Текст книги "Кровавый отпуск"

Автор книги: Виктор Кнут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Своего я добилась, когда язык от длительной беспрерывной работы уже распух и был готов отвалиться, а горло пересохло настолько, что там можно было сушить сухари. Я попыталась дотянуться до термоса с остатками чая, но длины цепей не хватало. Как ни пыталась я растянуть себя, как ни крутилась и ни изгибалась, моя рука замерла в полуметре от стоящего на полу термоса. Близок локоть… как говорится. Ничего не оставалось, как взывать о помощи к «тридцать шестой».

– Подойди, пожалуйста, – попросила я, – подай мне чая.

В клетке раздался чуть слышный шорох, и девочка почти бесшумно появилась в пространстве, освещенном свечой. Словно фантом. Как приведение. Она наклонилась, протянула мне термос и осталась стоять возле кровати, внимательно наблюдая за тем, как я свинчиваю крышку и наливаю в нее чай.

– Присаживайся. Чего стоишь? – улыбнулась я, в душе трепеща оттого, что возьму вот сейчас и спугну свою единственную надежду на освобождение.

«Тридцать шестая» осторожно ткнулась попкой в краешек кровати, продолжая с интересом разглядывать меня, словно перед ней сидело, прикованное цепями к стене, некое инопланетное чудо. Впрочем, чудом я и была для нее. Интересно, и сколько же эта несчастная не видела обыкновенных людей?

– Так как же тебя зовут? – Я напилась, завинтила на место крышку, но возвращать термос девочке не спешила. – Меня Марина. А тебя?

– Тридцать шестая.

Я облегченно закрыла глаза. Я мысленно прокричала: «Ура!» Я ощутила, как у меня с души свалился огромный камень.

Есть прогресс! Первое слово сказано. Спящая красавица начала оживать. Дальше все будет в тысячу раз быстрее и проще.

– Нет. Тридцать шестая – это не имя. Это какой-то дурацкий номер, который придумал хозяин. Но ведь тебя как-то звали, до того, как ты здесь оказалась. Ты помнишь, как?

Девочка молча кивнула. Подогнула под себя правую ногу и, устроившись поудобнее, развернулась ко мне..

– Так как тебя звали раньше?

– Оля.

– Оля… Оленька… Олена… Можно, я буду звать тебя так?

По ее бледному личику проскользнуло некое подобие улыбки.

– Можно. А я тебя Мариной. Хорошо? Только когда хозяин не слышит. Он разозлится, если услышит.

«Недолго осталось злиться этому дураку», – подумала я и осторожно продолжила задавать вопросы.

– Олена, и давно ты у него здесь живешь?

Девочка пожала узкими плечиками.

– Я не знаю. Может быть, год. Может быть, два… Когда хозяин привез меня сюда, было лето. Как и сейчас.

– И сколько тебе тогда было лет?

– Я не помню.

– А какой тогда был год?

– Не помню.

Я вздохнула. И подумала о том, что сама уже через несколько месяцев подобного заточения не только забыла бы, сколько мне лет, но, возможно, разучилась бы разговаривать. Так чего же можно хотеть от маленькой девочки?

– А где твои родители, Оля?

– Не знаю, – ответила моя собеседница, и я уж было подумала, что она этого просто не помнит, когда она пояснила: – Я детдомовская, из Новомосковска. Мы сюда приезжали в лагерь на лето. А я захотела поехать дальше на Черное море. И ушла. И заблудилась в лесу. И повстречала хозяина. Сначала я жила у него в сарае и в баньке, а потом он построил здесь комнату для меня. И я стала жить здесь.

– И тебе, Олена, здесь нравится?

Девочка неопределенно пожала плечами.

Она не могла ответить на этот вопрос. Ей просто не с чем было сравнивать тот котел, в котором варилась последнее время.

– Кстати, а как на самом деле зовут хозяина? – спросила я, но Оля не знала.

Он ни разу не представлялся ей по имени. Все, что ей было известно о нем, так это то, что ему двадцать пять лет, – он недавно отмечал юбилей и похвастался этим перед своей наложницей. Работал карлик не то лесничим, не то обходчиком, но надолго в лес никогда не отлучался. Каждый день он появлялся в подполе утром и вечером. Утром – разбудить пленницу и принести ей на завтрак несколько бутербродов и чай, вечером – уже надолго, иногда чтобы просто посидеть и поболтать, но обычно он доставал из шкафа свои ремешки и плетки и устраивал садистские игрища.

Первое время «хозяин» выпускал девочку из подземного каземата только в банные дни. Конвоировал через двор до баньки и обратно. На этом ее прогулки и заканчивались. Правда, последнее время режим резко ослаб. Оля стала подниматься из погреба в дом почти каждый день. По вечерам выносила парашу и готовила себе и карлику обед. На нее была взвалена вся домашняя работа, начиная с уборки в избе и заканчивая стиркой. При этом «хозяин» не боялся оставлять свою пленницу в доме одну на несколько часов кряду – знал, негодяй, что все равно она никуда не сбежит. Ей на это просто не хватит решимости, у нее уже полностью сломлена воля. Да и две огромных собаки, спущенные с цепей во дворе, исключали всякую возможность побега.

Несколько раз у хозяина гостили какие-то люди. Оля даже слышала отзвуки громкой музыки сверху, а карлик в такие дни появлялся у нее пьяный и ненадолго. Приказывал сидеть тихо, хотя в этом не было никакой необходимости. Девочка панически боялась незнакомых людей наверху. Она не ждала от них ничего хорошего и уже давно не представляла себе другой жизни, кроме прозябания в подземной комнате с редкими выходами наверх и почти ежедневными порками и изнасилованиями.

– А ты попробуй представить, – попробовала я вернуть Олю года на два назад. – Ведь ты же помнишь, что жила в интернате. У тебя там, наверное, были подруги. Как их звали?

Девочка напряглась, попыталась что-то припомнить, но в результате лишь виновато пожала плечами.

– Я не знаю.

– А в какие вы игры играли? В дочки-матери? В резиночку? В пристеночек с мячиком?..

– Не знаю.

– …Наверное, воевали с мальчишками. Когда мне было столько, сколько сейчас тебе, мы во дворе дрались с ними почти каждый день. Потом мирились и. вместе играли в войнушку и в прятки. И даже в футбол. Малъчишская команда против девчоночьей. Представляешь? – Я усмехнулась. – Нас было больше, но мы все равно каждый раз продували…

Оля внимательно слушала мою болтовню и постепенно остекленелое выражение полной апатии у нее в глазах сменял живой интерес. К ней возвращались воспоминания о прошлой, человеческой жизни. Она на глазах оттаивала, превращалась из одичавшего ночного зверька в обычную девочку.

Все, что сейчас происходило между нами, напоминало сеанс гипноза в театре абсурда. Ведь во время таких сеансов можно вытащить на поверхность давно, казалось бы, стершиеся из памяти события далекого прошлого. Так и я сейчас, словно психолог, осторожно выковыривала наружу из глубин подсознания своего пациента все человеческие чувства и помыслы, которые последнее время старательно задвигались в самые дальние, самые темные и заросшие вековой паутиной уголки мозга. Аккуратно, чтобы, не приведи Господь, не затушить совсем, раздувала робкий огонек воспоминаний о прошлом. И ликовала, наблюдая за стремительным выздоровлением больного. И уже точно знала, что скоро карлику придет конец. Эх, и незавидный же конец!

Я и мечтать не могла о таком ошеломляющем успехе. Не знаю даже примерно, сколько калорий сожгла и сколько времени мне потребовалось для того, чтобы наконец заставить Олю вспомнить несколько имен из ее прошлого. Чтобы вызвать у нее в памяти образ нормального человеческого общества – такого, каким она его видела в последней раз, когда оставила летний лагерь, надеясь добраться до Черного моря. Но вместо югов очутилась в кошмарном подземном плену. Точно так же, как я. Смешно… Хотя ничего смешного.

Совместными усилиями мы выяснили, что ей примерно тринадцать, и что с того момента, как она угодила «в гости» к «хозяину», прошло чуть меньше двух лет. Мне удалось разбудить в своей маленькой сокамернице давно уснувшее желание вырваться на свободу. Я сумела внушить ей доверие… Но я не смогла искоренить в ней какой-то фанатичный страх перед карликом и слепую веру в его всемогущество и неколебимость. Оля просто не представляла, как так можно пойти против этого бессмертного божества, спустившегося с Олимпа к нам, недостойным. И боялась даже слышать о том, чтобы учинить бунт в тюрьме или устроить побег.

– Ты только найди мне какую-нибудь железку, – умоляла я, – чтобы открыть замки на кандалах, а дальше увидишь, как я без проблем смешаю этого уродца-«хозяина» с его же дерьмом. Ты разве не хочешь ему отомстить?

Нет. Этого она не хотела. В отличие от меня, она не была злопамятной и жестокой. И мечтала только о том, чтобы оказаться отсюда подальше. Но что-то предпринимать для этого не решалась. Даже на такую малость, как найти мне какое-нибудь подобие ключа от оков, я уговорить девочку не сумела.

– Марина, пожалуйста, – чуть не плача, умоляла она меня, – не надо этого делать. Хозяин очень рассердится, если узнает. Он тебя очень сильно накажет…

«Он меня просто убьет, – думала я. – Если успеет. Но скорее все же убью его я».

– …и меня вместе с тобой. Не надо, Марина, пожалуйста. Не снимай эти… наручники. А хозяин потом снимет их сам, если хорошо будешь себя вести. Ладно, Мариночка? Хорошо?

И я в конце концов ответила:

– Хорошо.

Вспомнив о том, что излишняя настойчивость обычно к добру не приводит, и все, чего я сумела добиться за несколько последних часов, можно легко разрушить одним неосторожным словом, одним неловким движением. А добилась я и так очень многого – заполучила союзницу, добилась полного ее расположения. Остается только склонить ее на более решительные действия. Но хорошего понемножку, и это придется оставить до лучших времен. И провести еще один день под плеткой мерзкого карлика. Ничего страшного, все равно он лупит не так чтобы сильно.

– Ну, на сегодня хватит, Олена, – сказала я. – Надо поспать. Да и свечка почти догорела. Утром карлик будет орать.

– Не карлик. Хозяин, – поправила меня девочка. – Не скажи так при нем. Он осерчает.

– Хорошо.

– И еще. Не рассказывай ему ничего про то, что мы с тобой так долго болтали. Соври, если спросит, что мы сразу же легли спать, а свечку погасить забыли.

– Я ему вообще ничего не собираюсь рассказывать, – улыбнулась я. – Спокойной ночи, Олена. Хороших снов тебе, девочка.

– А мне всегда снятся хорошие сны, – похвалилась она и задула свечку.

Я слышала, как в кромешной темноте «тридцать шестая» уверенно нашла дорогу в свою клетку и зашуршала там одеялом. Потом затихла, но через минуту послышался ее шепот.

– Марина… Марина…

– Что, Оленька?

– Ой, а я уже испугалась, вдруг ты пропала. Вдруг ты мне просто приснилась, а на самом деле тебя вовсе нет.

– Я здесь, Олена. И не волнуйся. Я никуда не денусь. Никуда не пропаду и теперь все время буду рядом с тобой.

Девочка ответила мне:

– Угу. – И затихла.

Но вскоре снова раздался ее негромкий шепот. На этот раз предназначенный не мне. Девочка просто сама себе констатировала факт:

– Как хорошо, что со мной теперь есть Марина. Как здорово, что хозяин привел ее… Как здорово…

«И ничего здорового, – подумала я. – Век бы мне не встречаться с такими „хозяевами“. Никогда не попадать бы к ним в гости. Хотя ведь должен же кто-то спасать несчастных маленьких Оленек. От сволочных лесных гномов. Кто же, если не я?

Эх, Марина, Марина! Вечно тебе больше всех надо!»

* * *

Первым, о чем спросил карлик, когда наутро принес нам хлеб с прогорклым салом и кофе, не намочила ли я постель. Потом он обнаружил почти сгоревшую свечку и подозрительно поинтересовался:

– Чем занималися, шо эвон свеча прогорела? Матильда?

Я сделала большие глаза и, подпустив в голос немного растерянности, пробормотала:

– Не знаю. Я вообще-то спала. Может… тридцать шестая… – Я чуть не ляпнула: «Оля», но в последний момент спохватилась. – Я действительно сразу заснула.

– Я тоже, – из клетки подала голосок девочка. – Потом проснулась, увидела, что свечка горит. Ну, встала и затушила. А… Матильда… в это время и правда спала.

Мне показалось, что Оля тоже чуть не сказала: «Марина».

– Ладнысь. – С утра пораньше карлик был настроен весьма благодушно и никаких претензий предъявлять нам не стал. – Баньку сегоднясь спроворю. Попаримся вечером. Ты тоже, Матильда, а то эвон какая вонючая. Противно.

Вот уж не думала, что карлик такой брезгливый чистюля. Хотя действительно несло от меня, наверное, весьма и весьма. Ведь не мылась уже несколько дней. Конечно, если не брать в расчет купания в реке и под дождиком.

Пока мы с «тридцать шестой» пили кофе – вернее, горьковатую на вкус бурду, которая в этом доме, должно быть, варилась из желудей, – «хозяин» бродил по комнате и бухтел о том, что у него невпроворот и дел, и забот, а мы, иждивенки, мечтаем только о том, как бы послаще пожрать и подольше поспать. Потом он забрал у нас кружки, кликнул девочку, и она, прихватив эмалированное ведро, поспешила следом за карликом из комнаты. Выносить парашу, готовить пожрать и заниматься уборкой в избе. Я осталась одна. Хорошо, хоть не в темноте. «Хозяин» заботливо оставил мне свет. Если бы он еще соизволил принести несколько книжек из тех, что я видела на веранде, то было бы совсем недурно. А так, приходилось скучать, тупо изучая щелочки в штукатурке и рахитичные подобия домашних цветов, расставленные вдоль стены.

Сколько времени я так провела в полнейшем одиночестве, не знаю даже примерно. Несколько безразмерных часов – это точно. И за эти часы все прелести заточения в одиночной камере успела вкусить сполна. И сделала вывод, что вторым Монте-Кристо я стать не смогла бы. Мне бы хватило нескольких месяцев, чтобы свихнуться от тупого бездействия и отсутствия человеческого общения. А как же смогла выдержать Оля? Почти два года провела в этой келье и, насколько я успела заметить, даже не повредилась умом. При всем при том, что она всего лишь маленькая слабая девочка, не проходившая никаких курсов по выживанию и самоконтролю.

Я попыталась заснуть – не получалось. Потом повспоминала стихи из школьной программы и в результате решила, что феноменальной памятью меня Господь обделил. Попробовала сама посочинять что-нибудь возвышенное и красивое, но талантом меня Бог обделил так же, как памятью. До Кампанеллы мне было далековато, и «Город Солнца» я никогда написать не смогла бы.[6]6
  Итальянский писатель-революционер написал повесть-утопию «Город Солнца», находясь в заточении.


[Закрыть]

Я вздохнула разочарованно и уткнулась взглядом в оштукатуренную стену, выискивая очертания знакомых предметов в темных разводах сырости и многочисленных трещинах. Нашла собачью морду, профиль кавказского аксакала в высокой папахе и чайник, попутно размышляя о том, как карлик собирается вести меня в баню. Опять свяжет веревками? Скорее всего. Странно, что у него нет наручников. Насколько мне раньше казалось, наручники – неотъемлемая часть экипировки всех «садо-мазо». Наряду с плетками и кожаными трусами. А тут… Нестыковочка. Надо будет спросить у «хозяина». А потом попытаться устроить побег прямо из бани. Вдруг мерзкий карлик наконец допустит ошибку? Не может же он все время быть начеку…

На этот раз, когда вернулась Оля, «хозяин» даже не стал проходить в комнату. Приоткрыл дверь, впустил свою пленницу, буркнул ей вслед:

– Не фулюганьте смотрите. – И зачем-то выключил свет.

Девочка пробралась ко мне на кровать, устроилась у меня в ногах и доложила.

– У него сегодня настроение здоровское. Даже разрешил поглядеть мультяшки по телеку, пока картоху чистила.

– И часто он тебе разрешает? – спросила я.

– Ну иногда. Только мультяшки. Ничего боле.

«Разумно, – одобрила я тактику карлика. – Незачем пленнице смотреть всякие там новости или фильмы. Видеть, чем занимаются нормальные люди. А то, не дай Бог, еще сама захочет пожить так. Возись потом с ней…»

– Сколько времени, не посмотрела?

– Не знаю. День на улице. Дождик идет. А хозяин баньку стопил. Говорит, через часик пойдем.

Хорошо. Может, подвернется возможность повоевать. А то уже надоело бездействие. Пора переходить к крутым мерам. Только не помешала бы Оля. Как на активной соратнице, я на ней пока поставила крест. Так хотя бы не путалась под ногами. Или все же не торопиться и дождаться, когда смогу уговорить ее найти какой-нибудь ключ от кандалов?

Я усмехнулась.

– Чего ты смеешься? – сразу спросила Оля.

– Да так. Ничего… Ты не читала Марка Твена? «Приключения Гекльберри Финна»?

– Нет. Я не читаю книжек. Я даже, наверное, забыла, как надо читать.

– Это плохо, Олена. Но не так страшно. Когда мы очень скоро выберемся отсюда, ты быстро все вспомнишь. Это нельзя забыть навсегда… Так вот, в этой книжке двое мальчишек спасают из плена нефа. Раба. Он сидит в самом обычном сарае, даже толком не запертый. И никем не охраняется. Чтобы ею освободить, надо всего каких-то десять минут. И не надо вообще никаких усилий. Но мальчишкам это не интересно. И они сами выдумывают себе трудности. По-моему, мы занимаемся чем-то подобным. Вместо того чтобы сейчас снять с меня кандалы, потом как следует стукнуть хозяина по башке и убежать, сидим в темноте и покорно дожидаемся, когда нас пригласят в баню. А потом, розовеньких и чистых, будут пороть кнутом и насиловать. Ты этого хочешь, Олена?

– Нет, – неуверенно ответила девочка.

– Так давай найди мне какую-нибудь железку. А? Не бойся, у нас все получится.

Я решила еще раз попытать счастья, хотя была совершенно уверена в том, что ничего у меня не выйдет. Оле еще нужно время, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что за свободу надо бороться, а не сидеть, сложа ручки, и дожидаться, когда я каким-то чудом смогу поднести ей эту свободу на блюдечке, И мне еще предстоит как следует потрудиться над ней, чтобы ослабить в ней страх перед «хозяином», поколебать у нее в душе веру в его неуязвимость и всемогущество.

Итак, я была уверена в том, что опять ничего у меня не выйдет. И, конечно, как обычно, ошиблась. Оля неожиданно легко согласилась. Почти без колебаний. Может, на нее так подействовали «мультяшки»?

– Погоди, – сказала она. – Надо только запалить свечку. А то в темноте что ж я найду?

При этих словах я в душе даже взвизгнула от восторга. В сладостном предвкушении того, что уже очень скоро я наконец сброшу оковы и смогу проломить ненавистному карлику череп. И: выбраться из этого подземного каземата.

Девочка слезла с кровати, и я слышала, как она с пронзительным скрипом открыла дверцу шкафа. «Там должна лежать зажигалка», – вспомнила я.

– А как «хозяин» припрется? – вдруг громко прошептала Оля, и я представила, как она сейчас испуганно замерла в темноте возле открытого шкафа. Содрогнувшись при мысли, что совершает сейчас нечто ужасное. То, на что ее подбивает эта авантюристка Марина! То, чего делать никак нельзя! То, за что можно быть жестоко наказанной! – Он же должен скоро прийти… Он сказал, через час… Он почует, что мы здесь жгли свечку… Он же не разрешал нам…

– Он уже ничего не почует. Не успеет, если ты все сейчас сделаешь правильно, – подстегнула я девочку. – Ну же, Олена!

– Нет. – Она колебалась. Она бестолково тратила драгоценное время!

Я уж было подумала: «Черт с ней, с трусихой. Может, она даже права. Лучше дождаться ночи, когда будет немерено времени, и риск того, что нас схватят за руку, будет почти равняться нулю. А сейчас лучше всего не пороть горячку. Пойти спокойно вымыться в бане. Потом покушать вареной картошки. Потом получить свою порцию ударов бича. И быть изнасилованной. О черт! Пронесло вчера – карлик оказался слабаком, – но не каждый же день должно так везти. Сегодня я первая в очереди на прием к палачу. Эх, и как же мне не хочется этого!» Вот так я уже было подумала, когда Оля щелкнула зажигалкой и подожгла фитиль у огрызка свечи, который еще с сегодняшней ночи был закреплен в самодельном подсвечнике в ногах кровати.

– Что тебе надо, Марина?

– Какой-нибудь острый ножик, – быстро зашептала я. – А может, металлический стержень. Подойди, посмотри. – Я протянула руку и продемонстрировала «тридцать шестой» замок на железном кольце, охватывавшем запястье.

– Я знаю, Марина. Хозяин их отпирает такой специальной кривулькой. Ну… ее тока здесь нету. Он носит ее с собой… Нет, здесь ее нету…

– Найди что-то похожее. Быстрее, Олена.

– Здесь ее нету, – снова произнесла девочка и залезла в шкаф. Загремела там цепями и ремешками. Потом показала мне штепсель от магнитофона. – Не подойдет? – Я в ответ покачала головой. – А ножика тоже здесь нету, Марина… И что же тебе найтить?

Она протянула мне ремень с громоздкой латунной пряжкой, я попыталась поковыряться ею в замке, но ничего не получилось. Потом был неизвестно откуда оказавшийся в шкафу штопор. И еще одна пряжка… Ничего. Результат равнялся нулю. До тех пор, пока Оля не нашла карандаш. Я с трудом вставила его в замочную скважину и на удивление легко провернула вокруг оси. Замок шелкнул. От счастья у меня все замерло внутри. Это была свобода!

В этот момент я совершенно забыла о том, что в жизни существует закон подлости, который вступает в действие в самые неподходящие моменты и переворачивает все события вверх тормашками. Вот и на этот раз… Нет, ну как же мне без него, без этого, будь он неладен, закона! Он всегда движется со мной параллельными курсами и только и ловит моменты, чтобы вмешаться и изгадить мое существование…

По закону подлости карлик приперся как раз тогда, когда я уже была готова снять с левой руки первый «браслет». Не на две минуты позже – мне бы хватило этого времени, чтобы скинуть оковы и занять боевую позицию возле двери. И не на минуту раньше – мне бы тогда не было так обидно, я еще не почувствовала бы пьянящего ветра свободы. Нет, этот подлец начал скрежетать картофельным ящиком с наружной стороны двери в самый неподходящий момент.

Оля испуганно ойкнула и поспешила прикрыть дверцы шкафа. Я же выругалась сквозь зубы и провернула карандаш обратно, снова запирая замок. Потом сунула карандаш под матрац и быстро зашептала девочке.

– Скорее! Подсунь под меня мою миску. Если он спросит, чего зажгли свечку, говори, что я попросила тебя. Судно боялась в темноте расплескать. О дьявол! Как же мне не везет!

Естественно, первым делом «хозяин» недовольно спросил, едва, переступив порог:. – А чиво свечка?

– Писала я.

– Писалы-ы-ы? А чиво, без света никак?

– Значит, никак, – хамским тоном ответила я.

И тут карлик изрек великую мудрость:

– Как так – никак? Ты же это… не я, понимаешь: Тебе же это… целить не нады. Не промахнесси.

– С чего ты взял? – подняла брови я, – Еще как промахнусь. Уделаю тебе ссаками ложе.

– Попро-о-обуй, – добродушно проскрипел «хозяин» и, вытащив из кармана ПМ, резко сменил тему беседы. – Гляди, Матильда. Почистил я твой пугач. Смазал его. Ну, скажу, и говна было в ем. Ну, скажу, ты и свинья… Ладнысь. Давай собирайси. Мыцца пыдем.

Интересно, и как я должна была собираться? Отсоединить себя от цепей? Карандашиком? Вот карлик бы удивился!

– Я готова, – ответила я. – Пошли. Отцепи меня. И дай воды. Я хочу пить.

– Пи-ы-ыть? Эвон в бане напьесси. Тама воды во всех ведрах, хоть лопни.

Карлик открыл шкаф и извлек оттуда уже знакомые мне чехол, который напяливается на голову, колючий ошейник и ворох веревок. Сейчас меня снова должны были стреножить и связать мне за спиной руки. Что ж, воспрепятствовать этому у меня не было никакой возможности. И я покорно отдалась на растерзание своего тюремщика, пытаясь представить, а кто же меня, спеленутую, сейчас будет мыты «Тридцать шестая»? Или лично «хозяин»? Ну нет, только не он. Еще не хватает! Противно! Проклятие, и кто же?

– А чего у тебя нет наручников? – вместо этого спросила я. совсем о другом, пока карлик возился с веревками у меня на руках.

Он охотно ответил:

– А сломалися, суки. Теперича покупать надыть другие. А ить денег же стоят. А откудыть оне, деньги-то? Эвон, и тебя кормить надобно. И тридцать шестую. Та-а-ак. Ну, кажиццы, все. Падымайси, Матильда. Пошли.

– Голая, что ли? – недовольно буркнула я.

– А то какая же? Голая. Кто тебя там увидит, на дворе-то, пока идем? Собаки? Дык им насрать. Иди, иди. Пошевеливайся.

Кошмар! Ни уродца «хозяина», ни «тридцать шестой» я не стеснялась. Но если бы кто, кроме них, увидел бы, как я ковыляю утиной походочкой по направлению к бане, голая и со связанными за спиной руками, я бы тут же померла со стыда…

На улице моросил мелкий дождик. Мерзкий холодный дождик, который заставил меня сжаться, как только я спустилась с крыльца и вышла из-под навеса под открытое небо. Бр-р-р! Ну и дубак! Дождь даже остудил воинственный пыл собак, и оба кавказца при виде нас промолчали, ни разу не тявкнули. Лишь высунули носы из сарайчика и провожали нас недобрыми настороженными взглядами. Я отвернулась и постаралась не смотреть в их сторону.

– А ить кобели не привязаны, – пробухтел у меня из-за спины «хозяин», и я ощутила, как к холоду внешнему – от дождя – добавился и холодок внутренний – при мысли о том, что сейчас волкодавы вылезут из своего сарая и… страшно подумать! – Этыть оне, пока я тутока, такие спокойные. А вот, Матильда, будешь плохо себя вести, будешь не слушаццы, дык отдам им. Оне не побрезгуют… А ну, поторапливай-си! – переключил карлик внимание с меня на Олю, и она поспешила юркнуть в предбанник.

В руках девочка держала цветастое полотенце и бельишко себе на смену. Карлик же бережно нес пластиковую бутылку со своим пойлом и термос. Уж не знаю, чем он на этот раз был наполнен.

И узнать этого мне так и не довелось. Не успела. И «хозяин» не успел ни разу хлебнуть из своей бутылки. И «тридцать шестая» не успела даже ойкнуть. Только испуганно выпучила глаза и не могла произнести ни словечка, наблюдая за тем, как все произошло.

Это случилось настолько стремительно, что даже я не поняла толком, что же такое наделала. Впрочем, не я. Во всем виновата та, другая, Марина, которая сидела тихонечко у меня в подсознании и всегда вылезала наружу в самые ответственные моменты. Это не я! Это она! Антошей клянусь! Всем самым дорогам, что есть у меня, клянусь, что это не я!

Да, признаюсь: я мечтала прикончить этого сволочного карлика! И я бы, не задумываясь, сделала это в первый же подходящий момент! Но прикончить его именно так!..

Нет, я не смогла бы. Даже самому распоследнему садисту и педофилу я не пожелала бы такой жуткой смерти.

Это все та, другая Марина!

* * *

К бане карлик относился не просто с любовью. Он относился к ней трепетно, возводя пребывание в ней в разряд священного ритуала. И не приведи Господь, было помешать отправлению этого ритуала. Я помешала.

Вот такая я дрянь…

Но это случилось чуть позже. А вначале «хозяин» напялил себе на маковку старую шляпу с обрезанными полями, потом скинул с себя одежонку и поспешил, торжественно выпятив вперед круглый животик, в парную. В одной руке он тащил березовый веник, в другой – мой пистолет. Карлик опасался меня, даже связанную.

– Матильда, а ну подь сюды, – гаркнул он, и я, обреченно вздохнув, поплелась следом за ним, опасаясь, как бы не хлопнуться в обморок.

Я всегда плохо переносила жар и от бань старалась держаться подальше. Но сейчас был не тот момент для того, чтобы жаловаться на слабенькое здоровье.

Карлик ловко взгромоздился на полок, начерпал ковшиком кипятку из вмурованного в печку большого чугунного котла и запарил в тазике веник. Потом плеснул водой на каменку, и темное тесное помещение окуталось облаком пара. Став от этого еще темнее. Еще теснее. Я с трудом перевела дыхание и, ткнувшись лицом в ведро, стоявшее на полке, жадно хлебнула холодной воды.

– Че, горячо? – хихикнул «хозяин», глянув на меня сверху вниз. – Ишь, городская! Научу тебя париццы. Так, что не снилось…

«Так, что я скоренько сдохну», – с грустью подумала я.

– …Давай лезь сюды.

– Со связанными ногами? – удивилась я. – И как ты себе представляешь…

– А так! – перебил меня карлик. – Пализа-а-ай, я сказал! Порота будешь!

Нет, поротой я быть не хотела. А потому в несколько неуклюжих движений сумела взобраться на верхнюю скамейку полка. При этом Оля мне помогала, любезно подперев меня снизу в голую задницу. Я устроилась рядышком с карликом, как курица на насесте, и недовольно спросила:

– И чего дальше? – Горячий пар обжигал кожу, дышать было почти невозможно, и я понимала, что долго не выдержу в этом аду.

А «хозяину» все было до лампочки. Он вытащил из тазика веник, уткнулся в него своим детским личиком и громко фыркнул.

– Фу-у-у!.. Чего дальше, Матильда? А дальше париццы будем. Любишь баньку-то русскую? А? Не лю-у-убишь, дура ты. Не знаешь, шо это такое. Ща-а-ас вот узнаешь.

Сейчас я, скорее всего, должна была узнать, каково падать в обморок с верхней скамейки полка. И хорошо, если шмякнусь на ведра с водой, стоящие у меня в ногах, а не в котел с кипятком. Впрочем, до него бьио далековато. И меня от него отделял карлик, который в этот момент встал раком, выставив мне на обозрение свой красный сморщенный зад, и, нагнувшись над кипящим котлом, полез в него ковшиком. Из левой руки он по-прежнему не выпускал пистолета. Уж слишком опасной я казшгась ему, даже в бане…

– Сичас жару добавлю и веничком тебя отхлестаю, Матильда. Понравиццы те, этты точно. Эвон, тридцать шестая, тоже ране боялась…

Это были последние слова в его жизни. Уже в следующую секунду другая, экстремальная Марина выскочила из засады у меня в подсознании, приказала: «Подвинься! Сейчас мы его…» И я, подогнув под себя ноги, ухитрилась ловко встать на колени, упершись головой в потолок. Потом резко наклонилась вперед и, что было сил, боднула карлика в зад.

Он тоненько взвизгнул и, взмахнув коротенькими ручонками, сумел с неимоверным трудом сохранить равновесие, повиснув над кипящим котлом. Ковшик шлепнулся в воду. Следом за ним полетел пистолет…

– А-а-а!!!

…Я еще раз ткнула «хозяина» головой в спину, и на этот раз он удержаться не смог. Сипло всхлипнул, еще раз взмахнул руками, словно собираясь взлететь, и почти без всплеска ухнул головой в кипяток.

А уже через мгновение из кипятка показалась его голова. И ножом резанул по нервам пронзительный вопль…

Я стояла на коленях на самом краю полка и завороженно наблюдала за тем, как карлик варился в котле, отчаянно пытаясь выбраться оттуда наружу и издавая утробные свистящие звуки. Это продолжалось не меньше минуты…

Я отвернулась и бросила взгляд на «тридцать шестую». Вернее, теперь уже не «тридцать шестую» – она приказала долго жить вместе с «хозяином». Осталась лишь Оля. Олена… Она стояла в двух шагах от котла и, вся сжавшись, прижав кулачки к подбородку, с ужасом наблюдала за тем, что я натворила. И у нее на спине розовел длинный шрам от кнута. И неизвестно, сколько шрамов еще не зарубцевалось в душе. Возможно, к ним сейчас добавился еще один.

– Все, Оленька, – выдохнула я. – Больше эта сволочь никого не накажет. – И поспешила спуститься вниз. Заботясь о том, что бы не оступиться и не свернуть себе шею. Неуклюже елозя задом о влажные доски полка. Совершенно не радуясь тому, что наконец обрела свободу. Ее можно было добыть более человечным способом.