Текст книги "Беллилия. Убийца или жертва?"

Автор книги: Вера Каспери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Бен не стал звонить в дверь Хорстов, а обошел дом и постучал Мэри в кухонное окно. Она побежала открывать дверь, приглаживая по дороге волосы и вытирая руки о фартук.

– Я не хотел звонить, чтобы не разбудить мистера Хорста, если он спит. Как он?

– Все еще спит.

Он задал ей массу самых разных вопросов, но Мэри не увидела в этом ничего странного. Жители маленьких городков не скрывают своего естественного интереса к делам соседей. Мэри пересказала ему с точностью до последнего слова все то, что она сообщила Ханне, то есть все, что ей было известно.

– Они вызвали опытную сиделку? А что посоветовал доктор?

По словам Мэри, доктор Мейерс объяснил ей вчера ночью, что миссис Хорст сама собирается ухаживать за больным мужем, поэтому все дела по дому Мэри должна взять на себя.

– Так хотела миссис Хорст, она не желает, чтобы кто‑то чужой ухаживал за ним. А раз я буду отвечать за порядок в доме, она справится с работой сиделки. Лучше делать все самой. Так она считает.

Бен выглянул в окно. С сырой земли поднимался легкий туман. И тут вдруг Мэри испуганно вскрикнула и схватилась руками за сердце. Бен обернулся и увидел Беллилию, стоявшую в открытой двери на кухню. У него тоже от неожиданности екнуло сердце. Беллилия появилась так тихо и стояла так неподвижно, что казалось, будто из темноты коридора на свет вышло приведение.

Бен подошел к ней, взял за руку и поздоровался:

– Доброе утро, Беллилия. Как ты себя чувствуешь?

Она не ответила и продолжала стоять неподвижно, глядя куда‑то вдаль, сквозь него, словно не замечала его присутствия. Она была до крайности возбуждена, губы шевелились, а глаза сузились до темных узких полосок.

– Миссис Хорст, что с вами? Я могу вам чем‑то помочь? – обратилась к ней Мэри.

Беллилия подняла плечи, слегка повела ими, словно стряхивая наваждение и, улыбнувшись, поздоровалась с Мэри. Только потом посмотрела на свою руку, лежавшую в руке Бена. Она продолжала улыбаться, но уже как‑то по‑другому. Верхняя губа чуть‑чуть опустилась, прикрыв зубы, а в глазах появилась настороженность.

– Доброе утро, Бен.

– Как Чарли? Если я хоть чем‑то могу помочь, Беллилия, ты должна мне сказать. Я сделаю все.

– Хорошо иметь добрых друзей. В такие моменты это единственное… – она сделала паузу, подыскивая нужные слова, – что придает силы. О, Бен, если что случится с Чарли!..

– Он поправится, – ответил Бен.

Беллилия позволила ему отвести себя в кабинет, где он поставил для нее кресло у камина и разжег огонь. Она все еще была возбуждена. Ее острые розовые ноготки вцепились в кожу кресла.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Бен.

– Тот же вопрос задал мне Чарли, как только пришел в сознание вчера ночью. Как я себя чувствую? Можно подумать, что заболела я, а не он.

Беллилия снова стала самой собой: спокойной, собранной и ласковой – улыбка и ямочки на щеках.

Бен выбрал кресло напротив нее. Они долго сидели молча. Пошел дождь. Голые ветви деревьев качались от ветра, река сердито шумела. Бен перевел взгляд от мокрых окон к голубым языкам пламени в камине, где догорал уголь, а потом снова посмотрел на Беллилию.

Ее руки покоились на коленях. Казалось, она спит с открытыми глазами, будто предыдущие часы страшной напряженности и возбуждения отняли у нее все силы.

Послышались шаги, и в комнату вошла Мэри. Беллилия посмотрела на нее невидящим взглядом. Мэри задрожала и неуверенным тоном произнесла:

– Миссис Хорст…

Беллилия наклонилась вперед, глаза ее расширились, а руки снова сжались.

– Что с мистером Хорстом? Как он? С ним ничего не произошло?

На все вопросы Мэри отрицательно качала головой. Она сообщила, что звонила мисс Уокер, которая узнала про болезнь мистера Хорста и спросила, не может ли она чем‑либо помочь.

– Спасибо, Мэри, – прошептала Беллилия, отпуская девушку. Сжав руки, она смотрела на огонь в камине, словно осталась в комнате одна.

Прошло несколько минут, и у входной двери раздался звонок. Бен бросился открывать. Вошел доктор Мейерс. Снимая галоши, он спросил:

– Ну, как мой пациент? – и только тут заметил Бена. – Моя жена сказала, что вы звонили сегодня утром и хотите со мной поговорить.

– После того, как вы осмотрите Чарли.

Беллилия поднялась наверх вместе с доктором. А Бен взял с полки Нешнл джиографик и стал рассматривать карту Кавказа. Мэри вошла в кабинет с влажной тряпкой в руках и спросила Бена, не помешает ли она ему, если начнет вытирать пыль. Он ничего не ответил, тогда Мэри тихонько перешла в гостиную и стала так осторожно протирать мебель, словно находилась в палате, полной больных. Наконец сверху спустилась Беллилия. Глаза были влажны и сверкали. Она высморкалась в носовой платок, пахший цветочными духами.

– Доктор что‑то очень долго находится там, – заметил Бен.

– Да. Он хотел выяснить, чем питался Чарли в течение последнего месяца. Ты ведь знаешь Чарли. Он даже не помнит, что ел вчера, а уж тем более позавчера, и никогда не вспомнит, что ел на обед.

Она уже переоделась в бордовое шерстяное платье с черным бархатным поясом, а волосы повязала бордовой лентой. Кукольные губки выглядели как красные вишни.

– Ты и сама заболеешь, если будешь так переживать, – сказал Бен. – Если это пищевое отравление, как предполагает доктор, Чарли через несколько дней встанет на ноги.

Она снова села в кресло перед камином. Однако огонь, судя по всему, так и не смог ее согреть: она все время потирала руки и дрожала.

– Мне никогда в жизни не везло, – вздохнула она, и ветер отозвался эхом на ее вздох.

Когда доктор спустился вниз, Беллилия тем не менее легко вскочила с кресла:

– Как он?

– Немного лучше. Пульс замедленный, но в пределах нормы. Вам придется несколько дней держать его в постели и кормить очень осторожно. Его организм получил сильную встряску.

Беллилия согласно кивнула.

– Чарли сказал мне, что вчера вечером вы дали ему какой‑то порошок. Почему вы мне об этом не сообщили? – спросил доктор.

– Всего лишь немного бромида, – ответила Беллилия. – Это не могло принести ему никакого вреда.

Бен стоял не двигаясь, словно оцепенел, только его глаза искали встречи с глазами доктора. Потом он перевел взгляд на Беллилию.

– Что за бромид? – спросил доктор Мейерс.

– Его прописал известный специалист в Сан‑Франциско для старой больной леди, у которой я была компаньонкой.

– И вы дали его Чарли?

Она кивнула.

– Разве вы не знаете, как опасно давать кому‑нибудь лекарство, прописанное для другого больного?

– Но в нем не было ничего опасного. Я часто принимала его сама, когда болел желудок. И мне становилось легче.

– Я бы хотел посмотреть на этот бромид, – сказал доктор.

Беллилия вышла из комнаты. Мужчины молча смотрели ей вслед.

– Значит, вы считаете, доктор, что причиной болезни мистера Хорста было пищевое отравление?

В тоне, которым был задан этот вопрос, доктор Мейерс почувствовал вызов, а исходил он от человека не только чужого данной семье, но и вообще мало кому известного в городе. Поэтому доктор сначала наклонился, чтоб завязать шнурок на ботинке, после чего сказал:

– Я слышал, он прошлым вечером ужинал в вашем доме, мистер Чейни.

– В моем доме вчера ужинало несколько человек. Все ели одно и то же. И никто при этом не пострадал.

– Миссис Хорст говорит, что ему подавали особый десерт, какой‑то крем. Остальные ели торт. Что было в этом креме?

Бен пожал плечами:

– Это вам может сказать моя служанка Ханна Фрост. Но я не думаю, чтобы такая простая вещь, как крем, могла вызвать отравление. Кроме того, остатки можно, наверное, найти в посуде, если вы захотите сделать анализ.

Доктор снял с вешалки свое пальто. Стоя спиной к Бену, он спросил:

– Именно ради этого вы хотели со мной встретиться, мистер Чейни? Из‑за того, что один из ваших гостей чем‑то отравился за столом? Когда я все выясню, я дам вам знать, – добавил доктор, после чего стал обматывать свою шею длинным вязанным шарфом.

– А вы не считаете, что около Чарли должна быть опытная медсестра? – спросил Бен.

Доктор резко обернулся. Поскольку именно это он и предложил с самого начала, а потом позволил Беллилии уговорить себя, вопрос Бена вывел его из себя.

– Почему вы всем этим интересуетесь, мистер Чейни?

– Как друг, я хочу, чтобы все, что только можно сделать для Чарли, было сделано. И, кроме того… – Бен подошел поближе к доктору, – нам надо думать и о здоровье миссис Хорст. Вы считаете, у нее хватит сил ухаживать за мужем… в ее положении?

Беллилия сбежала со ступенек лестницы, бросилась к доктору и схватила его за руку:

– У меня будет ребенок.

– Вот оно что! А я все думал, почему вы так прибавляете в весе. Вам лучше прийти ко мне для осмотра в ближайшие дни.

– Я себя очень хорошо чувствую, просто превосходно, – заявила Беллилия. После чего вручила доктору коробку, наполненную пакетиками с порошком. – Вот здесь это лекарство. Я его заказала в аптеке Лавмена. Мистер Лавмен все о нем знает.

Доктор положил коробку в карман пальто.

– Чарли выглядит хорошо, миссис Хорст. Пусть он отдыхает и соблюдает диету. Я завтра заеду к вам. – Он открыл дверь, и на всех хлынул поток холодного воздуха. – До свидания, мистер Чейни, – попрощался доктор и захлопнул за собой дверь.

Беллилия стояла, держась рукой за перила лестницы, и смотрела ему вслед. Дождь стучал в печальном ритме по крыше дома, а прохладу в холле не могли одолеть даже потоки теплого воздуха, распространявшегося по дому от паровых батарей. Беллилию била нервная дрожь, но когда она заметила пристальный взгляд Бена, то распрямила плечи, повернулась и пошла наверх в спальню.

Эллен напечатала на машинке «Оливер» со сломанной буквой «д» заголовок: «Внезапная болезнь мистера Чарльза Хорста». Руки работали неуверенно, и опечаток она сделала больше, чем обычно. Жена доктора Мейерса заверила ее, что Чарли вне опасности, а Мэри сказала, что он спокойно отдыхает. «Мистер Хорст в августе прошлого года женился на миссис Беллилии Кошрэн, вдове покойного Рауля Кошрэна, выдающегося художника Нового Орлеана». Рабочий стол Эллен стоял среди других старых, обшарпанных останков конторской мебели в полуподвальном помещении с цементным полом, оштукатуренными стенами и оглушающим эхом уличного шума. «Они познакомились в Колорадо‑Спрингс, куда мистер Хорст уехал после смерти своей матери миссис Гарриет Филбрик Хорст, одной из наших самых уважаемых горожанок».

В пять минут первого она закрыла пишущую машинку и ушла из редакции. По городу ходили слухи, что из Нью‑Йорка приезжает мадам Шуман‑Хайнк, чтобы навестить семью музыкантов, купивших недавно дом в пригороде. Редакция находилась всего в трех кварталах от железнодорожной станции, но дождь лил с такой силой, что Эллен пришлось сесть в трамвай. Ветер вырывал зонтик из рук. Женские юбки вздымались до колен, но уличные бездельники, которые обычно болтаются у перекрестков, надеясь поймать взглядом черные полосатые чулки, попрятались в забегаловках или в бильярдных.

На станции стоял запах резины и мокрой шерсти. Эллен дожидалась поезда у залитого дождем окна, наблюдая за пассажирами, выходящими из нью‑йоркского поезда. Среди них не было никого, кто хотя бы отдаленно напоминал мадам Шуман‑Хайнк. И тут она увидела Бена Чейни, быстро шагающего по мокрой платформе, и подумала, а не попросить ли его отвезти ее домой. Но когда Эллен обнаружила, что он встречает какую‑то женщину, настроение у нее упало, и она отодвинулась в тень, чтобы он не заметил ее, когда будет проходить со своей дамой через помещение станции.

Под сильным дождем она добежала до трамвая. Десятиминутный маршрут казался нескончаемым. Обед был еще хуже. Родители Эллен, бывшие преподаватели школы, не терпели никаких сплетен за столом. Поэтому, как только позволили правила приличия, она попросила Эбби подняться с ней наверх. Закрыв дверь своей спальни, она тут же начала со всеми подробностями описывать сцену на железнодорожной станции. На Эбби это произвело сильное впечатление.

– Если бы ты к нему обратилась, он, возможно, представил бы тебя своей дорогой крестной матери или одинокой тетушке.

– Она была немолода, но совсем не походила на тетушку. И они были поглощены разговором, казалось, их объединяет какой‑то общий горячий интерес к чему‑то особенному.

– Но ты ведь сказала, что она выглядела старовато…

– Нет, их разговор не выглядел романтичным. Просто они оба были чем‑то взбудоражены.

Эбби докуривала свою сигарету и размышляла над убогим видом спальни Эллен. Когда они еще были школьницами и Эбби приходила сюда делиться с Эллен своими секретами, белая железная кровать стояла в том же углу, комод и столик в стиле Морриса[6] были накрыты теми же самыми длинными дорожками с такими же рисунками. А на стене висели выцветшие фотографии Парфенона, Форума и микеланджеловского Давида.

– Как ты думаешь, он знал Беллилию до того, как приехал сюда? – спросила Эллен.

– Какая же ты подозрительная! – возмутилась Эбби. – Никогда не слышала ничего более глупого. С чего ты это взяла?

– Он ведь никем другим не интересуется, только Беллилией. Ты не заметила, как он всегда на нее смотрит?

Эбби размяла окурок в блюдечке, которое для этой цели тайком принесла наверх, а чтобы избавиться от запаха табачного дыма, открыла окно.

– Тогда зачем ему свидания с другими женщинами? Чаепития с Люси Джонсон? Зачем ему видеться с тобой и даже с Мэри?

– Чтобы замаскировать свой подлинный интерес.

– Ну и дикое же у тебя воображение. Может, тебе заняться писанием готических романов?

– Я по природе своей не подозрительна, – заметила Эллен. – Сначала я думала, что все эти идеи приходят мне в голову из‑за ревности к Беллилии. – Произнести такое стоило Эллен большого труда, но она решила быть до конца откровенной и продолжила: – Ты знаешь, я старалась относиться к Беллилии по‑дружески, верить ей. И мне бы это удалось, если бы не эта ее афера с Чейни.

Эбби подошла ближе к батарее, чтобы согреться. Юбка наполнилась горячим воздухом и раздулась, словно кринолин.

– Ты выбрала сильное слово. Ты действительно в это веришь?

– Я не настолько опустилась. – Глаза Эллен были направлены на фотоснимок в рамке. На нем был Чарли в теннисном костюме, с ракеткой в руке и с растрепанными волосами.

– У меня есть одно предположение, – сказала Эбби. – Наверное, Чейни влюблен в нее. Но ты не можешь винить в этом Беллилию. Она из той породы женщин, за которых мужчины идут на смерть. – Эбби отошла от батареи, и юбка снова упала мягкими складками.

– Идут на смерть? Очень романтично, ничего не скажешь.

– Ну, я несколько преувеличила. Я имела в виду то, что Беллилия просто создана для мужчин, она обожает их, и мужчины это чувствуют, поэтому и влюбляются. Тем не менее она существует только для своего мужа, вся ее жизнь словно оболочка вокруг него. Без мужа она не может жить.

– А мы можем, как я полагаю?

– К несчастью, – вздохнула Эбби. – И ты, и я слишком независимы. Ты сама зарабатываешь себе на жизнь, и тебе это доставляет удовольствие. У меня есть доходы, и я живу одна как хочу. Мужчины для нас не лорды и не хозяева. И это им не нравится. Они нас недолюбливают.

– Ну и пусть, – сердито произнесла Эллен. Взяв одну из сигарет Эбби, она поднесла к ней зажженную спичку и затянулась.

Эбби наблюдала за ней с веселым блеском в глазах. Заскрипела лестница, но Эллен не вынула сигарету изо рта.

– Браво, – шепнула Эбби.

– Мне больше нравятся сигареты без запаха духов.

– Нам приходится быть женственными.

– А зачем этот компромисс? Или ты куришь, или не куришь.

Эбби рассмеялась. Кто‑то прошел по коридору мимо их двери. Скорее всего это была мама Эллен. Если бы она вошла, Эллен так бы и осталась с сигаретой во рту, будто курить для нее самое привычное дело. Сигарета была не столько символом нарушения правил приличия, сколько доказательством того, что она независима и свободна.

Когда Эллен переодевалась, чтобы вернуться в редакцию, она решила больше не думать о Чарли и избавиться от вещей, напоминающих о ее несчастной любви, до отказа переполнивших ее комнату. Не считая фотоснимка Чарли в теннисном костюме, там были старые котильонные бантики, ленточки, выцветшие программки праздничных балов и всевозможные подарки, которые он ей вручал, начиная с экземпляра «Элси Динсмор», принесенного им на день рождения, когда ей исполнилось девять лет.

Чарли уже не испытывал боли и чувствовал себя вполне прилично, поэтому его больше беспокоили переживания Беллилии, чем собственное состояние. Шутка, которую сыграла с ней судьба, была весьма дурного вкуса, решил Чарли.

«Разве это не ужасно, что женщина, неожиданно потеряв первого мужа, видит почти предсмертную агонию второго?» – думал он.

– Ты уверена, любимая, что хорошо себя чувствуешь? – в двадцатый раз спрашивал он жену. – Ты все еще бледная. Какой же я негодяй! Как можно было доставлять тебе столько волнений?

– Не говори глупостей, Чарли. Это была не твоя вина.

– А чья же? Ты, случайно, не берешь вину на себя?

Глаза Беллилии смотрели куда‑то в пустоту. Она стояла в ногах его кровати, вцепившись руками в спинку.

– Я был беспечен, – продолжал Чарли. – Работал слишком много, слишком веселился на праздниках, мало отдыхал и не обращал внимания на то, как и чем питаюсь. И вообще был эгоистом. А теперь ради тебя, любимая, я должен стать более осторожным и внимательным.

Глаза Беллилии наполнились слезами, и она вытерла их кулачками. В этом ее движении Чарли увидел боль и детскую беспомощность. Он был потрясен до глубины души.

– Подойди ко мне, Белли.

Постояв немного на месте, она сделала первый нерешительный шаг.

– Господи! Ты что, боишься меня? – поддразнил ее Чарли.

Когда Беллилия наконец подошла к нему, он взял ее за руку и почувствовал себя гораздо ближе, чем когда‑либо, к ее тонкой душе, как будто проник взглядом сквозь стену из плоти и костей; как будто нет больше никакого Кошрэна, никакого прошлого без его, Чарли, участия; нет этого отрешенного, ничего не выражающего взгляда, который защищает ее от чужого любопытства. Она сжимала его руку и смотрела ему в глаза – смотрела так, что Чарли подумал: она, наверное, тоже пытается найти ту часть его личности, которая ей не известна.

Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть и закрыть глаза, а когда она услышала голос доктора Мейерса, ноздри у нее дрогнули, щеки побледнели, ею овладел страх, если не сказать ужас. Она присела на край постели и ухватилась за стойку, чтобы не упасть.

– Мэри, ты будешь нести ответственность за состояние здоровья миссис Хорст, – услышали они голос доктора. – Она неважно себя чувствует, и я не хочу, чтобы она возилась на кухне. Ты должна сама все готовить и не принимать от нее никакой помощи.

– Слушаюсь, сэр. – В голосе Мэри прозвучало чувство гордости.

– Мистер Хорст уже обедал?

– Да, сэр, миссис Хорст сделала ему овсяную кашу, как вы ей сказали.

Доктор тяжелой поступью стал подниматься по лестнице.

– Ну как ты там, Чарли? – спросил он с порога.

– Чувствую себя прекрасно, – отозвался Чарли.

Войдя в спальню, доктор посмотрел на пустую тарелку:

– Обед прошел благополучно? Боли не было? Тошноты?

– Почему вы вернулись? – нетвердым голосом спросила Беллилия. – Вы же сказали, что придете только завтра. Что‑нибудь обнаружили?.. У Чарли?

Отвечая ей, доктор смотрел только на Чарли и словно не желал вступать с ней в разговор.

– Я вернулся сообщить, что изменил свое решение о медсестре. Я уже позвонил в регистратуру, и они пришлют сиделку во второй половине дня.

Беллилия встала. Ее юбка зацепилась за спинку кровати, и она дернула ее таким резким движением, что Чарли на минуту показалось, что перед ним другая женщина.

– Но ведь вы сказали, что я сама могу за ним ухаживать. Почему вы передумали? – Она с нетерпением ждала от доктора ответа.

Его молчание усилило тревогу Беллилии. Чарли видел, как поднимается и опускается ее грудь и как часто она облизывает сухие губы.

– Пожалуйста, скажите мне правду, – вежливо попросила она.

– Я больше беспокоюсь о вас, чем о Чарли, миссис Хорст. Когда я сказал, что вам здесь не нужна медсестра, я не знал о вашем состоянии. Вы испытали шок, и я не хочу никаких дурных последствий.

– То есть все оказалось хуже, чем вы мне сказали, поэтому вы считаете, что я не смогу должным образом ухаживать за своим мужем.

– Я боюсь, что вы будете слишком хорошо за ним ухаживать во вред самой себе.

– Так вы знаете наш секрет, – догадался Чарли. – Когда моя жена сообщила вам об этом?

– Сегодня утром, – опередила доктора Беллилия.

Доктор стал настаивать, чтобы она спустилась вниз и как следует пообедала.

– Я не одобряю этих дамских привычек схватить кусок здесь, кусок там, где‑то что‑то глотнуть – и все в неопределенное время. Вам, миссис Хорст, нужно хорошо питаться. Есть за двоих, не так ли? Идите вниз, а я посижу здесь, в компании с Чарли, пока вы не вернетесь.

Доктор уселся в кресло‑качалку и положил ногу на ногу. Беллилия тянула с уходом. Было ясно, ей не хотелось пропустить ничего из того, что доктор мог сказать Чарли. Но муж встал на сторону доктора и тоже попросил ее пойти и пообедать. Она ушла, оставив в воздухе аромат своих духов.

– Не возражаешь? – спросил доктор Мейерс, доставая тонкую сигару. Золотые щипчики – подарок какого‑то пациента – висели на золотой цепочке вместе с его масонской медалью. Когда он выпустил колечко дыма, запах духов Беллилии исчез.

Доктор разглядывал сигару, руку, державшую ее, смотрел на узоры ковра и на узкие носки своих ботинок. Такое его отстраненное спокойствие встревожило Чарли. Когда у доктора Мейерса были хорошие новости, он просто танцевал вокруг и говорил с такой скоростью, что все слова чуть ли не сливались в одно. Что означает это долгое разглядывание сигары и ковра? Чарли сразу заподозрил худшее: смертельную болезнь, долгие месяцы мучений, безысходную борьбу с болью. Рак? Или сердце?

Доктор Мейерс наконец заговорил. Сухим голосом, с трудом подбирая слова, он сказал:

– Медсестра прибудет сюда после обеда. И я не хочу, чтобы ты ел или пил что‑либо, даже глоток воды, до ее прихода. Примешь лишь то, что подаст тебе она.

– Это почему?

Доктор не отвечал, ожидая, пока до Чарли дойдет полный смысл его предупреждения.

– Почему?! В чем дело?

Доктор прочистил горло.

– Просто меня беспокоит одна мысль.

– Вы с ума сошли?

– Возможно, я глупый, вздорный старик. Наверное, мне пора передать свое дело какому‑нибудь молодому врачу. Но все‑таки, Чарли, дай мне хотя бы пару дней для проведения полного анализа. К сожалению, твои экскременты были выброшены до того, как я прибыл сюда, но после того, как я выкачал из твоего живота то, что там оставалось…

– Что вы имеете в виду?! – закричал Чарли.

– Ничего. Успокойся. Нам придется пару дней подождать. Я послал все в Нью‑Йорк. Мне не нравится здешняя лаборатория. И вообще, здесь слишком много сплетен. У всех, кто работает в больнице, есть близкие друзья в городе, поэтому ничего нельзя утаить ни о больных, ни о болезнях. Делай то, что я тебе сказал, Чарли, и обещай мне не брать в рот ни крошки сверх того, что даст тебе медсестра.

Чарли страшно разозлился и едва не выскочил из постели.

– Залезай обратно под одеяло и успокойся. Может, мысль моя действительно глупая, но я хочу уберечь тебя от случайностей. А пока не беспокойся и выброси из головы дурные мысли.

– Как я могу удержаться от этого после ваших абсурдных инсинуаций? Я буду есть, черт возьми, все, что захочу. А если вы не возьмете свои слова обратно, я подам на вас в суд за плохое лечение. Или за клевету. И я это сделаю, будь я проклят!

– Конечно сделаешь, но только не ешь ничего, кроме того, что принесет тебе медсестра. Ясно?

– Вы старый маразматик и болван.

Доктор Мейерс давно не стряхивал свою сигару, и пепел ее наконец осыпался на лацкан пиджака. Он аккуратно стряхнул его в ладонь и стал оглядываться в поисках мусорной корзины.

– Почему у тебя здесь нет пепельницы?

– Вы только что нанесли моей жене гнусное оскорбление, – официально заявил Чарли. Он неожиданно обрел спокойствие, краска гнева сошла с его лица, и теперь оно было цвета сальной свечи. – Я вам этого никогда не прощу.

– И не надо, – сказал доктор. – Я бы тоже не простил. Но на твоем месте я бы не дал заморочить себе голову и следовал бы рекомендациям врача.

– Будьте вы прокляты!

Доктор не обижался ни на ругательные слова, ни на проклятия. Он хорошо понимал Чарли и даже радовался его ярости. Это свидетельствовало о том, что пациент находится на пути к выздоровлению. Тем не менее он продолжал уговаривать его сохранять спокойствие во избежание повышения кровяного давления.

– Тогда выслушайте меня, – попросил Чарли, стараясь быть хладнокровным и надеясь, что его собственный здравый смысл склонит старика к более разумной точке зрения. – У меня последнее время очень часто бывало несварение желудка. Я сказал вам об этом еще сегодня утром.

– Но ты не сказал, как давно с тобой это происходит. Когда ты впервые это обнаружил?

– После того, как мы кончили перестраивать дом. Я слишком много работал. С утра дом, потом магазины на Мейпл‑авеню, потом работа в Бриджпорте.

– Началось все в октябре, так ведь? – Доктор потянул себя за бороду.

– Ну и что?

– Не заводись снова, Чарли. Сохраняй спокойствие. Как только ты встанешь на ноги, я проведу полное обследование, полное – от головы до пят. Только выполни одну мою прихоть: не бери в рот ничего, кроме того, что даст медсестра.

– Сначала я увижу вас в аду.

– Очень хорошо. Это будет на твоей совести.

Воцарившееся после такой перепалки молчание было скорее похоже на прекращение военных действий, чем на объявление мира. Чарли очень сожалел, что потерял самообладание. Когда он первый раз взорвался, то вел себя так, словно всерьез воспринял подозрение доктора. Почему?

В комнате снова запахло духами. Чарли поднял глаза и увидел у постели Беллилию, счастливую и прелестную. Горячий обед восстановил краски на ее лице. Она снова улыбалась, показывая ямочки на щеках, и всем своим видом, ароматом и шуршанием юбки полностью изменила атмосферу в комнате.

– Я была так обижена, когда вы отослали меня вниз, – призналась она доктору веселым, легким тоном. – Думала, вы хотите избавиться от меня и сказать Чарли что‑то такое, чего мне не надо было слышать из‑за моего теперешнего положения. Но когда вы стали орать друг на друга, я поняла, что все в порядке. Чарли никогда не поднял бы голос, если бы вы сообщили ему плохие новости. О чем вы спорили? Снова о политике?

– Да, – сразу же ответил Чарли и повернулся к доктору: – Там, откуда родом моя жена, нет никакого греха быть демократом. Она привыкла к вашим партийным братьям, доктор.

Беллилия засмеялась:

– Ты же знаешь, дорогой, что я в этом совершенно не разбираюсь. Пока ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы пускаться в дискуссии, мне абсолютно все равно, за кого ты голосуешь.

– Подойди поближе, дорогая, – попросил Чарли. Он хотел почувствовать ее рядом с собой, ему нужна была уверенность в ее преданности и обаянии; он надеялся продемонстрировать этому старому дураку доктору свое неповиновение, свою независимость.

Глаза Чарли засияли, рот расплылся в улыбке. То, что увидел перед собой доктор Мейерс, было демонстрацией полного доверия. Никакие словесные декларации не смогли бы выразить это более ясно. Получилась очаровательная картинка: муж и жена держатся за руки, с нежностью смотрят в глаза друг другу и с гордостью выставляют свою любовь напоказ.

Доктор встал и пошел к найденной им мусорной корзинке. Выбросив пепел от сигары, он вернулся к креслу, сел и снова закурил, тихо раскачиваясь в нем, пока не раздался звонок в дверь и к ним наверх не поднялась Мэри с сообщением, что приехала сиделка.

3

К утру гроза прекратилась. Чарли лежал в широкой кровати и очень хотел, чтобы жена была рядом, но Беллилия перебралась в его старую комнату. На этом настояла сиделка.

С того момента, как она вчера прибыла в дом, получив инструкции от доктора Мейерса, и поменяла свое серое платье на белую в синюю полоску униформу, эта женщина взяла все хозяйство в доме в свои руки. Чарли и Беллилия возненавидели ее с первого взгляда. Тем не менее она навела на них такой страх, что они позволили ей командовать собой. Она использовала свое уродство, как другие женщины используют свою красоту. Если бы во время местной ярмарки устроили конкурс на звание самой некрасивой женщины, мисс Гордон получила бы первый приз по всем статьям. Из‑под жирных, туго стянутых волос выпирал лоб. Между этой скалой и утесом челюсти лицо прогибалось внутрь наподобие суповой миски. Широкий нос был настолько плоским, что лишь слегка прикрывал эту впадину. Маленькая приземистая женщина с красными запястьями выражала кислое неодобрение всему и всем.

По ее приказу Чарли должен был спать один. Ночь была тихая. Он слышал только шум реки, но он к нему уже так привык, что мог от него полностью отключиться и все свое внимание сосредоточить на разных вздохах, скрипах и шуршаниях внутри дома. По привычке, да и по профессии, он мог точно определить, откуда исходит тот или иной звук. Он сразу же узнал жалобный стон пружин кровати, на которой в соседней комнате спала Беллилия.

Слегка заскрипел пол под легкими осторожными шагами. Чарли с надеждой повернул голову к двери. Шаги приближались. Сердце забилось в ожидании. Но темнота была такая непроницаемая, что при всем желании он не смог разглядеть, как открывается дверь. Зато сразу почувствовал знакомый запах духов.

И вдруг его оглушил голос, похожий на хриплое карканье:

– Это вы, миссис Хорст?

– Я только хотела взять стакан воды, – услышал он голос Беллилии. – И подумала, может, мистеру Хорсту тоже чего‑нибудь нужно.

– Для этого я здесь и нахожусь, миссис Хорст.

– Да, я знаю, но все‑таки беспокоюсь. Вы же знаете, что было прошлой ночью.

– Он спит, и на вашем месте я бы не стала его будить. Идите к себе и ложитесь в постель, миссис Хорст. Я сама принесу вам стакан воды.

Дверь закрылась, голоса смолкли. Ни пуховое одеяло, ни шерстяные пледы не могли согреть Чарли. Зачем он позволил сиделке прогнать свою жену? Неужели он, несмотря на все свои логические доводы, находится под влиянием предостережений доктора? «Нет! Нет!» – со злобой на самого себя метался он в кромешной темноте. И прошло немало времени, прежде чем он смог заснуть.

Утром, когда сиделка принесла ему тазик с водой и губкой для умывания, он сказал:

– Вы были очень добры, что позаботились о моей жене, мисс Гордон. Я слышал ваш разговор.

– Ей не следовало бродить по дому, особенно в ее положении. Она могла простудиться или наткнуться на что‑нибудь в темноте и упасть.

Пока она умывала своего пациента, кожа на ее лице и руках от затраченных усилий и горячей воды стала совсем красной. Чарли еле вытерпел процедуру омовения и принял твердое решение избавиться от этой ведьмы, как только достаточно окрепнет, чтобы сразиться с доктором.