Текст книги "Остров меняет название"

Автор книги: Виктор Московкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Близнецы

Прошлое вернуть нельзя. Прошлое можно только представить в обрывках слов, поступках, лицах…

Тот день ничем не отличался от других. Это был обычный тяжелый военный день.

Нас, выпускников ремесленного училища, оформляют на завод.

Я вижу ее в синей форменной блузке, завитки черных волос спадают на лоб, вижу ее глаза – их называли цыганскими – большие, карие глаза.

– Клавдия Маринина, токарь.

Она так представилась. В шестнадцать лет она была токарем. Это подтверждал старый мастер, обучавший нас.

Клаву приняли, как многих других. В годы войны на заводах людей не хватало.

Неторопливо, степенно шла наша очередь. И вдруг:

– Маринина, токарь.

– Зачем ты так? – с укором спросил усталый начальник, ведавший приемом.

Девушки были очень похожи. Тот же рост, то же округлое лицо и большие карие цыганские глаза.

Начальнику и в голову не пришло, что это могли быть сестры. Он даже не догадался взглянуть на документы и думал, что девушка некстати вздумала шутить.

– Иди, иди, – ворчливо проговорил он.

К его удивлению, девушка заупрямилась:

– Нас две Марининых, куда я пойду… Сестры мы, Клава и Ася.

Они родились в один час. За две крохотные жизни мать отдала свою. Отец отказался от них, девочки росли в детском доме…

Я вспоминаю, как зимой во время занятий в ремесленном училище мы убегали в березняк. Там в снегу у нас были зарыты длинные удочки с волосяными петельками на концах. Прикусив от напряжения язык, Клава осторожно подводила петельку к шее чечетки… Потом выпускали пойманных птиц в окно мастерской между зимней и летней рамами. Приходил мастер и (в который раз!) угрожающе спрашивал:

– Опять пичужек ловили?

Он распахивал форточку, чечетки, радуясь свободе, улетали. Это было озорство, но оно нравилось нам.

Вспоминаю, как мы первый раз ходили вдвоем в кино. Когда вышли из театра, она, вдруг застыдившись чего-то, перешла на другую сторону улицы. Так и следовали мы поодаль друг от друга до самого общежития…

– Как же вас различают?! – воскликнул изумленный начальник.

– Кому надо, различает…

Тогда я подумал, что это относится ко мне.

Я их очень четко различал…

Близнецов оформили в инструментальный цех…

Прошлое не вернешь. Но прошлое бывает так ясно!

А это – явь: у меня перед глазами тяжелая, с толстыми бархатными корочками заводская Книга почета. Открываешь – на первой странице вклеены два портрета. Два портрета на одно лицо. Темные цыганские глаза…

Один портрет обведен черной каймой. Это явь.

Июльской ночью 1943 года над городом неожиданно полились надрывные, на разные голоса гудки. Город был погружен в темноту. Никакого движения.

Ася ждала сестру с работы. Квартирная хозяйка, которую все попросту звали Григорьевной, пришла с завода и сказала ей, что Клава задержится на час-другой – много работы. Воздушная тревога застала Асю, когда она подогревала к приходу сестры ужин.

Не успели смолкнуть гудки, захлопали зенитки, пробороздили небо трассирующие пули.

Ася с Григорьевной прильнули к оконному стеклу. Над городом невидимые в высоте самолеты разбрасывали на парашютах светящиеся ракеты. Стало светло.

Взрывы бомб раздавись сразу в нескольких местах. Поднялись столбы огня. Жуткую картину представлял город, освещенный заревом пожаров. Болью в сердце отдавалась каждая вспышка пламени.

– В поселок попал, окаянный! – ахнула Григорьевна, отпрянув от окна.

Видно было, как огонь перебрасывается с крыши на крышу, охватывает все больше пространства.

После нового взрыва, когда огонь появился правее Ася стала торопливо одеваться.

– Куда, оглашенная! Убьют!

Григорьевна властно притянула к себе девушку, стала успокаивать. Ася словно обезумела.

– Пусти же! Завод горит!

Но Григорьевна осталась глуха, только крепче держала девушку.

– Никуда я тебя не пущу, – спокойно говорила она. – Совсем не завод. Завод не там… В убежище твоя сестра отсидится…

В стороне завода высоко вырывались из темноты языки пламени. Зарево освещало деревья, стоявшие неподалеку от корпусов.

– Пусти!.. – кричала Ася. Она царапала и колотила Григорьевну кулаками, но та, крепко обхватив ее, словно оцепенела.

Не помня себя, Ася вцепилась зубами в руку женщины, высвободилась и выскользнула за дверь. Слышались новые взрывы…

Быстрее закончить работу и идти домой – так рассчитывала Клава, оставаясь после смены. Когда объявили тревогу, она недовольно поморщилась: теперь рано домой не уйти. Вместе с другими рабочими спустилась в убежище. Света не было, разговаривали тихо, гадая, где раздаются взрывы.

Время тянулось долго. Потом вдруг глухой удар потряс стенки, за ворот посыпалась земля. Дверь распахнулась.

Там, где минуту назад находилось помещение механического цеха, сейчас торчали стены и валялись груды кирпичей. Вплотную к цеху стоял другой корпус. Фугасные бомбы не задели его, но несколько зажигалок пробили крышу и упали на чердак. Оттуда вырывался густой дым и первые языки огня.

Люди растерянно смотрели на все это, еще не отдавая отчета в том, что произошло.

Мимо убежища, освещенный отблесками огня, пробежал начальник заводской охраны. За ним четверо рабочих протащили на руках старенькую пожарную машину.

– Что вы! – крикнул один из них спрятавшимся в убежище людям. В голосе его было раздражение и укор. Это «что вы!» оказалось сильнее часовой зажигающей речи. Рабочие бросились из убежища к горящему корпусу.

Увлекаемая живым потоком, Клава тоже бежала, совершенно не представляя, что сейчас будет делать.

Одни лезли по железной лестнице на чердак, другие тащили откуда-то ведра и багры. Клава вспомнила, что против ее станка висят на стене пожарные инструменты. Во время работы она часто смотрела на них. «Надо принести», – такое было первое ее осмысленное решение.

В темноте цеха было жутко, глухо доносились с заводского двора крики и приказания. Клава уже хотела повернуть назад, к голосам, чтобы позвать кого-нибудь из рабочих, но тут наткнулась на какой-то ящик. Рука попала в мягкий песок. Значит, где-то тут висят на стенке и пожарные инструменты.

У выхода Клава столкнулась с человеком. Тот без слова отобрал у нее багор и деловито полез по лестнице на чердак. Клава лезла за ним, неловко зацепилась ведром и чуть не свалилась вниз.

– Куда? – зло крикнул человек, и тут только по голосу она узнала в нем своего мастера. – Носи воду! Живее! Кто-то грубо толкнул ее. Инстинктивно она повернулась, готовая раскричаться, но рядом уже никого не было. Потом ей кричали, но она не могла понять, что. Наконец в руки ей сунули второе ведро.

Она поняла, что от нее требуют, и поспешила в цех. Возвращаясь с тяжелыми ведрами, Клава заметила, что другие носят воду откуда-то издалека.

– В инструментальном! Там ближе!..

Ее послушались: несколько человек круто повернулись и скрылись в темном цехе. Ведра у Клавы выхватили и подсунули пустые. И она опять побежала.

Сколько прошло времени, Клава не могла сказать, только ноги подгибались от тяжести, ломило руки в плечах. Когда она подавала ведра с водой человеку, стоявшему на лестнице, вдруг кто-то обхватил ее за шею. Потом Клава услышала радостное всхлипывание сестренки…

До полудня рабочие тушили пожар. Нетронутый смежный корпус удалось отстоять от огня еще ночью, но разрушенный доставил много хлопот. Только успевали залить огонь в одном месте, как он снова появлялся из других расщелин.

Измученная, с опухшими от дыма и бессонницы веками, Клава помогала тушить пожар усатому рабочему, одному из тех, кто тащил ночью пожарную машину. Он не выпускал из рук брандспойта и только кричал Клаве, куда надо подтаскивать шланг.

Ася была в группе рабочих, разбиравших обломки кирпичей задней части корпуса. Несколько раз она прибегала, стараясь помочь Клаве, но та решительно прогоняла ее.

Тогда Ася останавливалась поодаль и с тревогой и восхищением наблюдала, как сестра бесстрашно карабкалась по кирпичам, выискивая, где еще пробивается огонь. Чудачка, она завидовала Клаве.

После полудня огонь настолько ослаб, что можно было не опасаться большого пожара. Асина группа уже закончила свою работу и теперь расходилась по домам передохнуть. Ася решила сменить сестру: нельзя же все-таки без отдыха вторые сутки.

– Иди лучше домой! – сердито сказала ей Клава. – И слышать больше ничего не хочу.

Ася обиделась и неохотно пошла, а Клава стала подтаскивать шланг ближе к стене, около которой теплился небольшой язычок пламени. Шланг с каждой минутой становился тяжелее, горели от ссадин руки и колени. Она напрягала последние силы…

В этот миг вздрогнули под ногами кирпичи. Клаве представилось, что она проваливается в какую-то черную яму.

Сидели вечером без огня умудренная жизнью женщина и птенец с еще неокрепшими крыльями, на долю которого в шестнадцать лет выпало больше огорчений, чем хороших светлых дней.

Женщина утешала и сама не верила, что это поможет.

– Война жестокая, берет без разбору. Кто знал, что там была неразорвавшаяся бомба? И не плачь… Соседка вон получила извещение, с пятью осталась.

Женщина вспомнила о сыне: где-то он сейчас, соколик ясный!.. Может, так же вот лежит, захороненный боевыми товарищами.

– Григорьевна, почему именно Клава? – который раз в тупом недоумении переспрашивала девушка.

Перед ее глазами всплыло все детство и тот маленький клочок юности, первые радости и заботы.

– Скажи, почему Клава, а не я, не кто-нибудь?

Как могла старая женщина успокоить ее?..

Разрушенный корпус рабочие восстанавливали своими руками. Асе Марининой приходилось готовить раствор, переносить тяжести; она бралась за любую работу.

Прошлого не вернешь, его можно только представить.

А это – явь: раскрытая Книга почета, на первой странице которой портреты сестер Марининых. Один из них обведен черной каймой.

Идут годы. На завод приходят новые выпускники ремесленных училищ. В первую очередь их знакомят с Книгой почета.

1956 год.

Яхта

Из-за трубы дома вылетел увесистый булыжник. Описав кривую, он ударился в днище лодки, стоявшей около старой липы. Лодка мгновенно рассыпалась.

За трубой, на крыше, раздался удивленный возглас. Этот возглас и выдал девятикласснику Жене Семенову, кто кинул камень.

– Вовка, слазь! – крикнул Женя, выходя из подъезда, где он дежурил уже часа два. – Все равно узнал, выходи!

Из-за трубы стала медленно показываться вихрастая голова Вовки Окунева. Он осмотрелся, раздумывая, куда бы улизнуть. Но единственный путь по пожарной лестнице, путь, по которому он взобрался на крышу, охранялся Женей. Делать нечего, Вовка спустился.

Женя хмуро спросил:

– Зачем разбил лодку?

– Я и не бил, – ответил Вовка. – Я только один камень бросил, а она трах… Какая же это лодка, если сразу разваливается?

– Не сегодня. Сегодня я нарочно собрал ее из обломков. Ты вчера разбил.

Вовка сиротливо оглянулся. Ему показалось, что Женя будет драться, и он, захлебываясь, обиженно заговорил:

– Тоже еще… Все один строишь. Нет бы позвал. Тоже еще… Может, и я хочу строить. У меня в сарайке, знаешь, сколько досок есть! На корабль хватит… А разбил просто так, потому что ты все один да один… У меня и инструмент есть.

– Так бы и говорил, – сразу подобрел Женя, услышав, что у Вовки есть доски и даже инструмент. – Я в том и другом очень нуждаюсь.

Ребята направились к сарайке Окуневых. Когда Вовка снял замок и настежь распахнул двери, Женя сказал:

– Может, мне лодку совсем не жалко. Другую сделать можно.

В сарайке и в самом деле было очень много досок, не на одну лодку хватит.

А на следующее утро в комнату к Жене Семенову протиснулись сразу Вовка Окунев и его одноклассник Вадим Звездов. У Вовки за ремнем был заткнут топор, Вадим держал в руке молоток.

– Вот он тоже помогал ломать твою лодку, – представил Вовка своего друга, выталкивая его вперед.

Вадим растерянно оглядывался то на Женю, то на дверь. Видимо, от встречи с Семеновым он не ждал ничего хорошего.

– Ты не бойся! Он ничего не сделает, – успокоил его Вовка. – Он уже не сердится.

Женя утвердительно кивнул: не сержусь, мол. И даже спросил Вадима, какой у него есть инструмент.

– Рубанок где-то валяется, – подавленно ответил Вадим.

Женя оживился:

– Во, давай рубанок! Рубанков у нас не хватает.

Утро было ласковое, не жаркое. Во дворе пусто, только ленивый кот Тарзан наблюдал нехотя за мухами. Ребята расположились под раскидистой липой.

– А разве не корабль будем строить? – разочарованно протянул Вадим, когда Женя стал объяснять им, как строится лодка. Дело в том, что Вовка еще вчера нахвастал, будто они с Женей корабль будут делать. Вадим только поэтому и появился здесь.

– Корабль после. Пока будем учить морское дело, кораблестроение, сигнализацию и все такое, – объяснил Женя.

В разгар работы появился первоклассник Валерка Бондарев, которого шагов за двести и рассмотреть трудно – до того он был маленький. Сначала Валерка погнался за котом, а потом, когда тот, преодолев лень, важно забрался по пожарной лестнице на крышу и там презрительно зевал, Валерка отставил ногу, шмыгну носом и заискивающе попросил:

– Вовк, дай потяпаю!

Окунев сделал вид, что не слышит. «Тут человек делом занимается, а он 'потяпаю'», – подумал Вовка. И он уничтожающе взглянул на маленького первоклассника.

– Ну, Вовк, – захныкал Валерка.

– Не мешай!

– Вовк!..

Пришлось отложить топор и прогнать надоедника.

С этого дня во дворе дома с утра до вечера стучали молотки, летели щепки под яростными ударами топора Вовки Окунева. Часто приходили новые ребята, сначала смотрели с любопытством, а потом просили Женю принять их в строительную бригаду. Женя никому не отказывал; чем больше народу, тем веселее.

Он только успевал давать указания. На правах первого помощника командовал и Вовка Окунев. Особенно доставалось от него Вадиму Звездову. Вовка считал себя чем-то вроде шефа. «Не так забиваешь гвоздь», «шпангоут строгай ровнее», – то и дело поучал он. Вадим слушал его безропотно.

Однажды во дворе показался домоуправ дядя Коля Анисимов. У дяди Коли была строгая походка и пронизывающий взгляд. И хотя он никому ничего плохого не делал, ребята побаивались его.

Домоуправ увидел вокруг настоящий содом и схватился за голову. И было с чего: на дороге лежал громадный камень – им ребята подпирали калитку, чтобы посторонние, мальчишки не заглядывали. Везде разбросаны щепки, доски, а посередине скелеты двух лодок – поменьше и побольше. Дядя Коля рассердился:

– Эй, доморощенные инженеры, а кто за вас сор выметать будет?

Его мигом окружили. Ребята понимали, что домоуправу ничего не стоит запретить работу, поди после разбирайся: прав он или не прав.

– Дядя Коля, сами уберем. Мы, дядя Коля, вас кататься с собой возьмем. И потом лодку будем давать. Захотите рыбачить – и берите. Вы нам, дядя Коля, только помогите досок достать. Мы большой парусник хотим сделать.

Ребята так ласково заглядывали домоуправу в глаза, так проникновенно выговаривали «дядя Коля», что Анисимов раздумал сердиться и только неопределенно сказал:

– Возможно.

– Что, дядя Коля?

– Возможно, и не получится.

Но видно было, что он и сам заинтересовался ребячьей затеей. Осмотрел внимательно скелет лодки и произнес:

– Добро. Только чтоб мне, смотрите, сор не разводить. – Помедлил и добавил: – Молодцы, детишки!

– Дядя Коля, а меня не принимают сверхботы строить, – раздался вдруг тоненький голосок нивесть откуда появившегося Валерки Бондарева.

Ох уж этот Валерка! Сам со стручок гороховый, тоже к большим тянется.

– Сгинь! – страшным шепотом сказал Вовка Окунев.

Но Валерка уцепился обеими руками за дядю Колю и сгинуть совсем не собирался.

– Это вы зря его не принимаете, – заступился Анисимов за Валерку. – Он уже большой, так сказать. Верно?

– Верно, – прохныкал Валерка, проводя ладошкой по верхней губе.

Пришлось дать ему работу. Заставили щепки таскать в кучу складывать, за что Валерка и принялся с превеликой охотой.

Досок дядя Коля ребятам достал, и они начали строить яхту.

Строительная команда все прибывала. Заинтересовались работой даже девочки. Появились они как-то неожиданно.

– Примите нас, вот доски.

Так уж было заведено: кто хочет строить яхту, принеси материал или инструмент. Девочки знали об этом.

– Принимать будете?

– Это дело серьезное, – заявил Окунев. – Может, вы ничего и делать не умеете. Посмотрим.

– Примем! – твердо сказал Женя к неудовольствию Окунева. Женю интересовали больше доски, чем сами помощницы. Досок на обшивку корпуса надо много.

Девочки, как ребята и предполагали, оказались неважными работницами. Сначала немного построгали рубанком, а потом сели под липу и стали петь.

А когда им сказали, что песни петь еще рано, надо прежде яхту построить, девочки обиделись.

– Досок принесли и хватит. Только за одно это вы должны нас катать на яхте.

Вот, оказывается, в чем дело! Вот они зачем принесли доски! Ребята возмутились:

– Забирайте обратно ваш «липовый» материал!

– Вовсе и не липовый, а сосновый. В дереве на разбираются, а еще строят. Эх вы!.. – И ушли.

Наступила осень. Потом зима. В снег, в стужу, сделав уроки, спешили ребята к своей яхте. Если же погода была совсем дрянная, собирались у Жени Семенова и изучали учебник «Корабельное дело». Втайне они мечтали подняться на своей яхте вверх по Волге и поплавать в Рыбинском море, где простору больше и где штормы бывают.

Зимой Вадим Звездов стал часто пропадать, а когда появлялся, начинал оправдываться:

– Уроков было – жуть! Подгонял. Материал проходим сейчас страшно трудный.

Ему верили, и он опять пропадал.

– Нет, с ним что-то не то! – сказал однажды Женя Семенов. – Надо сходить, ребята, помочь, если нужно.

Сначала узнали в школе. Оказалось, у Вадима куча двоек. Пришли домой, а там говорят ребятам:

– Все дни где-то пропадает. Какой-то корабль, говорит, строит. Вот собираемся в школу сходить, выяснить, что за корабль такой, и почему детям позволяют отвлекаться от учебы. Домашних заданий не успевает делать.

– В школу не ходите. Никакого корабля Вадим не делает. Обманывает вас, – объяснил родителям Женя.

Смутно было на душе, когда ребята собрались у яхты. Хотя у остальных и не было плохих отметок, все равно могут запретить родители строить – не позволят и все.

– Вадима надо разыскать и поговорить, – сказал Женя.

Разыскали. Вовка Окунев чуть ли не за шиворот его приволок. Вадим хнычет. Он, оказывается, все время проводил на катке. Забыл и уроки и яхту.

– В поход тебя не возьмем. Это раз. А если кому будешь хвастать, что строишь яхту, тогда будем говорить по-другому, – сказали ему ребята.

Снова пропал Вадим. А месяца через два появился сияющий, довольный.

– Вот! Все в порядке, – показал дневник, ухмыляется. – Ни одной двойки нет. Теперь в поход возьмете, да?

– Там видно будет, возьмем тебя в поход или нет, – уклончиво ответил Женя.

Вадим не спорил, попросил работу потруднее.

Дали ему ручную дрель с восьмимиллиметровым сверлом, заставили сверлить лист железа. На железе мелкие точечки мелом поставлены, штук двадцать. Каждая точка обозначала, что здесь должно быть отверстие.

В весеннее половодье, шныряя между льдинами на утлой лодчонке, ребята вылавливали бревна, доски. Исколесили почти весь город в поисках железа для киля и других частей яхты. Выпрашивали у речников паклю, смолу, краску. Рабочие судоремонтных мастерских заинтересовались яхтой, дали добрые советы, а потом сказали:

– Приносите железо, киль вам сварим.

Ребятам этого только и надо было. Давно горевали они, что нет сварочного аппарата.

Лишь в дни экзаменов приостановились работы. Хозяйничал в это время один-единственный член экипажа яхты – Валерка Бондарев. Он перешел без экзаменов во второй класс. Валерка забирался на яхту по лестнице и командовал:

– Так держать! Право руля! – потом залезал в каюту и отдыхал.

Как-то раз в его вахту пришли гости.

– Зови, малыш, своего капитана, – приказал один из них в форме офицера речного флота.

Стремглав бросился Валерка исполнять распоряжение, хоть и обиделся, что его назвали малышом.

Всех обежал, всю команду собрал и сам вперед вышел: вот, мол, какой я.

– Будем знакомы, – сказал офицер. – Мы из речной инспекции. Пришли сказать, чтобы вы предупредили нас, когда будете спускать яхту на воду. Капитану придется держать экзамен на право вождения судна.

– Это можно, – скромно ответил Женя, подтолкнул вперед Вовку Окунева и добавил: – Он тоже со мной будет держать экзамен.

Женя заканчивал десятый класс и собирался поступить в Ленинградский кораблестроительный институт. Вовка должен был стать вторым капитаном.

И вот, наконец, яхта – двухгодовой труд десятка ребят – спущена на воду. Ее водоизмещение более двух тонн. Спуск состоялся без Жени: он уехал в институт сдавать документы. И уехал на беду всей команде.

Вовка Окунев решил перед походом «пройтись» по Волге под парусами. Забыл предупреждение Жени: «До меня в плавание не ходить».

Хороший ветер дул на Волге. Ну как удержаться!

– Поедем, – решил Вовка.

Сначала все шло хорошо. От удовольствия и гордости ходил Вовка по палубе, заложив руки за спину. Радовались и другие ребята. Вышли на самое бойкое место. Вокруг сновали лодки отдыхающих. В стороне тренировались спортсмены морского клуба.

Яхта шла быстро, но рывками, виляя из стороны в сторону: сказывалось неумение ребят управлять парусами.

– Человек за бортом! – завизжал неожиданно Валерка Бондарев. И не успел он договорить, как яхту тряхнуло. Ребята бросились к борту. Там внизу барахтались на воде две фигуры, рядом с ними вверх дном плавала байдарка.

– Пару-у-у-с! – доносилось до ребят. – Спускай па-рус!

Но перепуганные члены экипажа совсем растерялись. Лишь когда ветер незаметно стих, яхта медленно, под косым углом пошла к берегу.

Подъехал катер. Матрос вскочил на яхту. Паруса упали. Катер взял яхту на буксир и повел к морскому клубу.

– Наделали дел, – уныло сказал Вовка. – Что теперь Жене говорить?

Женя Семенов вернулся через три дня. Узнал в чем дело, покачал головой и отправился в морской клуб.

– Ну как, отдадут яхту, Жень? Чего тебе сказали? – спрашивали ребята, когда он вернулся.

– Многое говорили. Если бы не заступился один дядечка, не видать бы нам яхты. Здорово ругали. А вообще все обошлось благополучно. Собирайтесь в поход.

Раннее утро. Едва взошло солнце и тут же спряталось за тучи. Шелестит ветвями свежий ветерок.

С набережной Волги по деревянной лесенке быстро спускается группа ребят с рюкзаками за спиной.

– Вовка, журнал не забыл?

– Взял две общих тетради и карандаши.

У яхты ребята встретили человека в высоких сапогах и тоже с рюкзаком. Это был руководитель экскурсии, известный краевед, пожелавший плыть с ребятами.

– Все в сборе? – спросил он, оглядывая ребят.

– Все!

Минут через десять яхта вышла на середину Волги. Миновали речной вокзал, приближался железнодорожный мост.

Плывет назад город, окна домов кажутся уже мелкими квадратиками, потом сливаются в темную полоску. А навстречу бегут незнакомые, полные неизведанной таинственности берега.

1955 год.