Текст книги "Где-то я это все… когда-то видел(СИ)"

Автор книги: Виктор Сиголаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Глава 15

– Пг-г-годите, дети. Пго-хо-дите. Остог-г-гошненько. Гуки-ноки бег-г-гегите.

– Гы-гы… Хи-хи… Ох-хо-хо…

Это мы нарисовываемся в музее.

Живописный старичок, смотритель краеведческой экспозиции, разве что не крутится на месте. Мелко перешагивая по паркетному полу, он забавно суетится и даже слегка подпрыгивает на месте от возбуждения. Невысокого роста, с седыми лохматыми космами а-ля Эйнштейн и тонкими золочеными очками на кончике носа, директор музея излучает ауру доброго и рассеянного алхимика-психопата из сказки. Одет в синий лабораторный халат поверх какого-то костюма-двойки затрапезного вида. В левом нагрудном кармане – целая батарея канцелярских принадлежностей: несколько ручек, остро заточенный карандаш, коротенькая линейка. На ногах… домашние тапочки.

Ну и типаж! Нарочно не придумаешь. Хоть сейчас в кино снимать!

Мы – знатные гости. Что хочется отметить – многочисленные. Музей, видимо, не страдает от аншлагов. Посетителей раз-два и обчелся.

Я, кстати, обнаружил своего «хвоста» в качестве одного. Пузатый капитан Гришко, любитель голубого цвета, топчется за витриной, в которой размещается чучело огромного крымского кабана.

Ради справедливости приходится признать – вел он меня ловко! Я целый день болтаюсь по городу, а заметил его только здесь. Причем, Гришко явно знал мой маршрут. По крайне мере, в музее он был уже до меня. Вон, делает вид, что не обращает на меня никакого внимания. Наклонившись, трет пальчиком стекло на уровне клыков косматого чудовища.

Я натянул на нос шляпу-панаму и поглубже запахнулся в штормовку. Поиграем в прятки? Меня фиг узнаешь в новом прикиде.

– А здесь, г-гебятки, на каг-гтиночке фг-гаг-менты потг-гясающей аг-гкелогической г-гаскопки гаг-годища, обнаг-гуженого в уг-гощище Ка-г-г-га-Тау.

– Хрм…грм…хих-к…Ик! – группа просто давится.

Этот старичок что, специально выбирает слова с неудобной для себя буквой?

Комик кг-гаеведческий.

– Ребята. – Галина Анатольевна говорит мягко, успокаивающе, только стальные нотки в голосе все же позвякивают.

– Пг-г-гедлагаю пг-гойти к истог-гической галег-г-гейке…

– Давид Абг… Абрамович, – Галина оговаривается. О-о-о! Толпа уже бесшумно воет, слезится и сучит ножками, – Можно Вас на секундочку? Пусть ребята самостоятельно походят.

– Конечно, конечно, любезная Галина Анатольевна, – повезло деду с именем нашей инструкторши, а нам можно понемногу выдохнуть и расслабиться, – Всенепг-г-геменейше. Пг-г-гойдемте г-газ наззг-гела г-гоковая потг-гебность, пг-г-гойдемте. Г-говненько в каптег-гочку…

А-а-а! Скотина! Группа уже в полнейшей истерике, спотыкаясь и пихая друг друга в спины, ломится в обратную сторону. Кто-то впереди падает, пытается подняться, о него спотыкаются, снова падают, девчонки рыдают, парни лупят друг друга по всем частям тела, пытаясь хлопками заглушить гомерический хохот. Бесполезно. Дурдом!

Экскурсия удалась на славу.

Галина Анатольевна в дверях «каптегочки» оборачивается и бросает на нас негодующий взгляд. Мы, поскуливая и вытирая слезы, разгромленной армией наощупь пробираемся к выходу.

Я ищу глазами капитана.

Его нет.

* * *

Отличный позитивный заряд перед походом!

Это что, так и было задумано? Олег, самый старший из нас, говорит, что музей посещается участниками секции перед каждым выходом. Только Давид Абрамович радует юных туристов своими бенефисами довольно редко. Мне просто повезло. Обычно в качестве экскурсовода выступает инструктор, акцентируя внимание на той местности, куда направляется группа. До экспозиции Крымско-татарского ханства в музее мы сегодня не дошли ну, самую малость. Она как раз и находилась в «истог-гической галег-г-гейке», оказавшейся одной из капелек в нашей переполняющейся чаше терпения.

Фу-у! Развеселил, старый черт.

Тупое, конечно, веселье. Детское. А с другой стороны – а я тут кто? По крайне мере, взрослым по паркету от хохота не покатаешься. А как тонус поднимает! Группа готова сейчас горы свернуть.

Из административного корпуса выходит Галина Анатольевна. В руках у нее пачка брошюр, несколько книг и…пакет вощенной бумаги размером с книгу.

Размером с книгу?

Так-так. Абсолютно естественная ноша, если бы не…

…В памяти всплывает рука девушки, выуживающая целлофановый пакет такого же размера из каменной ниши, потом этот же пакет за резинкой трусов. И белая полоска кожи…

Эй, ребенок! Охолонь!

– Ну, что? Позорники? Не стыдно? Автобус в Бахчисарай через час. Время есть. Давайте все в класс. Раз не хотим слушать, будем листать брошюрки. И думать над своим поведением…г-гебятки…

Ну, вот. Ну, вот кто просил?

Начинаются поддавливания, похрюкивания, подрыгивания и…душной волной всех накрывает очередной приступ истерики. Сил нет уже смеяться, все уже скорее плачут, трут глаза, просят о пощаде. Смеется и Галина Анатольевна. Смех делает ее некрасивое лицо симпатичным, появляются привлекательные ямочки на щеках.

– Ну, хватит… Хватит, засранцы. У нас еще один музей по плану – в Ханском дворце. Там хоть меня не позорьте. Нет, серьезно. Обещаете?

– Обещаем! У-ух… Железно! Век воли не видать! Чтоб нас альпенштоком придавило! Чтоб нам пустую гречку жрать без тушёнки! Да чтоб нам глаз на…

– Стоп! До-остаточно! Убедили. Верю. Олег, Оксана, держите книги. Рустам, вот пакет, тут карты, регламент и схемы ориентирования, разберись. Леночка, раздашь брошюры. Все. Время не теряем.

Ну, вот. Приплыли.

Черноголовый паренек на ходу в класс уже надрывает подозрительный пакет, привлекший мое такое пристальное внимание. Пустышка.

Проклятая паранойя!

Глава 16

Возможно, я ошибаюсь, но отсюда, с забытой временем кочки семидесятых застойных лет, у меня складывается впечатление, что ребятня начала двадцать первого века находится под чудовищным гнетом культа воинствующего эгоизма.

«Учись выживать, сынок».

«Ты должен уметь постоять за себя».

«Знай и помни о своих правах».

«Никто о тебе не позаботится, кроме тебя самого».

«Нет денег – нет счастья».

Сами себе, не отдавая отчет, современные папы и мамы растят бойцов-одиночек, думающих в первую очередь о себе. Да что там далеко ходить! У меня ведь тоже сын, уже взрослый. И хоть, к его чести, ни разу в своем детстве он не закатывал истерик на тему «Хочу! Купи!», сам я, тем не менее, всегда учил его бороться с обстоятельствами и тянуть на себя, по возможности, все, что тянется…

И вот теперь я вижу и вспоминаю, что здесь совершенно другие дети!

Здесь не говорят: «Мама, я хочу есть!». Здесь говорят: «У нас есть что покушать, мам?».

Здесь попрошаек, канючащих в магазине – «Купи мне это!» – мы, презрительно переглянувшись, вычеркиваем из круга своего общения.

Здесь за велосипед в подарок надо с полгода не косячить и хорошо учиться.

Здесь на дни рождения еще дарят книги. А именинники при этом не чувствуют себя обманутыми. И никогда не запоминают специально – кто чего принес.

Здесь не встречают «по одежке». Всем наплевать, что у тебя дорогая обувь или импортный ранец. Хотя, все же, перешитая куртка студенческого стройотряда – это круто! Или туристическая штормовка. Или тельник…

Здесь часто дерутся до крови, но никогда не бьют девчонок! И даже не матерятся при них. Нет, ну, конечно, можно дернуть за косичку свой объект симпатии, толкнуть, сделать подножку. Но, всегда будь готов к тому, что за это тут же может прилететь со стороны. Заступиться за девчонку – не стыдно!

Возможно, я идеализирую. Только такое у меня впечатление. ИМХО, так сказать…

Ну, вот, пожалуйста!

Я наблюдаю, как мальчишки застойных лет молча и деловито вытряхивают из рюкзаков девчонок тяжелые вещи и перераспределяют их у себя. Девчонки протестуют, возмущаются, но все равно лишаются палаток, тяжелых мешочков с крупой, консервов и связок увесистых металлических колышков. Их рюкзачки становятся легкими, мягкими и удобными. Внутри только пушистые спальники и теплая одежда со сменкой. Снаружи принайтованы только легкие пучки обвязок Парни же немного отяжелели: рюкзаки в два этажа, рулоны палаток, брезента, висят котелки, толстые связки альпийской веревки, палки, топоры…

И это не рисовки с их стороны! Это – норма. Слабый должен быть под защитой.

Мой рюкзак, к слову, тоже не особо меня тянет к грунту. Его тоже должным образом ополовинили. Я ведь самый юный член команды.

Команды!

Это еще одно маленькое, но значительное отличие застойной детворы от несовершеннолетних индивидуалистов наших дней. Здесь повсюду «команды» – дворы, районы, шайки, банды, кружки, спортивные секции. Я помню, как за верхушку крутизны самозабвенно дрались учащиеся музыкальной студии Дворца культуры строителей с зазнайками из музыкальной школы на Очаковцев.

«Наше сольфеджио лучше!», «Нет, наше!», «Ах, так? На, получай…». Команды!

Сейчас наша команда грузится в автобус. Тяжести укладывают в багажные карманы, рюкзаки аккуратно складывают под сидениями. Мою помощь деликатно игнорируют. Тогда я занимаю одно из кресел в центре, сажусь ногами в проход (мешая всем) и начинаю набренькивать на гитаре.

Моментально вокруг меня возникает девчачье кольцо и, оказывается, что я откуда-то знаю походную «Картошку», «Подружку-кружку», «Дикарский гимн» и «Отважного альпиниста», на мотив известной песенки детей капитана Гранта:

«Жил отважный альпинист, был он молод и речист,

И не часто, скажем пря-ямо, был чист.

Брал пятнадцать он вершин, ночевал среди лави-и-ин,

Но всегда он улыбался, мамин сын».

«Мамин сын!», – орут уже и присоединившиеся пацаны, хулигански поглядывая на Галину Анатольевну. Она улыбается своими милыми ямочками.

Автобус давно уже в пути. За окном мелькают диковатые склоны Лабораторной балки. Мы выезжаем из города. Слева на холме кипит стройка, там скоро появится микрорайон «Победа» – «PREX», как нарекут его юные обитатели-оторвы.

Проводив глазами ускользающие подъемные краны, я пытаюсь удивить девчонок «Несмеяной» Маркина, которому сейчас лет четырнадцать. Оказывается, что все эту песенку отлично знают!

Ах, та-ак! А это? «Плакала девчонка, слезы не унять…». Знают! А так? «Мне бы жизнь свою как кинопленку прокрутить на десять лет назад…» Знают!!! Правда, почему-то, без припева про зацелованный песок. Но припев выучивают моментально, и орут так самозабвенно, будто всю жизнь пели.

Все уже слегка охрипли. Потому что не поют, а горланят, азартно выпучивая глаза и стараясь перекричать друг друга.

Господи!

Да откуда же у вас столько необузданного энтузиазма и энергии? На каком поганом жизненном вираже наше поколение растеряло все это золото? Слегка взгрустнув, я наигрываю: «На недельку до второго… я уеду в Комарово…».

Девчонки, успокаиваясь, навостряют уши. Ага! Танич еще этого не написал. А Игорь Николаев в это время – школьник еще, лет на шесть старше меня. «…Поглядеть отвыкшим глазом на балтийскую волну».

Парни сзади практически висят на плечах девчонок, а те даже не замечают этой неописуемой наглости. «И на море буду разом… кораблем и водолазом… Сам себя найду в пучине… если часом затону».

Замираю.

«На-а не-дельку… – хватит грустить, гитара звенит задорным ритмом – …до второго!.. Я уеду… В Комарово…».

Со второго припева уже подпевают все. Включая Галину Анатольевну. Потом меня заставляют спеть еще раз, на бис.

Ага! Проняло? Потом еще, на дубль-бис. Девчонки шустро чиркают слова в блокнотиках.

И еще…

И до Бахчисарая пели, нет, орали, только исключительно «Комарово». Прости меня Игорь Скляр. Песня становилась супер-шлягером за двенадцать лет до своего рождения!

Все! У-ф-ф, хватит, приехали…

Бахчисарай.

Глава 17

Богатые персидские ковры и золотые подушки. Затейливая арабская вязь и неповторимые узоры на стенах. Журчание колоритных фонтанов. Пение птиц.

Наша группа ходит экскурсией по Ханскому дворцу. Молоденькая и очень миленькая девушка татарской наружности очень старательно рассказывает нам, где и как размещалась, чем жила многочисленная семья Крымского владыки. Я бы сказал, через-чур старательно.

Мне немного скучновато. Во-первых, я бывал здесь уже не один десяток раз. Без всякого сомнения, красиво. Я еще раз побываю с удовольствием, но… ничего нового. Радует только живописная экзотика места.

Во-вторых, все, что рассказывает экскурсовод, несмотря на ее миловидность, суховато. Я бы рассказал лучше и больше. Про невообразимую карусель династии Гиреев, про благородство и предательство, про самоотверженность подвига и корыстную алчность, про изумительную роскошь дворцов и ужасающую нищету хижин.

Я рассказал бы, как горел Бахчисарай, зажженный Минихом, и как он же спешно отстраивался Потемкиным к приезду Екатерины. Как веками умирали здесь невольники-славяне, и как стали страдать их бывшие хозяева, когда Потемкин иезуитским политическим маневром вернул бывших невольников на север. А Бахчисарай стал чахнуть в горах мусора и отходов, ибо некому стало заниматься элементарной уборкой. Воинам не с руки. Предкам этой милой девочки.

Скучно мне, просто. Вот и зашевелился в сознании первоклассника задремавший было учитель истории. Опять же дух места, колорит, как я уже говорил.

Группа с экскурсоводом ходила где-то по известному маршруту, а я, скучая, пытался высмотреть в экспозиции чего-нибудь новенького. Или пропущенного ранее.

Не-а. Все тоже и тоже…

Гляжу, и Галине Анатольевне скучновато, отбилась от стайки и самостоятельно рассматривает экспонаты. Наверное, отдыхает в одиночестве от нашей шумной ватаги. Ну и не буду ей мешать. Я, сунувшись было в одну из комнат гаремного корпуса, и, заметив скучающую подобно мне Галину Анатольевну, тихонько шагнул назад.

Э-э! А так здесь делать нельзя!

Уже практически скрывшись, я вдруг заметил, как наш инструктор в наивной своей непосредственности забрела за деревянную оградку гаремной экспозиции и взяла с инкрустированного столика из фруктового натюрморта одно из искусственных яблочек. Надо же! Нюхает. Оно же пластиковое! Или…как тут в этом времени – из папье-маше! Святая простота. Может, на диванчик завалишься? Который раз так в десять тебя постарше будет?

В руках у нее неожиданно появилось второе яблоко. Точь-в-точь как первое! Что за ерунда? Я готов поклясться, что Галина Анатольевна второй раз даже не протягивала руку в сторону столика. Что за фокусы?

Я замер. Потом слегка пригнулся и припал к деревянному откосу, чтобы меня не так просто было заметить.

Дело в том, что наша не очень красивая, но очень обаятельная инструктор, любезнейшая Галина Анатольевна, любитель поострить и посмеяться вместе с детворой, сделала то, во что трудно было поверить. Трудно, если бы я не видел это своими собственными, уже дней как десять не близорукими глазами.

Она мягким вороватым движением опустила первый муляж в карман куртки, а второй желтоватый шарик, имитирующий не самый любимый в Крыму фрукт, и который появился у нее в руках невесть откуда, еще раз понюхала и аккуратно положила на поднос. К таким же бестолковым его соседям.

Потом, как ни в чем не бывало, щелкнула по носу бронзового павлина, стоящего на похожем столике рядом, и неспешно направилась в противоположном от меня направлении – догонять группу.

Еще толком не разобравшись в ситуации, я, недолго думая, перепрыгнул через стойку, схватил злосчастное яблоко со столика и запихнул его в карман брюк. Не убудет. Наспех разложив оставшиеся муляжи на подносе так, чтобы не было заметно пропажи, я сиганул обратно.

И…

…чуть не врезался носом в пожилую женщину-экскурсовода, заводившую в зал сдержанно гомонящую группу иностранцев.

– Извините, – буркнул я, не поднимая головы, и крабом стал процарапываться среди импортных брюх, животиков и талий, – I'm so sorry… I'm so clumsy… I`ve no excuse…Fucking bunch of fatties…[1]

Последнее, надеюсь, не очень громко.

Но какова Галина!

* * *

– Вах! Какой джиги-ит. Вах! Савсэм маладэ-эц! Вах!

С каждым «Вах!» пол павильона ухает куда-то вниз, на миг замирает и несется мне на встречу. Но огромные лапы очередной раз подхватывают под мышки мое хлипкое тельце и как перышко снова забрасывают его к потолку.

– Вах!

Прорвавшись через лабиринт тучных иностранцев, я метнулся было в следующее помещение, но тут же со всего размаху врезался в необъятную массу гигантского грузина, загораживающего практически все пространство. Не успел я опомниться, как немедленно был подхвачен на руки и мне стали делать «Вах!».

– Вах! Мак-кхеркхеббулоба бавшви! Вах!

Я подозревал, что вместо чадометания, видному представителю славного кавказского народа достаточно было просто несколько раз присесть, успокаивая неприятные ощущения внизу живота, куда и пришлась моя голова при встрече.

Но не тот темперамент! Из любой неприятности могут сделать праздник. До чего ж замечательные люди.

Ик! Когда ж он устанет?

– Вах!

– Генацвале! Эй, генацвале! Ик!

– Уф-ф, дагк-кхлили…

Меня возвращают на землю.

– Ты куда бэжишь, бавшви? Зачэм бэжишь? Э?

Грузин все-таки уселся на корточки и дружелюбно потрясывает меня за бока. От его «нежностей» моя голова болтается из стороны в сторону как груша и норовит совсем оторваться от своего черенка.

– Я н-не знаю…н-не хотел…, – мямлю я, пытаясь осторожно освободиться от беспокойных объятий, и постепенно закипаю, – я ж не знал, что у вас в Грузии все такие мелкие!

– Ахк-га-га-га-га! Ахк…маладэц! – дядька нисколько не обижается и грохочет на весь зал, смеясь раскатистыми басами, – Ахк-харамзада!

– Простите…

– Ахк…чэртонок, рассмешил. Ну, рассмешил!

Тайком ощупываю яблоко в кармане. Не раздавил этот Минотавр? Да, вроде нет…

– Пайдём! Паёдем со мной! Обэд будэм. Угощу обэд. Что нравытца, всо будэм.

– Извини, генацвале, нельзя обед без вина. А мне… никак. Понимаешь? Нельзя! В завязке я. Бросил…

– Ахк-га-га-га-га!

Блин, да у него сейчас удар будет. Грузин хохочет всем телом, от макушки до кончиков ног. Сотрясается могучим студнем и хлопает гигантскими лапами по своим столбообразным ляжкам. Вот же природа не поскупилась!

– Слушай…Ахк…Послушай, малчик…Фу-ух…Нэ хочешь обэд…Смотри…Вот, смотри, что у мэня…

Он суетливо роется в бездонных карманах штанов и вдруг извлекает на свет бронзовую звездочку, покрытую легкой благородной патиной.

– На, дорогой. Держи! На память. Подарок от старого Гиорги! Держи!

Я кручу в руках темно-коричневый кусочек чеканки в форме семиконечной звезды размером с мою ладонь. В ее центре – всадник с копьем и развевающимся плащом за спиной. Неизвестный талантливый мастер проделал невероятно тонкую работу: конь выполнен из белого блестящего метала, а его копыта, копье всадника и звезды за его спиной – из желтой латуни. Сам всадник – из ярко-красного сплава непонятной мне природы. И все это в таких тонких и подробных деталях, что угадываются даже морщины на микроскопическом лице героя. Острые лучи звездочки покрыты замысловатой вязью.

Я поднял глаза.

– Это же старинная вещь.

– Вах!

Опять «Вах!»?

– Нэ пэрэжевай, дарагой. Ат всэго сэрдца подарок! Был вещь у старого Дадиани, стал у малэнького…мм…

– … Вити-ани…, – задумчиво произношу я и опускаю звездочку в нагрудный карман, – Мадлобт, пативцемуле…Спасибо…

Ну, ничего себе, широта души!

[1] Извините…Я такой неуклюжий…Мне нет прощения…Чертовы толстяки…

Глава 18

Не пелось мне чего-то.

Фан-группа, жаждущая очередной раз услышать полюбившийся хит, еще немного поклянчила и безнадежно махнула рукой. Готовились к пешему переходу. Какие тут песни!

Что-то подтягивали, утряхивали, кто-то из девчонок надевал легкие вязаные носочки из шерсти, кто-то вообще порывался пройти весь маршрут босиком. Его сначала отговаривали, крутя пальцем у виска, потом надавали тумаков и заставили надеть кеды. Я понял, что парень просто прикалывался, оттягивая на себя девчачье внимание.

Развлекались. Тем не менее, веселье не распространялось дальше неоговоренных рамок, чувствовалась серьезность и собранность группы. Все говорили, что «десятка это фигня», «прогулка часа на три», «рейд по колхозным задворкам», однако, слова словами, а дело спорилось.

Выдвинулись цепочкой. Впереди инструктор, темноволосый мальчишка по имени Рустам с картами в планшете, стайка девчонок. Сзади все мальчишки. Я порывался встать последним, но меня мягонько перепихнули в центр. Торг был неуместен. Единственно, чего я добился – идти впереди Родиона. По большому счету, я только ради общения с ним и пошел в поход.

А оно смотри, как получается! Время от времени я оглаживал круглый предмет в кармане своих штанов. Загадка, что называется «жгла мне ляжку». Что выходит – Галина клептоман? Напрашивалось само собой. Почему не может быть скрытых пороков у пламенных комсомолок? Спортсменок, красавиц, и просто…симпатичных в смеющемся состоянии девушек.

А зачем тогда этот клептоман с крепкими ножками ползал по камням под мостом и что-то там махинировал с непонятным пакетом, светя незагорелой задницей перед малолетками? Очередной приступ порочной болезни? Не смешно. Может быть, подсказка у меня в кармане? Я очередной раз пощупал муляж в кармане. Картон слегка продавливался под пальцами. Ну, ничего, волшебное яблочко, дай время, я тебя раскурочу…

Мы шагаем мимо персиковых садов, стройных рядов виноградных шпалер и миндальных плантаций. Воздух струится от жары. Одуряюще пахнет горячей землей, пыльной сухой травой и усталой зеленью, уже предчувствующей свое осеннее увядание. А еще иногда ветерок приносит запах моря, соли. Или винограда, вон студенты копошатся между контейнерами для сбора благородной культуры. Ха! Кидаются друг в друга гроздями, дурачки. Машут нам рукой. Мы шумим и машем в ответ.

Доброжелательность – вот, что бросается в глаза в этом чудесном мире. В мире моего детства…

Да, оказывается, здесь тоже убивают. А до последней войны вообще рукой подать, какие-то три десятка лет. Вон, валяется в пыли ржавое железо осколков. Его здесь полно. Но, и тогда, и сейчас зло здесь, как бы чужое. Оно родом не отсюда, инородное тело в здоровом организме. Пуля, застрявшая в мягких тканях, но так и не сумевшая раздробить позвоночник. Тот самый хребет, на котором и держится вот эта самая доброжелательность, эти наши пацанские правила «не бить лежачего», «слабого не трогай», «девчонок надо защищать».

Вы думаете, там, на Коммунарке меня стали бы лупить всей толпой? Меня, первоклашку. Ошибаетесь! Это в наши дни такое возможно повсеместно. Стаей на одного, сами отчаянно труся. И чем страшнее, тем больше и озлобленнее стая. А тогда возле кладбища на меня просто натаскивали молодняк, хулиганского юнгу, который не страдает особым пиететом к английскому языку. И все избиение окончилось бы моим расквашенным носом. Так, чтобы юшка потекла – знак окончания драки. Финальный свисток поединка…

Вдоль цепочки, двигаясь задом короткими шажками так, чтобы дождаться хвоста колоны, просеменила на носочках Галина Анатольевна. Загадочка моя. Оценивает темп. Развернулась и легко побежала вперед. Отличная подготовка!

В голове колонны ускорили шаг. А! Это ведь меня оценивали. Мои ходовые качества. Да у меня все путем! Надо быстрее? Пожал-ста!

Мы приближаемся к живописным холмам массива Кара-Тау. "Каг-га-Тау", по версии сумасшедшего музейного алхимика. Я слышу в цепочке смешки и похрюкивания – не один я вспомнил.

Выцветшая трава, белесые ребра скал на склонах балок, карликовые деревца и зеленые пятна колючих лесов на вершинах Керменчика и Таш-Кобана. Места хоть и не дикие, но и не «колхозные задворки». Красота!

Привал. Все опускаются на траву, не снимая рюкзаков. Вытягивают ноги.

– Слушай, Родик, – говорю я, полуобернувшись назад, – а у бати твоего утряслось на службе? Ты говорил там, комиссии всякие, проверки…

Родион делает круглые заговорщицкие глаза.

– Да, вообще непонятно. Батя офигивает. Говорит, никогда такого не было! Поклепы какие-то, подставы. Вообще не в тему! Задолбали!

– Поклепы, говоришь?

Я задумался. В наше время так освобождали место под очередного «волосатого». Порой, в наглую и не шифруясь особо. Могли и открытым текстом предложить – сваливай или сожрем. Похоже. Очень похоже.

– А эти поклепы – они по реальным косякам?

– Да я ж и говорю, вообще не в тему. Батя кругом отличник, на доске висит, по боевой, там, и, какой еще… политической, в газете печатали, в школе, там… урок мужества…

Сумбурно, но понятно.

– А перевод на новое место не предлагали? Верх или вниз по службе?

– А я знаю?

С досадой откидывается на рюкзак.

– Родик. Ро-оди-ик!

– Чего еще?

Злится на весь белый свет.

– А в ментовку твой батя ходил? К жирной?

Родион снова по-заговорщицки поворачивается ко мне.

– То-то и оно! Вернулся злой. Как черт. Матерился в комнате, Думал, я не слышу. Стену пинал. Он никогда не матерится. А вечером напился. В дугу. Слушай, а меня даже пальцем не тронул. Во, как!

– Подъем! Встряхнулись, – звенит голос Галины Анатольевны, – Рустам, дирекцию по азимуту, определяй ориентиры. Вперед!

Кряхтя, встаю. Значит, матерился, а потом напился? Интересно.

Тренькнула струной гитара, привязанная сверху. Под рюкзаком заныли синяки. Зар-разы…