Текст книги "Под солнцем тропиков. День Ромэна"
Автор книги: Виктор Гончаров
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
Только благодаря вмешательству «легкомысленного парня и ветрогона», как отрекомендовал себя Бамбар-биу перед почтенными своими слушателями, только благодаря ему, не были проведены в жизнь в момент высадки Петьки на берег те многочисленные и многосторонние советы, которые за два часа до этого щедро выпускала из себя разъяренная толпа.
Вслед за тем, как с Петьки сняли аркан, предварительно отобрав у него знаменитую его «игрушку», воцарилось глубокое молчание на берегу, и сотни две черных глаз впились в помятую фигурку пионера, осуществляя тем первое указание Бамбара-биу, что «сначала надо увидеть…»
Пионер тоже захотел увидеть то, что окружало его, чтобы хоть этим путем уяснить себе непонятную ему враждебность дикарей к своей персоне.
Первым рядом, первым полукругом, лицом к нему и к реке, стояли старики – поджарые и голенастые, как и все дикари, разукрашенные рубцами вдоль ребер, с длиннейшими бородами и косматыми прическами, с глубоко-сидящими вдумчивыми глазами и с носами-картофелинами. У наиболее пожилых передняя часть головы до темени была гладко выбрита.
У некоторых стариков, – Петька не знал, что это были наиболее чистокровные туземцы Внутренней Австралии, населявшие ее еще до того момента, когда под напором белых произошло смешение многих окраинных племен с племенами центральными, – у некоторых стариков носы не сидели картошкой с вывороченными ноздрями, а выдавались вперед выпуклой дугой, придавая лицам орлиное выражение. Но глаза у всех были одинаковы: острые черные глаза изливали бешеную ненависть на пионера Петьку. Лишь два старика – как раз с дугообразными носами – смотрели на него без всякой ненависти, но очень пристально и проницательно. У первого старика вид был весьма древний, плечи – согбенные, взгляд – потухший; у второго – не столь древнего – гордые глаза и стан говорили о привычке повелевать. Рядом с ними стоял красавец с продырявленным носом и расписанный, как попугай. Этот сверлил Петьку взором подозрительным и беспокойным.
За стариками располагались остальные дикари, ничем положительно не выделявшиеся друг перед другом, все – молодые, сильные, но тонконогие и худые. Сзади всех скрывались женщины, жизнь которых, очевидно, не была легкой – так они были изнурены, и дети – еще одни из тех немногих, которые не обдавали ненавистью белокожего мальчугана.
Дикари все еще молчали. Петьке спешить было некуда, и он вертелся флюгером во все стороны, изучая внимательно подробности незнакомой ему жизни. Дикари жили в убогих шалашах, построенных из древесных сучьев, составленных вместе наподобие крыши и покрытых пальмовыми листьями и папоротниками. Вряд ли такие хижины спасали от дождей и ветра, так же сомнительно – и от холода. Только три из них, поставленные в стороне от лагеря, выдавались своей благоустроенностью: они имели покрытие из коры и шкур животных.
Взгляд Петьки пробежал по загрязненному всякими отбросами песку и вдруг остановился, изумленный, на круглом камне, эрратическом валуне[3]3
Эрратический – блуждающий; эрратические валуны – камни, занесенные передвигавшимися ледниками.
[Закрыть], на котором спокойно сидел голый человек и курил сигару. Человек этот с участием глядел на него, попыхивая сизым дымком через нос. Петьку поразила его сигара, светло-желтый цвет кожи, хотя и под сильным загаром, гладко выбритые щеки и подбородок, гигантский рост и телосложение античного борца; у него были голубые глаза, как у какого-нибудь европейца-северянина, но брови и самый разрез глаз стояли косо, как у монгола, его подбородок был тяжел, как у чистокровного янки, тонкие, красиво-очерченные губы казались взятыми напрокат у итальянца, а нос – нос дугообразный и выпуклый кпереди был самым настоящим носом породистого дикаря-австралийца. Кроме всего, человек, сидевший на валуне, носил длинные белокурые волосы, зачесанные назад и у шеи аккуратно подстриженные, волосяной поясок на бедрах и кожаную сумку через плечо, в каких обыкновенно носят полевые бинокли. Петька до бесконечности мог бы разглядывать этого щеголя, попавшего в австралийские дебри, и все с одинаковым изумлением, если бы не стон, отвлекший его внимание в другую сторону.
Под отвесными лучами жалящего солнца на раскаленном песке возле одной из хижин лежал связанный по рукам и ногам чертенок Дой-на…
Движимый безотчетным чувством, Петька кинулся к нему на помощь, но старики первого ряда вдруг пришли в движение и загородили ему дорогу. Они решили, что пора уже приступить к выполнению второго совета «легкомысленного парня», т. е. расспросить белого пришельца, так как расспросы Дой-ны ничего им не дали, кроме туманных слов о прибытии белокожего с неба.
Пина-пинару – главарь общины позвал щеголя с сигарой во рту в круг дикарей, – щеголь знал много языков и как переводчик был незаменим. Тот лениво оставил свой камень, а подойдя к Петьке, вдруг поднял выше головы правую руку с плотно сложенными пятью пальцами и на чисто русском языке произнес:
– Здорово, пионер!..
– Всегда готов… – отвечал захваченный врасплох Петька и, смешавшись, поправился: – То есть, да… благодарю вас, как поживаете?..
Щеголь тихо и скорбно рассмеялся, показывая ослепительно-белые австралийские зубы.
– Что, изумлен? – спросил он. – Изумлен, что в этакой глуши, на краю света тебя встречают на родном языке? Ничего. Я тоже изумлен и свернул мозги в сторону, раздумывая о путях, какими ты сюда прибыл… Об этом мы еще поговорим… Д-да, поговорим, как сказать? А сейчас – о другом…
– Я готов, – отвечал Петька.
– Положение такое, – начал Бамбар-биу, небрежно швырнув недокуренную сигару в воду, – такое, что тебя, скверный ты мальчишка… и за каким-таким чертом прилез ты сюда?.. что тебя ожидает мучительная смерть, потому что моим объяснениям ни одна борода не поверит. Смерть – или на костре, или на муравьиной куче, или по горло в земле. Впрочем, может быть, я и вру: у нас очень много способов лишать человека жизни, не знаю, на каком старики остановятся… Значит, ты умрешь, и мне очень жаль тебя, потому что в свое время, бурное это было время, я полюбил Россию… Конечно, я не отдам тебя им без боя, и, поверь, мне очень легко физически передавить человек десять своих соплеменников… Знаешь, я – Бамбар-биу, т. е. белый удав, питон, но я сильнее питона… Боюсь только, ничего из этого не выйдет: их сто человек, нас двое. Пожалуй, я не должен рисковать собой…
Бамбар-биу опустил голову и задумался. Старики проявляли нетерпение в виду за тянувшихся расспросов.
– Ах ты, поганец! – вскричал вдруг Бамбар-биу. – Нет, ты скажи мне: какого тебе дьявола все-таки нужно было в этой забытой богом стране… впрочем, к черту бога…
– Я… – заикнулся Петька. Он хотел сказать, что техник Лялюшкин…
– Помолчи!.. – проревел Бамбар-биу, – жив будешь – объяснишь, а умрешь – дедушке своему расскажешь… Слушай: если не чудо – ты погиб… Постой… Что это у тебя был за револьвер?..
– Элек-три-ческий… – насилу проговорил Петька, чувствуя гадкую тошноту в глотке.
– Илик-тли-ческий… Ах, бревно! Ах, идиот!… Это что же, что-нибудь новое, сверхособенное?… Почему ты не держал его наготове, пентюх ты, боб ты этакий калабарский? Почему не держал?.. Попробуй теперь вырви его из рук вон того размалеванного парня, чародея нашего развеликого, пройдохи с проколотым нюхалом… Смотри, он уже лижет его со всех сторон. Ах, скотина, в пузо бы его себе направил, чтоб ему кишки разворочало…
Старики проявляли явное нетерпение.
– Я убил змея… – вдруг пропищал Петька.
– Какого змея? Что ты лепечешь, маленький?
– Змея… удава…
– Что-о? Ах-ха-ха. Удава? Где ж он у тебя?
– Тут, в воде, к плоту ремешком привязан…
– Тащи его сюда, ах-ха-ха… Погибать – так с треском…
Под покровительственным движением руки Бамбар-биу Петька сошел к плоту, отвязал ремешок, но больше ничего не мог сделать; его колени тряслись, руки тыкались как чужие, как искусственные.
– Оробел парнишка, – сказал Бамбар-биу с неожиданной лаской в голосе. – Ну, держи ремешок, а другую руку давай сюда… Может, вместе вытащим… Револьвер-то как работает? По-обыкновенному?
– Да-а…
Он потянул Петьку. За Петькой на ремне потянулось длинное и могучее, но мертвое тело ромбического питона.
Прежде чем великолепный исполинский змей очутился на берегу, вихрь возмущения потряс дикарей, бросил их на два шага назад, рассыпал и снова собрал – разгневанных, страшных, посеревших. Старейшины ловили ртом воздух, надеясь в воздухе поймать те слова, которыми они собирались заклеймить подлого убийцу, маленького белокожего звереныша, поднявшего преступную руку на священное животное. Молчали и рядовые члены общины, боясь поднять глаза перед гневом старших.
Петька недоумевал и окончательно перетрусил.
– Очень просто, – сказал Бамбар-биу, становясь впереди него и не отрывая взгляда от чародея с револьвером. – Очень просто. Ты убил не питона, а его разновидность – ковровую змею. А, как известно, наша община считает своим предком мифического человека-змею из вида ковровых… Досадно. Я думал: они придут в большее замешательство и чародей бросит револьвер… Теперь мне придется драться, а ты удирай по воде…
– Сам удирай… – прошептал Петька. – Я тоже буду драться, не маленький…
– Ах-ха-ха… – проговорил Бамбар-биу. – Ну, дерись… Сейчас выступит чародей, подожди: священные животные его конек и его специальность…
Как и сказал Бамбар-биу, из толпы дикарей выделился величаво балия Инта-тир-кака. Револьвер он сунул за пояс и, трепеща в приступе вдохновения, начал гнусавую речь.
– Ну, держись, малыш, – бросил Бамбар-биу дрогнувшим голосом, – как только чародей войдет в раж, я звездану его по уху…
Но не пришлось «ветрогону» употреблять насилие над своими согражданами, и уши Инта-тир-каки остались без повреждения.
– Братья Ковровые Змеи, – воззвал чародей, – что мы видим, до чего дожили? Как изменились времена, как пали нравы… До каких пор презренные белокожие будут злоупотреблять нашим терпением?…
Точь-в-точь некогда начинал свою речь знаменитый римский оратор Цицерон против государственного изменника Катилины. Бамбар-биу отметил это и фыркнул: мерзавец пользуется латинскими классиками… Недаром кончил английский колледж…
Петька не успел удивиться (темный дикарь, чародей – и вдруг колледж). Кто-то дернул его сзади за ремешок, который он все еще держал машинально. Он обернулся и обмер: питон шевелил головой, правда, вяло, но явственно: это не могло быть обманом зрения.
В это время оратор вплотную подошел к самому демагогическому пункту. «Белые врываются в наши области, – прокричал он, – и на наших глазах убивают братьев наших предков, о горе, горе, о позор!..»– и он разорвал на себе одежды, т. е. набедренный фартушек. Петька шепнул «ветрогону»:
– Бамбар, питон ожил…
По широкой спине, загораживавшей Петьку, пробежала дрожь, и голос – деревянный, безразличный и как будто сломленный – сказал по-русски:
– Освободи его от ремня, пусть отдышится… Как только задвигается сильно, тронь меня.
И питон задвигался, но прежде попытался укусить Петьку, когда тот развязывал ремень, а потом сшиб его с ног. Падая, Петька успел коснуться рукой икры Бамбар-биу. Питон удирал в воду. Трехметровым прыжком Бамбар-биу настиг его, придавил ногой хвост… Обезумевший оратор оборвал речь… Питон выгнулся колесом и с размаху плоской головой грузно хлестнул отчаянного гиганта по груди. Гигант покачнулся, но лишь для того, чтобы, изловчившись в следующую секунду, зажать в стальные тиски шею питона ниже головы. Никто и не подумал идти к нему на помощь. Все ударились врассыпную, даже атлет-чародей сделал несколько кенгуровых скачков назад. Питон свивался и развивался темно-синими пестрыми кольцами вокруг застывшего бронзовым изваянием Бамбар-биу.
Он еще не чувствовал полной своей силы вследствие остатков паралича. Бамбар-биу с вздувшимися венами на руках, на шее и на ногах, неся 120 килограммов веса исполинской змеи, тронулся от воды к дикарям. Из его сдавленной тремя живыми кольцами широкой груди вырвался вопль:
– На землю. Все на землю. Лицом к земле…
Он задыхался, тем не менее его приказание-вопль было исполнено в одно мгновение.
Над телами распростертых дикарей, шатаясь от нечеловеческого напряжения и все более и более багровея лицом, Бамбар-биу выкрикивал отрывисто:
– Слушайте, Ковровые Змеи… Маленький белокожий – не угнетатель… Маленький белокожий – великий чародей… Ему подвластны все наши предки – ковровые змеи и все духи, потому что он из страны, где духов и предков победили… давно победили… Слышали вы про Ленина? Про великого белого Ленина, который раскрепощает страну за страной и скоро придет к нам, чтобы освободить нас от Брумлеев и прочих душителей черных… Маленький белокожий – ученик великого белого Ленина, который еще более красный, чем белый, потому что он несет с собой красный пожар… Маленький белокожий пришел к нам, чтобы возвестить, что Ленин близко, что он знает и помнит о нас, чернокожих и страдает вместе с нами нашими страданиями…
Если бы Петька понимал австралийский язык, здесь бы он нашел нужным вставить поправку в отношении своей скромной миссии.
– Вот я вам говорю это, – надрывался из последних сил Бамбар-биу, – я – белый удав, который держит в своих объятиях коврового удава, что никто не смеет и пальцем тронуть ученика великого белого Ленина. Слушайте…
Но Бамбар-биу не кончил, потому что питон, стиснув ему ноги, поверг его наземь. Тогда Петька стрелой подскочил к чародею Инта-тир-каке, который, как и все дикари, нюхал носом песок. Из-за пояса чародея торчал электрический револьвер. Петька выхватил его и кинулся на помощь к самоотверженному гиганту, извивавшемуся по песку в конвульсивных объятиях своего страшного тезки.
Но Бамбар-биу совсем не чувствовал себя скверно. Увидев в руках пионера револьвер, он сказал спокойно, хотя голубые глаза его налились кровью:
– Не стреляй, дурак: меня зацепишь. Сам расправлюсь. Следи лучше, болван, за чародеем…
Петька внял мудрому совету, высказанному в невежливой форме, и стал на страже своего большого и грубого друга.
Выкатив бешеные глаза, чародей поднимался с земли. Он искал револьвер и увидел его в руках белого мальчишки. Предостережение Бамбар-биу не помешало ему, спрятав голову в плечи, прыгнуть на Петьку. Но помешал револьвер, тикнувший слабо. Чародей дрыгнул ногами и свалился без движения. Рядом с ним упал второй дикарь, тоже поднявшийся и случайно попавший в сферу действия электрического разряда.
Конвульсии питона были предсмертными. Стальные пальцы «ветрогона» умели делать мертвую хватку, когда это нужно было. Хрустнули позвонки на шее питона, и тело его сразу размякло.
Поднявшись и швырнув мертвое тело в воды реки, Бамбар-биу увидел чародея, раскинувшегося в экзотической позе лицом к небу.
– Готов? – небрежно бросил он.
– Через три часа оживет, – отвечал Петька, вспомнивший наконец полностью наставления техника.
– Жаль, – сказал Бамбар-биу и вслед за тем завопил:
– Эй, вы, лентяи, довольно валяться: отдохнули. За работу… Поднимайтесь, поднимайтесь, лентяи… Предок наш ушел в землю, такова его воля, мы не достойны были созерцать его доброе личико…
– Пойдем в мой шалаш, – обыкновенным своим нежным голосом обратился он затем к Петьке. – Вон мой шалаш – самый дырявый. Я сейчас приду, только развяжу Дой-ну…
3. Петька в роли следопыта, но…Новый знакомый Петьки был странный человек с головы до пят, – так, по крайней мере, казалось Петьке и кажется до сих пор. Впрочем, судите сами.
Всему миру известно, что пионер – всем ребятам пример. Он верен делу рабочего класса, он – младший брат и помощник комсомольцу и коммунисту, он – товарищ пионерам, рабочим и крестьянским детям всего мира, он организует окружающих детей и участвует с ними во всей окружающей жизни, он стремится к знаниям, а знание и умение – сила в борьбе за рабочее дело. Таковы законы юных пионеров, и каждый пионер – нужно ли об этом говорить? – знает их на зубок и следует им во всех случаях жизни. Также – обычаи. Я и не подумаю перечислять их. Пусть читатель мой повторит их про себя и остановится на пятом обычае, на котором остановлюсь и я. Обычай этот гласит: пионер не ругается, не курит и не пьет. Теперь: человек, который приветствует Петьку в Австралии правой рукой с плотно сложенными пятью пальцами (пять пальцев – пять частей света, где есть угнетенные…), не должен ли он знать о законах и обычаях пионеров, и между прочим о пятом обычае, который, хотя и поставлен последним пунктом, является далеко не второстепенным, ибо по этому самому обычаю с первого взгляда можно разгадать человека: пионер ли он или вообще мальчишка – неорганизованная шпана. И вот, пожалуйте:
– Сигарку, – предложил Бамбар-биу Петьке, когда они втроем (третий – Дой-на) очутились под навесом шалаша. Сигару он достал из красивого ящичка слоновой кости, ящичек из сундучка, сундучок выкопал ни песка. Кроме ящичка в сундуке находились: бритва, мыльница, колода карт, пузырек одеколона, черный пузатый графинчик с чем-то, несколько хрустальных рюмок и три смены верхнего и нижнего австралийского белья, то есть три небедренных пояска.
– Не курю, – сурово отвечал Петька. Он сильно желал, чтобы в этот момент голос его звучал «как ледяной смерч в арктическом море» или, на худой конец, как ледяная сосулька, гремящая по водосточной трубе.
– Очень жаль, – сказал Бамбар-биу и, действительно, с непередаваемым сожалением взглянул на пионера. Потом он достал пузатый графин и две рюмки, нацедил густой красной жидкости в обе рюмки, одну выпил сам, другую предложил Петьке.
– Не пью, – еще суровей отвечал Петька.
– Очень, очень жаль, – снова сказал Бамбар-биу. – Все-таки, может, выпьете? Замечательно вкусно: сладко, пахуче и нежно. А?..
– Не пью, – повторил Петька и с ненавистью взглянул на искусителя.
– Вы достойны глубокого сожаления, – произнес тот, опрокидывая и вторую рюмку себе в рог.
Выпив, он крякнул, закурил сигару (вторую положив обратно в ящичек) и, расположившись на животе и на локтях, пустил в лицо Петьке густую струю дыма вместе с вызывающими словами:
– Сопляк и слюнтяй…
Петька запыхтел, проглотил слюну, но ничего не ответил.
– Дурак, ротозей и бревно…
Петька начал краснеть и дрожать.
– Калабарский боб, бразильская обезьянка, э-э-э, мокрица и… полено, – перечислял далее Бамбар-биу, не отводя наглого взгляда голубых глаз от лица пионера. – Еще один раз бревно и два раза сопляк…
И вот заговорил Петька, то краснея, то бледнея:
– Если вы, гражданин, хотите вызвать меня на ругательства, то это вам не удастся…
– Дрянь и трус…
– Но если вы не перестанете сейчас ругаться, я тресну вас, гражданин, по уху… клянусь жабой…
– Сингапурская макака…
– Сейчас тресну, а потом застрелю, потому что вы сильней меня… – Левой рукой Петька сжал револьвер, правой – кулак.
– Ну, ладно, не буду, – равнодушно сдался Бамбар-биу.
Но теперь Петька повел наступление.
– Извольте, гражданин, объяснить, – потребовал он и на этот раз, действительно, ледяным голосом, – почему вы ругались.
– А, право, сам не знаю, – «объяснил» Бамбар-биу, – такой, видно, дурацкий у меня характер, но я больше не буду, извините, беру все ругательства обратно. Так сказать, складываю их обратно в свою черепную коробку… для лучшего времени…
– По-моему, вы должны знать наши законы и обычаи, – проворчал Петька, опуская револьвер.
– Законы и обычаи! – воскликнул Бамбар-биу. – Но я по природе своей – анархист. Во мне шесть кровей, шесть человеческих рас. Мать моя была на одну треть австралийка, на треть – папуаска, на треть – яванка. Отец имел в себе китайскую кровь, американскую и голландскую. Каждая кровь говорит о своих законах. Я шестикровный, я не знаю, каким законам мне следовать, и я не следую никаким… Ну, полно, не ворчи. Расскажи-ка лучше, что тебя привело в Австралию?
Этот странный человек снова был добродушен и подкупал своей искренностью. Петька перестал ворчать и начал обстоятельно рассказывать. Начал с письма к бабушке и кончил высадкой своей на здешний гостеприимный берег. Дой-на сидел между ними, крутя головой, так как солнечная ванна, принятая им в дозе весьма неумеренной, вызвала у него продолжительное расстройство кровообращения.
Бамбар-биу слушал молча, кутая голову в облаках сизого дыма. Перед началом рассказа он растянулся на песке во весь свой необыкновенный рост, и ноги его по колени вылезали из-под шалаша.
– Значит, ты видел Верины следы… – раздумчиво произнес он, когда Петька кончил. – Повтори-ка еще раз, что ты видел?
Петька повторил:
– От вершины черного утеса к озеру тянулись песчаные вдавления, будто кто на коленях и на руках полз здесь. Потом…
– Обожди. А не могло быть обратного: от озера к утесу, хочу я сказать?
– А с утеса куда? – вместо ответа задал резонный вопрос Петька.
– С утеса… гм… гм… обратно к озеру или прямо к лесу…
– Но, – возразил Петька, – выходит, что человек туда и обратно зачем-то сделал путь ползком, а потом поднялся на ноги и зашагал к лесу. Единственно верно: он сполз с утеса, напился воды и только тогда поднялся.
– Ты прав… Продолжай. Следы тянулись до леса. Потом – ленточка. Красная или синяя, ты говоришь?
– Красная.
– Ты точно помнишь: у Веры была красная лента в волосах, когда ты ее видел с яблони?
– Скорее, синяя, – сознался Петька, – или черная… Но она могла в дороге переменить ее: ведь у девочек так много лент.
– Гм… Этот твой пункт слабей предыдущего. Голодный, и напуганный к тому же, человек, пускай даже это будет девочка, не станет заниматься в дороге туалетом.
Однако Петьку нелегко было сбить. Он нашелся:
– Какая бы лента- ни была у Веры в волосах, это не важно. У нее была с собой, в кармане что ль, еще запасная красная ленточка, и она вынула ее из кармана, когда потребовалось заметить местность…
– Могла вынуть из кармана… – повторил Бамбар-биу и, взвесив этот новый аргумент, согласился, – могла. Продолжай… В лесу ты видел, говоришь, глубокие отметины на деревьях?
– Отметины на деревьях – подтвердил Петька, – сделанные или ножом или острым камнем.
– Ты видел когда-нибудь нож у Веры?
– Н… не знаю. Скорее, нет. Но она могла камнем еще, я сказал…
– Камнем или ножом – в конце концов безразлично. Вот ты сказал: глубокие. Ты твердо стоишь на этом?
– Да-да, довольно глубокие…
– Вера – очень сильная девочка? Сильней тебя? – спросил Бамбар-биу.
– Н-нет… Скорей, напротив, – отвечал Петька, чувствуя, что позиции его шатаются.
Бамбар-биу молчал, выпуская дым из носа, изо рта – кольцами, спиралью, струями и просто – облачками. Около двух минут он скрывался в тумане. Петька терпеливо ждал, когда рассеется этот туман.
– Никуда не годный пункт, – решительно прозвучал голос Бамбар-биу (его лица еще не было видно). – Слабая девочка, ослабевшая вдобавок от длинного путешествия, делает глубокие порезы в жесткой коре эвкалиптов, да еще камнем, а не ножом. Это не Вера делала их.
– Кто же? – подпрыгнул Петька.
– Не знаю. Меня там не было, – последовал глубокомысленный ответ из того места, где можно было предполагать голову Бамбара-биу.
– Но… Дой-на?! – воскликнул Петька, – Дой-на был там, и он все видел. Он великолепно понял меня, когда я рисовал ему историю Вериного путешествия…
Тут Бамбар-биу так оглушительно и резко расхохотался, что дымовые потоки кинулись опрометью из шалаша вон и пепел его сигары, целый вершок пепла, упал на голую его грудь и рассыпался пирамидкой. Прохохотав мучительно долгое время и успокоившись, мало-помалу, Бамбар-биу заговорил со слезами явного восторга в голосе:
– Дой-на с пылким воображением парень. Дой-на будущий поэт. Он ни бельмеса не понял из твоих рисунков, но, говорит, «белый чертенок был так зол, что мне стало холодно, право», и ему, чтобы согреться, только и оставалось, что сделать вид великолепно понявшего все объяснения «злого белого чертенка»… Следы он, правда, видел и хорошо прочитал их, но при высадке неизвестного пилота не присутствовал и вообще не видал его в глаза… По следам он узнал, что были две партии, которые следили за каким-то человеком. Одна партия – люди из города – по всей вероятности, метисы, продавшиеся белым капиталистам, в другой были наши соседи, туземцы из племени Ди-эри. Они подрались легонько, и метисы, люди из города, одержали верх. Человека они увели с собой. Вот и все, что знает Дой-на…
– И все-таки это была Вера, – упрямо заключил Петька, – потому что красную ленточку я видел своими глазами.
– Не знаю. Ничего не знаю, – вздохнул Бамбар-биу, – но я согласен помочь тебе разыскать ее… или вообще того, кто опустился на утес. Через недельку – другую я узнаю, куда увели метисы неизвестного человека. Потом мы двинемся вместе. Твой револьвер хорошая штука. Он мне может пригодиться…
Теперь, когда сигара больше не дымила, Петька легко убедился, что по лицу Бамбара-биу ползала довольно двусмысленная улыбка.
Странный человек этот Бамбар-биу, странный с головы до пят…
