Текст книги "Банда 5"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– Ну что, Женя... Выжили? – спросил Забой. – Неужели выжили?

– Да вроде! – Жестянщик неотрывно смотрел в окно.

– Что ты там увидел?

– Люди ходят, целуются, плачут...

– Это они от радости.

– А что, можно плакать от радости?

– От чего угодно можно плакать... Деньги-то не забыл?

– Ты что?! – вскричал Жестянщик испуганно. – Знаеш-ш-шь! Говори да не заговаривайся!

– Впереди две таможни, – сказал Забой.

– Придумаем что-нибудь... Не впервой. Сколько до отхода?

– Пять минут.

– Тогда наливай.

Забой достал из сумки два граненых стакана, бутылку водки, батон хлеба и уже нарезанную колбасу. Водку он разлил в два стакана, наполнив их почти доверху.

– Чтоб мы тоже когда-нибудь заплакали от радости, – сказал Забой и, подняв свой стакан, не обращая внимания на водку, стекающую по его тяжелым, натруженным пальцам со въевшимся металлом, выпил до дна. Отломив кусок хлеба, долго внюхивался в него, потом сунул в рот.

Водка стекала и по пальцам Жестянщика, но и его это не тревожило. Он выпил, отставил стакан и растер выплеснувшуюся водку в руках.

– Вот теперь на моих пальцах не осталось никакой заразы, – сказал Жестянщик, и уже не было в его голосе ни взвинченности, ни нервного страха, ни истеричной радости.

Момент, когда поезд тронулся, они не почувствовали, и лишь когда поплыли мимо окна носильщики, провожающие, милиционеры, они поняли, что едут. И когда уже кончились за окном станционные постройки, когда пошли заборы, склады, завалы бетонных плит и ржавого железа, в купе вошел еще один пассажир – запыхавшийся, счастливый и распаренный.

– Успел, – выдохнул он и обессиленно опустился на лавку. Его небольшая спортивная сумка так и осталась лежать на полу. – А ведь мог и не успеть, – проговорил он с блаженной улыбкой.

– Ты что же, на ходу вскочил? – спросил Жестянщик.

– В последний вагон успел впрыгнуть... Проводница, сука, не хотела пускать... Ну, я с ней поговорил.

– А ты что, без билета?

– Да есть билет, есть! А она решила, что я хочу зайцем... Сука, – сказал он беззлобно и откинулся спиной на стенку купе.

Забой и Жестянщик некоторое время рассматривали попутчика. Был он плотен телом, упитан, после бега даже румянец выступил на выбритых щеках. И, конечно, они заметили, не могли не заметить шрам над бровью, наколку в виде кольца на правом безымянном пальце – это кое о чем говорило, вроде как свой человек в попутчиках оказался.

– Я вижу, вы тут уже успели пригубить. – Парень усмехнулся, показав на стол, где стояла почти пустая бутылка водки. Не дождались, значит, меня, поторопились. – Он наклонился, расстегнул молнию на сумке, вынул лежавшую сверху бутылку водки, батон, кусок сухой колбасы. – Продолжим?

– Можно, – сказал Жестянщик и посмотрел на Забоя.

– Нужно, – улыбнулся тот.

– Будем знакомиться. – Парень протянул сильную розовую ладонь. – Сергей.

– Женя, – сказал Жестянщик.

– Геннадий.

– Сеня, – представился парень Забою.

– Так Сеня или Сергей? – усмехнулся Жестянщик.

– Какая разница! Вот скажешь мне... Сергей Семенович, давай выпьем! Я тут как тут. Или скажешь... Семен Сергеевич, выпить не хочешь? И я опять как штык!

Все рассмеялись, Жестянщик сбегал к проводнику за третьим стаканом, Сергей или Семен, кто его знает, за это время нарезал колбасы, вынул из сумки несколько помидоров, и к тому времени, когда Жестянщик вернулся со стаканом, все уже было готово к тому, чтобы знакомство освятить хорошим тостом. Допили водку, оставшуюся на столе, выпили бутылку, которую выставил Сергей, потом выяснилось, что у Забоя есть еще одна, в самой глубине его сумки.

И время пошло, понеслось стремительно и неудержимо, наполненное забавными историями, анекдотами, рассказами о разных случаях, из которых удалось вывернуться, выскользнуть и уцелеть.

Легли поздно, далеко за полночь, легли друзьями, которые, казалось, знали друг друга давно и до самого донышка. Сергей или Семен оказался отличным парнем, своим в доску. Несколько раз он намекнул ребятам, что живет не совсем по закону, живет неплохо и только чрезвычайные обстоятельства заставили его на некоторое время покинуть этот прекрасный город.

– Мы тоже уезжаем на некоторое время и тоже по не зависящим от нас причинам, – начал было рассказывать захмелевший Жестянщик, но Забой с такой силой наступил ему на ногу, что тот мгновенно умолк.

А утром из окна вагона уже можно было видеть на горизонте черные, похожие на египетские пирамиды терриконы шахт. Едва увидев их, Забой приник к окну и не мог, не мог оторваться. Лицо его постепенно разглаживалось, исчезала угрюмость и какая-то непреходящая настороженность, в которой он прожил последние несколько тяжелых, мучительных лет.

– Все, – сказал он, повернул к Жестянщику просветлевшее лицо. – Я дома.

– А я? – спросил тот.

– И ты дома.

– Тогда наливай!

Странно, но и Жестянщик изменился, хотя никогда не бывал в этих краях. Заметно поубавилось в нем нервозности, готовности на все отвечать криком, часто беспомощным криком. Казалось, оба возвращались из долгого опасного путешествия, из которого и вернуться-то надежд было совсем немного.

И вот надо же, вернулись.

Попрощавшись с попутчиком, они стояли на перроне донецкого вокзала и счастливо оглядывались по сторонам. Это была другая страна, здесь у милиции были другие задачи, и никто, ни единая душа не знала ни Жестянщика, ни Забоя. И хотя люди вокруг говорили на том же языке, так же были одеты и матерились теми же словами, дышалось здесь свободно, легко, и улыбки, счастливые улыбки сами по себе раздвигали их губы.

– Сколько до твоего Первомайска? – спросил Жестянщик.

– Километров двадцать. Автобус ходит, можно и электричкой...

– Какой автобус! Ты что?! Возьмем машину! Другая жизнь началась, Гена!

– Другая-то другая, – пробормотал Забой, – но знаешь...

– Ничего не хочу знать! Пошли! – Жестянщик, подхватив тощеватую свою сумку, решительно зашагал через рельсы прямо к привокзальной площади.

Но не успели они обогнуть здание вокзала, как прямо на них выбежал их попутчик, весь в белом, опять румяный и запыхавшийся.

– Вам же до Первомайска? Пошли! Я взял машину, и водитель сказал, что ехать будем через Первомайск... Пошли, пошли. – И он первым побежал к стоявшей в сторонке белой «Волге». Жестянщику и Забою ничего не оставалось, как ускорить шаг и устремиться вслед за Сергеем, Семеном или как там его. – Садитесь сзади, я уже застолбил себе место рядом с водителем.

Что-то мешало, что-то настораживало, но настолько невнятно и смутно, что Жестянщик и Забой, подавив в себе это чувство, расселись на заднем сиденье.

– Вперед, – сказал попутчик и, обернувшись, посмотрел на своих новых друзей. – Что-то вы, ребята, смурные, – сказал он. – Похмелитесь?

– Можно, – неохотно согласился Жестянщик.

– Надо напоследок... Просто надо.

– А почему напоследок? – спросил Забой.

– Так ведь расстаемся же... И, похоже, навсегда, – рассмеялся Семен-Сергей и, вынув из своей сумки бутылку водки, не глядя протянул ее назад. – Хлопнете по стаканчику, да и мне глоточек оставьте!

Пить не хотелось, водка оказалась с каким-то отвратным запахом, но деваться было некуда, и Жестянщик с Забоем, давясь, выпили почти по полному пластмассовому стаканчику, который нашелся в бардачке у водителя.

Сергей сразу пить не стал, опустил бутылку с оставшейся водкой между ног на резиновый коврик. Там она опрокинулась, вылилась, но он, похоже, этого даже не заметил.

Минут через пятнадцать машина выбралась из города и устремилась к далеким черным терриконам, видневшимся где-то на горизонте.

К этому времени Жестянщик и Забой крепко спали, забывшись тяжелым, нездоровым сном, спали, привалившись друг к другу и на всякий случай просунув руки сквозь ручки сумок.

На губах у обоих блуждали улыбки – они вернулись домой.

* * *

Пафнутьев и Шаланда сидели рядом на холодной бетонной ступеньке лестничного марша. Им было тесновато, сидели они сжавшись, плотно соприкасаясь друг с другом. На несколько ступенек ниже перед ними лежали в причудливом переплетении Огородников и Веденяпин, более известный по кличке Вандам. Площадка была залита кровью, крови было много, необычно много.

Осторожно переступая через кровавые лужи, ходил Худолей и беспрестанно щелкал фотоаппаратом. Яркая вспышка время от времени выхватывала из полумрака площадки два застывших трупа, выхватывала во всех, даже ненужных подробностях – набрякшие кровью волосы Вандама, оставшийся чистым белоснежный воротничок Огородникова, зеленую с переливом бабочку, выражение его лица спокойное, даже отрешенное, будто наконец открылось ему нечто важное в этой жизни, нечто самое главное.

Пафнутьев сидел, поставив локти на колени и подперев кулаки. И Шаланда сидел точно в такой же позе, только кулаки его были массивнее и обильнее щеки. Его люди из угрозыска тоже суетились тут же, пытаясь найти хоть какие-нибудь следы, возможно оставленные убийцами. А то, что убийц было двое, подтвердила какая-то бесстрашная бабуля, которая видела, как из подъезда выскочили два невзрачных паренька, бегом пересекли двор, сели в машину и тут же отъехали. Больше она ничего не могла сказать. А внимание на убийц обратила, когда они с силой бросили за собой бронированную дверь. На грохот двери старушка и оглянулась. Жильцы свою дверь берегли, закрывали ее осторожно, помня о том, сколько с них собрали денег на установку всей этой охранной системы.

– Слушай, а может, они того, – проговорил Шаланда, – может, они сами друг дружку, а? Так бывает...

– Нет. – Пафнутьев покачал головой. – Это невозможно. У Огородникова весь живот в дырках... С такими ранами не то что ответить на удар... Шевельнуться невозможно. С такими ранами остается только одно.

– Что? – спросил Шаланда.

– Упасть и умереть. И у этого типа такая дыра в затылке... Упасть и умереть. Что они оба успешно и проделали. Он, похоже, наклонился над Огородниковым и в этот момент получил удар ножом... Ох-хо-хо! – тяжко вздохнул, почти простонал Пафнутьев. – Самое бездарное мое дело, самое беспомощное и унылое.

– Ты чего несешь-то, чего несешь?! – в гневе распрямился Шаланда. – Такую банду раскрутить! Паша! Опомнись!

– Не-е-ет, – протянул Пафнутьев. – Осрамился я, осрамился, скорости не хватает, шустрости... Едва установил этого парнишку, афганца, от тут же пускает себе пулю в лоб. Только вычислил твоего Вобликова, оборотня поганого, а он уже в погребе подыхает, стоном стонет, на помощь зовет. Едва удалось установить старого уголовника Осадчего, едва я обложил его, офлажковал, по телевидению его морду показал... И что? Сидит в кресле, и пять дыр в груди. Хорошо, думаю, хоть напоследок блесну, хоть главаря живым возьму... Вот, пожалуйста, взял...

– Не переживай, Паша... – Шаланда похлопал Пафнутьева по спине. – Ты еще молод, научишься.

– Да, когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет, – нараспев произнес Пафнутьев. – Такая банда, и такой бесславный конец. Можно сказать, самоликвидировались.

– Еще двое осталось, – напомнил Шаланда. – Собутыльники Осадчего.

– Боюсь, мы уже их не найдем. Они убрали последних, кто хоть что-то о них знал. Сделали свое дело и слиняли. Их уже нет в городе, думаю, что и в России их вряд ли найдешь. Но впечатлений им хватит на всю жизнь.

Вжавшись в противоположный угол площадки, Худолей присел на корточки и сделал несколько снимков. Это были едва ли не лучшие его снимки, и вскорости они обошли все газеты и журналы России. На первом плане лежат бездыханные тела бандитов в луже крови, а за ними на ступеньках сидят пригорюнившиеся начальник городской милиции и начальник следственного отдела, Шаланда и Пафнутьев. Лица их мудры и печальны. Но ни один читатель газеты или журнала, ни один телезритель – а этот снимок много раз показывали и по телевидению, – не могли даже предположить, какой разговор шел в это время между двумя ответственными товарищами.

– Паша, – сказал Шаланда, и в голосе его была скорбь. – Я ведь тоже маленько осрамился с этим оборотнем... Надо бы нам эти угрызения совести как-то погасить, а?

– Что-что? – живо обернулся Пафнутьев, почувствовав вдруг, что в словах Шаланды есть какой-то тайный смысл, секретный код, с помощью которого можно найти выход из того дурацкого положения, в котором оба они оказались. Причем прекрасный выход, можно сказать, даже праздничный.

– Ящик отличной водки, который я задолжал твоему эксперту... – В этот момент Худолей, который находился на целый пролет ниже, вдруг насторожился, поднял голову, и ноздри его трепетно дрогнули, как у породистого арабского скакуна, которые, как известно, славятся своими трепетными ноздрями.

– Так что ящик? – спросил Пафнутьев.

– Он цел, Паша. Ждет, чтобы ему уделили внимание.

– Как мы все страдаем от недостатка внимания ближних! – вдруг прозвучал взволнованный голос Худолея с нижней площадки. – И как мало нам нужно, чтобы мы снова стали счастливы в этом залитом кровью мире!

– Его, кажется, понесло, – удовлетворенно проговорил Пафнутьев. – Значит, нас трое.

– Пусть несет! Может, что-нибудь и снесет! – воскликнул Шаланда облегченно. Опасался он, опасался и робел, затевая этот разговор, боялся, что откажется Пафнутьев, откажется гордо и оскорбительно. Все-таки плохо он знал своего старого друга, недооценивал и сомневался в нем.

– У тебя, кроме этих двадцати бутылок, есть что-нибудь?

– Хлеб, колбаса...

– Тогда нас будет пятеро. Прибавляется Фырнин и человек с закуской.

– У тебя есть такой?

– Найдется. – И Пафнутьев, вынув из кармана коробочку телефона, набрал номер Сысцова. – Иван Иванович? Пафнутьев беспокоит. Да. Имею честь доложить о завершении чрезвычайно опасной операции. Ваши проблемы решены, их больше нет. Подробности готов доложить лично через пятнадцать минут по адресу... Записывайте... – И Пафнутьев продиктовал адрес Шаланды. – Но в жизни, Иван Иванович, не бывает, чтоб только победы, чтоб только радость и счастье... Есть и печальное... Дело в том, что у нас заготовлено все, кроме закуски... Что? Не понял?

В ответ послышались лишь короткие, но такие многообещающие гудки.

– Как же я напьюсь сегодня, – проговорил Пафнутьев, не в силах сдержать блаженной улыбки. – Как же я напьюсь! Худолей, ты мне веришь?

Не в силах произнести ни слова, эксперт лишь прижал к груди полупрозрачные свои ладошки, так напоминающие тушки мерзлого морского окуня.

В глазах его мерцало счастье.