Текст книги "Записки наемника"
Автор книги: Виктор Гончаров
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)
Мы выскользнули из дома и помчались к микроавтобусам. Но там оказались непонятно кто. Рядом стояли «Жигули», а в салоне микроавтобуса копошились какие-то люди. Они тут же открыли по нам огонь. Мы ответили. Микроавтобус рванул с места и помчался по улице.
Громко ухнула еще одна мина. Она угодила на чердак, пробила его и взорвалась в середине дома. Истошный крик был заглушен новым минным взрывом.
Яраги вскочил в рядом стоявшие «Жигули», на которых, очевидно, подъехали незнакомцы, завел двигатель и вывел машину на середину улицы. Я открыл пальбу из автомата по удалявшемуся неприятелю. Я бежал некоторое время так, пока меня не нагнал Яраги, который открыл дверцу и крикнул:
– Давай быстрее, быстрее! Живо!
Я успел продырявить в нескольких местах угнанный микроавтобус и разнести в мелкие крошки его заднее стекло, впрыгнул в машину, и мы понеслись в погоню.
Лавируя между разбитых машин и подожженных БТРов, мы довольно быстро нагнали микроавтобус и плотно прижались к нему правым боком. Неожиданно позади нашего автомобиля грохнула граната. Нас встряхнуло, что-то затарахтело по асфальту, но мы продолжали ехать. Я лупил из автомата по противнику. Но микроавтобус упрямо летел вперед. По асфальту покатился, словно сверкающая тарелка, колпак от колеса.
– Скорее! – орал я, норовя схватиться за руль.
– Да не лезь ты! – рявкнул Яраги. – Я и так на пределе!
Визжали тормоза, машину заносило то вправо, то влево. Микроавтобус с противником неумолимо удалялся.
Погоня продолжалась с переменным успехом. Я не мог совладать с собой, все время бросал реплики:
– Они оторвутся от нас!
– Никуда они не денутся, молчи, – огрызался Яраги.
– Вправо, вправо, быстрее!
Несущийся впереди микроавтобус приближался к завалу, сооруженному из разного хламья. Даже не затормозив, он налетел на него. Доски и бревна шуганули в стороны. Мы влетели в проем.
Улица была освещена ярким, поднимающимся над горизонтом солнцем и пожарами. Но местами, среди пятиэтажных домов, было довольно сумрачно. Иногда, на удивление, нам попадались встречные машины, которые шарахались в стороны, их крутило волчком, и мы несколько раз чуть не врезались в эти беспомощные, потерявшие управление, агрегаты.
– Все в порядке, они едут к центру Грозного, а их там перехватят, – возбужденно говорил Яраги и остервенело давил на акселератор.
– Вам конец! – заревел он. Впереди показались ополченцы в черных куртках. Это, несомненно, были чеченцы. Они открыли огонь по микроавтобусу, били по колесам, а когда микроавтобус остановился, перенесли огонь по нам. Я увидел, как из микроавтобуса выскочили два человека с автоматами. Это тоже были чеченцы. Внутри микроавтобуса оставалось еще несколько человек.
Мы выбрались из «Жигулей», и я догнал одного из врагов. Я накинулся на чеченца и повалил его на землю. У него на голове была зеленая повязка. Мы оба покатились прямо в пылающую дорожку, тянущуюся от горящего микроавтобуса. Я понимал, что это ополченец, но уже не мог остановиться. Бушлат на спине у моего противника воспламенился. Но он словно не замечал этого, продолжая борьбу. Мы озверели, душили друг друга, продолжали кататься в горящей луже. Наконец, мой противник сумел вырваться и, тяжело дыша, бросился убегать. Я помчался следом.
Очевидно, тот, кто убегал, был предводителем группы, которая захватила микроавтобус, поскольку остальные, выйдя из пылающей машины, остолбенело наблюдали за удаляющимися фигурами, на которых ярко пылали одежды. Я почти не чувствовал, что у меня горит спина.
Подоспевший Яраги, не прицеливаясь, выстрелил в заднее стекло микроавтобуса, в котором все еще находился один из угонщиков с автоматом. Попал он в него или не попал, я не видел.
– О, черт! – выкрикнул один из ополченцев. – Кто вы?
– Он уходит, надо его догнать! – крикнул я и побежал за человеком, который вбежал в узкий проход между домами и скрылся за развалинами. Я не отставал, не сбавлял темп. Я понимал, что если сейчас упущу главаря, то больше никогда его не увижу…
Противник, промчавшись Молнией сквозь очередной дом, выбегал во двор и ловко перемахивал через любой высоты забор. Мы неслись по каким-то лестницам, коридорам и кухням. В одном из домов беглец успел, вбежав в чью-то гостиную, запереть дверь на ключ. Я с разбега высадил дверное стекло и нырнул в комнату. Меня встречала площадная брань хозяйки дома, которая успела несколько раз огреть меня по спине какой-то клюкой. Беглеца в этом доме уже не было. Я прыгнул в распахнутое окно – впереди был пустырь. В конце пустыря высился каменный забор, на который карабкался беглец. Если он перемахнет через забор, то может уйти. Я вскинул пистолет и прицельным выстрелом, наконец-то, прикончил беглеца. Он свалился по эту сторону забора.
– Не надо! – орал позади Яраги. – Это свои! Что ты наделал?
– Откуда я знал? – я не мог отдышаться.
– Я тебе кричал… – Яраги подбежал ближе. – Тебя сейчас могут убить его друзья. Поэтому уходим.
…В этот день Грозный предстал перед моими глазами во всем своем ужасном виде. Он производит впечатление брошенного города. В двух-трех километрах от центра улицы выглядят вымершими: наглухо заперты ставни, на замке – ворота.
Яраги по рации связался с остальными ребятами из нашей группы, и мы обосновались на день в одной из пятиэтажек. Русская женщина, живущая в пятиэтажке, рассказывает, что в их доме осталось всего пять семей. Зато по-прежнему многолюдно в окрестностях президентского дворца. Стихийные митинги возникают то тут, то там. Ораторы клеймят российское руководство и клянутся стоять насмерть.
В целях конспирации иногда Мы выдаем себя за сторонников русских солдат. Яраги не в счет.
Ближе к вечеру мы пробираемся к площади перед президентским дворцом. Там, оказывается очень много людей. С оружием и без. Ополченцы, приехавшие из сел, привезли с собой все, что может стрелять или взрываться. На плечах – у кого двустволка, у кого карабин, у кого автомат, а у кого и пулемет или гранатомет. Каждую такую группу обычно охраняют нацеленные в небо легкие орудия. Среди нескольких сотен добровольцев вижу паренька лет четырнадцати с самодельным автоматом в руках.
– Откуда ты прибыл, такой грозный? – спрашиваю у пацана.
– Из Мехкеты Веденского района, – гордо отвечает паренек. От бойцов узнаю, что это не самый юный защитник города. Есть помоложе. Мне показывают двенадцатилетнего мальчика с каской в руках. Оружия ему не досталось, поэтому он будет подносить бойцам патроны. Безоружна и половина взрослых. Они надеются, что число стволов после первого же боя у них прибавится, и ссылаются на пример братьев-чеченцев в дагестанском приграничье, которые отобрали на днях у российских солдат не только стрелковое оружие, но и БТРы. Добровольцы говорят, что пока они находятся в резерве, но по приказу своего руководителя из департамента госбезопасности республики готовы в любой момент выступить на боевые позиции. На улицах все чаще встречаешь людей с зеленой повязкой на голове – смертников. Точное местонахождение президента Дудаева не разглашается. Говорят, что он очень занят, и встреча с журналистами, к которым он обычно благоволит, в ближайшее время не намечается, но произойдет обязательно. Я думаю, что Светлана, с ее горячим характером, во что бы то ни стало будет на этой встрече. Вот бы и мне туда попасть! Я убил бы Дудаева и рука моя б не дрогнула. Ведь именно он виновник всего этого кровавого побоища. Да еще Ельцин.
Яраги ушел к начальству получать задание. Наконец, нам выдали снайперские винтовки, и мы будем заняты тем, для чего подписывали контракт. Опытные бойцы рассказывают молодым о тактике ведения снайперской войны. Здесь все не совсем так, как в Боснии. После выстрела необходимо как можно быстрее убраться с позиции, иначе на стрелка обрушится град снарядов. Групп прикрытия здесь тоже нет. Все работают в одиночку.
Я не видел еще за свою жизнь такого огромного количества мертвых. Трупы валяются в самых неожиданных местах. В основном, это мирное население и русские. Люди гибнут везде: когда идут в город в поисках воды и пропитания, когда отправляются проведать соседей, когда сидят дома.
На город падают листовки: «С кем ты, чеченский народ?». «С Аллахом, не с тобой же, Ельцин!» – ругаются ополченцы. Листовки пачками летят в костер.
– Война? А посмотришь вокруг – тишина, птицы поют, вон девушки улыбаются, – говорит мне Петрович.
– В городе – полнейшая анархия, так что, я думаю, никто вами интересоваться не станет, – говорит Яраги. – ФСК здесь почти не работает, занимаются чем попало. В общем, вся эта шумиха с независимостью яйца выеденного не стоит. На высоких постах много дилетантов. Все заняты лишь тем, как бы побольше украсть. Так же, как и Ельцин, главный мародер.
– Посмотрим, – говорю я, – кто тут мародерствует.
…Днями мы заняты тем, что выслеживаем на позициях русских солдат и стреляем, стреляем и еще раз стреляем. Русские солдаты в Грозном ведут себя совсем, как где-нибудь в Омске или Новосибирске. У них совершенно отсутствует чувство самосохранения. Убивать этих вояк – полная бессмыслица. Это дети с оружием. Но я подписал контракт и поэтому «работаю». Кровь течет рекой, Яраги вполне доволен мной и моими напарниками из группы. Отработав неделю, мы выбираемся с помощью чеченцев из Грозного в сельскую местность и отдыхаем. В деревнях царит полный мир. Чеченцы кормят нас, просят не особенно высовываться на улицу, чтобы не было провокаций. Отдохнув три дня, мы возвращаемся назад на войну.
Прошло только две недели с начала нашего появления здесь, а все уже успевает измениться. Раньше, когда русские атаковали, они пускали вперед танки, которые ополченцы поджигали из гранатометов, гранаты начинены напалмом, потом отсекали пулеметным огнем пехоту, а затем брали горящих танкистов в плен. В отместку работает только русская артиллерия. Снаряды лупят по домам, превращая их в обломки, смешивая жильцов с бетонной и кирпичной крошкой.
Но уже теперь тактика русских меняется. Они образовывают ударные группы и охотятся на таких, как мы, снайперов. Мало того, они вообще поотходили по всему фронту, высылают вперед хорошо экипированных наводчиков, и те корректируют огонь артиллерии. В нашу задачу теперь входит противодействие русским ударным группам и уничтожение наводчиков.
– Надо брать пленных, – однажды заявляет Яраги. – Пленные – это большие деньги, а оружия у нас все меньше.
– Сколько времени вы намерены воевать? – спрашиваю я у Яраги.
– Если понадобится – всю жизнь! – отвечает чеченец.
Я замечают, что характер Яраги с приездом на родину изменился. Это только подтверждает, что нацию, народ делает местный ландшафт: горы, быстрые реки, характер почвы, растительность. В Минске Яраги был спокойным малым, продающим по стаканчику перекупленные у узбеков арахисовые орешки. Здесь, в Грозном, он превратился в хищника, защищающего свое материнское логово.
Мы совершаем ночную вылазку на окраину города. Идем втроем: я, Петрович и Яраги. Взяли в плен ровно десять человек. Целое отделение. Солдаты спали беспробудным сном во главе с командиром. Охраны никакой не было. Куда они приехали? На курорт?
Когда мы привели пленных к дворцу президента, то по дороге слышали, как ополченцы просили нас отпустить этих мальчишек.
В подвалах дворца Яраги тоже приказали отпустить пленных, кроме офицера.
– Если вы еще попадетесь, то я вас не пощажу, – кипятится Яраги. Теперь пленных надо вывести обратно, потому что иначе они погибнут под бомбами или орудийными выстрелами.
Через пару дней Яраги высматривает в бинокль своих бывших пленных. Те снова с оружием, и снова на бронетранспортерах.
– Все, паршивцы сраные! – кипятится Яраги, – я жизнь положу, а они опять будут пленниками!
Через день к Яраги приводят нескольких пленников. Это те самые, которых он в тот раз отпустил. Избитые в кровь солдатики упрятаны в подвал одного из домов.
– Что ты будешь с ними делать? – спрашиваю я у Яраги. – Постреляешь?
– Нет, – ответил чеченец, – я придумал кое-что поинтереснее. – И ушел в подвал. Глаза его горят зловещим огнем.
Когда чеченцы выходят из подвала, я вижу, как Яраги вытирает газетой нож. Ради интереса, я спускаюсь в подвал и вижу, как на полу со стонами валяются русские парни, держась руками за пах. Под ногой у меня лопается кровяной шарик. Другие такие шарики валяются тут и там. Боже, они же их кастрировали! Меня едва не вытошнило. Сам не свой я выбрался из подвала и некоторое время не находил себе места. Это уже черт знает что, а не война.
…– Ты поедешь в Минск и привезешь еще десять человек, – сказал однажды Яраги. – Мы тебя выведем из Грозного, а дальше действуй сам.
Как только я это услышал, перед моими глазами предстала Лена. Однако существование Тимура отравляло мое отношение к ней. Чувство ревности жгло мне сердце. «Удобный случай ее проверить, – носились в голове мрачные мысли, – я заявлюсь неожиданно, и посмотрю, с кем, Лена, ты спишь.»
Я понимал, что это несколько недостойно мужчины, но не мог управлять собой.
…Ровно через три дня я шел по мирному Минску. Контраст с военным Грозным был поразительным. Особенно радовали глаза смеющиеся дети, но, словно тени, за ними стояли окровавленные пленники в Грозном…
Вечер я выстоял возле подъезда дома, где жила Лена. У меня с собой был бинокль. Мне, конечно, стыдно, но я рассматривал в бинокль окна квартиры своей женщины. Своей ли? Я поймал себя на том, что чуть ли не хочу увидеть в окнах Тимура. Но никого там не оказалось. Окна черны. Потом появилась Лена, и никто к ней так и не пришел. Я поднялся на ее этаж и нажал на кнопку звонка…
Лена была бесконечно счастлива, и весь следующий день мы провели вместе. У нее появился автомобиль. Это бывший «Мерседес» Гершеновича, себе он купил новый «Вольво». Уставшие от любви, но безмерно счастливые, мы чувствовали себя так, словно молодожены в первые дни медового месяца. Вечером неожиданно зазвонил телефон.
– Не поднимай трубку, не хочу ни с кем разговаривать, – сказала Лена. – А вдруг что-нибудь срочное?
Я промолчал. Лена выждала еще несколько звонков и резко поднялась с кровати.
– Алло, – уставшим голосом бросила она в трубку, но тут же изменилась в лице. – Привет! Ты уже звонила? Да, меня не было. Ты себе представить не можешь…
Я сделал вид, что не хочу слушать женские сплетни, и вышел из комнаты. Но как только я вышел, через щель начал наблюдать за Леной. Она сразу же пригнулась, прикрыла ладонью трубку и стала быстро что-то говорить. Слов я не разобрал.
Когда я вернулся в комнату, Лена опять лежала на кровати в своем тонком цветастом халатике.
– Лена, кто звонил, если не секрет? – спросил я.
– Да подружка. Собирается замуж, хорошая девушка! Мы учились в одной школе.
– Тогда давай выпьем за твою подругу!
Я вышел на кухню и через несколько минут вернулся с подносом в руках, на котором красовались бутылка французского шампанского, два мандарина и два бокала.
Лена поднялась с кровати, и в это время опять зазвонил телефон.
– Черт побери, – возмутился я, – по-моему, его надо отключить, а то нам не дадут сегодня и слова друг другу сказать.
– Наверное, опять подруга, – Лена торопливо схватила трубку, но на ее лице сразу же появились испуг и растерянность.
– Да, – почти шептала она, – я только вернулась. Нет. Хорошо.
Она осторожно положила трубку и с мольбой в глазах посмотрела на меня.
– Это Тимур.
Но я уже и сам все прекрасно понял.
– Ну и что? – спросил я.
– Он будет здесь через десять минут…
– И что ты предлагаешь? – мое лицо сделалось каменным. Неужели Лена искренна и не лжет?
– Юра, я тебя умоляю, уходи!
– Значит, уходить должен я?
– Ну, прошу тебя! Я тебе обещаю, все будет хорошо. Я разберусь с ним.
– Разберешься? А потом со мной, да? – я начал нервно расхаживать по комнате. Лена, словно тень, следовала за мной, все время пытаясь дотронуться до моего плеча, но я нервно дергал им и отступал в сторону.
– Я брошу его, обещаю, что брошу!
– Когда? Через день? Через месяц? А, может, через год? Сколько мне еще ждать? Ты ему что-то должна?
– Пойми, ведь это все его! Квартира, мебель… Он мне купил ее. Я ведь нищая!
– Ты не нищая, но ты боишься стать ею. Ведь правда? Ты привыкла к роскоши, и тебя теперь пугает другая жизнь.
– Да, пугает, – Лена зарыдала, – но ведь я обещаю тебе, что сегодня наша последняя с ним встреча. Ну, пожалуйста, поверь мне!
– Хорошо, я тебе верю.
Я подошел к окну и посмотрел на слабо освещенную улицу.
– Ну, уходи же, он вот-вот появится, – умоляла Лена. – Ведь это плохо кончится и для тебя тоже.
– За меня не беспокойся.
Я резко повернулся, протянул руку, чтобы погладить ее волосы, но передумал и быстро направился к выходу. Лена закрыла лицо руками, плечи ее вздрагивали.
Я быстро спустился вниз. Громко хлопнула дверь в подъезде. Я остановился и посмотрел по сторонам. Было темно, но я узнал человека, который в это время метрах в пятнадцати от меня закрывал дверцу своего автомобиля. Тот тоже оглянулся на стук закрываемой двери подъезда, но, кажется, меня не узнал, потому что тут же опять повернулся к своему автомобилю.
Я быстро направился в противоположную сторону. Неужели я люблю Лену? Это очень мучительное чувство. Я сгораю от ревности. А мне, тем не менее, следует работать. Я должен срочно набрать группу снайперов. На сегодняшний день это невероятно трудно. Дело не в деньгах, в чем-то другом. Один из кандидатов в снайперы со мной говорил следующее:
– Куда же я поеду, если в Грозном ждут нового штурма. Перемирие закончилось тринадцатого января, да? Как докладывает Сергей Ковалев, на сегодняшний день в Грозном и его окрестностях погибло около восемнадцать тысяч мирных жителей, да? Кто против кого там воюет? Это я поеду шлепать детей и старух? Чеченцы сами с армией справятся. Знаешь, сколько там русских полегло? Дудаев называет соотношение пятьдесят к одному. Он полагает, что за каждого одного чеченского ополченца Россия положила пятьдесят солдат. Сергей Ковалев также считает, что потери российских военных превосходят потери чеченцев… Нет, никуда не поеду. Это не позиционная война, где все понятно: тут свои, там чужие…
– Ты прав, – пытаюсь уговорить я парня, – руины Грозного завалены трупами. Да, ты не ошибаешься, это – трупы российских солдат. Их грызут одичавшие собаки. Да, эти обглоданные останки были чьими-то сыновьями. А ты знаешь, сколько там пленных? У иных из них началась гангрена… Они тоже чьи-то сыновья. И чем быстрее мы поможем закончить это кровавое побоище, тем меньше будет страданий.
Агитатор из меня неважный. За меня агитируют деньги. Большие деньги, которые добывает Тимур. Но Тимур не жалеет денег и на Лену. Меня все это бесит.
Поэтому меня нисколько не удивило, когда в кабинете Гершеновича я однажды застал Анастасию. Никого – ни Тимура, ни Гершеновича на работе тогда не было. Тимур уехал в Литву, а Гершенович был в Польше – повез туда свою секретаршу.
Анастасия долго сидела в кресле, а я, как ни в чем не бывало, занимался своим делом. Потом женщина подошла ко мне и заглянула мне в глаза. Я еще раз отметил красивый цвет ее глаз. Они были серые, словно сигаретный пепел. На лице у Анастасии не было ни следа косметики, но оно было прекрасно. Неужели ее разжигает желание? Или она попросту была деловой женщиной, умело распоряжающейся своим единственным товаром – телом?
– Мы займемся любовью? Меня всего передернуло:
– Что тебе от меня нужно? Если денег, я их дам и так. Я не занимаюсь любовью с трупами!
– Но я воскресла… – сказала женщина, и я почувствовал, что не я ею, а она овладеет мной. Анастасия сбросила с себя на пол плащ. Во взгляде ее было что-то змеиное: чарующее и опасное. Под плащом у Анастасии оказалось шерстяное платье. Я почему-то знал, что под ним ничего нет. Женщина обхватила платье руками на спине и сказала:
– Ты мне поможешь…
Мне захотелось увидеть эту женщину голой. Совершенно голой. При дневном свете. У меня возникло острое желание сначала овладеть ею, а потом убить. Задушить собственными руками, как будто я – сексуальный маньяк. Испытать при этом острое, неиспытанное ранее наслаждение, когда ее тело, тело этой змеи будет содрогаться под моими пальцами на ее шее. Я решительно шагнул к ней и потянул платье вверх. Передо мной вновь предстало удивительно красивое женское тело. Кожа женщины от холода покрылась крупными пупырышками. Неужели я в самом деле задавлю эту гусыню?
– Тебя там, в Чечне, случайно не кастрировали? – спросила Анастасия, играя глазами. – Чего ты стоишь?
Я уже намеревался обхватить женщину руками, повалить на пол, забыв обо всем на свете, даже о том, что дверь офиса не заперта. И тут дверь внезапно распахнулась. На пороге застыла изумленная… Лена. Откуда она тут взялась?
Анастасия без тени смущения уселась в кресло. Рука ее даже не шевельнулась, чтоб хотя бы накинуть платье.
Лена густо покраснела. Она задыхалась…
– И ты, и ты… – силилась она что-то сказать, повернулась и убежала. Из окна офиса я видел, как она рывком тронула свой «Мерседес» и, разгоняя прохожих, помчалась по улице.
– Так мы займемся тем, что намечали, – услышал я томный голос.
– Если я смогу, – признался я.
– Успокойся, расслабься, и ты сможешь все. Ты – отличный боец… – уже шептала женщина, поглаживая меня, – а дверь не запирай, так я быстрее и больше возбуждаюсь…
Я щупал пупырышки на женской коже, пытался разгладить их, и мне становилось все противнее. Произошло обыкновенное спаривание: без нежности, почти грубо, чисто механически. Мой маниакальный порыв задушить Анастасию прошел. Я теперь думал о том, как я оправдаюсь перед Леной.
Действительно, после этого случая Лена словно в воду канула. Лишь на третий день, когда я открыл своим ключом дверь ее квартиры, увидел в зале свет.
«Лена»! – радостно подумал я и тут только вспомнил, что сегодня мы собирались в театр.
«Черт, как это я забыл?» – я представил обиженное лицо женщины, и мне стало не по себе.
Я разделся и медленно побрел в зал, на ходу соображая, как бы загладить свою вину.
– Ну-у, – покачал я головой, увидев на Лене новое платье, – в нем ты просто сногсшибательна!
– Да, согласилась Лена. – К сожалению, тебе по вкусу другие платья. Оно тебе действительно нравится?
– Очень. А ты не простудишься в этом платье? В квартире холодновато. Лукашенко экономит нефть…
– Нет, не простужусь. К нему есть перчатки.
– Что ты говоришь! А где они? Я могу на них взглянуть? Покажи, пожалуйста.
– Пошли, они в спальне.
– В спальне? Как это мило!
Я осторожно направился вслед за Леной, стараясь предугадать, чем это может для меня закончиться. Она взяла с журнального столика белые перчатки.
– Видишь? – спросила. – Сейчас я их надену, чтобы не поранить руки, когда буду бить тебя!
И она действительно начала неторопливо надевать их, проделывая это с таким удовольствием, словно палач, безумно любящий свою работу.
– За что ты хочешь меня бить? Что я такого сделал? – я изобразил на своем лице недоумение.
– Ты уже успел опять переспать с ней, да? «И какой черт меня дернул рассказать ей про эту Анастасию!» – выругался я про себя. Как-то на днях я признался Лене, что видел Анастасию живой и невредимой. К моему удивлению, Лена поначалу не обратила на это внимания.
– С кем переспать? – я сделал вид, что ничего не понимаю.
– Я сейчас убью тебя?
– А где ты возьмешь пистолет, чтобы убить меня?
– Ты мне дашь, – невозмутимо и нагло ответила Лена.
– Но у меня его нет.
– Значит, вернешься на работу и принесешь мне. Заодно еще раз посмотришь на свою любимую Настю. Можешь даже полизаться с ней. Впрочем, ее уже там, конечно, давно нет. Как, впрочем, и дома. Ты думаешь, ты один у нее такой красавчик? Наивный! Не удивлюсь, если она окажется вообще какой-нибудь нимфоманкой, а? Она может кончать от вибрации в лифте, ты не знал? Кроме того, мне будет гадко, если ты принесешь мне какую-нибудь заразу.
Поняв намек, я приблизился к женщине, нежно обнял ее и тихо сказал:
– Послушай, я люблю только тебя, страшно люблю.
И Лена сразу же обмякла и прижалась к моей груди.
Золотой свет настольной лампы разлился по полу, а ему наперерез из-под кресел, из-под журнального столика бросились длинные тени; испуганные, слеповатые, они высунули свои ужасные фигуры, похожие на изуродованные трупы, из-за телевизора, из-за дивана, из-за старого самовара, из-за круглых часов на стене…
У женщин подобного рода все решается через секс. И правильно! Разве может быть что-нибудь лучше этого хмельного чувства невесомости и полного отсутствия в пространстве и времени, лучше этого полумрака, этих легких шагов и еле слышного шелеста туго натянутой на бедра юбки?
– Эй, соня! Это что, у тебя такой метод выпрашивания кусочка секса?
Я неохотно открыл глаза. Увидел прекрасные рыжеватые волосы, большие карие глаза и неожиданно для самого себя спросил:
– Слушай, Лена, зачем я тебе нужен?
– Почему ты так решил? А вдруг – не нужен? Ее груди тесно облегала белая блузка, они резко выступали под ней вытянутыми, заостренными полушариями, и я подсознательно, словно тонущий, который хватается за тонкую ветку посреди реки, потянулся к ним и начал ласкать, словно маленьких котят.
Она не оттолкнула меня, даже не промолвила ни слова, только груди – я почувствовал это – напряглись, казалось, даже потяжелели, соски еще больше обострились, будто маленькие котята почувствовали опасность и навострили ушки.
Вдруг Лена подалась вперед, обняла мою голову руками и поцеловала в мочку уха: раз, второй, третий…
…Тимур вернулся из Литвы, у него там не все получилось, и теперь мне надо ехать туда самому. Он весь в заботах. Под глазами мешки, руки мелко дрожат.
– Русские объявили, что они потеряли убитыми сорок четыре человека. Сто шестнадцать бойцов было ранено. Пятьдесят девять захвачены в плен. Подбиты и сожжены десятки единиц техники, несколько вертолетов… Наконец-то эта свинья, Ельцин, признается: убитых и раненых много. А вот из того, что власти обнародовать забыли, напомню – множество солдат на передовой обморозились, потому что были брошены в зимнюю кампанию без теплого белья, без обеспечения горячей пищи, без создания пунктов обогрева.
– Что в Литве говорят об этой войне? – спрашиваю я.
– Разное… Но в основном говорят об возрождении империи, готовятся к обороне. Разве не варварство, что второго января прямо на базар в Шали было совершено пять налетов? Десятки трупов – «точечное бомбометание» по скоплению народа. Когда в Сараево одна мина упала на базар, об этом закричал весь мир. Шали – маленький городок. Кто про него знает? Такие удары наносятся сейчас по всем предгорным селениям…
…В Минске уже нет желающих ехать за пару тысяч «зеленых» подставлять себя под бомбы. В Литве, в одном из киллерских центров мне надо заключать контракты. Я «делаю» паспорт и уезжаю на несколько дней туда.
Когда возвращаюсь, то заглянув в квартиру Лены, нахожу ее спящей перед включенным телевизором. Я тихонько подхожу к ней, беру с пола пульт дистанционного управления и переключаю телевизор на другой канал.
На лице тут же проснувшейся женщины застыло удивление, но вот она, что-то почувствовав, резко обернулась, и ее глаза заискрились радостью.
– Кто приехал! – закричала Лена, вскочила с дивана и бросилась мне на шею.
– Привет, крошка, я рад тебя видеть!
Я обнял ее и поцеловал.
– Но ты же говорил, что приедешь не раньше, чем через неделю.
– А ты что, не рада меня видеть? – я состроил обиженное лицо.
– Рада.
– А ну-ка, давай рассказывай, чем занималась в мое отсутствие?!
– Как видишь, смотрела телевизор.
– Все эти дни?
– Да.
– Плохое алиби, – я улыбнулся.
– Почему?
– Потому что это легко проверить.
– Как?
– Расскажи, что творится в Чечне?
– Пожалуйста. Недавно передача была, там сельский учитель, шестидесятилетний человек рассказывал, что прямо при нем в деревне его ученику, четырнадцати лет, мозги вышибли. Из пистолета. Как он мог быть учителем в этой деревне?
– То есть, война в полном разгаре? Да?
– Там про одного полковника рассказывали. Он белорус. Имя не называли. Теперь он на российской стороне. Он приехал вывозить из Грозного жену и детей. Во время бомбежки их убило – это было уже после двадцать третьего, когда, как говорит Грачев, бомбежки прекратились. Подполковник согласился командовать любым подразделением в Чечне, но у местных жителей хватило ума не допустить этого. Ладно, сыщик, ты, наверное, проголодался?
– Немножко.
– Сейчас поищем что-нибудь в холодильнике. Лена почти бегом, напевая песенку, направилась на кухню. Я устало опустился в кресло, вытянул ноги и, нажав кнопку на пульте приглушил звук телевизора.
– Ты есть будешь на кухне или тебе принести?
– Принеси, – попросил я.
Через несколько минут Лена подкатила передвижной столик, на котором красовалась бутылка шампанского и несколько тарелок – с салатом, тонко нарезанной сырокопченой колбасой, солеными грибами, сыром.
– Ого, – удивился я, – откуда такое изобилие продуктов?
– Это ты называешь изобилием? – пожала плечами Лена, – значит, не видел настоящего изобилия. И я покажу его тебе, как только ты дашь мне достаточное количество денег.
– Достаточное – это сколько?
– Двести тысяч хотя бы.
– Всего двести тысяч? – я даже переспросил. – Ты что, может, собираешься на них нолики дорисовывать?
– Ты меня не понял: двести тысяч в день.
– А-а-а, – вырвалось у меня, – ну тогда, пожалуй, можно обойтись без ноликов.
– Ну, давай же, откупоривай шампанское! Лена забралась на диван рядом со мной и преданно смотрела мне в глаза:
– Как я без тебя соскучилась!
– Я тоже.
– Это мы скоро проверим.
Я покачал головой, улыбаясь одними глазами, и начал разливать янтарный напиток по бокалам. Через пару дней я уеду в Чечню: под пули, под осколки, в мрак, в неизвестность.
…И вот, наконец, мы все сделали, снова закупили два джипа и теперь мы опять «врачи без границ». Старый, хорошо зарекомендовавший себя способ попасть в Чечню.
Знакомая дорога на юг не показалась такой длинной, как в первый раз. Но мы были вынуждены для прикрытия на несколько дней заняться не совсем свойственным наемникам делом. Мы развернули передвижной госпиталь в Ингушетии. Ребята-литовцы выдают себя за швейцарцев, и на двух джипах с красными крестами ежедневно отправляются в Чечню за новыми и новыми ранеными. Ингуши вместе с нами возят чеченцам хлеб и продовольствие, рискуя жизнью, попадая под обстрелы…
Но только так мы сможем попасть в Грозный.
Однажды по дороге мы подобрали женщину, которая с плачем сказала, что ее сын сгорел в танке в Грозном. Просит помочь: «Я хочу поехать, привезти хоть кусочек моего мальчика…». Ей диктуют номера каких-то телефонов, она дрожащими руками записывает их на клочке бумаги, плачет и звонит. Милиционера, который что-то вынюхивает, она явно нервирует. «Да чем вам здесь помогут?» – говорит он ей, пытаясь выпроводить.