Текст книги "Русский немец"

Автор книги: Виктор Бердинских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Русским немцам посвящаю эту книгу.

Автор.

Русские немцы – это очень хорошие

люди, даже лучше германских немцев.

(Из разговоров на улице – в Воркуте).

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Минувшим летом скончалась в глубоко преклонном возрасте, пережив мужа на 7 лет, мой старинный и надежный друг – Лидия Артуровна Клейн. Умная, красивая, светлая и мудрая душа её просто озаряла людей вокруг. Её нельзя было не любить. Я дружил многие годы и с мужем её, известным геологом Павлом Генриховичем Клейном, и с ней самой. Где-то за полгода до кончины Лидия Артуровна вручила мне рукопись романа, написанного её мужем в конце жизни о трудной судьбе русских немцев вообще и его собственной в частности.

Благородство автора не может не восхищать. Сознавая важные пробелы этого романа по части художественной (всё же Павел Клейн не писатель), я не могу не видеть, как суровая правда жизнь мощно бьёт из-под его неумелых строк. Лидия Артуровна взяла с меня слово, что я издам этот незаконченный роман в память об их семье под своим собственным именем или просто поступлю, как заблагорассудится.

Сомнения мои велики. Нужно ли это сейчас? Я ведь и сам уже старик и многое повидал в жизни. Но преклонение моё перед этим ангельским союзом двух невероятной душевной чистоты и красоты людей настолько велико, что я решился презреть всякие кривотолки и предать этот роман тиснению – с моими небольшими пояснениями и добавками в виде найденной мной переписки Лидии Артуровны и Павла Генриховича, дневника брата последнего – Альбина Генриховича Клейна (тоже нас покинувшего – увы!) и странных и непонятных заметок автора о паранормальных явлениях в его жизни.

Любезный читатель! Не суди строго эти тексты, но проникнись духом той невероятной и страшной эпохи, которая, к счастию, миновала…

…

Основные герои (действующие лица) романа

– Пауль (с 1956 года – Павел) Клейн, 13 лет (июнь 1941 года), родился в январе 1928 года, окончил 5 классов (1942 год);

– Альбин, его брат, 15 лет (июнь 1941 года), окончил 7 классов (1941 год);

– Генрих Николаевич, отец, 1896 года рождения, учитель;

– Катарина, мать, около 40 лет;

– Эмилия, бабушка (со стороны матери), примерно 70 лет;

– Мартин, дедушка, за 80 лет;

– Карл Клейн, брат Г.Клейна, до войны жил в Одесской области;

– Паулина Шульц, невеста, а затем жена Альбина Клейна;

– Леонида (Лида, Ида) Страдиня, латышская девушка в Мирюгé, на год младше Пауля – 14 лет в 1943 году;

– Бенилда, младшая сестра Леониды, 11 лет в 1943 году;

– Леонора Павловна, мать Леониды и Бенилды, около 40 лет;

– Артур Страдиньш, отец Лиды, расстрелян в январе 1942 года;

– Текла, Эдвард, Валентина, Стефания, родственники Лиды в Латвии;

– Остап, сосед семьи Клейн в Одесской области;

– Марта, Анна Цицер, Александр Петрович, Якоб, Варвара, Мишка, Тео, Георг, Лиля, Эвальд, Амалия, Карл, Адольф, Филипп, Эмиль – соседи и знакомые семьи Клейн по Варенбургу;

– Давид Рот, председатель сельсовета в Варенбурге;

– Йозеф Шлюнд, кантональный начальник в Куккусе;

– Фёдор Иванович, председатель колхоза на Алтае;

– Андрей Николаевич, председатель сельсовета на Алтае;

– Василий Яковлевич, колхозный счетовод на Алтае;

– Ольга Васильевна, квартирная хозяйка на Алтае;

– Михаил Иванович, учитель («слепой историк») на Алтае;

– Эмиль (кузнец), Валентина, Гриша, Мария Васильевна, Петька, Петер Швейгерт, фельдшерица – соседи и знакомые семьи Клейн на Алтае;

– Владимир Николаевич, учитель Лиды в селе Троицком;

– Боков, сотрудник НКВД, надзиравший за спецпоселенцами (Байкит – Ошарово – Мирюгá);

– Амалия, Адольф (Адька), Виктор Кох, Августа, Николай, Теодор – немцы-спецпоселенцы в Байките и Мирюгé;

– Виталий Слокан, Вилма Путиня – латыши-спецпоселенцы в Байките и Мирюгé;

– Степан, лоцман на Подкаменной Тунгуске;

– Андрей («Рыбак»), байкитский житель, старик, бывший каторжанин;

– Солодовников Василий Николаевич («Седой», русский язык и литература), Мария Филипповна («Гипотенуза», математика), «Монгол» (физика), Елена Антоновна («Хаммурапи», история), Анна Петровна («Аннушка», география), Ирина Ивановна (немецкий язык), Кощеев («Кощей», директор), Пелагея (уборщица) – учитетеля и сотрудники Байкитской школы;

– Мария, Ксения, библиотекарша, Василий Фёдорович (комендант от МВД), Петька Чернышов, Анна, Люба – соседи и знакомые по Байкиту, Ошарову и Мирюгé;

– Август Шик, Франц Штейн, Адольф Майер, Марта Пеннер, Эвальд Зелингер, Владимир Эртель, Константин Кунстман, Иоганнес Морланд, Вилли Резнер, Адольф Вольф – «трудармейцы» в Вятлаге;

– Отт, Финк, Якоб Моор – бригадиры лесозаготовительного отряда (ЛЗО) в Вятлаге;

– Шигорин, начальник участка ЛЗО в Вятлаге;

– Осипов, мастер леса ЛЗО в Вятлаге;

– Майер, врач лазарета ЛЗО в Вятлаге;

– Павел Петрович Еремеев, заключённый, затем – ссыльнопоселенец в Вятлаге;

– Альберт Львович Ямпольский, дневальный в амбулатории «сангородка» в Вятлаге;

– Эрик Голдманис, латыш, заключённый Вятлага;

– Матвей Эрнестович Итцель, главный хирург «сангородка» в Вятлаге;

– Наталья Николаевна Дацюк, врач 12-го ЛЗО в Вятлаге;

– Капитан Дацюк, начальник 12-го ЛЗО в Вятлаге;

– Ян Тимощук, украинец, спецпоселенец, бригадир путеобходчиков на железной дороге в Вятлаге;

– Александр Адамович Кисснер, главный инженер железной дороги в Вятлаге;

– Жения, Антон Пилька (директор школы в Дрицанах), Артур Пилька, новая директриса школы, Рынкевич, Анна Романовска (портниха), Алма, деканша физмата Рижского пединститута – знакомые Лиды в Латвии;

– Варвара (главбух), Жора (комсорг), Лиза (соседка по общежитию), Ваня Копылов и Петя Волков (рабочие, бывшие заключённые), начальница отдела кадров, Николай – знакомые и сотрудники Лиды по «Волгодонстрою» (село Червлёное, «машинно-тракторный участок» – «МТУ»);

– Сергей Петрович, проректор по заочному обучению Сталинградского пединститута;

– Иван Данилович Губа, Наум Моисеевич – преподаватели Сталинградского пединститута;

– Катя, Анна – соседки Лиды по студенческому общежитию в Сталинграде;

– Хелена Шмидт, Эмма Лотц, Фридрих Шермер, Адольф Маркс, Эмиль Гаар, Вольдемар Ганзгорн, Шалва Бодель, Эдвард Шульц, Марта Вирт – немцы-спецпоселенцы в посёлке Лесном;

– Роман Николаевич, мастер производственного обучения ФЗУ в городе Кирове-областном;

– Николай Сергеевич Колеватых, учитель физики и химии в Лесной средней школе;

– Бирюков («Бирюк»), заведующий животноводческой фермой в «сельхозе» Вятлага;

– Чертищев Фёдор Иванович, комендант от МВД в посёлке Лесном.

ГЛАВА 1.

ЛИСТЬЯ НА ДЕРЕВЕ

Время этим летом

не пойдёт по обычным рельсам,

Будут цветы грустны

и горек пчелиный мёд…

И радость в дом не придёт,

даже крошечная…

Напрасно днём солнце

будет пытаться темноту развеять…

Красная мгла по полям

стелиться будет…

К дальним родным в гости

лошадь уже не запрягут…

Ношей будет то, что есть,

и то, чего нет…

И смешав чистые

ключевые воды,

Полынью станет

предательство твоё…

Эдвард Лиекна

Страшное лето

1. Одно воскресное утро

Солнечный лучик заплясал по моей щеке, перебрался на глаза и нос. Ещё утро, а он, этот лучик, уже горячий… В носу защекотало… Так сладко и дрёмно здесь – на чердаке (мы с братом всегда летом перебираемся ночевать сюда – можно и с вечера погулять подольше, а утром – поваляться побольше…). Но ласковый мамин голос зовёт: «Пауль! Альбин! Пора вставать!..»

Какой же сегодня день? На каникулах в июне всё как-то легко перепутывается, хоть мы, школьники, и работаем в колхозе – помогаем и на полях, и на скотном дворе…

Да! Но ведь сегодня же воскресенье – 22 июня! Мама с бабушкой приготовят на обед что-нибудь вкусненькое: может быть – наваристый борщ, или курицу – с тушёной картошкой, или галушки – с капустой, а на десерт – сладкий штрудель… Пальчики оближешь! Я так это всё люблю!..

А завтрак у нас – чисто немецкий: кипячёное молоко с мамалыгой. Благо, что здесь, в Поволжье, кукурузы так же много, как и в том селе под Одессой, где я родился. Да и здесь, в Немецкой республике на Волге, мне тоже хорошо. Мы же все – немцы: папа с мамой, бабушка с дедушкой, я с братом. И вокруг нас – почти все немцы. И село Варенбург Куккуского кантона – тоже немецкое. И от Энгельса – столицы нашей Немецкой республики – не так далеко… А тот самый Энгельс – это же наш главный вождь. Он с бородой, но тоже немец – как и все мы. Только мы – без бороды… Его портрет всегда на демонстрациях носят – 7 ноября и 1 мая. Иногда – сразу четверых вождей на одном шесте: двое старших и двое младших. Карл Маркс с Фридрихом Энгельсом – и Ленин со Сталиным. И такая погода прекрасная у нас нынче на 1-е мая была: солнце, зелень уже – первая! У всех радость бурлила. И энергия какая-то – напор, что ли, жизненный: подпрыгни немножко – и по воздуху полетишь!..

Но все эти тихие полусонные размышления вдруг как ветром сдувает: Алька уже встал и сдёрнул с меня одеяло: «Быстрее, Пауль! Все уже встали!» Ну вот – я, видимо, опять последний. Даже совестно. Немного, впрочем… Да и спешить-то некуда. И папе сегодня на работу не надо: он учитель в школе…

Завтракаем не спеша – кушаем спокойно. Ох, какое вкусное молоко! Мы берём его у наших соседей. Коровы у них ходят – что твои генералы…

Бабушка с дедушкой уже ушли: с утречка во дворе прибираться… Домик у нас – на окраине села, маленький: на две комнаты всего. В одной (той, что поменьше) обычно спим мы – с братом Альбином (Алькой), в другой – все старшие. Она попросторнее нашей, но всё равно для четверых – маловата. Зато за домом – благодать: и цветы, и овощи, и фруктовые деревья – абрикосы, яблони, груши…

Папа взглянул на большой бак для воды, потом на меня и чуть брови поднял. А у меня уши прямо-таки вспыхнули – от стыда. Я же отвечаю за воду в доме: её всегда должно быть много! И как же я запамятовал – вчера вечером?! Заигрался с друзьями в футбол допоздна – так было здорово!.. Ну да ладно! Всё! Вперёд! Хватаю свое немецкое коромысло – и бегом по улице в сторону Волги. Там, у оврага, – большая водоколонка. Мишка, мой друг, всегда меня дразнит – из-за этого коромысла. А мне оно очень нравится: и для плеч выемка удобная, и вёдра на ремнях с железными крючочками так хорошо висят – ни капли не расплещешь. Я пробовал носить воду русским коромыслом – плохо получается: полведра сверху выплеснешь, пока донесёшь. А у Мишки с моим немецким коромыслом ничего не выходит.

Я задумываюсь на мгновение: ведь разницы-то никакой в том, что я – русский немец, а он, Мишка, – просто русский. Он зовёт меня Пашкой, и мне это имя тоже нравится. Это ведь всё неважно: мы же все – советские люди! В первом в мире рабоче-крестьянском государстве! У нас все люди равны! И в газетах пишут: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Помню, как хохотали гости (в прошлом году папа пригласил своих школьных коллег-учителей), после того как я внезапно брякнул (когда речь зашла о нашей немецкой школе): «Мама и папа – немцы, а я – русский!». Смеялись от души: они все – тоже немцы, в немецкой же школе-семилетке работают. И мой папа – тоже. Он, кстати, по-русски хорошо говорит, хотя и с заметным акцентом. Родился и вырос он в немецкой колонии под Одессой. И я там пошёл в первый класс и проучился целых два года. Четыре класса там окончил и Алька. Но школа-то там была русская. Вот поэтому мы все и говорим хорошо по-русски.

Почему мы в 37-м году переехали сюда, в Поволжье? Это я плохо понимаю – только догадываюсь. Папу там очень уважали: «Генрих Николаевич – то… Генрих Николаевич – сё…» Он же директором школы был. Мне показалось странным (даже смешным), когда один старик-сосед как-то сказал ему: «Ты, Генрих Николаевич, учитель от Бога!» Непонятно: ведь Бога же нет!.. Хотя, конечно же, я чувствовал: про папу сказали нечто очень хорошее. И несомненно – по заслугам: ведь у него стаж работы в школе – 25 лет, четверть века! Он родился в прошлом (XIX) веке – в 1896 году, выучился, выбился в люди ещё при царском режиме и в минуту отдыха иногда торжественно говорил нам с Алькой: «Вырастим вас, дадим хорошее образование, а мы с мамой будем тихонько жить – на мою учительскую пенсию…» Да… Наверное, я всё же чего-то не понимаю! А ведь уже 5 классов окончил. Большой вырос, почти взрослый – 13 лет…

Вода плещется, солнечные зайчики в ней пляшут и бликуют. Знойно и душно, солнце палит уже – хоть и раннее утро – нещадно. А мне нравится! Сухой жар от земли ползёт под холщёвые штаны на лямках. И мысли текут плавно – в такт моим шагам, без запиночки. Так легко и приятно ходить по этой дорожке – даже мелкие камушки не мешают ногам…

Так всё-таки: почему мы оттуда, с Украины, уехали? Мама сказала один раз: «Кому-то наш папа дорогу перешёл…» А потом пришло то письмо – от дяди Карла, папиного брата, из Одессы. Папа после этого просто почернел – как-то сразу. Мама всё ходила за ним – успокаивала. Оказалось, что двоих папиных братьев арестовали в родном селе и куда-то увезли. И писем от них не было: «без права переписки»… Это как? Наверное, им просто почтовых конвертов не дают? Ведь за руку-то не привяжешь, если человек захочет весточку домой послать? И они, дядья, все же не где-нибудь – на необитаемом острове – находятся, а в тюрьме – в каком-то, значит, большом городе. Однако – пропали: как в воду канули. И ни за что…

Вот дядя Карл и написал папе: «Чего ты ждёшь? Срочно уезжай, и подальше – на Волгу! А то следующим будешь ты!» Ну, мы и поехали. Всё бросили. И какое-то сковало нас всех тогда молчание – тяжёлое, страшное. Как будто в воздухе оно повисло. И время шло медленно-медленно – как в кошмарном сне. Всё чего-то боялись. Даже говорить – и друг с другом, и с окружающими, а особенно – с незнакомыми. Спали мы на полу, сидели на груде чемоданов, тюков, сумок. Ладно, что здесь, на Волге, в центре кантона (района), папина двоюродная сестра живёт – тётя Амалия. У неё мы и остановились – на первых порах. Папа долго в РОНО ходил – просил назначения на работу. Наконец, его направили сюда – в Варенбург. Правда, под жильё дали домик на окраине – маленький, неказистый, но зато огород при нём приличный – большой. Часть грядок на нём – это мой «ботанический уголок». Здесь я своими руками выращиваю разные овощи, и, надо сказать без похвальбы, – очень даже успешно. Особенно хороши у меня лук и тыквы. Все говорят, что из меня толковый агроном получится…

Но пора вернуться к реальной жизни!.. Сколько же я хóдок-то за водой сделал? Пять или шесть? За размышлениями всякими со счёта сбился. Вроде, уже все баки и бочки налиты. Ну, в последний раз схожу – чтобы и в вёдрах вода осталась…

А село наше – красивое. За ним – голубая лента Волги, за ней – яркие, зелёно-золотистые поля, ещё дальше – сухая жёлтая степь. Вдоль дороги – огромные тополя. Они посажены здесь ещё при царице Екатерине Великой. Между прочим, она ведь тоже – из русских немцев…

Село у нас очень чистое. И это потому, прежде всего, что все мы, его обитатели, чистоту любим и поддерживаем. Улицы сами подметаем, водосточные канавы регулярно чистим – они проложены всюду и ведут прямо к Волге. Кстати, в бывшей лютеранской церкви (кирхе) над алтарём можно ещё прочесть – по следам от сбитых букв: «Ehre Gott in der Höhe» («Честь Бога – в Высоком»). Как это понять? Неизвестно… Сейчас в этой кирхе – клуб. Когда кино привозят, мы всей компанией – Мишка, Тео и я – обязательно прибегаем сюда. Народу бывает – не протолкнуться! На экране – наши самолёты и танки: самые сильные в мире!..

Я, наверное, в танкисты пойду. А брат Алька (ему уже 16 лет) собирается в Горный институт поступать: вот папа и перевёл его в русскую школу. После немецкой-то школы – куда поступишь? Только – в местные вузы и техникумы. А в них только учителей и специалистов разных по сельскому хозяйству готовят. Скукотища!..

Уф-ф! Конечно, «приятное» это занятие – воду носить, но, как говорится, «хорошего – понемногу». Всё! Шабаш! Неплохо бы и на Волгу сбегать – окунуться!.. Да где там!.. «Пауль! Пойдёшь со мной – воду для полива возить! Жарко – табак сохнет». Это мама зовёт: колхозный бригадир пришёл – маму с соседкой заставляет даже сегодня, в воскресенье, на работу выходить. Я бы, конечно, лучше на Волгу подался. Но – надо так надо! Ведь маме без меня с быками-тяжеловозами не справиться! Они – огромные, ленивые, упрямые. Иногда встанут – и ни с места. Я тогда подхожу к ним, пошепчу на ухо, почешу шёрстку, поуговариваю – они снова и пойдут! У других возчиков так не получается почему-то. Вот и соседка – тётя Марта – пришла. Их с мамой обычно вместе назначают на разную работу. Так что они уже без слов друг друга понимают.

А парúт-то как! Ни облачка! Небо – синющее!..

2. Большая гроза

Вот и наш колхозный пруд. Пиявок в нём – ужас! И всех надо отпугнуть, обобрать… Так: все бочки наполнены, теперь едем на табачное поле – за село. Ах, сколько здесь запахов – благоухание! Под Одессой степь совсем не так пахнет. Чабрец, полынь – это мне с детства знакомо. У меня эти запахи куда-то в самую серёдку головы проникают – и сердце веселят. Здóрово! А ковыль как колышется под ветром – будто море!..

Ах, море, море! О нём я тоже часто вспоминаю. Я совсем маленький был – мы ездили как-то на одесские лиманы. Так там даже воздух солёный!.. Мама говорит, что здесь, на Волге, ей от белой акации «голову сносит». Смешная! Ну, как это можно – «голову сносить»?! Она же на плечах-то твёрдо сидит!..

А мне больше всего жёлтая кашка нравится – цветок такой, его ещё «медовником» называют. Сам по себе цветочек – маленький-маленький, а запах от него – обалденный, чисто медовый – на самом деле. Я в конце мая однокласснице своей – Ане Цицер – положил незаметно букетик в парту. Так она потом пол-урока головой вертела: всё искала – кто же это сделал? А я и глазом не повёл. Не зря мама говорит: «Застенчивый». Ну и ладно! А мне просто смотреть на Аньку нравится, да и за косичку её иногда дёрнуть. Она – такая смешная, эта девчонка!..

Эх, хорошо! Арба поскрипывает, вода в бочках плещется, пара быков шагает и шагает себе – мерной поступью. А вот и табачное поле. Рассада принялась удачно, кустики табака уже здорово подросли. Но если сейчас их не полить – всё завянет. Втроём-то мы быстро управились. Но кто же с утра-то поливает? Пользы от этого мало, лучше бы – вечером. А тогда быки будут заняты другим делом – так бригадир сказал. Что ж, начальству – виднее…

Жарко! От солнца пышет как из печки. У меня затылок аж дымится, наверное: фуражку в спешке забыл дома. А на небе – синем-синем – лишь одно белое пушистое облачко, да и то – вдали…

Но вот это дальнее облачко начинает быстро-быстро приближаться к нам. Тётя Марта посматривает на него – и почему-то с тревогой. «Всё, – говорит, – поехали назад!» А облако уже тут как тут – прямо над нами! И большущее же оно!.. И вдруг – потемнело! И заклубилось какими-то иссиня-чёрными вихрями – как тот чёртик, что из дедушкиной табакерки выскакивает. И тут же сверкнули сразу две молнии – будто лестница с неба прочертилась! И ударило где-то в землю: совсем неподалёку – оглушило просто…

Я, честно сказать, если и не испугался, то как-то растерялся. А тут ещё одна молния жахнула – прямо в дерево, почти рядом. Словом, страшенная гроза началась. Да так внезапно. Никогда я такого прежде не видел! И тут что-то мне по темечку лупануло. Больно же! Оказывается – град! Быки замычали – и встали намертво. А мама мне на голову деревянное ведро надела, и мы полезли под арбу – скрываться от града. Тут и дождь ливанул, да сильнющий – как из ведра. Правда, длился недолго – всего минут пять…

Выбираемся мы из-под арбы, а вокруг – сплошь градины лежат. Как снег – чуть ли не по щиколотку. Mein Gott! (Боже мой!) Вот это да! Мама говорит, что такой ужасной грозы она в жизни никогда не видела. Тётя Марта успокаивает её: «Здесь так бывает. Но редко – один раз лет в пять».

У тёти Марты прадеды приехали сюда из Дармштадта. («Это небольшой город – почти в центре нынешней Германии», – так папа говорит.) Приехали они в дальние времена: может, ещё при царице Екатерине Великой, то есть где-то во второй половине XVIII века. Открыли здесь, в Варенбурге, склад товаров. Ведь и название-то села – по-немецки «Warenburg» – означает «Город товаров». А колонистам эти товары были ой как нужны! Я бы, к примеру, на их месте взял и купил – в первую очередь – ружьё. И – в степь, на охоту…

Я, между прочим, давным-давно (и уже не раз) стрелять пробовал – в тире. Папа даже как-то удивился, что я так метко стреляю. «Глаз у парня хороший, «ворошиловским стрелком» будет!» – сказал тогда папе хозяин тира. Он – инвалид Гражданской войны: говорят, в Чапаевской дивизии служил – в ней было тогда немало поволжских немцев…

А гроза кончилась внезапно – так же, как и началась. Добрались мы, наконец-то, до дома. Перед этим быков поставили на колхозный скотный двор – отдыхать до вечера. Тут и нам бы пообедать – самое время! Бабушка уже издали рукой машет. И папа тоже дома – отлучался на время по каким-то своим делам и только что вернулся…

Вдруг видим: бежит к нам по дороге сосед – Александр Петрович. Обычно – тихий такой и степенный, а сейчас он на бегу кричит папе во всё горло: «Генрих Николаевич! Война!» Мы все на своём дворе аж подпрыгнули – и рты разинули. А он, сосед, в двери ввалился: рот открывает – судорожно воздух хватает. И ничего толком сказать не может. Папа похлопывает его по плечу, успокаивает, спрашивает: «С кем война-то? Снова с Финляндией?» Тут Александр Петрович, немного отдышавшись, и отвечает: «Да нет же – с Германией!» Папу даже перекосило: «Не может быть! У нас же с ними пакт – «О ненападении», на 10 лет!..»

Мама всегда говорит нам, что папа у нас настолько глубоко порядочный человек, что в непорядочность других просто не верит: «Всё-то у него рационально, логично, и мысль течёт правильно А в жизни…» Тут мама грустно улыбается: «А в жизни-то по-всякому бывает: то – понос, то – золотуха…»

Папа с Александром Петровичем прошли в наш домик. И Альку с собой взяли. Мне видно, как они там руками машут – рассуждают. Мы с мамой – во дворе. Бабушка с дедушкой – где-то далеко, в конце огорода…

А мне всё же обидно: я ведь тоже уже много чего знаю и понимаю. Чего войны-то бояться?! Да разобьём мы этих фашистов – в пух и прах! Это всё – Гитлер: он Советский Союз ненавидит. Нам на уроках в школе раньше говорили, что он, Гитлер, всех германских коммунистов в тюрьмы посадил… Вдобавок к тому: наш Сталин – самый мудрый, он быстро войну выиграет – ещё до осени. Недаром ведь в песне поётся:

«Чужой земли мы не хотим ни пяди,

Но и своей вершка не отдадим!..»

И припев там просто здóровский:

«Гремя огнём, сверкая блеском стали,

Пойдут машины в яростный поход,

Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин

И Первый маршал в бой нас поведёт!..»

А ещё мы с друзьями-пацанами после кино такую хорошую, боевую песню горланили – на всю улицу:

«На земле, в небесах и на море

Наш напев и могуч и суров:

Если завтра война,

Если завтра в поход, -

Будь сегодня к походу готов!..»

Эх, мне бы сейчас ту чудесную курсантскую форму – как в кино! А какие там кожаные куртки – с хрустящими новенькими ремнями! Я бы так этим гордился, а все знакомые и незнакомые ребята мне бы завидовали. И девчонки бы тогда с восхищением на меня смотрели!.. Ну, это уж понесло меня – опять куда-то не туда…

А что касается войны, так у нас ведь ещё и Ворошилов есть, и Будённый. Во всех журналах перед кинофильмами про них показывают:

«Помнят псы-атаманы,

Помнят польские паны

Конармейские наши клинки!..»

Так что – ерунда! Японцев разгромили – на озере Хасан? Разгромили. И Гитлера разнесём – в клочья! Мы же – самые сильные в мире! А жизнь у нас такая хорошая – никому её не отдадим!..

Но отчего же у мамы слезинки на глазах? «Не плачь! Ну – пожалуйста, мамочка!..» Она у нас очень добрая, наша мама, но вот – много чего и постоянно боится. А бабушка зачем-то схватила сумку – и в магазин побежала. Лишь сказала: «Спичек и соли куплю!..» Но ведь у нас и так полно всего этого добра! Наверное, забыла – старенькая уже…

Интересно, а когда мы теперь обедать будем? Я видел: бабушка борщ варила и кислую капусту тушила. Моё любимое блюдо, да ещё – если со сметаной и пампушками!..

А после обеда надо бы всё-таки успеть сегодня и на Волгу сбегать!..

3. Наш папа

Папа – как мне кажется – был всегда. Он – такой спокойный, уверенный, всегда справедливый и точный. И ещё: от него ко мне всегда тянет каким-то душевным теплом, мягкой нежностью. Я это очень хорошо чувствую. Недаром лет до шести у меня в голове словно жили двое «я». Одно – моё, а другое – не знаю чьё. Они, эти «я», встречаются, но друг друга не любят. Я даже хотел маму спросить как-нибудь: почему это так, и у всех ли это бывает? Но она вечно занята чем-то, всегда – на бегу. А для такого разговора надо ведь спокойно и рядом посидеть: в глаза маме посмотреть, положить свою руку на её тёплую ладонь…

Потом, в классе, наверное, втором-третьем, это «раздвоение» у меня прошло – и как-то сразу. Моё «я» вновь стало единым…

А ещё бывает (правда – лишь изредка): гляну на что-то – и внезапно в голове всплывает «картинка» из какого-то далёкого (или даже очень далёкого) будущего. Вот, скажем, стою я в Москве – у стен Кремля: будто старый я уже, вокруг – штандарты и флаги разные, а рядом – мужчина: высокий, седой, лицо испитое, глаза красные, заплывшие – видимо, такой же старик, как и я, ровесник мой. И что-то он мне такое хорошее говорит. А все вокруг: «Президент! Президент!..» Кого он мне напоминает? Уж очень знакомый… Но тут – бах! – и обрывается «картинка»: ни начала, ни конца.

А случаются и «картинки» про то, что уже когда-то сбылось. Ну, например: однажды колхозный бык на меня ринулся – вечером, на улице, прямо напротив нашего дома. Не знаю, куда этого быка гнали и зачем, но вид у него был действительно ужасный: рыжая громадина, глаза кровью налиты, в губе – железное кольцо, а из губ – пена клочьями. И вот это чудище рванулось вдруг с цепи – да так, что земля под ним задрожала! И – прямо на меня мчится! А рядом – палисад дяди Якоба. Я – как пушинка – через забор перемахнул. И присел за ним – спрятался. Бык рядом пронёсся – даже горячим духом своей шерсти меня обдал… Всё это, кстати, я видел год назад, когда мы с пацанами за колхозным стадом смотрели – на том берегу, за рекой. Внезапно пронеслась в голове «картинка-видение» – и пропала, растворилась…

Рассказал я все эти истории Альке: он же у нас «самый умный» – сплошной отличник и спортсмен хороший. Но брат только поморщил свой короткий носик (у меня он и то больше) и отрывисто произнёс: «Визионер!» Я и не понял: хорошо это или плохо? Алька всегда вот так: считает, что я рассеянный, замкнутый и не сосредоточенный – в общем, неуправляемый какой-то, «так себе». Обидно! И не так это вовсе – и вообще! Да, может, мне иногда не хватает трудолюбия и сообразительности, но зато я старательный и упорный – как и все в нашей семье, в том числе, конечно, – папа.

Он с отличием окончил немецкую школу, потом – немецкое педучилище. Одинаково хорошо говорит по-русски и по-немецки. Даже статьи пишет – в наши местные немецкие газеты. Правда, в разговорной русской речи немецкий акцент у него всё же заметен…

Вообще-то – у нас, в дальних заречных кантонах, по-русски мало кто говорит. Нужды особой нет: вокруг же – почти все немцы. Так что и в семье, и на улице, и в общественных местах – разговор только по-немецки. Но папа твёрдо считает: чтобы нам с братом учиться дальше (в иногородний институт, к примеру, поступить), надо русский язык хорошо знать! Нет без него дорог впереди! Потому-то он и перевёл Альку (сразу же после 6-го класса) в русскую школу. Тот, конечно, после этого здорово по «руссишу» подтянулся, но всё же, когда домашнее задание по математике делает, цифры-то по-прежнему пришёптывает по-немецки…

Ещё наш папа очень чистоту любит. У него на костюме никогда ни одной морщинки не бывает, а на сапогах и штиблетах – ни одной пылинки-соринки…

Я просто восхищаюсь его умом. Он так логично и стройно рассуждает и всегда всё видит далеко вперёд. Он для нас – как большое раскидистое дерево: при любой грозе стоим под ним – и не мокнем…

И главное: он всегда справедлив сам и безусловно верит в честность других людей. Вот однажды (мы тогда ещё на Украине жили) поздно вечером ввалился в наш дом сосед – дядя Остап. И – к папе в ноги: «Генрих Николаевич, Христа ради – одолжи 100 рублей! Никогда больше тебя не потревожу!» Папа спрашивает: «А для чего они тебе?» Тот отвечает: «Продулся я в дым! Надо бы отыграться!..» Там мужики (русские и украинцы – в основном) вечерами (а чаще – ночами) по баням в карты резались. Случалось – спускали всё до нитки: и деньги, и вещи, и скот – овец, свиней, даже коров…

Вот папа и говорит Остапу: «На игру денег не дам!» А тот встаёт с колен и уже спокойно так заявляет: «Тогда я сегодня погибну – и ты будешь тому виной!» Папа помолчал, потом сходил в другую комнату, вынес 100 рублей, вручил их Остапу и сказал: «Больше ко мне не обращайся! Никогда!..» Ну, сосед деньги схватил – и бегом по своим картёжным делам… А на следующий вечер вновь приходит к нам – весёлый, достаёт из кармана целую пачку денег – и протягивает её папе: «Возьми, Генрих Николаевич! Благодаря тебе, я много выиграл!..» Папа головой покачал, выбрал из пачки несколько бумажек – ровно 100 рублей, сказал: «Больше за деньгами не приходи!» Повернулся – и вышел. Остап как-то криво ухмыльнулся – и тоже ушёл…

«Деньги с игры никогда впрок не идут!» – это уже мама потом так сказала. Она у нас тоже мудрая, но совсем по-иному, нежели папа. А дело-то в том, что осенью того же года утонул дядя Остап: возвращался на лодке со своими приятелями (тоже картёжниками) из-за реки, были они все, надо думать, «изрядно выпивши», лодка перевернулась, и… Кто-то выплыл, а кого-то, как и Остапа, «Бог не помиловал» (так наша бабушка Эмилия считает)…

Как бы там ни было, а жилось нам на Украине очень даже неплохо: папа ведь там директором школы был. Может, и зря мы сюда, на Волгу, перебрались? Кто знает?.. А впрочем, нам и здесь не худо: грех жаловаться! Вон какие огромные у меня тут тыквы растут!.. Домишко маловат? Ну так что ж – дело наживное. И не семеро по лавкам у нас. Не то что в других семьях – по пять и более детей… Да ещё – разные родственники… Хотя это – тоже одна из немецких традиций: жить совместно несколькими поколениями, давать приют близким – если они в том нуждаются. Вот с нами, скажем, живут бабушка и дедушка. В семье моего друга Тео – сестра мамы с сыном. У Эвальда (ещё один мой приятель) – тётя папы, у Карла – тоже (как и у нас) бабушка с дедушкой (только по папе) и дядя Ганс… В среднем в каждом домике обитает не меньше шести человек… Так вместе-то жить и веселее, и интереснее, правда ведь? Люди-то – разные, и каждый свою думку, свою всячинку привносит. Кто-то в шахматы играет, кто-то – рыбак заядлый. У нас вот бабушка – отличная портниха… Словом: каждый дом – полной чашей. В тесноте – да не в обиде!..