Текст книги "Кампучийские хроники (СИ)"

Автор книги: Виктор Притула

В Кампонгчнанге мои «гвардейцы» поели довольно плотно, опустошив все кастрюли и сковороды в придорожной харчевне. Небольшого роста худые бойцы обладали аппетитом Гаргантюа. Муй с Сомарином ели неторопливо и негромко разговаривали на кхмерском. Павлик пил пиво со льдом, а я запивал им водку со льдом.

Не пить в Камбодже, да и во всём Индокитае, если ты обедаешь или ужинаешь в придорожных харчевнях, просто нельзя. Этому меня напутствовал накануне отъезда в Пномпень покойный Сан Саныч Каверзнев, царствие ему небесное. 100 граммов до еды, 100 – после, иначе схлопочешь хроническую диарею или чего похуже! Ну, а где 100, там и двести, а потом ещё один стаканчик виски, чтоб москиты не кусали.

 
«Я пью, – что говорить, но не буяню спьяну;
Я жаден, но к чему? Лишь к полному стакану.
Да, свято чтить вино до смерти буду я,
Себя же самого, как ты, я чтить не стану».
 

(Омар Хайям «Рубаи»)

Пашка человек практически не пьющий. Если только обстоятельства не вынуждают. На мою слабость к Бахусу он всегда смотрел неодобрительно. Но молчал при этом. После того как я опубликовал все три очерка в «Вокруг света» он сказал мне как-то: «Никак не могу понять, Игорь, как это тебе удалось запомнить столько деталей? Ты же всю дорогу был тёплый!»

Потому и запомнил.

Чрезвычайный и полномочный Олег Владимирович Моторин писал записки в посольскую лавку с разрешением продать подателю сей бумаги бутылку водки 0,5 или 0,7, (с указанием объёмов у него было строго), предварительно долго и нудно допытываясь, а нельзя ли день рождения отметить чашкой чая. Вот такие моторины и лигачёвы с горбачёвыми и приблизили начало конца. Собственно записок я у посла не просил, покупая в единственном «государственном магазине» Пномпеня просроченный голландский джин, о котором уже упоминал. Иногда брали в баре отеля «Самаки» (бывший «Руаяль») вьетнамскую водку «Новый рис» («Луа мой»), иногда моряки двух сахалинских сухогрузов, с которыми мы подружились, привозили нам из Сингапура коробку «красного» «Джонни Вокера», которая имела обыкновения очень быстро пустеть. Но это так, лирическое отступление о пользе алкоголя в антисанитарных условиях Индокитая.

 
«В ночи душа вина играла соком пьяным,
И пела: Человек! Изведай власть мою!
Под красным сургучом, в узилище стеклянном
Вам, обездоленным, я братства песнь пою.
 

 
Мне любо литься в рот и в горло всех усталых,
Я бурно радуюсь, пускаясь в этот путь.
Чем скучный век влачить в застуженных подвалах,
Не лучше ль умереть, согрев живую грудь.
 

 
Когда в воскресный день звенит от песен город,
И, грудь мою тесня, щебечут в ней мечты,
А пред тобой стакан, и твой расстёгнут ворот,
И локти на столе – недаром счастлив ты!»
 

(Шарль Бодлер «Душа вина»)

В Поусате мы латаем ещё две шины. Бойцы снова с отменным аппетитом поглощают курицу с рисом и пьют зелёный чай со льдом. Водители сидят, закрыв глаза. Им досталось больше всего. Дорога изматывает. Смотрю, как струйки пота оставляют бороздки на моей покрытой слоем красноватой пыли коже. До Баттамбанга ехать минимум три с половиной часа. Наверняка до сумерек не успеем. Боже, храни нам Колёса! Дорога монотонна. Окрестный пейзаж с сахарными пальмами, саванной и возделанными кое-где рисовыми полями успел превратиться в бесконечную декорацию для спектакля под названием «Страсти по Ангкору».

 
«Под вечер нам добраться надо
До большака,
Что долго тащится, как стадо
Гуртовщика.
 

 
Деревья в гроздьях алых пятен,
Стволы в смолье,
И запах яблок сладко внятен
За много лье.
 

 
Придём в село при первых звёздах
Мы прямиком,
И будет хлебом пахнуть воздух
И молоком;
 

 
И будет слышен запах хлева,
Шаги коров,
Бредущих на ночь для сугрева
Под низкий кров …»
 

(Артюр Рембо)

В Баттамбанге то тут, то там – робкие огоньки плошек на рыночной площади.

Кажется, тьма поглотила этот второй по величине после Пномпеня город в Кампучии. Если Сайгон после Пномпеня, воспринимался нами как Нью-Йорк, то Баттамбанг больше похож на зловещие владения графа Дракулы.

Теперь уже мы едем за «лендровером» по лабиринту тёмных улиц. Приземистое двухэтажное строение – гостевой дом для чиновников нового режима. Пару комнат приберегли для нас. Отелей в Баттамбанге в то время не было. Как и туристов. Забираемся на циновки под москитные сетки и проваливаемся в бредовые сны. На рассвете снова в дорогу.

«Возвращение к Ангкор-вату»

Дома кхмерских крестьян – это очень легкие сооружения на сваях, продуваемые всеми ветрами, если таковые возникают. Строительным материалом служат стволы бамбука и листья сахарной пальмы. Вокруг домов обычно растут бананы, оживляя своей густой зеленью нехитрое поселение, и непременно несколько сахарных пальм.

– Когда я жил в деревне, – рассказывал Муй, – у нас было пятнадцать сахарных пальм. Они требовали постоянного ухода. Те, что растут на полях, уже одичали, и пользы от них немного. Листья идут на кровлю, из них плетут корзины, циновки. Но главное – сок пальмы. Его собирают с тех деревьев, за которыми ухаживает человек. Когда на кроне пальмы распускается цветок, к нему подвешивают бамбуковый стакан, в который стекает нектар. Стакан опорожняют два раза в сутки. Пальмовый сок выпаривают, получая сахар, можно делать из нектара и напитки: пиво, вино. В нашей деревне всегда делали много пива.

После Баттамбанга пейзаж резко изменился. Исчезли кустарники саванны, не попадаются большие пальмы. Дорога идет меж бескрайних желтых полей, совершенно непохожих на лоскуты рисовых чеков в районе Пномпеня, разделенных узкими дамбами. Немного воображения – и покажется, что путешествуем мы где-то в среднерусской полосе ясным сентябрьским утром. Только сейчас конец января, и если поля в России покрыты снегом, то здесь, в кампучийской провинции Баттамбанг, недавно прошла жатва, и рисовые поля желтеют стерней, которую еще не успели поджечь, чтобы подготовить землю к очередному посеву.

На шоссе оживленное движение. Навстречу нам из Сисопхона велосипедисты везут массу всевозможных товаров, хитро привьюченных к багажникам. Люди спешат на рынок в Баттамбанг. Временами проносятся ярко раскрашенные мотоциклы: за рулем – задорно улыбающийся парень, сзади пристроилась красавица в пестром саронге. Но самым живописным зрелищем был, пожалуй, автобус, с боков которого гроздьями свисали велосипеды, а на крыше тесно сидели веселые мужчины. Для них – в отличие от тех, кто томился в духоте внутри автобуса, – поездка была с ветерком…

Провинция Баттамбанг слыла в свое время рисовой житницей Кампучии. Сегодня это одна из самых многолюдных провинций страны: возвращаются к родным очагам крестьяне, угнанные полпотовцами в пограничные районы Таиланда, возвращаются также те, кто был обманут маоистской пропагандой и скрывался в джунглях от «вьетнамского истребления». Люди поверили народной власти, которая пришла на помощь крестьянам в критическое для них время, когда запасы риса были уничтожены бандами, когда нечего было сеять и нечего было есть. И хотя сейчас производство риса еще не достигло уровня довоенных лет, размеры обрабатываемых площадей увеличиваются с каждым сезоном. В некоторых районах провинции на полях появились советские тракторы «Беларусь»…

(текст из журнала «Вокруг света»)

От Сисопхона до таиландской границы всего несколько десятков километров. Здесь центр контрабандной торговли, если только её можно так назвать. Потому что практически все товары в Кампучии – контрабанда. По рынку слоняются какие-то мрачные личности с нескрываемым любопытством разглядывающие двух европейцев, которых сопровождают, а может, охраняют, а может, конвоируют пятеро бойцов из службы безопасности.

К пашкиному неудовольствию покупаю несколько бутылок с крепким тайским напитком, чем-то средним между виски и ромом. Вьетнамскую водку допил ещё вчера за ужином в Баттамбанге. Поэтому тайскому аперитиву обрадовался как ребёнок. Это куда лучше, чем глотать омерзительные обеззараживающие таблетки, которыми Трубин разжился у наших швейцарских барышень.

Где ты, моя маленькая Мари-Франс? Я вот забрался аж в Сисопхон. Который кишит полпотовскими агентами, как Касабланка гитлеровцами. Ну, ничего, прорвёмся! Первый день проехали без приключений, если не считать рыбалки с гранатой. Сплюнем через плечо. Мы уже на две трети пути приблизились к «девятому чуду света».

Придорожный ланч в Сисопхоне. Прохожие смотрят на нас с любопытством толпы впервые увидевшей слона. Пятеро бойцов службы безопасности, на них форма цвета кофе с молоком в отличие от обычной армейской оливкового цвета, и два странных европейца, явно не француза.

Причём один из этих иностранцев с видимым удовольствием пьёт с утра крепкий тайский алкоголь.

Плюс два шофёра, плюс чисто пномпеньского вида молодой человек, который к тому же говорит по-французски.

А кто здесь из интеллигентов не говорит по-французски?

Пол Пот, Иенг Сари, Кхиеу Самфан – все они, начитавшиеся Сартра франкоговорящие интеллектуалы с садомазохистскими наклонностями.

А может, я слегка поспешил с выводами?

Конечно, мы не подходим под картину импрессиониста Клода Моне «Завтрак на траве», ни под знаменитое полотно Репина «Письмо к турецкому султану», ни под Огюста Ренуара с его солнечным «Завтраком гребцов».

Но смотримся очень колоритно. Ей Богу, я снял бы такое кино. Про второй завтрак в Сисопхоне.

Достаю очередную пачку «555», которую гвардейцы сразу же разбирают на курево и запаску. Только что за ухо сигареты не засовывают. А так всё, как у пацанов в Советской Армии. Как говорил наш старшина: «запас жопу не е…».

Итак, последний рывок к Ангкору!

«Возвращение к Ангкор-вату» (Четвертый фрагмент)

…В Сисопхоне мы прощаемся с дорогой № 5, идущей дальше в сторону таиландской границы, и сворачиваем на дорогу № 6. Отсюда до Сиемреапа – ближайшего от Ангкора крупного города – не более ста пятидесяти километров.

– Если повезет, через пять часов будем в Сиемреапе, – говорит Сомарин, доедая теплый и очень сладкий арбуз.

После Баттамбанга Сисопхон кажется маленьким и захолустным. Город сильно разрушен, большая часть жителей ютится в лачугах из жести и фанеры. Главная достопримечательность городка ныне – это рынок.

В Пномпене я беседовал с одним из работников министерства торговли.

– Сейчас мы вынуждены мириться с таким положением дел, – говорил он. – И рынок до поры до времени останется основным источником снабжения населения. Постепенно, по мере восстановления промышленного производства и выпуска необходимых народу товаров, которые будут продаваться в магазинах по твердым ценам, мы сумеем подорвать позиции рыночных торговцев…

При Пол Поте все виды торговли были упразднены, а ныне в Пномпене и других городах уже открыты первые государственные магазины, где можно приобрести рис, рыбу, прахок, ткани, кухонную утварь…

…Как ни старались мы одолеть основную часть пути до полудня – ничего из этого не вышло. И вот уже два часа дня, а мы все еще только на полдороге к Сиемреапу. Солнце жарит немилосердно, «Лада» раскалена, встречный поток воздуха опаляет руки и лица. Правую руку, высунутую из окна автомобиля, я обмотал шейным платком – иначе будет ожог. Муй побледнел от напряжения и усталости, окрест – куда ни глянь – ни души.

Земля растрескалась от зноя, каналы обмелели, а в иных местах и вовсе пересохли, но меланхоличные буйволы сумели все же отыскать остатки влаги и лежат задумчиво, погрузившись по шею в кофейную жижу. Сухой сезон…

(Текст из журнала «Вокруг света»)

Что мне добавить? Дорога от Сисопхона до Сиемреапа была уныла, как одинокий монах, бредущий под дырявым зонтиком. Возможно, эта максима председателя Мао неуместна в данном контексте, но я очень люблю вставлять всякого рода цитаты, причём ни к селу, ни к городу. Такой, знаете ли, стиль художественной прозы «а ля театр на Таганке». И вот едем мы час, едем два…

Почему-то на память приходят женщины, с которыми был…

 
«Дитя, сестра моя!
Уедем в те края,
Где мы с тобой не разлучаться сможем,
Где для любви – века.
Где даже смерть легка,
В краю желанном, на тебя похожем.
И солнца влажный луч
Среди ненастных туч
Усталого ума легко коснется
Твоих неверных глаз
Таинственный приказ —
В солёной пелене два чёрных солнца.
Там красота, там гармоничный строй,
Там сладострастье, роскошь и покой».
 

(Шарль Бодлер)

«Возвращение к Ангкор-вату» (Пятый фрагмент)

Вдруг «Лада» резко затормозила. Сомарин, в очередной раз стукнувшись головой, сокрушенно вздохнул. На обочине дороги стояли два «джипа», в пересохшем канале колесами к небу лежал грузовик, вокруг которого суетились солдаты. Чуть поодаль пасся буйвол; на шее у него сидела белая птичка…

Кхмеры называют буйвола «крабай». Крабаи огромны и флегматичны, но порою бывают злыми, и тогда их упрямство превосходит ослиное.

В деревне Тасасдам, где мы остановились у придорожной харчевни, чтобы выпить пальмового пива, Сомарин и Муй завели длинный спор.

– «Лада» хорошая машина, но очень маленькая, а крабай очень сильный, – говорил Муй, считавший, что нам повезло с задержкой в Сисопхоне.

– Грузовик большая машина, но шофер очень глупый, – гнул свою линию Сомарин.

– При чем здесь шофер? – возражал Муй, в котором заговорила профессиональная солидарность. – Ты бы смог наехать на крабая?

– А зачем на него наезжать? – не понимал Сомарин. – Нужно было остановиться и подождать, пока бык пройдет…

Когда Муй резко притормозил на дороге, я, грешным делом, подумал, что здесь совершено нападение. Небольшие банды полпотовцев временами просачиваются в глубь кампучийской территории и атакуют одиночные автомобили.

Дорожный разбой или ночные налеты на мирные уединенные деревни потом изображаются как «замечательные успехи» полпотова воинства. Правда, иные мои коллеги из французских и американских журналов в минуты откровения признавали, что «успехи» эти весьма сомнительны, но частенько встречались мне и репортажи, где авторы пытались подать бандитов как героев. Я видел реакцию кампучийцев на такие репортажи. Как можно обелять этих изуверов, возмущались люди, когда они повинны в смерти миллионов соотечественников, когда они настолько погрязли в злодеяниях, что страх перед судом народа превратил их в зверей, забившихся в логово джунглей?

Впрочем, в тот день на дороге № 6 разбойных нападений не было.

(Текст из журнала «Вокруг света»)

 
«И мы войдём вдвоём
В высокий древний дом,
Где временем уют отполирован,
Где аромат цветов
Изыскан и медов,
Где смутной амброй воздух околдован,
Под тонким льдом стекла
Бездонны зеркала,
Восточный блеск играет каждой гранью,
Всё говорит в тиши
На языке души,
Единственном, достойном пониманья.
 

 
Там красота, там гармоничный строй,
Там сладострастье, роскошь и покой».
 

(Шарль Бодлер)

Мы въезжаем в Сиемреап. Где нас никто не ждёт. Улицы пустынны. Это мёртвый город. Точнее полумёртвый. Пномпень худо-бедно оклемался. Сиемреап – туристическая столица Камбоджи, место паломничества ищущих чудес света – скорее мёртв, чем жив. На дворе конец января 1981 года.

Граждане русские туристы, приезжающие сюда на экскурсию из Патайи и заполонившие ныне многочисленные отели Симрипа, как вы его нынче зовете, знаете ли вы, что едва ли не первыми паломниками приблизившихся к святыне кхмеров после свержения полпотовского режима были два журналиста из Гостелерадио СССР. Нет, конечно! И правильно! О нас уже никто не помнит. И не знает. Кроме НАС!

 
«В каналах корабли
В дремотный дрейф легли,
Бродячий нрав их – голубого цвета,
Сюда пригнал их бриз,
Исполнить твой каприз
Они пришли с другого края света.
– А солнечный закат
Соткал полям наряд,
Одел каналы, улицы и зданья,
И блеском золотым
Весь город одержим
В неистовом предсумрачном сиянье».
 

(Шарль Бодлер «Приглашение к путешествию»)

Маленькая площадь перед зданием когда-то фешенебельного отеля. Фонтан посреди этого прежде многолюдного и праздничного пространства мёртв. Здесь вообще метафизический пейзаж, как на полотнах сюрреалиста Кирико.

Умер фонтан, безжизненна площадь, угрюмо здание с заставненными окнами и запертыми дверьми.

Командир моей гвардии – «он ом тре брав» или «пацан без страха и упрёка», колотит в дверь прикладом «АКМ».

И дверь открывается. И появляется…

Нет, не тень отца Гамлета! И не принц печального образа!

Хотя с бутылки тайского вискаря ещё и не такое померещится.

Из полумёртового отеля выходит даже не граф Дракула, а скорее тетка дракулиха. Такая, знаете ли, пиратка с обезьянкой на плече.

Обезьянка эта повергает меня в священный ужас. Мордочка у неё умнейшая, а бакенбарды…

Простите меня, Александр Сергеевич!

Смотрительница или смотрящая за единственным тогда в Сиемреапе отелем «Ангкор» мадам Тирит нашему приезду явно не рада. Хотя кхмеры подобно многим жителям Юго-Восточной Азии умеют скрывать свои эмоции, раздражение на её когда-то красивом лице совершенно очевидно. Происходит словесная перепалка между Сомарином, который показывает ей бумаги отдела печати МИД и отдельный мандат за подписью месьё Хун Сена. Но, как я понял, мадам Тирит заявляет, что для неё пномпеньские бумаги не указ! Сомарин откровенно раздосадован.

– Месьё Ига, нам нужно посетить Народно-революционный комитет провинции Сиемреап.

– Что ж. Нужно, так нужно.

«Возвращение к Ангкор-вату» (шестой фрагмент)

«…Когда к чему-то стремишься долгое время, а потом приближаешься к цели, в душе возникает некая пустота, потому что стремление уже утрачено, а постижение еще не наступило. Эта мысль пришла в голову в прохладном холле гостиницы „Ангкор“ в Сиемреапе, куда мы, наконец, добрались, преодолев более четырехсот километров трудной дороги. Из Пномпеня в Сиемреап меньше часа полета, а на машине мы добирались два дня. Самолет летит напрямик над великим озером Тонлесап, а нам, чтобы обогнуть озеро с северо-запада, пришлось сделать огромный крюк. Но, как ни тяжела дорога, если бы мне предложили еще раз отправиться в Ангкор и предоставили право выбора транспорта, я вновь назвал бы автомобиль».

(Текст из журнала «Вокруг света»)

В Народно-революционном комитете, это здесь как местный обком КПСС, выясняем, что отель занят командованием ВНА. В провинции ведётся едва ли не армейская операция; несколько крупных бандформирований «красных кхмеров» перерезали в четырёх местах линии коммуникаций. В засадах погибли десятки вьетнамских бойцов, и теперь все бандиты должны быть ликвидированы. Так что наш приезд явно не ко времени. Какие ещё съёмки, когда вокруг сплошная война в джунглях.

Однако мандат месьё Хун Сена, третьего человека в новой партийно-правительственной иерархии, вынуждает руководство провинции оказать нам гостеприимство.

Мадам Тирит с нескрываемым неудовольствием размещает нас с Пашкой в просторной комнате с двумя широкими кроватями под москитными сетками и минимумом мебели. Зато в номере шелестит лопастями потолочный вентилятор. А из душа льётся мутная и теплая вода. С наслаждением смываем ржавые подтёки красноватой пыли, которая, смешавшись с потом, покрыла коркой наши тела. Достаю из сумки свежую рубашку и застиранные до белесости джинсы. Засовываю в пакет одежду, превратившуюся за два дня дороги в нечто непотребное.

Я не думаю, что, оставив грязную одежду на стуле, найду её на следующее утро выстиранной и выглаженной. Хотя в Пномпене в дни нашей с Пашкой холостяцкой жизни всё именно так и происходило. Когда нас поселили на гостевую виллу, я на следующий день обнаружил исчезновение пары джинсов и трех рубашек, которые были развешаны по спинкам стульев, (гардероба в комнате не было). В тот момент у меня просто не было времени задуматься над фактом исчезновения некоторого количества одежды. Но, когда мы вышли на улицу, чтобы загрузить аппаратуру в «Ладу», я увидел, как мои новенькие джинсы подвергаются «суровой зачистке». Стирка джинсов по-кхмерски – весьма своеобразна. На асфальт выливается ведро воды, просыпается немного стирального порошка, затем на это место раскладываются джинсы, сверху на них выливается ведро воды, просыпается немного стирального порошка, а затем изделие фирмы «Ли» тщательно трётся об шершавое асфальтное покрытие.

После нескольких стиральных процедур новенькие из московской «Берёзки» джинсы «Ли» приобрели сначала обалденный цвет «нэви блю», а затем на них стали появляться такие модные сегодня, но недопустимые в те пуританские времена, прорехи. С рубашками заботливые кхмерские девушки из УПДК обходились бережнее.

«Когда самурай, находящийся на службе, сопровождает своего господина в путешествии, и они прибывают на почтовую станцию, очень важно до заката расспросить местных жителей, отметить все близлежащие холмы, рощи, усыпальницы и храмы и сориентироваться по ним, определить в каком направлении от их жилища находится открытое место и каково состояние дороги. Всё это следует сделать, чтобы, случись ночью пожар или возникни для господина необходимость спасаться, самурай знал бы дорогу и мог повести его. Ибо долг самурая состоит в том, чтобы быть бдительным и внимательным, и всё время думать о том, как сослужить любую возможную службу, для исполнения которой он назначен».

(Юдзан Дайдодзи «Будосёсинсю»)