Текст книги "Государевы вольнодумцы. Загадка Русского Средневековья"

Автор книги: Виктор Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Своя «делянка» была и у Ивана Волка Курицына. Он переписал «Мерило праведное» – сборник религиозных поучений о праведных и неправедных судах, а также Кормчую книгу (сборник законов). Тем самым Иван Волк брал на себя разработку юридических отношений государства и церкви, а также норм светского права, которые позднее войдут в текст знаменитого «Судебника», ставшего первым прообразом Гражданского кодекса. (Кстати, свою подпись под переводом Иван Волк тоже зашифровал цифровой тайнописью).

Подобно своим единомышленникам Иван Волк Курицын не просто переводит первоисточник, он фактически редактирует его, причем делает это также тенденциозно. К примеру, обильно цитируя законы, воспрещающие церкви вмешиваться в дела государства, Иван Волк старательно пропускает те места, где говорится о недопустимости вмешательства государства в дела церкви. Все это удивительно напоминает ленинский декрет об отделении церкви от государства, лишивший церковь всяких прав, но предоставивший государству право грабить церковное имущество и массово расправляться с духовенством.

Таким образом, труды братьев Курицыных и Ивана Черного укладываются в довольно стройную государственную доктрину, которая должна была обосновать безграничную власть самодержца. Но тогда возникает резонный вопрос: можно ли считать «вольнодумцами» людей, которые действуют в интересах господствующей власти и разрабатывают ее официальную идеологию? Но «жидовствующие» не были и слепыми исполнителями чужой воли. Эти люди первыми ощутили ветер перемен и хотели поймать его в свои паруса. Патриархальная, вотчинная, православная Русь казалось им ветошью, которую надо выбросить за ненадобностью. И в этом своем рвении еретики-реформаторы были готовы поломать весь многовековой уклад жизни русских людей. В новом государстве, которое рисовалось Федору Курицыну и его единомышленникам, религия становилась сугубо частным делом, но церковь как общественный институт должна была перейти в полное подчинение светской власти.

Что касается великого князя, то он вряд ли был готов зайти так далеко. Впрочем, как опытный политик московский государь всегда руководствовался принципом: требуй больше, чтобы, отступив, получить по максимуму. Иван III собирался сильно потеснить церковь, подчинить ее своей власти, отнять земли, но он вовсе не собирался отказываться от традиционного православия, понимая, как много на нем держится в его государстве. Более того, великий князь старался выглядеть в глазах своего народа главным защитником православной веры. Шум вокруг ереси «жидовствующих» мог сильно повредить этой его репутации, именно поэтому великий князь постарался изобразить ересь чисто новгородским делом.

После собора 1488 года московские власти надеялись, что на этом скандал вокруг ереси уляжется, ан нет, из Новгорода снова пришли дурные вести. Вот уж воистину: «что может изойти доброго из Назарета?» Геннадий Гонзов продолжал трезвонить во все колокола, прямо называя еретиками людей из ближайшего окружения великого князя. Следовало срочно осадить вышедшего из повиновения архиепископа, но тут подоспели события, круто поменявшие весь политический расклад в столице.

Глава 9. Дело врача

Весной 1489 года скончался митрополит Московский и всея Руси Геронтий. Для великого князя смерть строптивого Геронтия пришлась весьма кстати. Теперь он мог поставить во главе церкви своего выдвиженца, руками которого можно будет осуществить давно вынашиваемые планы подчинения церкви и секуляризации ее земель. Начались поиски кандидата, причем главным требованием к кандидату была абсолютная готовность без рассуждений следовать воле государя.

И тут (в который раз!) некстати дал о себе знать новгородский архиепископ Геннадий. По традиции вплоть до выборов нового митрополита именно он становился старшим иерархом Русской православной церкви и местоблюстителем митрополичьего престола. Геннадий постарался воспользоваться этим своим временным статусом, чтобы задушить ересь. Он разослал письма иерархам с призывом не выбирать главу Русской православной церкви «доколе не искоренити ересь». В своих тревожных Посланиях он рассказывал о результатах предпринятого им розыска и прямо называл «начальником ереси» всесильного фаворита Федора Курицына: «От него вся беда стала, он отъявленный еретик и заступник еретиков перед государем».

Но и власть не дремала. Великий князь особой грамотой запретил Геннадию ехать в Москву на собор, который должен был избрать нового владыку, приказав ему заранее дать письменное согласие на того кандидата, на которого укажет государь. Это было неслыханное унижение. Старшему архиерею запрещалось участвовать в выборах митрополита, а предлагалось смиренно проголосовать за некоего имярек, которого благоугодно будет назвать великому князю. Тем самым полностью сбывались подозрения Геннадия о том, какие планы великий князь лелеял в отношении Русской православной церкви. Дав почувствовать Геннадию Гонзову свою тяжелую длань, Иван Васильевич тем самым сказал ему примерно следующее: «Ты разгадал мои планы и посмел мне противодействовать! Но и я разгадал тебя, а потому – берегись!»

Страсти накалялись, но тут произошло событие, затмившее интригу вокруг выборов митрополита. Внезапно заболел наследник престола соправитель великого князя Иван Молодой. Застудившись на охоте, стал прихрамывать, жаловался на боли в суставах ног. Судя по симптомам, это была подагра (в переводе с греческого подагра означает – нога в капкане), или «камчуга», как ее называли на Руси.

В то время, когда наследник мучался от жестоких болей, в Москву вместе с новой партией иностранных специалистов приехал из Венеции молодой врач мистро Леон Жидовин. Представленный великому князю и его семейству врач сразу обратил внимание на хромоту Ивана Молодого. «Я вылечу твоего сына, – самоуверенно заявил он великому князю, – а если не вылечу, вели казнить меня смертной казнью». Леон начал лечить наследника прикладыванием стеклянных сосудов, наполненных горячей водой, и давая ему пить какой-то травяной отвар. Но больному становилось все хуже, и 15 марта 1490 года тридцатидвухлетний Иван Иванович скончался, сделав вдовой молодую жену Елену и сиротой малолетнего сына Дмитрия.

Разгневанный великий князь повелел казнить врача. Как и в истории с немцем Антоном, московские иностранцы пытались добиться его помилования, но тщетно – государь был неумолим. Через сорок дней после смерти наследника на Болвановке состоялась казнь. Впавшего в прострацию врача под руки втащили на помост, и палач в красной рубахе под одобрительный гул толпы отрубил ему голову топором.

Наследник был популярен в народе, особенно после «стояния на Угре», когда он вопреки приказу отца отказался покинуть войско и отбил нападение ордынцев. Он проявил себя смелым воином, участвовал во многих походах и успел набраться государственного опыта. Разделяя политику отца, он отличался от него по характеру, был прямодушен и имел свои представления о чести и достоинстве. Ранняя смерть Ивана Молодого способствовала идеализации его образа в народном сознании. Народ сочинил известную сказку об Иване-царевиче и Елене Прекрасной. Есть в этой сказке и деспотичный царь-отец, который не пускал сына биться с неприятелем и коварная царица-мачеха, опоившая пасынка ядом.

Слухи о том, что Ивана Молодого отравили по наущению Софьи Палеолог, широко ходили по Москве. «Грекиня! Ее рук дело!» – шептались москвичи. Версия отравления впоследствии обросла догадками и всякого рода спекуляциями, в том числе антисемитского толка. (В каком-то смысле эта история стала прелюдией печально знаменитого «дела врачей».) Некогда иудеи предали смерти Сына Божия, и вот теперь врач-иудей погубил государева сына. Это ли не явный знак свыше? И не есть ли это Божья кара правителю, который попускает еретикам «жидовствующим»?

Современные медики говорят о врачебной ошибке. Они предполагают, что у наследника был инфекционный артрит, болезнь весьма опасная, чреватая летальным исходом, а врач непрофессиональным лечением только ускорил воспалительный процесс. Пролить свет на эту загадочную историю могла бы судебно-медицинская экспертиза останков наследника, которая может достоверно установить наличие или отсутствие яда. (Кстати говоря, недавно были опубликованы сенсационные результаты экспертизы, подтвердившей генетическое родство Софии Палеолог и ее внука Ивана Грозного. Тем самым были опровергнуты предположения о том, что отцом Грозного был не великий князь Василий Иванович, а фаворит Елены Глинской боярин Овчина-Телепнев. Вот так, пятьсот лет спустя, была восстановлена супружеская честь матери Ивана Грозного).

Но вернемся к событиям 1490 года. Смерть наследника резко обострила интригу вокруг престолонаследия. Иван III, еще недавно ревновавший сына к власти, теперь тяжело переживал утрату. Перед ним вдруг встал жгучий вопрос о том, в чьи руки передать государство, кто наследует дело всей его жизни?

Ближайшее окружение государя раскололось на две враждующие группировки, одна – желавшая видеть наследником престола Василия – старшего сына Ивана Васильевича от брака с Софьей Палеолог, а другая стоявшая за Дмитрия-внука, сына Ивана Молодого и Елены Волошанки. Во главе партий стояли две честолюбивые женщины, две иностранки – София Палеолог и Елена Волошанка. Между ними завязалась острая борьба, в которой обе соперницы стремились привлечь на свою сторону самых влиятельных союзников. И здесь преимущество сразу оказалось на стороне Елены. Ее поддерживал могущественный клан бояр Патрикеевых и Ряполовских, задававших тон в Боярской думе, а также высшая бюрократия. На сторону Елены дружно встало и еретическое сообщество во главе с братьями Курицыными. Но, главное, сам великий князь явно предпочитал жене невестку.

Шансы Василия смотрелись куда менее убедительно. В его лагере не было ни ярких фигур, ни людей, облеченных высшей властью. Он мог рассчитывать только на свою мать. Придворный итальянский поэт Луиджи Пульчи, встречавшийся с принцессой Палеолог в Риме, в частном письме обозвал ее «толстой раскрашенной куклой и ярмарочной шутихой». Поэт явно ошибался. София была, бесспорно, умной и волевой женщиной, оставившей заметный след в русской истории. Она не только родила мужу десятерых детей и поддерживала все его честолюбивые планы, но и помогла ему наладить дворцовую жизнь и вообще «обтесаться».

С детства искушенная в придворных интригах, племянница последнего византийского императора прекрасно понимала, что после смерти мужа ее саму и ее детей ожидает в лучшем случае ссылка в глухомань, в худшем – тюрьма и скорая смерть. Но София Палеолог не собиралась сдаваться без борьбы и, в свою очередь, старалась привлечь на свою сторону всех, кто мог стать ее союзником. В этих поисках она руководствовалась простой истиной: враг моего врага – мой друг. Поскольку в стане Волошанки было много еретиков и сама она пользовалась репутацией еретички, София Палеолог обратила свои взоры к Русской православной церкви. Поначалу высшее духовенство относилось к ней настороженно, ее считали униаткой, засланной в Московию папой римским. Но за годы, проведенные в России, София сумела преодолеть эту настороженность, демонстрируя истовую преданность православию и оборвав все контакты с папским двором.

Архиереи боялись даже помыслить о том, что станет с Русской православной церковью, если во главе страны окажется сын еретички, воспитанный и окруженный еретиками. Они догадывались, что сын Софии Василий – тоже не подарок и подобно своему отцу будет не прочь поживиться церковными богатствами, но по принципу «из двух зол выбирать меньшее» все же сделали ставку на сына «грекини». В свою очередь, Софья заверила иерархов в том, что ни она сама, ни ее сын никогда не смирятся с ересью, и поспешила наладить доверительные отношения с лидером церковной оппозиции и главным борцом с ересью Геннадием Новгородским.

Вот так при московском дворе возникли два непримиримых лагеря, которым суждено будет вскоре сойтись в жестокой схватке.

Глава 10. Еретик в митре

Зосима же, притворяясь христианином, повелел проклясть еретиков.

Иосиф Волоцкий

Первое острое столкновение враждующих партий произошло накануне выборов нового митрополита. И те и другие понимали, что даже потесненный великим князем церковный предстоятель имеет громадную власть в стране, где все население исповедует православную веру, а в случае внезапной кончины государя его слово могло стать решающим. Еретики из окружения Елены Волошанки выдвинули своим кандидатом архимандрита Симонова монастыря Зосиму Брадатого.

На первый взгляд, кандидатура Зосимы казалась абсолютно непроходной. Еще недавно этот человек был малозаметным чиновником великокняжеской канцелярии. В «жидовство» его свел протопоп Алексей, который и рекомендовал великому князю использовать Брадатого «по духовной части», сделав архимандритом Симонова монастыря. По натуре Зосима был человеком слабовольным и подверженным многим порокам. По отзывам современников, он «имел прилежание к вину и питал слабость к молодым голоусым монахам», то есть к пьянству и содомии. Делая на него ставку, кукловоды из окружения Елены Волошанки, видимо, рассчитали, что подверженным порокам Зосимой им будет легче манипулировать, нежели человеком твердых моральных устоев. Само выдвижение Брадатого на высший церковный пост братья Курицыны организовали через своего родича Досифея Курицына, влиятельного старца Симонова монастыря. Затем в бой вступила тяжелая артиллерия в лице руководителей Боярской думы, и, наконец, громогласно прозвучало слово самого великого князя. Против такого мощного натиска собор Русской православной церкви в отсутствии Геннадия Гонзова не смог устоять, и 26 сентября 1490 года Зосима стал митрополитом Московским и всея Руси. С этого дня еретики в прямом и переносном смысле поселились на митрополичьем подворье.

Циничная история с «выборами» митрополита дает представление не только о московских нравах того времени, но и определенным образом характеризует самих «жидовствующих». Сблизившиеся в умственных и религиозных исканиях еретики теперь объединяются во имя сугубо властных целей и начинают всюду расставлять своих людей. Возведение их ставленника в сан московского митрополита открывало перед еретиками огромные возможности воздействия на всю Русскую православную церковь.

Новый митрополит сразу дал понять, чью сторону он держит в конфликте церковных ортодоксов с «жидовствующими». На свое поставление Зосима не пригласил второго по статусу русского иерарха, каковым являлся новгородский архиепископ Геннадий Гонзов. Более того, он потребовал у Геннадия вторичного исповедания веры, что на церковном языке означало нечто вроде «служебного несоответствия» и явилось очередным жестоким унижением для новгородского архиепископа.

Так же спешно, очевидно, по прямому указанию великого князя, Зосима начал подготовку к секуляризации монастырских земель. Его рукописи пестрят пометками: «не подобает в монастырь давать село», «не стоит печься об имениях», «подобает инокам жить от своего рукоделия», в которых слышатся отзвуки будущей громкой полемики «иосифлян» и «нестяжателей». Одновременно еретики начинают готовить массированное наступление на весь институт монашества, используя аргументы, заранее подготовленные Иваном Черным.

Активность еретической партии вызывала у церковных иерархов растущую тревогу, и они попытались взять реванш за поражение на выборах митрополита. Инициативу вновь взял на себя архиепископ Геннадий. И хотя ему уже не раз дали ясно понять, что его борьба с ересью не нравится новому митрополиту и самому «державному», Гонзов переходит в открытую оппозицию высшей церковной и светской власти.

«Если великий князь того не обыщет и не казнит этих людей, – писал он в письме Зосиме, – то как нам тогда свести срам с земли своей!» Не убоялся Геннадий обличить и самого великого князя. Он обвинил его в «гробокопательстве». Во время развернувшего в Кремле бурного строительства было снесено несколько ветхих церквей. Кости мертвых свезли на Дорогомиловское кладбище, а на месте захоронений разбили дворцовый сад. Возмущенный Геннадий назвал эти действия властей «бедою земской» и «нечестью государской». «Кости мертвых вынесены, а тела остались на прежнем месте, рассыпавшись в прах, и на них сад посажен; а Моисей во Второзаконии не велел садить садов и деревьев возле требника Господа. Гробокопателям какова казнь писана: а ведь это оттого, что будет воскресенье мертвых, не велено мертвых с места двигать опричь тех святых. Коих Бог чудесами прославил. Где столько лет стояли Божьи церкви, где стоят престол и жертвенник – эти места неогороженны: собаки ходят по ним и всякий скот!»

Воодушевленные своим лидером епископы единогласно потребовали созыва Собора, и Зосима был вынужден выполнить их требование. Поскольку Гонзову великий князь снова запретил ехать в Москву, новгородский архиепископ разослал Послания участникам Собора, предлагая им не пускаться в прения о вере, а казнить еретиков, ибо «от явного еретика человек бережется, а от сих еретиков как уберечься, если они зовутся христианами. Человеку разумному они не объявятся, а глупого как раз съедят». «Люди у нас просты, – писал он, – не умеют говорить по обычным книгам; так лучше поэтому о вере никаких прений не плодить. Собор нужен не для прений о вере. А для того, чтобы еретиков казнить, вешать и жечь».

Призыв Геннадия «жечь и вешать» был навеян рассказами об испанской инквизиции, которые он услышал от проезжавшего через Новгород австрийского посла Николая Поппеля. «Сказывал мне посол цесарев про шпанского короля (Фердинанда II Католика. – В.С.), как он свою очистил землю». Именно на эти годы пришелся пик чудовищных репрессий, которые инквизиция обрушила на головы мнимых и действительных еретиков, и прежде всего крещеных евреев, тайно сохранявших верность иудаизму.

За несколько дней до Собора скоропостижно скончался один из самых влиятельных еретиков протопоп Алексей. Геннадий объявил его смерть Божьей карой. В страхе перед расправой скрылись в Литву писец Иван Черный и купец Игнат Зубов. По слухам, они там открыто приняли иудаизм. Пока шел Собор, из Москвы сбежали еще двое видных еретиков: сын Алексея Иван и его зять Иван Максимов.

Собор епископов начался 17 октября 1490 года. Его открытие ознаменовалось громким скандалом. Во время службы в Архангельском соборе архиереи отказались молиться вместе с еретиком Денисом и торжественно изгнали его из храма со словами: «Изыди, человече, из алтаря, недостоин ты служить со святыми епископами!»

В качестве обвиняемых на Соборе предстали: «чернец Захарий, протопоп Софийского собора в Новгороде Гавриил, поп Архангельский Денис, поп Ивановский Максим, Василий поп Покровский, Макарий дьякон Никольский, Гридя дьячок Борисоглебский, Васюк зять Дениса, Самуха дьячок Никольский».

Светскую власть на Соборе вначале представляли знатные бояре Иван Патрикеев, Юрий Захарьин, дьяк Андрей Майко, но когда Собор начался, великий князь самолично явился в митрополичьи покои, чтобы взять ход процесса в свои руки.

Митрополит Зосима, выполняя полученные инструкции, сразу постарался представить ересь результатом недосмотра новгородского владыки Геннадия. О москвичах и уж тем более о дьяках великого князя вообще не упоминалось. После выступления свидетелей начался допрос обвиняемых. Поначалу еретики держались сплоченно и от всего отпирались. Некоторые из них симулировали умопомешательство («и быша яко в исступлении ума»). Одним из первых сломался священник Денис. Потрясенный позорным изгнанием из храма, он подал Собору покаянную грамоту, где признавался в «невоздержании языка».

Совсем по-другому вел себя монах псковского Немцова монастыря Захар. Человек неукротимого нрава, он обрушился на церковных иерархов с обвинениями в симонии, то есть в торговле церковными должностями, заявив, что раньше митрополит давал мзду царьградским патриархам, а теперь «боярам посулы дает тайно». Это задело всех, включая Зосиму. Смелость этого монаха, который публично хулил высшие церковные власти, объяснялась не только свойствами его натуры. Захар жил в Пскове, где еще сохранялись республиканские порядки, а псковичи традиционно отличались повышенной требовательностью к духовенству. Кроме того, Захар знал, что Геннадий Новгородский находится в опале у великого князя, и рассчитывал найти защиту у светской власти. Этот его расчет частично оправдался. Когда Геннадий попытался сослать Захара в глухую пустынь, государь лично отменил это наказание. Агрессивный монах был нужен великому князю, его выпады против церковных порядков ослабляли церковную верхушку, заставляли ее оправдываться.

Чувствуя поддержку с самого верха, Захар все яростнее нападал на Геннадия Новгородского. Могущественный архиепископ ничего не мог с ним поделать и только жаловался митрополиту: «Лает меня, господине, безпрестани уже третий год, а посылает грамоты в мою архиепископью, и к чернцам, и к попам семисоборским, а что по московской земли, то числа нет, а пишет в своих грамотах: послал, деи, на еретика грамоты; а яз не еретик». В свою очередь Геннадий не без оснований называл Захара стригольником. В обличениях псковского монаха явно прослеживаются главные приметы ереси, зародившейся более ста лет назад. Те же обвинения церковных властей в симонии, тот же призыв не причащаться у священников, ибо они по мзде поставлены, те же выпады против обрядов.

Соборный приговор еретикам гласил:

«Мнози от вас ругалися образу Христову и Пречистые образу, написанным на иконах. И инии от вас ругались кресту Христову, и инии от вас на многия святые иконы хульные речи глаголали, а инии от вас святые иконы щепляли и огнем сжигали, а инии от вас святые иконы в лоханю метали, да иного поругания есте много чинили над святыми образами. А инии от вас самого Господа нашего Иисуса Христа Сына Божья и на Пречистую Его Богоматерь многие хулы изрекали, а инии от вас Господа нашего Иисуса Христа Сыном Божиим не звали, а инии от вас на великих святителей и чудотворцев да и на многих святых отцов хульные речи износили, а инии от вас всю седмь соборов святых отцов похулиша, а инии от вас во все говения ели мясо и сыр и яйца и млеко. А все есте чли субботу паче воскресениа Христова. А инии от вас воскресенью Христову и Его святому вознесению не веруют».

Собор осудил еретиков за иконоборчество и поругание крестов, неверие в чудотворцев и отцов церкви, возведение хулы на Христа и Богородицы, в непризнании Христа сыном Божиим и, наконец, в праздновании субботы вместо воскресения. Кроме того, в приговоре было сказано, что еретики «пишут и учатся книги отметные», то есть запрещенные церковью, что они «похваляют отреченный Ветхий Завет и веру жидовскую хвалят», что иконы «зовут идолами» и не верят в русских святых и чудотворцев. Главный вывод обвинения звучал так: «Все то чинили по закону жидовскому, а не по вере христианской».

Смертные приговоры казались неизбежными, но за еретиков неожиданно вступились влиятельные заволжские старцы праведники Нил Сорский и Паисий Ярославлев. (Свое название иноки Белозерских и Вологодских монастырей получили оттого, что их скиты располагались за Волгой). Заволжские старцы объявили ересь расплатой за грехи церкви. Напомнив соборянам о евангельской заповеди милосердия, они предлагали лишь упорных еретиков отлучать от церкви, а раскаявшихся прощать совершенно.

Благодаря заступничеству заволжских старцев наказание было относительно мягким: собор не вынес смертных приговоров. В Испании или Португалии еретиков с таким приговором тотчас отправили бы на костер. Всех признанных виновными передали в руки новгородскому владыке для осуждения и покаяния. Исключение сделали для Дениса и Захара, двух самых заклятых врагов Геннадия. Дениса отправили в Галич. В монастырской тюрьме его рассудок помрачился, он «заблеял козлом» и через месяц умер. Захара отправили в заточение к суздальскому епископу Нифонту, который создал для еретика такие «условия проживания», что тот тоже вскоре скончался.

В Новгороде была разыграна целая мистерия, церемониал которой архиепископ Геннадий позаимствовал из рассказов иностранцев об испанской инквизиции. Владычные слуги встретили еретиков за сорок верст от города и посадили на убогих лошадей лицом к хвостам. (В Испании еретиков сажали на ослов, но в Новгороде ослов не было.) Затем на головы осужденных напялили высокие остроконечные берестяные колпаки с надписью «се есть сатанинское воинство». Когда еретиков под мерные удары колоколов везли по городу, горожане плевали на них и называли врагами Божьими и отступниками. На Духовском поле было устроено нечто вроде аутодафе. Колпаки на головах еретиков торжественно сожгли, некоторых осужденных люди наместника били кнутом. Затем еретиков заточили в монастырские тюрьмы, но стерегли их там некрепко: «А инии в Литву сбежали, а инии в Немцы».

Вся эта мрачная церемония преследовала цели устрашения, а не физического истребления еретиков. Тем не менее это был первый опыт применения на Руси инквизиционной практики, не свойственной ранее восточнохристианской церкви.

Казалось бы, церковная ортодоксия взяла убедительный реванш за поражение на Соборе 1488 года. Но на самом деле торжествовать было рано. Власть пожертвовала несколькими фигурами, чтобы успокоить архиереев и выиграть время для подготовки церковной (точнее, противоцерковной) реформы. Тайная ложа, возглавляемая братьями Курицыными и невесткой государя Еленой Волошанкой, продолжала действовать. Время работало на еретиков в самом прямом смысле этого слова.

Приближался 1492 год…