Текст книги "Три могилы - в одной"
Автор книги: Виктор Широков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
Таня обрадовалась мысли разыскать клинику Евгения. Там она надеялась узнать все, что необходимо, про того, к кому приехала с горячей любовью, бросив приемную мать, замечательные условия жизни, привилегированное положение в свете и обеспеченность. Окрыленная надеждой, она спустилась на третий этаж и тотчас увидела на первой же двери от площадки табличку с дорогой ей фамилией. Оказалось, что её комната расположена как раз над помещением Евгения. "Я буду думать, что нахожусь в комнате моего милого Женечки, который ушел на службу и скоро вернется к своей маленькой вострушке", – совершенно успокоила её очередная глубокая мысль.
На все вопросы девушки о месте работы Витковского, служащие категорически отвечали, что не знают, поэтому оставалось только одно: ходить самой по клиникам и расспрашивать об Евгении. Другого выхода не было. Таня совершенно не предполагала, что Евгений мог уехать в Россию, в свое имение, и что там стряслась беда, имеющая для неё роковое значение. Она жила одной мечтой: поскорее осчастливить страдающего от разлуки Женечку своим неожиданным приездом, любить его, заботиться о нем, а если понадобится, то и умереть за него, то есть отдать свою молодую жизнь, единственное, что у неё есть, ради его благополучия.
Так часто люди во имя святых порывов души строят воздушные замки, но от реальной жизни получают одни удары судьбы. Не все законы природы изучены и раскрыты, но ещё менее изучены и раскрыты превратности судьбы. Человек никогда не знает, где упадет, и подчас не догадывается, когда ищет, что и последнее потеряет.
Несколько бесплодных дней ожидания убедили несчастную фройлейн, что надежды на ожидание мало, пора заниматься поиском. Выйдя из отеля, Таня пошла бродить по шумным улицам большого чужого города, читая вывески различных зданий. в одном месте она нашла что-то вроде приемного покоя, войдя в который обнаружила сидящую в ожидании приема публику. Оказалось, что здесь находится частный кабинет известного профессора. Таня решила расспросить профессора, не знает ли он что-нибудь про клиники вообще и про врача графа Витковского в частности. Выяснилось сразу же, что профессор никого бесплатно не принимает и бедной девушке за это свидание пришлось заранее уплатить порядочную сумму секретарю профессора. "Все равно ничего не пожалею, лишь бы добиться каких-либо ясных сведений об Евгении", думала она, уплачивая взнос.
Ждать своей очереди Тане пришлось долго, и когда она вошла в кабинет профессора, он был уже утомлен и его усталый взгляд почти недружелюбно встретил двадцать восьмую пациентку, вполне здоровую на вид.
– Чем Вы больны? – обратился он хриплым голосом к пациентке.
– Профессор, извините, я вовсе не больна, – стала пояснять Таня суть визита волосатому старичку с неприятным взглядом. – Я пришла к Вам с просьбой: не можете ли Вы сообщить мне о русском враче Витковском, приехавшем год тому назад в Берлин для завершения своего медицинского образования и работающего в данное время в одной из берлинских клиник? Мне нужно разыскать именно ту, где работает граф Витковский.
– К большому сожалению, фройленйн, я не слышал о таком враче, а клиник в нашем городе весьма много и я не знаю, удастся ли Вам без знания точного адреса разыскать Вашего знакомого,
– Он практикует по хирургии и мне кажется, что хирургических заведений не так уж много в городе?
– Вы ошибаетесь, фройлейн, хирургические отделения имеются во многих клиниках и не только в городе, но и по его обширной периферии, где тоже могут стажироваться русские врачи, – произнес профессор с легкой иронической улыбкой на морщинистом лице.
Положение с розыском клиники Евгения становилось явно безнадежным. Таня мысленно ругала себя за небрежность, с которой она, стремясь поскорее в Берлин, не позаботилась запастись адресом работы любимого человека.
– Тогда не скажете ли, профессор, мне несколько адресов клиник с хирургическими отделениями, а я попробую сама поискать их в городе?
– Не советую Вам делать и этого, – перебил её профессор. – На это Вы безусловно потратите массу времени, но я больше, чем уверен, все равно труды Ваши не увенчаются успехом.
– Тогда как же мне быть, профессор? – воскликнула почти плача Таня.
Профессор внимательно посмотрел в глаза девушке.
– На Вашем месте я бы поступил иначе. Зачем самому ходить по городу, когда для этого есть специальные учреждения, занимающиеся розыском личностей, в том числе и желаемых адресов. Поручите агентам подобного учреждения и они немедленно разыщут Вам любимого человека.
Лицо девушки ожило, просияло улыбкой, она обрадовалась здравой подсказке профессора и, узнав от него адрес сыскной конторы, записала его на рецептурном бланке и вышла из кабинета знаменитости, поблагодарив его необыкновенно любезно за полезный совет и окрыленная новой надеждой.
Придя к себе в номер, она задумалась, где же взять на это денег. Ведь агенты не будут разыскивать даром и без необходимого аванса, а у неё в кармане осталось только несколько мелких монет. Подумав ещё немного, Таня решила продать все свое скудное имущество и на вырученные деньги продолжать розыски.
На следующий день она собрала подходящие для реализации пожитки и отправилась на окраину города разыскивать ростовщиков, занимающихся скупкой вещей. Только к вечеру ей удалось продать немногие драгоценности и часть одежды за такую ничтожную сумму, на которую было бы невозможно просуществовать даже один месяц. Скупщик безжалостно обобрал неумевшую торговаться русскую фройлейн, предложив всего одну десятую истинной стоимости вещей. Но "жертва" была и этому рада, потому что в других местах с ней вообще не хотели иметь дела, предполагая возможный криминальный след. Все-таки сейчас в её кармане зазвенели серебряные монеты. Полицейское бюро сыска и розыска взяло на себя трудную миссию разыскать клинику, где практиковался граф Витковский, и представить в тринадцатый номер отеля "Империал" требуемые сведения о месте пребывания данного врача.
При этом Тане пришлось уплатить вперед чуть ли не две трети всех своих наличных средств, которые она, конечно, ничуть не пожалела для любимого человека. Потянулись томительные дни ожидания. В силу крайней экономии девушке приходилось довольствоваться одной маленькой булочкой в день, запивая её стаканом холодной воды. Ее ресурсы быстро истощались и нужно было мириться с вынужденной голодовкой, Таня мечтала лишь об одном, только бы дотянуть до ожидаемого из бюро сообщения, а там видно будет.
Дней через десять, под вечер, когда истомившаяся девушка смотрела в окно на проезжающую публику, в её номер постучал мальчик в форменной фуражке.
– Вы будете госпожа Панина? – спросил он, протягивая руку с письмом, я из бюро розыска, принес вам сообщение.
– Я – Панина, давайте скорее! – воскликнула радостно Таня, принимая поданное письмо и отдав посыльному последние медяки. Юркий курьер улыбнулся и, вместо благодарности бурча себе что-то под нос, вышел из номера.
С сильно бьющимся сердцем Таня вскрыла конверт и прочла: "Уважаемая фройлейн Т.Н. Панина! Имеем честь сообщить Вам, что удалось установить, что врач Е.М. Витковский является в данное время ассистентом профессора Видемана в его частной клинике по адресу Райская площадь, 61. Однако, сейчас Витковского в Берлине нет, он выехал в первых числах сего месяца в Россию по случаю смерти матери. О дне его возвращения ничего не известно, о чем и сообщаем Вам, согласно просьбы. Начальник бюро сыска и розыска Розенбаум. Берлин".
Бумага с сообщением выпала из рук несчастной девушки. Ее глаза широко раскрылись и мертвенная бледность покрыла лицо, подчеркивая весь ужас переживаемой минуты. лучше бы ударила молния, лучше бы провал земли, лучше все, что угодно, лишь бы не это сообщение, от которого Таню закачало, как былинку в поле внезапно налетевшим ураганом! Бедная девушка чувствовала, что у ног её разверзлась пропасть, равной которой по глубине не может быть ничего на свете. Обхватив голову руками, она сдавленным голосом заговорила вслух:
– Что я наделала? Почему я, именно я сделалась убийцей невинной женщины, которая воспитала меня, воспитала не как чужую, а как свою родную дочь, делясь со мной щедро не только средствами, но и наградив именем своим, дав гордый титул. И теперь я – убийца, жестокая убийца матери того, к кому нагло явилась за радостями жизни, которого посмела дерзко любить, несмотря на строгий запрет. Я обманула доверие людей, совратила на путь бесчестия скромного труженика науки, увлекая его в бездну мрака и скорби, я – несчастная сластолюбка, бесчестная авантюристка, отродье преступного мира, злокозненное исчадие ада! Теперь... теперь, когда вернется этот оскорбленный мною человек, когда он увидит убийцу своей матери, как я посмотрю ему в глаза? что я скажу в свое оправдание?
Я ради своей любви не пожалела матери, перешагнула через её труп и легко растоптала её жизнь... только ради того, чтобы повиснуть на шее её сына. фи, как это гадко, как преступно, мерзко... и цинично. Я уже чувствую на себе его невидимый взгляд, полный упрека моему безнравственному поступку в Петербурге, когда я, безумная, осмелилась написать своей приемной матери столь оскорбительное письмо. Бедная мама, ты погибла от жала змеи, замерзшее тело которой ты доверчиво пригрела у себя на непорочной груди... О, Боже! Что я наделала? Что я наделала?
Таня качнулась в сторону, сделав шаг к кровати и со стоном упала на подушки. Слез почти не было, их иссушил взбудораженный мозг девушки, их сожгла горячая кровь сердца, ударившая в голову расплавленным свинцом. Сумасшествие уже смотрело из её глаз... Бедняжка предполагала, что графиня, оскорбленная её письмом и побегом к Евгению, не пережила этого оскорбления и лишила себя жизни, чтобы ей не видеть своего позора перед людьми, а может быть и перед Богом, в которого она сильно и искренне верила. Конечно, Таня глубоко ошибалась в предположении, так как причина гибели графини Витковской, как вы уже знаете, таилась куда в более сложном явлении. Гибель графини, как явствует из сути расследования, произошла не из-за оскорбления Таней, её приемной и крестной дочерью, а от ужаса перед неизбежностью раскрытия Таней её сокровенной тайны перед Евгением, причем совершенно непроизвольно. Очевидно графиня была уверена, что сын, узнав свою ошибку у липы, не сумеет пережить своего позора и замученный совестью, вероятно, лишит себя жизни, что никак не принималось сердцем любящей матери. Своей покаянной запиской, написанной ею перед кончиной, Витковская хотела во чтобы то ни стало спасти жизнь сына, уберечь его от скоропалительного решения, не задевая интересы его личного счастья. Возможно, расчет матери и был верен, но жизнь диктовала свои условия, которые не только не открыли глаза Евгению, но и погубили ни в чем неповинную девушку, предоставив виновнику возможность по-прежнему заблуждаться в своих ошибках. Стало понятно, что этот расчет тоже небезгрешной графини не достиг цели и она... она промахнулась вторично.
Таня лежала, не шевелясь. В её воображении проносились картины её безотрадного детства под тяжелой пятой отчима-отца, который всегда был пьян и притом драчлив. Напившись, он любил воспитывать и порой ночи напролет вышагивал перед замершей в испуге девочкой, бормоча угрозы и проклятия всему миру, не желавшему считаться с его выдающимися способностями и не менее выдающимися запросами, не давая вынырнуть на поверхность роскошной жизни и заставляя прозябать в омуте повседневных мелких несчастий и крупного безденежья. Много она вытерпела тяжелых минут, часов, дней и лет в детстве. Перед ней промелькнули картины жизни в доме графини Витковской, где отрадных минут тоже не так уж много выпало на её девичью жизнь, там тоже было одиночество, одиночество души и сердца, она почти не видела людей, достойных её взрослеющего внимания, но в этом доме она встретилась с первым мужчиной – Евгением. Он неотразимой обаятельной наружностью покорил её неопытное сердце, парализовал её волю. Как лучезарное испепеляющее видение, он промелькнул перед ней и скрылся из глаз, но и за этот короткий промежуток она успела полюбить его, полюбить всем раскрывшимся, как бутон, сердцем, всей непорочной душой. С ним она думала найти свое семейное счастье... И что же? Этот небольшой клочок бумаги, невинно валявшийся на коврике, как налетевшая буря, как стихийный ураган, разметал её мечты, сломил её надежды.
Погибло все разом, погибло мишурное счастье... погибла и любовь!
В полуобморочном состоянии Таня пролежала до полуночи, не видя и не слыша никого в окружении. Было тихо кругом, только цоканье конских копыт о мостовую нарушало иногда спокойствие притаившейся ночи. Из-за высоких зданий выплыл печальный лик луны и её волшебный свет озарил измученное лицо девушки. Вдруг куранты на городской башне заиграли гимн: "Der Fatereand, der Fatereand...", и по ночному городу разнесся мелодический звук серебряных колоколов. Эти чистые звуки говорили человечеству о наступлении нового дня на нашей маленькой планете, постоянно вращающейся вокруг своей оси и одновременно вокруг солнца, плавающего в беспредельном пространстве вселенной. Вслед за гимном часовой колокол, как погребальный звон, отбил двенадцать ударов и... затих. Где-то далеко ухнула пушка.
– Пора, пора... мой час пробил, пути отрезаны, исхода нет! – тихо проговорила девушка, вставая с постели и подводя последние итоги.
Она подошла к пианино, открыла крышку и, сев на круглый вращающийся стул, заиграла хорошо известную ей симфонию Шуберта "Розамунда". Бархатно-печальные звуки мелодии поднялись в пространство, трепеща и рыдая, будя ночную тишину. Мелодия эта была сейчас молитвой к любимому, её бессловным "прости". Мелодия была стоном истерзанной души невинной девушки, чувствующей себя безмерно виноватой перед тем, который может именно в эту минуту проклинал судьбу, столкнувшую его с ней, злосчастной преступницей, с убийцей его матери.
Таня играла с особым чувством, последним озарением мастерства, откинув назад голову. Ее тяжелая русая коса свисла чуть не до самого пола, раскрытые губы беззвучно шептали любимое имя и на широко раскрытых глазах, устремленных в таинственную даль, блестели крупные слезы. Лунный свет, пробиваясь сквозь тюлевую занавесь, причудливыми тенями играл в складках её кисейного розового платья. Тихо подрагивали небольшие кудряшки взбитых волос на её красивом высоком лбу.
Звуки мелодии глубоко проникали в душу случайного прохожего человека, зарождая в нем неизъяснимое чувство печали, страданий, тоски... Эти звуки то замирали где-то в неведомых далях, то гремели, как тревожный набат колокола, вселяя в сердце ужас возможного близкого пожарища. И наконец оборвались могучими аккордами как бы оборвавшихся внезапно струн. Через мгновение в комнате снова воцарилась тяжелая тишина.
Таня встала со стула и нетвердой походкой подошла к раскрытому настежь окну. Встав коленками на подоконник, она сняла с груди висевший медальон с портретом Евгения и, держа его обеими руками, поднесла к губам с последней мольбой:
– Прости же меня, мой бог, мой повелитель, души моей истерзанной кумир!
Глаза её закрылись. Она громко вскрикнула и, качнувшись всем телом вперед, скользнула на улицу.
ГЛАВА Х,
О ТОМ, КАК ПРЕКРАСНЫЙ ЧЕЛОВЕК ОКАЗЫВАЕТСЯ ВИНОВАТ В ГИБЕЛИ ЛЮБИМОЙ ДЕВУШКИ И КАКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ИМЕЕТ КОВАРНАЯ СИЛА СЦЕПЛЕНИЙ СЛУЧАЙНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ
Курьерский поезд направления "Варшава – Берлин" пришел с большим опозданием ночью. Сонные пассажиры, расходясь по домам, бранили плохие порядки на железной дороге. Среди прибывших из вокзала вышел Евгений и, взяв лихач, вскочил в пролетку.
– Отель "Империал"! – крикнул он извозчику. – Только, пожалуйста, поскорее, я тороплюсь.
Лихач рванулся с места и, как ветер, помчался по улице города, держа направление на Фридрихштрассе. Лошадь бойко бежала, но нетерпеливому пассажиру её усилия казались недостаточными, ему хотелось лететь, чтобы как можно скорее добраться к себе в номер, в желанную гостиницу.
Евгений чувствовал, что Таня ждет его в той гостинице, в которой он жил сам и по адресу, который присылал в имение. Ему даже казалось, что она смотрит в окно, ожидая своего "Дон-Жуанчика". В его голове роились мысли, одна другой привлекательнее. Вот он видит лицо любимой подруги, они бросаются друг другу в объятия и долго не могут оторваться от страстного радостного поцелуя.
О! Как он счастлив! Безмерно счастлив, что Таня решила покончить с предрассудками и приехала к нему навсегда! Он даже на смерть матери смотрел как нечто желанное, ибо теперь мать уже не стояла препятствием на их пути к супружеству. Он уже воображал себя отцом семейства и радовался мысли иметь от Тани новое потомство, двух-трех прелестных детей с глазами, как незабудки.
А лошадь мчалась и мчалась, ускоряя бег от частых понуканий извозчика. Уже виднелось красивое здание отеля, а вот и первые окна его. Возница стал сдерживать ретивого коня, так как главный подъезд был уже близко. Евгений смотрел на окна, готовясь спрыгнуть с подножки, как только она поравняется с подъездом. Вдруг он увидел, что с пятого этажа гостиницы что-то повалилось на улицу. Не успел он и крикнуть, как на панель упала женщина, державшая в руках какой-то небольшой предмет, в воздухе раздался крик, леденящий кровь в жилах...
Лошадь шарахнулась в сторону, а Евгений на ходу соскочил на панель. Сердце его мучительно сжалось от смутного предчувствия беды. Подбежав к упавшей женщине, он наклонился и сразу увидел, как из носа и изо рта несчастной алыми струйками вытекала кровь. Лунный свет был достаточным, чтобы рассмотреть лицо женщины. Евгений с ужасом узнал это лицо. В сильном горестном возбуждении он повалился и схватил ещё дрожавшую руку девушки и стал покрывать её поцелуями.
– Таня! – кричал он. – Что ты наделала? О Боже, как я поздно приехал к тебе, моя дорогая Танюша!
Он уже вынимал револьвер из кармана, чтобы покончить счеты с жизнью, но в этот момент несчастная тихо простонала. Евгений быстро одумался. в его сознании блеснула отчаянная мысль скорее спасти Таню.
– Эй, люди! Извозчик! Скорее сюда, на помощь! – заметался он, сзывая прохожих.
Заверещали свистки полицейских, дворников, из гостиницы выскочили дежурные, служащие, сбежался народ.
– Помогите мне, добрые люди! Перенесите раненую в пролетку! Пожалуйста, помогите! Осторожнее, осторожнее...
Евгений с помощью людей перенес на ту же пролетку, на которой только что приехал, почти бездыханное тело. Он сел в пролетку и, приняв на руки девушку, крикнул:
– Гони, не жалея лошадь, в клинику профессора Видемана! Скорее! Скорее! ... Райская площадь, 61...
Лошадь рванула пролетку и, как вихрь, помчалась прочь, увозя двух несчастных пассажиров от скопившей толпы уличных зевак.
Евгений прильнул губами к разбитой голове девушки, от которой исходило тепло и тонкий аромат любимых духов. На глаза его выступили слезы.
Клиника Видемана находилась недалеко от отеля "Империал", не прошло и пяти минут, как взмыленная лошадь остановилась у подъезда. По зову Евгения из больничных покоев выскочили санитары с носилками и Таня была бережно перенесена в операционный зал. Ее сразу положили на оцинкованный стол, покрытый стерильной простыней и дежурные врачи приступили к исполнению своих обязанностей.
Евгений не мог принять участие в работе своих коллег, так как нервы его были слишком потрясены. Он смотрел, как девушке делали подкожные и внутривенные инъекции, как бинтовали ей голову и, не будучи в силах сдержаться, плакал. Ему никак не верилось, что он стоит перед совершившимся фактом безжалостной судьбы, а не видит кошмарный сон.
В течение двух недель он лишился двух дорогих ему существ: матери... и невесты... Он никак не мог уловить причины возникших несчастий, они были закрыты для него далекой кисеей таинственности, однако, он видел в этих случаях что-то общее между собой. Оказав посильную помощь пострадавшей, врачи отошли от нее, оставив в покое. Они были уверены, что никакая помощь уже не сможет спасти жизнь, которая еле теплилась в разбитом теле. Евгений не отходил от лежащей бесчувственно Тани, ожидая её пробуждения. Он всматривался в бледное лицо, так знакомое ему и переносился в прошлое, в то прошлое, в котором он видел это лицо жизнерадостным, всегда улыбающимся и беззаботно веселым, он видел эту девушку у липы, где он под наплывом буйной страсти сделался насильно её мужем. И вот теперь перед ним лежала изуродованная подруга, с которой он собирался делить свои радости и невзгоды.
Под утро Таня открыла глаза и долго всматривалась в лицо стоящего около неё мужчины.
– Евгений, – тихо простонала она, узнав того, кто смотрел на неё почти не мигая, заплаканными глазами.
– Я, я, Танечка!.. Я, моя дорогая! ... – чуть не закричал Евгений от радости, что девушка пришла в сознание.
– Евгений, – продолжила она слабым голосом. – Прости, я недостойна тебя... я гадкая... убила твою мать...
– Танечка, не говори мне так... мама умерла не из-за тебя... а от ушиба... случайно... Я же телеграфировал тебе, что скоро вернусь в Берлин. Зачем же ты выбросилась из окна? Ведь я тебя безумно люблю! И если ты... умрешь, то я тоже умру.
– Я... опять Панина... не получила... думала ты... не будешь любить меня.
– Танечка! Не волнуйся. Нельзя. Тебе вредно. Лучше усни.
– Нет... я не хочу...
– Что же ты хочешь, моя радость?
– Чтобы ты поклялся...
– В чем поклялся?
– Если я умру... ты будешь жить.
– Таня, не требуй от меня этого.
– Если любишь, клянись, – она с трудом повысила голос.
– Клянусь, конечно, клянусь, дорогая, только, пожалуйста, успокойся и не говори много, так как это тебе сейчас вредно.
– Клянись, что будешь жить, – настойчиво повторила Таня.
– Клянусь, что буду жить, – как можно убедительней проговорил Евгений и зарыдал.
Сиделки и врачи не дали Евгению долго стоять около больной. Они отвели его в сторону и усадили на табурет.
– Теперь я спокойна, – сказала Таня и закрыла свои прелестные глаза, закрыла для того, чтобы больше их никогда не открывать.
Утром у неё началась агония. Впрыснутый морфий уже не помогал. С первыми лучами солнца Тани не стало, она ушла туда, откуда нет возврата.
Похороны Тани состоялись в пасмурный дождливый день. Само небо, казалось, оплакивало безвременно погибшую девушку. Роскошный гроб её был усыпан цветами, а катафалк утопал в зелени множества венков, возложенных друзьями Евгения. Покончив с похоронами, Витковский заказал на могилу любимой дорогой памятник со статуей, изображающей склоненного ангела, лицо которого скульптор изваял по портрету Тани.
Первое время Евгений неоднократно порывался покончить жизнь самоубийством, но каждый раз перед ним возникал укоризненный образ любимой девушки, напоминавшей о данной им клятве, и занесенная над собой рука бессильно опускалась. Он страдал вдвойне: с одной стороны, вспоминая утрату матери, с другой стороны, потерю любимого друга жизни. Мысли об этом не давали ему ни часа покоя.
Воспоминания о Тане превратились у него прямо-таки в культ, он молился на её образ, как на божество, обоготворение это приносило ему нескончаемое мучительное блаженство, он склонял колени и бесконечно изливал скорбь по своей разбитой жизни. Удивительно, после подобных молитв перед образом любимой, он вставал с колен всегда освеженным, всегда готовым и способным к новой жизненной борьбе. Тогда он снова ясно видел свои цели, и жизнь снова приобретала для него смысл. Так прошел и второй год его пребывания в Берлине, за это время он усиленно занимался в клинике и набравшись необходимого опыта, блестяще защитил диссертацию, получив диплом доктора медицины. После защиты диссертации он не вернулся в Россию, а уехал на юг Франции, где предался временному отдыху, не занимаясь ничем.
Евгений искал забвения от пережитых им потрясений и не находил его даже в уединенном месте. За ним буквально по пятам следовали грустные воспоминания и бередили его нервы, вызывая приступы глухого отчаяния. Он не писал в имение и не хотел никому ничего сообщать о себе, зная, что от переписки ему не будет легче. Сбережения матери, перешедшие ему по наследству, он перевел в Международный банк в Париже и на этом прекратил свое общение с родиной. Имение совершенно не интересовало его, к тому же там был честный управляющий, на которого можно было положиться.
Съездив в Англию, побывав в Италии и других странах, Евгений вернулся во Францию и, обосновавшись в Марселе, стал практиковать в одной из клиник красивого портового города.
Так прошло с момента гибели Тани около восемнадцати лет. За это время Евгений ни разу ни на минуту не забывал любимую девушку и свято исполнял данное себе обещание вечно любить только лишь её и... больше никого. Он хотел на всю жизнь остаться холостяком, не допуская в свое сердце ни одну женщину мира, за что неоднократно получал от представительниц прекрасного пола прозвище "аскета" и "Мельмота". Однако, такие прозвища ничуть не беспокоили своенравного и упрямого красавца.
Через восемнадцать лет он затосковал по своим уральским краям, по обществу и непонятная сила потянула его на родину... потянуло в свое родовое имение Витковское. Евгений стал готовиться в дорогу.
Между тем Карл Иванович Розенберг все ещё продолжал службу управляющим. Он уже потерял надежду увидеться со своим хозяином, но, будучи действительно серьезным человеком, он также как и при Анне Аркадьевне собирал доходы с имения и откладывал их на имя Витковского в местный банк.
Старушка-няня так и не дождалась своего любимого Женечку. В дни похорон графини она была настолько больна, что почти не осознавала, что отвечала на задаваемые ей вопросы. Болезнь её трудно поддавалась лечению и только через два года она почувствовала себя настолько окрепшей, что доктора разрешили её выписку из больницы. Во время болезни, когда её жизни угрожала смерть, она дала Богу клятву, что если она выздоровеет, то обязательно пойдет на богомолье и побывает в двенадцати монастырях.
Выйдя из больницы, Филиппьевна ещё несколько лет дожидалась возвращения Женечки в дом управляющего и, не дождавшись, решила исполнить свой обет, выполнить обещание перед Богом.
В один прекрасный день няня с сумой за плечами и посохом в руках отправилась из усадьбы Витковских бродить по ближним и дальним монастырям. Выйдя за околицу, она первым делом помолилась на сельскую церковь, поклонилась на все четыре стороны и, нащупав на груди заветную коробочку, отправилась по пыльной дороге "на губерню", а потом в Троице-Сергиеву Лавру.
ГЛАВА XI,
ИЗ КОТОРОЙ СТАНОВИТСЯ СОВЕРШЕННО ЯСНО, ЧТО ЖАЖДА ВЕЧНОЙ ЛЮБВИ ДАЖЕ У ЗРЕЛЫХ МУЖЧИН НЕ УХОДИТ ИЗ СЕРДЦА И ЧТО ВСЕ ВОЗРАСТЫ ПОКОРНЫ ИСТИННОЙ СТРАСТИ
В квартире управляющего имением графа Витковского готовились к большому семейному торжеству. Вечером должны были собраться гости, чтобы разделить с хозяевами дома радость по поводу дня рождения их дочери, красавицы Аделаиды. В этот торжественный день, четырнадцатого июня ей исполнялось восемнадцать лет. Девушка становилась весьма завидной невестой. Ее стройная фигура, матовый овал лица с дивными выразительной голубизны глазами, её длинная толстая русая коса и редкий ангельский характер... все необыкновенные достоинства девушки привлекали в уединенное имение лучших молодых мужчин округа.
Ада была по определению дворян и самого Карла Ивановича, её приемного отца, настоящим двойником жившей здесь ранее безвременно погибшей Татьяны Паниной. Как выражался управляющий, это была вторая Таня. Все догадки, строившиеся на счет её неясного происхождения, не приводили людей к тем или иным точным выводам и, в конечном счете упирались в вероятную "игру природы", что очень смешило веселую и жизнерадостную девушку.
Поскольку предполагалось большое стечение гостей, в особенности молодежи, главных любителей шумных игр и танцев, предусмотрительный Карл Иванович решил провести торжественный вечер в господском доме. С этой целью в нежилом многие годы доме с раннего утра шла невероятная суета и суматоха: чистили, мыли, обтирали, украшали, а на барской кухне, не покладая рук, трудились повара, приготовляя всевозможные закуски, угощения и разносолы. Ада как виновница торжества, тоже не сидела сложа руки, она давно уже забрала в доме без памяти любящих дочь родителей власть в свои небольшие, но крепкие руки и теперь уверенно распоряжалась в графском особняке на правах законной хозяйки дома. Она прекрасно умела играть на рояле и арфе, и сегодня готовилась "угостить" своих гостей небольшим концертом, а на бис она уже решила сыграть любимую в этом доме симфонию Шуберта "Розамунда".
Карл Иванович ни от кого не скрывал, что Ада не родная ему дочь, а подкидыш, и сегодня он не хотел отступать от правил, а наоборот даже подчеркнуть этот факт перед гостями. В одной из комнат было устроено интересное алегри. Комната была красиво декорирована цветами и зеленью. Посреди стояли ясли, великолепно украшенные цветами, среди которых утопала кукла, изображавшая прелестного ребеночка. В одной руке этот ребенок держал записку "примите, добрые люди, будете счастливы", а в другой бриллиантовые серьги покойной графини Анны Аркадьевны, подаренные ею Аде в далекий день её крестин. В головах ребенка-куклы стояли две хрустальные вазы с билетиками "счастья". Рядом на столе находились выигрыши: сумочки, портсигары, коробки сигар, бутылки с вином и прочее. Великолепие это было роскошно убрано цветами и подсвечено разноцветными фонариками. К вечеру в усадьбу стали съезжаться гости. К парадному крыльцу подъезжали коляски, пролетки, линейки, наполненные веселой беззаботной молодежью, а также папашами и мамашами. Хозяева любезно встречали гостей, среди которой был и я со своей женой и дочерью-подростком Златой. За пролетевшее, как единый миг, время, за все девятнадцать лет, я впервые переступил порог дома Евгения. Проводя следствие, я предпочитал оставаться на улице, осмотрев только два жутких места: около липы и возле скамьи-убийцы.
Представляясь Аделаиде Карловне, я был чрезвычайно поражен её сходством с Таней, словно воскресла похороненная в Берлине девушка, все было похоже до мелочей, я ведь навсегда запомнил облик красавицы, задевшей и струны моего закованного в следовательский сюртук сердца, та же прическа и розовое кисейное платье с легким декольте и даже бутоньерка с розой на груди, а глаза... О, эти небесные огромные глаза! Как много они говорили о той красавице Татьяне...
Столь долго спавший дом радостно ожил. На веранде грянул духовой оркестр, и пары закружились в вихре веселого вальса. Шутки, возбужденный говор, смех, улыбки, музыка – все смешалось в жизнерадостном хаосе временно счастливых детей. Веселящиеся люди в разноцветных платьях, лентах, кружевах, фраках и сюртуках походили на огромный живой букет красоты и изящества, на цветущий букет звучной радости. На дворе тем временем загорелись разноцветные огни китайских фонариков, вспыхнули дополнительным светом плошки с салом, освещая фонтаны, сверкавшие бриллиантовыми искрами. Высоко в небо полетели ракеты, оставляя за собой огненные хвосты. Зажглись бенгальские огни. Ради торжественного вечера Карл Иванович не пожалел средств, он был безмерно счастлив, что его любимая Адочка сегодня празднует свое совершеннолетие и что он, Карл Иванович Розенберг, сумел воспитать такую редкостную красавицу и умницу.
