Текст книги "Государевы вольнодумцы. Загадка Русского Средневековья"

Автор книги: Виктор Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Глава 11. Несостоявшееся светопреставление

Такое возникло смятение среди христиан, какого не было с той поры, как воссияло в Русской земле солнце благочестия.

Иосиф Волоцкий

Каждый человек в отдельности и человечество в целом не могут не думать о своем конце. С истечением седьмой тысячи лет от сотворения мира на Руси ждали светопреставления. «Вострубят трубы архангельские, земля сгорит, а небо свернется как свиток с письменами», – писал хронист.

Символическое значение числа 7 русские книжники связывали с библейскими семью днями Творения: «И сотвори Господь Бог всю тварь, моря и реки, и скоти своею хитростью, а та семь дней против семи тысяч лет». Поскольку мир был создан Богом за семь дней, то и быть ему семь тысяч лет. О седьморичности человеческих времен писали Василий Великий, Иоанн Дамаскин, Григорий Богослов и другие святые отцы.

Уверенность в неизбежности конца света была такова, что отцы русской церкви довели расчеты празднования Пасхи только до 1491 года, написав далее: «Здесь страх, здесь скорбь, сие лето на конце явися, а на нем же чаем и всемирное Твое пришествие…»

С приближением роковой даты волна тягостных предчувствий захлестывала все больше широкие слои русского народа. Люди напряженно вглядывались в происходящие события, пытаясь угадать в них признаки надвигающейся катастрофы. Одно зловещее предзнаменование сменялось другим. Хвостатые кометы, солнечные затмения, тревожное поведение домашних животных – все это добавляло страхов. Однако немало было и тех, кто отказывался верить в скорый Конец Света. «И о сем молва была в людях не только в простых, но и преимущих, о сем многим сомнения бысть», – писал современник.

Церковные иерархи пребывали в растерянности. Обычно все вопросы подобного рода Русская православная церковь адресовала византийским патриархам. Но после падения Византии спросить было некого. Встревоженный Геннадий Новгородский послал запрос ученому греку Дмитрию Траханиоту. В ответ ученый грек прислал трактат «О летах седьмой тысячи», в котором уклончиво писал, что Конец Света неизбежен и будет как-то связан с цифрой 7, но когда именно это случится, неизвестно, ибо «никто не весть числа веку».

В этой ситуации перед еретиками открылась возможность взять реванш за поражение на Соборе 1490 года. И они этим шансом блестяще воспользовались, впервые открыто выступив против ортодоксальной церкви по самому острому вопросу, волновавшему русскую паству. Для себя «проблему 7000-го года» еретики, как мы помним, решили давно. Вернее, за них это сделал Захария Скара во время своего пребывания в Новгороде. Иудейское летоисчисление «продлевало» жизнь человечества еще на 1748 лет. По свидетельству архиепископа Геннадия, протопоп Алексей многозначительно говорил ему: «А как истечет седьмая тысяча, тогда и мы понадобимся». Скептицизм еретиков находили отклик в душах людей. Никто не хотел умирать. Прихожане «вооружаются хулой на Бога, – отмечал Геннадий. – Почему не идет Христос судить людей, почему нет второго пришествия, а уж ему время быти?»

Напряжение росло, истекал срок последней пасхалии. Все ждали, что скажет предстоятель Русской православной церкви. Однако Зосима упорно молчал сам и не созывал Собор, который должен был выработать официальную позицию церкви. Возникает вопрос: почему бездействовал митрополит? Сам Зосима, разумеется, не верил в грядущий конец света. Этот циник вообще мало во что верил. У подвыпившего владыки нередко развязывался язык, и он начинал философствовать о жизни и смерти: «А что есть царствие небесное, а что есть второе пришествие, а что есть воскресение мертвых? А ничего того несть, умер кто, то и умер, по та места и был!»

В бездействии митрополита угадывался простой расчет тех, кто стоял за его спиной. Нужно было, чтобы на глазах у всех верующих Русская православная церковь потерпела полное и очевидное поражение. Тем самым ставились под сомнения главные догматы христианства. Раз не состоялось Второе Пришествие, значит, не было и первого, а значит Христос – не Бог вовсе, а «простой человек, умерший позорной смертью». Лгут Евангелия, лгут святые отцы, лгут служители церкви, а раз так, то кому нужна такая церковь?!

Светская власть тоже встала на сторону еретиков. Как писал современник: «Мнози от вельмож и от чиновных великого князя в ересь поползашася». Московское государство стремительно развивалось, присоединяя к себе все новые земли. Сброшено монгольское иго. Страна собиралась жить и работать, а не замирать в ожидании скорой гибели.

И вот настал роковой день 25 марта 1492 года, когда по расчетам святых отцов скончалась седьмая тысяча лет. С утра весеннее солнце светило как обычно. Ничего не случилось и 1 сентября, когда по русскому календарю начался новый, 1493 год. Еретики шумно торжествовали победу: «Седьмая тысяча лет прошла, и пасхалия скончалась, что святые отцы сложили на семь тысяч лет, а Второго Пришествия Христова нет, и святые отцы солгали!» «Жидовствующие» полностью оправились от удара, нанесенного Собором 1490 года. Их влияние на паству и власть достигло высшей точки.

Только в ноябре 1492 года митрополит Зосима наконец созвал Собор, который поручил сразу трем иерархам: Геннадию Новгородскому, Филофею Пермскому и самому Зосиме составить пасхалию на следующую тысячу лет. В изложении Зосимы новая пасхалия прозвучала настоящим апофеозом московскому государю, который провозглашался самодержцем, новым царем Константином и христолюбивым главой Русской православной церкви. Именно тогда, задолго до псковского старца Филофея, и зародилась знаменитая формула «Москва – Третий Рим», а Иван III был впервые титулован «государем и самодержцем всея Руси». Получалось, что во всей этой истории с концом света митрополит Зосима не только подставил Русскую православную церковь в угоду «жидовствующим», но и удачно обслужил интересы власти.

Несостоявшееся светопреставление вызвало шумный всплеск еретических настроений во многих городах страны. Ересь перестала быть уделом узкой группки книжников и вольнодумцев. Доверие многих прихожан к церкви было подорвано, в стране отчетливо запахло Реформацией. «В домах, на дорогах, на рынке все – иноки и миряне – с сомнением рассуждают о вере, основываясь не на учении пророков, апостолов, святых отцов, а на словах еретиков, отступников христианства; с ними дружатся, учатся от них жидовству», – писал современник.

Эти слова принадлежали знаменитому Иосифу Волоцкому, человеку, который вошел в историю как самый яростный и последовательный борец с ересью жидовствующих. Именно он в дальнейшем возглавил оппозицию ереси, снискав себе у одних славу несгибаемого борца за православие, а у других – мрачную репутацию русского Торквемады.

Преподобный Иосиф Волоцкий, в миру Иван Санин, родился в 1440 году недалеко от города Волоколамска. В его роду известно 18 монашеских имен и только одно мирское. Семилетним отроком Иосиф поступил в Боровский монастырь. Здесь он пятнадцать лет ухаживал за разбитым параличом отцом, которого поселил в своей келье. Но когда мать Иосифа, тоже постригшаяся в монахини, пришла навестить сына, он отказался встретиться с нею, ибо устав монастыря запрещал всякое общение с женщинами. Этот эпизод весьма характерен для понимания личности Иосифа Волоцкого.

Став игуменом Боровского монастыря, Иосиф попытался ввести еще более строгий общежительный устав, однако монахи не поддержали его. Взяв с собой семерых единомышленников, Иосиф ушел в волоколамские леса и основал там новую обитель, положив в ее основу суровый принцип «послушания без рассуждения». Пища в монастыре была самая простая, вся братия, включая игумена, ходила в лаптях. Спали мало и только сидя, днем работали, ночью молились. Двери келий не запирались. Будучи совершенным бессребреником во всем, что касалось его лично, Иосиф Волоцкий со временем сумел превратить свой монастырь в одну из самых красивых и богатых русских обителей. Хотя его брат был ростовским архиепископом, а два племянника епископами, сам Волоцкий не пытался подниматься по ступеням церковной иерархии. Его влияние зиждилось на его личном авторитете, а не на должности.

Иосиф хорошо знал о борьбе Геннадия Гонзова против еретиков. Расположение Волоколамского монастыря недалеко от Москвы позволяло его игумену быть в курсе всего того, что происходило в столице. Именно такой союзник требовался Геннадию Гонзову, которого по велению великого князя перестали пускать в столицу. Со временем Иосиф Волоцкий возглавил борьбу против ереси, проявив в этой борьбе недюжинные бойцовские качества. В его характере любовь к ближнему удивительно сочеталась с беспощадной жестокостью по отношению к тем, кого он считал врагами церкви и, следовательно, своими личными врагами.

Корнем зла Волоцкий считал митрополита Зосиму. Связь митрополита с еретиками ни для кого не была секретом. «Жидовствующие» дневали и ночевали на его подворье. Волоцкий объявил Зосиме настоящую войну, не смущаясь тем, что того поддерживали сам великий князь, бояре Патрикеевы и Ряполовские, возглавлявшие Боярскую думу, а также всесильные братья Курицыны.

В 1493 году Волоцкий разослал архиереям обличительные Послания против митрополита. «На том же престоле ныне сидит скверный злобесный волк, облекшийся в пастырскую одежду, иже чином святитель, а произволением Иуда-предатель и причастник бесом, иже оскверни и святительский престол, овех убо жидовству учит». Иосиф прямо призывал святителей к бойкоту Зосимы: «Не приходить к сквернителю оному и отступнику, ни благословения от него не приимати, не ясти, ни пити с ним».

В довершение к своим многочисленным талантам Иосиф умел виртуозно обругать противника. Какими только хулительными словами он не награждал Зосиму! Он именовал его «окаянным гонителем православия, сквернителем, калом блудным, прескверным сатаной, ехидниным исчадием, сосудом злобы, головней содомского огня, змием стоглавым, пищей вечного огня, новым Арием, злым Манентой, сатаниным первенцем, прескверным сквернителем других содомскими сквернами, пагубным змием, обжорой и пьяницей, по жизни свиньей»(!).

Досталось от Волоцкого игумена и великому князю, Иосиф обозвал его «злодеем» и «обновителем древнего Каинова зла», после того как тот, нарушив клятву, погубил в темнице своего брата удельного князя Бориса. Похоже, Волоцкий сознательно провоцировал власть на расправу, чтобы либо пострадать за православную веру, либо вызвать скандал, который приведет к падению Зосимы. Митрополит пытался его запугать, отлучал от причастия, накладывал епитимьи, но на крайние меры так и не решился, чувствуя свою уязвимость. Митра криво сидела на нетрезвой голове Зосимы. Многогрешный владыка-еретик компрометировал не только Русскую православную церковь, но и великого князя, который считался ее главным опекуном. Когда по призыву Иосифа Волоцкого все епископы отказывались принимать причастие у митрополита, Иван Васильевич больше не стал защищать свою креатуру.

17 мая 1497 года митрополит пришел в Успенский собор и всенародно положил свой омофор на престол, призвав Господа Бога в свидетели на то, что ему невозможно больше действовать святительски и называться митрополитом. Совершив акт отречения, Зосима отошел в Симонов монастырь на смиренное иноческое жительство.

Как написал летописец: «Зосима остави митрополию не своей волей, но непомерно пития держашеся и о церкви Божьей не радяше». Получалось, что владыку, грубо говоря, «сняли за пьянку». В церковную историю Зосима вошел как «самый недостойный из всех русских первосвятителей и единственный между ними не только еретик, но и вероотступник».

Отставка Зосимы стала для еретиков тяжелой потерей. Но и Русская церковь долго не могла оправиться от удара, нанесенного ее авторитету «несостоявшимся светопреставлением». Выиграл в этой истории великий князь. Воспользовавшись падением престижа церкви в глазах паствы, он постарался утвердить свой диктат над нею, все более бесцеремонно вмешиваясь в церковные дела. Иван III первым из русских государей стал физически расправляться с высшими духовными лицами, приказав подвергнуть публичной порке чудовского архимандрита. Эту позорную традицию подхватил его внук Иван Грозный, который лично отрубил голову псковскому игумену Корнилию и затравил собаками новгородского архиепископа Леонида.

После вынужденной отставки Зосимы «жидовствующие» постарались снова поставить на пост митрополита своего единомышленника. Однако эти попытки встретили жесткое противодействие русского епископата. В результате новым митрополитом стал игумен Троице-Сергиева монастыря Симон Чиж. Это был человек типа «и нашим и вашим», что не устраивало ревнителей православия. Никто из владык не присутствовал на обеде по случаю его избрания.

Во время церемонии наречения произошел характерный эпизод. Иван Васильевич всенародно взял нового митрополита за руку и передал его епископам, как бы говоря, что это он дает церкви первосвятителя. Затем он громогласно повелел Симону «принять жезл пастырства и взойти на седалище старейшинства». Это был новый обряд, сигнализировавший о том, что отныне поставление митрополита, а с ним и всех прочих иерархов является прерогативой государя.

Глава 12. Геннадиева Библия

Силы моей нет ставить неучей на церковные степени.

Геннадий Новгородский

Владыка Геннадий не обольщался результатами своей театрализованной расправы над еретиками. Он понимал, что таким способом ересь не искоренить. Мало посадить еретика на лошадь задом наперед и сжечь на его голове берестяной колпак. Надо победить врага на его поле, на поле книжной учености, ибо посеянные еретиками семена безверия уже дали всходы в умах прихожан.

Геннадий принял вызов. Идейная борьба с еретичеством, которую возглавил в это время новгородский архиепископ, развернулась сразу по нескольким направлениям. Прежде всего требовалось поднять уровень образованности рядового духовенства, которому не хватало не только богословских знаний, но и элементарной грамотности. До присоединения к Москве Великий Новгород считался самым образованным городом на Руси. Большинство новгородцев, включая женщин, знали грамоте и обменивались письмами на бересте. Еще при Ярославе Мудром здесь была открыта первая школа для детей духовенства. Настоящими рассадниками учености были новгородские монастыри. Однако война с Москвой, массовая депортация самой развитой части населения пагубно отразились на уровне образования населения вообще и духовенства в частности.

Выход был найден в открытии духовного училища, которое впоследствии превратилось в знаменитую новгородскую семинарию, одну из лучших в России. Отныне приходы стали получать хорошо подготовленных клириков, что благотворно сказалось и на самой пастве. Такой священник не только нес слово Божье, но и обучал детей грамоте.

Одновременно архиепископ Геннадий приступил к созданию первой славянской Библии. До той поры полного перевода Ветхого Завета на Руси не существовало, ибо увлечение ветхозаветными текстами считалось уклонением в иудаизм. Пользуясь тем, что не все книги Ветхого Завета были переведены на церковнославянский язык, еретики, владеющие латынью, греческим или еврейским языками, тенденциозно толковали священные тексты. Переводом Библии Геннадий рассчитывал выбить из рук «жидовствующих» их главное оружие. Для этого он собрал при Софийском соборе группу ученых переводчиков, которые должны были не только подготовить полную славянскую Библию, но и вооружить православную церковь аргументами против ереси.

Советская историческая наука обычно изображала борьбу еретиков и церковных ортодоксов как противостояние просвещенных вольнодумцев и полуграмотных церковных мракобесов, стремившихся отделиться «железным занавесом» от Европы. На самом деле в кружке Геннадия состояли люди выдающихся способностей, получившие блестящее образование и обладающие европейским опытом. Выражаясь современным языком, московские вольнодумцы и члены Геннадиева кружка представляли собой две противоборствующие команды примерно одного интеллектуального класса. Но если еретики в своих религиозных исканиях подвергали сомнению и критическому переосмыслению традиционные устои христианства, то противники ереси убежденно их защищали.

В ученой дружине Геннадия Гонзова выделялись два новгородца – Герасим Поповка и его младший брат Дмитрий Герасимов. Владычный архидиакон Герасим Поповка был выдающимся книжником своего времени. Он ведал фондами Софийской библиотеки – самого богатого книгохранилища того времени – и был не чужд литературной деятельности. Именно на него владыка Геннадий возложил общее руководство переводом Библии.

Но самой яркой звездой Геннадиева кружка был Дмитрий Герасимов по прозвищу Малой. Истинный новгородец не только по рождению, но и по своему живому, непоседливому характеру, он стал первым русским, получившим образование в европейском университете. Еще в юном возрасте Митя Малой перевел на русский античную грамматику. В дальнейшем Герасимов развился в личность поистине возрожденческого масштаба. Полиглот, путешественник, талантливый литератор, крупный дипломат, он, как и Федор Курицын, стал посредником между европейской культурой эпохи Возрождения и Московским государством. Но при всей широте своих взглядов Герасимов сохранил верность православию и не усомнился в своей религии. Впоследствии он возглавлял русское посольство в Ватикане, вел переговоры с римским папой и был ближайшим сотрудником знаменитого Максима Грека, а затем помогал архиепископу Макарию в работе над составлением Великих Миней Четьих. Герасимов первым предсказал Северный морской путь в Китай и составил одну из первых карт России. С его слов на Западе были составлены самые известные описания Московии. Известный ученый Паоло Джовио писал о нем, что русский посол имеет спокойный и восприимчивый ум, а также отличается веселым и остроумным характером.

Близким другом Герасимова был переводчик Власий Игнатов, будущий посольский дьяк и путешественник. Часто наведывался в Софию просвещенный игумен Соловецкого монастыря Досифей, еще один выдающийся книжник своего времени. С его помощью Геннадий стремился заполучить все книги, которые были у «жидовствующих», в том числе и те, которые считались еретическими.

Не менее половины Геннадиева кружка составляли иностранцы. Даже всего навидавшиеся новгородцы с любопытством взирали на шествующего каждое утро к Софийскому собору доминиканского монаха, одетого в белую пелерину с капюшоном и черный плащ. Звали монаха Вениамином, он был хорватом по рождению и считался одним из лучших знатоков Библии. Его приглашение объяснялось тем, что при переводе наряду с кирилло-мефодиевскими, немецкими и еврейскими текстами использовалась Вульгата, то есть латинская Библия, которую и привез с собой доминиканец. Но появление Вениамина в Новгороде имело и другое объяснение. Орден доминиканцев носил неофициальное название Псы Господни, на его гербе изображен пес, несущий в зубах горящий факел, что означало двойную миссию Ордена – охранять церковь от ересей и просвещать мир проповедью истины. Появление в русском городе монаха-доминиканца отражало наметившееся сближение между православной и католической церквями. Ватикан накопил богатый арсенал борьбы против различных еретических сект, близких «жидовствующим». К тому же в Европе уже слышны были отдаленные раскаты грома грядущей Реформации, и католическая церковь искала союзников в грядущей борьбе.

Весной 1494 года в Новгород из Любека приехал первопечатник Бартоломей Готан. Он привез свою типографию, а также немецкие первопечатные книги (Библию и Псалтирь), с которых Геннадиевы писцы и толмачи делали переводы. Первые впечатления печатника от России были самыми радужными. Еще бы, перед ним открывалось широкое поле деятельности, ему покровительствуют сам государь и могущественный новгородский архиепископ! При дворе Геннадия он обнаружил кружок просвещенных людей, готовых трудиться на ниве просвещения. Немец с воодушевлением берется за дело. Он занимается переводами и готовится открыть первую на русской земле типографию.

Профессора медицины и астрологии Николая Бюлова из Любека архиепископ Геннадий пригласил для составления новой Пасхалии. В Новгороде Бюлов прожил несколько лет. Он здесь быстро освоился, научился не только свободно говорить, но и писать по-русски. Впоследствии Бюлов станет придворным врачом великого князя Василия III и останется в России навсегда. Будучи астрологом, Бюлов был, тем не менее, правоверным католиком и даже принял духовный сан. Он ратовал за тесный союз католической и православной церквей, и предсказывал неисчислимые беды, которые принесут Европе религиозные войны. В противовес «жидовствующим», опиравшимся на каббалу и иудейскую астрологию, Бюлов разрабатывал собственное астрологическое учение, не противоречившее христианству, а также занимался вычислением «подвижных» праздников.

Братья Траханиоты, Дмитрий и Юрий, греки по национальности и православные униаты по вероисповеданию, служили семье деспота Морей [5]5
  Морея – полуостров Пелопоннес в Греции. В эпоху заката Византии – византийская провинция, которая на несколько лет пережила падение Константинополя. – Примеч. ред.


[Закрыть]Фомы Палеолога, брата последнего византийского императора. Траханиоты приехали в Россию в свите принцессы Софьи на ее бракосочетание с московским великим князем. Братья были истинными византийцами, искушенными не только в богословских науках, но и в придворных интригах. Часто наезжая в Новгород, они поддерживали связь между Геннадием и Софией Палеолог, держа владыку в курсе московских дел.

Вскоре в стенах древнего Софийского собора закипела сосредоточенная духовная, литературная и просветительская работа. Кроме Библии здесь переводились и переписывались многочисленные богословские, агиографические (то есть жизнеописания святых), календарно-хронологические, грамматические, естественнонаучные, публицистические и художественные произведения, при этом каждый сотрудник параллельно разрабатывал какую-то свою тему.

Монах-доминиканец Вениамин по поручению архиепископа составил трактат в защиту церковного землевладения. «Слово кратко противу тех, иже в вещи священныя вступаются». Подоплека была очевидной. У Софийского дома уже отобрали более трети земель, надвигалась новая секуляризация, и Геннадий спешил вооружиться аргументами против нового ограбления властью Новгородской епархии. «Церкви в защиту даны два меча, – писал Вениамин. – Един меч есть вещественный. Той меч достоит пастырям церковным иметь, защищения церкви своя, даже и до своего кровопролития, второй меч есть духовный». Тут же звучит мысль о первородстве духовной власти над светской: «Елико от Бога духовное достоинство предположено есть, сего ради больши достоит мирской».

Дмитрий Траханиот написал в Новгороде два сочинения: «О трегубой алиллуйе» и «О летах седьмой тыщи». Николай Булев перевел сочинение марокканского еврея Самоила «Учителя Самоила Евреина на богоотступные жидове обличительно пророческими речами». Он также перевел на русский язык знаменитый лечебник под названием «Доброхотный ветроград» и медицинский трактат «Травник», который надолго станет настольной книгой русских врачей, а также астрологический альманах Штофлера.

Самым плодовитым автором был Дмитрий Герасимов, который также не ограничивался религиозной тематикой. Переведя книгу «Против иудейского безверия» Николая де Лириа, он сделал доступной для русского читателя «Троянскую историю» де Колумна, популярную на западе народную энциклопедию «Златой бисер», «Географию Помпония Мелы».

Съездив по поручению владыки Геннадия в Рим, Герасимов привез сюжет «Сказания о белом клобуке». Повесть пересказывает легенду о том, как царю Константину явились во сне святые апостолы Петр и Павел и показали ему форму, по которой должен быть сшит белый клобук папе в знак его церковного главенства; Константин велел сшить клобук и возложил его на главу папе Сильвестру, после чего, не желая царствовать в том же месте, где правит наместники Божий, он перенес свою столицу из Рима в Константинополь. Но преемники Сильвестра не почитали клобука и им пришлось переслать этот символ власти в Константинополь. Вскоре патриарху явился ночью «юноша светлый и велел отправить клобук в Великий Новгород со словами: «и да будет там носим на главе Василия архиепископа». С тех пор белый клобук утвердился на главах святых архиепископов Великого Новгорода».

«Сказание о белом клобуке» пользовалось огромной популярностью среди русских книжников, особенно у старообрядцев. Сохранилось более трехсот списков повести. Со временем белый клобук превратился в мистический символ Третьего Рима. После установления в 1589 году в России патриаршества белый клобук стали носить патриархи московские. Но в 1667 году повесть подверглась осуждению Московским поместным собором как написанная Дмитрием Толмачом «от ветра главы своея». Собор усмотрел в ней пресловутый новгородский сепаратизм, хотя на самом деле «Белый клобук» – это настоящий гимн нарождающейся России: «Ветхий Рим отпаде славы и от веры Христовой своею волею; в новом же Риме, еже есть в Константинограде насилием агарянским также христианская вера погибает. На Третьем же Риме, еже есть на русской земле, благодать святаго Духа воссияет!»

В финале повести устами папы римского Сильвестра Дмитрий Герасимов предрекает наступление времени, когда «царя русского возвеличит Господь над многими языками, и под властию его мнозии цари будут и от иноязычных, и патриаршеский великий чин от царствующего сего града такожде дан будет русской земле во времена свои, и страна та наречется светлая Россия!» (Между прочим, именно Герасимов один из первых стал называть Московию Россией.)

Таким образом, «новгородские попики», как снисходительно называли поздние исследователи Геннадиеву дружину, внесли огромный вклад в развитие русской религиозной и светской мысли. В противовес еретикам они сумели соединить веру и разум, достижения науки и христианские догматы.

В этом блестящем окружении с неожиданной стороны раскрылся и сам архиепископ Геннадий, о котором у многих историков сложилось мнение, что он был человеком чисто практического склада. Владыке не давали покоя разговоры о «несостоявшемся светопреставлении», и он задумал сочинение, в котором собирался дать ответ еретикам от лица Русской православной церкви. Непосредственным толчком для этого труда стала книга «Диалог жизни со смертью», которую привез с собой в Новгород Бартоломей Готан. «Диалог» был переведен в Геннадиевом кружке и вскоре стал здесь одним из наиболее читаемых произведений.

В 1495 году из-под пера Гонзова вышло «Сказание о седьмой тысяче лет». В этом труде он предстает не «князем церкви», но глубоким философом-богословом, способным побеждать своих оппонентов силой мысли. Геннадий точно уловил главный посыл еретиков. Отрицание ими кончины мира означало и отрицание его начала. Вселенная была и будет всегда, утверждали Федор Курицын и его единомышленники. Мир нескончаем, ибо он является неизменным: «Мир сей недвижим пребывает. С тех пор как стали умирать отцы, от начала творения все остается так же».

Эти рассуждения Геннадий характеризовал как «плотское мудрование», то есть грубый материализм. При этом он ссылался на слова апостола Павла: «Те, кто утверждает незыблемость мира – не веруют в Бога и Божественный промысел, управляющий Вселенной». Действительно, извечность Вселенной делает Бога просто лишним.

Никто не ведает сроков конца мира, утверждал Геннадий, и тем не менее мир конечен, ибо он меняется. Тайну своего промысла Бог скрыл от «ругателей» – еретиков, поскольку они «не боголюбезной совестью ищут благочестия, но величавою мыслью некасаемых касаются». В определении «величавою мыслию» звучит насмешка над теми, кто возомнил себя способным понять промысел Божий. О «Шестокрыле», который еретики выдвигали своим главным аргументом, Геннадий пишет, что «оный взят от астрономии, как капля от моря».

Православный владыка оказался глубже и прозорливее своих прозападных оппонентов. Современная наука вновь возвращается к признанию конечности Вселенной, в чем всегда была убеждена религия. Прозрения святых отцов получают подтверждение астрофизиков, изучающих Вселенную с помощью космических телескопов. Теория Большого Взрыва подтверждает вывод о том, что у Вселенной было начало и, следовательно, будет конец. Человечество тревожно ищет признаки надвигающегося Апокалипсиса в угрозах ядерной войны и необратимых изменениях климата.

Тем временем работа над славянской Библией близилась к финалу, и в 1499 году этот выдающийся труд был завершен. Были впервые переведены две книги Паралипоменон, три книги Ездры, Ниэмии, Товита, Юдифь, Соломонова премудрость, Притчи, Маккавейские книги. Русская паства получила первый полный свод библейских книг.

По своему исполнению Геннадиева Библия представляла собой настоящий шедевр рукописной книги. Она написана полууставом на 1002 листах высококачественной бумаги форматом 33 × 23,5 см и украшена искуснейшими мастерами-орнаменталистами. Писцами книги были новгородские дьяки Василий Иерусалимский, Гридя Исповедницкий и Климент Архангельский, а также выдающийся каллиграф Тимофей Вениаминов. Новгородский купец Демьян Фрязин обеспечивал книжников высокосортной бумагой. Через 80 лет с появлением книгопечатания именно Геннадиева Библия была издана в Остроге (1580–1582 гг.) как первопечатная церковнославянская Библия, опередившая этим своим появлением весь православный Восток.

Пока писцы и переводчики работали над Библией, рядом, в иконописной владычной мастерской столь же напряженно трудились знаменитые новгородские иконописцы. Их ответом на иконоборчество «жидовствующих» стали изумительные новгородские «таблетки», стиль которых органично соединил новгородскую и московскую школы. Восемнадцать изящных икон на тоненьких дощечках предназначались для того, чтобы класть их на аналой в дни церковных праздников либо в день поминовения тех святых, которые были изображены на святцах. На аналое они сменяли друг друга соответственно ходу церковного календаря и были доступнее для поклонения, чем большие иконы, входившие в состав иконостаса и рассчитанные на восприятие издалека. В самом факте их появления дает знать более интимное отношение к религии: икона приближается к верующему, между ними устанавливается более прямая и непосредственная связь.

Софийские иконы-святцы оказали сильное влияние на новгородскую иконопись, став каноническими образцами для многих поколений иконописцев. Но в то же время в них можно увидеть и прямую полемику с ересью «жидовствующих». На таблетке, изображающей редкий для русской иконописи сюжет «Приведение Христа на судилище к Понтию Пилату», появляется новая деталь: рядом с Пилатом на троне иконописец изобразил иудейских первосвященников Каиафу и Анну, что являлось отступлением от канона, тем самым подчеркивал вину иудеев за казнь Спасителя, а заодно и опасность обнаруженной в Новгороде ереси «жидовствующих». Причем на иконе видно, кто в действительности решил судьбу Иисуса. Пилат умывает руки, обратившись к первосвященникам Анне и Каиафе, как бы слагая ответственность за казнь Христа с себя на еврейский народ.