Текст книги "Партнер для танго"
Автор книги: Вера Копейко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
3
– Антон, по-моему, ты уже все получил от должности участкового врача. – Нина Степановна сделала паузу. Потом, пристально наблюдая, как по-юношески заалели щеки сына, вкрадчиво добавила: – И даже больше.
Она видела, что он старательно выдерживает паузу, хотя на самом деле, судя по крепко сжатым губам, ему хочется ответить ей немедленно. Спорить или отрицать? Впрочем, то и другое потребовало бы объяснений, в которые вряд ли ему хочется пускаться. Наконец мать услышала осторожное:
– Допустим.
Она сказала:
– Предлагаю сменить работу. Переходи ко мне.
Казалось, засопел сам воздух в комнате.
– К тебе? Я – ученый… муж? – Антон громко фыркнул.
Нина Степановна позволила себе насмешливую вольность. Как могла она упустить такой пас?
– Уже не муж, потому что не ученый.
– Не понял. – Антон покрутил головой. – А кто я, по-твоему?
– Практик.
Серые, как у отца, глаза, смотрели в ее темно-карие. Она улыбнулась.
– Ты очень плотно… – она кашлянула, – сошелся с проблемой, которой я занимаюсь. – Антон хмыкнул. – Ты увидел, что значит несоответствие человека и его календарного, или, как еще называют, хронологического возраста.
– Ты о чем? – спросил Антон, тут же пожалев об этом.
– О тебе и Марине. Между вами одиннадцать лет календарного возраста. Но вы оба не чувствуете пропасти во времени.
– М-м-м… – неопределенно пробормотал он.
– Вы удивляетесь, ваши знакомые – тоже. Мнение других сковывает вас, мешает, настораживает. Но если бы вы и другие знали то, что знаю я… Особенно то, что мы узнаем с тобой вместе… В общем, я предлагаю работать со мной, Антон.
– Ну-ка, подробней, – с некоторой бравадой потребовал он.
Мать знала этот тон. Он означал, что сына не придется уговаривать. Азарт ко всему новому достался ему от отца. А тому – от его предков из небольшого северного поселения на Чукотке.
– Подробней – не сейчас, – сказала Нина Степановна. – Но главный посыл – пожалуйста: у каждого человека есть календарный возраст, то есть по паспорту. А есть настоящий, биологический. Они не всегда совпадают. Я полагаю, что биологический возраст Марины – намного меньше ее календарного. У тебя, наоборот, больше. Поэтому вы хорошо лади… – она осеклась, – ладите.
Антон усмехнулся:
– Считай, я уже начал работать у тебя.
– Передо мной поставили задачу и дают грант.
– Чего хотят от тебя? – спросил Антон.
– Хотели лекарства от старости.
Он хмыкнул.
– И ты взялась? – Антон запустил пятерню в пышные светлые волосы.
– Отказалась.
– Но тебе же дали грант? – быстро спросил Антон.
– Другие. Им я обещала вывести формулу скорости старения. Понятное дело, состоятельные люди хотят жить долго. – Она усмехнулась. – Очень долго. К тому же, я думаю, грантодателей подхлестнула недавняя новость.
– Какая? – Антон массировал пальцами темя, как будто старался убедить себя в том, что поступает правильно. На самом деле – почему не поработать у матери? В геронтологическом Центре медицинских технологий.
– Один генетик из Кембриджа кинул косточку всем страждущим, – усмехнулась Нина Степановна.
– А все на нее повелись?
Сын смотрел на лицо матери и удивлялся. Сейчас оно казалось моложе того, каким было только что. У нее самой возраст паспортный не совпадает с настоящим.
– Еще бы. – Она улыбнулась. – Он пообещал к 2100 году такие чудеса! Люди в развитых странах смогут жить пять тысяч лет.
– О-ох, – простонал Антон и поморщился. – Хорошо ли это?
Он быстро посмотрел на мать, которая двигала мышкой по коврику, на плоском экране менялись картинки. Он не всматривался в них, следил за пальцами матери, их движение почему-то занимало его. Длинные, ровные, молодые пальцы.
– Не думаю. На мой взгляд, гораздо интересней понять, как происходит старение. Когда начинается, с чего. Если выявить процесс, то в него можно вмешаться.
– Все понял. – Антон скрестил руки на груди, прошелся по комнате.
Толстый бордовый ковер, который давным-давно, еще в его детстве, отец привез с Чукотки, скрадывал шаги. Он ходил дома в туфлях на кожаной подошве – терпеть не мог тапочки в клеточку, над которыми всегда потешался отец. Но при нем у каждого в доме были меховые чуньки, как называла их мать. Северные родственники отца шили их из оленьих лапок. Когда не стало отца, чуньки очень скоро облезли, как будто поспешили следом за тем, кто был для них своим…
– Хорошо. – Антон подошел к столу и сел напротив матери. Теперь он видел ее лицо и тыльную серую сторону экрана. – Если я буду работать у тебя, что я должен делать?
– Ты поедешь в экспедицию на Чукотку. Давным-давно я хотела обследовать маленький северный народ. Начать с детей. Мне кажется, что очень рано, гораздо раньше, чем у нас, у них начинается процесс, который я изучаю…
– В Марково? – тихо спросил Антон, чувствуя, как по спине пробежала дрожь. Он тоже хотел попасть туда, где жили предки отца. Посмотреть мир, который представлял себе, сравнить вымыслы, домыслы с реальностью.
– Да, – сказала она. – Как ты знаешь, у отца только четверть юкагирской крови, – продолжала Нина Степановна, – но именно она сделала его сильнее и талантливее сверстников.
– Юкагиры – потомки древнейших людей Восточной Сибири, – пробормотал Антон строчку из какой-то этнографической книги. – Отец говорил, что они называют себя на своем языке «могучими».
Мать кивнула.
– Думаешь, биологический возраст зависит от климата? – спросил Антон.
– Ты сообразительный, – улыбнулась Нина Степановна. – Я в этом уверена. У меня есть то, что я называю «рыбой» формулы старения. Но ее нужно снабдить «мясом».
Антон почувствовал сильное жжение в груди.
– Я еду, – сказал он возбужденно. – За «мясом» для твоей формулы.
Он намеренно подчеркнул «твоей», потому что знал, как ревностно относится мать к своей теме. Она никого не впускает в нее и не впускала. Он – первый.
Нина Степановна догадалась, о чем он думает. Откинулась на спинку стула, сложила руки на груди и посмотрела на сына. Ее гладко причесанные волосы, все еще темные, без седины, блестели под люстрой.
– Скажу честно, Антон. Мне будет жаль, если все, что я наработала, придется отдать кому-то чужому. Мой, знаешь ли, биологический возраст тоже больше календарного. Поэтому я, как теперь понимаю, считалась талантливым молодым ученым. – Она сделала ударение на слове «молодым». Она усмехнулась. – Знали бы они, что на самом деле мои мозги и все остальное старше на десяток лет, чем должно быть по паспорту.
– Значит, если бы северные народы жили в других условиях, то продолжительность их жизни…
Мать подняла руку и поморщилась:
– Не так примитивно. Они развиваются быстрее, Антон, они опережают время. Я думаю, дело в этом. Причина? Скорее всего в особенностях биохимических процессов, на которые влияет и климат тоже. Твой отец умер не в шестьдесят два года, как по паспорту, ему, по крайней мере, было хорошо за семьдесят.
Антон кивнул, он чувствовал, что шея расслабляется и голова больше не испытывает напряжения. Обмякла спина.
Да, его мать всегда была проницательной. Но даже она не знала, как вовремя предлагает ему уехать.
Он закрыл глаза.
– Ты уже там? – тихо спросила Нина Степановна.
– Я вижу снег… лед… Берингов пролив…
– Смотри внимательней, Антон. Отец рассказывал, что его дед на собаках пересекал этот пролив. Он ездил на Аляску…
– Ага, к эскимосам, которых на Аляске называют инуитами.
Он услышал смех матери:
– Только не привози собачью свору домой, ладно?
Он тоже засмеялся и открыл глаза.
– Не привезу, – пообещал он.
Мать напоминала ему о том, как в детстве он однажды принес четырех щенков-дворняжек и объявил, что будет выращивать ездовых собак. Запрягать в санки. Вся семья долго пристраивала малышей в хорошие руки…
Но обещает один человек. А исполняет обещание – другой.
4
Антон Дубровин еще никогда не расставался с женщиной, с которой у него были долгие отношения. Потому не догадывался, что это труднее, чем сблизиться, – иной градус. Марина, замечал он, с некоторых пор как будто наблюдала за ним. Неужели ожидала развязки?
Если честно, Антон устал. Разница в возрасте висела над ними постоянно, каждодневно. Она как низкий потолок в доме: посмотришь, и пробирает тревога – вот сейчас опустится и придавит голову.
Эта разница мучила не столько его, сколько Марину. Она не позволяла Антону забыть, что между ними возможна только временная связь. Марина старше его на одиннадцать лет. С ней он познакомился в первый месяц работы участковым врачом.
В тот осенний день у него было несколько вызовов. Молодой и очень ответственный доктор требовательно и решительно позвонил в дверь. Он хорошо помнит кнопку – зеленая, квадратная, в самом центре – бледно-зеленая, от бесчисленных прикосновений.
– Вы доктор.
Он услышал женский голос за дверью, потом звон цепочки. Женщина не спрашивала, а утверждала. Открыла быстро, можно подумать, стояла за дверью.
– Входите.
Антон переступил через порог и остановился.
Женщина была маленькая, худенькая. Голова показалась ему большой для слишком тонкой шейки и узких плеч. Но когда присмотрелся, понял – это иллюзия, она возникла из-за оранжевого облака мелких кудряшек. Антон невольно зажмурился, чтобы избавиться от неожиданного видения. Ему вдруг показалось, что это не волосы, а рыхлый клубок тонких золотистых змеек.
Он отвел взгляд от ее волос и укорил себя – вот что значит щелкать пультом перед телевизором чуть не до рассвета. Ночью показывают такое, что не заснешь, даже если очень захочешь.
Антон плохо спал в эту ночь, как и в предыдущие. Тревожная бессонница одолела его с тех пор, как он занял место участкового врача. Он просыпался в холодном поту, лихорадочно прокручивал в голове – куда, к кому идти сегодня.
– Раздевайтесь, – скомандовала она хрипло.
Антон вздрогнул. Однако кто из них врач? Но руки подчинились быстрее головы. Пальцы дернули хвостик длинной «молнии», «собачка» почти бесшумно пробежала сверху вниз, куртка развалилась надвое.
– Ботинки можете не снимать, – услышал он, вытряхиваясь из куртки.
– Сюда, – коротко бросила она, указывая на крючок вешалки. Закашлялась.
Ага, вот и симптомы простуды, отметил он, подчиняясь указаниям хозяйки. Он почувствовал себя уверенней. Можно сказать, прием больного уже начался.
Вешая куртку на крючок медного цвета, Антон заметил, как женщина поднесла бумажный носовой платочек к глазам, промокнула, потом к носу. Услышал хорошо знакомый звук. В первые дни в поликлинике он вздрагивал от этих трубных носовых звуков, ему даже казалось, что пациенты намеренно терпят, сидят с забитым носом за дверью, чтобы сделать это перед ним. Для убедительности. Потом привык.
Желая взглянуть на себя в зеркало – неизвестно зачем, Антон наткнулся взглядом на тыквы. Они лежали на верхней полке деревянного стеллажа, круглые, оранжевые, с серыми хвостиками. Под ними он увидел целую полку кабачков, а еще ниже – лохматый кочан капусты. Он втянул носом воздух, собираясь уловить характерный запах, но его не было.
– Я попал… в овощехранилище? – рискнул пошутить Антон. Что-то смущало в этих овощах.
– Почти, – шмыгнула носом хозяйка, потом хрипло закашлялась.
Похоже на трахеит, отметил он. При бронхите кашель глуше. Потому что бронхи – глубже.
– Но это ненадолго, скоро все заберут, – объяснила она.
– Красивые, – оценил он, – очень спелые. – Антон потрогал хвостик тыквы. – А-а. Я понял, – засмеялся, удивленно посмотрел на хозяйку. – Они не… А выглядят, как…
– Они не настоящие, – кивнула она и снова закашлялась. – Я делаю их из всякого мусора. – Она махнула рукой.
– Зачем? – спросил он тоном любопытствующего подростка, который пришел в гости к мудрой тетушке.
– Чтобы не гнили, как настоящие. – Она шумно, со свистом вздохнула. – Вы, доктор, лучше других знаете – все настоящее гниет и портится. – Рассмеялась.
– Да вы философ.
Антон поддержал ее смех, неожиданно закашлялся и за это рассердился на себя.
– Я не философ, я ваша больная, – напомнила ему женщина.
– Да-да, конечно, – пробормотал он смущенно. Вместо того чтобы немедленно лечить, он «разговоры разговаривает», как выражается его многоопытная медсестра.
Но эта больная была не такая, к каким он привык. Обычно, едва переступив через порог, Антон слышал жадобы, потом вопросы, следом – самоответы на них. А здесь? Да, он задает вопросы, но разве по теме?
Антон отвернулся от зеркала, поколебался, снимать все-таки ботинки или пройти в них. Вспомнил не без удовольствия, что надел новые черные носки. Насчет носков мать предупредила в тот день, когда он нанялся в поликлинику.
– Да идите так. – Хозяйка махнула рукой. – Видите, вон торная тропа в моем огороде. – Она указала на сделанную из тряпичных обрезков дорожку.
Дорожка вела прямо в спальню. Которая, как он понял, не только спальня, но и мастерская, и гостиная. Единственная комната в квартире, как ей назначено с самого начала, исполняла любые прихоти и капризы хозяйки. А хозяйка, судя по всему, не церемонилась.
Антон почувствовал, как странно заколотилось сердце. Никогда прежде он не видел ничего похожего. Мать не занималась рукоделием, а здесь…
Он сощурился от ярких вспышек – разноцветные лоскутки ткани на столе, на кресле… Клубки ниток… Из них торчат металлические спицы, угрожающе-колюче сверкают под лампой с розовым абажуром.
Антон поставил докторский саквояж на табуретку и хрипло сказал:
– Раздевайтесь. – Отвернулся к окну и не поверил собственным глазам.
За окном стоял вагон, в котором круглились головы людей. Они показались ему невыносимо серыми после разноцветья, только что ударившего по глазам. Головы были неподвижны, как клубки ниток.
Он зажмурился, желая отделаться от странной картинки. Антон вздохнул, отвернулся от окна и… едва удержался, чтобы не зажмуриться снова. Перед ним сидела хозяйка, обнаженная по пояс. Круглые груди на фоне пестроты и яркости казались белее низкого белого потолка. Конечно, он уже повидал обнаженные тела, но такое – впервые. Он замер, рассматривая то, что ему открылось.
Антон снова на секунду отвернулся к окну. Не он один смотрел на женщину. Казалось, головы вот-вот выпадут из вагонного окна, силясь рассмотреть получше.
– Задернуть? – кивнул он на шторы.
– Не надо. – Хозяйка махнула рукой, потревожив правую грудь. Она шевельнулась и снова замерла. – Сейчас проедут.
И точно – вагон, за ним следующий, с уже большей скоростью, проскрипели мимо.
– Монорельс, – равнодушно бросила она.
– Моно… кто? – переспросил он, но только для того, чтобы подать голос.
Произнеся эти слова, он подумал, что никогда еще не катался на новом странном транспорте. Про который, вспомнил он, говорят, будто он возит людей из ниоткуда в никуда.
– Моно… – она закашлялась… – рельс.
– Простите, я отвлекаю вас… Марина Владимировна. – Антон наконец вспомнил, как зовут пациентку. Он взял за правило – выучить имя и отчество больного, к которому идет по вызову.
– От чего? – насмешливо спросила она.
– От… лечения, – проговорил он.
– А… так вы меня собираетесь лечить?
Теперь он увидел ее глаза. Они были серые и такие светлые, будто им не хватило пигмента. Они повторяли цвет зимних облаков, которые нравились ему всегда.
– Я вымою руки, – сказал он.
– Бросьте. Вы же будете слушать не руками.
Она дернула левым плечом, подставляя ему грудь. Антон на миг зажмурился, почувствовал, как задрожали руки. Потом задрожало и загорелось все тело. Настенные часы в прихожей подали голос – отбили четверть. Антон вздрогнул, испугавшись, что эти звуки и удары его собственного сердца не меньшей громкости перекроет стук ее сердца. Он втянул носом воздух, стараясь успокоить себя.
– Спинкой, пожалуйста, – тихо скомандовал он.
Антон Дубровин уже научился говорить с больными как с детьми. Он долго думал – почему. Недавно понял – это нужно, чтобы установить дистанцию. Таким обращением доктора подчеркивали, что на «поле болезни» они главные, они знают больше. А кто знает больше? Взрослые. Значит, пациенты – дети.
Спина Марины была гладкой, белой, без всяких пятен, бородавок и родинок – он уже насмотрелся на спины, мужские и женские. В основном старые, потому что молодые сейчас не болеют. Как говорят его ровесники, к врачу – только на носилках.
Он слушал ее дыхание, не отрывая глаз от шеи. Она такая… такая… от нее пахло сладким теплом, он едва удержался, чтобы не лизнуть и не проверить – может, она сахарная…
Вот что значит не выспаться, одернул он себя. И насмотреться черт знает чего в телевизоре.
– Хрипов нет. Легкие чистые, – отчитывался он. – Трахеит, Марина Владимировна. Придется посидеть дома.
Она быстро повернулась к нему.
– Придется! – передразнила она, громко расхохотавшись. – Мне нужно посидеть дома! Просто необходимо!
– Понял, – быстро проговорил Антон. – Вам нужен бюллетень. – Он заставлял себя смотреть только на ее лицо.
– Да, нужен. Хотя сегодня это звучит странно, верно? Но я работаю на госпредприятии. А мне надо доделать урожай. – Она кивнула в сторону прихожей с рукодельными овощами.
– Не понял, – сказал он, не спуская глаз с ее губ, одной рукой открывая саквояж.
– Вы видели мои тыквы-кабачки, патиссоны-кабасоны, – тараторила она, вдевая руки в рукава блузки.
Теперь она походила на птицу, раскинувшую крылья. Точнее, на птичку, маленькую, вроде трясогузки, подумал Антон, вынимая прозрачную папку из саквояжа. И блузка у нее – в черно-серую клеточку, с черной вставкой спереди, вроде манишки. Тоже будто у птички, он видел такую, но не знает, как она называется.
Маринины пальцы бежали снизу вверх по пуговицам, на середине груди замерли. Две оставили не застегнутыми, отметил он, отчего шея казалась длиннее.
– У меня заказ от одного заведения, – говорила она. – От вегетарианского ресторана. Осталось сделать корзиночку картошки, корзиночку моркови и две связки чеснока.
Антон чувствовал, как губы дергаются, он больше не принуждал их к серьезности. Расхохотался.
– Понял. Вам нужно свободное время. У вас на самом деле острое респираторное заболевание и трахеит. Так что ваши желания и… ваши возможности совпадают. Что случается не так часто, – внезапно пришла в голову философская мысль.
– Простуда – это неделя. – Марина вздохнула и посмотрела ему в глаза. – А могут совпасть мои желания и ваши возможности? Это… часто случается?
Она посмотрела на него. Он заметил, что глаза ее смеются. Значит, уловила его глубокую, гм… мысль?
– Ага… Вы хотите, чтобы я у вас нашел…
– Я предлагаю вам найти… – перебила она его, – все, что угодно, но на две недели. – В ее голосе он услышал требование. Видимо, она сама это услышала и тоном покорной просительницы добавила: – Мне не успеть.
– За две недели вы нароете, – Антон сам удивился вылетевшему слову, но не стал поправлять себя, – столько овощей?
Она рассмеялась.
– Нарою. Вы ведь… поможете мне?
Она слегка подалась вперед. Он снова ощутил сладковатый аромат.
Ему показалось, что так должно пахнуть лето, которое сейчас на пути в южное полушарие. Его взгляд упал на флакон, который лежал возле подушки. «Лето», прочитал он слово, написанное по-английски. Духи с запахом лета.
Антон улыбнулся, глядя ей в глаза. Она не моргала, его взгляд скользнул ниже, на нос с покрасневшими крыльями, на губы. На нижней он заметил красноту – вот-вот высыпет лихорадка.
Потом, не без некоторого смущения, его взгляд скользнул по шее, которая казалась бесконечно длинной в расстегнутом вороте блузки. Он знал, что анатомически это никакая не шея, а пространство между грудями, не сомкнутыми лифчиком. Но что ему сейчас доводы анатомии? Антон сделал собственное открытие – ему нравится длинная женская шея.
– Помогу вам? Шить… картошку? – пробормотал он, с трудом отыскав нить разговора.
В его голосе она услышала что-то еще, кроме слов, и улыбнулась. Антон почувствовал озноб в теле. Уж не заразился ли сам?
– Но… может, тогда мне тоже взять бюллетень…
– Вот этого не надо! – Марина замахала руками. – Тогда ко мне явится другой доктор.
– Хорошо, – сказал он, вставая. – Будет вам бюллетень.
– Выпьете чаю? – спросила Марина, тоже поднимаясь. – Свежий, нынешнего урожая…
– А вы и его тоже… сами делаете? – спросил Антон, припадая носом к пучку зелени, висевшему на стене. От него пахло знакомо. Но чем – он не знал и не стал спрашивать.
– Нет. – Она по-детски помотала головой. – Мне заказали только русский огород. А чай подарили заказчики – недавно привезли из Китая.
Он готов был пить с ней чай – и не только. Но часы пробили одиннадцать, а у него еще четыре вызова.
– Спасибо, нет, – отказался он. – Слышите? Время.
Она кивнула.
– Но предложение остается. Чай ваш. Он ждет вас… тоже…
Вот так Антон познакомился с Мариной Ельцовой.
Он сделал ей предложение зимой, когда они лежали на кушетке и смотрели в окно. Вагон монорельса прошел мимо, совершенно пустой – зимой никто не хочет кататься. Кроме машиниста, но он – за зарплату.
Марина улыбнулась.
– Замуж? А зачем? – спросила она, обнимая его за шею. – Зачем, мой мальчик? Я старше тебя, сам знаешь, на сколько.
– Ну и что? – Он стиснул в руке прядь ее жестких волос, потянул, выпрямляя.
– Ты считаешь, это не важно? – Она засмеялась, пощекотала его за ухом, как щенка.
– Ты не выглядишь старше меня. У тебя неправильный паспорт, – настаивал он.
– Откуда ты знаешь, мой участковый доктор? Сколько раз ко мне приходили твои коллеги, но никто ничего такого не говорил.
– А что они тебе говорили? Ну, что?
Он выпустил ее волосы, прядь мгновенно превратилась в жесткую спираль, оперся на локоть. Он смотрел на Марину сверху вниз, на ее тонкое, но не худое тело.
Она смеялась:
– Они были тетеньки.
– Да они сами ничего не знают.
Он упал рядом с ней, как будто рука, на которую он опирался, подломилась.
– Зачем нам жениться? – тихо спрашивала Марина, поглаживая его грудь. Маленькие, почти детские пальчики ворошили светлые волосы, густые и жесткие. – Для меня это время еще не пришло.
– Но тебе же не…
– Не двадцать лет, ты прав. Мне, Антончик, уже тридцать четыре. Но все равно… Все равно… В общем, нам не надо жениться.
Антон хотел обидеться, отвернуться от нее. Но, увидев вагон монорельса, замерший напротив окна, прикрыл Марину собой.
– На самом деле – разве плохо вот так? Ты знаешь, что есть я, я знаю, что есть ты. Мы связаны не бумажкой, а желанием…
Он обнял ее и притиснул к себе.
– Я хочу, чтобы ты была всегда со мной.
– Буду, буду… Всегда… А ты знаешь, сколько это – всегда?
Он прижался губами к ее губам…
Вот так было осенью и в начале зимы. А сейчас он шел к ней прощаться. Не навсегда, говорил он себе, хотя знал – неправда.
Они прощались на той же кушетке, но монорельс не прошел ни разу. Вагоны ходили по расписанию, а он успел проститься с ней между рейсами – в двадцать пять минут.
Когда Антон вышел из подъезда, он увидел, как поезд остановился напротив Марининых окон. Рука сама собой поднялась, приветствуя машиниста и пассажиров. Лица, словно за стеклом аквариума, дрогнули вместе с поездом.
Ему показалось, он сам выбрался из аквариума, в котором задержался слишком долго, – кислород закончился. Теперь Марина отключит аквариум, вымоет его, нальет в него свежей воды. И пустит кого-то свежего?
Он подцепил носком ботинка кучку палой листвы. Она взлетела вверх. Он тоже улетит, на днях… Тоже вверх…
