Текст книги "Некробиотика"

Автор книги: Виктор Дачевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Птеродактиль был хорошо знаком МакЛохлану. Именно на его восстановление он пожертвовал местному палеонтологическому музею три тысячи кредитов. С другой стороны, птеродактиля жалеть было не за что, потому что все три тысячи МакЛохлан успешно списал за счет налогов.

О прибытии несвоевременно воскресшего МакЛохлана отец Кассиус предупредил семью покойного заранее. Семья встречала Майкла на единственной посадочной крыше среди незнакомого МакЛохлану района города. Такими трущобами он раньше пренебрегал. Почти подсознательно.

Отец Кассиус с посадкой особо не церемонился и выпихнул МакЛохлана в открывшийся люк на высоте около двух метров над площадкой. Все во благо.

МакЛохлан всю дорогу даже представить не мог, что он скажет своим. Слов не было. А теперь, благодаря отцу Кассиусу, они и не понадобились. Майкл тюфяком свалился на руки жене и дочери, упал перед ними на колени, обнял обоих и зарыдал, захлюпал навзрыд. Первый раз в жизни. Хотя правильнее было бы сказать: в жизни с ним такого не случалось.

– Смотри, мам... – шепнула бледной Мэлори МакЛохлан кучерявая симпатяга Синди, – он умеет плакать!

– Он же еще совсем свежий, доченька! – прошептала ей на ушко Мэлори, удостоверившись, что сам МакЛохлан ее в данный момент не слышит.

Отец Кассиус привез Майкла к дому жены, а куда же еще? Дети МакЛохланов жили в Живых кварталах, а сын, Ник, и вовсе в казармах Живых охотников.

Квартирка, надо заметить, была та еще. Бедность светила из каждой дыры в обоях, но этим МакЛохлана трудно было напугать после прогулки по коридорам больницы.

Удивляло то, что Мэлори, вечно готовая получить инфаркт от ботиночного следа на любимом персиковом ковре, к приезду, пусть воскресшего, но, мужа не потрудилась даже стереть многолетнюю грязь с окон. И еще: в спальне, куда его отправили "отдохнуть с дороги", – в спальне не было кровати. Кресло (пыльное донельзя), два стула, шкаф длиной во всю стену, большое зеркало. Кровати не было.

Даже в шкафу не нашлось ничего похожего на кровать, когда Майк было решил, что мебель в комнате раздвижная. В шкафу нашелся его вечерний костюм-тройка пропитанный едким запахом антимоля. Тройка пришлась впору, но благодаря антимолю незавязанная бабочка кучерявилась и расползалась на нитки.

Женщины в соседней комнате неразборчиво перешептывались, накрывая на стол. Слов к ним в суматошной голове МакЛохлана так и не нашлось, и выходить из "спальни" Майкл просто боялся.

Выдернула его из оцепенения и вернула к реальности картина за окном. С высоты третьего этажа было очень удобно наблюдать, как дворняга, сгнившая, судя по ошметкам на костях, около ста лет назад, лениво отгрызала тягучие куски плоти от зацепившейся плавником за пожарный гидрант акульей туши. Акула злобно щерила зубы и пыталась отогнать наглую шавку ударами несуществующего хвоста. Судя по размеру объеденного участка рыбьей туши, шавка подоспела к ужину последней. Акула, совершенно не страдавшая от недостатка воды, продолжала почти бесплодные попытки ползти дальше по улице. Хотя, почему бесплодные? Мокрый след тянулся за ней довольно далеко.

МакЛохлан недоверчиво потряс головой, сделал несколько глубоких вдохов, сел на скрипучий стул и, выждав минуту, трепетно раскрыл брошюрку, которую ему сунул улыбчивый полицейский с обломками автомобильного номера под фуражкой. Брошюрка называлась "Краткий курс мировой истории для свежих выкопышей".

Вступительное слово было оригинальным: "Если вы умеете читать, значит, основные события в истории человечества вам уже известны". И подпись: "Последний Президент". И еще одна забавная надпись: "Если вы читать не умеете, то через тридцать секунд после открытия первой страницы включится звуковое сопровождение на 476 языках поочередно".

Майкл сделал еще несколько успокаивающих вдохов-выдохов, промолчал несколько слов, которые, наверное, следовало бы произнести, перевернул страницу и продолжил чтение.

– С момента рождения Христа и до Последней войны человечество шло по пути развития различных приспособлений, облегчающих телесный труд и войны, короче, того, благодаря чему большинство из вас и померло. Причем, Живущие убивали себя жирной пищей, бактериологическим оружием (чумою черною, бубонною и всякой разной) и войнами только для того, чтобы жить лучше и есть больше. И все это продолжалось до тех пор, пока не надоело Последнему Президенту. И Последний Президент вышел на улицу и сказал всем, что войны больше не будет. А в это время одна Южноамериканская страна отказалась продавать родной стране Последнего Президента нефть (земляной жир для лампад и еще для разных вещей) и уран (уголь для больших печей) по низкой цене. И тогда началась Последняя война.

– Кто бы сомневался! – буркнул Майк.

– А Последний Президент проник на поле боя и посыпал мертвых своим изобретением (Nanobot 672, TM@CR "MEMS Ltd" by 2139), черным таким порошком, от которого Мертвые воскресли. Воскресли все Мертвые. И те, кто нападал, и те, кто защищался. Война продолжалась еще три месяца, пока всю страну не стерли в пыль и пока все не догадались, что воевать теперь бесполезно.

Так Последний Президент подарил всем вечный мир и вечную жизнь, если оно вам надо. Вообще-то Последний Президент хотел подарить всем Абсолютную свободу, но, так как люди существа подлые и неблагодарные, пришлось устанавливать Семизаконие и следить за его исполнением. Вот эти законы и наказания за их нарушения:

– Каждый Живой и каждый Труп имеет неприкосновенное право на самоопределение между жизнью и смертью. За препятствование исполнению основного права – полное распыление и развеивание навеки. Для Живых – смерть от огня и развеивание на длительный срок.

– За умышленное убийство (участие в убийстве) Живого – смерть, полное распыление и развеивание на длительный, установленный Живым и Мертвым судом срок.

– За умышленное нанесение непоправимых увечий (участие в нанесении увечий) Живому и Мертвому – смерть, полное распыление и развеивание на срок, установленный Живым и Мертвым судом.

– За неумышленное убийство, либо нанесение непоправимых увечий Живому и Мертвому – телесные наказания, либо частичное распыление с полным покрытием материальных расходов пострадавшего.

– За имущественные и любые материальные претензии к Живым, сопровождающиеся оскорблением личности, – полное распыление и развеивание на установленный Живым и Мертвым судом срок.

– За действия, повлекшие имущественные потери, – телесные наказания, либо частичное распыление с полным покрытием материальных расходов пострадавшего.

– За любое материальное содействие Духам – телесные наказания, либо частичное распыление с полным покрытием материальных расходов пострадавших от действий духов.

– Это все, что нужно знать выкопышу для жизни в новом мире. заканчивалась книжка. Остальные страницы занимали фотографии Последнего Президента. Лицо ничем не примечательного банковского клерка.

Да и сами фотографии больше напоминали семейный альбом с отчетом о проведенном клерком отпуске. Напоминали бы, если бы не подписи.

"Последний Президент читает лекцию о прогрессе нанотехнологий выкопышам Сорбонны". "Последний Президент улаживает конфликт, вызванный перенаселенностью пустыни Сахары". "Последнему Президенту вручают ключи от Мавзолея Ленина". "Последний Президент огораживает живые Экологические зоны Средиземного моря". "Последний Президент охотится на выкопавшегося мамонта". "Последний Президент развоплощает делегацию духов". И тому подобное.

Исчерпывающая была информация.

МакЛохлан просидел бы, уткнувшись в фотографии, еще неделю, но за звуком скрипнувшей двери в комнату просунулась голова Николаса – старшего сына. Звали к ужину.

За круглым столом, заставленным кулинарными изысками, явно полуфабрикатного производства, с напряженными улыбками на лицах сидели жена и дети МакЛохлана, за исключением младшего. Младший, как выяснилось, учился в закрытой школе и выпускали его оттуда чрезвычайно редко. Все во благо. Что мог сказать МакЛохлан своему ребенку, который родился после злополучного укола? "Здравствуй, сын, я твой мертвый папа!"? Все во благо. Непонятно, о чем со знакомыми разговаривать...

Затянувшуюся паузу нарушил звон разбитого оконного стекла. Семейство вздрогнуло, но из-за стола никто не поднялся.

– Там у вас по улице акулы ползают! – нашелся Майк, кинувшись к окну.

– Не ходи туда, пап, я сейчас жалюзи опущу, – нехотя поднялся Ник.

Акулы уже не было. Под окном стоял подгнивший папаша МакЛохлана, переселение которого в неприлично дешевый картонный гроб Майк отметил самой дикой оргией, которую ему доводилось устраивать за свою размеренную жизнь. Мерзкого папу могила не исправила. Гнилой гриб сквернословил в адрес неблагодарного сына и метал в окно кирпичи, собирая немногочисленных соседей, тоже не рождественского вида. Было совершенно очевидно, что закон о неотторжении наследства был придуман Последним Президентом совершенно своевременно и на благо людям.

– Гроб нужно было цинковый заказать! – подумалось МакЛохлану, пока его сын опускал звуконепроницаемые жалюзи.

– А я смотрю в окно... – не глядя в глаза родным говорил Майк, усаживаясь за стол. – А там акула по тротуару ползет... – говорил просто, чтобы что-то говорить.

– Так где ж им теперь ползать-то?! – подхватил беседу Ник, щедро ляпнув себе в тарелку резинового картофельного пюре. – Президент объявил все водоемы Живой зоной! Месяц назад генераторы установили, так оттуда столько ихтиандров, прости господи, повылазило... И без них ступить некуда! Видишь? – поднял он стеклянный кувшин, источающий запах любимого виски Хотел "Гленфиддиш" из твоих запасов прямо в бутылке на стол поставить! Так нет! Возле самой двери на кишке поскользнулся! Хорошо еще догадался бутылку из жестянки не вытаскивать!

– Какой кишке? – брезгливо скривился МакЛохлан, прогрессивно тупея от количества навалившейся информации.

– Соседа, наверное, – пожал плечами Ник, разливая янтарь по стаканам и, правильно оценив отцовское выражение лица, продолжил. – Когда мертвяка распыляют и рассеивают, он начинает собираться. Первым делом из пыли собираются самые подвижные части, чаще всего кишки. А потом кишки начинают ползать по окрестностям и собирать остатки трупного организма. Ну, чтобы уже никогда не расставаться! – поднял он бокал.

– Успеешь еще! – щелкнула сына черенком ложки по руке Мэлори. – И отцу дай поесть.

МакЛохлана тошнило. А Мэлори усердно накладывала ему ото всех блюд.

– Я, пожалуй, сперва выпью! – борясь с собой, схватился Майк за стакан. Сын улыбнулся и картинно влил в себя содержимое стакана. Майк последовал примеру.

Желтый огонь смыл и тошноту и сомнения. МакЛохлан вспомнил о том, что не ел... не вспоминал о еде более семи лет.

– Вот еще семги возьми! – привычно приговаривала Мэлори, подкладывая мужу на быстро пустеющую тарелку. – Гибсоновская фабрика, стопроцентная гарантия пищеварения без внутриполостного оживления продуктов! По спине постучать? Ник постучи папу по спине, не видишь, поперхнулся он! Водички дать? Ник, прекрати глотать не жуя! Ты так до ближайшего посмертия растолстеешь, что в дверь казармы не пройдешь! Оставь отцу оливок!

– Зачем ему? – абсолютно искренне удивился Ник, прекратив на миг набивать рот.

– Вот ведь дурак ты! – плеснула руками Мэлори.

– А мне, слизней гонять, много ума не надо!

– И в самом деле... папа... – красавице Синди это слово далось с явным трудом. – Ты действительно нормально себя чувствуешь? В твоем положении большая нагрузка на желудок может плохо подействовать... запах и все такое...

– Спасибо, Синди! – пробурчал раскрасневшийся от еды и выпивки МакЛохлан. – Все очень вкусно!

Он врал. Вкусно не было. Консервы и полуфабрикаты. У него в конторе подметальщики лучше питались. Просто зверски хотелось есть. Только что он выпил с тарелки консервный сок из-под рыбы.

– А ты почему ничего не ешь?

– Я должна придерживаться диеты. – не поднимая глаз от маринованных листьев салата, ответила дочь.

– Ты тоже на диете? – поинтересовался МакЛохлан у жены. Тарелка Мэлори была девственно чиста.

Мэлори прикрыла рот рукой. Ник глупо хихикнул.

– Мне тут недавно анекдот на эту тему рассказали! – панибратска толкнул он папашу под руку, явно отвлекая от зашедшего не в ту сторону разговора. Приходит паренек молодой в бар, садится к стойке и заказывает всему бару по стакану. Рядом сидит угрюмый такой ковбой, молча выпивает, ставит стакан. Паренек говорит: "Не грусти в такой замечательный день! Выпей еще, у меня завтра свадьба!". "Свадьба? Я праздновал свою свадьбу в этот же день, сидя на этом же стуле этого бара! За такое совпадение можно и выпить!". Вот так они друг друга угощают, пока паренька не выносят из бара вызванные таксисты. На следующий день паренек заходит в тот же бар, снова садится к тому же ковбою и снова заказывает всему бару по стакану. Говорит: "Выпейте за меня, ребята! У меня сегодня отличный день! Я не женюсь!". Ковбой посмотрел на него и говорит: "Ты повторяешь мой путь, сынок. Я тоже праздновал свою свободу, сидя на этом стуле этого бара!". И он снова упаивает паренька до беспамятства. На следующий день паренек приходит в бар, молча подсаживается к угрюмому ковбою, выставляет перед ним пинту виски и говорит: "Старик! Сегодня я должен тебя напоить до бесчувствия, или хотя бы заставить улыбнуться! И все потому, что у меня для этого отличный повод! Ровно двадцать лет назад мой алкоголик-папаша проставлялся всему этому бару за рождение сына!". Ковбой молча, не дрогнув усом, высаживает пинту пойла из горла и спокойно так говорит: "Боюсь, что поить тебя буду я. Во-первых, потому что тебе меня никогда не напоить, а во-вторых, потому что приключилось еще одно забавное совпадение. Ровно двадцать лет назад, сидя на этом табурете, за стойкой этого бара, я помер от перепоя!".

Синди хихикнула, прикрыв ротик ладошкой, Ник поглядел по сторонам, выдерживая паузу, и заржал, как породистая ковбойская лошадь. Майкл тупо улыбался и думал только о том, как сдержаться и не заржать, подобно Нику, когда до него дойдет весь юмор рассказанного анекдота. Юмор не особо спешил становиться доступным. Мэлори закрыла глаза руками и, похоже, готова была заплакать. Наверное, от смеха.

– У нас на работе мужики так смеялись! – радовался Ник своему остроумию. Тут же выяснилось, что глаза у Мэлори оставались совершенно сухими. – Рэндома знаете? Со шрамом такой! Он даже подавился чем-то, так ржал. Мы ему все почки отбили, пока по спине стучали, а потом бегом на мертвую зону потащили, думали, все! Скопытился! В ассенизаторы пойдет. А он нет! Продышался!

– Мама, он совсем теплый! – почти прошептала Синди, положив изящные ладошки на шею отцу. Майку показалось, что она встала из-за стола, чтобы он не видел, как она смеется.

– Не беспокойся, девочка, – так же тихо ответила мать. – Он еще совсем свежий.

– Расскажи мне про свою работу, Ник! – уже сам плеснул себе в стакан из кувшина МакЛохлан, поглаживая ладошку Синди. Душа оттаивала.

– Не переживай, папаша! – звонко свел с ним стаканы Ник. – Мною ты можешь гордиться! Скажи мать!

– Ник у нас молодец.

– Я, между прочим, в свои молодые годы, уже десятник Живых охотников! Ты внимательно слушаешь? Живых! Не этих трупов-ассенизаторов, которые тараканов толком распылить не могут! А я настоящий охотник! Потому как имею меч, сам понимаешь, кладенец. Эскалибур фабричной штамповки, вон, в углу стоит, только руками не трогай, потому как в нем батарейка свежая, он тебе руку вмиг отпылит. А если в нем батарейку совсем другую поставить, то можно и духа-поганца развоплотить. Ну, почти развоплотить. На прошлой неделе вот жены губернатора тень искромсал до полной неузнаваемости! Теперь хоть воплей ее слушать не будем. Паскудина была та еще! Похуже нашего дедули! Кстати, дедулина тень тоже благодаря мне на фарш ушла!

– Николас!

– А что ты, мама, сразу "Николас"?!

– Ты уже пьян!

– Ну и что? Между прочим, это мы мою премию за губернаторшу пропиваем! А я уже, значит, и не при делах! И потом, я живой, мне это только на пользу пойдет.

– А Принстон ты закончил? – придавая напускную строгость голосу, поинтересовался, уже чуть заплетаясь языком, МакЛохлан.

– Какой, к едрене...

– Николас!

– Да... Какой "Принстон", "папа"? Тебе что, трупные пятна свет застят? Через полгода после того, как ты ушел баиньки, все твои счета были заморожены из-за всеобщего банкротства и из Принстонов меня попросили пинком под зад!

– Мы, кажется, засиделись за столом! – подняла отца со стула умница Синди. – Давай потанцуем!

– Мы сохранили твои любимые записи! – натянуто улыбнулась восково-бледная в неровном свете Мэлори.

– Это как же получается? – никак не мог прийти в себя отец семейства, уже перетаптываясь вместе с Синди под знакомую мелодию.

– Тебе нужно успокоиться! – приложила Синди его похолодевшую ладонь к своей теплой и бархатно-нежной щеке. – Не слушай этого болтуна!

– Но ведь получается, что и твой накопительный счет на образование... Он тоже?

– Нам всем было нелегко.

– Но я думал... На тебе был свитер с эмблемой колледжа. Я думал, у тебя все хорошо...

– А у меня и так все хорошо!

– А ты, бать, не сомневайся! – снова потянулся к стакану красноглазый сынок. – Синди у нас крутейший бабец! Да она, чтоб ты знал, раз в двадцать больше моего зарабатывает! Чтобы просто танцевать с ней, такие мертвяки, как ты, готовы, не задумываясь, выложить мою месячную зарплату!

– Заткнулся бы ты!

– А че, сестренка?! Мне, между прочим, вся казарма завидует! А то! Родная сестра третья в рейтинге Живых проституток!

– Ах ты подонок! – ринулся к красноглазому солдафону озверевший МакЛохлан.

– Кто? Я? – приподнялся Ник со стула.

– Не надо, мальчики, пожалуйста, не надо! – Мэлори, вскрикнув, повисла у Майка на шее. Сзади, за руки, не хуже якоря с лайнера океанского класса, тормозила его хрупкая Синди. Майк остановился с налитыми кровью глазами.

– А че я сказал? – с неподдельной искренностью настоящего алкаша удивлялся Ник.

МакЛохлан в ответ только зарычал и собрался было двинуться дальше, но Синди развернула его лицом к себе, так легко, словно грузный МакЛохлан был тряпичной куклой.

– А он правду говорит! – процедила она снизу вверх, глядя прямо в налитые кровью глаза останкам человека, которого помнила как своего отца.

На самом деле Майк просто хотел освободиться. Просто разорвать связь ее и своих рук. Но он был не в том состоянии, чтобы рассчитывать свои силы.

Хрупкая Синди буквально пролетела через всю комнату и скрылась в обломках спального шкафа. Чем закончился ее полет, Майк до конца досмотреть не успел. С левой стороны раздался неожиданно громкий стук, и когда МакЛохлан догадался, что этот щелчок издала его черепная коробка, соприкоснувшись с окованным железом каблуком наследника, было уже поздно. Свет выключили.

Свет включался постепенно. Сначала появился запах озона и треск в голове и снаружи. Когда МакЛохлан открыл глаза, он обнаружил прямо перед носом мерцающий и потрескивающий наконечник грубого тесака. Тесак, понятное дело, засунул под отцовский нос наследничек.

– Зачем это? – попытался отмахнуться от трескучего тесака избитый МакЛохлан. Дотронуться до клинка сын ему не дал. Пожалел, наверное.

– Ты в себе? – поинтересовался двоящийся Ник, не убирая, впрочем, тесака в безопасные ножны. – Берсеркствовать больше не будешь?

– Синди, что с ней? – начал приподниматься МакЛохлан. Окованный ботинок наследника мягко, но твердо впечатал его обратно в пол. Впрочем, тесак в ножны Николас, прибрал.

Синди, бледная и поцарапанная, сидела на стуле. Скорбная Мэлори накладывала импровизированную шину на ее левую руку.

– Ты, беснующийся покойничек, даже не понимаешь, что только что заслужил полное распыление и рассеивание на три ара пересеченной месности! Наклонился папашей Николас.

– Синди! – жалобно позвал МакЛохлан, не пытаясь, впрочем, подняться.

– А я, – продолжал наследник, – не имею права не доложить об этом! Иначе, минимум, сорок плетей!

– Ты знаешь, что будешь молчать! Сволочь пьяная! – металлическим полушепотом донеслось из импровизированной перевязочной.

– Вот так! – поднимая папашу за шиворот и отряхивая от мусора доверительно сообщил ему Николас. – Тебя бабы любят, а я за это собственной задницей рисковать должен!

– Доченька... – голова плыла по кругу и ноги не держали. – Я...

– Не говори ничего. Ты был не готов, – Майк не был уверен, но, наверное, это сказала Синди.

– Ты не понимаешь...

– Это ты ничего не понимаешь. И не поймешь, пока сам не увидишь. Я тебя не виню, но разговаривать с тобой сейчас не буду. Мне пора.

– Николас, проводи Синди! – покорно открыла дверь Мэлори.

– Спокойно, мамаша, гвардия не дремлет! – перекинул наследничек через плечо какую-то бесформенную сумку.

Уже почти подойдя к двери, он вернулся к безвольно стоящему в углу МакЛохлану, захватив по дороге кувшин с виски, из которого тут же и отхлебнул.

– Держи вот! – снял он с руки браслет жирно-серебристого цвета. Наружный коммуникатор. Береги его, таких совсем мало осталось. Там выделенная линия для связи с Живой зоной. Это отец Кассиус настоял, за мои деньги. Он думает, что ты ему позвонишь, – одновременно говорить и прихлебывать из графина у него получалось совершенно естественно.

– Но звонить ему я тебе не советую. Он мне все уши промыл про спасение твоей души. Так вот, я расскажу тебе одну историю, про которую наш святоша сам распространяться не любит, да и пастве своей заказал. Года через два после последней войны, когда духи начали конкретно нас доставать, а мы их научились на фарш пускать, слава Последнему Президенту, произошла забавная история. Фишка была в том, что с простыми смертными духи базарят без умолку, даже во сне не отходят. А со святошами всех конфессий – ни слова. Словно заговор какой. А тут приезжает к нам президент, с избирателями общаться. Духи собрались в кучу и пошли к президенту на поклон. И тут им дорогу перекрывает Отче Кассиус в драной рясе. "Я – говорит – готов представлять любые ваши интересы перед властью! Вам самим перед Последним Президентом появляться нельзя, вы же знаете, что с вами произойдет! Меня он тронуть не посмеет никогда! Ради вашей же безопасности! Ради будущего моих прихожан! прикинь, какие удочки закидывал. – Почему – говорит – вы отказываетесь доверить свои беды единственному, кто может вас защитить?". Тут из толпы духов вылетает колобок, с мой кулак размером, и, при всем честном народе, прямо в личность отцу Кассиусу заявляет: "Вы все нам столько врали...". Он, наверное, хотел еще много чего сказать, да тут сами духи этого колобка замяли и, насквозь отца Кассиуса, поплыли к Президенту. Приплыли всей толпой на площадь, выпихнули одного, он к Президенту поближе подлетел и говорит: "Здравствуйте...".

– Николас!

– Иду уже! Так вот: "Здравствуйте" – говорит. А Президент ему тоже, значит: "Здравствуйте". И руку так еще поднял. Как словно здоровается. Тут все духи в пар и на землю дождиком. Неделю бабы тротуар от слизи отмывали, приставучая, зараза!

– Мне, наверное, придется самой пойти!

– Ну, ты, мать, и зануда! А ты, бать, подумай, прежде чем в депрессию впадать и святоше нашему звонить. Дня три подумай, а потом он от тебя и сам отстанет. Держи вот графинчик. Переводи продукт. Иду я, иду.

Ни о чем хорошем МакЛохлану не думалось. Первым светлым лучом, промелькнувшим в его голове, во время перелета из больницы к дому жены была мысль о встрече с матерью. С ней было бы проще. С ней нашлись бы и слова и...

Но с самого раннего детства образ матери сочетался в нем с рассказом о том, как после смерти они, облачками легкого пара, встретятся в небе и больше никогда не расстанутся. Собственно, большинство пожертвований отцу Кассиусу было сделано с мыслью о том, как бы это после... не попасть с мамой в разные места...

Переплатил.

Потому что, и это наверняка, мама не могла стать кучей гниющей плоти. Она ушла бы к тем облачкам пара, которые на асфальт...

А папаша, вошей ему в душу, получился бессмертным.

А куда еще маме, кроме асфальта? Что бы остановило ее, что бы помешало встретиться с Майклом в день его, богом проклятого, воскрешения?

А ему? Кто ему нужен? Папаша, прости всевышний за богохульство... Сын-алкаш? Дочь-прошманда? Жена? Мать алкаша и прошманды?

Позвонить Кассиусу?

Дверь за Ником закрылась. Мэлори подошла и села напротив. Смотрела почти в глаза. МакЛохлан ответить на ее взгляд не мог.

– Ты, наверное, очень хотел сделать ей больно? Почему ей, а не мне? Мэлори смотрела насквозь. – У меня есть к тебе предложение, – выговаривая каждое слово через десяток запятых, выдавила она, – тренируйся на мне.

Майкл нашел в себе силы ответить на пустой взгляд. Их ссоры и раньше протекали похожим образом. Мэлори обвиняла, Майкл молчал и продолжал делать то, что считал нужным. В этот раз его молчание было другим.

– Я не шучу про тренировки, – продолжала Мэлори, снижая количество запятых – Примерно через год после того, как ты уснул, а я не смогла накормить даже маленького, я выпила очень много болеутоляющих таблеток. Тогда это еще не было дефицитом. С тех пор боли для меня не существует. Я не шучу насчет тренировок.

– Я...

– Ты умеешь плакать... Даже самые теплые трупы не умеют плакать. Тебе повезло. Разбогатеешь на анализах. Я так не умею. Со мной можно без слез. Что ты сделаешь мне, если я еще раз, громко и вслух, произнесу профессию нашей дочери?

– Для меня Синди еще вчера она была школьницей, – продышался Майкл. – Я ей за одно это слово рот бы с мылом вымыл...

– Почему больно должно быть ей, а не мне?

– А ты мне делаешь приятное что-то? Сын алкаш, дочь... делай ей больно...

– Ты прочитал бумажку для выкопышей до конца?

– Там...

– Там нет самого главного! Через полгода после Последней войны, когда еще не создали Живых зон, воскресло все! Не только люди! Жуки, крысы, черви... Они сожрали все! Все живое! А мертвое есть бесполезно! Оно восстанавливается быстрей, чем переваривается! Почти два года оставшиеся Живые питались синтетической глюкозой. Так что живых осталось мало... А когда все наладилось... Угадай, много ли в живой зоне работы, которая могла бы прокормить не только самого себя, а еще и младшего брата?

– Я все равно ничего не понимаю! Все изменилось! Ты изменилась...

– Я умерла...

Они с Мэлори познакомились в церкви. Даже по сравнению с патриархальным Майком, Мэлори выглядела абсолютным анахронизмом. Он показывал ее друзьям, как доказательство того, что у человечества было довольно забавное прошлое.

Согласитесь, девочка, воспитанная в католическом приходе и до совершеннолетия лишенная компьютера и телевизора, тянула на антикварную ценность. Наследница неплохого капитала, рожденная и воспитанная для того, чтобы любить мужа и воспитывать детей.

После свадьбы МакЛохлан испытывал чувство сродни тому, которое он испытывал после аукциона, где задешево удавалось отхватить удивительной редкости Кадиллак с колесами. И если он что-то и понял из состоявшийся беседы... Он понял, каково ей было ощущать себя осколком вчерашнего дня.

Было обидно до кислоты в носу.

– А куда ты дела все мои деньги? Только вот не надо этих взглядов! Наши деньги! Но кто из нас хвастался перед подругами вырезкой из "Файненшел мессенжер", где писали, что "после свадьбы в доме МакЛохланов резко вырастет в цене недвижимость, потому что появились люди, способные скупить половину Оклахомы из меркантильных побуждений"?!

– Киллголейм еще жив...

– Тем более! Только не говори, что его квартира беднее этой!

– После Последней войны экономики не стало, как таковой. Все твои живые деньги съела твоя же медицинская страховка. Твои акции спасли нас, мы топили ими камин. Киллголейм был единственным из нас, кто правильно повел себя. Ты помнишь, что именно его ты оставил управляющим делами? Партнером, которому в семейном бизнесе не принадлежало ни одной акции? Пока ты был жив и невменяем, он обанкротил вашу фирму и на остатки от долгов организовал "Салон Красивой Смерти". Теперь его контора – самый популярный салон красоты для Живых и Мертвых. Мертвому тебе, а значит, и нам, в ней принадлежит около десяти процентов.

– Сколько?

– Это еще не все. Ты помнишь, почему ты сделал Киллголейма своим партнером с нулевым количеством акций? Я подскажу: он научил тебя очень красиво уходить от налогов. Талантов он не растерял, вот почему десяти процентов с оборота крупнейшего салона красоты мне не хватает на оплату этой квартиры.

Майкл, тупо глядя в пол, пил из кувшина янтарную жидкость, пил как холодный чай.

– И, тем не менее, именно Киллголейм помог нам. Помог больше, чем помог ты. Это я говорю на тот случай, если ты, как истинный пьяный полуирландец, сын у него алкаш, начнешь искать справедливость, не отрываясь от стакана. Я работаю на Киллголейма, Синди у него под опекой, а, при желании, он может устроить неприятности даже Нику. Помни об этом, когда захочешь начать раздел имущества. Ты действительно получаешь от этого удовольствие? Я имею в виду выпивку.

– А что?

– Если это так, то тебе лучше никому этого не показывать. Трупам в нашем квартале это совсем не понравится. Нам пора закрываться, ассенизаторы близко, у меня уже глаза щиплет, – потянула Мэлори Майка за свободную руку.

– К тебе по ночам ходят ассенизаторы? – удивлялся Майк. Слово "ассенизаторы" тянулось у него изо рта секунд, наверное, тридцать. Виски в кувшине оставалось на донышке.

– Они по улицам ходят. – вела его в сторону ванной Мэлори. – Каждую ночь тягают по улицам Живой генератор малой мощности. Тараканов, там, распыляют, прочую мелкую мразь. Если останешься, то обгоришь, как Живой на солнце.

Будучи Живым, МакЛохлан изменял своей жене всего три раза. Тот случай, с похоронами папаши, не считается. Он его сам не помнил, рассказывали потом.

Первый раз МакЛохлан изменил жене на спор. Совершенно безобидное ирландское пари. Киллголейм заявил, что Мэлори так надежно взяла его в свои лапки, что ни на какую другую симпатягу у Майка тяговой силы не хватит. Заказали симпатягу. После этого случая Майк наведывался к симпатяге еще пару раз. Кое в чем Киллголейм был прав: МакЛохлан был привязчив и склонен к верности. А Мэлори молча победила в этой необъявленной войне. Победила не просто так. Были особенности.

Благодаря избыточно целомудренному воспитанию жены, каждое безобидное супружеское соитие воспринималось Майком словно победа при Ватерлоо: победа полная, но более почетная для проигравшего. Подумаешь, англичан было больше...

Другие так не умели. Врожденная легкая холодность жены заставляла не самого плэйбоистого мужа чувствовать себя... Хорошо себя чувствовать. Уверенно. Самоуверенно.