бык был чёрен и огромен – холка мало не в полтора человеческих роста, ноги толщиной с доброе бревно, рога, а вернее, обрубки рогов – почти в локоть длиной. Густая грива стояла дыбом на горбу, налитые кровью глаза дико шарили по толпе, глядя искоса. Могучий подгрудок доставал до земли – воплощённая мощь.

В словенских землях бык – самый могучий зверь. Даже редкий благородный хищник – барс – альбо лесной владыка – медведь – не всегда и не вдруг справятся с таким вот лесным великаном. И издавна самая любезная жертва богам у русичей – бык. Перуну – рыжий, Велесу – чёрный.

А тут не просто бык – полудикий зубр.

Жертва, любезная вдвойне.

Когда-то он гулял на привольных травах кривских дебрей, был господином над целым стадом лесных коров, хозяином Леса. И только, Сильный Зверь был выше. Да ещё сам могучий Велес, Владыка Зверья.

Потом пришли ловцы. Люди нарушили тишину лесов, подняли мелкое зверьё, спугнули птиц. А ему, лесному владыке, опилили рога, продели в ноздри железное кольцо. Полный год держали на привязи, пока не смирился гордый нрав лесного витязя.

Бычья молодость закончилась.

Он ещё долго был после господином – теперь уже над иными коровами, над теми, что и не нюхали вольной воли, не бродили по лесным тропинкам. Эти звери жили под самой рукой человека, к которому бык тоже начинал привыкать.

Но сегодня…

То, что случилось теперь, ему не нравилось.

Ему вновь спутали рога, привязали к какому-то столбу. Снова лишили его воли. И со всех сторон – люди, люди, люди… Ненавистный человеческий запах так и бил в ноздри, сводя с ума, будоража густую тёмную кровь, и бык гневно храпел, рыл землю копытом и пытался выворотить столб с привязкой.

Вкопано было крепко, но Всеслав Брячиславич видел – ещё немного – и бык сумеет. Вырвет столб – и тогда… у князя пробежал по спине предательский холодок постыдного страха, недостойного Велесова избранника. Воображение на миг нарисовало ему жуткое зрелище того, как чёрная глыба бешено несётся по лугу, пыша яростью, топча людей и заливая луг кровью. То-то будет жертва! Всем жертвам жертва!

Но страх сгинул так же внезапно, как и пришёл – не дело ему, Всеславу Брячиславичу, полоцкому князю и избраннику самого Велеса, бояться какого-то быка. Пусть даже и необычного – огромного и сильного.

Князь быстро метнул по сторонам глазами, зацепился взглядом за Несмеяна и Витко. Ага, голубчики, вы рвались послужить князю, небось и в гридни метите…

Всеслав коротко кивнул обоим, и кмети, поняв князя без слов, рывком оказались около быка. Славимир открыл было рот, чтобы что-то сказать, но не успел. Мелькнули ножи, обрезав привязку.

На поляне стало тихо, так тихо, что слышно было, как за перестрел от святилища звонко орёт на ветке ворона.

Бык рванулся, но кмети вцепились в его рога, пригибая голову к земле, огромное чёрное тело налилось силой, готовое вмиг отринуть обоих кметей. Всеслав встретился взглядом с налитыми кровью, огромными выпученными глазами быка, принял в себя ярость Велесова любимца, вцепился в них ответным взглядом, сделал шаг навстречь, чувствуя, как наливаются какой-то неведомой до сих пор силой руки и ноги, как мягко сминается под ногами земля, словно при поступи Святогора, каменистая почва святилища. Спину свело судорогой, глаза всё так же неотрывно глядели в глаза быка. А огромный чёрный зверь медленно двигался навстречь, волоча на своих рогах обоих Несмеяна и Витко – и шёл всё медленнее, словно идти ему было всё труднее и труднее, словно лилась из горящих синим пламенем глаз полоцкого князя некая сила.

За спиной князя встал кто-то могучий и невидимый всем остальным, но Всеслав знал – вот он, тут. Оглянись – и увидишь.

Но оглянуться было нельзя. Чуть оплошай – и бык почует свою силу, и твою слабость.

Бык хрипато взревел и ринулся навстречь князю.

Сошлись около самой капи Велеса, выставленной ради встречи с князем и такой значимой жертвы из храма на широкий двор святилища.

Бык вновь взревел, коротким движением могучей головы стряхнул с рогов кметей и встретился с князем лицом к лицу.

Но было поздно.

Князем уже двигала могучая сила божества, его руками сегодня водил сам Велес. Княжьи кулаки сомкнулись на рогах лесного витязя, бык рванулся, освобождая голову, попавшую в новый полон – всуе! Князь неуклонно гнул голову быка к подножию Велесова капа, и, наконец, одним рывком швырнул зверя на колени и, крутанув рога, сквозь торжествующий рёв толпы и шум крови в ушах услышал противный хруст сломанных шейных позвонков быка.

Зубр ещё не понимал, что он уже мёртв, он ещё свирепо, со свистом дышал сквозь полнящиеся пузырчатой, кипящей кровью ноздри, ещё рыл землю копытом, цепляясь за случайную выбоину в гладко утоптанной земле двора. Но он был уже мёртв, он уже был на горбатом радужном мосту, и видел сквозь розовый туман в глазах огромную фигуру Лесного Властелина, Владыки Зверья, рогатого и закутанного в медвежью шкуру.

Князь коротким движением вырвал из ножен длинный обрядовый нож (не стальной нож, кремнёвый, прадедовского обычая!) и перерезал становую жилу быка. Кровь хлестнула к подножью капа, обагрила землю и дерево. Могучие ноги зубра подкосились, он грузно повалился и грянулся оземь – дрогнула земля, дрогнул кап. Князь едва успел отскочить, выпустив огромную бычью голову.

Не бойся, малыш, – сказал тихо Владыка, и зубр несколько раз крупно вздрогнул и затих, щедро траву поливая кровью.

Он стоял, глядя странным взглядом в огромные фиолетовые глаза, полные медленно остывающего огня и нечеловеческой злобы.

Огромная сила, данная князю на миг, уходила, оставляла его, и Всеслав даже пошатнулся на миг – таким слабым он казался сам себе теперь, после того, как Владыка Зверья оставил его. Но Он всё время был здесь, рядом, и Он не позволил князю упасть. Всеслав ясно ощутил незримую руку на своём локте и выпрямился на слабых подгибающихся ногах.

И услышал торжествующий рёв народа окрест, и птичий грай, – встревоженная птица стаями реяла над лесом, не в силах понять, с чего так орут эти двуногие. И пугала птицу огромная, надмирная сила, коя сейчас сгустилась над этим лесом…

Волхв зачерпнул густую горячую бычью кровь обеими руками, и Всеслав, понимая, ЗНАЯ, что будет дальше, послушно склонил голову. Кровь потекла по лбу, по лицу, тёплыми струйками стекая по волосам и щекам.

И тогда князь, наконец, оборотился. И успел увидеть над вершинами леса полутень-полупризрак – огромное бородатое лицо, неуловимо переходящее в медвежью морду, могучие турьи рога, лёгкую улыбку и одобрительный взгляд нечеловечески мудрых проницательных глаз.

– Возьми узду… – обронил Славимир коротко. Они уже снова были в храме. У ног Перуна, которые как-то незаметно сливались с дубовым столбом – кап словно вырастал из дерева – лежала уздечка, отделанная изузоренным серебром. Была ли она до сих пор альбо нет – князь не мог бы сказать уверенно даже сам наедине с собой. Дорогая работа, и каждый узор наверняка что-то значит – не всем дано ведать древние резы и письмена, только волхвам. Даже князь знал только некоторые из них.

Воля Велеса была явлена сразу же, теперь осталось узнать только волю Перунову.

Всеслав невольно поднял глаза, встретился взглядом с глазами Перуна – на гранях рубинов дробились отсветы огня на жаграх. В душу вдруг вступило что-то могучее, что-то неведомое до сих пор распахнулось перед князем, он ощутил в себе силу и уверенность.

Присутствие чего-то неведомого, непознаваемого, тут же сгинуло, оставив ощущение силы.

Уздечка оказалась довольно тяжёлой – взнуздать придётся сегодня отнюдь не простого коня.

Впрочем, обуздывать коня Всеслава не допустили – Славимир взялся сделать это сам.

– Тебя, княже, он к себе и не подпустит, уж не посетуй, – сказал волхв, и князь отступил со странным, смешанным чувством облегчения и разочарования.

Вскоре коня вывели, и Всеслав восхищённо присел. Вороной жеребец, истинный Перунов скакун (только крыльев не хватает!), чёрный, как смоль, без единого белого пятнышка, танцевал на тонких длинных ногах, норовисто бил по земле некованым копытом, тряс гривой, горделиво выгибал шею и свирепо косил налитым кровью круглым глазом. Видно было, что этот конь никогда не носил на себе седока. Никого из людей.

Всеслав безбоязненно протянул коню ломоть хлеба, посыпанный крупной солью – любил коней. Жеребец недоверчиво покосился, фыркнул, но руки не укусил и хлеб принял, щекотнув княжью ладонь жёсткими волосками на мягких бархатных губах и тёплым дыханием. Князь взялся за уздечку. Трое младших волхвов уже уложили коню под ноги короткие тяжёлые копья, и все затаили дыхание.

Первое копьё конь переступил легко и уверенно. Второе – с каким-то колебанием, словно что-то почуял. Косил на князя налитым кровью взглядом, но – шёл.

А потом – упёрся.

Гневно захрапел и заплясал, задирая голову. Наконец, дал всё же себя понудить, шагнул… споткнулся о копья и едва не упал на колени. Волхвы и гридни дружно ахнули, конь испуганно прянул, вырвал узду из рук князя. Но его уже никто не ловил. Волхвы дружно кинулись разглядывать след. Славимир несколько мгновений глядел на следы конских копыт с обеих сторон от копья – правым копытом конь переступил, а левым – недошагнул. Наконец, волхв поднял голову, встретился глазами с вопрошающе-испуганным взглядом князя и мрачно-утвердительно кивнул.

2. Словенская земля. Новгород. Весна 1065 года, травень

Первый солнечный луч пробрызнул багряным золотом по окоёму, и почти тут же по городу запели петухи – третьи за нынешнюю ночь. Небо над окоёмом побагровело, а над этим румянцем уже наливалась ярким хрустальным светом утренняя весенняя лазурь, вытесняя остатки ночных сумерек.

Князь Мстислав Изяславич встречал рассвет по своей давней привычке, сидя на баляснике узорного резного гульбища княжьего, отцова – да нет, теперь уже давно не отцова, а его, Мстиславля! – терема. Он любил встречать рассвет, любил дивоваться городом, что вольно раскинулся над пологими берегами Волхова-Мутной, длинной чередой заполняя откосы, вздымая гряды бревенчатых стен над мутной водой великой реки. Любил ещё с тех времён, когда княжичем был. Любил и сейчас, новогородским князем будучи, когда отец – на великом столе киевском.

Мстислав Изяславич криво усмехнулся. Князь великий! Дед Ярослав Владимирич, великим князем будучи, всю Русь одержал в руках, а отец… В Чернигове Святослав, на Тьмуторокани – Глеб Святославич. В Переяславле – Всеволод. В Полоцке – Всеслав, на Волыни – Ростислав. Да тут ещё Ростислав и на Тьмуторокани уселся, Глеба согнал…

Князь Мстислав тряхнул головой, отгоняя вздорные мысли – до сих пор не доводилось оспаривать волю покойного деда, рассадившего их по столам в городах. Ведь верно рассудил он – никого без стола не оставишь, неприлично то для князя. Даже и у Всеслава Полоцк отнять было бы нелицеприятно и неправильно, хоть тот и вовсе – изгой из изгоев.

Послышался голос из-за спины:

– Прости, княже…

Князь обернулся и встретился глазами с острым – уколоться можно! – взглядом ближнего гридня. Из-под светлых нерусских бровей глядели холодные серые ливские глаза.

– Чего там стряслось, Тренята? – невольно встревожился Мстислав, словно что-то почуя. На деле белобрысого гридня звали Тройнатом, но он давно уже навык к словенскому назвищу, которым его кликали и князь, и товарищи.

– Кметь Ярун из Полоцка воротился, княже, – гридень глядел непонятно. – К тебе просится, Мстиславе Изяславич.

Князь нахмурился – не любил чего-то не понимать. Яруна он сам посылал в Полоцк с мало значимым делом, как обычного гонца, но с тайным поручением. Ярун не должен был воротиться так скоро.