Текст книги "Под солнцем тропиков. День Ромэна"

Автор книги: Виктор Гончаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

В химической лаборатории на окнах были спущены глухие шторы, в кафлях и эмали стен сияло отблесками отраженное электричество. На полу, покрытый зелеными пятнами водяной ржавчины, лежал Доггед, – ему оставалось лежать так еще часа полтора. Побеспокоясь вытащить его из склепа, Бамбар-биу не побеспокоился переодеть его и уложить в постель.

– Твоя работка? – отрывисто бросил он, кивнув на Доггеда.

– Моя… он сам лез… Ты как избежал жандармов?

– Глупости. Доггед известил меня красной занавеской на окне. Вот переодевайся, да идем скорей.

Серая мягкая широкополая шляпа с зеленым ремешком через подбородок, блузка цвета хаки и такого же цвета короткие штаны, чулочки с резиновыми застежками ниже колен, зеленый шнур-аксельбант через плечо и походная кожаная сумка у пояса с компасом, часами, записной книжкой, карандашами и примерной картой под слюдяной покрышкой – все это не без удовольствия напялил на себя вихрастый Петька и, спрятав красный галстук в карман, превратился в благочинного и добронравного бой-скаута.

Оставив гореть электричество, они покинули комнату, спустившись по лестнице в подземелье, и, выйдя через пролом, по овражку, по шоссе, без приключений, достигли города.

Смеркалось, когда они остановились подле трехэтажного дома с парадным подъездом из темно-голубого порфира. Бамбар-биу вынул из кармана черную бородку и усы и преобразился в степенного иностранца, только что прибывшего на аэроплане из столицы Австралии – Мельбурна. Об этом он прежде всего известил Петьку, затем дородного бакенбардного швейцара, открывшего им дверь:

– Доложите господину, – сказал он ему по– английски, – что из Индии через Мельбурн прибыли раджа Гиркавата-Сирдар-Синг и его сын. Впрочем, вот карточка.

6. Бамбар-биу расправляется с ист-элисским чудовищем

В строгой шестигранной гостиной из порфира и диорита, с паркетом, ясным как поверхность заснувшего озера, с пятью венецианскими окнами, полузавешенными мягкой серебристо-атласной тканью, стоял полумрак, когда юркий метис-камердинер ввел сюда высокородных индийских гостей. Впрочем, он сейчас же щелкнул штепселем, и матовый сильный свет электрического плафона залил комнату.

– Прошу вас, сэр, подождать, – почтительно произнес он и, попирая собственное отражение в паркете, выпорхнул из гостиной.

Раджа Гиркавата-Сирдар-Синг подскочил к венецианскому окну с ухваткой гориллы и быстро окинул взглядом потемневшую улицу, затем одним поворотом позолоченной рукоятки в нише стены закрыл все окна тяжелыми шторами и величавой походкой вернулся к своему креслу.

– Господин просит господ посетителей пройти в его кабинет, – доложил вернувшийся камердинер.

Раджа поправил манжеты и крахмальную грудь, бойскаут, его сын, подтянул штанишки, после чего оба они проследовали в кабинет, дверь в который им указал камердинер.

За письменным столом опарой в квашне бухла в кресле фигура; перед ней высокий поджарый раджа выглядел тощей селедкой, бойкий же сынишка его казался просто воробушком.

На оплывшем в три подбородка лице фигуры выбрит был последний волосок, скудная белесая растительность украшала брови, отсутствие всякой растительности уподобляло голову ее парикмахерской болванке, нос висел ноздреватой губкой, через круглые дырочки в жиру глядели красные моргалки. Когда фигура встала для приветствия, показывая свой серый шелковый халат с отворотами из лазурного шелка и с золотыми пряжками на лазурном поясе, ростом она не превысила знатного гостя, но необъятная ширина ее плеч, груди и тряского живота делала этот рост чудовищным.

Поднявшись, она раскатилась в громах:

– Чем… могу… служить… господам?.. – и, отвернувшись, ощупала рукой кресло, чтобы сесть.

Перед ответом раджа сдернул с себя бороду и усы и вынул два револьвера:

– Мистер Брумлей, имею честь…

Это был он, Брумлей, австралийское чудовище, душитель чернокожих дикарей, отпрыск знаменитого «Чарли кому-то крышка».

При виде двух черных кружочков, двух дырявых глаз смерти, он мало изменился в лице, совсем не изменился в лице, если не считать тонкой саркастической усмешки, чуть тронувшей негрские его губы.

– Дальше? – предложил он. – Милейший Бамбар, продолжайте дальше. Кажется, я попал впросак: несомненно, вы перерезали звонковые провода?

– Перерезал, – сухо отвечал Бамбар, – не трудитесь давить кнопку звонка, примите руку из-под стола и положите ее на стол. Так.

– Ваше славное потомство? – кивнул Брумлей на Петьку, с готовностью выполняя требование Бамбар-биу.

– Мое потомство, – отвечал Бамбар-биу и затем по-русски: – Петух, извлеки свою игрушку и направь ее на мистера Брумлея. Я не убью этой жирной гадины, не бойся.

– Пишите, мистер Брумлей, и скорей: мне еще одно дело предстоит, пишите дарственную запись для Урабунна на ту землю, что вы забрали у него;

– С охотой. Диктуйте. Ведь вы юрист, кажется?.. Странный револьверчик у вашего потомства: пугач, что ли?

Брумлей пододвинул локтем блокнот и вооружился пером. Он вздрогнул, когда треснул пересохший паркет сзади него, но тотчас улыбнулся, качнув головой, и глаза его, перегруженные апоплексической кровью, заструили привычную иронию.

Сухим, как треск паркета, и бесстрастным голосом крючкотвора Бамбар-биу продиктовал текст дарственной записи и, не ограничившись этим, аналогичное распоряжение заставил написать к мельбурнскому нотариусу Брумлея.

– Теперь позвоните, сэр, – сказал он, когда Брумлей усердно оттискивал личную печать на обоих документах.

– У вас милые шутки, – весело отозвался Брумлей, не прерывая увлекательного своего занятия.

Бамбар-биу стал вдруг ласковым и заискивающим:

– Могут ли быть шутки между нами, дорогой сэр? Я перерезал звонок, который ведет к швейцару и который означает «беги за полицией», а не к камердинеру… Чтобы вы не подумали, что я вас мистифицирую, скажу: пуговка этого звоночка пристроена к задку вашего кресла…

На лицо Брумлея медленно наползли сумерки, он задышал часто и возразил срывающимся голосом:

– Но я уже звонил к камердинеру.

– Ничего. Позвоните еще раз.

С растерянным и недоверчивым видом Брумлей опустил руку под стол. Через полминуты вошел в кабинет метис-камердинер.

– Бобби, – сказал Бамбар-биу, не оборачиваясь к нему, – возьмите со стола письмо и передайте его швейцару. Пусть сейчас же сходит на почтамт и отправит его по адресу.

– Хорошо, Бамбар, – отвечал камердинер, взяв письмо и собираясь уходить без признака удивления от трех револьверов, устремленных на его господина.

– Подождите, Бобби. Отпустите швейцара до завтра. Посплетничайте ему на нас, что мы занялись с хозяином пьянкой и пропьянствуем всю ночь. Сами же вы останьтесь в швейцарской за швейцара. Никого не принимать.

Бобби ушел, провожаемый остекленевшим взором Брумлея.

– Это еще не все, – любезно предупредил хозяина. Бамбар-биу. – Я обещал некоторым темнокожим дурачкам, которых вы любите… эксплуатировать, что завтра область Ковровых Змей будет очищена от ваших овечек. Надо известить об этом вашего приказчика… ну, скажем, по радио…

– Скажите мне одно, – вдруг прохрипел Брумлей, – вы убьете меня сегодня?

– Никак нет, – Бамбар-биу сверкнул голубыми глазами и сделал обаятельную улыбку, – я буду глупцом, если убью вас. Поднимется возня, и, пожалуй, еще вздумают аннулировать наши сегодняшние совместные распоряжения. Даю вам честное слово коммуниста, вы останетесь жить.

– Я вам верю, – прохрипел Брумлей.

Услышав в монологе анархиста слово «коммунист», которое на всех языках одинаково, Петька вспомнил разоблачения австралийских пионеров.

– Бамбар, – насупившись, сказал он, – пожалуйста, не выдавай себя за коммуниста. Это неправда.

– Ха-ха-ха. С каких это пор, Петух, ты стал понимать английский язык? Но я и не говорил ничего подобного.

Петька пробурчал про себя что-то, но бывшему другу своему на этот раз не поверил.

Снова голос анархиста стал сухим и жестким:

– Мистер Брумлей, как зовут вашего приказчика?

– Мартин Оверлонг, – не смигнув под колким взглядом Бамбар-биу, отвечал тот.

– Великолепно. Вы сейчас вызовете его и передадите ему свое распоряжение.

– Можно? – Брумлей показал, что он хочет извлечь свое грузное тело из кресла.

– Пожалуйста, – Бамбар-биу поднялся одновременно с ним.

– Петя, иди с нами и следи зорко. Мы сейчас будем разговаривать с приказчиком мистера Брумлея, тем, что остался в долине Ковровых Змей.

Радио-передаточный и радио-приемный аппарат находились тут же, в углу обширного кабинета. Под контролем оружия Брумлей привел и тот и другой в рабочее состояние, потом, обернувшись, грубовато спросил:

– Что передавать?

Бамбар-биу обратился к пионеру:

– Ты как-то хвастал, что знаешь радио-дело. Я в нем – ни бельмеса. Скажи: он все правильно сделал?

– Нет, Бамбар, – отвечал Петька, следивший ревнивым оком за манипуляциями овцевода-капиталиста с двумя роскошными шестиламповыми аппаратами. – Можно сказать, он ничего не сделал.

– Так сделай ты.

Брумлей позеленел, когда увидел, что его уловка не удалась. Петька верной привычной рукой (не он ли организовал радио-кружок у себя в отряде?) отключил антенны от земли – они стояли на грозовом переключателе, проверил заземление и пустил ток в лампочки.

– Все готово, – сказал он, – только я не знаю, на какой волне он обычно разговаривает.

– Ну, уж этого и я не знаю. Ты спец, ты и мерекай.

– Я думаю, что та волна, на которую сейчас настроена антенна, и есть эта волна, – догадался Петька. Бамбар-биу удовлетворился этим.

– Мистер Брумлей, – сурово сказал он, – передайте своему приказчику, чтоб завтра утром он перегнал стада с земли Ковровых Змей на какую вам будет угодно землю. Позвольте… Передавать вы будете не Мартину Оверлонгу, а Тому Следжу, потому что Мартин Оверлонг – это мэр Ист-Элиса (вы немного ошиблись), а Том Следж – ваш приказчик, его документы у меня в кармане. Ясно?

– Да уж еще бы…

Брумлей стал перед микрофоном и подряд несколько раз прокричал…

– Алло, алло, алло… Том Следж. Том Следж. Том Следж… Говорит Якоб Брумлей. Слушайте, слушайте, слушайте.

Вскоре в рупоре телефона послышались Петьке знакомые звуки, будто рвал кто бумажную ткань. Затем искаженный усилителями голос прокартавил оттуда:

– Следж у аппарата. Следж слушает. Что угодно мистеру Якобу?

Тогда, косясь на дырочки маузеров, Брумлей отдал в микрофон приказ перегнать стада завтра на рассвете через перевал в город. Когда голос в рупоре выразил на этот счет сомнение, Брумлей буркнул ему «коммерческая операция».

– Больше половины овец падет за дорогу, уважаемый громила, – сумрачно доложил он, дождавшись из рупора подтверждения о хорошей слышимости приказа.

– От этого вы не разоритесь, уважаемый мешок с деньгами.

Они вернулись к столу, и Бамбар-биу, язвязь улыбками, попросил упавшего духом хозяина позвонить в швейцарскую.

– В швейцарскую? – недоверчиво переспросил тот.

– Да. В швейцарскую. Мистер Брумлей солгал мне о фамилии приказчика, я ему солгал о звонке: звонок прекрасно действует.

– Ну-ну, – только и выговорил хозяин, нажимая кнопку звонка.

– Бобби, – сказал Бамбар-биу явившемуся камердинеру, – вы сейчас получите свое жалованье и наградные к нему в размере 500 долларов – кажется, вы нуждались именно в этой сумме? Получив, ждите нас в швейцарской… Сэр, будьте добры раскошелиться…

– Но это же грабеж! Форменный грабеж! – вскричал Брумлей, окрашиваясь апоплексической кровью до макушки, – не дам ни копейки.

– Тогда я возьму назад свое слово и вместо пятисот долларов заберу все.

Трясущимися руками Брумлей открыл письменный стол, достал бумажник и отсчитал 50 долларов жалованья и 500 «наградных».

– Видит бог, – простонал он, – вы меня разоряете, – и неловким движением постарался скрыть внутренность туго набитого бумажника.

Петька, все время сидевший молча, вдруг крякнул и заговорил, – заговорил на языке Урабунна:

– Брумлей понимат Урабунна?

– Так-так, – насторожился тот, – понимаю.

– Так-так, – насторожился и Бамбар, – что-то ляпнет мой способный сынишка…

Способный сынишка ляпнул:

– Бамбар-биу не есть коммунист. Коммунисты не занимаются озорством. Бамбар-биу анархист… с разбойной повадкой.

– Заткнись, Пе-тух! – словно поп с амвона, возгласил анархист.

– Заткнись сам! – ощетинился Петька, покраснел и, растеряв в гневе все урабуннские слова, выпалил по-русски:

– Головотяп.

Брумлей с интересом следил за их препирательством, но Бамбар-биу, сжав челюсти, оборвал круто:

– О головотяпстве поговорим после. Сейчас ты подстрелишь Брумлея, чтобы обезвредить его на три часа.

– Как бы не так. Стану я руки марать.

– Пионер. Не заставляй меня дырявить эту тушу револьверными пулями. Живо…

Петька засопел и выстрелил. Брумлей, чаявший крупной ссоры между анархистом и «сыном» анархиста, сразу оплыл в кресле, свесив голову набок и опустив синюшные веки на синюшные щеки.

Бамбар-биу вскочил, спрятал маузеры, помахал онемевшими руками: «Уйму времени ухлопали», – пожаловался кому-то и, перегнувшись через стол, вытащил бумажник из скрюченных пальцев Брумлея.

– Грабишь? – прогудел надутый Петька.

– Не граблю, а конфискую, – спокойно поправил анархист, пряча бумажник в карман. – И коммунисты признают конфискацию.

– Только тогда твои суждения будут иметь вес, – возразил Петька, – когда ты будешь учитывать время и обстоятельства, сопутствующие ему. Коммунисты применяли конфискацию в период военного коммунизма, когда молодая республика была зажата в тиски блокады и средств для борьбы с белогвардейцами неоткуда было взять, кроме как от собственной буржуазии. Диалектика, милейший Бамбар. Всегда помни о ней, калабарский боб…

– Здорово! – искренне восхитился «калабарский боб». – Молодец Петух: покрыл, что называется. Но я, как видишь, не смущен: моя практика подчинена другой диалектике. Идем.

Он запер двери кабинета, коридора и гостиной и ключи взял с собой. В швейцарской достал несколько крупных кредиток и всунул их в руку задремавшего камердинера: «Наградные от меня, – присовокупил он, – удирай, Бобби, из Австралии как можешь скоро».

Город сверкал электричеством и стал оживленней.

На улице их ожидал клокочущий от нетерпения трехсотсильный гоночный автомобиль – любимец мистера Брумлея. Мощная машина была приспособлена для песчаных пустынь посредством глухой брони, одевающей ее вплоть до рессор, клыков и лапок. Так же наглухо задраены были тормоза и рулевое управление. Кузов ее имел вид моторной лодки, открытой сверху, лишь с одним стеклом, защищающим шофера и пассажиров от встречного ветра.

Бобби запер дверь парадного, ключ отдал анархисту и быстрыми шагами удалился через улицу в переулок.

Приятели сели в авто. Шофер, так же задраенный, как и его машина, запустил двигатель. Темнокожий полисмен на углу улицы козырнул шикарной машине, осчастливленный такой возможностью, и почтительно посторонился.

7. Карлик маки-домовой с Малайских островов

На краю города, вблизи трехэтажного здания, выкрашенного в розовую краску и подслеповато мигавшего тусклыми огоньками через решетчатые веки окон, авто остановился. От ущербленной, но все же достаточно яркой луны его укрывала тень одинокого тополя.

В дороге Бамбар-биу скинул с себя сюртук, крахмальную грудь, манжеты и ботинки. Петька тоже снял обувь.

Здание, к которому они, уподобившись ящерам, ползли по пыли, по песку, по траве, от возвышения к возвышению, от куста к кусту, стояло одиноким, в содружестве с тополем, оживляя унылость далекой окраины. Оно было обнесено высокой каменной оградой, вдоль которой с внешней стороны, из конца в конец, шагало двое часовых, встречаясь и вновь расходясь.

– Сними, Петька, обоих, – шепнул Бамбар-биу.

Петька не возражал. Часовые сошлись, и он угостил их призрачным лучом.

Далее Петька «работал» самостоятельно. На вытянутых руках Бамбар-биу вздел его на грань стены. Едва Петькина голова обрисовалась над стеной, раздался испуганный окрик часового, бродившего по тюремному двору. Прежде чем часовой вскинул винтовку, Петька уложил его спать, и прежде чем на окрик прибежал второй часовой, Петька перевалился через стену и тяжело ухнул на мощеный двор тюрьмы. Потирать ушибленные части (левую руку, левую ногу и весь бок) некогда было, – гулко топоча по асфальтированной дорожке, бежал второй часовой. Он орал заблаговременно. Петька смазал и его. Но этим дело не ограничилось. От ворот мчался на крик сторож, дребезжа ключом по бляхе. За ним явились еще двое и еще двое: вся тюрьма поднялась на ноги. Петька мазал поодиночке, по двое, по трое и по группам и… домазался. Последним – в одышке и в испарине, каплями сверкавшей на лбу – примчался тучный жандармский офицер. Был ли то сержант, капрал, генерал или сам черт в погонах, Петька не успел разглядеть и никогда не узнал впоследствии: щелкнул курок, и синим зигзагом вылетела молния из страшной игрушки – от жандармского офицера остался белесый пепел: синие головки в барабане кончились.

– Ну, чего ты? Чего ты? – несколько минут бесплодно вопрошал Бамбар, отчаявшийся ждать пионера и перескочивший стену. – Экую кучу наворочал, но ведь никто ж не убит. Чего ты остекленел?

– Да… да… да… Не убит?! – отозвался наконец Петька, стирая холодный пот со лба. – А кто топчет ногами офицера?

Не подозревая, что под босыми его ногами покоятся бренные останки человека, Бамбар-биу глянул равнодушно на тепловатый прах и подумал: «У мальчишки, кажется, не все дома».

Оставив его у ворот, сам он скрылся в дверях тюрьмы.

Прошло огромное количество мучительных минут. В пролете между тюрьмой и оградой над головой Петьки мигали словно усталые звезды. Где-то на краю города выла голодная собака. С утра не видавший маковой росинки, корчился в бунтарских судорогах Петькин желудок.

Из тени крыльца вынырнул Бамбар-биу, его сопровождала уродливо ковылявшая фигурка карлика в арестантской одежде. Когда свет луны озарил лицо карлика, Петька широко открыл глаза, и скверные подозрения зароились в его мозгу. У карлика было неприятно-белое, белей снега лицо, носик – с наперсток, губы – змейками, уши нетопыря, глаза ночной птицы, и лохмы волос на голове, заплетенные сзади в две косички. Черные – дугой – брови, еще более увеличивающие глазную орбиту, делали карлика до жути похожим на полуобезьянку с Малайских островов, на маки-домового, изображение которого Петька видал у Брэма. Но дело не в сходстве с маки-домовым, дело – в белом лице, косичках и малом росте появившегося человечка…

Своим сообщением Бамбар-биу добил Петьку:

– Искал, искал, мальчик, твою девочку – нет ее в тюрьме и, говорят, никогда не была. Вот и этот маки с Малайских островов, мой приятель, подтвердит тебе то же…

Карлик раскрыл змейки-губы и для начала пискнул или скрипнул что-то, желая подтвердить.

Петька никаких подтверждений слышать не желал, повернулся спиной и зашагал к воротам. – Надул его шельма Бамбар, определенно.

Воздух всколыхнулся резким тревожным гудком сирены.

– «Навинчивай», Петух, не огорчайся! – крикнул Бамбар-биу, отщелкнув калитку в воротах. И, взяв на руки ослабленного тюрьмой карлика, показал Петьке, как надо «навинчивать», когда конные жандармы клубят пыль по дороге из города.

Шофер не мог ждать и двинул машину к тюрьме. В трех шагах он повернул круто, и беглецы с полного хода прыгнули на сиденья. Тотчас и карлик Маки и Бамбар-биу вооружились карабинами.

Машина взяла высшую скорость – Петькина бойскаутская шляпа улетела за борт вместе с предохранительным ремешком. При такой скорости следить за всеми изгибами дороги не представлялось возможным, и шофер крыл напрямик, – хорошо еще, что не было канав. Однако бросало отчаянно. Петька испугался за разум шофера и своих приятелей по неволе: машина резала пространство в лоб жандармской кавалькады…

Тиууу… тиууу… – первые пульки-пташки запели над пассажирами.

Оглянувшись на соседей, вобравших головы в плечи и хищно припавших к ружьям, Петька перед грудью своей поместил раздутую шкурками и блокнотами походную сумку, – так, казалось ему, должно быть безопасней.

Кавалькада распалась на две группы, каждая ударилась в сторону от дороги, потом повернулась, остановилась, и машина прошла между ними, осыпаемая стальным градом. Над шофером откололся кусок стекла. Бамбар-биу бросил карабин, вытер лицо, залитое кровью, и на секунду показал лоб: вдоль лба с края на край тянулась кровавая полоса. С обезьяньими ухватками карлик наложил на рану повязку. Пули сыпались с тыла. Петька переместил сумку за спину.

Перед авто лежал свободный путь – главная улица города, прямая, как полет пули. Машина взяла ее в две минуты. Пролетка запоздавшего извозчика превратилась в кашу, не успев свернуть. Шофер зажег прожектора и перекинулся туловищем назад:

– Не жалеть машины? – проорал он.

Бамбар-биу ухмыльнулся.

Начался подъем через горы, шоссе из булыжников было превосходным. Наперерез автомобилю с края шоссе кинулась хрупкая фигурка, – бешеная скорость машины должна была превратить ее в мокрое пятно. Но Петька, ужаленный воспоминанием, сунул револьвер в ухо шофера, и шофер понял, что надо затормозить. Фигурка прыгнула в Петькины объятия, и вместе с Джоном Плёки в автомобиле стало три человека. Бамбар-биу качал головой и выражением лица говорил: «ерундишь, по обыкновению, Петька». Петька показал ему кулак, а Джон Плёки крикнул в Петькино ухо: «Почему такая спешка? Почему не около дома Доггеда? Почему так поздно?» и длинный ряд других «почему». Петька ответил немногосложно: «потому» и ни слова больше, ибо с языком Урабунна от автомобильной тряски у него вышли нелады.

Когда машина взлетела на первый шоссейный взброс, пассажиры невольно оглянулись на город и под самой горой открыли двух черных мушек, движущихся за ними вслед.

Бамбар-биу крикнул:

– Полицейские машины. Хорошие машины! – И приказал шофферу увеличить скорость.

Но уж куда там было увеличивать, если скалы, мимо которых они гудели, сливались в один серый сплошной тон – без перерывов, без индивидуальных отличий. Однако шоффер умудрился наддать.

Машина взяла еще несколько подъемов, скользя по ним, как щепка по волнам, с тою лишь разницей, что здесь волны были неподвижны, а щепка неслась, – и вдруг плавно-плавно стала.

Вскинув очки на лоб и покрывшись бледностью под карлика маки, шоффер уронил «заело» и с горячечной скоростью полез смотреть цилиндры.

– Вода из радиаторов утекает… – проговорил он еще, поднимая вспотевшее лицо. Сзади гудели машины.

– Дырка! Дырка! – вскричал он с энтузиазмом человека, открывшего, по меньшей мере, Америку.

– Заткни ее, – посоветовал Бамбар-биу.

И скрипнул карлик:

– Пальцем.

Джон Плёки перевел Петьке весь разговор и выскочил из автомобиля: – Пойду за водой, – сказал он деловито, забирая у шофера ведро.

– Больше мы твоего товарища не увидим, – высказался Бамбар-биу, когда фигура пионера исчезла за поворотом дороги.

Петька промолчал. Моторный гуд слышался невдалеке. Шофер лихорадочно копался в радиаторе, орудуя паяльной машинкой. Бамбар-биу и карлик засели с карабинами в канаве шоссе. Петька подошел к ним:

– Что будем делать?

– Поиграем, – отвечал Бамбар-биу, тряхнув карабином.

– Не буду, – тоскливо и упрямо молвил пионер и пошел в сторону, где скрылся Джон.

– Пионер, не дури…

– Я и не дурю: у меня вышли все синие головки.

– Твоя-то собственная на плечах… – проревел Бамбар-биу, поднимая ружье.

– Бамбар, не дури, – обернулся Петька, отстегивая кобуры.

– Тфу! – плюнул гигант. – Упрям, как черт!..

Петька ушел. За поворотом он встретил Джона, перегнувшегося под тяжестью полного ведра. На горе показалась первая полицейская машина. Карлик и Бамбар-биу открыли по ней свирепый огонь и остановили ее. Завизжали пули в ответ. Вынырнула вторая машина и стала рядом. Вынырнула третья и задним ходом – обратно: там сверкали золотом погоны.

– Помоги мне, – сказал Джон прокисшему Петьке.

Под пулями пионеры побежали к машине. Шофер ждал их, кряхтя от нетерпения и волнения, но не тронулся с места. Ведро он вырвал из рук. Забулькала вода, наполняя радиатор. Бамбар-биу и карлик очутились подле машины, они палили, не переставая. Шофер пустил двигатель. Бамбар-биу бросил в авто карлика, ружье и двух пионеров. Затем вытащил из кармана алюминиевое яблочко и метнул его на холм.

Взрыв швырнул порванные автомобильные части вниз.

Друзья были на пятой волне дороги, когда за ними двинулась одна из полицейских машин. Вторая лежала развороченной, третья все время держала приличную дистанцию.

Шоссе горело под колесами. Спустя десять минут перевал кончился. Перед машиной легли два рукава.

– Гони на черный утес! – скомандовал Бамбар-биу.

– Там что-то… – возразил шоффер.

– К черту! – отвечал Бамбар-биу и, наклонившись к Петьке, вдруг сообщил ему доверчиво: – Знаешь, пионер, откуда вся эта погоня? Доггед действует: ты его оскорбил, я увез его фрак. Да. Да… – и, желая еще что-то сказать, он пододвинулся к пионеру ближе.

На шоссе, ведущем к Черному Утесу, преграждая дорогу, высилась баррикада из камней, песка и бревен. Шофер растерялся.

– Гони! Гони! – поощрял Бамбар-биу, гогоча.

Тиуу… тиууу… Бах… бах…

– Странно! Стреляют? – изумился Бамбар-биу и тут же обрадовался воспоминанию: – Ха-ха! Да тут должен быть полицейский пост; известили по телефону. Знаком, знаком с ним.

В полсотне шагов от баррикады он вырвал у Петьки револьвер, выстрелил из него два раза и вернул почтительно. Первый выстрел взорвал, запалил сооружение, второй разметал прах. Человек в полицейском мундире, падая и поднимаясь, удирал в сторону от шоссе.

– Ушел-таки! Ох, уж эти полицейские: живучи! – Бамбар-биу ласково глянул в хмурое лицо пионера, расхохотался и вдруг посерел. Его приятель, маки-домовой, сидел на подушках боком и вилял головой. Толчок дороги повернул его лицо к луне: на белоснежном лбу горел рубин. Померкли глаза ночной птицы.

– Причастился освобожденный! – с горьким сарказмом проговорил гигант и, подняв на руки мертвое тельце, выбросил его из автомобиля.

Привычные к жертвам пески равнодушно приняли новую жертву.

Бессильно опустив могучие руки меж колен, гигант погрузился в молчание. Петька и Джон, прижавшись друг к другу, заснули.

Облегченная машина радостно гудела.