Текст книги "Под солнцем тропиков. День Ромэна"
Автор книги: Виктор Гончаров
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
– Что случилось, Дой-на? – спросил Петька, дружественно возлагая руку на шоколадное плечо. Он ждал, что дикарь доверчиво поделится с ним своим горем, упавшим столь внезапно, сколь внезапен бывает снег среди ясного и жаркого лета.
Но Дой-на вывернул плечо из-под руки и, ни слова не говоря, прыгнул с плота на берег. За прыжком немедленно последовала катастрофа.
В странном своем отупении юный австралиец забыл, что маленький несуразный плот, как нечто подвижное и неустойчивое, трамплином для прыжков служить не может. Плот перевернулся. Дой-на шлепнулся в воду в двух шагах от берега, Петька – на середине реки. Сверху, из зеленых ветвей колючей акации, на них глянула потешная мордочка древолаза или медведеобразного кенгуру, понюхала воздух и чихнула. И пока мальчишки бултыхались в воде, древолаз – сумчатое животное величиной с крупную кошку, с длинным шерстистым хвостом – перескочил через речонку на другой берег и там скрылся.
К тому времени, когда пионер, хлебнувший основательно, с трудом оседлал ненадежное свое суденышко, от дикаренка, успевшего выбраться на берег, простыл всякий след… Недоумевающий и обиженный, чихающий и кашляющий, поплыл Петька в грустном одиночестве вниз по течению.
«Вот и пойми их, этих детей природы, – рассуждал он „по-взрослому“: без злобы и пристрастия, – то они тебе клянутся в верности, то устраивают мокрые гадости. К тому ж бросают на произвол австралийских стихий…»
О причине вероломства своего друга он долго не ломал голову. «Наверное, один из молодцов приходился отцом Дой-не, – рассудил он и поставил на этом точку, но после точки фыркнул и проворчал: – Небось, уроков не выучил, шельмец, вот его и потянули к ответу…»
Больше всего его смущало то обстоятельство, что обратной дороги к черному утесу, к воздушным яликам без путеводителя «ему ни в жизнь не найти». Ведь они путали-путали – и по лесам, и по джунглям, и по болотам, и среди гор – и, дойдя наконец до этой речонки, всецело предоставили себя ее капризным извивам. Где ж тут было запоминать дорогу!?
Капризная речонка вильнула вправо, и от поворота сразу сократилась в ширине до двух метров. На длине вытянутой руки повис над водою диковинный свод: это мангровые деревья перекинули свои ходульные корни через говорливый поток, погружая их на другом берегу в сочную землю. Местами они росли прямо из воды, и перед плотом тогда возникала непроходимая решетка. Петька ахал, но находил в решетке проходы, устроенные рукой человека.
С каждым шагом вперед гуще и гуще переплетались корни. Над ними вторым этажом шли пятилистные зонтики веток, сквозь буйную гущу которых солнечный свет проходил в виде чахлых зеленых лучей. Волшебным тоннелем протекала река. И по зеленой реке, осиянный солнечной зеленью, Петька плыл на плоту, сам зеленый, как огурец. Было прохладно, очень прохладно и душно. Мокрая одежда липла к охлажденному телу и заставляла челюсти выбивать кастаньетную трель.
Чтобы не застрять где-нибудь в фантастическом узоре корней, Петьке приходилось напрягать все свое внимание и всю изворотливость. С головой уйдя в эту работу, подавленный, почти оглушенный немолчным журчанием струй, он не расслышал грузного плеска впереди, совсем недалеко от себя.
Крутой излучиной поток повернул влево. Сгустился зеленый сумрак под низким потолком. Петька раскрыл глаза во всю их ширь, склонился вперед и вдруг судорожно ухватился за ближайший корень. В узком проходе, хвостом обвив мангровый ствол, висел над водой исполинский змей, играя холодным блеском чушуйчатой кожи. Он шумно купался, разбрасывая зеленые брызги вокруг, и шипел от восторга. Середина его почти трехсаженного тела толщиной походила на бедро взрослого человека, черная плоская голова с желтыми пятнами – на могучий кулак премированного боксера. То был виднейший представитель исполинских змей – австралийский питон.
Под плотом булькнул пузырь. Эх, и надо ему было булькнуть не вовремя. Похолодевший от мокрой одежды, закоченевший при виде гада-чудовища, Петька едва не умер от страха, когда плоская голова с красными горошинами глаз обратилась в его сторону. Питон разом оставил купанье. Длинный раздвоенный язык затрепетал в направлении к плоту, словно играл в «кызю» с грудным младенцем, словно выщупывал пространство. Расцвеченное тело после минутной неподвижности снова замерцало блестками на арках корней. Питон еще не видел своей жертвы, но чувствовал ее в двух человеческих шагах от себя и приближался к ней незаметными переливами…
Большие змеи обладают робким характером. От шума и оглушительного крика они ретируются с позором. Кричи же, Петух, во всю глотку. Вспени ногами воду. Сотвори вокруг себя «столпотворение вавилонское» – так всегда поступают дикари – мудрые дети природы, если не ощущают в сердцах большого прилива храбрости…
Внимание. Петька вспомнил о своей игрушке, подвешенной к поясу. Кричать он не собирается, но и погибать без славы не имеет желания. Что ж, что трусит; немножко разве не струсил бы всякий, будь он на его месте?.. Щелкнул барабан два раза, поставленный на синие пистоны, – красные нельзя, красные зажгут деревья, вспыхнет пожар, да и трофей не останется от славного подвига. Синие – другое дело. Только вот, забыл Петька, что говорил техник Лялюшкин на эту тему. Ну да увидим.
Курок раздавил пистон патрона. Никакого грохота, никакой вспышки. Слабо цокнул выстрел. Промазать Петька не мог: вблизи стрелял в питонью голову. Свисла змея размякшим телом вниз, закрылись глаза. Заструилась чешуйчатая кожа с корней в воду. Вспомнил теперь Петька о наставлении техника.
– Слушай, мальчик, – говорил техник («Как тебя зовут, мальчик?» спрашивал то и дело). – Патроны с красными головками содержат сильно конденсированный, сжатый, что ль, заряд электрической энергии, они убивают, они сжигают. В остальных патронах, синеголовых, заряд этот как бы разжижен, убийства от него нет, но есть полный паралич… («Паралик тебя расшиби-то!» – ругалась бабка, когда ей досаждали сверх меры).
Итак, питона «расшиб паралик». Довольно интересно: на время это или навсегда? Важный вопрос, между прочим, потому что Петька хочет забрать с собой свою добычу. Говорил что-то техник и по этому поводу, но разве упомнишь все в суматохе сборов?
Цепляясь за переплеты корней, Петька достиг того места, где из воды выступало петлей бессильное тело питона. Оно висело на подводной корчаге и жизни совсем не обнаруживало. Не без робости и не без колебаний вытянул Петька на плот скользкую голову змеи. Осторожно раздвинул сучком ее широкую пасть и долго смотрел на страшную щетку из загнутых кзади зубов. Весь рот был усеян зубами. Они торчали на обеих челюстях, выпирали из неба и из нижнего межчелюстного пространства. Самые длинные находились впереди, уходя к глотке, они постепенно уменьшались в длине. Меж наклоненных зубов, как в колючей осоке, двуглавой змейкой лежал черный раздвоенный язык.
Вытащить исполинского змея из воды больше, чем на метр, не удалось: под его тяжестью короткоствольный плот нырял легковесной уткой. И Петька удовольствовался тем, что внимательно изучил окраску той части питоньей кожи, которая представлялась его глазу. Сверху по иссиня-черному фону кожа была усеяна блестящими желтыми ромбами (ромбов – не один десяток: сколькими армиями командовал питон?!), снизу по фону цвета песчаных пустынь разбегались во все стороны пепельно-черные пятна и полосы. Рисунок и там и здесь большой правильности не имел, но был очень красив и оригинален. Занеся все это «для памяти» в свой мозговой блокнот, Петька спустил ромбического питона в воду на петле из поясного ремня и тронулся далее в путь, положившись, как и прежде, на волю течения.
Быстроносный поток около часа нес его по зеленому тоннелю, муча неожиданными поворотами, многочисленными извивами и толчением на одном месте. Петька ругался без зазрения совести, потому что устал, потому что хотел есть и, главное, спать. В довершение всех зол, питон, болтавшийся сзади на ремне, сильно затруднял ход плота, действуя и как груз, и как якорь, и вообще как бессмысленная, глупая вещь, цепляющаяся через два метра на третий за что ни попало. Но бросить его у Петьки и мысли не было. Он даже обдумывал на досуге обратное: как бы захватить этого милого червячка с собой к бабушке и технику… Увидя гада, бабка бы вскричала, расплевавшись вдребезги: «Выбрось. Выбрось эту дрянь в помойку, я тебе говорю. Сейчас же выбрось, курицын сын… Да что ж это такое? Всякую нечисть в доме разводит. Ля-гуш-ки, жа-бы, мы-ши и вот еще, покорно благодарю вас, осьминога какого-то поганого приволок…» Разумеется, бабкины слова – преимущественно в воздух. Петька отволочет змею, конечно, к технику, а тот, загреготав как полоумный, сделает из нее, конечно, чучело. Факт. Х-хы…
Благодаря приятным размышлениям Петька не заметил, как до тошноты надоевший тоннель кончился и полуденное жаркое небо снова раскинулось вместо решетки. Появились следы близкого человеческого жилья: обшмыганные берега, поломанный кустарник, смятая трава. На берегах – кости животных, пустые ракушки, скорлупа от каких-то больших орехов и другие остатки уже совсем не гигиенического свойства. Через два поворота разом с обеих сторон выросли на плоских берегах невзрачные хижины и кругом – масса темнокожих людей. Люди напряженно – молча и недвижимо – следили за плотом. Когда же Петька причалил к берегу, – а причалил он так: мелькнувший в воздухе аркан сдавил ему шею и вместе с плотом вытащил его на отлогий берег, – из сотен широких грудей вырвался к небу восторженный рев, и все пришло в движение, например: замотались перед Петькиными глазами черные худые руки и ноги, взбесились оскаленные зубы и всклоченные бороды и даже выпученные бельма глаз пустились в присядку. Чьи-то обезьяньи руки обшарили его с головы до пят, очистили карманы, отцепили револьвер. Потом аркан с шеи убрался, и Петька, впервые в жизни оценив животворное значение воздуха для человеческих легких, увидел мир таким, каким он был на самом деле. Ничто не моталось и не прыгало. В молчании пасмурном и в неподвижности тесно смыкалось вокруг него злобное кольцо голых дикарей.
Часть вторая. Жизнь и смерть чародея Инта-тир-каки
1. Ветрогон Бамбар-биу – человек достаточно странный
Встреча, на которую никак не рассчитывал пионер, имела свои причины, корнями уходящие в глубь далекого прошлого.
С 1778 года австралийский материк, доселе населенный свободной расой, попадает в сферу влияния английского империализма. Именно в этом году Великобритания отправила сюда первую партию колонистов, тем самым перед лицом всего мира утвердив факт своего господства над пятой частью света. Кем являлись первые ласточки, принесшие Австралии весну цивилизации, об этом будет речь ниже, об этом услышит Петька, а с ним и читатель, из уст самих «облагодетельствованных весной» австралийцев.
С началом белой колонизации Австралии черная беспросветная година началась для исконних обитателей этой страны. С первых же шагов белые стали выгонять их из лучших земель, из лучших охотничьих областей и плодоносных мест, чтобы отвоеванные места предоставлять своему рогатому скоту и овцам. Беззащитность туземцев и богатство страны служили неотвратимой приманкой для белых колонистов, и после 1820 года, когда кончилась правительственная колонизация, широкой волной – тысячами и десятками тысяч – хлынули добровольцы-колонисты. За 42 года правительство Великобритании послало в Австралию 25.878 человек, за последующие 105 лет волна добровольцев достигла цифры в пять с половиной миллионов человек. Главную массу колонистов составили англичане и ирландцы, второстепенную – китайцы, немцы и другие народы.
Перед натиском прекрасно вооруженных и многочисленных колонизаторов-пришельцев австралийцы принуждены были отступать в глубь материка – безводной, пустынной и бесплодной местности, где полуголодное существование, вырождение и вымирание обеспечивалось им в полной мере.
Накануне прибытия Петьки-пионера в Австралию произошло событие, органически связанное с насаждением капиталистической культуры в этой стране и, как это ни странно, повлекшее за собой арест дикарями ни в чем не повинного пионера.
В городе Ист-Элис, что лежит в Южной Австралии на отрогах гористого хребта Мак-Доннеля, на шестую градуса ниже тропика Козерога, жил богатый скотопромышленник-овцевод Якоб Брумлей. То было известное лицо в Австралийской федерации, лицо, имевшее стадо овец в один миллион голов и гордившееся тем, что родоначальником славной его фамилии считался лондонский убийца, душитель детей, знаменитый Чарльз Брумлей, по прозванию «Чарли кому-то крышка». Память о славном этом предке, приговоренном в 1777 году к виселице, но помилованном, так как к политике он отношения не имел, и сосланном в 1778 году в первой партии колонистов в Австралию «для исправления», память о величии и подвигах этого предка волновала чувствительное сердце овцевода Якоба Брумлея, и лавры душителя не давали ему спать.
Короче говоря, Якоб Брумлей, получив в 1925 году от своего стада приплод в 200.000 голов, решил расширить территорию своих пастбищ, для чего, дав положенную по закону мзду Центральному Земельному Управлению, получил от него ордер на изрядное количество гектаров земли, расположенной по северным отрогам хребта Мак-Доннеля.
Брумлей до самой последней минуты – от возникновения в мозгу его этой блестящей мысли до осуществления ее при помощи взятки – отчетливо представлял себе, что земли, полученные им по ордеру, входят в состав охотничьих областей темнокожих племени Урабунна. Так же отчетливо ведало о том и Земельное Управление. Тем не менее, силой оружия и закона темнокожие австралийцы были изгнаны с земли, принадлежавшей им в течение тысячелетий, и на землю эту, перевалив тропик Козерога и горный хребет высотою в 600 метров, вступило упитанное имущество мистера Брумлея в 200.000 голов тонкорунных овец.
Что могли предпринять обездоленные туземцы против грубого насилия? Их ходоки – умнейшие люди племени, окни-рабаты – упорные в своей правоте, посетили с жалобой обе палаты правительства «демократической» страны, министерство, ответственное перед кем-то, самого генерал-губернатора, ставленника английской короны, и много других учреждений и людей, власть имущих «именем народа». Всюду – надо отдать справедливость «демократической» стране – их выслушивали внимательно, наводили соответствующие справки, кое-где даже просили присесть и предлагали стулья, но, увы, у ходоков не оказалось при себе бумаг, удостоверяющих права племени Урабунна на спорную землю. Этих бумаг вообще не существовало, так как предки Урабунна, жившие в сказочные времена Алчеринга, в грамоте умудрены не были и поэтому купчей о приобретении своих земель у господа бога оставить не могли. Ходоков попросили в конце длинных концов: без толку не обивать порогов правительственных учреждений, прекратить это занятие и идти восвояси подобру-поздорову с ответом, что все сделано по закону и по совести, как и полагается, конечно, в распросвободной стране.
Старейшие племени, приняв донесения ходоков и заключив с грустной иронией, что законы белых белы лишь для белых, а для черных – черны, как черная ночь, постановили: отныне всякие сношения с белыми захватчиками воспретить под страхом смерти и каждого белокожего, если он забредет в целях разведки или иных целях глубоко в охотничьи земли племени, уничтожать без жалости и без остатков; главное, без остатков: мясо должно быть съедено, кости сожжены. Таким образом старейшие думали оградить свое племя от новых покушений со стороны белых хищников.
Теперь о Петьке.
По долине речонки Иркун, той самой речонки, на которой два темнокожих охотника, Умбурча и Илатирна, встретили Петьку и Дой-ну, кочевали две общины туземцев племени Урабунна. Каждая община представляла собою группу в 100–110 человек, связанных общностью происхождения, и каждая группа родственна была остальным группам, или общинам, которых в племени Урабунна насчитывалось двенадцать. Речонка Иркун (что значит: «легкомысленная», «непостоянная») служила естественной границей двум соприкасавшимся между собой по воде охотничьим территориям. От левого берега реки на север, вплоть до начала знойной пустыни, кочевали и охотились члены общины Черных Лебедей, от правого берега на юг до гористого хребта Мак-Доннеля кочевала община Ковровых Змей. Территория последних сократилась на целую треть в силу события, изложенного выше.
Выполняя постановление старейшин племени, люди – Черные Лебеди и люди – Ковровые Змеи сговорились встретиться во время цветения эвкалиптов в пограничном пункте своих кочевий для нового размежевания земель в целях восполнения территории общины, пострадавшей от натиска мистера Брумлея – «душителя черных». И они встретились, разбив лагери каждый на своем берегу, так что лишь воды легкомысленной речонки отделяли их друг от друга.
Когда два охотника, возбужденные до хрипоты, мчались с донесением, что Дой-на – маленький змееныш, Дой-на – отпрыск Ковровых Змей, нарушил слово старейшин, побратавшись с белокожим, в обоих лагерях шли спешные приготовления к празднику встречи, к празднику «корробори». Ибо туземцы имели в виду использовать встречу двух общин, помимо прямой ее цели, еще в целях заключения и отпразднования нескольких свадеб.
Женщины меж плоских камней растирали минеральные и растительные краски для украшения тел. Из мужчин часть охотилась, запасая провизию для праздника, так как во время самого праздника охота и сбор пищи запрещались, другая часть освобождала от растительности и утаптывала ногами место для будущих танцев и гульбища.
Старики сидели по своим шалашам, укрываясь от зноя, и степенно обсуждали программу празднеств. Даже дети, начиная с семилетнего возраста, участвовали в общих работах: меньше семи-восьми лет помогали матерям, собирая с земли растертую краску и ссыпая ее в корзины-плетенки; подростки примкнули или к охотникам, или к утаптывателям «танцевального зала».
Лишь самая мелкота была освобождена от работ. Так, «груденыши», питающиеся молоком матери, сидели по своим сумкам за плечами женщин и черными любопытными глазенками наблюдали за их проворными руками. Двух-трехлетки копошились в песке, строили шалашики, пещерки, воздвигали горы, лепили причудливых зверей – совсем так, как это делают их однолетки в скверах больших городов, а четырех-шестилетние водили хоровод вокруг одинокого туземца, единственного из всех взрослых не занятого никаким трудом. Этот человек – стройный, мускулистый, гигантского роста мужчина, с окраской кожи, резко отличавшей его от прочих австралийцев, помещался поодаль от лагеря на круглом камне-валуне – немом свидетеле ледникового периода. На его странном лице, являвшем смешение черт пяти или шести человеческих рас, блуждала ласковая усмешка, в то время как разнузданная мелкота носилась вокруг него, горланя немногосложную песенку:
Эай-дзи, Бамбар-биу,
Бамбар-биу! Бамбар-биу!
Эай-дзи, Бамбар-биу,
Бамбар-биу —
Бу!..
Такова была обстановка, когда в лагерь Ковровых Змей ворвались Илатирна и Умбурчэ со своим сенсационным донесением. Напрасно старики призывали к порядку сограждан, напрасно кричали и бесились, желая восстановить течение мирной жизни. Лагерь пришел к неописуемое смятение. Все оставили работу и разбились на группы: отдельно старики, отдельно охотники, отдельно женщины, отдельно дети. Каждая группа старалась перекричать другую, предлагая свои советы в отношении закононарушителя Дой-ны и белокожего дьяволенка. Все туземцы собрались в стоянку Ковровых Змей, и противоположный лагерь словно вымер.
Предлагали: Дой-не выколоть глаза и обрубить руки, а потом съесть; дьяволенка же пытать огнем, солнцем, жаждой и голодом, потом сытно накормить и тоже съесть. Еще предлагали: обоих ребят, и черного и белого, связав, поместить в муравьиную кучу. И еще: обоих закопать в землю по горло и вокруг проводить корробори до самой их смерти. Все предлагали свои советы, отстаивая их яростно, расходясь в деталях и сходясь на пункте: смерть обязательна и для иноплеменника, и для соплеменника…
С грустной усмешкой одиноко сидел на круглом валуне странного вида человек, не принимая участия в общественном гомоне и задумчиво ковыряя песок пальцами босых ног.
Наконец старикам удалось водворить порядок: разогнать группы по местам и заставить их продолжать работу. Люди – Черные Лебеди ушли в свой лагерь. Вопрос о казни туземца-изменника и белокожего не должен был их интересовать, как говорило им чувство такта, ибо, во-первых, не они пострадали от белокожих, а Ковровые Змеи, и, во-вторых, сам туземец-изменник происходил из общины Ковровых Змей. Старейшие Ковровых Змей сами должны были разбирать свои дела. Если их пригласят – другое дело, они будут польщены и не откажутся. Но их не пригласили.
К одиноко сидевшему человеку подошли трое: главарь Ковровых Змей, он же первый человек общины – пина-пинару или алатунья Илимми, затем самый умнейший и ученейший в общине, великий учитель или окни-рабат Бейяр-вонже – оба они были стариками, и третий – великий чародей Ковровых Змей, туземец лет 30-и, атлетического сложения, пестро разрисованный, с деревянной палочкой, продетой через носовую перегородку под ноздрями, – балия Инта-тир-кака.
Заговорил балия, гнусавя, так как палочка не позволяла ему дышать носом:
– Великий муж Бамбар-биу совсем не хочет принимать участия в общественной жизни Ковровых Змей? В великом муже слишком много разной крови, чтобы его интересовала жалкая кровь темнокожих людей, так?
На слова чародея странный человек Бамбар-биу, как назвали его, даже глаз не поднял от песка, но очень ловко, не глядя, плюнул в сторону чародея: плевок пронесся мимо чародейной ноги всего в двух миллиметрах.
Заговорил великий учитель общины – окни-рабат Бейяр-вонже:
– Когда большие испытания посещают племя и сокращается его область жизни, когда надобно беспрекословное повиновение словам старейшин, чтобы сохранить единство племени, как бы поступил Бамбар-биу с этими двумя, из которых один свой, предатель, а другой – порождение угнетателей?
Бамбар-биу поднял взор на говорившего, голубые глаза его, покрытые дымкой безразличия, сверкнули иронией, но ответа он опять не соизволил дать.
Тогда, сдерживая гнев, глухо зарокотал первый человек общины, пина-пинару или алагунья Илимми:
– Все знают: Бамбар-биу – очень сильный и очень умный муж. Он учился у белокожих всяким наукам. Он умнее самого умного человека в общине, умнее окни-рабата Бейяр-вонже. Пусть об этом скажет сам Бейяр-вонже, не мне говорить…
– Так, – коротко и скромно отозвался окни-рабат.
Продолжал пина-пинару:
– И сильнее и хитрее, чем самый сильный и хитрый муж Ковровых Змей, чем балия Инта-тир-кака. Пусть об этом скажет сам балия, не мне говорить…
– Верно… – поперхнулся чародей, передергиваясь нервно.
Пина-пинару закончил:
– И опытнее, и изворотливее, и находчивее, чем первый человек общины, чем пина-пинару и алатунья Илим-ми, он сам об этом говорит. Таков Бамбар-биу. Что же думает Бамбар-биу о поступке Дой-ны и о белом дьяволенке?
Тогда впервые странный человек ответил, поднимаясь, и голос его звучал нежностью, а глаза сверкали лукавством и насмешкой:
– Бамбар-биу думает: сначала надо увидеть тех, которых все так настойчиво умерщвляют… заочно. А увидев, надо разобраться, где и как встретил Дой-на белокожего… Так думает последний человек общины Ковровых Змей, легкомысленный парень, ветрогон – иркун-окирра Бамбар-биу, которого не посвящают в тайны общины только потому, что он много знает и без того, и который все же предан, как никто, угнетенным своим братьям…