Текст книги "Вопрос — ответ"

Автор книги: Викас Сваруп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Я просыпаюсь в холодном поту.

Вскоре мы знакомимся с Мулаем, тринадцатилетним парнем без руки.

– Опостылела такая жизнь, – сетует он.

– Тогда почему ты не сбежишь?

– Куда? Мумбаи не моя родная деревня. Город огромный, а голову негде приклонить. Даже в канаву спать не пустят, если нет связей. И кто меня защитит от уличных шаек?

– Шаек?

– Ну да. В прошлом месяце двое отсюда удрали, так через три дня кушать захотели – сами вернулись. Банда Бхику нипочем не позволит зарабатывать на своей территории. А здесь нам дают хотя бы еду и кров, и прочие шайки нас не беспокоят.

– Нет, мы не хотим связываться ни с какими бандитами, – серьезно говорю я, припомнив старую доху: «Кабир пришел на рынок, он всем добра желает. Ни дружбы, ни вражды ни с кем он не желает».

В общей столовой царит возбуждение. Прибыл новенький из Пакистана. Мустафа вводит его, восторженно цокая языком и хлопая себя по бедрам.

– Сегодня утром вот такого привезли! От самого Шакила Рана.

Мы окружаем новичка и недоверчиво прикасаемся к нему, точно к лесному хищнику, запертому в клетке. Правда, двенадцатилетний мальчишка мало походит на зверя. Скорее на инопланетянина из рекламы британского печенья, которую крутят по телевизору. Голова у парня овальная, заостренная кверху, глаза как у китайца, мясистый нос и тонкие губы.

– Откуда он? – спрашивает Пунноозе.

– Говорят, из святилища Шаха Даула[47]47
  Гробница Шаха Даула – место, куда на протяжении трех столетий устремляются бесплодные женщины помолиться о потомстве. Своего первенца паломницы обязуются доставить сразу же после рождения в святилище.


[Закрыть] в пакистанском Пенджабе, – охотно поясняет товарищ. – Там этих пацанов зовут крысятами.

– Как у них получаются такие головы?

– Да вроде бы их с рождения стягивают железными обручами, чтобы не росли. Отсюда и неповторимая форма. Здорово, правда?

– Думаю, мальчишка далеко пойдет. Маман будет доволен.

– Да уж, – кивает Мустафа. – Чрезвычайно ценный экземпляр.

Я слышу их разговор, и мне почему-то вспоминается медведь, которого мы с отцом Тимоти видели на площади Коннаут. На шее у зверя был тугой ошейник, а морду закрывала черная маска. Хозяин колол его острой пачкой, и бывший хищник вскидывался на задние лапы, потешая публику. Люди вокруг смеялись, бросали монеты. Владелец животного быстро собрал деньги и тронулся дальше давать очередное представление. Меня поразили глаза того зверя. В них было столько тоски, что я невольно спросил отца Тимоти, умеют ли медведи плакать.

Случайно натыкаюсь на Джиту, который прячется в туалете.

В руках у мальчишки целлофановый пакет, наполненный чем-то желтовато-белым. Парень раскрывает его и шумно втягивает воздух носом и ртом, прижимая прозрачную пленку к лицу. Одежда его пахнет краской и растворителем. Под ноздрями красная сыпь. Губы покрыты липким потом. После вдоха полуприкрытые глаза стекленеют, а руки принимаются дрожать.

– Джиту!.. Джиту!.. – Я трясу его за плечи. – Что ты делаешь?

– Плаваю в небе, – вяло звучит в ответ. – Сплю на облаках. Не трогай меня.

Растерявшись, я бью его по щекам. Парень кашляет черной слизью.

– Просто я нюхаю клей, – объясняет он позже. – Покупаю у сапожника, втянулся уже. Клей убивает голод и боль. И перед глазами такие яркие картинки… Даже маму иногда вижу.

Я тоже хочу попробовать. Джиту охотно делится. После вдоха голова начинает кружиться, пол под моими ногами качается и плывет. Вижу высокую женщину, облаченную в белое сари, с ребенком на руках. Ветер с воем треплет ее волосы, затеняя лицо. Но вот малыш протягивает крохотную ручку и нежно отводит в сторону черные пряди. Перед ним изможденные, провалившиеся глаза, крючковатый нос, острые зубы в блестящих каплях крови, и жирные белые личинки копошатся в старческих складках дряблой кожи под челюстью. Младенец визжит от ужаса, бросается прочь…

С этого дня я зарекаюсь нюхать клей.

Тем временем уроки музыки подходят к концу. Мастер-джи необыкновенно доволен успехами Салима.

– Ты действительно постиг искусство пения, мой мальчик. Осталось освоить последнее…

– И что же?

– Творения Сурдаса.[48]48
  Индийский поэт, певец, проповедник (ок. 1483 – ок. 1563). Слагал стихи на брадже (одном из диалектов хинди). Его поэзия связана с традициями религиозно-реформаторского движения бхакти.


[Закрыть]

– А кто это – Сурдас?

– Известнейший исполнитель бхакти, сложивший во славу Кришны тысячи песен. Однажды он свалился в заброшенный колодец, а вылезти не смог. Так и сидел там почти неделю, продолжая молиться. И вот на седьмой день послышался детский голос, который предлагал ему спасение. С помощью незнакомого ребенка Сурдас выбрался на волю, однако таинственный избавитель исчез. Ибо это был не кто иной, как сам Кришна. И благодарный поэт посвятил свою жизнь сочинению песнопений в его честь. Играя на однострунной эктаре,[49]49
  Индийский струнный щипковый музыкальный инструмент.


[Закрыть] он описывал в стихах детство Кришны… – И мастер-джи запевает: – «Мои глаза жаждут твоего присутствия…»

– Как это: глаза – и жаждут? – удивляюсь я.

– А разве я не сказал? Он ведь был совершенно слепым.

Нынче последний день занятий, и мастер-джи осыпает Салима похвалами. Я же совершенно не в себе и постоянно отвлекаюсь – наверное, обезумел от общения с юными калеками. Конечно, в каком-то смысле мы все бедолаги, но дети из «школы» Мамана кажутся мне самыми обездоленными на свете.

Пунноозе заходит в класс, негромко толкует с учителем, потом достает кошелек и отсчитывает деньги. Мастер-джи с благодарным видом убирает солидную пачку в передний карман своей курта. Мужчины уходят, оставив меня с товарищем и фисгармонией.

– Зачем я только уехал из Дели, – вздыхаю я. – Ты-то, Салим, хотя бы петь научился, а мне от этого переезда ни жарко, ни холодно.

И вдруг… Что это? На полу лежит бумажка в сотню рупий. Первое побуждение – прикарманить нежданный подарок судьбы, однако Салим вырывает у меня находку, принимается горячо убеждать, и вот мы идем по коридору возвращать находку. Пунноозе уже в кабинете Мамана. Тот как раз произносит за дверью:

– Дороговато нам обходится этот учитель. Он хоть что-нибудь обещает?

– Ну, старший, по его словам, полная бездарность, зато у младшего настоящий талант. Мастер говорит, такой ученик ему попался впервые в жизни.

– Полагаешь, можно рассчитывать на три сотни?

– Какое там три! Парень поет, как бог. А личико! Кто перед ним устоит? Я бы сказал: четыре-пять сотен, если не больше. Нам повезло, мы срубили джек-пот, Маман.

– А тот, другой?

– Неинтересен. Пусть зарабатывает сотню, как все, или протянет ноги.

– Хорошо. На следующей неделе посылаем обоих на дело. Разберемся с ними сегодня же. После ужина.

При этих словах мороз бежит у меня по коже. Хватаю Салима за руку и чуть ли не силой волоку в нашу комнату. Мой друг немного встревожен подслушанным разговором, особенно его смутили непонятные цифры. Но в моей голове части картинки уже сложились в одно целое.

– Салим, нам надо бежать отсюда. Прямо сейчас.

– С какой стати?

– Вечером после ужина случится что-то ужасное.

– Не понимаю.

– А вот я все понял. Знаешь, почему нас учили песням Сурдаса?

– Потому что он был великим поэтом?

– Нет, потому что он был слепым. И нас ослепят этой же ночью, чтобы могли просить подаяния в пригородных поездах. Теперь-то я убежден: здешние ребята нарочно изуродованы руками Мамана и его банды.

Мой друг отказывается верить в подобную бесчеловечность.

– Хочешь, беги один, – упирается он.

– Я без тебя не могу.

– Почему?

– Да потому, что я твой ангел-хранитель. Мы с тобой – два в одном.

Салим обнимает меня.

– Послушай. – Я достаю из кармана счастливую рупию. – Ты веришь в судьбу, правда? Орел – делаем ноги, решка – остаемся. Согласен?

Друг молча кивает. Бросаю монетку. Выпадает орел. Салим почти готов бежать из разбойничьего логова, и все же его терзают сомнения.

– Куда мы пойдем? И что будем делать? Мы здесь никого не знаем.

– Я знаю. Помнишь актрису, о которой рассказывал Радхей? Неелиму Кумари? Ей нужен слуга. Я вызубрил адрес наизусть. И выяснил, каким поездом до нее добраться.

– А может, лучше в полицию?

– Рехнулся? Неужели тебя жизнь ничему не учит? Вспомни, что нам рассказывали в Дели. Как бы ни обернулось дело, никогда, никогда не ходи в полицию. И точка.

Мы прячемся в ванной комнате в подвале. Из крана мерно каплет вода. Друг забрался мне на плечи, пытается ножиком разболтать шурупы, на которых держится стальная оконная решетка.

– Скорее! – умоляю я сквозь стиснутые зубы.

А наверху головорезы Мамана топают по нашей комнате, распахивают шкафы и чуланчики. Слышатся крики, брань. С грохотом разбивается бутылка. Наши и без того взвинченные нервы готовы лопнуть. Бедный Салим перепуган до смерти, дышит быстро-быстро. В моих ушах отдается стук сердца. Шаги приближаются.

– Всего один остался, – шепчет мой друг. – Но кажется, его застопорило. Боюсь, не выйдет.

– Пожалуйста… Постарайся! – взываю я. – Тебе, что ли, жить надоело?

Салим налегает на болт с удвоенной силой. Ножик скрипит от натуги. Наконец железка не выдерживает и поддается. Вытащив болты, мой друг снимает решетку. Оцениваю взглядом размер получившейся дыры: пролезть можно. Снаружи легкий ветерок покачивает пальмовые листья. Люди Мамана начинают спускаться к подвалу, когда Салим, извиваясь, пробирается на свободу. Потом хватает мою руку и помогает протиснуться. Вдвоем, задыхаясь и дрожа, мы карабкаемся вверх по холму из гравия и мусора.

Ночь тиха, и в небе светит полная луна. Жадно глотаю свежий, привольный воздух. Он пахнет кокосами.

Поезд несет нас от Гореагона к центру обширного метрополиса. Время позднее, и в нашем вагоне всего лишь несколько пассажиров. Читают газеты, режутся в карты, сетуют на правительство, пускают газы. Торговец напитками вносит большую сумку-холодильник.

– Кола, «Фанта», «Лимка», «Севен-ап»! – зычно сообщает он.

Бутылки холодные, сразу видно. На разноцветных боках и горлышках мерцают крохотные капельки влаги. Мой друг проводит языком по пересохшим губам и нежно поглаживает карман рубашки. Торговец глядит на него с надеждой. Салим решительно качает головой, и тот проходит мимо.

Вскоре за ним появляется следующий – бородатый старик с подвешенным на шее широким подносом. Чего там только нет: изъеденные ржавчиной жестянки, мутные стеклянные флаконы и щедрая россыпь крохотных пакетиков, содержащих сучковатые корни, сушеные листья, порошки, семена…

– Юсуф Фахим, бродячий Хаким![50]50
  Мудрец.


[Закрыть] – представляется торговец. – Снадобья ото всех болезней, не найдете лучше и полезней! От рака до запора, от рвоты до икоты! Излечу от любой заразы, только скажите сразу.

Ему не повезло: в вагоне набрались одни здоровые, и старичок неторопливо уходит, оставив после себя едкий запах имбиря и куркумы.

Поезд проносится мимо жилых районов и спортивных площадок. В освещенных окнах мелькают люди: они работают у себя в кабинетах, смотрят телевизор, ужинают, застилают кровати. За две остановки до прибытия из дальнего конца вагона слышатся шаркающие шаги.

Ощупывая дорогу тросточкой, появляется невысокий, щуплый мальчик лет семи-восьми в голубой жилетке и пыльных шортах с эктарой в руках. Вроде незнакомый: у Мамана мы такого не видели.

В каких-то пятнадцати футах от нас он замирает и принимается в полный голос исполнять одно из известнейших произведений Сурдаса: «Я слышал, Кришна помогает слабым».

Стоит его мелодичному пению каскадами обрушиться на наши уши, как мы невольно вздрагиваем. Перед глазами всплывают юные калеки Мамана: Раджу и Радни, Ашок и Мули… Друг испуганно жмется ко мне, а я забиваюсь подальше, в самый угол. Однако невидящий взгляд несчастного, словно радар, поворачивается в нашу сторону, сверлит наши души. Целых пять мучительных минут мы вынуждены слушать, пока не закончится песня. Потом ребенок достает пластмассовую чашку и просит подаяния. Пассажиров осталось не так много, и никто даже не лезет за мелочью.

Парень готов удалиться ни с чем, когда Салим достает из кармана бумажку, зажимает ее в руке и виновато косится на меня. Молча киваю. Болезненно поморщившись, друг раскрывает ладонь как раз над кружкой, и смятая сотенная купюра переходит к маленькому нищему.

Смита невольно передергивается.

– Не могу представить, чтобы в наши дни находились люди, способные столь варварски относиться к невинным детям.

– Печально, но это правда, – киваю я. – Не убеги мы с другом той ночью – до сих пор побирались бы, распевая в пригородных поездах.

– Ну а все-таки устроились вы на службу к той знаменитой актрисе?

– Да, я устроился.

– А как же Салим?

– Неелима Кумари сняла для него комнатушку в чоуле, в Гаткопаре.

– Погоди-ка, разве в последней истории вы жили не вместе и ты не работал в литейном цеху?

– То было после, когда я ушел от хозяйки. Точнее, когда она меня покинула.

– Как это?

– Скоро узнаешь.

Адвокат качает головой и нажимает кнопку на пульте.

Ведущий глядит прямо в камеру.

– А мы переходим к четвертому вопросу за десять тысяч рупий! Он, как всегда, простой и незамысловатый, если, конечно, вы разбираетесь в духовных песнопениях. Мистер Томас, по его словам, верит во все религии сразу. Посмотрим, хорошо ли ему знакомы родные бхаджаны. Готовы? – поворачивается он ко мне.

– Готов.

– Отлично. Задание номер четыре! Какому из богов поклонялся слепой поэт Сурдас? Варианты: a) Раме, b) Кришне, c) Шиве и d) Брахме?

Звучит напряженная музыка.

– «В», – говорю я. – Кришне.

– Вы совершенно, на все сто процентов уверены в ответе?

– Да.

Нарастающая дробь барабанов. Табло загорается.

– И это совершенно, на сто процентов правильно! Вы только что выиграли десять тысяч рупий! – объявляет Прем Кумар.

Зал аплодирует. Ведущий широко улыбается. Я – нет.

ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ РУПИЙ:
КАК РАЗГОВАРИВАТЬ ПО-АВСТРАЛИЙСКИ

– Пожалуйста, назовите свое имя, пол и возраст, сэр, – произносит переписчик населения, робкий с виду парень в толстых очках с черной оправой.

Он стоит на пороге с пачкой формуляров и что-то там царапает синим фломастером.

Полковник Тейлор выглядит крайне раздраженным, отвечая на вопросы. Кремовый костюм из парусины отлично сидит на его рослой фигуре, как и прочие костюмы, которые он носит, не снимая, зимой и летом. У мужчины густые усы с проседью, тонкие губы и пышный румянец во всю щеку. Рыжеватые волосы усердно зачесаны назад. Хозяйская семья и даже слуги собрались на парадном крыльце словно для группового снимка.

– Меня зовут Чарлз Тейлор, мужчина, сорок шесть лет. Вот моя жена, – он указывает на стройную блондинку в длинной юбке, – Ребекка Тейлор, женщина, сорок четыре года. Это наш сын Рой, мужского пола, пятнадцать.

Долговязый Рой, облаченный в фирменные линялые джинсы, футболку и кеды, возится с мобильником.

– А это наша дочь Мэгги, женского пола, семнадцать.

Мэгги не такая высокая, как ее брат, зато настоящая красавица. Круглое личико, голубые глаза, золотые волосы. И очень короткая юбка.

Хозяин выпрямляется во весь рост и прибавляет солидности собственному голосу:

– Я австралийский военный атташе. Не думаю, что мы, дипломаты, обязаны принимать участие в вашей переписи. Единственные, кого не мешало бы туда занести, – это слуги. У ворот вы видите Бхагвати, он у нас водитель и садовник, мужчина, пятьдесят два. Есть еще горничная Шанти, женского пола и, кажется, восемнадцати лет от роду, но сейчас ее нет дома. Вот Раму, наш повар, мужчина, двадцать пятый год, ну и Томас, мужского пола, пятнадцать. На этом все?

– Нет, сэр, придется задать вашим слугам несколько вопросов, сэр. Новейшие анкеты такие длинные и полны всякой всячины. Вроде того: что за телепрограммы вас интересуют, ваша любимая еда, в каких городах вы были и даже, – парень хихикает, – сколько раз в неделю занимаетесь любовью, представляете?

– Ах, Чарлз, – шепчет на ухо мужу миссис Тейлор, – неужели Раму и Томас должны тратить время на подобную чепуху? Может, избавимся от этой птицы?

Полковник извлекает на свет пачку «Мальборо».

– Слушайте, мистер Как-вас-там, нашим слугам некогда заполнять длинные вопросники. Примите от меня эти сигареты, и почему бы вам не перейти к следующему дому? Уверен, ваш длинный список уж как-нибудь обойдется без четырех человек.

Переписчик жадно глядит на пачку, облизывает губы.

– Э-э… вы так добры, сэр. Но, видите ли, я не курю, сэр. Впрочем, если у вас найдется немного виски «Блэк лейбл»… или даже «Ред лейбл», я был бы весьма благодарен, сэр. В самом деле, что такое четыре души по сравнению с тысячами? Капля в океане! – Тут он как-то неискренне смеется.

Смерив незваного гостя презрительным взглядом, хозяин уходит в свой кабинет и возвращается с непочатой бутылкой «Джонни Уокера» марки «Ред лейбл».

– Бери и выметайся. Чтоб я тебя здесь больше не видел.

Переписчик бодро машет рукой на прощание.

– Будьте спокойны, сэр, ближайшие десять лет не появлюсь.

И он уходит, довольно насвистывая.

Миссис Тейлор довольна не меньше его.

– Ох уж эти грязные индийцы, – улыбается она. – На все готовы ради бутылки виски.

Бхагвати смеется в ответ. Он и понятия не имеет, в чем дело. Просто радуется всякий раз, когда сахиб или мэм-сахиб[51]51
  Господин и госпожа (обычно применяется к европейцам).


[Закрыть] явно в духе. Раму тоже скалит зубы. Этому для счастья надо немного: увидеть Мэгги в короткой юбке.

И только я не улыбаюсь. Ну хорошо, мы слуги, и в доме нас не считают за полноценных людей. Но быть исключенным из переписи населения родной страны – это уже чересчур. И в конце концов, когда они перестанут величать нас «грязными индийцами»? За время работы я слышал это высокомерное выражение по меньшей мере полсотни раз. И все-таки кровь закипает. Ну ладно, почтальон, электрик, служащий телефонной компании, констебль и теперь вот переписчик проявили слабость к виски. Но ведь не все же мои соотечественники – жалкие пропойцы. Хотелось бы при случае растолковать это миссис Тейлор. Хотя, разумеется, я ничего подобного делать не буду. Если живешь в «крутом» районе столицы, вкусно питаешься трижды в день и вдобавок зарабатываешь полторы тысячи – да-да, полторы тысячи рупий в месяц! – поневоле научишься молча глотать обиды. И скалиться, когда веселятся сахиб и мэм-сахиб.

Сказать по чести, Тейлоры все-таки очень добры ко мне. Дело в том, что не каждый обрадуется, когда из Мумбаи как снег на голову свалится незнакомый юный сирота. Я все напутал. Полковник Вог, предшественник моего нынешнего хозяина, дважды переезжал с места на место. И вообще Тейлоры ходили в англиканскую церковь, а значит, не имели никакого отношения к отцу Тимоти. На мое счастье, им срочно требовался слуга. Прошлого-то как раз выбросили на улицу.

За те пятнадцать месяцев, что я здесь работаю, выгнали еще пятерых. И все из-за хозяина. Потому что он – Тот, Кто Все Знает. Прямо как Бог, только на земле. Ягдиш, садовник, своровал из сарая немного удобрений – уволен уже на следующий день. Горничная Шеела украла из комнаты хозяйки браслет – уволена на следующий день. Раджу, прежний повар, ночью наведался в бар и приложился к бутылке виски – побит и… да-да, вы догадались – уволен. Аджай, его преемник, надумал ограбить дом и неосторожно упомянул о своем плане в дружеской беседе по телефону – уволен и арестован заодно с товарищем. Базанти, новая горничная, один разок примерила платье Мэгги – не сомневайтесь, уволена на следующий день. Остается полной загадкой, как мистеру Тейлору удается знать вещи, которые происходят за плотно закрытыми дверями, даже глубокой ночью, даже в самых доверительных разговорах, когда кругом ни души.

Пока что я единственный, кто еще держится. Признаюсь, порой и меня разбирает желание прикарманить монетку-другую из мелочи, рассыпанной на столике хозяйки, или же стянуть из холодильника сладкую шведскую шоколадку. Но я не поддаюсь искушениям. Потому что полковник Тейлор Всегда Все Знает. И семья проникается ко мне настоящим доверием. Христианское имя и чистая английская речь тоже играют свою роль. Не считая Шанти, которую наняли пару месяцев назад, меня одного допускают в личные комнаты членов семьи, в качестве исключения дозволяют смотреть телевизор и время от времени поиграть с Роем в «Нинтендо». Однако даже мне ни под каким видом не разрешается входить в кабинет хозяина, прозванный в доме Берлогой. Это маленькая таинственная комната, примыкающая к господской спальне. Тяжелая деревянная дверь защищена очень толстой железной решеткой с тремя замками – двумя поменьше и одним огромным, блестящим, точно золото, с надписью: «Американский автоматический. Бронированный». Рядом на стене – белая электрическая панель. На ней – череп с костями, а еще кнопочки с цифрами от нуля до девяти, как у телефона. Хитрый замок не откроется, если не набрать нужный код. Любой, кто попытается его взломать, получит удар силой в четыреста сорок вольт и умрет на месте. Когда на панели горит красная лампочка, это значит, комната заперта. Стоит хозяину войти внутрь, огонек меняется на зеленый. А больше туда никому нельзя. Даже миссис Тейлор. Даже Мэгги с Роем.

Жизнь в этом доме почти залечила душевные раны, полученные в Мумбаи. Первые несколько месяцев я вздрагивал всякий раз, когда мимо проезжал джип с красной мигалкой. Со временем страх преследования начал понемногу таять. Шантарам и Неелима стали болезненными, но далекими воспоминаниями. Правда, я часто думал о Гудии: как она там? Однако нелегко помнить человека, лица которого ты никогда не видел. Мало-помалу и этот образ растворился в дымке прошлого. А вот Салима я так и не смог забыть. Меня терзали угрызения совести. Нельзя же бросать друзей на произвол судьбы! Интересно, разносит ли он по-прежнему домашние обеды? Увы, выходить на связь опасно: он слишком честен и может запросто выдать меня полиции.

У Тейлоров я научился готовить барбекю и делать фондю. Стал знатоком по смешиванию напитков и замерять количество виски в стакане при помощи специального гвоздика. Пробовал кенгуриные бифштексы и клецки из крокодильего мяса, доставленные прямиком из Канберры. Увлекся регби, теннисом и непонятной штукой под названием австралийский футбол,[52]52
  Австралийский футбол, или футбол по австралийским правилам, – спортивная командная игра, смесь регби и европейского футбола.


[Закрыть] которую смотрит по телику Рой. Чего я до сих пор не освоил, так это австралийский акцент. Хотя каждый вечер тренируюсь у себя в комнате. «Здорово, братан, подъезжай к восьми часам к Золотым Воротам», – произношу я, коверкая слова, и покатываюсь со смеху.

Больше всего мне по душе ходить за покупками с миссис Тейлор. В основном их еда приходит из Австралии, хотя время от времени хозяйка закупает привозные товары на Супербазаре и Хан-маркете. Берет испанские чоризо,[53]53
  Сырокопченая колбаса.


[Закрыть] и редкий сыр рокфор, и корнишоны в рассоле, и красные чилийские перчики в оливковом масле. А в самые прекрасные дни она отводит Роя и Мэгги в «Кидз-март» – величайший в целом мире магазин для детей. Там есть игрушки, одежда, кассеты и даже велики. Пока брат и сестра выбирают себе футболки и джинсы, я просто брожу среди этой роскоши в свое удовольствие.

Каждый месяц Рой и Мэгги получают журнал. Его название – «Австралиан джиогрэфик». По-моему, это лучшее издание на свете. Страницы переполнены снимками самых восхитительных мест на земле – оказывается, все они расположены в Австралии. Мили золотых песчаных пляжей. Острова, окаймленные прелестными пальмами. Океаны, полные китов и акул. Города, набитые несметными небоскребами. Вулканы, которые плюются смертоносной лавой. Укрытые снегом вершины гор над ярко-зелеными равнинами. В свои четырнадцать лет я мечтаю лишь об одном – когда-нибудь повидать это волшебство собственными глазами. Побывать в Куинсленде и Тасмании, посмотреть на Большой Барьерный риф, и можно умереть спокойно.

Чем еще приятна здешняя жизнь – работы немного. В доме Неелимы я был единственным слугой, а тут нас четверо. Раму – повар, и кухня целиком на нем. Шанти стелет кровати, занимается стиркой. Мне остается лишь уборка и пылесос. Иногда случается наводить глянец на столовое серебро, складывать стопками книги в хозяйской библиотеке и помогать Бхагвати со стрижкой кустов. Комнаты прислуги примыкают к основному зданию особняка. Садовник с женой и сыном занимает большую из них, во второй, поменьше, живет Шанти, а мы с поваром делим третью. Кровать у нас двухэтажная, и мне достается спать наверху.

Раму – отличный парень, к тому же бесподобно готовит. У Тейлоров он работает четыре месяца и больше всего гордится знанием французской кухни: довелось как-то прислуживать семье парижан. Ему по зубам и gateau de saumon,[54]54
  Пирог с лососем.


[Закрыть] и crepes suzette,[55]55
  Блинчики с фруктами или ягодами.


[Закрыть] и мои любимые crevettes au gratin.[56]56
  Креветки, посыпанные сыром и обжаренные в сухарях.


[Закрыть] Раму хорошо сложен, да и лицо хотя и рябое, а все равно довольно приятное. Мой сосед обожает индийские фильмы. Особенно те, в которых богатая героиня сбегает с возлюбленным, не имеющим гроша в кармане. Подозреваю, что Шанти втайне увлечена статным поваром. Она так на него смотрит, а иногда и подмигивает, что поневоле призадумаешься. Однако Раму не обращает на нее внимания. Ведь он влюблен в другую. Вообще-то я поклялся не разглашать его тайны. Могу лишь намекнуть: это очень красивая девушка с голубыми глазами и золотыми локонами.

Да, я живу в комнате для прислуги, но, если честно, временами чувствую себя чуть ли не частью семьи. Всякий раз, отправляясь в «Макдоналдс», Тейлоры покупают мне «детский завтрак». Собравшись поиграть в «Скраббл», брат и сестра непременно зовут составить им компанию. И Рой приглашает вместе смотреть крикет по телевизору – правда, потом бесится, когда австралийцы продувают. И если семья уезжает на родину, то никогда не забывает привезти мне гостинец – брелок со словами «Я люблю Сидней» или майку с шутливой надписью. От этой нежданной доброты на глаза наворачиваются слезы. Наслаждаясь ломтиком эдамского сыра или стаканом шипучки из корнеплодов, я с трудом верю, что каких-то пять лет назад был сиротой и ел твердые почерневшие чапати в грязной столовой детдома. Порой мне действительно кажется, будто мы родные люди. Рама Мохаммед Тейлор!.. Однако достаточно полковнику обругать или выгнать очередного слугу или просто помахать указательным пальцем, приговаривая: «Грязные индийцы», – и сладкие грезы рассыпаются в прах. Нет, я всего лишь подкидыш, который подглядывает сквозь решетку окна за удивительным и бесконечно чужим миром.

Впрочем, кое-что здесь мне все-таки принадлежит, а именно заработанные деньги. Хотя, конечно, их еще надо увидеть и подержать в руках. После множества неудач со слугами полковник Тейлор надумал выдавать мне, как несовершеннолетнему, лишь пятьдесят рупий в месяц на карманные расходы. Остальное, по его словам, причитается получить по окончании срока найма. И то – если буду вести себя хорошо. Иначе плакала моя зарплата. В отличие от меня Раму получает каждый месяц целых две тысячи. Повар уже сколотил состояние в восемь тысяч, которое он бережно хранит под матрасом. А у меня на руках только сотня да маленький красный дневничок, где аккуратно подсчитываются обещанные накопления. На сегодня Тейлоры задолжали мне двадцать две с половиной тысячи рупий. Стоит подумать – и голова кружится. По ночам я вижу себя в чудесных местах со страниц «Австралиан джиогрэфик». А вот мечты соседа простираются гораздо дальше. Он грезит, как женится на прелестной белой девушке и проведет медовый месяц в Сиднее, после чего откроет сеть французских ресторанов, где станут подавать оленину и крем-брюле.

Приходит сосед-старьевщик. Миссис Тейлор сбывает ему большие стопки газет и журналов, скопившихся в доме за полгода: «Таймс оф Индия», «Индиан экспресс», «Пионер» и «Хинду», «Фемина», «Космополитен», «Австралиан»… На их покупку ушло, наверное, десять тысяч, а мы сдаем их по пятьдесят рупий за килограмм. Раму и я выносим тяжелые связки, кабаривалла[57]57
  Мусорщик, старьевщик.


[Закрыть] швыряет их по одной на пыльные весы.

Вдруг появляется Рой.

– Что ты делаешь, мам? – интересуется он.

– Да ничего особенного, – пожимает плечами она. – Избавляюсь от макулатуры, которой забит весь дом.

– Вот оно как, – отвечает мальчик, уходит к себе и возвращается через пять минут.

В руках у него – тридидцать выпусков «Австралиан джиогрэфик». Не может быть! У меня отвисает челюсть. Он же не намерен их продать?

Но я не успеваю сказать ни слова.

– На шесть кило потянут, – прикидывает старьевщик, ловко взвесив глянцевые номера. – Плачу девяносто рупий.

Рой согласно кивает. Сделка завершена. Еще не веря увиденному, я мчусь к себе в комнату.

Кабаривалла уже покинул дом, но я настигаю соседа на дороге.

– Простите, мэм-сахиб хочет вернуть эти журналы.

– Товар куплен, – хмурится старьевщик. – За такую хорошую бумагу дадут немало.

В конце концов приходится расстаться с отложенной на будущее сотней, зато все три десятка выпусков спасены. Теперь они мои. Вечером, разложив их по крохотной комнатушке, я всласть любуюсь красотой гор и пляжей, омаров и медуз, кенгуру и кукабурра. Кажется, будто с этого дня сказочные дальние земли становятся чуть ближе. Словно вместе с журналами я приобрел их частичку и сохранил ее в сердце.

В том же месяце происходит еще кое-что важное. На канале «Стар-ТВ» впервые запускают сериал восьмидесятых годов «Охотник за шпионами», который сразу покоряет австралийских зрителей. Главный герой – их соотечественник, полицейский по имени Стив Нолан – занимается ловлей шпионов. Полковник Тейлор пристрастился к фильму с первого взгляда. Обычно он пропадает вечерами в своей Берлоге, выходя только к ужину, а вот по средам неизменно усаживается перед экраном с бутылкой пива и наблюдает, как бравый Стив Нолан разоблачает гнусных иностранцев, продающих разные секреты некой русской организации под названием КГБ. Мне нравятся взрывающиеся машины, смертельные трюки и всякие крутые приспособления вроде авторучки со встроенной мини-камерой или магнитофона, превращающегося в ружье. А еще я в восторге от ярко-красного «феррари», в котором герой летает по улицам, точно ракета.

Летом приемы на открытом воздухе – привычное дело, но в этот раз готовится нечто особенное. В гости ожидают генерала из Австралии и даже самого верховного комиссара.[58]58
  Посол, глава дипломатического представительства одной страны Содружества в другой.


[Закрыть] Ради такого случая меня, Раму и Бхагвати наряжают в безукоризненно белую униформу с круглыми золотыми пуговицами. На руках у нас молочные перчатки, а на ногах – черные ботинки. Крупные, снежного цвета тюрбаны с короткими хвостами неудобно качаются на наших маленьких головах. Такие надевают женихи на свадьбах. Только мы ничуть не смахиваем на женихов. Скорее на чудных официантов посреди чудного праздника, устроенного под открытым небом.

Начинают собираться гости. Хозяин в бледно-голубом костюме принимает их за домом, на заботливо подстриженной лужайке. Раму поджаривает на вертелах цыплят, свинину, рыбу и говядину. Бхагвати подает коктейли на серебряном подносе. Ну а я заведую баром, потому что единственный из прислуги могу понять, чего желает тот или иной клиент: кампари с содовой или же «Кровавую Мэри». Горничная Шанти в изящной юбке вместо привычного сари помогает сегодня на кухне.

Вокруг очень много белых людей, в основном из других посольств, хотя попадаются и мои соотечественники – по большей части журналисты и представители министерства обороны. Белые предпочитают коктейли и пиво «Кингфишер». Индийцы, как всегда, налегают на виски «Блэк лейбл».