Текст книги "Государевы вольнодумцы. Загадка Русского Средневековья"

Автор книги: Виктор Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Послание свое митрополит заключает такими словами: «А князь великий приказал с тобою того дела обыскивати наместником Якову да Юрыо Захариичем. И ты бы с ними того дела обыскивал вместе и которые дойдут по правилом твоей святительств духовные казни и ты их духовне казни, а которые дойдут градские казни, ино тех наместники великого князя казнят градскою казнью. Да обыскивал бы еси, сыну, то дело прилежно, чтобы христианство в взмущеньи не было, а церковь бы Божия безмятежна была».

Из этого не видно, чтобы Геронтий стоял за ересь. Но его, строгого ревнителя буквы закона, никто и не обвиняет в сочувствии к ереси, а только в слабости. Ему следовало с большей горячностью ополчиться на ересь и не снимать опалы с еретика Гриди Клоча. По крайней мере, так думал современник его Иосиф: «И сам (Геронтий) убо христианская мудроствуя, о прочих же ни мало попечеся, погибающим, о увы мне, христовем овцам еретическим учением, или грубостию с держимь, или нерадяше о сих, или бояшеся державнаго». Последняя причина, что Геронтий боялся державного всего возможнее. Еретиков обратно послали к Геннадию в Новгород.

Из заключительных слов Послания Геронтиева к Геннадию мы видели, что этому последнему было приказано разыскивать ересь вместе с наместниками великого князя двумя братьями Яковом и Юрием Захарьевичами Кошкиными.

О ревности Геннадия в преследовании еретиков свидетельствует тот же Иосиф, говоря, что Геннадий из чащи божественных писаний устремился как лев, чтобы ногтями растерзать внутренности скверных еретиков, напившихся жидовского яда. Дело о первых еретиках окончилось зимою 1488 года. Год этот был несчастлив для Новгорода и Москвы. В Новгороде наместник Яков Захарьевич Кошкин совершал лютые казни (сек и вешал новгородцев) «понеже хотели убити наместника», и в эту же зиму более 7000 новгородцев были уведены из Новгорода в Москву. В Москве, под самый светлый праздник, прошел слух о предстоящем пожаре: в сенях великокняжеского дворца чернец из Галича прокричал ужасное пророчество. Страх распространился по городу, и купцы уже выносили товар из лавок. Но лето подходило к концу, пророчество все еще не сбывалось, как вдруг 13 августа загорелась деревянная церковь Благовещения на болоте и пламя истребило все богатые домы, двор и городовую стену, и мосты, и множество зданий городских, и до 30 церквей. Сгорел и дом митрополита Геронтия и только что отстроенный дворец великого князя. Слабый духом Геронтий не вынес потрясения: к следующей весне 1489 года его не стало.

В это время главные еретики находились в Москве. Еще за девять лет до этого поп Алексей и поп Денис привезены были самим великим князем из Новгорода в Москву и определены им в протопопы, первый к Благовещенью, второй – к Архангелу. Тогда Геннадий был в Москве. Он, как видно, в продолжении пяти лет, до самого отъезда в Новгород, ничего не знал о существовании ереси.

Алексей и Денис не принадлежали к тому разряду грубых еретиков, о которых было говорено выше. Они оба были первыми учениками жида Схарии (по свидетельству Иосифа Волоцкого) и прельстили великого князя умом своим и книжным образованием. Они поняли, как им должно вести себя в Москве и вели себя осторожно «таились, как змеи в скважине», по выражению Иосифа; но в то же время тайно распространяли еретическое учение. Наконец им удалось образовать кружок из грамотных людей, разделивших их мнения. Из лиц этого кружка известен более других Федор Курицын, дьяк великого князя, бывший не раз в Литве, посылавшийся послом в Волошскую землю, по поводу брака великого князя Ивана младого, Ивановича, с Еленою, дочерью воеводы Стефана. Курицын, также как и протопоп Алексей, «прилежал», по словам Иосифа, «звездозаконию и многим баснотворениям, чародейству и чернокнижию». Кроме этого современного свидетельства о многосторонней учености Курицына, мы имеем догадку о том, что он привез из Венгрии известную повесть о Дракуле. Имеем также Лаодикийское послание, переписанное им в ту пору, когда он был уже осужден за ересь.

В этом кружке находился какой-то Мартынка, которого Курицын вывез из Угорской земли. Из москвичей в него попали крестовые дьяки великого князя, Истома да Сверчок и купец Семен Кленов. Последние трое, по свидетельству Иосифа, многих научили жидовству. О Семене Кленове сохранилось сведение, что он письменно излагал свои религиозные убеждения. Между еретиками находился еще какой-то Иван Черный, которого современник отличил в своем рассказе тем, что он книги пишет. Зять протопопа Алексея, новгородский еретик Иван Максимов был тут же среди московских еретиков и ему-то и довелось склонить к ереси вдову Елену Стефановну, невестку великого князя. Кружок собирался ни у кого другого, как у Курицына. Еретики толковали между собой о вере и по выражению современника поучались на православных.

Влиятельный Курицын, а с ним и другие достигли того, что преемником Геронтия был избран человек из их среды.

В сентябре 1490-го (когда настал 6999 год) поставлен был на митрополию архимандрит Симоновский Зосима. Он, как еретик, не мог, само собою разумеется, не питать вражды к Геннадию. И вот послал он в первый же месяц по своем поставлении к архиепископу Новгородскому с требованием от него исповедания, какое обыкновенно давали архиереи при своем поставлении. В ответ на такое требование Геннадий написал митрополиту Послание. Из него видим, что Геннадий оскорбился требованием исповедания, которое он, при своем поставлении, положил «пред митрополита Геронтия». Узнаем также, что как митрополит, так и сам великий князь не желали видеть Геннадия в Москве.

Почти одновременно с этим требованием великий князь и митрополит, каждый в свою очередь, прислали Геннадию грамоту о том, чтобы он изъявил согласие на поставление владыки на упразднившийся престол Коломенской епископии, но не сообщили ему имени того, кому надлежало быть епископом. Геннадий не захотел дать такой безымянной отписи: «Аз отписи даю такие законные, как оные братья наши давали», писал он к собору епископов и просил митрополита и великого князя сообщить ему имя будущего Коломенского владыки, а равно и впредь именовать ему тех, кого случится ставить в архиереи.

Около того же времени, преследуя по-прежнему еретиков, Геннадий допрашивал возвратившегося из Москвы Самсонко и на допросе узнал от него подробности о кружке Федора Курицына и обо всех тех лицах, которые бывают у великокняжеского дьяка. Этот Самсонко оказался еретиком, как подтвердило следствие, которое по обыкновению Геннадий производил не один, а со своим боярином, с игуменами, священниками и с двумя боярами великого князя и с его же боярскими детьми, как пишет он сам в своем Послании к собору.

Самсонко передан был Геннадием гражданскому суду. Его пытали. В Москве стали говорить, что Геннадий мучил Самсонко. «Аз ли того Самсонка мучил», – защищается Геннадий в Послании к собору епископов, – «ведь пытал его сын боярской великого князя, а мой только был сторож, чтобы посула никто не взял». После этого в Москве перестали доверять его обыскам.

Между тем в Новгороде появилось вновь иконоборство, и среди многих нечестивых поступков особенно резко выдался поступок, ужаснувший набожную душу Геннадия. Подьячий Алексей Костев, живший на поместье в Новгороде, напился пьян, влез в часовню, «да сняв с лавици икону пречистые на нее скверную воду спускал и иные иконы в верх ногами переворочал». Этот нечестивый поступок дошел впоследствии до сведения Досифа.

Но всего тяжелее для Геннадия была борьба с чернецом Захаром. Около Новгорода, в Немчинове был монастырь, в котором настоятелем был чернец Захар. Пришли раз к Геннадию чернецы этого монастыря и жаловались на Захара, что он уговорил их отойти от своего государя, князя Вельского, у которого они были боярскими детьми, и вот прошло три года, как он не дает им причастия и сам не причащается. Геннадий призвал к себе Захара.

«Зачем ты так чинишь и три года не причащался?» – спросил Захара Геннадий. «Грешен есми», – отвечал Захар. И Геннадий опять спросил его: «Зачем ты перестриг детей боярских, от их государя отвел их и от Бога отлучил – три года не давал им причастия?» Тогда Захар отвечал ему: «А у кого причащаться? Попы по мзде ставлены, митрополит же и владыки тоже по мзде ставлены». «Митрополита ставят не по мзде», – возразил Геннадий, на что Захар ему молвил: «Коли в Царьград ходил митрополит ставитися и он патриарху деньги давал. А ныне он бояром посулы дает тайно, а владыки митрополиту дают деньги – ино у кого причащатися?»

Тогда Геннадий, как сам он выражается, познал, что Захар – стригольник, и вслед за тем сослал его в пустыню, на Горнечно (?).

Через несколько времени получил архиепископ грамоту о чернеце Захарии от самого великого князя.

Грамота повелевала Геннадию наказать духовно Захара и затем отпустить его в свой монастырь, в Немчиново. Архиепископ исполнил повеление, отослал Захара в Немчиново, но с тем вместе взял с него клятвенную запись его руки. Захар обязывался ею – иметь отца духовного и причащаться, ручался также и за чернецов, что они также будут принимать причастие.

Горько было узнать Геннадию, что Захар престулил клятву, в монастырь свой не попал, а отправился в Москву, и там клятвопреступник и еретик нашел себе защиту.

Желая подорвать значение Геннадия, Захар стал рассылать по всем городам грамоты и в них писал, что Геннадий – еретик.

Этот последний поступок Захара задел Геннадия за живое, и он решился действовать как против Захара, так и против еретиков вообще.

На вышеупомянутые требования митрополита Геннадий отвечал Посланием. В нем, между прочим, он говорит митрополиту о еретиках, что некоторые из них, искренно покаявшиеся, подверглись эпитимии, потом же бежали в Москву, где нашли себе опору. Геннадий прямо указывает на Федора Курицына, что он главный заступник еретиков и ходатай за них; жалуется и на чернеца Захара; упрекает великого князя за нежелание призвать его, Геннадия, в Москву. От самого Зосимы Геннадий требует созвания собора на еретиков и смело указывает митрополиту на великие обязанности первосвятителя, и убеждает его быть строгим обличителем ереси жидовствующих.

До Геннадия дошел слух, что в Москве хотят соборовать о вере и в то же время требуют от него согласия на поставление Коломенского владыки. Геннадий воспользовался своим правом, не исполнив требования дать безымянную отпись на поставление Коломенского епископа, и одновременно с ответными грамотами великому князю и митрополиту, написал соборное Послание к архиепископу Ростовскому и Ярославскому Тихону и к епископам: Нифонту Суздальскому и Тарусскому, Вассиану Тверскому, Прохору Сарскому и Подонскому и Филофею Пермскому. Все эти иерархи, со времени поставления митрополита, находились в Москве и их пребыванием хотели воспользоваться для хиротонии Коломенского владыки.

В своем Послании Геннадий объявляет собору, что он не дает согласия на поставление Коломенского владыки и убеждает владык стать на еретиков. Рассказав о нечестии Алексея Костева и о борьбе своей с Захаром чернецом, Геннадий указывает на Курицына как на начальника еретиков. «Пишу за тем, – говорит Геннадий, – чтобы митрополит еретиков с вами моею братьею проклял, и тех, кто их руку держит, кто печальник».

Геннадий излагает епископам причины, по коим он не дал отписи на поставление Коломенского владыки. Твердо и решительно говорит он: «Доколе ересь не докончяется да от Захара мене не оборонят и мне отпись нельзя дати… А владыки не спешили бы есте ставить, – продолжает стойкий архипастырь, – доколе ереси не искорените» и далее: «А писано ведь в правилех св. апостол како владыку поставите, а ваши архимандриты и протопопы и попы соборные с еретикы служили, ино ведь иному отлучение, а иному отвержение писано».

О соборе, на котором хотели заводить прение о вере, Геннадий говорит: «И вы бы на то не дерзнули, занеже изложена нам православная вера».

За место этого собора Геннадий вновь требует собора на еретиков, говорит, что они, как иконоборцы и тайные еретики, от которых нельзя уберечься, достойны сугубого проклятия.

Геннадий просит учинить собор, чтобы их казнить, жечь и вешать, потому что они, взявши покаяние и эпитемию у него в Новгороде, сбежали.

«Да пытали бы их на крепко о том, кого они прельстили, чтобы было вестно, занеже их искоренят, а уже отрасли есть. Да не плошите, станьте крепко, чтобы гнев на нас не пришел да не како человекоугодници обрящемся и со Иудою Христа продающе: они иконы щепляют, режут, Христу поругаются, а мы их учрежаем, да их воле сходим»…

Послание это оказало свое действие. Архиереи потребовали собора. Зосима не мог противодействовать и принужден был собрать собор. Он состоялся 17 октября 1490 года. Но Собор собрали только на новгородских еретиков. Прокляли протопопа Новгородского Гаврилу (Алексей протопоп уже умер), Дениса, попа Архангельского, и других попов, диакона Макара, дьяка Гридю Борисоглебского и прочих новгородцев, которых послали для наказания в Новгород к архиепископу Геннадию. Мы увидим далее, как Геннадий наказал своих врагов и врагов церкви, а теперь возвратимся к Иосифу.

Среди забот в борьбе с еретическим учением Геннадий мог вызвать на такую же борьбу игумена Волоцкого, начитанность которого была ему известна. До Иосифа доходили частые слухи о ереси и из Новгорода, куда часто у него были посылки, и из Москвы, где были у него связи, где в числе духовенства были друзья его, – боровские постриженники и где находился младший брат его Вассиан, а из светских – друг детства его Борис Васильевич Кутузов.

В октябре 1492 года, когда исполнилось 7000 лет, на соборе, в Москве поручено было Геннадию составить Пасхалию на 8-ю тысячу. Архиепископ занялся этим важным делом. Он предпослал Пасхалии предисловие, где доказывал от Священного Писания несостоятельность верования, по которому ждали, по исполнении 7 тысяч, кончины мира. Итак, Геннадий занялся делом важным, долженствовавшим успокоить умы, тем более что еретики воспользовались одним поколебавшимся верованием для ниспровержения других.

Имея в лице митрополита покровителя, московские и новгородские еретики стали открыто – на рынках, на улицах, в домах – толковать Писание.

В это-то время Иосиф Волоцкий сказал себе: «Настало время труду, время течению и подвигам».

Первым письменным памятником его открытого вмешательства в борьбу с жидовствующими следует считать его Послание к Нифонту, епископу Суздальскому и Торусскому.

Из самого Послания видно, что оно писано во время Зосимы митрополита: «Ныне на темь же престоле сидит скверный и злобесный волк». Следовательно, писано после 1490-го и прежде 1494 года. Но Нифонт присутствовал на Соборе 1492 года, а из Послания видно, что он находится под опалой. Из таких обстоятельств профессор Казанский выводит предположение, что Послание писано уже после 1492 года. Послание это, как можно полагать, относится к 1493 году, когда Зосима, перестав таиться, стал открыто брать сторону еретиков и вместе с тем, несдерживаемый уздой Божьего страха, стал предаваться ужасному пороку своего времени и пьянству. Нифонт присутствовал на первом соборе против жидовствующих еретиков и на нем держал себя как следует защитнику православия. Нифонт был в переписке с Иосифом, и самое разбираемое нами Послание писано было в ответ на грамоту Нифонта, в которой этот епископ просил Иосифа разрешить его сомнение, действительно ли проклятие, когда оно исходит от еретика?

Иосиф отвечает ему на этот вопрос отрицательно: «А что еси, господине, ко мне писал, аще проклянет еретик христианина, то последует ли ему божественный суд, то еретическое проклятие в проклятие ли, или ни во что? Ино, ты сам, господине, ведаешь, что мнози еретикы христиан проклята, не последова им божественный суд, но клятва их на них возвратися».

Ответ свой Иосиф подкрепляет сперва примерами из церковной истории, потом многими доводами из Священного Писания. Главный довод тот, что Иисус Христос сказал апостолам: «примите дух свят» и с тем вместе дал власть вязать, решать и отпускать грехи; стало быть, только посвященные лица могут вязать и решить, еретики же, имея в себе дух нечистый, сатанин, не могут действовать посредством Святого Духа.

Но многие доводы все-таки кажутся Иосифу не совсем достаточными: «Подобает же и некая свидетельства сему еще приложити от божественного писания» – прибавляет он и переходит к примерам из житий святых, к которым Иосиф всегда любил прибегать в подтверждение своих доводов. Эти живые примеры действуют сильнее на чувства верующего, потому что в них не только факт, но и последствия факта.

«Великого Симеона, иже на дивней горе чудотворца», из зависти проклял один пресвитер, и вот пришли к нему многие бесы, и связали его так, что он не в силах был читать Евангелие. Другие два примера: из жизни святого Афанасия Александрийского и святого Анастасия Синайского закрепляются выпискою из святых правил: что чести, а не отлучению подлежат те, которые из-за ереси покинули свое епископство (т. е. вышли из-под власти своего иерарха). На основании постановлений Святых седми вселенских соборов, проклинавших еретиков, Иосиф вновь доказывает несостоятельность мнения о том, что еретическое проклятие имеет у Бога силу. Доказывая, что самое проклятие еретика вменяется в благословение, Иосиф сравнивает проклинающих еретиков с эллинами и иудееми – гонителями апостолов. Потом обращается к Евангелию и в нем находит подкрепление своему мнению о проклятии еретиками правоверующих.

Мы не можем не выписать этого места потому, что в нем особенно отпечатлелся образ мыслей Иосифа и вместе с тем его умение приспособить текст Евангелия к своему образу мыслей.

«Господь наш Иисус Христос рече: Блажени есте егда поносят вы и рекут всяк зол глагол на вы лжуще мене ради. И паки рече: Не приидох вложити мир, но рать, и ниже: приидох бо разлучите человека на отца своего и дщерь на матерь свою, а врази человеку домашнии его. Се есть рать. Ино же, егда отец или мата, их сын и дщи совратится от правыя веры, подобает ненавидета их и отвращатася, и бегата от них, яко да не с ними погибнем».

Епископ Нифонт спрашивал Иосифа о еретическом проклятии; Иосиф в ответе своем объясняет недействительность проклятия, если его изречет еретик – епископ, митрополит и даже патриарх. Очевидно, что Нифонт, как защитник православия, опасался страшного орудия, бывшего в руках еретика Зосимы, еще митрополита и его начальника.

Но Иосиф в Послании своем к епископу не ограничился ответом на то, о чем его спрашивали; ответ на запрос Нифонта составляет только вторую часть письма. Первая и большая по объему посвящена советам Нифонту – стать за Христа и православную веру. Увещание это написано сильно и с горячностию. Видно, что ересь была предметом ужаса и глубокого огорчения для Иосифа. Он начинает с Зосимы и, не щадя красок для очернения еретика-митрополита, тут же, среди проклятий, высказывает все, что знает о нем, об его ереси и об его скверных делах. Известна тебе, государю моему – пишет Иосиф – нынешняя великая беда, постигшая Русскую землю и все православное христанство. В великой церкви Пречистой Богородицы, сияющей как второе солнце посреди всей Русской земли, на том святом престоле, где сидели святители и чудотворцы Петр и Алексий и другие многие великие православные святители, ныне сидит скверный и злобный волк, одетый в одежду пастыря, саном святитель, а по воле своей Иуда предатель и причастник бесом… Осквернил он святительской престол, одних уча жидовству, других содомски скверня. Змей пагубный, мерзость запустения на месте святе, отступник Христов, он не только сам отступил от Христа и прилепился диаволу, но и других учит от Христа отвергаться. Он первый из святителей нашей земли – отступник и предтеча антихриста. Свински живя, он поджидает антихриста. Сын погибели, он Сына Божия попрал, похулил Пречистую Богородицу и всех святых унизил; икону Господа нашего Иисуса Христа и Пречистой его Матери и иконы всех святых называет болванами. Отвергая Евангельские предания и апостольские уставы и писания всех святых, он говорит: нет Второго Пришествия Христова, а святым нет царства небеснаго; кто умер, тот только до тех пор и существовал, пока не умер. Никогда не бывало такого злодея между древними еретиками и отступниками.

Всю надежду на спасение Русской земли от ереси Иосиф возлагает на Нифонта. «И ныне, господине, о том стати на крепко некому, опроче тебя, государя нашего» – и несколько далее: «Глава бо еси всем и на тебе вси зрим; и тобою очистит Господь свою церковь и все православное христанство от жидовские и пагубныя и скверныя ереси», Иосиф сулит епископу в царстве небесном награду, равную награде св. исповедников, и в след за тем напоминает ему о хорошем времени благоденствия и мира.

Вероятно, тут он имел в виду те года второй половины XV века, когда выступил он сам и другие современные ему монахи на путь подвига и благочестия. Это время появления подвижников было вместе с тем и временем распространения благочестия и грамотности между боярами и служилыми людьми. Там и сям, в непроходимой глуши и в городах возникал монастырь за монастырем. В Москве возвысились чудные храмы и мощи святителей ее возблагоухали святостью.

Если в смутное время мы порадовались со Христом – продолжает Иосиф – и были его любимцами, то не будем ему врагами в ратное время. Иисус распят был за нас безгрешный; неужели и мы за распятого нас ради не постраждем? Затем Иосиф просит епископа вспомнить святых исповедников, до крови о благочестии пострадавших и указывает на их славу и благолепие, «гроби их фимиамом мирисают и мощи их цветут яко благоуханный цвет». Потом говорит, что в нынешние последние времена «лютейшия паче всех времен» пришло то отступление, о котором предрек апостол Павел. Отступление это Иосиф видит в том, что ересь распространяется: многие держат ее в тайне; везде – в домах, и по дорогам, и на торжищах иноки и миряне, и все сомневаются и пытают о вере. Под влиянием еретиков – сыновей и зятя ересиарха протопопа, учатся жидовству, у них и у самого «сатанина сосуда» митрополита, к которому ходят и даже спят у него.

Расположив епископа к подвигу вообще, Иосиф, в частности, указывает на то, что именно надо делать Нифонту: он просит его научить всех православных христиан не ходить к Зосиме, не брать у него благословения, не есть и не пить с ним, угрожая в противном случае осуждением и вечным огнем. Иосиф боится, чтобы Нифонт не усомнился в истине взводимых им на Зосиму скверных дел, потому что находятся люди, которые уверяют, что ничего бесчинного за митрополитом нет. Иосиф уверяет, что есть достоверные свидетели на митрополита и их свидетельства слышал и сам он, Нифонт. Это последнее находится в прямой связи со словами Иосифа (тотчас по объяснении скверных дел Зосимы): «Сказывал ти, государю моему, брат мой Вассиан». Брат Иосифа был в то время в Москве, и Иосиф действовал чрез него.

Опровергнув отзывы, оправдывающие Зосиму, Иосиф переходит к новому опровержению. Он восстает против еще «иных», которые проповедовали терпимость: «А иные, господине, говорят, что грех еретика осуждати».

Речь об этом кончается прославлением Святой Троицы и словом «аминь». И тут только, в виде приписки, следует разобранный нами выше ответ Иосифа Нифонту о еретическом проклятии. Тон всего письма почтителен: везде Иосиф, обращаясь к Нифонту называет его: господине и государь, богоутвержденный, богопочтенный владыко. Советуя Нифонту действовать против Зосимы, Иосиф извиняется пред ним: «Ныне же, богоутвержденный Владыко, о сих тебе пишу, не яко уча и наказуя твое остроумие и богоданную премудрость: ни бо лепо есть забыта своее меры и таковая дерзати, но яко ученик учителю, яко раб государю воспоминаю тебе и молю» и т. д.

Послание к брату Вассиану Санину

К Посланию Иосифа к Нифонту прибавлена еще приписка как в рукописях, так и в печатном издании.

Рассматривая ее как часть Послания к Нифонту, ученые наши (Шевырев, профессор казанский, а за ними и священник Булгаков) пришли к заключению, что Нифонт провел первые годы своей юности в Боровском Пафнутьевом монастыре, вместе с Иосифом, что дружеский союз Иосифа с Нифонтом был так крепок, что первый спустя много времени с сильной скорбию вспоминает разлуку с последним. Но приписка эта не относится к Нифонту, а написана Иосифом как отдельное письмо к своему брату Вассиану, о котором он упоминает в Послании к Нифонту, как о посреднике между ним и Нифонтом, и через которого было переслано Послание к последнему. Иосиф мог на одной и той же тетради написать и Нифонту, и брату. Приписка эта могла войти в сборники нераздельно с Посланием к Нифонту. Первый, близкий к делу переписчик мог случайно не означить, что эта приписка относится к Вассиану. Другие позднейшие переписчики не хорошо вникли в содержание и также не означили, что приписка относится к брату Иосифа, Вассиану. Тон приписки резко отличается от тона разобранного нами Послания. В приписке Иосиф называет того, к кому пишет, братом: «о любимый и сладчайший ми брате» и это братское, скорее учительское, чем ученическое, отношение выдержано от начала до конца; тогда как в Послании к Нифонту везде соблюдена почтительная форма выражения, свойственная игумену, поставленному в необходимость давать советы епископу, Иосиф в самом начале приписки грустит о том, что разлучился с братом и что они более не живут вместе, как жили когда-то. Известно, что Вассиан, брат Иосифа, долго жил при последнем в Боровском монастыре и был в иосифовом монастыре в первые годы его основания. Кроме того, из Послания к Нифонту видно, что Вассиан как раз в то время был в Москве.

Выражая грусть свою от разлуки с братом, Иосиф под конец говорит: «Ныне же, увы мне! Все конечно тебе от мене разлучиша. Увы! естества убо воспаляясь пламень печали поядает мене и острейши ныне вонзеся в моем сердци копие нашедшого на тя искушения и на всех нас». Естества пламень в связи с грустью о разлуке нельзя объяснить иначе, как тем, что Иосиф намекает на кровное родство свое с Вассианом. В конце письма мы встречаем такое выражение: «Помяни убо еже от юности твоей сопребывание со мною, и еще о Бозе духовную любовь помяни, яко от млады версты тя восприях». По житию Пафнутия Боровского мы знаем, что когда Иосиф уже был одним из старейшей братии, то при нем находился брат его «юн, новопострижен».

Нифонт поставлен был во епископа Суздальского из архимандритов Симонова монастыря 9 декабря 1485 года. Иосифу в 1485 году еще не было 50 лет, так что Нифонт, как бы рано ни удостоился архимандритского сана, был одних лет с Иосифом.

В письме к Вассиану Иосиф преимущественно говорит о ереси жидовствующих и убеждает брата отбросить всякое малодушие и даже пострадать до смерти за благочестие. Из этого письма видно, что Вассиан в то время вынес на себе гонение еретиков; в двух местах Иосиф говорит о скорбях, выпавших на долю Вассиана от жидовствующих.

Послание это обходится без примеров из житий святых и выписок из священных правил. Это не столько поучение, сколько ободрительное слово учителя к ученику, в котором он уверен, и вместе с тем задушевная речь любящего брата.

Для характеристики Иосифа в Послании важно то обстоятельство, что он искренно желает, чтобы любимый брат и до смерти пострадал за благочестие. Письмо это написано с большим красноречием; язык везде блещет фигурами. Но, несмотря на это, сквозь заимствованные из языка греческих церковных писателей обороты виднеется искренность и сила, своеобразно владеющая этими оборотами. Вот одно такое место о Зосиме:

«Подвигнися убо, брате, пострадати за пострадавшого по нас, да твоими подвиги очистит Господь церковную и доброцветущую ниву от пагубных и жидовских плевел и порежет серпом гнева своего, и свержет в геенскую пещь и мечем уст своих отсечет главу сатанина и дивия вепря, пришедшого от луга, озобавшого святительский виноград его, и осквернившего святительский великий престол, и исторгнет тя от зубов его».

Присоединенное в списках к Посланию к Нифонту, Послание к Вассиану написано одновременно с ним, за что говорит самое его содержание.

Сказание о новоявившейся ереси новгородских еретиков, Алексея протопопа и Дениса попа и Федора Курицына и инех иже такоже мудрствующих

Почти одновременно с Посланием к Нифонту и Вассиану написал Иосиф и свое Сказание о новоявившейся ереси новгородских еретиков, Алексея протопопа и Дениса попа и Федора Курицына и инех иже такоже мудрствующих. Сказание это – единственный памятник, сохранивший историю появления у нас ереси жидовствующих. Современный нам историк может добавить к Иосифову рассказу некоторые частности из Послания Геннадия к Зосиме и другого его Послания к Прохору Сарскому.

Карамзин рассказал о появлении ереси, следуя Иосифу. Соловьев отчасти передал его же сказание. То же самое делали и историки церкви, черпая сведения свои о появлении ереси жидовствующих целиком из Сказания Иосифа.

В нем изложена в последовательном порядке история ереси жидовствующих от появления еврея Схарии в Новгороде и все то, что случилось во время митрополита Геронтия и самого Зосимы еретика.

Но прежде, чем говорить о ереси, Иосиф начал издалека. Его вступление особенно любопытно потому, что в нем излагается взгляд русского книжного человека того времени на свое историческое прошедшее.

Подобает ведати, так начинает Иосиф, что в разные времена дьявол насаждал по вселенной ереси, проклятые церковию. В древние времена святые отцы обличали ереси. Все православные, начитавшиеся божественных писаний, держат под клятвою прежних еретиков; чтобы возненавидеть теперешних, предлагается следующее сказание. Далее сказав, что Русская земля древле омрачалась тьмою идолопоклонства, он повествует о воплощении Спасителя, деле искупления, Святом Духе, о просвещении народов чрез апостолов и, наконец, о святом Андрее, как пошел он Днепром вверх, стал под горами «при березе, и за утра встав и рече к сущим ту с ним учеником: видите ли горы сия, яко на сих горах воссияет благодать Божия и будет град велик». Андрей из Новгорода, продолжает Иосиф, прошел «в Варяги и прииде в Рим: проповедати же слово спасенное Рустей земли взбранен бысть от Святого Духа, егоже судьбы – бездна многа». Проповедь Евангельская прошла все страны, только Русская земля по-прежнему пребьюала во тьме идолослужения, до конца оскверненная нечестивыми делами. И уже тысяча лет совершилась по вознесении на небо Сына Божия, и только тогда посетил нас восток свыше и Святая Троица просветила верою и благочестием, премудростию и разумом блаженного Владимира, сына Святославова, внука Игорева и блаженной Ольги, правнука же Рюрикова. Он (Владимир) «всех спасти подвижеся, и всем повеле креститися во имя Отца и Сына и Святого Духа. От того времене солнце евангельское землю нашу осиа и апостольский гром нас огласи и божественный церкви и монастыри сставишася и быша мнози святители же и преподобнии, чюдотворци же и знаменосци, и яко же златыма крилома на небеса взлетаху. И якоже древле нечестием превзыде Русская земля, тако и ныне благочестием всех одоле». В других странах хотя и было много праведников, но зато было много и неверных и еретиков; в Русской же земле многие города, деревни и села многочисленные и неведомые, все овцы одного пастыря, и никто нигде ни видал еретика. И так было в продолжение четырехсот седмидесяти лет. Но ужас (Оле!), что творит теперь сатана, ненавидяй добра вселукавый дьявол….