Текст книги "Невеста столетия"
Автор книги: Вея Нечаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Вея Нечаева
Невеста столетия
Глава 1
Невесты были встревожены и напуганы. Невесты жались друг к другу, затравленно, но и с долей любопытства озирались по сторонам, отражаясь в фигурных зеркалах на стенах и цельном зеркале на потолке.
Они, прекрасные представительницы человеческой расы, Огюстин Буво и Катя Сеймур, прибыли во дворец первыми.
– Здорово. Кажется, что весь дворец принадлежит нам, – прошептала Катя.
Огюстин жалась к более уверенной в себе подруге.
Зал для приёма невест был обставлен с безукоризненным вкусом. Мягкие диваны у стен, удобные кресла, стулья с невесомыми резными ножками, стол и стулья посреди бассейна – последнее, надо полагать, для морган. Имелись также широкие подоконники, заваленные коврами и подушками – во вкусе пэри.
Пока что в зале было пустынно, но вскоре по нему заснуют лакеи с подносами, полными яств на любой вкус.
На севере раздался звук горна. Не сговариваясь, новоиспечённые товарки выбежали на террасу.
По зеркальной глади залива скользила джонка с посеребренными парусами, похожими на крылья дракона. В джонке сидели три девушки, закутанные в многослойные одеяния из шёлка.
– Ноел Видаль, приветствуем вас в замке Сантор! – провозгласил глашатай.
Опираясь на руку слуги в раззолоченных одеждах, моргана сошла на берег, царственно держа осанку.
Роскошные чёрные с зелёным отливом волосы Видаль были уложены в высокую причёску, увенчанную жемчужной диадемой.
– Жизель Жарр, приветствуем вас в замке Сантор!
Жизель сошла на берег, не подавая руки. Её иссиня-чёрные волосы шелковистым покровом закрывали спину. На шее морганы висела длинная нить розового жемчуга. Она доставала Жизель до пояса.
– Окин Катуавр, приветствуем вас в замке Сантор!
Окин, моргана с чёрными, как ночь, волосами, собранными в причёску из кос, кивнула не только глашатаю, но и слуге. Талию Окин украшал бриллиантовый пояс – наследие затонувшего корабля.
Под предводительством глашатая морганы прошествовали по алле, ведущей в Зал невест. Они были высокими, одного роста с мужчинами.
Огюстин и Катя испуганно переглянулись. Не сговариваясь, девушки сели на стулья, приняв вид гордый и независимый.
Морганы вольготно устроились на диванах, проигнорировав стол и стулья посреди бассейна с золотыми рыбками. На Огюстин и Катю морские девы не обратили внимания.
Одеяния морган имели разный покрой и цвет: муарово-чёрные, тёмно-синие, изысканного цвета морской волны, они драпировали морских дев от шеи до лодыжек. В зеркалах плавали тонкие породистые лица морган, глаза поразительной глубины и величины, изящные длиннопалые руки, созданные для того, чтобы плести из волн сети на горе зазевавшимся рыбакам.
Почтительно кланяясь, к морганам подошёл лакей, неся в руках полное морепродуктов блюдо. Под взглядом Ноел Видаль лакей поспешил испариться.
Протрубил гонг с юга.
– Пойдём, посмотрим! – Катя потянула Огюстин за руку.
Огюстин кинула на морган нерешительный взгляд. Морские девы и ухом не повели на звук горна.
И что теперь, во всём уподобляться колдовским расам?
– Идём, – решительно молвила Огюстин.
Девушки вышли на южную террасу. По широкой дороге ос своеобразной грацией двигались три верблюда. На горбу каждого верблюда восседала женщина, гордо выставив полную грудь, прикрытую цельными пластинами из чистого золота. Волосы пэри горели живым огнём. Под лучами солнца тела дев пустыни светились изнутри алым цветом.
Пэри ловко спрыгнули с верблюдов, не приложив для этого ни капли физического усилия.
Высокие, но ниже морган, статные, одетые в шаровары песочного цвета, девы пустыни в неподвижности застыли перед глашатаем, и только их волосы развевал несуществующий ветер.
– Дильназ Эль Амир, очи Санторини ослеплены вами! – гортанно выкрикнул глашатай.
Дильназ склонилась в игривом реверансе; её пряди взметнулись факелом в ночи.
– Суад Абдул-авваль, очи Санторини ослеплены вами!
Суад нерешительно взглянула на Дильназ, затем на другую пэри. После секундного раздумья Суад кивнула с улыбкой на устах.
– Юлдуз аль-Джибар, очи Санторини ослеплены вами!
Юлдуз осчастливила глашатая кивком головы. На лице пэри не дрогнул ни один мускул.
Предводительстуемые глашатаем, пэри направились в Зал невест.
Катя Сеймур хотела было бежать в зал, но Огюстин придержала её за руку.
– Постоим на террасе ещё. Все подумают, что мы, как дети, бегали смотреть на пэри. А в следующий раз сядем у восточного окна, – проговорила Огюстин.
– А воздух какой свежий, – мечтательно вздохнула Катя, – его хочется пить, как нектар.
– Недалеко идут дожди.
Катя погрустнела и тихо промолвила:
– Дожди несут с собой зиму.
Товарки вошли в зал, когда пэри уже заняли стулья с невесомыми ножками. Суад и Юлдуз сидели по всем правилам этикета, а вот Дильназ приняла нарочито сексуальную позу, закинув ногу на ногу.
Огюстин ощутила на себе холодный, изучающий взгляд карих очей Дильназ.
Пэри и морганы не обращали друг на друга ни капли внимания, но в зале возросло напряжение.
Огюстин знала, что морганы и пэри живут в немирьи. В последнее время конфликты этих рас поутихли, но до приязни им было ох как далеко.
Горн с востока жалобно оборвался на середине ноты. С неба на глашатая свалились три маленькие ладные девушки с отточенными движениями канатоходок, одетые в длинные платья из тонко выделанного льна. Платья были украшены замысловатой вышивкой. Волосы поветруль были прямыми, как лучи.
Смущённо улыбаясь, девушки выстроились напротив глашатая, точно балерины напротив сурового наставника.
Глашатай быстро пришёл в себя.
– Айка Роса, замок Санторини благословляет добрый ветер.
Русоволосая девушка повела правой рукой. Увядшие лепестки роз налились жизнью и окружили Айку сонмом волшебных бабочек.
– Варна Миролюбовна, замок Сантор благословляет добрый ветер.
Девушка с серебристо-русыми волосами сделала неуловимое движение кистью. Лепестки роз завились спиралью, уходящей под шпили замка.
– Ведана Кот, замок Сантор благословляет добрый ветер.
Поветруля со светло-русыми волосами повела плечом. Лепестки сложились в гигантскую, переливающуюся всеми цветами и оттенками, сияющую в заходящих лучах солнца, трепещущую розу. Сильный порыв ветра превратил розу в снег из лепестков. Падая, лепестки белели, приобретая форму снежинок.
Весело переглядываясь, поветрули направились вслед за глашатаем в Зал невест.
Девы воздуха вежливо поздоровались с невестами, облюбовали для себя удобные кресла, сели и не проронили ни слова.
У поветруль были милые детские лица с огромными лучистыми глазами, полными жизни и спокойствия.
Дриады не заставили себя ждать. Протяжно затрубил западный горн. Он ещё выл заунывно, а к дворцу уже подкатил фиакр, влекомый резвой шестёркой лошадей. Из фиакра выпорхнула стайка дриад, высоких, пёстро одетых, хорошо сложенных девушек, и тотчас окружила глашатая. Как и полагалось, дриад было трое, но создавалось впечатление, что смеётся, говорит и двигается как минимум шесть женщин.
– Лаириэль, весь мир рад зиме – предшественницы весны! – невозмутимо прогорланил глашатай.
Вперёд выступила несуразно одетая девушка. Из-за воротника мужского костюма она выпустила брыжи величиной с колесо фиакра.
Лаириэль сделала книксен.
– Идриль, весь мир рад зиме – предшественницы весны!
Вперёд проворно выскочила дриада в цыганском костюме. Она сделала нечто вроде книксена, подпрыгнув при этом, как козочка.
– Мария Каталония, весь мир рад зиме – предшественнице весны!
– И пусть не оскудеет земля, пристанище наше, и родит деревья, дома наши, – серьёзно проговорила девушка в костюме для верховой езды и прыснула в кулачок.
Дриады наполнили Зал невест своими голосами, шуршанием одежд, стуком каблучков, блеском живых, искрящихся глаз. В очах дриад не было и тени спокойствия поветруль, лишь шальная, пьянящая жажда жизни.
Дриады разом ринулись к подоконнику, залезли на него с ногами, увидели стол и стулья посреди бассейна, с визгом поменяли дислокацию, подняли брызги.
Дриады умудрялись быть одновременно и порывистыми, и грациозными в своих движениях.
Они живо видоизменили свои разношёрстые костюмы на одежду морган. От чопорности одеяний морган не осталось и следа. Там виднеется острое плечо, там грациозная коленка.
Морганы бросали на дриад убийственные взгляды.
Тёмный шёлк эффектно оттенял золотистые, напоминающие блики солнца на осенних листьях, локоны дриад.
Мелодично затрубил горн в центре, на площади с фонтанами.
Сердце Огюстин забилось, как у пойманного зайца. По лицу Кати Сеймур разлилась мёртвенная бледность.
– Пошли, – Огюстин потянула Катю за руку.
Они вышли на площадь, где уже стояла темноволосая девушка, одетая в парчовое платье и соболью безрукавку. Аристократка.
– Оана Стан, замок Сантор приветствует вас!
Аристократка сделала книксен.
– Катя Сеймур, замок Сантор приветствует вас!
Делая книксен, Катя неловко согнула руки, покраснела от смущения.
– Огюстин Буво, замок Сантор приветствует вас!
Ноги Огюстин дрожали. От волнения она присела в глубоком реверансе.
Ни в книксене, ни в реверансе, ни даже в поклоне не было ничего постыдного. Подобные жесты приветствия предназначались не столько глашатаю, сколько замку Сантор и принцам Флориану и Нориберту Сантонскарам.
– Прошу вас проследовать в Зал невест, леди.
Глава 2
Вслед за глашатаем девушки вошли в зал и расположились на диванах, напротив морган.
Глашатай встал у главной двери.
Огюстин размечталась о принцах и потому пропустила начало речи глашатая.
Никто не видел принцев. Должно быть, они красивы, как боги. Последней невестой столетия была моргана. Возможно, от неё Флориану и Нориберту достались глаза, перед которыми меркнут синие бриллианты, изящные и в то же время мускулистые тела, роскошные чёрные волосы.
– Веками все пять рас Империи Санторини жили в мире и гармонии. Но со временем расы начали отдаляться друг от друга. Морганы уходили в глубины океана, пэри заходили всё дальше в пустыню, поветрули скрывались в полях и лесах, дриады и вовсе не показывались людям на глаза. И тогда король Август Воссоединитесь принял мудрое решение – пусть раз в столетие наследный принц берёт в жены девушку из одной из рас, населяющих Империю. Таким образом, каждая раса будет иметь своё время власти. За последние десять столетий на троне королевы дважды побывали люди, дважды – дриады, дважды – поветрули, дважды – пэри и дважды – морганы. Но в этот раз нам повезло. Принцев двое, значит, и невест будет двое.
«А правящих рас будет трое или четверо, что приведёт к немирью», – подумала Огюстин.
– А теперь, – голос глашатая загрохотал, – сыновья Его Величества императора Фабриса Умного, владельца империи Санторини от севера до юга, от востока до запада, Их Высочества наследный принц Флориан Сантонскар и наследный принц Нориберт Сантонскар!
Под звуки фанфар, в сопровождении блестящей свиты в Зал невест вошли принцы.
«И это – братья?!», – подумала Огюстин.
Да, Флориан унаследовал от матери-морганы иссиня-чёрные волосы и прозрачные синие глаза, тонкую стать. Он был превосходно сложен: широкие плечи, узкие бёдра.
Нориберт разительно отличался от брата. Не было у него точных, выверенных движений не то воина, не танцора. Нориберт был русоволос и сероглаз.
Невесты встали. Всё шло согласно протоколу.
Невесты принялись подходить к принцам и обмениваться с ними ритуальными приветствиями. Принцы учтиво отвечали. После приветствия девушки покидали Зал невест.
Подошла очередь Огюстин. Девушка была в смятении.
– Желаю вам здравствовать и славиться, принц Нориберт, принц Флориан.
Огюстин не могла понять, почему первым она произнесла имя Нориберта. Все невесты адресовывали приветствия сначала Флориану, а потом Нориберту, ведь глашатай первым назвал имя Флориана.
Внешность Флориана, хищная, как и у всех морган, пугала Огюстин. Взгляд синих глаз острый, холодный. То ли дело Нориберт. В его облике сквозят тепло и доброта.
– И вам желаем здравствовать, леди Огюстин, – приятным мягким голосом произнёс Нориберт.
Покраснев, как маков цвет, Огюстин присела в реверансе, опустила глаза в пол, и на подгибающихся от волнения ногах поспешила вон из Зала невест.
– Почему никто не сказал, что принцы такие милашки? – из победоносной богини Катя Сеймур превратилась в ошалевшую от вина и беготни вакханку, вдобавок попавшую под ледяной дождь.
– Почему королевский дом должен перед тобою отчитываться? – насмешливо спросила Оана Стан.
Невест человеческой расы поселили в одной опочивальне.
– Но это же нечестно, – мечтательно вздохнула Катя, – теперь, если меня не выберут, я буду мечтать о хищном Флориане или милашке Нориберте.
– Иди домой. Насильно тебя не держат, – вкрадчиво промолвила Оана.
Слуги внесли ужин, но девушки не притронулись к еде. По очереди девушки приняли ванну и начали готовиться ко сну.
За окном простучали первые капли дождя.
– Вот она, зима, – печально произнесла Катя.
Огюстин вздохнула. Под перваншевым балдахином было тепло и уютно, тонко пахло изысканными духами, а на улице – холодный дождь, запоздалые путники поднимают воротники, исходят горькими слезами теплолюбивые розы.
– Надо бы посмотреть, что Оана на балконе делает. Она там уже полчаса торчит, – сказала Катя.
С тяжёлым вздохом Огюстин выбралась из постели. Мало ли что взбредёт в голову юной девушки, пережившей стресс. Два принца и тьма конкуренток – это вам не шутки. Оана Стан выглядит спокойной и циничной, но в душе она, возможно, впечатлительная, нежная и ранимая.
Оана сидела прямо на полу. Перед ней, под сквозняками и проникающими на балкон каплями дождя, страшно и ровно горела свеча.
В руках Оана держала длинную шпильку, толстую у снования и на конце тонкую, как игла. Шпилька была увенчана крупным, идеально круглым камнем грязно-белого цвета.
Оана секла шпилькой вокруг пламени свечи так, будто вспарывала врагам горло.
До Огюстин доносились тихие, полные скрытой силы слова Оаны.
Никто не укроется от меня, Оаны Стан,
Слышу, как трава растёт, как сердце его бьётся.
Пусть увидит он меня.
По локоть я в красном золоте, по колено в чистом серебре.
Облачаюсь небесами, подпоясываюсь зорями, застёгиваюсь звёздами.
Пусть видит он меня – и растворяется во мне.
Захожу в его опочивальню,
Становлюсь у него в изголовье.
Отсекаю шпилькой всех невест,
Чтобы глядеть на них не мог он,
А по мне одной душа его тосковала,
Сердце его влекло ко мне
с утра до ночи, с ночи до утра.
Быть моим словам
Мощнее урагана поветрули,
Крепче корней дриады
Жарче крови пэри,
Гибче волны морганы.
Грязно-белый камень налился пугающим фуксином.
Девушки на цыпочках вернулись в опочивальню.
– Ворожит, – пренебрежительно произнесла Катя Сеймур, ныряя в мягкую постель, – тоже мне, аристократка.
Огюстин задержалась возле ростового зеркала. Из тёмного отражения на неё смотрела девушка, задрапированная в широчайшее ночное платье. Льняные волосы на прямой пробор, высокий выпуклый лоб, прямая переносица, широко расставленные серые глаза. Губы – не лепестки роз, обычные розовые губы. Лицо в форме сердечка, резко сужающееся к подбородку. Не писаная красавица, но и без изъяна.
Из темноты зазеркалья вынырнуло темноглазое женское лицо. За спиной Огюстин стояла Оана Стан.
Оана окинула Огюстин холодным взглядом и ушла в свой угол просторных апартаментов, скрылась за балдахином кровати.
Легла в постель и Огюстин.
– Как вы думаете, у кого больше шансов стать королевой? – шепнула Катя.
– Всё давно решено за нас. Можно подумать, ты об этом не знаешь, – резковато ответила Оана.
– Кто увереннее всех держался? Моргана Ноел Видаль и пэри Юлдуз аль-Джабир, – сказала Огюстин.
– Все смотрели только на них, – вздохнула Катя.
– Что поделать. Значит, мы всего лишь актёрки второго плана, – вздохнула Оана Стан.
«Ты-то предприняла шаги, чтобы выбиться в королевы», – подумала Огюстин.
– О Надиель, прошу тебя помочь мне обрести силу, необходимую для достижения моих высших целей, – пробормотала Катя Сеймур.
«Кто такой Надиель? Кажется, ангел Козерога. А кто я по знаку Зодиака? Рыбы? Да, Рыбы. Кто мой ангел? А чёрт его знает», – засыпая, думала Огюстин.
Её снился родной дом, дождь за окном, мокнущие розы, колдующая Оана, властный Флориан и задумчивый Нориберт; скользящие в серебре морганы, гордо выступающие в золоте пэри, летящие поветрули, неистово пляшущие дриады…
Глава 3
Сказано: к ночи не поминай чертей.
Огюстин приснилась узкая, высокая – потолок теряется во тьме, в шуме ветра, в хлопанье крыльев летучих мышей, – комната, заставленная книгами.
Посреди комнаты стоит круглый стол, накрытый на пять персон. За столом – пять женщин, пять полупрозрачных теней. Женщинам-теням нехорошо в комнате, душно, она давит их, подобно могильной плите, но они не имеют сил встать и уйти.
Огюстин с удивлением обнаруживает среди теней себя. И Огюстин понимает: это её душа.
Перед душой, сидящей напротив Огюстин, стоит бокал с белым вином.
Перед душой, сидящей справа от Огюстин, горит свеча в золотом подсвечнике.
Перед душой, сидящей слева от Огюстин, лежит платиновое ожерелье изумительно тонкой работы.
Перед душой, сидящей наискось от Огюстин, в хрустальной вазе стоит лиловая роза Лавендер Мейландина.
А перед душой Огюстин лежит горсть сырой, кишащей трупными червями земли. Огюстин знает эту землю. В этой земле закопали человека, к которому Огюстин питала чувства. Закопали, как чумную собаку, в дурном, пропахшем испарениями болот, подлеске.
– Огонь – царь, – напористо говорит душа, перед которой горит свеча.
– Вода – царица, – манерно утверждает душа, перед которой стоит бокал с вином из густого тумана.
– Ветер – господин, – мягко произносит душа, играя лиловыми лепестками. Под её миниатюрными пальцами лепестки розы приобретают цвет луны.
Душа, перед которой лежит платиновое ожерелье, мелодично смеётся.
Огюстин хочет промолчать, но неведомая сила заставляет её говорить.
– С огнём, с водой, с ветром не дружись, а с землёй дружись, – молвит Огюстин.
На неё смотрят четыре пары призрачных глаз.
– Дождь – кормилец, – с укором произносит душа с туманом из вечерней зари в бокале, – что бы ваша земля делала без нашего дождя?
– Дождь – наша заслуга, заслуга ветра, – мягко произносит душа, поднося к прозрачному лицу белую, лиловую на кончиков лепестков розу.
– Огню не верь и воде не верь. Огонь да вода – супостаты, – ломким голосом молвит душа, играя платиновым ожерельем.
– Жди горя с моря, беды от воды. Вода и мельницу ломает, – хмыкает обладательница свечи в золотом подсвечнике.
– Земля порождает металл, без которого не было бы ни воды, ни дерева, ни огня, – слова сами вырываются из уст Огюстин.
– Что порождает землю? Огонь, – огонь в свече трепещет.
– Об этом можно спорить до бесконечности, по кругу. «Спи, царь огонь», – говорит царица водица, – бокал с туманом-вином обвивает змеящийся чёрный локон.
– С огнём не шути, с водой не дружись, ветру не верь, – неожиданно серьёзно произносит душа, примеряя на себя платиновое ожерелье.
– Огню да воде бог волю дал. С огнём, с водой не поспоришь, – в один голос отвечают душа со свечой и душа с туманом-вином.
– Где вода, там и беда. От воды всегда жди беды, – хором говорят четыре души.
– Вода и землю точит, и камень долбит, – усмехается душа, делая глоток вина-тумана.
– Не токмо воде, но и огню бог волю дал. С огнём не поспоришь, – возражает душа со свечой, и огонь свечи разгорается, освещая карие, с щедрыми вкраплениями золота, совсем не призрачные глаза души.
– Воды и сам Император не уймёт, – уверенно заявляет душа, держа свой бокал на весу.
– Довольно. Благодарю. Не смею вас больше задерживать, милые леди. Сладких вам снов, – раздаётся тягучий, властный мужской голос.
Из книг в комнату врывается снежный ветер и рвёт в клочья души.
Огюстин проснулась в самый глухой и мрачный час ночи. В Час Быка – во время, когда был сотворён мир. Сколько зловещего и непостижимого происходило тогда, сколько всего, не предназначенного для слабого человеческого рассудка.
Горы летали точно пушинки, ища своё место, реки текли вспять; луны не было, и сирым, бесприютным был безбрежный океан, ничему не подчиняющийся, вздымающий волны до чёрного, в рваных красных облаках неба, – и со вселенским шумом низвергающийся вниз и отступающий, оставляющий за собой пустыню и смерть.
А там солнце опускалось вплотную к земле, и рвали на себе волосы пэри, наблюдая за гибелью всего живого.
Поёжившись, Огюстин ощутила рядом с собой присутствие злой воли. Знакомый запах. Затхлый запах библиотеки.
И подснежников. Тиша Неспокой любил дарить ей подснежники. Тиша…
Их история была проста. Парень любил девушку, девушка была неравнодушна к парню. Но парень был человеком и колдуном. Среди людей крайне редко появляются колдуны, но если уж появляются, все расы опасаются их. И люди приняли меры.
Знающие люди говорят, что душа Тиши не будет знать упокоения целое столетие.
Значит, Тиша где-то рядом.
– Тишечка, мне страшно. Помоги, – покрываясь от страха холодным потом, попросила Огюстин.
И в окно заглянула луна.
Кто раздвинул многослойные шторы?
Не всё ли равно?
На стёклах в свете луны дрожали, переливаясь морскими брызгами у маяка, капли дождя.
Луна напомнила Огюстин добрый, чистый лик, окутанный кружевной вуалью.
Давно известно: перерванный круг около луны – к снегу. Днём пойдёт снег…
Надо будет встать с первым светом утренней зари, зачерпнуть в заговорённую серебряную чашу воды из студёного родника (Огюстин видела такой в императорском саду), и омыть этой водой лицо. Забудется дурной сон; чужая воля не будет иметь власти над её душой.
С этими мыслями Огюстин погрузилась в глубокий, освежающий сон.
Луна целовала её веки, пока небесную отшельницу не затянули несущие снег облака.
Новожея Ода, Еуген Ло, Хи Синг и Хунг не спали в эту ночь. Новожея и Еуген были алхимиками и чародеями императорского круга. Хи Синг и Хунг – сломанные стихийные колдуны.
В Хи Синге и Хунг вычислили стихийное колдовство, когда те были новорожденными младенцами, и сломали его.
Таких людей, как Хи Синг и Хунг, называют кромешниками.
Кромешники хорошие бойцы, но колдовать они не могут.
Хи Синг и Хунг считались слугами императора, однако весь дворец знал, что они подчиняются канцлеру. Исполнительные, незаметные, они были очень полезны и подчас справлялись там, где были бессильны алхимики круга.
Еуген Ло был самым старым и опытным среди алхимиков. Новожею недавно приняли в круг.
Еуген Ло и Хи Синг были одного возраста.
– Зачем всех алхимиков согнали в замок? – спросила Новожея.
Еуген Ло ответил не сразу.
– Новожея, знаешь ли ты, по каким признакам отбирают невест для наследников?
– Знаю. Она должна родить здорового ребёнка, у которого человеческие гены будут доминирующими, – пожала плечами молодая женщина.
– Ты права. Гены – вот что важно. Происхождение, магическая сила, внешность, богатство – всё это на втором плане.
– Фабриса нельзя назвать идеальным императором, – осторожно сказала Новожея.
– Ты права. В последнее время алгоритм выбора императрицы начал давать сбой.
– Думаете, за этим стоят демантоиды? – напряжённо спросила Новожея.
В мире всего пять рас, пять элементов – раса воды, раса дерева, раса металла, раса огня и раса земли. Непонятно, почему фениксов и поветруль называют расой дерева, когда они управляют воздухом, а латырей и дриад, вся жизнь которых связана с циклом смертей и перерождений деревьев – расой металла. Мир живёт благодаря взаимодействию элементов. Не так давно появилась шестая раса. Демантоиды. Они лишние в этом мире. Скоро мир их погубит, точно часовщик, убирающий из хорошо отлаженного механизма лишнюю деталь. Демантоиды понимают это.
Мало кто воспринимает демантоидов всерьёз.
Как возникли, так и исчезнут.
Немногие задумываются, что демантоиды, стремясь отстоять себя, пойдут на такой рискованный шаг, как попытка уничтожения элементов. Что за этим последует – неизвестно. Возможно, с лица земли исчезнут все пять рас.
– Хи Синг, Хунг, знаете ли вы, что такое элементы и элементёр?
– Конечно, знаю, – сказала Хунг, – элементы – платформа, на которой мы живём, элементёр – сущность, жаждущая уничтожить эту платформу.
– Правильно. Метки элементёра делятся на два типа: метка-убийца и метка-жертва. Метка элементёра даёт своему носителю силу всего элемента. И если, допустим, моргана, на которой стоит метка метка-убийца, убьёт пэри, на которой стоит метка-жертва… Раса огня перестанет владеть огнём. Или погибнет. Такое колдовство становится возможным раз во много веков. Когда восходит зелёная луна.
– Которую принято называть демантоидной, – сказал Хи Синг.
– Фениксы и поветрули называют её глазом подберихи, – добавила Хунг.
– Но никто не знает, когда взойдёт этот глаз подберихи! – воскликнула Новожея.
– Похоже, демантоиды узнали, – хмуро произнёс Еуген Ло, – не на каждого можно поставить метку элементёра. И этот отбор невест… Знаешь, редко когда в городе можно увидеть пэри, а уж свести моргану и пэри, – Еуген Ло покачал головой, – такое возможно только во время отбора невест.
– Неужели всех этих женщин выбирали по одному принципу? Готовность принять метку элементёра? Выходит, во дворце шпионы демантоидов… Но это же катастрофа! – воскликнула Новожея, – надо сейчас же идти, и…
– Мы бессильны против традиций и протоколов, закреплённых Императорской печатью, – печально вздохнул Еуген Ло, – но кое-что можно сделать.
Глава 4
Огюстин проснулась в предрассветный час и была поражена рассеянным по тёмной комнате жемчужным светом. Откуда он?
Огюстин подошла к окну. Катя Сеймур и Оана Стан ещё спали.
За окном, в предрассветных сумерках, тихо падали крупные хлопья снега и таяли, достигая земли. Окна выходили в сад.
Весь сад был заполнен этим полусветом дневной луны.
Огюстин вспомнила о своём желании умыться ключевой водой из заговорённой серебряной чаши.
Девушка быстро оделась и вышла за дверь.
В коридоре дежурила служанка. Огюстин в нерешительности остановилась.
Что здесь делает эта служанка? Выполняет роль привратницы?
– Доброе утро, госпожа, – низко склонила голову служанка.
– Доброе утро. Я бы хотела выйти в сад, – кляня себя за нерешительность (надо было просто пройти мимо этой служанки, и пусть бы она только попробовала остановить невесту принца!), – произнесла Огюстин.
– Ночью были заморозки, – почтительно предупредила служанка.
Огюстин бросила на неё нерешительный взгляд и пошла по коридору. Служанка осталась стоять у двери.
Дворец давно проснулся. Огюстин подозревала, что он никогда не спит. К счастью, от спальни девушек до сада вела короткая дорога.
Огюстин не знала, имеет ли она право разгуливать по дворцу, когда ей вздумается. Скорее всего, нет. С одной стороны, безопасность монарших особ превыше всего. Огюстин доводилось бывать в доме герцога. Там гость, идя по коридору в сопровождении почётной свиты, переходил из взгляда одного стражника во взгляд другого стражника, из напряжения в готовность к атаке. С другой стороны, что-то в императорском замке не заметно понатыканных на каждом шагу стражей, вооруженных до зубов.
Вполне может быть, что их роль выполняют предупредительные слуги и служанки. Тиша Неспокой говорил, что опытный алхимик справится и с закованным в латы рыцарем, и с представителем любой колдовской расы. Тиша не знал, насколько он был прав…
Огюстин беспрепятственно проникла в сад и была поражена свежестью прохладного воздуха и неспешным полётом гигантских белых шершней – хлопьев снега. Снежная пелена чем дальше, тем сильнее скрывала сад. У лица Огюстин падали редкие снежинки, таяли на руках. Чуть дальше снег, казалось, шёл гуще. Он старался заглушить багрянец деревьев, золото не успевших осыпаться листьев.
Зима, когда выбирают расу столетия – она всегда такая. Заявляет свои права раньше срока.
А дальше снег шёл сплошной пеленой. В нём терялся и сад, и лесная опушка.
Огюстин направилась к роднику. Как тихо здесь. И почему листья не падают? Они волшебные?
С досадой Огюстин обнаружила, что родник занят. Подоткнув подол льняного платья, в ручье стояла босая поветруля. Распущенные светло-русые волосы. Ведана, так, кажется, её зовут. Вода достигала до колен поветрули. Течение было сильным, но Ведана застыла, будто уснула стоя.
«Она луноходица?», – подумала Огюстин.
Опровергая мысли Огюстин, Ведана убрала с лица налипший снег.
Поветруля что-то приговаривала речитативом.
«Ворожит», – решила Огюстин.
Можно было подняться по руслу родника и набрать воды у истока, но Огюстин не решилась прерывать ворожбу поветрули. Вместо этого она решила подождать и посмотреть на остатки цветов.
Огюстин вошла в сад и опешила. Вот стоит рубиново-красный гладиолус. Он успел распустить лишь четыре цветка.
Нижний цветок, самый пышный, напоминал многослойную пачку балерины. Цветок повыше не успел распуститься так пышно. Его гофрированные, треугольные по краям лепестки почему-то напомнили Огюстин ярких бабочек из южных оазисов. Казалось даже, что цветок трепещет лепестками–крылышками, пытаясь выпорхнуть из ледяного плена.
Этот гладиолус, как и все остальные цветы в императорском саду, был покрыт тонкой коркой начавшего таять льда.
Два других цветка гладиолуса только готовились распахнуть себя солнцу. А пятый цветок лишь успел выпустить плотно сжатые лепестки, очень яркие, напоминающие рубиновую губную помаду. Остальным цветкам не суждено распуститься. Ледяная зелёная шпага.
А сколько заледеневших роз! Ремонтантные. Очень крупные, с монолитными, изысканно сложенными лепестками; снежно-белые. Какая ирония.
Вишнёво-красные розы, больше похожие на пионы.
Чайно-гибридные. Вот подо льдом пылает бархат гераниево-красной розы с сильно загнутыми, острыми на сгибах кончиками лепестков. Обильно разрослись удлинённые, бокаловидные (бокал, полный тумана-вина, обвитый чёрной прядью…) розы изумительного цвета. Изысканный переход от золотистого основания к алому, карминно-красному краю. Роза отсвечивает шёлковым муслином.
А вот круглые золотисто-оранжевые цветы с багряным основание. Воплощение осени.
Порыв ветра сдул с дерева листья. Они падали, со стеклянным звоном соприкасаясь с ажурной плиткой, которой были выложены дорожки в саду. Так вот почему листья не опадали раньше. Они были прикованы льдом к веткам. Но на улице теплеет, лёд тает.
Огюстин стояла под двумя снегопадами: чистым, хрустально-белым; и ярким, золотистым, лимонно-жёлтым, багряным, оранжевым.
Снежинки мягко ложились на капюшон Огюстин, листья били её слабо, невесомо и обиженно.
Снежинки падали на розы, скрывая их буйство красок своей холодной белизной.
Листья застревали в хрустальных лепестках роз. Мёртвые бабочки дарили последние поцелуи мёртвым бабочка.
Лишь одни розы оставались нетронутыми ни снегом, ни опавшими листьями. Форма фиала, плотно прилегающие лепестки, резкий переход от белоснежного основания к краю цвета адского пламени. Переход был похож на потёки крови.
