Текст книги "Три могилы - в одной"

Автор книги: Виктор Широков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Широков Виктор Александрович
Три могилы – в одной

Виктор Широков

ТРИ МОГИЛЫ – В ОДНОЙ

Готический роман

"Вообще, я бы завтра же бросил эту тяжкую, как головная боль, страну, – где все мне чуждо и противно, где роман о кровосмешении или бездарно-ударная, приторно-риторическая, фальшиво-вшивая повесть о войне считается венцом литературы; где литературы на самом деле нет, и давно нет; где из тумана какой-то скучнейшей демократической мокроты, – тоже фальшивой, – торчат все те сапоги и каска..."

Владимир Набоков

ОТ АВТОРА

Странно, но я совершенно уверен, что досужий читатель непременно задастся при чтении вопросом: "Что это – праздная фантазия ловкого сочинителя бульварных романов или художественная констатация строго проверенного факта, основанная на архивных изысканиях?"

Честно отвечу: и то, и другое.

Роман этот возник из изучения забытой периодики и исторических документов, и в то же время он отчасти смелый плод досужего воображения бульварного писаки. Он, как музейное лоскутное одеяло наших прабабушек, составлен из отрывочных воспоминаний и рассказов людей, считающих себя очевидцами; сшит на скорую нитку безымянным автором; случайно выловлен в самиздате и недавно обработан писателем, хранившем свою находку двадцать восемь лет, пока мистическим образом ему, грешному, во сне не явилась настоятельная просьба достать из-под спуда косноязычную машинопись и в соавторстве с инкогнито явить уцелевшие фрагменты своим современникам.

Действительно, странно читать в 1999 году роман, писанный, возможно, в 1919 или в конце 1939-го. Кажется, будто из своей зачуханной комнатенки входишь в старинную залу, обитую штофом, садишься в атласные пуховые кресла, видишь около себя старинные платья, однако ж знакомые лица, и узнаешь в них собственных дядюшек, бабушек, но помолодевшими. Что ж, что Евгений говорит косо, а Татьяна отвечает криво. Все равно, блин, чем не Пушкин.

Надо заметить, что Россия наша в силу многих причин до сих пор terra incognitа для населяющих её землю обывателей. Занятые своими личными переживаниями, своими бесконечными проблемами, в основном материального порядка, селяне и горожане совершенно не вглядываются в доставшееся им историческое и духовное наследие предков. Так Родина буквально молит: приди, изучи, ведь отчизна до сих пор переполнена негромкими памятниками древности, и стоит наконец осознать, что большинство этих невзыскательных сокровищ ещё далеко не изучено полностью, и любознательные взоры ученых не до конца проникли в их тайны. Можно назвать, к примеру, развалины древних построек Приазовья и Причерноморья: разве они изучены досконально? Или броситься совсем уж в другую крайность и спросить: насколько исследованы и описаны надгробья наших многочисленных кладбищ? Книжные путеводители по некрополям Москвы и Петербурга, конечно, появлялись и будут переиздаваться, но вот губернским городам и городкам уездным, не говоря уже о поселковых и сельских местах обитания подобные исследования приснятся разве только во сне.

А представьте себе на минуточку, что за иным, может и не столь авантажным по стилю исполнения или имени ваятеля надгробным памятником может скрываться несметная кладезь событий и происшествий самой неожиданной невероятности.

В городе П. на одном из заброшенных кладбищ есть, сказывают, могила, на которой до сих пор сохранилась вросшая в землю чугунная плита. На плите этой по её окружности отлита змея, кусающая собственный хвост (уроборос), и имеется надпись, которая основательно стерлась от времени и на первый взгляд совершенно непригодна для прочтения.

Спрашивается: кто и зачем отлил эту змею? Что обозначает или на что намекает этот широкоизвестный символ любовной страсти и эскулапского исцеления? И если наше пробудившееся неожиданно любопытство вдруг захочет доискаться ответа, то будьте уверены, что при горячем и неустанном желании обязательно найдутся подходящие люди, знатоки и собиратели устных преданий, которые смогут поведать кое-что и об истории этого загадочного надгробья.

Конечно, для полнокровного сюжета романа, да ещё готического, это всего лишь крупица, но если замысел покажется вам небесплодным, то дав волю чувствам и простор воображению, вы через двадцать восемь лет сумеете на основе этих данных не только сварганить газетную заметку для "Вечерней Перми", но и сочинить роман или повесть времен стародавних или более близкорасположенных. Иначе и быть не может. Один мой родственник как-то посоветовал мне, узнав о моих постмодернистских треволнениях: "Да плюнь ты, Вова, на предрассудки, умный человек вполне может взять готовый план, готовые характеры, исправить слог и бессмыслицы, дополнить недомолвки – и выйдет прекрасный, оригинальный роман". А уж он-то знал толк в рукомесле нашем.

Данный роман помимо полупрочтенной надписи основан также на рассказах племянника жены управляющего имением графа Витковского, в семье которого и произошло это жуткое трагическое событие. В то время, когда этот великовозрастный племянник (имени его, к сожалению не упомнил) рассказал под строгим секретом моему старшему, ныне тоже умершему брату про таинственную могилу, я был ещё очень мал и не мог записать рассказа, так как не владел грамотой не только в переносном, но и в самом прямом смысле. Но сущность жуткой истории, смысл семейного предания так прочно врезались в мою детскую память, что я решил рано или поздно как можно подробней описать её и уже в зрелом возрасте я несколько раз принимался за эту работу и каждый раз не доводил её до конца, то по причине незнания подробностей дела, то из-за отсутствия времени на розыски и корпение над бумагой.

Годы шли своим чередом, за свою безалаберную жизнь мне пришлось побывать в самых разных уголках нашей необъятной родины, но где бы я ни был, никогда не забывал о тайне заброшенной могилы на Егошихинском кладбище и порой мне удавалось столкнуться с людьми, которые что-то знали или слышали об этой загадочной могиле. Итак, как уже говорил, на все поиски и размышления у меня ушло двадцать восемь лет. И все эти годы не оставлял я мысли разыскать злополучную могилу, но из этого ничего не выходило. Да оно и понятно: город разрастался, кладбище перекапывалось и видоизменялось, впрочем, не было и твердой гарантии, что могила находилась именно на Егошихинском кладбище, некоторые окологородские сельские кладбища вообще застраивались по истечении срока давности, поместья не только перепродавались, но и национализировались и попросту уничтожались, приходили в разруху и переходили в собственность наиболее предприимчивых крестьян и колхозников, словом, произошли коренные изменения местности, от старинных сооружений не осталось и следа.

Я окончательно поселился в столице и в город П. появлялся редкими наездами, раз в семь или десять лет, когда или было не до кладбища, или по печальной необходимости посещались кладбища свежеобразованные, как бы новостройки; так и пришлось мне довольствоваться все теми же записанными наспех семейными преданиями, записной книжкой одной из героинь, к сожалению, затерявшейся при очередном переезде с квартиры на квартиру, да запомнившимися и потом изложенными по памяти рассказами п-ских старожилов или даже их потомками, то есть всевозможных добровольных помощников без разбора далеко или близко стоявших к событиям того полузабытого времени.

И все-таки происшествие настолько занимательно, положение так хорошо запутано, что грех не поделиться с читателем. Тот же родственник, дядя Саша, недаром вдалбливал мне, неблагодарному: "Полно тебе тратить ум в разговорах с англичанами. Лучше вышей-ка по старой канве новые узоры и представь нам в маленькой раме картину света и людей, которых ты так хорошо знаешь".

Я и послушался, и должен вам также признаться, что в процессе самой работы, перерабатывания различных источников настолько вжился в описываемую мной историю, что стал не на шутку считать себя потомком несчастной графской семьи и в известном смысле сейчас это – чистая правда.

Мне вообще свойственно по изначальным свойствам натуры страдать своего рода духовной клептоманией, которой, говорят, страдали многие связанные с сочинительством люди, например, Шекспир, который мало того, что постоянно заимствовал сюжеты и отдельные фрагменты для своих гениальных пьес, так в конце концов до сих пор неизвестно, сам ли он написал всё то, что ему приписывают, и вообще тот ли это человек, которого принимают за писателя, который возможно и не писатель... Что уж тут говорить о Шолохове с его "Тихим Доном"! Не в этом дело. Лев всегда состоит из переваренной баранины, не надо быть бараном, чтобы напрашиваться на обед.

В нужное время на нужном месте всегда находится нужный человек.

Заканчивая и без того уже затянувшееся вступление, добавлю только, что "Шутка Приапа", являясь второй частью дилогии, была написана на самом деле после сборника эротических новелл и поэтому обещанный новый мой роман "Ключ", сочиненный после этой "Шутки" в означенную дилогию не попал и стал самостоятельным боковым ответвлением прозаического ствола, хотя и мучительно настаивает пока на тетралогии.

Владимир Гордин

18 мая 1997 г.

ГЛАВА 1,

СЛУЖАЩАЯ ВСТУПЛЕНИЕМ; В НЕЙ РАССКАЗЫВАЕТСЯ

ОБ УДИВИТЕЛЬНОЙ МОГИЛЕ С ЗАГАДОЧНОЙ НАДПИСЬЮ,

ТАЙНЫ КОТОРОЙ ОБЕЩАЕТ РАСКРЫТЬ УЕЗДНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ

В один из жарких июльских дней 1880-х годов мне пришлось побывать в малоизвестном уездном городке П-ской губернии. В силу служебной необходимости я был вынужден совершить путешествие полностью на лошадях, что в такую жаркую пору представляло, как вы сами понимаете, небольшое удовольствие.

На последней почтовой станции мне подали старовоз, запряженный парой чахлых (не чалых!) лошадей. На облучок сел низкорослый сухой старикашка в заплатанной пестрой рубахе, в выцветшей кацавейке и в стоптанных сапогах.

– К кому там, в городе-то, тебя отвезти? – спросил извозчик, вытаскивая из-за голенища растрепанный кнут.

Я назвал своего знакомого.

– А, знаю. К следователю, значит, к Ивану Дементьевичу, так.

И хлестнув лошадей по крупам, подбадривая, крикнул:

– Ну, вы, сухопарые! Вперед, едрит твою налево!

Возок рванулся и с грохотом выехал на дорогу, оставляя за собой клубы и тучи удушливой пыли.

Полуденная жара изрядно нас донимала. Лошади, буквально усеянные оводами и мухами на изъеденных хребтах, безропотно понурив головы, мелкой рысцой тащили возок по разбитому тракту. Ямщик, свесив седую голову на грудь и ослабив вожжи, дремал. Я же, томимый жаждой, смотрел, прищурившись, вдаль, ожидая с нетерпением появления на горизонте долгожданного зеленого города. Раскаленная земля, казалось, дышала надоевшим зноем. Версты тянулись медленно, отмечая освоенный путь полосатыми столбами.

Высоко в небе реяли стрижи. Над опаленным жнивьем мелькали разноцветные бабочки. Посреди безбрежных полей налево от дороги далеко на горизонте виднелся лес, позади которого чуть проглядывал купол белой церкви и колокольня.

– Дед! А дед! – окликнул я дремавшего ямщика. – Что там виднеется? Не наш ли город?

– Где? Там-то? Не-е-е... Какой там к лешему город. Это графское поместье.

Ямщик нехотя посмотрел на меня и добавил:

– Большое когда-то именье было, а ныне, почитай, всё тут. в горсти уместится. Когда крестьян на волю пустили, ну и от земли впридачу пришлось отказаться. Графьям-то невыгодно что ли стало... Не знаю точно, только шибко много они её размотали. Не дорожили земелькой, а она – кормилица наша...

Помолчав немного, он продолжил:

– Теперь-то уже нет графьёв, одна их малютка, дочь-наследница осталась с управляющим. Девочка вроде внучки что ли приходится управляющему. Сам ладом не знаю, только он теперь как бы опекуном у ней состоит. Долгонько служил старик своим господам, пора бы и на покой, да не тут-то было, взамен покоя возись теперь с ребенком да чужое добро береги.

Было заметно, что словоохотливому извозчику хотелось поговорить по душам с пассажиром, такая традиция крепко держится среди ямщицкой братии, но нестерпимая жара парализовала, мне не хотелось поддерживать пустопорожнего разговора.

Впереди на дороге показались клубы белесоватой пыли, зазвенел колокольчик и затарахтели колеса. кто-то ехал навстречу нам с большей скоростью.

– Ишь ты, легок на помин. Вот он, управляющий, на поместье едет. Не иначе, как опять свою старуху с внучкой на кладбище свёз, а сам назад торопится. Стара ишь теперь, без присмотра нельзя. Сам знаешь, народ теперь наёмный, за ним глаз да глаз нужен.

Ямщик повернул ко мне свою пропыленную голову.

– История у него жуткая приключилась. Теперь печалится, бедняга. а что поделаешь, значит, уж судьба такая.

– Какая история? – механически спросил я. Старик молчал, как бы не слыша моего вопроса. Он глядел куда-то вдаль и возможно задумался, вспоминая картины давно прошедших событий в графском имении. Мимо нас с грохотом промчалась линейка, запряженная рослой лошадью, и хотя управляющий сидел к нам боком, я все-таки заметил его печальное одутловатое лицо с глубокими морщинами у глаз и на челе. Он был уже явно не молод, но его широкие плечи и крепкие руки с короткими пальцами, уверенно держащие вожжи, свидетельствовали об ещё неутраченной силе.

Мой возница скинул фуражку, но управляющий даже не заметил приветствия и проехал без ответа. Густые клубы удушливой пыли обволокли наш возок. Лошади зафыркали, а я прикрыл рукой глаза и нос.

– Ух ты, как полыхнул нас пыльцой-то, немчура! – воскликнул ямщик протирая в свою очередь подслеповатые глаза. – Бывало, в коляске ездил тогда, когда графьям-то служил. А теперь, видно, ладно и на старой линейке без кучера. Самообслуживание наладилось, другие времена настали.

– Дед, – обратился я вторично к ямщику. – А ты все-таки не сказал мне, какая история вышла у этого управляющего?

– А такая история, сударь, что и рассказывать жуть.

Старик ткнул кнутовищем по направлению виднеющегося впереди белого островка среди лесной зелени, и с таинственным видом продолжил:

– Вон там, на кладбище, мимо поедем, так хоть сходи, посмотри эту историю сам.

– А что я там увижу?

– Как что? Увидишь удивительную могилу. В этой могиле, судя по надписи, будто шесть человек сразу похоронено, а на самом деле всего только двое. Супружеская пара, родители той девочки, которую управляющий сейчас воспитывает. Они графами были, а вот взяли и умерли вместе в одночасье и дочку свою любимую сиротой оставили.

– От какой же причины они умерли? Или эпидемия приключилась? полюбопытствовал я.

– Значит, нужда постигла. – И опять помолчав мгновение, ямщик процедил: – Не сами по себе умерли. Старуха-нянька графьёв-то угробила. Нянька, говорят, такую им шутку преподнесла на крестинах дочки ихней, что у графов сразу ум за разум закатился. Ну и порешили они тут же покончить самоубийством из револьвера. Горевал управляющий безмерно, ведь графиня-то у него с младенчества воспитывалась. Да что поделаешь, значит уж им на роду это было написано. Приедешь вот к Ивану Дементьевичу, ну и расспроси сам, как это дело было, он все знает. Граф-то дружил с ним. А после убийства и следствие он наводил. Года полтора бился с этим делом, пока всю подноготную раскрыл. Да только прихлопнули его работу. Приказали молчать, ну он и утихомирился. Тоже ведь существо подневольное.

И повернувшись к лошадям, он тряхнул властно вожжами и крикнул:

– Но, пропащие! Шевелитесь! Город близко!

Рассказ ямщика показался мне загадочным и я решил по приезде к знакомому расспросить об этом деле поподробнее. Мне только казалось, что рассказчик что-то перепутал, так как из его повествования выходила несуразица-нескладёха насчет могилы, где похоронено не то шестеро, не то двое. И почему преждевременная смерть настигла графскую чету в такой торжественный момент, как крестины, не пожалев оставшуюся сиротой любимую новорожденную дочь. Довольно странное происшествие, не правда ли?

– А где же теперь та нянька, что графов угробила?

– Кто? Старуха-то? Да куда она денется, коли смертонька её где-то заблудилась, так и живет у того же управляющего да с внучкой водится. Сейчас и она, пожалуй, на кладбище. Торчит у могилы, слезы льет да девочку караулит.

Спустя некоторое время мы уже проезжали мимо каменной кладбищенской ограды, выбеленной известью. Густые деревья бросали из-за стены короткую тень на проходившую мимо дорогу. Шелестела листва. Слышалось щебетание птиц. Наш возок уже поравнялся с кладбищенскими воротами, когда с ним случилась небольшая авария: слетело переднее правое колесо. Перекошенный кузов ткнулся краем в землю и забороздил.

– Тпру... Нечистая сила. Вот те грех какой приключился, – вскочил ямщик, соскакивая с облучка на землю. И мне тоже пришлось вылезти из кузова. Воспользовавшись случайной остановкой, я расспросил старичка о месте злополучной могилы и, не теряя времени, пошел искать её среди прочих могил небольшого, но чистенького кладбища. Невдалеке от кладбищенской церкви я увидел металлическую могильную ограду, возле которой стояла сгорбленная старушка, опираясь на суковатую палку. Ее голова с редкими седыми прядями волос тряслась от старости или от болезни, а по сморщенному земляного цвета лицу струились слезы. Внутри ограды играла маленькая девочка, раскладывая цветочки на могильной плите. На ограде были развешаны старые сморщенные венки, на выцветшей ленте одного из них можно было прочесть: "Незабвенной дочери от любя..." Окончание осталось на долю воображения случайного прохожего. Грустная картина, господа!

Обратил я внимание и на чугунную плиту, покоившуюся на красивой мраморной выкладке. Она была массивна и проста. Обордюрованная рамкой, она несла на себе следующее барельефное изображение: в вершине был расположен терновый венец, внутри которого виднелся крест, а на кресте лежала роза с одним бутоном; под венцом была странная надпись:

Здесь покоятся двое: муж с женой, брат с сестрой и отец с дочерью.

Больше никаких указаний не было. Как фамилии умерших? Кто они по происхождению? Когда родились и когда скончались? Это была какая-то тайна, и тайна, по-видимому, немалого значения. Что здесь: роковая случайность, любовная ошибка или что-то ещё более трагическое? Вспоминая слова ямщика, я действительно видел перед собой поведанное возницей, мне ясно представилась теперь несчастная графская чета, которая была угроблена старухой-злодейкой и теперь лежит здесь в холодной земле. А вот и дочка-малютка, раскладывающая цветочки на могиле своих родителей. А вот и старуха, которая так или иначе послужила причиной сиротства невинной крошки, старуха-нянька, у которой, как сказал ямщик, смерть где-то заблудилась. Какая странная ирония судьбы! Кому пора давно умереть – живет, а кому нужно жить умирает. Я смотрел на малютку и сердце мое сжималось от жалости и сострадания. Бедное дитя, ты родилось с несчастьем и будешь расти, не зная родительской ласки. Взгляд её печальных глаз пронизывал мою душу, вызывая глубокое возмущение теми, кто помешал детскому счастью. Мне даже казалось, что взгляд этот вызван ошибкой всего человеческого, укоренившего в своей среде ряд ненужных условностей, вредных логике самой жизни, её законам непорочного бытия. С подавленным чувством я отошел от таинственной могилы.

– Поедем, сударь, а то кони еле стоят, так овод донимает, – завидев меня, закричал ямщик. Я ускорил шаги и подойдя к возку, забрался в кузов. Искусанные оводом лошади, не дожидаясь понукания, дружно рванули возок, и мы поехали дальше, вынужденно подставляя свои лица жгучим солнечным лучам.

– Ну, видел судьбу-то, какая она есть? – спросил возница, повернув ко мне свое запыленное лицо.

Я кивнул в знак согласия или утверждения головой и продолжал думать действительно только о том, что видел. Перед моим взором неотступно стояла девочка-малютка таинственного происхождения.

Вскоре стали попадаться пригородные постройки, сады, огороды. Виднелись белые здания (церкви), пожарные каланчи, вышки. Слышался звон вечернего колокола и гудки маневровых паровозов. День явственно клонился к вечеру и жара спадала. Еще немного терпения и я уже сидел в прохладной комнате Ивана Дементьевича за стаканом душистого чая, рассматривая постаревшее лицо своего университетского товарища. После обычных приличествующих расспросов, удовлетворив взаимное любопытство, я обратился к нему:

– Ваня, скажи пожалуйста, что за странная история произошла с каким-то графом в вашей местности? Сейчас, проезжая мимо вашего кладбища, я видел печальную картину: на одной безымянной могиле молились дряхлая старуха и маленькая девочка.

– А ты прочел надпись на могильной плите? – в свою очередь спросил меня друг.

– Ну, прочел конечно. Только скажу по правде, что из этой надписи я ничего не понял. Тут явно какая-то тайна.

– И представь себе, действительно тайна да ещё какая, большого мистического значения. Мне пришлось много повозиться с её подоплекой, даже за границу съездить. Но в этом деле, как выяснилось следствием, живых виновных лиц не оказалось, а мне важно было выяснить причины, породившие смерть графской четы. Работы было непочатый край, и все-таки несмотря на всю сложность и запутанность коллизий нам удалось, изучив отдельные известные моменты, разгадать загадку и представить в канцелярию особо важных дел в Петербурге доклад в подробном изложении.

Не странно ли звучит, на твой взгляд, в ушах юриста выражение "Преступление без виновников", а таково резюме следствия. К тому же этому запутанному делу суждено покоиться в архиве, а мне не дано право огласки. А то можно было бы написать архи-романтическую повесть, от которой у многих бы глаза разгорелись, а кое-кому возможно и не поздоровилось бы. Но на нашем докладе государь-император начертал: "Предать забвению и не разглашать". Конечно, в этой ужасной трагедии не могло совсем не быть виновных, но виноваты были не физические лица, а дурные обстоятельства. Вся загадочная история обязана своим происхождением человеку, небрежно и дурно воспитанному окружающей его средой. Здесь не просто неосторожная случайность, а скорее роковая ошибка, явившаяся закономерным следствием разнузданных страстей того же порочного человека.

– В чем же все-таки дело, я никак не могу понять? Ты все время говоришь загадками, доверься мне и расскажи, как было дело.

– Подожди, дай время и ты узнаешь эту загадку во всех её подробностях, – перебил меня Иван Дементьевич. – Сегодня я хочу разделаться с тяжестью, которая безысходно давит мне душу, хочу поделиться с тобой своим нравственным возмущением. Ты говоришь, мол, видел на кладбище горькую картину: девочка раскладывает цветочки на могиле своих родителей? Скажи, чье сердце не дрогнет, наблюдая несчастное дитя, которое, благодаря безумию своих родителей, вынуждено всю жизнь страдать по милости в первую очередь тех, кто её народил. Радо или поздно дитя это узнает тайну своего происхождения и тогда оно не останется безразличным к тем, кто от укора своей преступной совести, скрылись от людей, от молвы, от самих себя... И грустно, и обидно. Если допустить, что данное событие есть просто результат случайности, опять же будет торжествовать порок, скрытый флером необдуманности животной страсти. Я поделюсь с тобой этой историей и как-нибудь на досуге ты поймешь, какое значение она имеет для всех времен и народов. Пусть она произошла среди аристократии, но будь это интеллигенция, будь это крестьянская или рабочая среда, все равно, кто может поручиться, что под влиянием вскипевших животных страстей, под дикими парами человеческой низости и безумия не может ещё раз повториться что-либо подобное, когда самый невинный и святой плод возникает из безумного животного влечения двух различных полов. Мне кажется, что ученые, люди, изучающие природу в тиши своих кабинетов, гораздо более знают малые творения этой природы, птиц или пресмыкающихся, чем собственную суть, чем сами себя. Вообще, человек ещё недостаточно прислушивается к голосу собственного разума и часто в ущерб себе же самому и тем более в ущерб обществу, его моральным устоям в первую очередь выполняет требования своей похоти, выдавая их для собственного успокоения за требования якобы своего сердца. В том-то и заключается ужас стихийных проявлений страстей, гонящих свои жертвы на алтарь всесожжения. Не странно ли, человек борется за существование, за выживание, гонится за призрачным счастьем, жадно хватает его и вдруг, оборвавшись, падает вниз, в пропасть, из которой нет возврата. Так молния поражает путника, почти достигшего желанной цели. Так апоплексический удар сражает уже выздоравливающего. Так первый же бокал шампанского с ядом умерщвляет счастливо повенчанную чету. Вот так представляется мне эта трагическая история с её бессмысленным ошеломляющим финалом.

Иван Дементьевич отвернулся к окну и задумался. По его лицу скользнула тень горестных воспоминаний. И кто знает, может быть, в этот самый миг перед ним пронеслись знакомые картины этого бессмысленного финала. Не этой ли историей отчасти вдохновлялся творец "Ады", кажется, Витковские находились в далеком свойстве через князей Ч*** с могущественной династией министров иностранных дел, которая на заре Ха-Ха века отпочковала литературный росток... Впрочем, чу! Палец к губам. Еще не время и не место называть имена главных действующих лиц давней трагедии. Призраки слышат и знают все, они добры к чистосердечным исследователям и чрезвычайно злы и мстительны к лихоимцам.

ГЛАВА II,

ИЗ КОТОРОЙ МОЖНО ВЫВЕСТЬ ЗАКЛЮЧЕНИЕ, КАК ВАЖНО СМОЛОДУ ПРАВИЛЬНО ВОСПИТЫВАТЬ ДЕТЕЙ, А РАВНО И ТО, ЧТО ЛЮБЫЕ ПОСТУПКИ, ДОБРЫЕ ИЛИ ЗЛЫЕ, НЕ ОСТАЮТСЯ БЕЗ ВОЗДАЯНИЯ

Дня через три я закончил свои служебные дела и, улучив удобную минуту, напомнил Ивану Дементьевичу об его обещании рассказать про таинственную могилу.

– Пойдем-ка в сад, там прохладнее, – предложил он, взяв меня под руку.

Мы вышли в сад. Густая зелень деревьев давала восхитительную тень, образуя живительную прохладу по всему саду в это жаркое время года. Спелые фрукты манили к себе одним своим видом, не говоря уже об аромате. Где-то чирикала неутомимая птичка, а в пышной траве стрекотали кузнечики.

Иван Дементьевич нарвал румяных яблок, и мы забрались в беседку, искусно обсаженную виноградной лозой.

– Надеюсь, ты запомнил, что видел на горизонте лес, к которому подходила дорога? – спросил меня Иван Дементьевич, усаживаясь в плетеное кресло и предлагая мне большое румяное яблоко.

Я утвердительно кивнул головой, взял яблоко, а мой собеседник продолжил:

– Вот там и находится имение графов Витковских. Да, когда-то это было действительно очень большое имение со многими полями и поемными лугами, немало было там лесов и садов. Сейчас мало, что осталось, а лет тридцать тому назад было на что посмотреть и полюбоваться.

Мне тогда было лет пятнадцать, и я часто в летнюю пору любил бегать в это имение: половить рыбу в его прекрасном чистом пруду и поиграть на скрипке или просто пошалить с молодым графом Евгением, моим сверстником.

Как сейчас помню: за плотиной пруда стояла старая мельница и небольшой завод, а по другую сторону пруда располагалось большое село Витковское. В селе имелись несколько торговых лавок, церковь, кабак и школа. В верховье пруда вдоль нешумной речки Витковки раскинулся громадный парк со столетними деревьями, тенистыми аллеями, водяными фонтанами и мраморными изваяниями дивной красоты.

Перед парком на высоком берегу пруда находилась усадьба графов Витковских, состоящая из большого дома с колоннами и различными архитектурными изысками. Позади дома был фруктово-ягодный сад, в центре которого был устроен мощный водяной фонтан с бронзовыми фигурами и большим бассейном, в котором плавали золотые рыбки. Около фонтана был разбит роскошный цветник, где росли розы редкостных пород. По углам цветника были расставлены мраморные статуи римских богов и богинь, среди которых меня особенно занимала фигура Януса, двуголового бога человеческой сущности. В стороне от господского дома стояло двухэтажное здание, в нижнем этаже которого помещалась контора, а в верхнем жил управляющий имением Карл Иванович Розенберг со своей, к сожалению, бездетной супругой Матильдой Николаевной. Далее шли разные службы, людские постройки, конюшни, коровник, амбары, склады, погреба и тому подобное. Вся усадьба была огорожена крепким забором, имевшим несколько калиток в парк и входные каменные ворота с железными полотнищами, у которых день и ночь дежурили сторожа.

Лет за двадцать до крестьянской реформы граф Михаил Андреевич Витковский, будучи офицером и сражаясь на Кавказе с горцами, был убит. Его жена, графиня Анна Аркадьевна, похоронив мужа, уехала с Кавказа со своим маленьким сыном Евгением в родовое имение Витковских и, поселившись в нем на постоянное жительство, занялась хозяйством, предоставив Евгению развиваться согласно теории Руссо, как ему вздумается.

Анна Аркадьевна была среднего роста, худощавая с матово-моложавой наружностью, резко отличавшей её от своих сверстниц. Нелегко было определить её истинный возраст и по той причине, что она умела быть и подвижной, и девически-застенчивой особой, не терявшей своего достоинства даже в деревенской обстановке. Ее многие сватали, но она всем отказывала, твердо решив на всю жизнь остаться вдовой, и не снимала траура по любимому мужу.

Евгений рос бойким, смышленым подростком. Он любил игры и забавы, сегодня сказали бы, занимался спортом, хотя тогда это не выделялось, учился хорошо, что в свою очередь не мешало ему быть большим забиякой и проказником в нашем училище.

Графиня очень любила единственного сына и часто баловала его дорогими подарками. У него был целый зверинец: медведи, лисята, орлы, певчие птицы, попугаи и, конечно, кони. На последних мы часто гарцевали по парку, изображая охотников в американских непроходимых дебрях. В подобных случаях мы вооружались муляжными карабинами, надевали специальные пояса, к которым привешивали деревянные кинжалы, оклеенные серебряной бумагой, потому что графиня строго-настрого наказала не играть с настоящим оружием. Иногда Евгений надевал черкесский костюм и лихо скакал сквозь крапивные заросли, превращаясь в воинственного горца, поражавшего игрушечной сабелькой "несметные полчища врагов".

Анна Аркадьевна всегда была со мной ласкова, и я часто оставался ночевать в их гостеприимном доме, временно покидая укромный уголок в квартире моей тетки, городской учительницы. В такие вечера мы с Евгением любили заниматься музыкой и при содействии музыканта-гувернера и любезной хозяйки осваивали фортепьянное и скрипичное искусство.