Текст книги "Беллилия. Убийца или жертва?"
Автор книги: Вера Каспери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
– Как ты себя чувствуешь, Чарли? Тебе уже лучше? Почему ты не на работе?
Чарли посмотрел вверх, на лестницу, хотя там не на что было смотреть, кроме трех фотографий, висевших на стене. Это были снимки Скалистых гор, которые Чарли успел сделать до того, как потерял свой «кодак».
– Мне намного лучше, – ответил он, не поворачивая головы.
– На что ты смотришь? – спросила Эллен.
– Да так.
Он понял, что был невнимателен, и поспешил задать ей положенные в таких случаях вопросы: о здоровье, о родителях, о работе. Когда они вошли в гостиную, он заметил на маленьком столике около дивана рабочую корзинку Беллилии со швейными принадлежностями. Глаза его забегали по полкам, где стояли ее безделушки, уже переставленные по‑новому. На самом видном месте на подставке из черного дерева сидели скрючившись три обезьянки, которые ничего не видели, ничего не слышали и ничего не говорили.
– А как Беллилия? Она оправляется от своей простуды? Сколько же болезней свалилось на ваш дом в эту зиму.
– У нее болит голова. Боюсь, она не сможет спуститься на ланч.
– Какая досада! Нет ничего хуже головной боли.
– А ты не замерзла, Нелли? Как насчет глотка хереса, чтобы согреться?
– В этот час!
– Я собираюсь подкрепить себя каплей хереса. Ты присоединишься ко мне?
– Что это на тебя нашло, Чарли Хорст?
– Сегодня утром я разгребал снег и немного простыл.
– Ладно, если так, – сказала Эллен.
Впервые после того, как он женился на Беллилии, Эллен оказалась наедине с Чарли. Для нее дорога была каждая минута. Пока он ходил за спиртным, она обошла всю гостиную. У нее было приподнятое настроение, она сгорала от нетерпения, будто вот‑вот должно было произойти что‑то потрясающе интересное и важное. Раньше на всех ее встречах с Чарли присутствовали другие люди, и ей всегда приходилось оберегать свою гордость. Она была резкой, вела себя бесцеремонно, что, конечно, не вызывало к ней особой симпатии. А сейчас все это куда‑то исчезло, зато появился нежный голос, девичье очарование и даже желание пококетничать. Когда Чарли подавал ей бокал с хересом, их пальцы соприкоснулись. Эллен одарила его необыкновенно смелым для нее взглядом, подняла бокал и улыбнулась.
И все же им нечего было сказать друг другу. Чарли смотрел, не отрываясь, словно был под гипнозом, на банальную безделушку – на этих трех обезьян, которые торчат в каждом антикварном магазине. Эллен, так и не сумев привлечь к себе его внимание, сдалась и перешла к игре воображения. Она покрыла всю мебель пыльными тряпками, свернула в рулон ковры, повесила миткалевые мешки на картины и оказалась в той гостиной, которую видела в последний раз, когда была здесь одна с Чарли всего за два часа до отхода поезда, отвозившего его в Нью‑Йорк и дальше, в Колорадо. В то время он еще носил траур по умершей матери, и Эллен думала, что именно это не позволяло ему сказать ей что‑либо определенное. Она была уверена, что все неопределенные слова, сказанные им до этого, означали лишь одно: он так же, как и она, мечтает о моменте, когда они смогут пожениться. Гостиная была тогда мрачной, стены покрыты зеленой бумажной материей и увешаны японскими гравюрами, а в углу, где сейчас Чарли и Беллилия расставили на полках свои драгоценные безделушки, стоял встроенный шкаф для антикварных вещей. Эллен вспомнила, что Чарли говорил ей о планах переделки дома и для доказательства серьезности своих намерений сорвал со стены кусок зеленой материи.
День тогда был теплый, окна распахнуты, и на Эллен была белая льняная юбка и блузка с ручной петельной вышивкой. Она сейчас видела именно то, что видела тогда, в то утро, видела листья на голых деревьях, траву на покрытой снегом земле.
Мэри пригласила их к столу. Это вывело Чарли из задумчивости. Он посмотрел на Эллен, сидевшую в кресле‑качалке, с таким удивлением, будто только что ее увидел. А она продолжала свою игру воображения. Поэтому, когда они сели за стол друг против друга, сердце у нее так сильно заколотилось, что ей пришлось прикрыть его обеими руками: надо было скрыть свою тайну.
– Посмотрите, что нам привезли, – похвасталась Мэри.
Эллен бросила взгляд на половинки грейпфрутов, украшенные вишнями.
– Очень красиво, – сказала Эллен.
Мэри ожидала большего. По ее понятиям, грейпфрут на ланч в январе – вершина роскоши и наслаждения.
– Миссис Хорст считает, что это полезно ее мужу – он должен каждый день есть свежие фрукты.
Чарли вспомнил слова Бена о счастливых мужьях. Беллилия была прекрасной женой, знала все хитрости и способы сделать дом живым и веселым, а для мужа – еще и удобным, и уютным. В свою жизнь с каждым новым мужем она привносила опыт жизни с его предшественником. Быть женой – главный труд ее жизни, и она преуспевала в этом гораздо лучше тех хороших женщин, которые думают, что, если им удалось отхватить себе муженька, они уж сидят за каменной стеной и могут обращаться с мужчинами как со слугами или как с любимыми домашними животными. А для Беллилии каждый брак был приятным увеселительным путешествием, круизом, и она, как идеальная пассажирка, всегда развлекалась и развлекала других, всегда была счастлива разделить чужие забавы, никогда не боялась, что легкие отношения перерастут в слишком серьезные, так как знала: круиз скоро закончится, отношения оборвутся и она, свободная, отправится в новое путешествие.
– Ты не слушаешь, – произнесла Эллен. Она начала рассказывать ему о своем задании. Ей надо будет взять интервью у джентльмена, отмечающего свой девяносто девятый день рождения. – Представь себе, Чарли, дожить до таких лет, похоронить всех своих сверстников, всех членов семьи, друзей и врагов, потом быть свидетелем, как уходит следующее поколение и следующее, и даже увидеть, как стареют и умирают детишки, которых крестили, когда ты был человеком средних лет.
Чарли так и не проявил никакого интереса. Эллен смутилась. Ей легче было поверить, что он совсем разлюбил ее, чем принять его неучтивость. Единственной причиной такого отсутствия элементарной вежливости, решила она, могла быть его болезнь. Она уже заметила, что у него плохой цвет лица и какие‑то пустые, тусклые глаза. Не исключено, что приступ на прошлой неделе был гораздо серьезнее, чем он сказал.
– Чарли!
В ее голосе прозвучало явное беспокойство, и это привлекло его внимание.
– Что с тобой, Нелли?
– Не со мной, а с тобой. Ты болен, Чарли?
– Я себя прекрасно чувствую. А что?
– Ты мне так и не сказал, что с тобой произошло на прошлой неделе.
– Несварение желудка. Но поскольку я потерял сознание, все решили, что это серьезно.
– Ты уверен, что поправился?
– А ты беспокоишься? – снисходительно спросил Чарли.
– Рада, что у тебя все хорошо, – сказала Эллен и опустила голову к своей тарелке, чтобы он не заметил краски, залившей ее щеки.
Вошла Мэри с оладьями и сосисками. Она прислуживала им с излишней церемонностью, стоя у стола и ожидая восторгов по поводу приготовленных блюд. Не дождавшись, она наконец ушла со словами: «Позвоните в колокольчик, если вам что‑то понадобится. Я сразу же приду». Это было сказано так, словно в отсутствие миссис Хорст они не знали, что им делать.
А они почти не разговаривали.
Однако их дружба была такой старой, что молчание не казалось тягостным. Эллен достала пачку сигарет, но Чарли не заметил, что она собирается закурить, и ей пришлось самой обратиться к нему за спичкой.
Она решила обсудить одну тему, а потому сигареты оказались очень кстати.
– Ты не удивлен? – спросила она.
Чарли рассмеялся:
– А что в этом плохого, если ты получаешь удовольствие?
Эллен тоже рассмеялась:
– Придется мне написать Эбби и сообщить, что ты все‑таки не зануда.
Двое мужчин спускались с горы на снегоходах, а Чарли сидел к окну спиной.
– Если ты думаешь, что курение делает тебя менее женственной, то ты ошибаешься. Ты всегда пытаешься что‑то доказать, Нелли, но в этом нет никакой необходимости. Ты независимая женщина, потому что сама зарабатываешь себе на жизнь и не делаешь вид, что несешь тяжелый крест.
– У меня нет причин жаловаться. Мне нравится моя жизнь. – Она наблюдала за колечком дыма, поднимающимся к потолку. – Но мужчинам не нравится, чтобы женщина была слишком независима, так ведь? Они не видят в ней нежное создание, если она не нуждается в заботах мужчины. Мы с Эбби столько об этом говорили, когда она была здесь. Эбби считает, что секрет обаяния Беллилии…
Раздался звонок в дверь. Чарли не остался на месте, чтобы услышать мнение Эбби о Беллилии. Он очутился в холле и открыл дверь еще до того, как Мэри вышла из кухни.
– Что‑то сегодня на них напало. На нее тоже, – сказала Мэри, подойдя поближе к Эллен.
Чарли открыл дверь Бену Чейни и какому‑то полному мужчине.
– Мистер Баррет, мистер Хорст, – представил их друг другу Бен.
Чарли вежливо кивнул.
– Раз познакомиться, – отдуваясь, произнес Баррет.
Его обвисшие щеки были похожи на спущенные баллоны автомобиля, а рот точно такой, как изображала его Беллилия, – кошелек с крепким запором. Глаза Баррета осмотрели убранство дома, оценивая доходы хозяина.
Чарли сказал гостям, что они с Эллен сидят за ланчем, и предложил им присоединиться.
– Спасибо, мы только что из‑за стола.
Когда они шли за Чарли в холл, он заметил, что Бен бросил взгляд в столовую и увидел на столе нарциссы Беллилии, а на ее месте за столом – Эллен.
– Может быть, чай или кофе? Ведь вы, наверное, замерзли после такой прогулки.
– Только не я, – ответил Баррет. – Место, откуда я родом, в тысячу раз холоднее, чем здешние места. По правде говоря, я даже взмок от этой прогулки.
Перед зеркалом в холле Бен поправил галстук и пригладил волосы.
– Вообще‑то Баррет прибыл сюда совсем ненадолго. Ему надо уезжать уже во второй половине дня, но, как старый друг миссис Хорст, он подумал, что неплохо было хотя бы поприветствовать ее.
– У моей жены сильно разболелась голова. Она в спальне.
В этот момент Эллен вспомнила, какую новость сообщила Эбби об отце Бена, и уставилась на него, пытаясь проникнуть в то, что скрывается под его маской, и обнаружить в нем черты сына детектива.
– А вы не могли бы подняться наверх и посмотреть, в состоянии ли миссис Хорст спуститься вниз? Мистер Баррет просто жаждет ее снова увидеть.
– Кстати, как насчет твоего интервью? – спросил Чарли у Эллен. – Не боишься, что опоздаешь?
Она посмотрела на большие круглые часы на запястье, вздохнула и допила свой кофе.
– Возможно, Беллилия предпочтет, чтобы Баррет сам поднялся к ней наверх, – сказал Бен, искоса взглянув на Эллен.
– Я схожу и узнаю, – ответил Чарли. – До свидания, Нелли. Не жди меня.
Он легким шагом поднялся по лестнице, распрямив плечи и высоко подняв голову.
«В этом весь Чарли, – сказала себе Эллен, выходя из столовой. – Беспокоится, видите ли, о моих делах, сам, конечно, ни разу не опоздал ни на поезд, ни на автобус. И все время: „прошу прощения“».
Она злилась на то, что Бен прервал их разговор с Чарли, но особенно ее расстроило, как просто, в своей вежливой манере, Чарли избавился от нее. Она пошла в спальню на первом этаже, вымыла там руки и надела шляпу.
Мэри наводила порядок в столовой. Она тоже поздоровалась с Беном, надеясь, что он начнет разговор и она сообщит ему о своей помолвке. Но он, сказав: «Привет, Мэри», закрыл дверь в столовую.
Чарли чуть ли не бегом спускался с лестницы.
Эллен в этот момент натягивала перчатки и, увидев, что он уже спустился к двум своим гостям, остановилась.
Первым к нему бросился Бен, а Баррет долго вытаскивал из кресла свое грузное тело. Во все окна лились потоки солнечного света и золотыми пятнами ложились на ковры. В таком ярком свете лицо Чарли походило на кусок сырой глины.
Он пытался что‑то сказать, но не мог. С явным трудом он перевел дыхание и продолжал стоять на месте – жалкая фигура с неподвижно повисшими руками, опущенными плечами и дергающимся кадыком.
– Как ваша жена?
Чарли повернулся к Бену. Шея покраснела, а глиняное покрытие лица стало приобретать странную пурпурную окраску. Глаза вылезли из орбит, и на заледеневших белках расплылась сеть красно‑синих кровяных сосудов. Когда он наконец заговорил, его голос был стальной булавкой, пронзившей неопровержимый документ:
– Моя жена мертва.
В нем закипала ярость. Он поднял кулаки, словно собираясь ударить Бена, но тут же их опустил, и руки снова беспомощно повисли по бокам. Наступила не просто тишина – всех сковал мороз и все замерзло навсегда: мебель навсегда останется на тех же местах, краски никогда не станут блеклыми, ничто никогда не покроется пылью, солнечный свет никогда не перестанет косыми лучами падать из окна, занавески никогда не будут задернуты, а Чарли, Бен и Баррет всегда будут стоять в этих же позах, словно скульптуры из мрамора или металла. Дом звенел от тишины, за которой было больше жизни, чем за любым звуком. Словно остановились часы и река перестала бежать по камням.
У Чарли совсем ссутулились плечи, он сделал несколько шагов вперед, двигаясь осторожно, как слепой. Подойдя к Бену, он протянул ему руку. Приняв это за сигнал, все снова начали дышать. Голова Баррета завертелась на шарнирах в высоком воротнике. Бен что‑то взял из протянутой руки Чарли и, опустив глаза, стал это что‑то разглядывать.
А Эллен сказала:
– Но она ничем не болела. У нее просто была головная боль.
Чарли еле добрался до кресла и свалился в него. Бен пошел за ним следом и остановился перед ним, будто защищая его от всех.
– Самоубийство? – спросил он, глядя на коробочку, которую дал ему Чарли.
Эллен услышала это слово и с возмущением бросила Бену:
– Самоубийство! Как вы можете говорить такое? Откуда вы это взяли?
Баррет открыл было рот, пытаясь что‑то сказать, но Бен остановил его, подняв руку и призывая к молчанию.
– Вы, должно быть, сошли с ума! – закричала Эллен на Бена.
– Нет, меня это просто не удивило, – только и мог сказать он в ответ. Вышел в холл и плотно закрыл за собой дверь, прежде чем снять телефонную трубку.
А на кухне Мэри мыла посуду и что‑то напевала. Баррет вытащил из кармана сигару, посмотрел на нее, посмотрел на Чарли и сунул обратно. Эллен тихими шагами, ступая только по коврам и обходя участки паркета, не застеленные ими, пересекла комнату и приблизилась к Чарли. Она не заговорила с ним и не тронула его рукой, а стояла рядом, опустив голову и положив правую руку в перчатке на спинку кресла, обшитого узорчатым полотном, выбранным Беллилией, когда она приехала из Колорадо уже как миссис Чарльз Хорст.
Об авторе
Автор романа «Беллилия» Вера Каспери родилась в 1899 году в Чикаго, в семье предпринимателя. Из‑за неудач отца в бизнесе, а также из стремления к независимости, рано начала зарабатывать себе на жизнь. Работала стенографисткой, а затем занялась рекламным бизнесом. Литературная карьера Веры Каспери началась с публикации ее стихотворений в газете «Трибьюн». 1924 год принес ей ряд эмоциональных потрясений, что дало импульс к написанию «историй убийств» – именно так она называла свои психологические триллеры. Впоследствии она написала множество романов («Белая девочка», «Монастырь Роузкрест», «Лаура», «Елизавета X», «Эвви», «Тельма», «Муж, который любил свою жену» и т. д.), рассказов, пьес и около двадцати кинематографических сценариев. Многие из книг Веры Каспери экранизированы.
[1] Фамилия Хорст без последней буквы звучит по‑английски как «Лошадь». (Здесь и далее – примеч. пер.) – обратился к хозяину Уэллс Джонсон.
– Никогда в жизни не чувствовал себя так хорошо. Позвольте мне взять ваше пальто.
Беллилия внимательно разглядывала пакет, красивую яркую оберточную бумагу и тщательно завязанные узлы.
– Подождем открывать, пока не явятся все гости, – сказала она и положила подарок Джонсонов на свободное место под елкой.
Звонки в дверь пошли один за другим; число гостей все увеличивалось, приветствия и смех становились все громче, воздух наполнился запахами рисовой пудры, духов и одеколонов, рома и разных пряностей. Жара в доме и обязанность хозяина наливать и разносить бокалы довели Чарльза до того, что он взмок от пота. А кожа Беллилии цвета слоновой кости оставалась такой же свежей и прохладной, как белая роза, которую она прикрепила себе на грудь.
Эта роза была из букета, подаренного ей их новым другом и соседом Беном Чейни.
– Вы слишком добры, – сказала Беллилия, протягивая Бену обе руки, и улыбнулась так, чтобы снова были видны ямочки на щеках. – Вы просто меня избалуете своим вниманием.
– Избаловать вас? Это невозможно! – воскликнул Бен.
Чарли и Бен обменялись рукопожатием.
– Счастливого Рождества.
– Рюмочку?
– Ну что ты, Чарли, – вмешалась Беллилия. – Ты же знаешь про Бена и про настойку.
Оба мужчины рассмеялись. Беллилия произнесла это так, будто Бен и яблочная настойка были старыми любовниками. Пока Чарли наливал Бену рюмку, Беллилия поднесла ему блюдо с закусками. Он выбрал крекер с сырной пастой.
– Вы сделали это из овечьего сыра, – отметил он с некоторым самодовольством. – Теперь я знаю, что вы думали именно обо мне.
– Она думает обо всех, – похвастался Чарли.
К шести часам гости уже насытились и едой, и напитками, и поздравлениями, и сплетнями, а женщины – и изучением праздничных нарядов друг друга. Беллилия предложила Чарли достать из‑под елки и распечатать рождественские подарки. Для нее это было главным событием вечера: она ждала его с нетерпением и радостным предвкушением, как любопытный ребенок.
– Все уже здесь, кроме Эллен, но, раз она не смогла явиться вовремя, я не вижу причины, почему все остальные должны ждать, – сказала она мужу.
– Может, она задержалась на работе.
– В рождественский вечер?
– Но ты ведь знаешь, что газеты печатаются и в этот день.
Беллилия внимательно огляделась, пытаясь определить настроение своих гостей.
– Хорошо, дорогой, мы подождем еще немного.
Их разговор случайно подслушал доктор Мейерс.
– Если под елкой есть подарок и для меня, я хотел бы получить его сейчас. Мне ведь скоро возвращаться в больницу, а сначала придется отвезти домой мамочку.
– Ну, знаешь, папочка, – изобразив возмущение, воскликнула его жена. – Почему ты думаешь, что кто‑то станет делать рождественские подарки такому старому ворчуну, как ты?
Беллилия взглядом пыталась добиться согласия Чарли. Он видел, что ей очень хочется поскорее распечатать пакеты, и решил сдаться, как сдается отец, во всем потакающий своим детям.
– Открой сначала свои, – предложил он.
– Это будет несправедливо. Ведь я хозяйка, и мои пакеты надо открывать последними.
В спор вступил судья Беннет, предложив такую очередность: сначала открывает свой подарок один из гостей, потом это делает Беллилия, за ней опять гость и т. д. Все согласились и поручили Чарли играть роль Санта‑Клауса: доставать пакеты, читать надписи и вручать подарки тому, кому они предназначались. Чарли смутился, испытывая чувство неловкости: он по природе был застенчив и понимал, что актер из него никудышный. Однако, когда увидел, что его друзья проявляют гораздо больший интерес к подаркам, чем к исполнению им роли Санта‑Клауса, напряжение спало и он даже стал отпускать шуточки.
Всех гостей удивила щедрость Беллилии. Они не привыкли к таким дорогим подаркам на Рождество. Даже самых богатых их них, чьи депозиты были надежно размещены в Нью‑Йорке, в Нью‑Хэвене и в Хартферд‑рейлроуд‑сток, с детства учили быть благодарными за такие рождественские подарки, как апельсин, пара перчаток, коробочка конфет и особенно за Библию или «Очерки» Эмерсона. Они, конечно, тоже принесли свои подарки хозяйке, ибо ее гостеприимство с угощениями в рождественскую ночь требовало в ответ вознаграждения. Однако ничто не могло сравниться с ее подарками гостям. Каждый получил свой пакет – и мужья, и жены. А какие роскошные безделушки! Все из нью‑йоркских магазинов! Мешочки для табака из натурального шелка, портсигары с монограммами, пепельницы из чистой меди, чернильницы и пресс‑папье с бронзовой ручкой, а также специальные дорожные чашки в кожаных футлярах.
Миссис Беннет, которая принесла хозяйке дома три тряпочные рукавички для горячих сковородок, купленные в августе на благотворительном церковном базаре и отложенные специально для Рождества, подсчитала в уме, во что обошлись Беллилии подарки гостям, и сказала ее мужу:
– Никто из нас, Чарли, не мог бы сравниться с расточительностью твоей жены. Не в наших обычаях хвастаться своим богатством, как это делают люди с Запада.
Слово «хвастаться» не умалило того удовольствия и радости, которые испытывала Беллилия при вскрытии принесенных даров. Страшная аккуратистка, она сегодня беспощадно срывала обертку с подарочных пакетов, швыряла на пол бумагу и золотые ленточки. Каждый подарок казался ей замечательным, а каждый даритель – щедрым. Чарли видел страстное воодушевление от получаемой ею необычной радости: сироту приняли в добрую, хорошую семью, беспризорную девочку впустили наконец в магазин игрушек.
Глаза Люси Джонсон сияли, когда Чарли вручал Беллилии пакет, обвязанный золотой тесьмой. Под оберткой была коробка с японскими иероглифами.
– От Вантайана, – громким шепотом произнесла миссис Беннет.
Кое‑кто из женщин кивнул. Они тоже узнали манеру оформления покупки и удивились, почему Люси нужно было ехать за рождественским подарком для Хорстов в Нью‑Йорк.
Беллилия вытащила подарок из коробки и подняла вверх, чтобы все видели. На подставке из слоновой кости сидели три обезьянки. Одна закрывала лапками глаза, другая – затыкала уши, а третья прикрывала рот.
– О, большое вам спасибо. Мне очень‑очень нравится. – Беллилия поцеловала Люси Джонсон.
Миссис Беннет что‑то шепнула своему мужу. Судья взглянул поверх очков на Уэллса Джонсона. Раздался бой настенных часов. Некоторые из мужчин достали из карманов свои часы, чтобы проверить время.
Люси стала объяснять, почему купила именно такой подарок. Эти три обезьянки напомнили ей Чарли.
– Меня?
– Не видеть никакого зла, не слышать его и не говорить о нем. Разве это не Чарли до мозга костей? Такая уж у него натура. Я говорила Уэллсу, что у Чарли самый сильный характер из всех мужчин, каких я знаю.
Уэллс Джонсон подошел поближе к судье Беннету. Прикрыв рот рукой, он шепнул:
– Люси хотела показать, как мы ценим дружбу Чарли. Он подкинул мне массу дел в этом году.
– Ну это вполне естественно, ведь его собственность растет в цене, – заметил судья, у которого был в залоге дом Джонсонов, и которой считал, что заслуживает объяснения их экстравагантной траты денег.
– Есть и еще кое‑что, – намекнул Уэллс.
Сквозь очки в золотой оправе сверкнуло явное любопытство, но Уэллс хранил свой секрет, словно деньги в банке. Когда судья начал проявлять нетерпение, Уэллс тихо произнес:
– Сейчас не могу ничего сказать. Чарльз не любит, когда об этом упоминают в присутствии его жены. Она очень уязвима.
Судья фыркнул:
– Если он не застраховал свою жизнь, у нее есть причины быть уязвимой.
Беллилия повернулась к ним с улыбкой, и оба мужчины смущенно, почти виновато улыбнулись ей в ответ. Она отличалась от других женщин в гостиной, словно была актрисой или иностранкой, в ней не было ничего местного, обыденного. Несмотря на темпераментность, ее манеры были мягкими и утонченными; говорила она меньше других, больше улыбалась; искала дружбы, но избегала излишней близости.
А Чарли был обеспокоен. И когда раздался звонок в дверь, он не стал ждать, пока откроет служанка, – сам бросился в прихожую и распахнул дверь.
На пороге стояли две женщины. Одна из них, протянув руку, сказала:
– Счастливого Рождества, Чарли.
Другая закричала от радости и бросилась ему на шею.
Чарли успел лишь протянуть руку Эллен Уокер, но их рукопожатие не состоялось из‑за экстравагантного поведения ее приятельницы. Эллен пришлось опустить руку и последовать за Чарли и Эбби Хоффман в холл.
– Какой сюрприз, – заметил Чарли, обращаясь к Эбби.
– Ах ты, старый лицемер, ты же знал, что я приду.
– Конечно знал, – подтвердила Эллен. – Я ему уже две недели тому назад сказала, что ты проведешь праздники со мной.
– Да, да, конечно, – ответил Чарли.
– Значит, ты про меня забыл, враль несчастный, – засмеялась Эбби и одарила его поцелуем в щеку.
Чарли отправил их в туалетную комнату на первом этаже. Эллен Уокер сняла шляпу, даже не взглянув на себя в зеркало. Этой осенью она купила себе пальто, которое никому не понравилось. Слишком похоже на мужское, говорили ей. Эллен была высокого роста, но тонкокостная и хрупкого телосложения. Тридцать лет назад ее назвали бы красавицей, но мода на женскую красоту меняется так же непредсказуемо, как мода на одежду. Так, девственница Берн‑Джонса уступила место девушке Гибсона, и сегодня лицо Эллен считалось слишком длинным, голова слишком узкой, а светло‑каштановая корона из кос представлялась с точки зрения стиля просто нелепой. В ее внешности не было ничего запоминающегося, ничего отличительного. Посторонний человек сказал бы, что она выглядит скромной и честной. Зато Эбби была одета весьма экстравагантно. Чарли даже подумал, что она похожа на модель из журнала мод – роскошная картинка, хотя одномерная, снятая в одной плоскости. Ее муфта из меха рыси была размером с чемодан, а шляпа явно перегружена перьями. На черную шемизетку Эбби нацепила такую умопомрачительно сверкающую брошь, что в голову сразу приходила мысль об искусственных бриллиантах.
– Приходите в зал, когда наведете красоту, – сказал Чарли и пошел искать жену.
Беллилия ждала его в холле.
– Мы забыли про Эбби, – зашептала она.
– Это моя вина. Я должен был напомнить тебе, что она тоже придет.
– Нет, нет, любимый, ты не должен укорять себя. У тебя так много важных дел, о которых надо думать. Но нам нельзя оставить Эбби без подарка. Ведь она сделала нам дорогие подарки на свадьбу и развлекала нас в Нью‑Йорке.
Эбби Хоффман была двоюродной сестрой Чарли, племянницей его матери, одной из рода Филбриков. И как представительница этого рода первой приветствовала невесту Чарли, когда он привез Беллилию на поезде из Колорадо. Она ждала их на платформе и сразу же закатила им шикарный обед в «Уолдорф‑Астории».
– Ты можешь сказать, что заказала для нее подарок, но его еще не доставили, – предложил Чарли.
– Нет, так нельзя. Под елкой должен быть пакет для Эбби, иначе она подумает, что про нее забыли, и обидится.
Обе девушки вышли наконец из туалетной комнаты. Эбби поцеловала Беллилию, а Эллен протянула жене Чарли руку. Эбби так и не сняла с головы шляпу, словно явилась на один из больших нью‑йоркских приемов.
«Неисправимая кокетка», – вспомнил Чарли слова своей матери.
Беллилия повела новых гостей в зал, а Чарли отправился на кухню за напитками. Большинство гостей знали Эбби: она родилась в миле отсюда и жила с ними по соседству, пока не вышла замуж. Вот почему Чарли в душе смеялся над ее потугами выглядеть моднее всех.
Из зала он слышал смех и приветствия и с раздражением думал о дурацкой шляпке Эбби. Однако, пока он наливал в графин ореховый ликер, он успел утешиться радостной мыслью: зато его собственная жена не страдала ни дурным вкусом, ни притворством.
Дверь на кухню распахнулась.
– Мы тебя ждем, Чарли, – сказал Бен Чейни. – Все хотят выпить. И принеси еще горячего грога. Моя помощь нужна?
Стоявшая у плиты Мэри обернулась и изучающе посмотрела на Бена. Он был не очень высокого роста, но хорошо сложен и мускулист. На фоне серых кухонных стен его лицо выглядело смуглым, а густые волосы, вьющиеся, как у романтического поэта, отливали медью. Живые глаза выдавали любопытного человека. И тут вдруг, непонятно откуда, у Чарли возникла идея, как решить проблему с подарком Эбби Хоффман.
– Возьми это, пожалуйста, – произнес он, вручая Бену поднос. – И скажи моей жене, что я хочу ее видеть. Я поднимусь наверх.
Бен уносил поднос с таким видом, будто стоявший на нем графин был отрезанной головой побежденного врага. Мэри вздохнула, глядя ему вслед, а Чарли отправился наверх в спальню, где стал ждать Беллилию.
Она пришла не сразу. Все это время Чарли смотрел на себя в полукруглое зеркало, установленное в эркере. Оно сильно искажало изображение, поэтому голова Чарли казалась слишком большой, торс слишком длинным, а ноги совсем короткими. Фигура выглядела карикатурной, ибо Чарли был одним из тех стройных, худощавых, длинноногих мужчин, которые никогда не набирают достаточно веса, чтобы спрятать все свои кости. Черты лица его были тонкими, но правильными, а вот кожа – слишком бледной, чтобы лицо казалось красивым. Он мысленно сравнил свою томную бледность с мужественной смуглостью Бена Чейни и с грустью провел рукой по своей редкой шевелюре.
Беллилия вошла очень тихо. Когда она встала рядом с ним, ее макушка оказалась на уровне его рта. Они еще не дожили до той стадии отношений, когда люди надоедают друг другу, поэтому для них было счастьем чувствовать себя парой. Неожиданно у Беллилии изменилось выражение лица. На нем отразилось страдание, и она бросилась к эркеру, чтобы прикрыть собой зеркало.
– Как ужасно ты в нем выглядишь, Чарли. У тебя такие стройные ноги, я не хочу видеть их короткими и кривыми.
Чарли обнял ее и, крепко прижав к себе, тяжело задышал, но Беллилия ласково похлопала его по щеке:
– У нас же внизу гости, надо поскорее к ним спуститься.
Сумерки еще больше сгустились. Беллилия подошла к окну и стала задумчиво смотреть вдаль.
– Помнишь прошлое Рождество? – тихо спросила она. Ее пальцы сжали пеструю занавеску. – Прошлое Рождество, – еле слышно повторила она и вздохнула.
– В Новом Орлеане?
– Мы тогда нарвали букет темно‑красных роз и поставили его на стол. А завтракали мы утром на балконе.
– Ты жалеешь, что мы приехали сюда? Ответь мне, Белли.
Когда она не улыбалась, ее рот был как у куклы – маленький, идеально очерченный. У Чарли иногда возникало ощущение, что он ничего о ней не знает. Все, что она рассказала ему о своей юности и о первом браке, показалось ему таким же нереальным, как сюжет в каком‑нибудь дамском романе. Когда она пересказывала свои разговоры с близкими или знакомыми ей людьми, Чарли видел перед глазами строчки из книги – с точками и запятыми, абзацами в нужных местах и кавычками прямой речи. В такие моменты он чувствовал, что она отдалена от него, как героиня романа, женщина, о которой он может мечтать, но никогда не сможет к ней прикоснуться.
– А у меня возникла идея, – неожиданно произнес он. – Насчет рождественского подарка Эбби.
– Что же ты придумал? – с интересом спросила она.
– Кольцо с жемчугом.
Беллилия ничего не ответила.
– Ты что, не считаешь это хорошей идеей?
– Мы не можем его подарить.
– Почему же?
– Ты ведь сам сказал, что оно дешевое и выглядит вульгарно.
– Так это на твоей руке, ласточка моя. А Эбби спокойно носит поддельные камни.
