Текст книги "Серебряный молот"

Автор книги: Вера Хенриксен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Еще нет, – ответил Блотульф, досадуя на то, что не подумал об этом.

– Я вижу, ты явился с большим подкреплением, – сказал Эльвир. – Но я не думаю, что кто-то из нас выиграет, если мы станем врагами. Давай пошлем на поиски людей, эти двое не могли уйти далеко. – Повернувшись к своим людям, он сказал: – Ты, Хальвдан, возьми с собой пару людей, ступай на берег и проверь, все ли лодки на месте. А ты, Гутторм, собери побольше людей и проверь все сараи и рыбацкие хижины и сообщи в соседние усадьбы, что объявлен розыск.

– И я думаю, – обратился он к Блотульфу, – что нам не повредит небольшой завтрак. Или ты другого мнения?

Блотульф заметил, что Эльвир почти так же озабочен происходящим, как и он сам. И он направился с ним на поварню, где служанки уже накрывали на стол под неусыпным оком Торы.

Вскоре явился и Турир; узнав, что случилось, он вполголоса выругался. Сигрид тоже пришла. Ей тяжело было ходить, и она села на скамейку, чтобы давать распоряжения девушкам.

Эльвир рассказал, что они узнали от Финна, а Блотульф поведал, что удалось выяснить в тот же вечер ему. Но во время разговора Эльвир внезапно замолк: он вспомнил бездумные слова, которые сам же сказал в присутствии Финна – слова о том, что если бы тот вел себя с Ингерид менее благородно…

Они сидели в зарослях кустарника на западном склоне холма Эгга. Финн обнимал ее, она плакала, и ее худенькое тело сотрясала дрожь.

– Моя Ингерид… – шептал он, обнимая ее так нежно и осторожно, словно она могла тут же рассыпаться на куски.

– Ты не должен покидать меня, Финн, – всхлипывала она. – После этой ночи!

– Мне нужно уладить это дело, – сказал Финн.

– Обещай мне! – умоляюще произнесла она.

– Обещаю, – ответил Финн.

Он смотрел на сидящее рядом с ним отчаявшееся существо, и постепенно до него стало доходить, какую ответственность он взвалил на свои плечи.

Направляясь к дому, они увидели, как Блотульф выехал из Гьеврана в сопровождении вооруженных людей, – и поняли, что ее отсутствие обнаружено. Ингерид прижалась к нему и стала упрашивать взять с собой.

Внезапно ему захотелось покончить со всеми этими хлопотами, и он подумал, что прошедшая ночь мало что ему дала.

Видя его замешательство, она посмотрела на него. Ее серо-голубые глаза наполнились слезами. Но на губах все же появилась слабая, дрожащая улыбка.

– Ведь я люблю тебя, Финн, – сказала она.

Видя ее доверчивый взгляд и робкую улыбку, он ощутил прилив нежности к ней, не смея признаться себе в том, что перед этим думал о бегстве.

– Я никогда не изменю тебе, Ингерид, – сказал он, вполне осознавая смысл сказанных им слов.

– У тебя были другие? – все еще всхлипывая, спросила она. Финну не хотелось отвечать на этот вопрос, но и лгать он тоже не хотел.

– Для меня это было впервые, – сказал он.

Увидев на его лице смущенную улыбку, она тоже улыбнулась ему сквозь слезы.

– О, Финн, – прошептала она, – тебе тоже было страшно?

– Чуть-чуть, – признался он.

– Но почему ты это сделал? – спросила она.

– Потому что я хотел этого, – ответил он. – И я не мог допустить, чтобы ты вышла замуж за этого Ране.

– Теперь он не захочет на мне жениться, – сказала она, и ей стало не по себе при мысли о том, что теперь она представляет собой меньшую ценность, чем прежде.

Финн отшатнулся, увидев ее унылое лицо.

– Ведь ты не жалеешь о том, что произошло? – испуганно произнес он.

– Нет, если ты не отвернешься от меня…

Финн прижал ее к себе; теперь ему нечего было терять; во всяком случае, у него теперь появились основания для того, чтобы жениться на ней.

– Если ты будешь моей, другой у меня никогда не будет, – прошептал он. – И пусть Тор услышит мою клятву, – вслух добавил он.

Закрыв глаза, она положила голову ему на плечо. Но вскоре он осторожно высвободился.

– Мне нужно сходить в усадьбу, – сказал он. – А ты подожди здесь, пока я не вернусь или не пришлю за тобой.

– Не покидай меня! – опять повторила она, испуганно глядя на него.

– Будет лучше, если я пойду туда один, – сказал Финн, – а ты подожди, пока опасность не минует.

– Какой ты храбрый! – округлив глаза, сказала она.

Финн еще раз прижал ее к себе, потом встал и направился в усадьбу. Он думал о том, что ей невдомек, как он напуган…

Когда на пороге появился Финн, в поварне воцарилась мертвая тишина. Блотульф вскочил с места.

– Где Ингерид? – закричал он, метнулся вперед и остановился перед Финном, схватившись за рукоять меча.

– Я расскажу, если ты обещаешь мне не причинять ей зла, – ответил Финн.

– К-какой наглец! – заикаясь от ярости, произнес Блотульф. – Ты будешь учить меня, как я должен поступать с моей дочерью?

– Она и моя, – ответил Финн.

– Ты настолько бесстыден, что говоришь мне об этом в лицо! – воскликнул Блотульф, выхватывая меч.

– Ты можешь зарубить меня, – сказал Финн, не притрагиваясь к своему мечу. – Но я не скажу тебе, где она, пока ты не пообещаешь мне не наказывать ее. И я не обнажу меча против отца Ингерид.

Турир и Эльвир встали и подошли к ним, но Блотульф уже вложил меч в ножны.

– Ты смел, ничего не скажешь, – сказал он Финну, – хотя у тебя еще и молоко на губах не обсохло. И поскольку ты признаешь за собой вину, я обещаю не наказывать ее. Так где же она?

– Я приведу ее.

– Нет, вы снова сбежите, – сказал Блотульф. – Будет лучше, если с тобой пойдут двое моих людей.

– Даю слово, что приведу ее с собой сюда.

– Ты не производишь впечатление человека, на которого можно положиться.

– Я не говорил, что собираюсь бросить Ингерид.

– Верно, – сказал Блотульф, – но ты водил дружбу с моим сыном Хаконом…

– Мы с Хаконом еще друзья.

– Думаю, что уже нет!

– Хакон передал от меня известие Ингерид, – сказал Финн, – и он сказал, что я могу сообщить тебе об этом.

У Блотульфа опустились руки, вид у него был такой, словно он получил пощечину. Повернувшись, он пошел на свое место и тяжело опустился на скамью.

– Приведи ее, – сказал он.

И он молча сидел до тех пор, пока Финн не вернулся, держа за руку Ингерид.

Финн хотел отпустить ее руку, войдя в дом, но она с силой вцепилась в него и потащила его прямо к Блотульфу.

Блотульф сидел и смотрел на дочь; она покраснела под его взглядом и опустила глаза, не смея взглянуть на отца. Он берег свою единственную дочь и хотел выдать ее за богатого человека, способного позаботиться о ней. И вот этот мальчишка стал поперек дороги, этот Финн, молокосос, которому только и было гордиться тем, что его сестре удалось выскочить замуж за Турира Собаку.

Он переводил взгляд с одного на другого.

И Хакон, его собственный сын, вступил в заговор с Финном! Он даже не подозревал, что дело зашло так далеко, если Хакон старается помочь сестре выйти замуж за того, кто ей нравится…

Ингерид не выдержала: она бросилась с плачем на колени перед отцом. Блотульф положил руку на голову дочери и взглянул на Финна, стоявшего с опущенной головой.

– Ты горд тем, что натворил? – спросил он.

– Нет, – ответил Финн, – я бы вообще не делал этого, если бы мог получить ее иным способом.

– Ты, по крайней мере, честен, – сказал Блотульф, – но ведь тебе нечем платить виру!

– У меня есть кое-что, – ответил Финн, – я привез кое-какую добычу из похода в прошлом году, и зимой я выгодно продал все это.

Турир встал.

– То, чего недостает у Финна, добавлю я, – сказал он.

– И как же ты думаешь прокормить жену и ребенка? – спросил Блотульф.

– Отцовская усадьба не из самых больших, – ответил Финн, – но она и не маленькая. А я – единственный сын.

– Я позабочусь о том, чтобы Финн стал более богатым и могущественным, чем его отец, – снова сказал Турир. – И я сделаю это не только потому, что он мой шурин. Я сделаю это потому, что знаю, какие способности кроются в мальчишке.

Блотульф повернулся к нему.

– Не забывай, что мне мало что известно о его способностях, разве что о способностях совращать девушек и валяться с ними на сеновале или не знаю где!

Ингерид перестала плакать, но голова ее по-прежнему лежала на коленях отца. Она задрожала, услышав, в каком тоне отец говорит о том, что было между ней и Финном. Финн же прикусил губу.

Блотульф снова повернулся к нему.

– Сколько тебе лет, парень? – спросил он.

– Мы с Хаконом ровесники, – ответил он.

– Семнадцать лет, – сказал Блотульф, – и ты берешь на себя ответственность за жену и ребенка?

– Я не желаю ничего другого, как жениться на Ингерид.

Ингерид подняла голову, переводя взгляд с Финна на отца и улыбаясь. Отец погладил ее по голове.

– Дитя, – сказал он. – я не уверен в том, что ты делаешь наилучший выбор. Но дело сделано; брак, который я собирался устроить, не состоится. Но я не знаю, стоит ли отдавать тебя в руки этому мальчишке. Финн!

Финн вздрогнул: Блотульф впервые назвал его по имени.

– Мне кажется, ты должен, по крайней мере, броситься мне в ноги! – сказал Блотульф.

Финн тут же бухнулся перед ним на колени, рядом с Ингерид.

– Я поступил по отношению к тебе хуже, чем сам ожидал от себя, – сказал он. – Я заслуживаю того, чтобы ты выпорол меня, и я отдаюсь на твой суд!

– Посмотри на меня, – сказал Блотульф. Финн посмотрел ему в лицо. В глазах Блотульфа была горечь, а не гнев.

Блотульф долго сидел и смотрел в лицо Финну.

Мальчик был еще незрел, но подбородок у него был волевым, а взгляд открытым. Он вспомнил, что первой мыслью этого мальчика было защитить его дочь. И если он и поступил дурно, то это было сделано не с мыслью об измене. Блотульф начал сомневаться в том, что его дочери будет лучше, если он отошлет этого парня прочь. Конечно, он был не знатного рода, но за спиной у него стоял Турир Собака, а может быть, и Эльвир. И мог ли он теперь подыскать для нее лучшую партию?

– Я готов поручиться за Финна, – сказал Эльвир и встал перед ними, и его слова прозвучали ответом на мысли Блотульфа.

– В прошлом году я брал его с собой в поход, – сказал Турир, – и у меня никогда не было лучшего новобранца. Я уже сказал, что помогу ему выплатить виру, и я готов поручиться за него во всем остальном.

Блотульф снова посмотрел на Финна, стоящего перед ним на коленях.

– Сколько у тебя денег? – спросил он.

Финн сказал. Брови Блотульфа поползли вверх: это было больше, чем он ожидал.

– На что ты думаешь их потратить? – спросил он.

– Я хотел заняться торговлей, – ответил Финн, – а для этого мне нужен какой-нибудь корабль.

– И чем же ты собираешься торговать?

– Я думаю купить вяленую рыбу и другие товары к северу от Халогаланда и отправиться в Трондхеймский фьорд или, возможно, плыть вдоль берега до самого Вика, чтобы торговать с местными жителями. А потом, если дело пойдет хорошо, я надеюсь построить корабль побольше, чтобы торговать с другими странами.

– И ты думаешь, Ингерид достойна этого?

– Она достойна большего.

– Я не знал, что ты собираешься торговать, Финн, – сказал Турир. – У меня есть один старый корабль, который я могу тебе одолжить, если хочешь.

Взгляд Блотульфа перебегал с Финна на Турира и обратно на Финна.

– Ты отдался на мой суд, Финн, – сказал он.

Финн кивнул.

– Когда тебе исполняется восемнадцать лет? – спросил Блотульф.

– Весной.

Блотульф погладил левой рукой свою бороду.

– Я ставлю перед тобой условия, – сказал он наконец. – Ты переселяешься в Гьевран, где будешь находиться год под моим присмотром. В этом случае ты женишься на Ингерид летом. Но если это условие тебе не подходит, свадьба откладывается на год и ты поклянешься, что не приблизишься к ней за все это время. В обоих случаях ты можешь сейчас посвататься к ней…

Финн не поверил своим ушам. Немного придя в себя, он сказал:

– Я предпочитаю уехать на год…

– Финн! – заплакала Ингерид, не обращая внимания на то, что в поварне толпились люди. – Ты не можешь покинуть меня!

– Если я уеду на год, – сказал Финн, – я смогу, возможно, доказать твоему отцу, что умею не только соблазнять девушек. Может быть, я разбогатею, а это лучше, чем идти к тебе с пустыми руками. Разве ты не можешь подождать меня, Ингерид?

– Нет, – заплакала она, – нет, я не могу ждать, Финн! Подумай о том, что ты можешь и не вернуться назад, что с тобой может что-то случиться!

Она прижалась к нему.

– Если ты любишь меня, – всхлипывала она, – то не будь таким гордым и останься на год е Гьевране ради меня!

– Не надо плакать, – сказал он, – я не могу этого выносить! Никому из нас не будет легче, если ты будешь плакать…

– Ты можешь встать, Финн, – сказал Блотульф.

И когда Финн встал, Ингерид снова положила отцу голову на колени. Он взял дочь за подбородок и стал смотреть на ее заплаканное лицо.

– Твой нареченный показал себя более толковым, чем казался мне вначале, – сказал он. – Ты можешь им гордиться, и, мне кажется, ты могла бы и подождать его.

Но Ингерид покачала головой и внезапно повернулась к Финну,

– Вот уж не думал, что наступит день – и тем более, так скоро, – когда я объединюсь с тобой против Ингерид, – сказал Блотульф. – Но завтра утром ты приедешь в Гьевран вместе с Эльвиром и Туриром, раз уж все так получилось. Мы договоримся о вире и о свадьбе.

Вставая со скамьи, он пожал Финну руку.

– Я пришел к мысли, что у меня мог бы быть зять хуже, чем ты, – сказал он.

И он вышел вместе с Эльвиром и своими людьми, сделав знак Ингерид, чтобы та шла за ним. Финн тоже пошел с ними.

Они остановились у стены дома, ожидая, когда выведут лошадей.

Финн положил левую руку на ее длинные каштановые волосы и повернул ее к себе, так что его лицо оказалось напротив ее лица.

– Не надо! – сказала она. – Люди смотрят на нас!

– Теперь я твой жених, – сказал Финн, – и я имею право прикасаться к тебе.

– Ты и так прикасался, – ответила она.

– Я не знал, что ты можешь быть такой упрямой! – сказал он. – Но со временем я привыкну к этому…

– Не сердись, – печально произнесла она, – я вела себя так только потому, что люблю тебя и не допускаю даже мысли о расставании.

– Я и не думал сердиться на тебя, – ответил он, улыбаясь. – Мы уладим это дело.

Финн и Эльвир стояли и смотрели, как они уезжают со двора, Блотульф и сидящая впереди него на коне Ингерид.

Повернувшись к Эльвиру, Финн сказал:

– Спасибо за твой совет!

– Если хоть кто-нибудь узнает, что я причастен к этому, – сказал Эльвир, – я постараюсь сделать так, чтобы тебе пришлось кое в чем раскаяться.

***

– Страх один, как быстро она родила! – покачав головой, сказала Гюда из Гьеврана. – Я вышла из дома среди ночи, я так торопилась, но все-таки опоздала!

Она сидела в поварне в Эгга и болтала с Торой.

– Да, – сказала Тора, – все обошлось. Наверное, ей помогло то, что Эльвир был рядом.

Вошло несколько женщин; все заговорили о родах, и Эльвир, который тоже был на поварне, отправился в дом.

Там теперь было пусто. Он огляделся по сторонам: щиты и оружие на стенах, закопченный потолок, высокое резное сидение. В этом старинном зале Сигрид родила ему двух сыновей, разница между ними была чуть больше года. Он был рад тому, что присутствовал при родах, был горд за нее.

Теперь у него два сына. И однажды кто-нибудь из них сядет на его резное сидение. Этот прочный, высокий стул стоял, по старинному обычаю, у короткой стены зала, сын наследовал его от отца; поколение за поколением, все восседали на этом месте. Ему самому было восемнадцать зим, когда он стал перед почетным сидением и поклялся совершить великие подвиги, прежде, чем взойти на него.

Это были заносчивые юношеские клятвы умереть смертью героя, отправиться в дальние странствия, биться в сражениях. И он сдержал свои обещания; он уехал в чужие страны и сражался там до тех пор, пока ему не приелась борьба и подвиги. Потом он вернулся в свою усадьбу, где у него появилась новая цель: улучшить законы.

Теперь же, стоя в этом старинном зале, он впервые почувствовал привязанность к своей усадьбе, к дому и к земле. Раньше право владения было для него чем-то бесспорным, и он не сомневался в том, что ему надо жениться и иметь сыновей. Но только теперь он почувствовал, что обрел свое место в цепочке поколений; ему отводилось в этой цепочке лишь короткое время, и он должен был использовать его для продления рода.

Он сидел на своем почетном сидении, подперев рукой подбородок, когда вошел Турир.

– Я искал тебя, – сказал он, усаживаясь рядом. – Я слышал, что ты назвал мальчика в честь моего отца. Я пришел поблагодарить тебя за это.

– Ты можешь поблагодарить за это и себя, – сказал Эльвир. – Если я и назвал его в честь твоего отца, то это потому, что ты сам назван в честь него.

– Так захотела Сигрид?

– Так захотели мы оба, – ответил Эльвир. – Хочешь взглянуть на мальчика?

– Сигрид уже проснулась?

– Скорее всего, ведь уже время завтракать.

Сигрид кормила ребенка грудью, когда вошел Турир. На всякий случай они договорились с кормилицей, но Сигрид решила сначала попробовать сама.

Турир в нерешительности остановился в дверях, и когда она кивнула, что он может войти, подошел и сел на табурет рядом с ее постелью.

Мальчик уже устал сосать и отпустил грудь, и Турир сидел и смотрел на него, пока Сигрид приводила себя в порядок. Потом она взяла мальчика и протянула его Туриру.

– Познакомься со своим тезкой, – сказала она и сделал знак служанкам, чтобы те ушли.

Туриру было трудно отказать ей: он взял мальчика и подержал его, хотя ему и казалось, что руки его такие неловкие, будто сделаны из дерева.

– Смотри не на меня! – засмеялась Сигрид. – Смотри на мальчика! Разве ты не видишь, что он похож на тебя?

И Турир невольно бросил взгляд на маленькое личико.

Внезапно у него перехватило дыханье, и он тут же вернул ребенка матери. Он с такой силой сжал кулаки, что Сигрид увидела, как напряглись под одеждой мускулы его рук.

– Ты думаешь, я не понимаю, чего ты хочешь? Единственное, чего ты желаешь, так это чтобы я забрал домой сына!

– Ты ошибаешься, если думаешь, что именно по этой причине мы назвали мальчика твоим именем.

Турир вдруг почувствовал усталость.

– Он так похож на моего собственного сына, что я не могу смотреть на него, – признался он.

– Твой сын сейчас вдвое старше него, – сказала Сигрид. – Он теперь умеет сидеть и поворачиваться во все стороны, и он наверняка узнает тех, кто за ним ухаживает.

– Но не меня, ты хочешь сказать… – невольно вырвалось у него.

Дверь открылась, вошел Эльвир. Он направился прямо к постели и сел возле Сигрид. Потом положил голову на подушку и прижался щекой к личику ребенка, обняв рукой жену. И в его взгляде она прочла все то, что он не мог выразить в словах.

Турир встал и хотел уйти, но Эльвир остановил его.

– Мне нужно кое о чем поговорить с тобой, – сказал он.

– Если ты тоже собираешься уговаривать меня вернуть Сигурда в Бьяркей, то напрасно.

Эльвир и в самом деле собирался сказать ему об этом, но быстро понял, что толку от этого не будет.

– Мне хочется сказать тебе совсем о другом, – сказал он. – Я еще не отблагодарил тебя за доверие, которое ты оказал мне, отдав за меня Сигрид. Я думал, что ты преувеличиваешь, говоря, как много она для тебя значит. Но теперь я это понял.

– Тебе понадобилось время, чтобы усвоить это, – сухо ответил Турир.

Эльвир бросил на него молниеносный взгляд.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты знаешь, что я имею в виду. Если бы я приехал в Эгга прошлой весной, в живых остался бы только один из нас. И тогда я был трезв.

– По какому это закону мужчина не может иметь наложницу?

Турир не ответил, и Эльвир продолжал:

– Давай не будем подвергать испытанию нашу дружбу из-за дела, давно решенного между мной и Сигрид!

– Счет дружбы не портит, – ответил Турир. – Я же просил тебя быть приветливым с Сигрид. Какой дружбы ты ждешь от меня, если тебе плевать на мои слова?

– Ты плохо смотрел по сторонам, когда первый раз приехал в Эгга, и не заметил, что в доме у меня живет наложница, – сказал Эльвир, с угрозой посмотрев на него.

– Не было никакой необходимости заставлять Сигрид страдать из-за этого!

Оба встали, вызывающе глядя друг на друга.

Сигрид так резко приподнялась, что потревожила ребенка, и он заплакал.

– Тебе не следует так кричать, Турир, если ты, зная о Кхадийе, отправил меня на юг, не предупредив об этом! – сказала она.

– Я думал, что так будет лучше для тебя.

– И в прошлом году ты ни разу не приезжал сюда!

– Видя ваши отношения до того, как вы уехали из Бьяркея, я даже представить себе не мог, что все обернется так плохо.

– Я вижу, вы оба совершили несправедливость по отношению ко мне, – в гневе произнесла Сигрид. – И, мне кажется, ради меня вы должны остаться друзьями.

Оба они посмотрели друг на друга; было ясно, что никому из них не нравится, когда ему выговаривают, как провинившемуся мальчишке. И Эльвир натянуто хохотнул.

– Может быть, Сигрид и права, – сказал он, протягивая Туриру руку.

Но Турир помедлил, прежде чем взять ее, так что его рукопожатие получилось неискренним. И сразу после этого он вышел.

– Тебе не следовало рассказывать ему о Кхадийе, – раздраженно произнес Эльвир, когда дверь закрылась.

– Я думала, что рассказ о моих трудностях поможет ему пережить свои, – ответила она.

– Хороша помощь, разжигать вражду между свояками! И впредь не впутывай Турира в наши дела. Двуличие – это неверность.

Эльвир хотел уйти, но остановился, увидев печальное лицо Сигрид.

– Я был несправедлив к тебе, – с сожалением произнес он. – Я забыл о том, что ты сделала для меня этой ночью!

Он посмотрел на ребенка и улыбнулся. И прежде чем уйти, нагнулся и поцеловал ее в волосы.

Летом в Гьевране была свадьба. Хотя замужество дочери и не было поводом для большого торжества, Блотульф собрал всех друзей и родственников.

Финн не чувствовал себя особенно уютно под перекрестным огнем взглядов его новых родичей. Но Блотульф горой стоял за своего зятя; и когда один из сыновей Олвисхауга обругал его, он строго сказал, что любое оскорбление Финна он будет расценивать как оскорбление себя самого.

Но у самих новобрачных не все шло гладко. И однажды, вернувшись из Гьеврана, Эльвир озабоченно произнес:

– Если Ингерид думает, что может надеть на Финна узду и понукать его, то боюсь, ее ожидает малоприятный сюрприз.

Сигрид удивленно взглянула на него.

– Мне казалось, что Ингерид такая покладистая, – сказала она.

– Да, – язвительно ответил Эльвир, – это было заметно уже тогда, когда она ослушалась отца и удрала в лес с Финном! Ингерид может ввести кого-то в заблуждение, но только не меня. На вид она нежна, как гусенок, и плачет по каждому поводу. Но она умеет также врать и хитрить, к тому же у нее железная воля… Все эти годы она водила Блотульфа за нос. И ты сама убедишься в том, что она не побрезгует ничем, чтобы добиться своего.

– Финна не так-то легко провести, – сказала Сигрид.

– Поживем – увидим. Он ведь еще мальчишка, он любит эту девушку и хочет ей во всем угодить…

Эльвир озабоченно покачал головой.

– Посмотрим, как у них все сложится, – сказал он. – Но настанет день, когда терпение Финна лопнет, и этот день выльется в настоящее сражение, о котором долго будут помнить в Гьевране!

Турир собрался уезжать. И когда ветер подул с востока, из Стейнкьера потянуло запахом смолы: там смолили его корабль.

Корабль Эльвира давно уже был спущен на воду. Эльвир назвал его «Козлом», потому что голова дракона казалась бородатой. Но таким кораблем мог бы гордиться любой хёвдинг.

И все-таки корабль Турира больше обращал на себя внимание. Линии его были более смелыми, фальшборта выше, гордо возвышались форштевни: это был настоящий морской корабль. И в то же время корабль этот был легким и изящным, от него невозможно было оторвать взгляд. Турир назвал его «Чайкой».

Сигрид с горечью думала о том, что Турир должен уехать обратно в Бьяркей. Они стали так близки друг другу этой весной и летом. Разница в возрасте, зиявшая между ними, словно пропасть, уже не имела никакого значения. И то, что они пережили в своей жизни, позволяло им теперь относиться друг к другу с таким пониманием, какого раньше между ними не было.

Был момент, когда она сердилась на него, узнав, что ему было известно о существовании Кхадийи. Но потом она все же решила, что в основе своей он лучше большинства тех мужчин, кто выдает на сторону замуж своих дочерей и сестер. И когда он однажды пришел к ней и сказал, что если уж она так хочет, он возьмет маленького Сигурда обратно в Бьяркей, она окончательно растаяла.

Но ее мучило то, что отношения между ее братом и Эльвиром стали прохладными. Не то, чтобы они были враждебно настроены друг к другу, и никто из них не переходил дорогу другому, но сердечности в их отношениях не было. И Сигрид чувствовала, что в этом есть и ее вина. Она не раз вспоминала слова Эльвира о двуличии. Но ей и в голову не приходило связывать это с той любовью, которую она испытывала к ним обоим. И она изо всех сил старалась угодить и тому, и другому.

В конце концов она совсем измучилась, все чаще думая о Бьяркее.

В Эгга был ее дом. Но у нее было странное, мрачное предчувствие того, что она никогда больше – никогда! – не поедет на север, в Халогаланд.

И в светлые летние вечера она думала о солнце, не заходящем на севере за край горизонта; о тихом фьорде, отливающем золотом в лучах солнца, висящего над водой, о далеких островах, кажущихся повисшими между небом и землей…

Она тосковала по морю.

И когда бывала гроза, она вскакивала в полусне, думая, что она в Бьяркее и что молния ударяет в скалистые уступы берега.

Шум моря… Рокот прибоя и плеск волн, крики птиц, шорох гальки на берегу и на прибрежной косе; ощущение моря… соленые брызги на лице, соль на коже, тепло озаренного солнцем скалистого склона, запах водорослей, рыбы, морской воды… Иногда такие воспоминания вызывали у нее приступы меланхолии.

Это была не смутная, отчаянная тоска, знакомая ей по прошлому году. Эта тоска напоминала грусть потери, и она не могла отделаться от нее ни усилием. воли, ни усилиями разума.

Она не хотела говорить об этом Эльвиру, боясь, что он подумает, будто она не прижилась в Эгга. Ведь она знала, что это не так, и в мыслях у нее был разброд.

И поскольку приближалось время прощания с Туриром, настроение ее колебалось от меланхолии до деловитого беспокойства. Эльвир заметил это и однажды вечером сказал ей:

– Ты бродишь, словно старый викинг, тоскующий по морю. Тебе хочется в Бьяркей?

Он говорил тихо, чтобы не разбудить ребенка.

– Да, – ответила она.

Но ей не нравилось, что он понял, что с ней происходит.

– Ты не должна мучиться и скрывать это от меня…

– Я боялась обидеть тебя, сказав, что меня тянет в Бьяркей.

– Почему это должно обидеть меня? Ты не поверишь, но я сам время от времени тоскую по южным странам и прочим местам, где когда-то бывал. Так бывает всегда, Сигрид. Находясь на чужбине, ты тоскуешь по дому, а вернувшись домой, тоскуешь по чужим местам. В Трондхейме ты тоскуешь по Бьяркею, но если бы ты была там, ты бы тосковала по здешним местам. Ты должна радоваться, что это так. Твоя жизнь была бы намного беднее, если бы ты ни о чем не тосковала. Но каждый должен сам решать для себя, где его дом, по-настоящему пустить корни можно только в одном месте. Я знаю, что здесь мне теперь хорошо, в чужой стране я вряд ли был бы удовлетворен. И твой дом здесь, в Эгга, у меня. Но нельзя препятствовать тому, что Бьяркей навсегда останется в твоих мыслях. Помнишь, что ты рассказывала мне в нашу первую ночь? И то, что с тобой происходит, и плохо, и хорошо одновременно, – и так во всем. Что же касается тоски, то в ней есть и боль, и радость.

Сигрид ничего не ответила; подойдя к нему, она положила руки ему на плечи. Он притянул ее к себе, и они стояли так некоторое время, не говоря ни слова.

Торберг Строгала был готов к отъезду: на следующее утро он отправлялся на юг. Большую часть дня он провел на причале, где «Чайка» тоже была готова к отплытию, И теперь, вечером, они сидели с Туриром на скамье перед домом.

Залаяла дворовая собака, и во дворе появился священник Энунд. Он подошел и сел рядом с ними. И разговор пошел, естественно, сначала о кораблях. Энунд еще не был на борту «Чайки», и когда Турир спросил, не хочет ли он осмотреть корабль, тот с радостью согласился, и они втроем пошли на причал.

Спускаясь к берегу, они продолжали разговор о кораблях, и Энунд сказал, что этот корабль хвалят так, как до этого не хвалили ни одно торговое судно.

И Турир выразил надежду, что Торберг не раскаивается в том, что использовал свои форштевни.

– Нет, не раскаиваюсь, – ответил Торберг. – Но вчера, когда я был на борту «Чайки», мне привиделся мой дух-хранитель. И это навело меня на мысль о том, что мне недолго осталось жить.

Корабль стоял на косе, и к ним подошел Эльвир, который был в это время на пристани.

Двое людей Турира перенесли на борт свои сундуки и теперь сидели на них.

– Не следует поддаваться предсказаниям, – сказал Турир. – И к тому же неизвестно, был ли это в самом деле твой дух-хранитель. Как он выглядел?

– Это была женщина, – ответил Торберг, – и она была вооружена.

– Это и должна была быть баба, раз это твой дух-хранитель! – с усмешкой произнес Эльвир.

Торберг нахмурил брови, явно считая, что Эльвиру следовало бы попридержать язык, тем более, в присутствии священника. Священник Энунд, видимо, тоже так считал, потому что отвернулся, услышав слова Эльвира. Но Эльвир не собирался так легко отступать, все еще чувствуя неприязнь к Торбергу за его внимание к Сигрид.

– Ты ведь христианин, – сказал он. – Разве ты не ходишь на исповедь?

Энунд тут же повернулся к нему.

– Это новость для меня, что ты христианин, Торберг, – сказал он. Торберг опустил глаза, лихорадочный румянец покрыл его щеки.

– Я был крещен во времена Олава Трюгвассона, – сказал он.

– Многие из тех, кто был тогда крещен, вернулись к язычеству, – сказал Энунд.

– Я не вернулся к старым богам, – ответил Торберг. – Время от времени я хожу на мессу и на исповедь…

– Ты даже не приоткрыл дверь церкви в Стейнкьере, – сказал священник.

– Ты не похож на того священника, к которому я привык, – сказал Торберг. – Не думаю, что ты с такой легкостью отпустил бы мне грехи, как это делал он.

– Неужели? – стоя в пол-оборота к нему, спросил священник.

– Он женат, и у него есть также дети от любовниц, и он не так глуп, чтобы не понимать, что грешит…

– Все мы грешны, Торберг, – сказал Энунд, – и один только Бог может судить нас. Мы же, священники, благодаря своей учености и молитвам, можем измерить глубину покаяния, а затем отпустить грехи. И для нас является утешением знание о том, что благодаря нашим деяниям во имя Господа и согласно Его заветам, Он в своей милости снисходит к нашим просьбам. Но, я думаю, ты мало выигрываешь оттого, что ищешь себе священника, поддающегося тому же греху, что и ты, и поэтому впадающего в соблазн прощения. Тебе не будет лучше, если ты перестанешь посещать церковь. И если дело обстоит действительно так, как ты думаешь, и ты вскоре предстанешь перед судом Всевышнего, теперь самое время навести порядок в своих делах.