Текст книги "Рассказы о Чарлзе Дарвине"
Автор книги: Вера Корсунская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Вера Михайловна Корсунская
Рассказы о Чарлзе Дарвине
Художник М. Ц. Рабинович
Неразлучные друзья
В Шрусбери[1]1
Шрусбери – город в Шропшайрском графстве в Англии.
[Закрыть] все жители отлично знали доктора Роберта Дарвина. Когда он, широкоплечий, высокий, в старомодном костюме, коротких брюках и серых суконных гамашах, шёл по тихим улицам городка, ему кланялись с большим уважением и приязнью.
Те, кто постарше, рассказывали, как лет тридцать назад, приблизительно в 1787 году, доктор Роберт Дарвин совсем молодым человеком приехал в Шрусбери и сразу всем понравился весёлым добродушным характером и умением войти в полное доверие пациента. Многие уверяли, что от одного его вида, только от разговора с ним становилось легче. Так это или не так, но доктора и его семью в Шрусбери очень любили. Все знали дорогу к хорошему вместительному дому Дарвинов, сложенному из красных кирпичей на вершине крутого обрыва над Севéрном[2]2
Северн – река, на берегу которой расположен г. Шрусбери.
[Закрыть]: сюда можно было прийти за добрым советом и помощью.
Утро в доме доктора Роберта Дарвина начиналось рано. После завтрака он навещал своих пациентов. Перед выходом из дома доктор обычно заходил в оранжерею. Она – совсем небольшая, в первом этаже. Доктор – большой любитель растений. При доме он развёл прекрасный плодовый сад, разбил цветник.
В оранжерее с утра уже работали старшие дети доктора: Эразм, Марианна, Каролина и Сюзанна – «бабуся». Её зовут так в шутку за хлопотливый, серьёзный характер. Девочки рыхлили землю в цветочных горшках, подрезали увядшие веточки.
– А где малыши, «бабуся»?
Весёлые и ласковые улыбки мгновенно озарили юные лица. Отец всегда добрый, а если и рассердится, то ненадолго! Но дети знали, что отец вспыльчив и нельзя выводить его из терпения. С тех пор как умерла мама, отец часто бывал задумчив и грустен. В такие минуты он с какой-то особой нежностью и тревогой смотрел на младших детей – Чарлза и Катерину.
– Они там, под каштаном. Это же их любимое место.
Чарлз, мальчик лет семи, в чёрном костюмчике с белым воротничком, стоит на коленях по одну сторону скамейки, а Катерина, его младшая сестрёнка, – по другую.
– Смотри, таких у нас нет, – говорит Чарлз, – таких вот! Правда? Я взял их ещё тёпленькими. – Белые чулки Чарлза вымазаны землёй, но он не замечает этого. Не видит и Катерина, что край её светлого платьица совсем испачкан песком. Старая няня Нэнси будет бранить детей за неаккуратность. Но сейчас они ни о чём на свете не помнят, кроме голубиных яичек, которые Чарлз положил на скамейку.
– О, Чарли! – от восхищения Катерина ничего не могла больше сказать. – Чарли!
– Да, да, это я их достал! Я лазил на голубятню!
– На самый верх? – маленькое сердечко Катерины замирает. – На самый верх! – повторяет она ещё раз. И как это Чарлз ничего не боится! Вот недавно он привёл её к большому-большому буку и велел смотреть, как полезет на него. Катерина очень боялась, что брат упадёт с дерева, но всё обошлось благополучно. Старый каменщик, который как раз работал поблизости, сказал, что мистер Чарлз очень храбрый.
Восторг сестрёнки щекочет самолюбие Чарлза. Так приятно удивить чем-нибудь Катерину. Жалко, что у них нет голубятни вдвое выше: вот залезть бы на такую!
– Я ещё вчера хотел взять яйца, но голуби сидели в гнезде, – говорит Чарлз.
– Сколько же было у них яичек? Ты все взял?
Чарлз сразу понял, в чём дело. Он пытается как-то объяснить, но Катерина уже расстроена. Личико её покраснело, губки дрожат, и в её жалобном «Чарли, о Чарли!» теперь столько недоумения и упрёка. Она медленно встала и пошла прочь от скамейки. Потом остановилась и бросила брату:
– Тогда щенка ударил, а теперь голубков обидел!
Ну, этого, конечно, не надо было говорить. Разве он сам не помнит о щенке? Всегда помнит. Но ведь это получилось совсем нечаянно. Гостили у дяди Веджвуда. Катались на лодке, удили рыбу, было очень весело. Дядя подарил Чарлзу старинную монету, старшая кузина – картинку. А дома Нэнси отдала ему пуговицу удивительной треугольной формы, которая давно нравилась Чарлзу. Когда Чарлз у себя в саду ещё раз стал рассматривать эти замечательные вещи, к нему подбежал щенок. Чарлз и дал ему пинка, так, ни за что, просто чтобы почувствовать себя ещё более могущественным. Щенок убежал, а Чарлзу стало скучно и на подарки больше не хотелось смотреть.
Хуже всего было то, что всё это произошло при Катерине, а они вместе незадолго до этого случая решили никогда не причинять вреда животным. После истории со щенком Чарлз даже рыбу не ловил на живого червячка. И Катерина прекрасно знает, какой ущерб это приносит его улову. Зачем же она напомнила о щенке?
Такие невесёлые мысли пробегали в голове Чарлза, когда он смотрел, как между деревьями мелькало платье сестры. Побежал было за нею, но вернулся…
Чарлз сел на скамейку под старым каштаном, росшим у самого обрыва. Внизу извивался Севéрн, вдали за рекой раскинулись мягким ковром зелёные луга, на них паслись стада. Отсюда фигуры животных казались игрушечными.
«Чем бы заняться? – думает мальчик. – Можно спуститься к реке, прыгая со ступеньки на ступеньку, высеченным на уступе, побродить по берегу… Интересно, что делает Катерина? Может быть, она пошла домой? Без неё плохо, да и дождь накрапывает».
Чарлз направился к дому. Дорогой он думал о том, что Катерина, конечно, права, заступаясь за голубей. К тому же он сам сказал недавно, когда они пересматривали его коллекцию яиц:
– Я буду брать из гнезда только по одному яйцу! Хорошо?
Катерина спросила:
– Тебе птичек жалко? А если попадутся красивые-красивые яички?
– Всё равно, – решительно ответил Чарлз.
А вот сегодня… Как всё это нехорошо вышло. Он обязательно исправит свою вину и помирится с Катериной.
Через несколько минут Чарлз прошёл в переднюю, убранную растениями, взбежал по лестнице на второй этаж, в гостиную. Это большая комната с камином, у которого по вечерам или в дурную погоду собиралась вся семья.
«Бабуся» играла на фортепьяно детскую песенку, а Катерина в такт хлопала в ладошки. Она бросилась к брату, обняла его и что-то хотела рассказать. Но он прежде всего прошептал ей на ушко:
– Я положил их обратно.
…За окном льёт дождь, струи так и бегут по стеклу. Сегодня не придётся больше гулять. С помощью Катерины Чарлз достаёт большой ящик. Здесь у него лежат целые сокровища: франки[3]3
Франки – различные почтовые знаки того времени; их наклеивали на корреспонденцию, если она освобождалась от почтовых сборов.
[Закрыть], раковины, монеты, камни, старые пуговицы, осколки цветного стекла. Всё это он с увлечением собирал и заботливо хранил.
Катерина повторяет за братом:
– Полевой шпат, кварц, слюда. А это как называется?
– Гранит, – говорит Чарлз, довольный, что он может удивить Катерину своими знаниями. Но она спрашивает ещё и ещё. Запас сведений Чарлза исчерпан: приходится сказать сестре, что он не знает названия и одного, и другого, и третьего камешка. – Спросим папу!
Во время прогулок с детьми отец называл им насекомых, минералы, горные породы. Чарлз очень любознателен, всё запоминает и буквально засыпает отца вопросами.
Вечером старшие дети вместе с отцом сидят в гостиной. Сёстры играют на фортепьяно, отец читает газеты, журналы, просматривает книгу, в которой он ведёт записи визитов к больным. Катерина и Чарлз давно отправлены в детскую спать.
Засыпая, Чарлз вдруг вспоминает своего товарища Гернета, и сон мгновенно покидает его. На днях Гернет позвал Чарлза гулять и зашёл вместе с ним в булочную. Гернет взял там пирожки и ничего не заплатил. А на вопрос Чарлза, почему он так поступает, сказал: «Разве ты не знаешь, что мой дядя завещал городу большую сумму при условии, чтобы каждый торговец отпускал даром свой товар всякому, кто придёт в старой дядиной шляпе и приложит к ней руку вот так».
Чарлз взял шляпу, поблагодарил товарища и вошёл в лавку. Он взял пирожки, приложил руку к шляпе и пошёл к выходу. Лавочник бросился за ним… Громкий хохот вероломного друга стоит в ушах Чарлза и мешает заснуть… Не будет он больше играть с Гернетом, всегда будет играть только с Катериной.
Мысль о Катерине успокоила Чарлза, и он снова задремал… Перед ним мелькнуло голубиное яичко, то, которое он оставил для коллекции, потом расцвели примулы в отцовской оранжерее. Почему одни примулы белые, другие – розовые, третьи – красные? Для этого их надо поливать цветными жидкостями, да?.. Чарлз спал крепким сном…
Маленький фаг
Воскресный день дети доктора Роберта Дарвина провели замечательно. Играли у себя в саду, гуляли с отцом по городу, опять играли. Потом мальчики Эразм и Чарлз ещё погуляли около старых крепостных стен, забрели и в парк, походили по липовой аллее. Здесь Чарлз поймал жука.
– Бронзовка, – сказал Эразм, он старше Чарлза на шесть лет.
– Ну и что же! – пробормотал немного недовольный поспешностью брата Чарлз, усаживая жука в коробочку, какие у него всегда имелись в карманах на всякий случай. Чарлз взял его, потому что такой крупной и яркой бронзовки в их коллекции не было. Разумеется, было бы лучше, если бы попался жук с новым названием – неизвестным!
– Однако, пора и домой! – напомнил Эразм. Лицо Чарлза сразу затуманилось. Домой… а потом надо отправляться в школу.
Около дома, весь нижний этаж которого обвивал пышный плющ, играла в куклы Катерина:
– Почему вы не взяли меня с собой?
– Ты ещё маленькая, – замечает Чарлз и сейчас же раскаивается в своих словах, заметив огорчение на лице сестры. – Я принёс жука, – в голосе его слышится нотка извинения: он очень любит Катерину и не хочет её обижать.
– Нового?
– Не совсем нового. Всё равно такого у нас нет.
Несколько минут спустя брат и сестра сидели на своей любимой скамеечке под старым каштаном. Чарлз осторожно приоткрыл коробочку.
– Живой? Живой! – Жук барахтался, пытаясь освободиться. Бесполезно. Он должен войти в коллекцию мистера Чарлза Дарвина.
– Он всё ещё жив, – с огорчением говорит Чарлз.
– Да, – жалостливо соглашается девочка.
– Как же быть?
Что могла ответить она брату? Только то, что уже надумал и он сам. Да, да! Это последняя жертва. Они будут собирать теперь мёртвых жуков, мёртвых бабочек.
– Конечно, мёртвые они редко попадаются, много не соберёшь, – говорит Чарлз. – Зато не будет жалко их!
Катерина вполне согласна, на том и порешили. Совещание несколько затянулось, и Чарлз с ужасом замечает, что остаётся совсем немного времени до часа, когда запирают на ночь вход в школу.
– До свиданья, Катерина! – Он целует сестрёнку в щёку.
– До свиданья, Чарли. Приходи завтра, придёшь? – кричит она ему вслед.
Чарлз уже далеко. Что есть духу он бежит узкой тропочкой по верху старой стены. Это сокращает путь до школы. Только бы не опоздать! Ему жарко, а ноги несут его, несут. Добежал… перевёл дух, осмотрелся. Ура! Двери открыты, со двора слышны голоса учеников, играющих в крикет.
«Слава богу, не опоздал», – думает Чарлз.
По коридорам бегали с поручениями мониторов фаги[4]4
В английской школе того времени не существовало никаких классных воспитателей. За младшими школьниками смотрели старшие – мониторы. Маленькие воспитанники находились у них на положении слуг (фаг – служитель).
[Закрыть].
Один из фагов с гордым видом нёс на вытянутых руках платье монитора, которое он тщательно вычистил. «Кто сумел бы так вывести пятна, как я!» – написано было на его лице. Несколько фагов с усердием наводили блеск на сапоги, выставленные у дверей в комнаты мониторов. Самый маленький фаг, на вид не больше 9 лет, Вильям переминался с ноги на ногу у двери своего монитора.
– Что ты делаешь? – Чарлз не успел получить ответа на свой вопрос, как малыш вытянулся и замер: по коридору шёл его монитор – Лестер. Час тому назад маленький фаг ужасно провинился. Он замедлил подать мяч своему повелителю. Тот велел фагу уйти со двора и ждать здесь, и теперь малыш покорно ждал расплаты за свою неповоротливость.
О, чудо! Лестер прошёл в свою комнату молча, не ударив Вильяма ни кулаком, ни ногой. «Он пошёл за палкой, может быть, за линейкой!». Чарлз не знал истории с мячом, но по лицу Вильяма понял, что тот ждёт жестокого наказания. Сердце Чарлза сжалось от боли, как будто его самого должны были побить.
Прошло несколько тягостных минут. Лестер вышел из комнаты. В руках у него не было ни палки, ни линейки, и это было самое страшное: что же он придумал? Но, очевидно, монитор был в хорошем настроении. Он только ухватил Вильяма за ухо и бросил ему на ходу:
– Разбудишь меня завтра в 4 часа!
– Слушаю, сэр! Угодно вам ещё что-нибудь, сэр? – ответил совершенно растерянный Вильям. Лестер не удостоил его ответом и снова пошёл во двор.
Вильям постоял минуту-две в нерешительности. Идти за Лестером? Но от него такого приказания не последовало. Малыш робко вошёл в комнату и приблизился к столу монитора, стёр пыль, сложил разбросанные книги. Потом Вильям по расписанию отобрал всё нужное Лестеру к завтрашним урокам, приготовил на ночь постель и пошёл готовить чай и жарить ломтики хлеба для него.
Во дворе одни мониторы играли в мяч, другие – в кегли, крикет. Около играющих везде были фаги. Они сами не могли принимать участия в играх, но должны были присутствовать при игре, чтобы подавать мячики и кегли своему господину. Вон тот фаг, верно, зазевался, если получил такую звонкую оплеуху!
Наконец всё стихло. Мониторы разошлись по своим комнатам и отпустили фагов.
Чарлз лежит в постели и перебирает в памяти впечатления дня. «А сколько лет стоит аббатство? Ах да, над входом написано, что оно построено в 1083 году. А какой теперь год? – 1820-й… Роза какая красивая над входом. Она высечена из камня…»
– Чарлз, спишь? – прошептал ему мальчик, лежавший на соседней кровати. – Что ты делал сегодня?
– Ходил с Эразмом в аббатство, потом к старому рынку. Лазили на крепостные стены.
– Я тоже гулял по городу.
Чарлзу очень хотелось бы рассказать, как замечательно играл солнечный луч на расписных стёклах старинного дома, который он сегодня видел. Окно горело настоящим пламенем. Чарлз чуть нос себе не расквасил, потому что, заглядевшись, не заметил выбоины под ногами. Но это передать словами трудно, и Чарлз ограничивается краткими замечаниями.
– Там был дом, красивый. Двери большие, резные из дуба.
– У нас тоже резные двери, – равнодушно отвечает его собеседник.
Чарлз очень не любит, когда его рассказы принимаются без всякого удивления. Поэтому через минуту он сообщает:
– Эразм ходил в музей и видел там много римского оружия.
Но и эти сведения не производят впечатления на приятеля. Тогда Чарлз таинственно шепчет:
– У нас в саду, под кустами, я нашёл целый склад яблок! Да, да! Кто-то их наворовал и спрятал у нас! – уверяет Чарлз. Слушатель совершенно потрясён такой вестью. И теперь Чарлз удовлетворён.
– А знаешь, – опять начинает Чарлз, – у нас есть примулы и туберозы.
– У нас тоже.
– Я их поливаю окрашенной водой. Полью красной – и цветки у них красные. Полью жёлтой – будут жёлтые.
Никаких таких опытов Чарлз не проделывал. История с яблоками тоже вымышлена: Чарлз сам нарвал их, сложил и потом сказал, что нашёл. Но уж очень ему хотелось поразить воображение друга… Минуту спустя все мальчики спокойно спали. Только бедный Вильям вскрикивал во сне. Верно, ему снилось, что он проспал и не разбудил Лестера в назначенный час.
Утром каждый фаг приготовил завтрак для своего монитора, убрал его постель, потом отнёс ему книги в класс и спросил: «Угодно вам ещё что-нибудь, сэр?»
Только после всех этих дел младшие школьники могли сами наскоро поесть и бежать на занятия.
Сначала пришёл священник и дал свой урок. Учитель латинского языка сменил преподавателя греческого языка. Потом прошли один за другим уроки древней истории и географии.
И так каждый день. Изредка бывали уроки английского языка и арифметики. Уроков задавали много, и Чарлз долгие часы проводил за переводами произведений древних авторов на родной язык. Часто приходилось учить и наизусть. Хорошо, что он легко запоминал заданный урок, но, правда, быстро его забывал. Хуже обстояло дело с сочинением стихов.
– Опять задали сочинить стихи, – жаловался Чарлз дома Катерине.
К счастью, товарищи дали ему много своих старых стихов и научили кроить из них новые. О смысле стихов в школе не заботились, лишь бы были они складные по форме.
Каждый день воспитанников водили в церковь слушать службу. Чарлз сидел на скамье, склонясь над молитвенником, где обычно был спрятан латинский текст. Потом, откинувшись назад к резной спинке, повторял его наизусть. Если же уроки были выучены, то под слова молитвы и звуки органа Чарлз мечтал об удочках, которые он спрятал под лестницей и велел беречь Катерине…
«Не забыла ли она расправить крылышки у жука?.. Интересно, какая погода будет в следующее воскресенье?» – И он гадает на пальцах: хорошая, плохая, хорошая, плохая… Оказывается, таким образом трудно узнать. Если начнёшь «хорошая», выходит хорошая погода. А начнёшь с «плохой» – получается плохая. Сделав это открытие, Чарлз думает, какой счастливый его сосед справа. Он заболел и целых три недели провёл дома, не ходил в школу. Вдруг бы и Чарлз заболел! Жил бы дома. Дома… Домой! Разве есть на свете что-либо более притягательное для маленького фага?
Радости и печали мистера Газа
Чарлз остановился на верхней ступеньке крутого обрыва над Севéрном и посмотрел вниз. Река, обняв подножие высокого полуострова, на котором стоит Шрусбери, делает здесь большую излучину. На закате солнца её серебряная лента отливает багрянцем, а пологий берег становится таким зелёным, словно его только что выкрасили. Там медленно движутся белые и чёрные пятна – стада овец.
На душе у Чарлза неспокойно. Ещё вчера он поднимался этой же дорогой, счастливый и уверенный в себе. Ружьё за спиной, в сумке бекасы. Заправский охотник! Дома удивлялись его удаче, а он только пожимал плечами: «Что тут особенного? Всегда так!»
– Помнишь, как птицы садились на деревья и смеялись над тобой? – повторил Эразм старую шутку дяди. Все шутили, и Чарлзу было очень весело.
Набежало облачко, тени от него упали на луг, и овечки сделались лиловыми. Серая дымка опустилась на Северн. Чарлз размышляет о своих делах: как вчера было хорошо и как всё плохо сегодня. Чарлз достал из кармана горсть камней, которые собрал, посмотрел на них и сунул в карман: потом разберу!
Постепенно краски на небе совсем поблёкли, потух и Северн, потянуло вечерней прохладой.
– Да, – признаётся Чарлз самому себе, – положение моё скверное. Латинские и греческие переводы опять никуда не годные… Что-то скажет отец…
Отсюда, с обрыва, ему отлично видно, что происходит у дома. Подкатил шарабан, отец сам правил лошадью. Сейчас он пройдёт к себе, увидит на бюро лист с этими проклятыми отметками, который Чарлз положил туда. Ничего не поделаешь, разговор неизбежен. Самое тяжёлое – это видеть доброе лицо отца искажённым от гнева.
«Дорогой отец, нет, я не ленив. Вы видите, как я люблю читать. Вы находите, что слишком много времени у меня уходит на чтение. Но отчего так интересна история в драмах Шекспира и так невыносимо скучна на уроках? Всё дело в этом, уверяю вас, отец.
Почему в школе никогда не говорят о птицах, о бабочках? Если бы поменьше ходить в церковь, тогда времени на уроки будет больше. Охота! Но, дорогой отец, все джентльмены много охотятся». Всё это Чарлз собирается сказать отцу, когда тот позовёт его к себе.
– Чарлз, – раздаётся громкий голос. Чарлз чувствует, что все приготовленные им слова куда-то проваливаются.
Через несколько минут Чарлз вышел из дома, низко опустив голову. Отец очень добрый, справедливый. Он очень любит отца, но сегодня… Может быть, доктора чем-нибудь огорчили в городе, а тут этот ужасный лист… Чарлз, как в тумане, проходит мимо Катерины. Она стоит на крыльце и смотрит в его сторону. Ей жалко брата.
У небольшого тёмного помещения, похожего на сарай, его окликнул Эразм.
– Ты запоздал, мистер Газ! – Голос Эразма ласковый и немножко грустный.
«Он тоже всё слышал. Ему меня жалко. Добрый Эразм», – думает Чарлз.
Братья вошли в сарай. Впрочем, какой же это сарай? Правда, в углу стоят лейки, по одной стене развешаны грабли, лопаты, ножи, ножницы и другой садовый инвентарь. Всё в большом порядке: доктор Дарвин и его семья очень много работают в саду и оранжерее. Но на стенах – полки с посудой, шкафчик с реактивами, на середине сарая, ближе к окну, стол – целая химическая лаборатория. Здесь среди знакомых, привычных вещей Чарлзу становится легче. Можно заняться любимым делом.
Чарлз достаёт горелку, наливает в неё спирт и подравнивает фитиль. Потом чистит ёжиком пробирки. В это время Эразм читает книгу и что-то пишет.
– Готово, – рапортует младший брат, с уважением глядя на химические формулы, которые тщательно выписывает старший.
– Насыпь этого порошка в пробирку. Вот так, достаточно! Теперь будем нагревать.
Чарлз ловко удерживает пробирку над огнём, охватив её полоской вчетверо сложенной бумаги, и напряжённо смотрит.
Минута, две, три…
– Ах! – Чарлз поражён: в пробирке блеснула серебряная капелька, потом другая, третья.
– Опрокинь пробирку на блюдечко.
Чарлз послушно выполняет указание брата; капли, как живые, бегут по стеклу.
– Это же ртуть! – восклицает он восхищённо. Эразм улыбается его восторгам. Самому ему этот опыт давно известен, сегодня он повторил его для брата.
– Подожди! Смотри, видишь? – Эразм чертит нехитрый прибор. – А теперь собери его.
Чарлз взял изогнутую стеклянную трубку и пропустил её через пробку. Насыпал в пробирку свежую порцию красного порошка и вставил в неё пробку с трубкой.
– Налей воды полную пробирку и опрокинь её в эту банку с водой.
Чарлз знает, что вода из пробирки не выльется, потому что снизу на неё давит вода в банке. Свободный конец трубки Эразм осторожно подводит под пробирку с водой, которую держит Чарлз. Начинают нагревать. Снова заблестели капельки.
– А что ещё должно быть? – спрашивает Чарлз.
– Ты же не проверил, хорошо ли собран прибор!
Эразм зажигает спичку и проводит ею в том месте, где трубка выходит из пробки. Пламя усиливается.
– Понимаешь, в чём дело? – спрашивает Эразм. Чарлз кивает головой и в то же время недоуменно смотрит на брата.
– Откуда же он взялся?
– Сообрази, – смеётся тот.
Эразм берёт на палец немного замазки и быстро обмазывает ею место выхода трубки из пробки.
Вода в пробирке булькает, она понемногу выливается в банку. Красного порошка в другой пробирке становится меньше. Серебряные капельки в ней прибавляются.
– Не вынимай пока пробирку из воды, всё испортишь!
Чарлз виновато смотрит на Эразма. А тот осторожно вынимает трубку из пустой теперь, но по-прежнему погружённой в воду пробирки.
– Поднимай, – командует Эразм, – попробуй, что там.
Он зажигает лучинку и, когда она разгорается, быстро тушит и даёт её Чарлзу.
У того по онемевшей руке, которой он держит пробирку, забегали мурашки, но, разумеется, это пустяки. Чарлз суёт в пробирку лучинку, она сразу ярко вспыхивает, горит, потом пламя слабеет и гаснет.
Ну, конечно, он правильно догадался.
– У нас был красный порошок окиси ртути, – говорит Эразм. – А мы его разложили на ртуть и газ кислород, – подхватывает Чарлз.
– Газ, – улыбается Чарлз, – мистер Газ. Пусть там смеются в школе! Но никакие насмешки не помешают мне приходить сюда и помогать тебе в опытах.
Эразм доволен младшим братом: понятливый, только отчего он приносит такие низкие баллы из школы.
Чарлз поправляет фитиль в лампе: пусть в лаборатории будет посветлее. Может быть, эта тень на лице Эразма от слабого света? И Чарлз тщательнее обычного моет посуду, стараясь не встречаться со взглядом брата. Наконец тот принимается за чтение, и Чарлзу становится легче.
Но радости и душевного подъёма, испытанного во время опыта, и следа нет. Мысли вернулись к разговору с отцом. Как он сказал… Разумеется, Чарлз сам во всём виноват, но слова отца хлестнули его, как бичом: «Ты ни о чём не думаешь, кроме охоты, собак и ловли крыс»…
Это всё очень справедливо, и надо будет пока отказаться от охоты. Нет, нет, возможно ли пропустить охоту, когда он попадает в птицу на лету без промаха… Уж лучше он будет меньше тратить времени на сборы жуков и минералов. Засядет как следует за переводы из латинского и получит хороший балл. Это ещё можно поправить, но другое… Неужели отец серьёзно о нём так плохо думает…
«Ты опозоришь себя и всю нашу семью!»
Крак! Он раздавил пробирку и поранил палец. Эразм искусно перевязал ему рану, предварительно её промыв. Приятно ощутить заботу о себе со стороны брата, когда в ушах так и стоит: «Опозоришь всю нашу семью!» Катерина тоже с участием посмотрела на него, встретившись с ним на крыльце. Нет! Он не такой уж плохой!
Чарлз поставил на место колбы спиртовку. Сколько интересного узнал он в этом сарае!
Чарлз берёт колбу с красивым голубым раствором. Он помнит, как сам получал его и довольно просто. Взял чёрный порошок окиси меди, налил немного серной кислоты и слегка подогрел. Потом остудил получившееся вещество и положил часть его в воду. Она стала голубой, как кусочек чистого неба между облачками.
Потом Эразм показал ему очень интересный опыт с натрием, даже взрывы были. Кусочки натрия бегали по воде и – хлоп, хлоп! Огоньки! Это из воды выделялся водород и загорался от тепла, которое получается при взаимодействии натрия с водой. Тогда он ещё испортил едкой щёлочью свои башмаки, да и руки болели несколько дней.
Действительно, пожалуй, самое большое удовольствие на свете – узнать самому что-нибудь новое и пользоваться своими знаниями.
Чарлз взял тряпку и стал вытирать стол, книги и другие вещи.
«Барометр пошёл вниз. Давление падает», – подумал Чарлз. Несколько лет назад Чарлз совершенно не понимал, зачем, уезжая из дома, отец поглядывает на барометр. Что он там видит?
– Ты ещё мал! Потом узнаешь, в чём заключается эта штука.
Но как-то дядя объяснил ему устройство этого прибора и показал, как определяется атмосферное давление. С тех пор мальчик очень гордился умением читать показания барометра и сообщал их сёстрам.
– Ну, вот, лаборатория в порядке.
Несмотря на свой мягкий, уживчивый характер, Эразм очень строг.
– Следующий раз мы приготовим мыло, а если хочешь, можем заняться получением стекла, – сказал Эразм.
От этого обещания Чарлза опять охватывает радостная волна… Сами сделаем стекло! Разве можно получить его здесь?.. Он гасит лампу и уходит вместе с братом из сарая.
Небо усеяно звёздами. Голубой свет луны обливает уснувший дом, оранжерею, заросли плюща, деревья. Братья вошли в свою комнату и стали приготовляться ко сну.
…«Опозоришь себя и всех нас»… Никогда этого не будет, никогда. Чарлз слишком любит и чтит отца, старую Нэнси, сестёр. И всё-таки он доставляет им столько огорчений! Но эти мысли уже не так горьки. Ведь получает же он удовольствие от химических опытов! Значит он способен заниматься и серьезным делом, а не только охотой. Как-нибудь ещё всё поправится, он сделает так, что отец изменит своё мнение о нём.
На другой день Чарлз возвратился из школы с нахмуренным лицом. Он прошёл в лабораторию, рассеянно кивнул Катерине, выбежавшей ему навстречу. Девочка удивлённо посмотрела вслед: «Чем недоволен её милый Чарлз?»
Через открытую дверь ей видно, что Чарлз сидит за столом, опустив голову на сложенные руки.
– Опять неприятности в школе, – подумала Катерина и ушла в дом: может быть брату хочется остаться одному.
«Что хотел сказать доктор Бутлер? Нет сомнения, слова его обидны. У него было такое презрение в голосе и жестах», – размышляет Чарлз.
После уроков классу велели остаться и ждать прихода директора. Чарлз замер в ожидании, что скажет доктор Бутлер.
Он сказал при всех, что Чарлз тратит время попусту на нелепые химические опыты. Никто в школе не возится с этой чепухой, и поэтому учатся лучше его. Химия – забава, а не серьёзное дело.
– Poco curante[5]5
Росо curante – беззаботный (латин.).
[Закрыть] – сердито и презрительно директор махнул рукой в его сторону.
Какое оскорбление! Ужасные слова! Но что они значат? Чарлз не решается попросить отца или Эразма перевести их.
Когда Чарлз успокоится и возьмёт себя в руки, он сам найдёт в словаре перевод «Росо curante…»
