Текст книги "Ветер времени"

Автор книги: Виктор Кочетков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Витя внимательно слушал, наблюдая, с какой скоростью исчезает бисквит.

И вот сегодня вечером возвратившись с приусадебного участка, где она с родителями весь день на жаре пропалывала капусту и морковь, обнаружила записку:

– Не ищи меня больше. Я люблю другую женщину!

Всю свою одежду и стереомагнитолу забрал с собой. Алена никак не могла оставаться с таким горем наедине, и сразу позвонила Ире. Мама сказала, что она ночует у Кати, и несчастная бросилась сюда, надеясь найти сочувствие и утешение. А Ирина оказывается не одна. Подруга с неприязнью смотрела на Виктора, и тому стало очень неловко.

– Опять ничего не получилось! – расстраивался он. – Почему так?

А Алена все плакала, убивалась, кляня судьбу и сокрушаясь. Ира, не зная как утешить дорогую подругу, мягко гладила ее голову и с сожалением смотрела на Виктора. Тот вздохнул горько, поднялся и, пожелав всем спокойной ночи, вышел на ночной проспект.

Следующим вечером собрались у Петра. Со смехом возвращались ко вчерашнему празднику. Антанас был искренне ошеломлен обаянием Екатерины Карловны. Говорил, что это необыкновенная женщина и хотя, по-видимому, у него нет никаких шансов на умопомрачительный роман, все же он рад знакомству и готов быть рядом с ней и безо всяких упований. Вспоминал, что в старые времена из-за таких женщин офицеры лишали себя жизни, или теряли все свое состояние и богатство, ничуть не жалея об этом. Уж Витя-то знал, как Катерина умеет обольщать!

Петр не на шутку увлекся Мариной. Губы у него были целы, но левое ухо покраснело, заметно увеличившись в размере. Он позволил себе всего лишь небольшую вольность во время медленного танца, и тут же поплатился за это. Тем не менее, Петя считает, что у него неплохие шансы, и вообще, пора бы уже подумать о серьезных отношениях.

На острове превосходно провели время. Сначала долго плыли на большом белом пароходе по широкой реке, любуясь открывающейся чудесной панорамой речных просторов. Дамы отдыхали в комфортабельных каютах и готовились к ночному карнавалу. Мужчины, в основном люди серьезные –  городская элита, руководители предприятий, бизнесмены, неторопливо прогуливались по палубе и вели светские и деловые беседы. Антанас не терял времени и наводил дружеские мосты, знакомясь с нужными людьми. Представлялся литовским депутатом и крупным предпринимателем из Вильнюса. Намекал, что хочет открыть в городе небольшой, но очень прибыльный бизнес. Какой – пока секрет. Его понимали, угощали джином и виски, и надавали множество визитных карточек.

Уже зажглись крупные звезды, река потемнела, летние сумерки опустились бархатным покрывалом, завершая чудесный жаркий день. Причалили к колоритному, лежащему в черной тени, загадочному острову, утонувшему в зелени кустарников и высоких раскидистых сосен. На берегу уже пылали костры. В теплом воздухе носились запахи горящих березовых поленьев, на множестве мангалов готовился вкуснейший шашлык и аппетитный люля-кебаб.

Дружно сошли по трапу и стали, дурачась и веселясь как школьники, бегать друг за другом и всячески шалить и смеяться. Затем подкинули дров, и пламя взметнулось до небес. Водили хороводы вокруг костров, пели все вместе «в лесу родилась елочка», забавлялись и шутили. В небе взрывались петарды, яркие фейерверки, потешные огни и шутихи. Огненная забава продолжалась довольно долго, разноцветными вспышками освещая уснувший остров. С парохода беспрерывно лилась танцевальная музыка, призрачный берег мягко трогала речная волна. Восторженные крики, разлетаясь гулким эхом, далеко раздавались окрест.

На рассвете утомленные участники благополучно сошли на пристани, где их ждали пустые автобусы и служебные автомобили.

                                        * * * * *

Боевой вертолет, едва не задевая несущиеся навстречу на огромной скорости верхушки вековых сосен, шел на малой высоте, держа направление на северо-запад. Огромный винт с шипением резал разогретый воздух, весь пропитанный лесными ароматами и испарениями небольших бесчисленных озер, зеркальными осколками блестевшими внизу. Ми-28 устремлялся в гиблый край коварных трясин и непроходимых болот. Васюганская низменность расстилалась до самого горизонта, открываясь бесконечными таежными далями. Смешанные леса зеленели таинственным покровом, обнажаясь иногда островками палого леса. Хрустальными нитями серебрились многочисленные ручьи и речушки, иногда сливаясь друг с другом сверкающими протоками. За штурвалом геликоптера восседал дюжий полковник Степан Салоед – командир авиационного истребительно-бомбардировочного полка и родной брат дачной возлюбленной Антанаса.

Олигарх сидел на месте второго пилота в солнцезащитных очках и шлемофоне, пытаясь по топографической карте сориентироваться на местности. Но Салоед шел строго по навигационным приборам, зная нужную широту и долготу. Сзади, на жестких сиденьях устроились Виктор, Малыш и дядя Вася Буторин, весь белый от ужаса головокружительного полета, но все же, держащийся молодцом.

Впереди, справа по борту, открылась лесная прогалина со стоящими крестьянскими избами. Вертолет, заложив крутой вираж, резко пошел на посадку, и вскоре благополучно приземлился за околицей. Заглушили ревущий двигатель, открыли дверь и будто окунулись в насыщенный запахами мир лесных цветов и сочных трав, симфонию птичьих голосов, разбавленных жужжанием бесчисленных насекомых, в палитру ярких летних красок распустившейся сибирской природы.

Чуть поодаль стояла большая группа сельских жителей и встречала прибывших хлебом-солью. Подошли ближе. Навстречу шагнул пожилой человек, видимо старший. Антанас принял рапорт и радушно поприветствовал селян. Ему ответили нестройно, но с искренней теплотой. Высокая статная молодица в расшитом платке и длинном белом сарафане, с поклоном поднесла аппетитный каравай. Предприниматель отломил горбушку, посолил из солонки, и с благодарностью принял дары, не забыв сердечно расцеловать русскую красавицу.

Неделю назад олигарх связался со своим старым сослуживцем – особистом советской военно-воздушной базы под Гдыней в Польше. Народ в Европе был страшно напуган Чернобыльской катастрофой. Все опасались радиации, носили с собой карманные дозиметры и готовы были платить огромные деньги за любые средства профилактики лучевой болезни. Лучшим лекарством для выведения радиотоксинов считались грибы – лисички. Цены выросли неимоверно, но собранные на Украине, Белоруссии и даже в Прибалтике, успеха не имели, так как радиационное облако накрыло всю Восточную Европу и западную часть СССР. Радионуклиды находили даже в почвах Скандинавии и Гренландии. Поэтому особым спросом пользовалась продукция из Китая, Сибири и Дальнего Востока. За стокилограммовую бочку соленых лисичек перекупщики платили десять тысяч долларов, и готовы были принять любое количество.

Олигарх собрал военный совет и поделился соображениями. Витя с Сергеем разузнали обстановку и оказалось, что у дяди Васи родной брат Шурка председателем на хуторе Старые Плывуны, где Василий родился и вырос.

Грибов и ягод там такое изобилие, что на лисички никто и внимания не обращает, а собирают в основном обабки и подосиновики. Сушат на зиму, а на засолку идут рыжики и грузди. Леса там девственные, щедрые, густые. В еловых зарослях пасутся дикие кабаны, а по таежному бурелому бродят осторожные лоси. Зайцев и куропаток не счесть, медведи и волки ведут себя спокойно. Вот только хитрые лисицы пошаливают иногда, воруя по ночам домашнюю птицу. Эти отрывочные сведения с трудом удалось вытянуть из немногословного дяди Васи.

На мясокомбинате становилось все меньше работы. Не подвозили сырья, животноводческие хозяйства все реже привозили на бойню скот. Резко сократился выпуск продукции. Работали по два-три часа в день. Народ отправляли в бессрочные отпуска, зарплаты сократились. Льготное отоваривание прекратилось вообще. Ситуация в стране ухудшалась с каждым днем. Цены взлетали, магазины пугали пустыми полками, и купить что-либо можно было только на рынках. После разорительной павловской реформы, когда миллионы сограждан потеряли все свои сбережения, возник дефицит наличных денег. Очень часто предприятия рассчитывались с работниками и между собой бартером, собственной продукцией или еще какими-нибудь непрофильными товарами. Серега и Виктор давно уже подумывали об увольнении, но податься было некуда – везде царил развал и неразбериха.

Идея с заготовкой грибов показалась заманчивой. Уговорили Василия съездить с ними на свою родину, написали заявления об отпуске.

Дядя Вася покинул Старые Плывуны пятнадцатилетним подростком более сорока лет назад. Освоился в большом городе, женился, и раз в три года обязательно приезжал к брату. Добираться туда было непросто. До Пихтовки еще ходил междугородный автобус, а потом приходилось почти девяносто километров трястись по бездорожью на попутках.

Тем не менее, встретились с Антанасом, позвонили брату, объяснили перспективный замысел-прожект. Тот обещал всячески содействовать и мобилизовать жителей. Сообщили дату прилета и отправились на комбинат. Там, в отделе снабжения, закупили семьдесят килограмм свежего сервелата и десять ящиков говяжьей тушенки. Предприниматель рассчитался живыми деньгами, и начальник отдела с благодарностью долго жал ему руку, заискивающе глядя в глаза, и предлагая купить еще полтонны субпродуктов.

Следующим утром Петр отвез всех в воинскую часть под Репьево, и командир полка лично сел за штурвал. Он тоже был в доле.

Сельчане с восторгом приветствовали прибывших. Обнимали Василия, помогали выгружать вещи. Село было совсем небольшое – тридцать семь дворов, и Антанас с председателем быстро осмотрели хозяйство. Затем объявили людям задачу, хотя все уже все знали. Желающих помочь в заготовке грибов разделили на две бригады. Одна большая группа собирает непосредственно лисички. Другая часть готовит грибы и инвентарь к засолке. Всего набралось девятнадцать добровольцев, в основном женщин. Они готовы были с завтрашнего утра приступать к работе. Олигарх объявил, что труд заготовителей будет щедро вознагражден деньгами и мясопродуктами. Напомнил, что целебные грибы с нетерпением ждет зараженная радионуклидами Европа, Украина и Белоруссия, до сих пор не оправившиеся от последствий Чернобыльской трагедии.

В амбаре нашлось множество растрескавшихся деревянных бочек, и умельцы сразу же принялись очищать, перебирать и заново собирать тару, подгоняя металлические обручи и прокладывая швы паклей.

Население Старых Плывунов состояло из немолодых людей. Молодежь сразу после окончания восьмилетки уезжала кто куда. На данный период на хуторе проживало семьдесят шесть человек, включая маленьких детей, которых молодые родители привозили к бабушкам и дедушкам и потом долго не хотели забирать.

Председатель – дядя Шура Буторин, был одинокий бобыль и обитал в небольшом пятистенке. Василий поселился у младшего брата. Витю определили к бабке Маланье – старой и очень сердитой. Вдовая Наталья – высокая полнотелая молодка, которая встречала хлебом-солью дорогих гостей, вцепилась обеими руками в Малыша и забрала ошарашенного сатира на постой в свою хату.

Когда все устроились по квартирам, Антанас сердечно простился с деревенскими жителями. Сельчане подарили Степану Салоеду на память небольшой бочонок гречишного меда, и полковник, растрогавшись, перецеловал всех бабок на прощанье. Договорились держать связь через командира. Вертолет взревел винтами и, легко оторвавшись от земли, гудящим шмелем растворился в сияющем небе.

Вечером, немного отдохнув после жаркой раскаленной бани, выпив полведра пенящегося душистого кваса, устроили в честь прибытия пиршество.

В горнице у Натальи длинные столы были накрыты нехитрой крестьянской снедью. Особое место в самом центре, занимало огромное блюдо с тонко нарезанной копченой колбасой, и ведерный чугунок с мятой картошкой и тушенкой. Сервелат в Старых Плывунах был большой редкостью, и глаза жителей горели нетерпеливым интересом. Гости привезли с собой несколько бутылок «Столичной», а сельчане выставили ядреный, забористый самогон.

Малыш с хозяйкой торжественно, будто новобрачные, восседали во главе стола. Чуть ли не весь хутор собрался поглазеть и пообщаться с городскими заготовителями и Василием, который, судя по всему, стал большим человеком, раз прилетел с начальством на вертолете.

Деревня одиноко стояла, окруженная глухими лесами и болотами, далеко от больших караванных путей и асфальтовых дорог. Ближайшее село находилось в пятнадцати верстах. Раз в неделю приезжала машина-будка-магазин из райцентра. Привозили свежий хлеб, крупы, сахар, рыбные консервы, муку. Почту и пенсии выдавал уполномоченный из района. Зимой немногочисленный отряд охотников-зверобоев уходил в тайгу на промысел. Добывали шкуры зайцев, лисиц, белок, и прочего пушного зверя, и сдавали государству. Летом занимались своим хозяйством. Кто помоложе, уезжал на заработки в город.

Натали, – а именно так теперь Серега стал называть свою хозяйку, счастливыми глазами смотрела, как заезжий молодец с хрустом поедает квашеную капусту с клюквой. Она будто сошла с кустодиевских полотен, поражая обилием соблазнительных форм и яркого девического румянца. Крутобокая лесная наяда имела двенадцатилетнего сынишку и шестнадцатилетнюю дочь, которая прошлой осенью поступила в ветеринарный техникум и жила теперь в Искитиме. Пять лет прошло, как на охоте случайно провалился в полынью и навсегда ушел под лед муж Тимофей. С тех пор вдова ни о чем и не помышляла, как вдруг судьба подарила ей такого видного мужчину, который к тому же утверждал, что не женат и без ума от высоких дам.

После первого тоста вмиг опустело блюдо с сервелатом. Загорелые дочерна морщинистые руки, с въевшимся навечно земляным налетом, торопливо тянулись, хватая заскорузлыми пальцами сочащиеся прозрачной слезой янтарные копченые ломти. Нарезали еще порцию, которая исчезла сразу же после второго тоста. Селяне закусывали, нахваливая продукт и закатывая к потолку посветлевшие глаза. Вскоре после третьего тоста чугунок стоял совершенно опустевший, а захмелевшие обитатели Старых Плывунов заметно повеселели. Очки Василия яркими бликами отражали льющийся сверху электрический свет. По правую руку ветерана сидел брат-председатель. Слева примостился друг его босоногой юности, а ныне школьный учитель Дымка. Вообще-то звали его Дмитрий Сергеевич, но селяне не любили длинных имен. Удивительно, но во всей деревне имелись лишь две фамилии. Два клана-династии. Буторины и Шмидты. Все находились в близкой и дальней родственной связи друг к другу и жили одной дружной семьей. На хуторе была школа-четырехлетка. Потом школьники доучивались в районе, в интернате.

Должности директора, преподавателя и завхоза совмещал Дымка – неунывающий худосочный мужик интеллигентной наружности. У него одного в деревне был мотоцикл с коляской, да у председателя служебный уазик. Больше техники, кроме велосипедов, на хуторе не было. Любознательный педагог устроил на чердаке своего дома небольшую обсерваторию. Четыре года копил деньги на телескоп, и вот уже много лет изучал ночами звездное небо, надеясь первым увидеть в космических далях инопланетные корабли. Увлекаясь уфологией, он убедил почти всех обывателей в существовании внеземного разума. Даже старые верующие бабки и то заколебались, настолько убедительно и аргументированно доказывал Дымка присутствие гуманоидов и скорое прибытие здравомыслящих пришельцев. Бывая в городе по школьным делам, учитель привозил домой огромное количество научно-популярной литературы по астрономии, учебников по астрофизике, а также самиздатовские книжки по астрологии, и все свободное время изучал эту сомнительную науку. По каким-то невероятным признакам составил пожизненные гороскопы на всех жителей хутора, пугая их таинственными предсказаниями и подтверждая теорию загадочными графиками звездных домов.

Рядом с главой села, поставив под ноги маленькую табуретку, выглядывала крупная голова необычного человека. Это был Павел Андреевич – бухгалтер и делопроизводитель, а по совместительству еще и электрик-высоковольтник. Он был лилипутом-карликом, менее полутора метра ростом, не выросшим по неизвестной причине, хотя родители и родственники были вполне приличной высоты. Окончил в городе два курса электротехнического института и в совершенстве знал бухучет и складское дело. Вернулся домой с молодой женой, тоже небольшого роста, но все же чуть выше его, а через несколько лет по деревне бегали три проворных чумазых гнома, и целыми днями, непослушные, играли в прятки с родителями. Павла Андреевича все уважали, ибо только он мог правильно составить нужную бумагу, написать письмо и рассчитать зарплату.

Витя сидел на скамье, зажатый с обеих сторон двумя дюжими старухами в черных платках, которые, радуясь чему-то, беспрестанно подливали ему самогон.

– Выпей, милок. Чистый нектар, – нахваливали, цокая языком.

Виктор мелкими глотками пил мутный, невероятной крепости нектар, а потом долго не мог отдышаться, приходя в себя. Бабки радушно угощали его, накалывая ему на вилку то редиску, то соленый огурец, то кусок крупно порезанного сала, и он покорно жевал, с интересом разглядывая присутствующих. Не было ни одного молодого парня или девушки. Только вездесущая детвора носилась по хате, залезала под стол, прыгала по скамьям и вообще обрадовалась приехавшим чрезвычайно. Немолодые мужики и женщины с аппетитом закусывали и с удовольствием наполняли бокалы, слушая витиеватые тосты приезжего тамады.

Малыш был в ударе. Произнес застольную здравицу за хозяйку дома. Народ зашумел одобрительно. Наталья зарделась, опустив глаза, и вдруг, крепко стиснув в сильных объятиях, звонко расцеловала смутившегося кавалера. Села, не сводя с него горящего василькового взгляда, со счастливой блуждающей улыбкой на раскрасневшемся лице, и все подкладывала ему на тарелку соленые рыжики и крупные куски зажаренного в печи индейского петуха. Сатир упивался вниманием общества и с серьезным видом отвечал на вопросы незадачливых селян.

– Сергей Борисыч, что же это в стране-то деется? – вопрошала его обеспокоенная старушка. – Потоп будет ли?

– Потоп будет. Потом. А сейчас пришло царство антихриста и вершитель дел его Лель, правит страной, – Малыш умышленно нагонял страх.

– Покайтесь миряне, ибо сказано у Иеремии – велики грехи рода человеческого!

Бабки испуганно крестились. Мужики не верили. Седобородые старцы, рядком сидящие сбоку на широкой лавке, прикладывали ладонь к слабослышащему уху.

– Ась? – белоголовый как лунь старик прошамкал беззубым ртом. – В сорок первом тоже антихрист являлся, еле землю отстояли.

– Сейчас хуже, деда, – Серега хитро блестел глазом. – Ядерный век. Дикие нравы. Никто не спасется в безумии мира сего.

– Да что за времена такие? Пенсию задерживают, магазин-будка уже три недели не едет… – бабки возмущенно шептались друг с другом.

Незаметно за разговорами люди пьянели, и разгоряченные, красные, потребовали от гармонистов грянуть чего-нибудь зажигательного, чтоб душа зашлась… Музыканты, растянув меха тальянок, лихо завели «барыню». Народ сразу же повеселел и тотчас пустился в пляс, безудержно топая каблуками и выбивая громкую дробь. Женщины важно плыли сизокрылыми утицами, мужики суетливо крутились вокруг них, изображая распаленных селезней. Хлестко били себя ладонями по груди, коленям, пяткам, громко притопывая и прихлопывая. Некоторые по-разбойничьи свистели и лихо шли вприсядку, ловко выбрасывая вперед одетые в начищенные сапоги ноги.

Одна плясунья, сложив перед собой руки, бойко исполняла чечетку, тонко повизгивая и игриво сверкая глазами в сторону Василия. Тот громко хлопал в ладоши и благодушно улыбался. Недолго думая, шалунья тут же подскочила к нему, выдернула из-за стола, и увлекла в круг. Дядя Вася по-молодецки тряхнул стариной, выдав сумасшедшего «казачка». В молодости он был, видимо, отличным танцором и имел немалый успех у деревенских барышень. Очки слегка запотели, волосы взмокли, грудь бурно вздымалась от торопливого дыхания. Он с честью принял вызов, не уступая спутнице в исполнительском мастерстве. Но дама не собиралась останавливаться и решила утомить Василия переплясом. Ветеран и не подумал сдаваться, выдав целый ряд таких залихватских оборотов, что изба загудела от бурных рукоплесканий. Гармонисты наяривали во всю мочь, и не первой молодости танцовщица, стянув с себя красный платок и громко пристукнув сапожком оземь, подняла вверх обнаженные руки и выдала будоражащим движением крутых бедер такие умопомрачительные пируэты, что зрители восторженно заревели, вспоминая далекую молодость. У Василия от изумления упали с носа бинокулярные очки, и он еле успел выхватить их из-под каблуков разгорячившейся озорницы. Пал на колени, признавая свое поражение, и с благодарностью протянул ладонь победительнице. Женщина, взяв поверженного исполнителя за руку, торжествующе плыла вокруг лебедушкой.

 Музыканты, поиграв еще немного, стихли, утомленные.

Ветеран, обняв разрумянившуюся партнершу за талию, степенно разливал «Столичную». Чокнулись и выпили на брудершафт, долго глядя в глаза друг другу.

Витя сидел в приятной истоме и с удовольствием наблюдал за простосердечными селянами. Ему здесь нравилось. Люди открытые, душевные, а главное бесхитростные и добродушные. Он хотел было, вместе со всеми пуститься в пляс, но вскочив на ноги, почувствовал опасное головокружение и слабость в коленях от выпитого самогона, и предпочел остаться наблюдателем. Бабки-соседки не давали ему скучать и строго следили, чтобы его бокал не оставался пустым, беспрестанно подливая из графина огненный нектар и угощая свежим крыжовником.

Гармонисты ухнули «русскую», и неостывшие танцоры разом вскочили на ноги, готовые пуститься в яростный перепляс. Один край длинной скамьи резко освободился и подпрыгнул вверх. Витя, сидящий с бабками на другом конце, почувствовал, будто он низвергается в бездонную пропасть, падая и медленно заваливаясь набок. Струганный пол внезапно ударил в спину. Сверху сыпались не удержавшиеся спутницы-старухи. Приземлялись прямо на него и, с выражением полнейшего недоумения и легкого испуга, протягивали вперед когтистые пальцы. Рядом бухнулась опрокинувшаяся скамья. Музыка остановилась, вся хата сотрясалась от дикого хохота. Нерасторопные гуляки долго ползали на четвереньках, ощупывая себя со всех сторон, и громко охали, взволнованно хватая друг друга за руки.

Кое-как успокоились, установили скамью, сели и наполнили кубки. Выпили залпом. Музыканты вновь растянули меха заливистым перебором. Все одновременно поднялись, и Витя опять летел в бездну, ударяясь боками и зажав в кулаке скатерть, за которую в отчаянии схватился, теряя равновесие. Тарелки, чашки, кружки, недоеденные куски ржаного хлеба летели следом. Опытные бабки на этот раз устояли на ногах и весело смеялись беззубыми ртами, глядя, как падает и разбивается вдребезги посуда. Он с горем пополам поднялся, отряхнулся и сел в темный уголок на табуретку, скромно улыбаясь и нетрезвыми глазами наблюдая, как хуторяне помелом сгребают осколки.

Быстро постелили свежую скатерку, поставили уцелевшие приборы, опять наполнили чары. В третий раз рванули меха гармонисты, и пошла, поехала, загудела, зашумела, заколобродила деревенская потеха. То ли самогон давал такой заряд бодрости, то ли сами жители истосковались по гуляньям. Самоотреченно плясали все. Только Витя да седобородые старцы аплодировали сидя. Всех увлекал безудержный мотив. Взявшись за руки, прыгали как кузнечики малые дети. Василий мелким бесом крутился вокруг дуэньи-партнерши, блестя очками и радостно улыбаясь. Дымка дробным шагом шел вприсядку, держа руки за спиной. Лилипут Павел Андреевич метался на коротких ногах, пытаясь не отставать от раззадоренных пляской сельчан и отталкиваясь от пола, вихрем взлетал на пустые скамьи. Пробежав с безумными глазами всю длину, стремительно оттолкнувшись и растопырив как крылья руки, будто подгулявшая белка-летяга плавно и мягко приземлялся на широкую кровать, покрытую пуховой периной и застеленную белоснежным льняным полотном.

Высокая чернобровая Натали выступала с молчаливым достоинством, тая в глубине наполненного сокрушительной страстью тела, обжигающие огненные потоки, готовые вот-вот взорваться неуправляемым, разбуженным вулканом и в прах испепелить любого, дерзнувшего расшевелить стихию. Расширившиеся зрачки бездонных глаз, яркий румянец, играющий на матовых ланитах, притягательность алых губ, с трудом сдерживаемое, рвущееся наружу прерывистое дыхание – все это готово было смутить и повергнуть в трепет неуверенные сердца.

Но не робкого десятка был загорелый мускулистый авгур. Показывая неуемную удаль, одетый лишь в огромные джинсы-пирамиды, полуголый хмельной фавн сводил с ума лесную дриаду, исполняя невероятно экспрессивный фантастический танец – гремучую смесь латиноамериканских стилей и европейского канкана, культов и обрядов африканских племен и изящного греческого сиртаки. И все никак не мог оторвать зачарованного взгляда от налитых спелых боков прелестницы.

Остальной народ резвился, не отставая и не желая ни в чем уступать. Женщины, разметав по плечам седеющие волосы, бойко перебирали ногами и били каблуками в пол, помогая себе выразительными взвизгиваниями, в упоении танца взмахивая разноцветными платками. Пожилые деревенские мужики самозабвенно бросали кепки, кричали что-то непереводимое и громко топали сапогами.

Наконец народ утомленно потянулся к столу. Произнесли тост за здоровье председателя. Бабки звонкими голосами затянули песню «Хасбулат удалой». Им вторили хриплые мужские басы, и слаженное хоровое пение широкой рекой лилось по затихшему хутору. В окна и двери заглядывали любопытные, которым не хватило места за общим столом.

На улице незаметно стемнело. Тучи мошкары и таежного гнуса вертелись возле зажженных фонарей и электрических ламп, звонко гудели бесчисленными крылами, хаотично ведя свой бесконечный хоровод.

Малыш с Натальей неторопливо скользили по избе в медленном томном танце. Истосковавшаяся женщина бурно сжимала в страстном объятии плечи нежданного обольстителя. Высокая грудь заметно поднималась и опускалась, не в силах сдерживать рвущееся наружу пламя сладостного томления. Демон-искуситель что-то горячо шептал на ухо, касался губами пахнущие сосновой хвоей волосы, прижимался к ее кипящему блаженной негой телу, и все тянул, все ждал чего-то, вводя переполненную темпераментными ощущениями хозяйку в состояние бешеного исступления. Натали, не выдержав, вонзила острые ногти в обнаженную спину увлекшегося ухажера, чуть осела на подогнувшихся ногах, и вдруг, с силой вцепившись в кожаный ремень, утащила оторопевшего от неожиданности соблазнителя в спальню и громко захлопнула дверь.

Народ загудел доброжелательно, голоса взревели «Ой мороз, мороз…». Многие уже сидели, уронив головы и громко храпя. Две бабули подхватили совсем захмелевшего Витю с обеих сторон, и он, на непослушных ногах, в состоянии полнейшего изумления, покорно следовал за ними, с удивлением осматриваясь по сторонам. Его отвели на сеновал и опустили в душистую сухую траву. Чистое ночное небо, усеянное россыпью крупных мерцающих звезд, взорвалось на множество мельчайших молекул, звуки куда-то отодвинулись, запахи прекратились, и Витя крепко уснул, провалившись в темную вязкую глубину.

Солнечное утро переливалось звонким пением лесных птиц, ревом домашней скотины и утробным курлыканьем индейских петухов и индюшек, гордо расхаживающих по двору. Виктор открыл тяжелые веки и долго не мог сообразить, где он находится, пока крупный овод не ужалил его в пятку. Голова болела, во рту все пересохло, тело ломило с жестокого похмелья. Кое-как добрался до колодца. Поднял полную бадью студеной воды и жадно приник губами. Долго, до ломоты в зубах пил живительную влагу. Затем скинул одежду и разом опрокинул на себя. Будто обожгло всего. Мысли мгновенно прояснились, тело пронзили тысячи раскаленных игл. Сразу стало легче, и он, подбирая одежду, бодро зашагал в дом.

В горнице помолодевшая, свежая как утренняя роса Наталья, радостно летала от печки к столу. Румяные ноздреватые, обильно политые маслом блины, горкой возвышались на блюде. Дядя Вася в одиночестве завтракал, макая очередной блин в густую сметану и запивая крепким чаем из широкого блюдечка.

– Кушать садитесь, – глаза хозяйки сияли ультрамарином. – Отведайте блинчиков, – пригласила она Виктора.

Он сел, почувствовав сильный голод. С наслаждением наливал из блестевшего самовара чай. За короткий срок внушительная горка блинов уменьшилась на две трети.

– А друг мой где? – вопросил с намеком.

– Сергей Борисович еще отдыхают. Утомились за ночь… – Наталья скромно опустила густые ресницы, прикрыв счастливо сверкнувшие глаза.

– Жив, здоров, молодец?

– Здоров… – она озорно фыркнула и кинулась снимать блин.

Вышел из спальни заспанный Малыш, оглядел удивленным взглядом хату. Хозяйка набросила ему на шею вышитый рушник и повела умываться. Поливала из ковша водой, с любовью глядя в небритое лицо удалого молодца. Тот обтерся полотенцем, внезапно крепко прижал к себе взвизгнувшую от радости молодку.

Пока неутомимый сатир утолял разыгравшийся аппетит, Наталья рассказала, что в амбаре устроили засолочный цех. Шурка с мужиками готовит тару и большие чаны-емкости для вымачивания грибов. А десять женщин сделали уже пару заходов и принесли по два ведра каждая, отборных лисичек. Бабка Маланья – единственная в деревне целительница, с утра собирает в лесу какую-то особую, лишь ей одной ведомую траву, чтобы использовать как приправу при засолке. Собранная на рассвете, эта чудо-трава гонит брюшную хворь, а при добавлении в соленья дает терпкий незабываемый вкус и тонкий аромат только что скошенного клевера.

В импровизированном цеху уже кипела работа. Возле стены приличной горкой навалены крупные лисички. Все сборщицы давно вернулись и сидели на перевернутых ведрах, разрезая наполовину и тщательно промывая каждый гриб. Павел Андреевич топил березовыми поленьями печь, на которой булькал огромный бак с водой.

Чистые разрезанные грибы опускали партиями в кипяток, варили пятнадцать минут и дуршлагом отбрасывали в большую ванну с чистой водой, где лисички вымачивались два дня. Воду меняли утром и вечером. Затем грибы укладывали в бочку ровными слоями, пересыпали крупной солью, прокладывали специями. Использовали смородиновый лист, лист хрена, немного молотой гвоздики и эстрагона. Обязательно сыпали пригоршню заветной травы от бабы Маланьи. Добавляли немного свежей родниковой воды, для чего приходилось углубляться на полкилометра в лес, немного уксуса. Сверху клали гнет – тяжеленный камень. Работы было немало.