Текст книги "Серебряный молот"

Автор книги: Вера Хенриксен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Ты опозоришь себя, если будешь вести себя по-другому, – сказал он.

– К женщине нельзя предъявлять те же требования, что и к мужчине, – укоризненно произнесла она.

– Я предъявляю к тебе посильные требования, – возразил Эльвир. – И если ты станешь вопить от такой раны, как эта, тогда мне придется обращаться с тобой так, как я обращаюсь в походе с юнцами, если те кричат, когда их ранят.

– И как же ты обращаешься с ними?

– Я даю им оплеуху! – ответил Эльвир, продолжая спокойно разматывать повязку.

– Я не юнец, – с гневом произнесла Сигрид. – Тебе пора бы знать об этом!

Эльвир засмеялся.

– Да, – сказал он. – Я рад этому. И мне вовсе не хочется, чтобы ты становилась валькирией. Но я знаю, какая у тебя сила. И я не уважал бы тебя, если бы не ждал от тебя еще большего терпения! – Осмотрев рану, он добавил: – Рана затянулась, но, я думаю, рука должна побыть в покое еще несколько дней.

– Ты разговаривал в последнее время с Туриром? – спросила она.

Эльвир смазал рану мазью из лекарственных растений, обмотал лыком из вяза и сделал новую повязку.

– Он не очень-то разговорчив в последнее время, – ответил он. – Но вчера он пытался разобраться в том, что произошло в день его приезда. И попросил прощения за свою выходку.

***

После случая в зале Турир не показывался почти двое суток. Сигрид посылала ему еду; он мало ел, зато так изнывал от жажды, что она в конце концов приказала одному из рабов отнести ему бочонок воды и черпак. На следующий день она истопила для него баню и приготовила чистую одежду. И самочувствие его стало намного лучше, когда он вышел к ужину.

Он все еще был бледен, запавшие глаза все еще были налиты кровью. Но он был опрятен и трезв и ел так, словно никогда до этого не видел еды. И те немногие слова, которые он произнес, были осмысленными.

Сигрид пришлось рассказать Торе, что произошло, но она не очень-то распространялась о состоянии брата.

С Торой она теперь подружилась. Не то, чтобы их связывали горячие чувства, но обоюдное уважение было налицо. И то, что Сигрид была посвящена в ее тайну, позволило Торе в конце концов быть с ней более откровенной, чем с кем бы то ни было.

И Сигрид признавала – даже если ей и не хватало великодушия сказать об этом вслух, – что Тора была права, считая, что она вела себя неосторожно, вынашивая Грьетгарда. Узнав, через что прошла Тора, она стала понимать, почему свекровь снимает с нее всю вину.

Ее удивляло, с каким трудом люди приходят на помощь друг другу, замыкаясь в скорлупе своих собственных трудностей…

И вот теперь ее брату было плохо, и она не знала, чем помочь ему. Мысль об этом возникала у нее всякий раз, когда она видела его окаменевшее, измученное лицо.

Она думала, что если бы он понял это, он стал бы жить ради своего сына. Ведь и сама она чувствовала, что даже если бы с Эльвиром у нее никогда не наладились бы отношения, маленький Грьетгард все же наполнил бы содержанием ее жизнь.

Турир сидел на скамейке у стены, когда она выходила из старого дома. Он встал и пошел ей навстречу. Он ждал ее.

– У тебя есть время поговорить со мной, Сигрид? – спросил он. Она попросила его подождать, пока она сходит в дом, и потом они направились по тропинке, огибающей холм. Пройдя мимо поросшего лесом склона, мимо дома, где жили работники, они поднялись на холм, где находились дозорные и лес был вырублен настолько, что открывался вид на фьорд.

Чуть пониже лежали свежесрубленные бревна, и они сели на одно из них. В просвете между деревьев перед ними открывался вид на Иннерей. Пахло смолой, и издали доносился стук топоров лесорубов.

Пока они поднимались на холм, он молчал, держа ее за руку и помогая пройти в трудных местах. И когда они сели, он тоже некоторое время молчал.

– Как твое плечо? – наконец спросил он.

– Эльвир только что сказал, что рана затянулась, – ответила Сигрид. – Так что все в порядке.

Турир смотрел в землю. Потом поднял щепку и принялся строгать ее ножом.

– В тот день я вел себя по-скотски, – сказал он. – И я представляю себе, чем бы это закончилось, если бы ты не стала между нами. Я должен благодарить тебя за то, что ты рисковала жизнью, спасая мою шкуру. Но я не знаю, стоит ли мне благодарить тебя…

– Тебя тянет в Валгаллу?

– Да, Раннвейг ждет меня.

Сигрид медлила с ответом, ей нужно было подумать. Наконец она сказала:

– Ты думаешь, твоя встреча с Раннвейг была бы там радостной после того, как ты отказался от ее сына?

Уронив щепку, Турир уставился на нее.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Раннвейг пожертвовала своей жизнью, чтобы дать тебе сына, Турир. А ты даже ни разу не взглянул на него!

– Если бы ты видела, как она страдала из-за этого мальчишки… – в отчаянии произнес Турир. – – Она рожала его более двух суток, она совсем выбилась из сил. И она шептала мне, что если я буду держать ее, у нее это получится. Но когда мальчик родился, случилась беда. Она просто истекла кровью…

Дальше он не смог продолжать.

Сигрид взяла его за руку и некоторое время сидела так, считая, что ему нужно придти в себя.

– Я даже не подозревала, что ты боишься вида крови, – сказала она.

Он вздохнул и выпрямился.

– То, что я видел раньше, не имеет к этому никакого отношения, – возразил он.

– В самом деле, – ответила она, – вы, мужчины, ищете славной смерти в бою; вам мало умереть от какой-нибудь болезни, вам нужно умереть за что-то, умереть мужественной смертью. Мы, женщины, тоже сражаемся, если можно так выразиться.

Судя по выражению его лица, он не очень-то понимал, о чем она говорит, но во взгляде его что-то проснулось.

– Ты полагаешь, что Раннвейг пала в женском сражении? – спросил он.

Она кивнула.

– Мужчина уезжает из дома, – сказала она. – Ему нужно бороться, чтобы доказать всем и самому себе, что он мужчина. Для женщины же, хочет она того или нет, это испытание наступает, когда она рожает своего первого ребенка; после этого она знает себе цену. И если она при этом встречает смерть – и встречает храбро, – то она умирает так же геройски, как и воин на поле брани. Разве ты не понимаешь, что ради того, чтобы принести в мир новую жизнь, стоит страдать и жертвовать свою жизнь?

– Думаю, понимаю, – медленно произнес Турир. – И ты полагаешь, что если я не хочу признавать нашего сына, значит, я предаю Раннвейг?

Сигрид снова кивнула, и они некоторое время сидели молча.

– Я не осмелился взглянуть на него с того самого дня, когда он родился, – признался Турир. – Я дал ему имя, а потом отправил его на воспитание к Бьёрну в Омд.

– Ты отправил новорожденного на лодке через фьорд, в зимнее время! – Сигрид была потрясена.

– Он добрался туда благополучно, – сказал Турир.

– Спасибо Норнам! – сказала она. – Как ты назвал его?

– Сигурд, – ответил он, – в честь деда. И, возможно, в честь тебя.

– Если ты думал обо мне, давая ему имя, – сказала она, – ты должен позволить мне заступиться за него!

Он резко повернулся к ней; взгляд его был преисполнен горечи.

– Тебе легко говорить, – сказал он, – ты не имеешь понятия о том, что такое скорбь, не знаешь, что значит искать себе смерть!

Сигрид ответила не сразу. Указав рукой на фьорд, она сказала:

– Видишь там, внизу, фьорд Стейнкьер? Я лежала бы сейчас на его дне, если бы не Гутторм Харальдссон, вытащивший меня на берег.

– Не могла бы ты рассказать мне, почему? – спросил он. – В одной из песен говорится, что это утешение слушать о чужих несчастьях. ..

Начав рассказывать, Сигрид сама удивилась, как трудно ей было говорить о первых месяцах жизни в Эгга. Рассказывая, она не смотрела на Турира, и когда он всадил свой нож в бревно, она съежилась от страха.

– Вот, значит, как повел себя Эльвир, хотя я ясно дал ему понять, что ты для меня много значишь, – сказал он. – Если бы я знал об этом, я бы не стал просить у него прощения за то, что обнажил меч!

– Но… – Сигрид была напугана вспышкой его ярости. – Теперь все это в прошлом. И если я смогла простить Эльвира, ты тоже сможешь.

– Если бы я приехал сюда прошлой весной… – угрожающим тоном произнес он. – Знаешь, почему я не приехал? Я думал, что буду лишним!

– И хорошо, что так оно и было, – торопливо ответила Сигрид. – Но самое главное, о чем я хотела сказать тебе, это то, что Грьетгард дал мне смысл жизни.

– У женщин все иначе… – сказал он.

– Возможно.

Некоторое время они сидели молча, потом он сказал:

– Нет, я не хочу и не могу нянчиться в Бьяркее с грудным младенцем! И я не думаю, что Раннвейг ждет это от меня. Но я согласен, что изменю ей и мальчику, если стану добровольно искать смерть. – Он пожал руку Сигрид. – Спасибо тебе, что ты спасла меня. Но я не могу понять, что заставило тебя рисковать жизнью ради меня, учитывая, как я себя вел!

– Не стоит придавать значения тому, что говорит и делает человек, когда он пьян, – улыбнулась Сигрид, беря его за руку. – Я была бы плохой сестрой, если бы так легко забыла обо всем, что ты для меня сделал. И если я смогла любить тебя, узнав о том, чем ты занимаешься в чужих странах, то смогу вытерпеть и это… – она кивнула на раненую руку.

Но у Турира ее слова не вызвали улыбки.

– Что ты знаешь о моих поездках в чужие страны? – спросил он.

– Я была бы рада услышать, что ты покончил с походами викингов. ..

– Что ты знаешь об этом? – повторил он.

– Я знаю, чем вы занимаетесь там, все вы, знаю о ваших предательствах и скотстве, об убийствах женщин и детей. А когда вы возвращаетесь домой, вы рассказываете только о своих подвигах. Вы хвастаетесь своим геройством в честной борьбе…

– Это Эльвир рассказал тебе об этом?

Она кивнула.

– Он действительно не прихватил с собой ничего ценного! Но у тебя более толстая кожа, чем я думал, раз ты можешь говорить об этом спокойно.

– Жизнь вовсе не прекрасна, – медленно произнесла она. – И либо нужно закрыть глаза и заткнуть уши, отказываясь знать о том, что происходит вокруг, либо научиться принимать жизнь такой, как она есть…

Турир удивленно взглянул на нее. И, собравшись с мыслями, произнес:

– Кое с чем мне придется смириться. И я мало что выиграю, напиваясь до бесчувствия…

Он встал.

– Сигрид, – сказал он, помогая ей подняться, – ты должна пообещать мне вот что: если Эльвир снова изменит тебе или посмеет поднять на тебя руку, ты дашь мне об этом знать! И если тебе когда-нибудь потребуется помощь, я приеду так скоро, как смогу…

И уже подходя к усадьбе, он спросил:

– Что-нибудь слышно о Хьяртане Торкельссоне?

Хьяртан исчез в то утро, когда Турир в прошлый раз приехал с севера.

– Он забрел по ошибке в Хеггвин, – сказала Сигрид. – Накачался пивом, словно бочонок перед Рождеством, и заснул у стены амбара. Утром его обнаружил один из рабов, и Колбейн отослал его обратно в Эгга.

– Кто такой Колбейн?

– Хозяин Хеггвина, брат Гутторма Харальдссона.

– Я не знал, что Гутторм родом из соседней усадьбы.

– Гутторм и Эльвир росли вместе; еще будучи мальчишками, они смешали кровь.

– Теперь мне многое становится ясным, – сказал Турир. – Но что ты думаешь по поводу рассказов Хьяртана о Винланде?

– Эскимосы плодятся как полевки, – ответила Сигрид. – С каждым его рассказом их становится все больше и больше – тех, которых убил Хьяртан.

– Он нашел себе какое-нибудь занятие?

– Эльвир послал его чинить рыбацкие лодки и снасти, и это у него хорошо получалось, хотя его рыбацкие рассказы тоже вскоре стали известны всем. Зато он нашел себе здесь хорошую льночесалку. ..

Впервые за все время пребывания в Эгга Турир засмеялся. И он рассказал Сигрид, каким образом взял Хьяртана на борт в Дублине.

– Та, что была в Дублине, куда хуже этой, – сказала Сигрид. – Эта – служанка средних лет, помешанная на мужчинах и имеющая троих незаконнорожденных детей. Она набрасывается на мужиков, как медведица на скот. Стоило ей только сурово взглянуть на него, как Хьяртан пополз к ней на брюхе, как пристыженный пес.

– Бедный Хьяртан! – сказал Турир. Больше они ни о чем не говорили до самого дома.

Все оставшееся время Турир вел себя тихо, и Эльвиру больше не нужно было следить за тем, чтобы он был умерен в потреблении пива и меда.

Торберга и его рабочих удалось уговорить остаться еще на время, чтобы построить корабль для Турира. Сам ярл Свейн вел с ним переговоры; корабелы же сказали, что больше заработают, отправившись на летние месяцы в поход; у многих из них были к тому же свои усадьбы. Но слова ярла и обещания хорошо заплатить возымели действие.

Турир часто ходил на причал, и между ним и Торбергом постепенно завязалась дружба.

Торбергу нравилось, когда рядом находился Турир; и поскольку Турир был не особенно разговорчив, Торберг рассказывал и пояснял больше обычного. И в конце концов Туриру передалось стремление Торберга к совершенству конструкции – стремление, граничащее с помешательством.

Он строил свои корабли, как скальд слагает свои висы, этот Торберг. Ритм шпангоутов напоминал стихотворный размер, форма деталей – кенинги, и он соединял все это в единое целое, посрамляющее чистотой своих линий не одну скальдическую песнь. И поскольку он каждый раз выдумывал новую форму деталей, все его корабли отличались друг от друга, даже корабли одного типа; все они были индивидуальны, словно живые существа.

Однажды, когда они сидели вдвоем на берегу, Торберг начал рассказывать Туриру о других построенных им кораблях.

Постепенно Турир тоже включился в разговор. В их дружбе не было ничего принудительного: иногда они болтали, иногда сидели молча, не чувствуя никакой необходимости разговаривать.

– Что нашло на тебя в тот раз? – спросил Турир, когда Торберг рассказал ему о знаменитом «Длинном Змее».

– Мастер, строивший этот корабль, имел слабое представление о красоте линий, – сказал Торберг, – и к тому же он был упрям. И Олав Трюгвассон терпеливо, как росомаха, пытался объяснить ему что-то…

– Но зачем, рискуя своей жизнью, ты сказал им, что они ошибаются?

– А ты сам часто рисковал жизнью ради богатства?

– Бывало и такое. Но я искал не только богатство, не меньше значил для меня азарт самой битвы.

– Ты понимаешь, что можно испытывать подобный азарт, строя корабль?

– Да, – ответил Турир. – Я начинаю понимать.

– Богатство, к которому я стремился, заключалось в том, чтобы сделать корабль как можно красивее. И перед глазами у меня стоял контур «Змея», согласно которому я и построил корабль. Глядя на то, как они забивают в обшивку гвозди, я чуть не заболел, и мне пришлось уйти, чтобы не видеть, как они портят драккар. И я пришел туда ночью и сделал зарубки, чтобы показать им, как нужно строить.

– Ты был уверен в себе, – сказал Турир. – Конунг Олав вряд ли предал бы тебя легкой смерти за то, что ты испортил его корабль.

– Я знал, что делаю, – ответил Торберг.

– Да, он явно был доволен, когда драккар был готов, и произвел тебя в корабельные мастера…

Торберг не ответил, но через некоторое время сказал:

– Для какого вида товаров предназначен твой корабль?

Турир стал рассказывать о своих планах, о том, что морская торговля станет в будущем прибыльным делом. Он говорил с большой страстью, и Торберг во все глаза смотрел на него, впервые видя его увлеченным чем-то.

– Я рад тому, – сказал он, когда Турир замолчал, – что мой корабль будет использован в деле, которое тебе по сердцу.

– Твой корабль? – сказал Турир, изумленно взглянув на него. – Корабль считается моим, даже если ты и построил его!

Торберг усмехнулся.

– Разве твой сын становится не твоим, когда ты отдаешь его кормилице? – сказал он.

Турир почувствовал себя так, словно его ударили из-за угла.

Он тут же представил себе маленькое, сморщенное личико, сжатые кулачки – сына, которого дала ему Раннвейг и которого он отослал прочь.

Торберг же неправильно истолковал тень, набежавшую на его лицо.

– Тебе не нравится, что я говорю о своих кораблях? – спросил он.

– Я подумал о другом, – коротко ответил Турир.

Торберг внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал. И тогда Турир сказал:

– У меня есть сын, которого я отослал кормилице, об этом я и подумал.

– У меня самого много таких, – сказал Торберг. – Оса, моя жена, не любит, когда я привожу в дом детей от моих любовниц.

– Я говорю не о ребенке любовницы.

– Почему же тогда ты отослал его прочь?

– Его мать умерла, когда он родился.

Некоторое время Торберг сидел молча, заметив суровую горечь на лице Турира.

– В мире много женщин, Турир, – сказал он наконец.

– Я знаю, – ответил Турир. – Но ты можешь оставить их себе.

Торбергу трудно было понять, что мужчина может быть привязан к одной женщине. Разумеется, он сам был женат, и он любил свою Осу; она была такой домашней и уютной, и он всегда возвращался к ней. Но ей приходилось мириться с его любовными похождениями. Первые годы были для нее горькими; и однажды она бросила ему в лицо слова: если бы он отдавал ей столько, сколько он отдает своим кораблям, она позволила бы ему спать с девчонками в каждой деревне. Но он только пожал плечами и сказал: «Ты думаешь?», и больше не возвращался к этому разговору. И в конце концов она успокоилась.

Теперь, находясь в Эгга, он уговорил одну из девушек делить с ним постель; она была молодой, красивой и своенравной, и он был очень доволен ею.

Торберг покачал головой, ему показалось, что Турир ведет себя глупо.

– Раз уж ты так тяжело это переживаешь, – сказал он, – то самое лучшее для тебя – забыть на некоторое время о бабах. Постепенно ты придешь в себя, а пока займись чем-нибудь другим. Похоже, тебя интересует торговля. Почему бы тебе не потратить время и силы на это? Это даст тебе пищу для размышлений. И к тому времени, как у тебя снова появится интерес к женщинам, ты разбогатеешь…

Турир засмеялся – добродушно, но с оттенком горечи.

– У тебя же есть сын, – продолжал Торберг, – значит, есть для кого стараться!

Турир не нашел, что ответить. Ему следовало обдумать слова Торберга. Ему нужен был какой-то толчок извне, чтобы начать заниматься торговлей. Что же касается мальчика… Если он почувствует, что может что-то сделать для сына Раннвейг, тогда, возможно, ему удастся побороть в себе мучительное чувство того, что он поступил с ним несправедливо – чувство, не покидавшее его с момента разговора с Сигрид.

– Стоит попробовать, – наконец сказал он.

– Турир! – вдруг весело произнес Торберг, и в голосе его послышалось воодушевление. – Этот молоток, который дал тебе ярл, в самом деле лучшего сорта! А дома у меня лежит пара форштевней, подобных которым не сыщешь; я хотел использовать их для своего собственного корабля. Если хочешь, я могу послать за ними…

– Я буду только рад, – сказал Турир. – Но ты можешь и не использовать их, если передумаешь.

– Наверное, я никогда не соберусь строить для себя, я слишком много строю для других. Но тебе придется пообещать предоставить мне еще больше свободы, чем прежде.

– Ты волен строить, как считаешь нужным, – сказал Турир. – Я знаю, на что ты способен.

– У тебя будет красивейший корабль из всех, которые только плавали по морю!

Глаза Торберга сияли, и Туриру стало передаваться его воодушевление. И в нем появилось что-то от его прежней гибкой подвижности, когда он, некоторое время спустя, отплыл с Торбергом в Эгга.

***

Наступила середина лета. Эльвир, Турир и часть работников занимались во дворе боевыми играми, когда прискакал Блотульф Кетильссон из Гьеврана и четверо его парней.

– Интересно, что им нужно… – сказал Эльвир, удивленно посматривая на его грозных сопровождающих.

– Вид у него не особенно радостный, – сказал Турир. И это в самом деле было так: лицо Блотульфа напоминало грозовое небо.

Это был человек лет тридцати с лишним, крепкого сложения, но не толстый, с красным лицом и белокурыми волосами. Взгляд его голубых глаз был добродушным, он часто и от души смеялся, но на этот раз между бровями у него пролегла глубокая складка, губы были плотно сжаты.

Подъехав прямо к ним, он на ходу соскочил с коня. Рука его потянулась к мечу, и он грозно прорычал:

– Скажи мне, где я могу найти того пса, который увивается за моей дочерью?

– Мне кажется, ты должен рассказать, о ком идет речь, – спокойно ответил Эльвир.

Но Блотульф уже повернулся к Туриру, которого и раньше встречал в Эгга.

– Это один из твоих людей, – сказал он, – здоровенный щенок с белобрысым чубом и широкой рожей. Его зовут Финн.

– Ты имеешь в виду Финна Харальдссона из Грютея, моего шурина? – сказал Турир.

Блотульф опустил меч.

– Я не знал, что он твой шурин, – сказал он.

Но лицо его опять стало мрачным.

– Если он твой шурин, то тебе следует присматривать за ним, чтобы он не позорил дочерей свободных людей!

– Я думал, что он дружит с твоим сыном Хаконом, поэтому так часто и наведывается в Гьевран, – сказал Эльвир.

– Я тоже так думал, – ответил Блотульф. – Но сегодня, когда я уже хотел договариваться с Халльдором из Скьердингстада о свадьбе Ингерид с Ране, его старшим сыном, овдовевшим в прошлом году, она вдруг отказалась. Она плакала, говоря, что не хочет идти за него. И когда я спросил, что она имеет против Ране Халльдорссона, то оказалось, что этот Финн совсем вскружил ей голову.

Его рука снова потянулась к мечу.

Эльвир повел Блотульфа в залу, четверо его парней тоже пошли с ними. И когда Эльвир, Турир и Блотульф сели, те четверо остались стоять.

– Хочешь выпить, Блотульф? – спросил Эльвир.

– Не пытайся задобрить меня, Эльвир, я слишком хорошо тебя знаю!

– Попытка полюбовно уладить дело еще никому никогда не вредила.

– Я пришел не за тем, чтобы полюбовно улаживать дело, – сказал Блотульф. – Не забывай о том, что она у меня единственная дочь, и этот брак введет ее в один из могущественнейших родов Трондхейма, – глаза его угрожающе сверкнули. – Скажи мне, где я могу найти этого паршивца?

– Он сейчас на охоте, – ответил Эльвир. – Он вернется только к вечеру.

– Я не уйду отсюда, пока он не вернется!

– Ты уверен в том, что все обстоит так уж плохо? – спросил Эльвир. – Что тебе рассказала Ингерид?

Самоуверенность Блотульфа как рукой сняло.

– Она сказала, что хочет только его и никого другого, – ответил он. – То-то в последнее время он зачастил к нам…

– Почему ты не хочешь, чтобы мы с Туриром занялись мальчишкой, когда он вернется домой? – спросил Эльвир. – Что бы там ни было, мы попытаемся мирно уладить дело.

Вошло несколько рабов; они опустили стол, висящий на стене, и поставили его перед скамьей. Люди Блотульфа сели. Вошло несколько дружинников Эльвира и Турира, служанки принесли пиво. Эльвир сделал знак своим людям и тем, кто служил Туриру, чтобы они сели в другом конце зала, где трудно было расслышать, о чем говорили они втроем.

Тяжело вздохнув, Блотульф сделал большой глоток из чаши с пивом, когда та пошла по кругу.

– Я был неприветлив с тобой, Эльвир, – сказал он. – Но ты должен понять, что я не могу отдавать свою дочь за первого попавшегося негодяя! – Повернувшись к Туриру, он добавил: – Ты сказал, что это твой шурин. Я не очень хорошо знаю халогаландские семейства. Откуда он родом?

– Должен заметить, – сказал Турир, – что, когда я женился на его сестре, меня больше прельщала девушка, чем ее семья. Но его отец, Харальд Финссон, является хёвдингом на том острове, где живет, да и мать его высокого происхождения, А Финн куда мужественнее, чем его отец, я хорошо его знаю и могу за это поручиться.

– Не забывай, – сказал Блотульф, – что Ингерид происходит из рода Блотульфа из Олвисхауга, и я не собираюсь отдавать ее за сына какого-то мелкого хёвдинга. А этот Финн просто выставил меня на посмешище, опозорив мою дочь у меня на глазах; и, можешь быть уверен, я не слишком высоко ставлю такого рода мужество. Ты, Эльвир, мастер поговорить; может быть, ты посоветуешь мне, что я должен ответить людям из Скьердингстада?

– Пока еще рано утверждать, что случилось что-то плохое, – ответил Эльвир. – На твоем месте я бы поехал обратно в Гьевран и досконально выяснил, как обстоит дело. Ясно только одно: даже если твоя дочь невинна, как ягненок, тебе не следует выдавать ее замуж за Ране из Скьердингстада на виду у всех.

Блотульфу пришлось, скрепя сердце, признать, что Эльвир прав. Но он пробормотал себе в бороду, что, как только доберется до этого мальчишки… И он все еще бормотал что-то, садясь на коня и выезжая со двора.

Эльвир был явно раздражен, когда повернулся к Туриру и сказал:

– Если Финну так нужна девка, он мог бы, мне кажется, найти себе что-нибудь попроще и не приставать к Ингерид дочери Блотульфа!

– Как ты сам сказал Блотульфу, нужно поговорить с мальчишкой, – ответил Турир.

– Скорее всего, он уже попробовал ее, – сказал Эльвир, – иначе Блотульф не был бы в такой ярости. И, похоже, девушка ни в чем ему не отказывает…

– Но не можем же мы позволить Блотульфу хладнокровно зарубить мальчишку! – сказал Турир, почесав в затылке. – Хотя борьба и не была бы такой односторонней. Финн тоже умеет постоять за себя.

– Тебе не принесет особой пользы кровная вражда с родом Олвисхауг, – задумчиво произнес Эльвир. – Блотульф любит свою дочь. Если можно было бы убедить его в том, что он мало обрадует ее, зарубив Финна. Какое будущее ее ожидает, если она окажется с его ребенком на руках? И даже если дело не так плохо, найдет ли он для нее более подходящего жениха?

– Ты разбираешься в законах, – сказал Турир, – скажи, какую виру полагается уплатить в подобном случае?

– Все зависит от того, как договорятся обе стороны, – сказал Эльвир. – Но вряд ли Финн сможет уплатить Блотульфу то, что тот потребует.

Вечером они пришли к Финну в старый дом. Но Финн стал все отрицать.

– Я не сделал ничего плохого, – сказал он. – Мне нравится Ингерид, и я охотно бы женился на ней. Надеюсь, вы посодействуете мне в этом.

Эльвир с сомнением посмотрел на него.

– Финн, – сказал он, – что-то произошло, иначе Блотульф не был бы так разъярен. Наверняка ты хотел, чтобы девушка была твоей.

– Да, хотел, – ответил Финн. – Но я был бы негодяем, если бы прикоснулся к ней.

– Разве ты не знаешь, что Блотульф собирается переговорить с людьми из Скьердингстада о том, чтобы выдать ее за их старшего сына?

– Она говорила, что он собирается выдать ее замуж. Но не сказала, за кого, добавила лишь, что он вдовец, имеет четырех детей и по возрасту годится ей в отцы.

– Ране славный парень, – сухо заметил Эльвир. – И в том, что он старше ее, нет ничего плохого.

Уголки губ у Турира дрогнули: Эльвир сказал это, почувствовав себя задетым, ведь они с Ране были одного возраста. Но Эльвир был рад, что Турир смеется, в последнее время горечь его стала невыносимой для всех. И голос Эльвира стал мягче, когда он снова обратился к Финну:

– Тебе известно, что она принадлежит к одному из лучших родов в Трондхейме?

– Нет, – ответил Финн, – я думал, что если мы с Хаконом так подружились…

– Финн, Финн… – сказал Эльвир. – Ты хороший парень, но я не думаю, что Блотульф Кетильссон считает тебя подходящей для нее парой.

Финн был просто уничтожен этими словами.

– Ты не думаешь, что если бы вы поговорили с ним, то могли бы уломать его? – спросил он. – Мне так нравится Ингерид!

– Ты еще не достаточно взрослый, чтобы понять, что к чему, – сказал Турир.

– Раннвейг в свое время была не старше меня…

– Финн!

– Прости, Турир! – Финн явно сожалел о своих словах. – Но я чувствую, что никогда не буду по-настоящему счастлив, если она не станет моей.

– Думаю, тебе нужно привыкать к мысли о том, что этого может и не быть, мальчик, – сказал Эльвир. – Как только Блотульф убедится в том, что его дочь девственна, он постарается как можно скорее выдать ее замуж за Ране. Не правда ли, Турир, ведь ты опытен в подобных делах…

Эльвир попытался снова перейти на насмешливый тон, присущий ему в общении с Туриром. С дразнящей улыбкой он повернулся к Финну и сказал:

– Если бы ты не вел себя так благородно по отношению к девушке, нам, возможно, было бы о чем поговорить, – сказал он.

– В самом деле? – спросил Финн, уставясь на него с разинутым ртом.

Эльвир понял, что сболтнул лишнее, и подосадовал, что не смог придержать язык за зубами.

– Пойми меня правильно, Финн, – сказал он. – От этого может быть хуже не только Ингерид и Блотульфу, но также и мне с Туриром. Но ты честен, ты не предал Хакона, не опозорил его сестру.

– Хакон обещал сделать все возможное, чтобы помочь мне получить в жены Ингерид, – сказал Финн. – Интересно, не он ли рассказал об этом Блотульфу?

– Нет, – ответил Турир, – Ингерид сама ему об этом рассказала. И она вела себя хуже, чем иная служанка, когда он сказал, что хочет насильно выдать ее за Ране.

Финн опустил глаза.

– Значит, ничего уже не изменить?

– Думаю, тебе лучше выбросить это из головы, – сказал Эльвир. – Завтра утром я поскачу в Гьевран – и надеюсь, что Турир тоже отправится со мной, – и попробую замолвить о тебе слово. Но я не думаю, что тебе следует надеяться на согласие Блотульфа.

Некоторое время Финн сидел молча, опустив глаза. И когда он поднял голову, лицо его было мрачным.

Они поднялись и вместе направились в большой зал. Но когда они шли через двор, Финн спросил Эльвира, не будет ли тот против, если он не пойдет с ними.

Эльвир покачал головой, хорошо понимая, что мальчику нужно побыть одному.

Эльвир проснулся от криков во дворе и звона мечей. Он вскочил с кровати и моментально оделся, так что Сигрид, протирая в полусне глаза, увидела его уже во всеоружии.

– Что… – начала она, но Эльвир не дал ей сказать, прикрыв ее рот ладонью. Ему нужно было слышать, о чем говорили во дворе.

Слышался разъяренный голос Блотульфа и успокаивающий его голос Гутторма.

– Приведи сюда Эльвира! – крикнул Блотульф. – Он ответит за то, что этот Финн похитил мою дочь!

Сигрид побледнела.

– Успокойся, – сказал Эльвир, – И не вздумай снова вмешиваться в подобные дела!

– Постарайся защитить себя, Эльвир, – умоляюще произнесла она.

– Я не намерен первым обнажать меч, обещаю тебе.

Выходя из спальни, он был совершенно спокоен.

Блотульф привел с собой около двадцати вооруженных людей. Один из местных парней был ранен, но тут явился Гутторм и приостановил бой. И когда Эльвир вышел во двор, Блотульф бросился к нему, бледный от ярости.

– Где Финн Харальдссон?

– Я послал за ним.

Но человек, посланный за Финном, явился ни с чем; Финн удрал.

– Зря я послушался тебя, Эльвир, – дрожащим голосом произнес Блотульф. – Если бы я вчера прикончил бы этого негодяя, беды бы не случилось!

– Ты полагаешь, что Ингерид тоже сбежала?

– Я берег ее как самое дорогое сокровище, я приказал ей спать с матерью в одной постели, а у двери поставил дружинника…

– И все-таки она исчезла?

– Да. Когда Гюда проснулась утром, ее рядом не было. Дружинник клялся, что она не выходила через дверь, но когда я насел на него, он сознался, что выбегал по нужде во двор…

– Меня это радует не больше, чем тебя, – сказал Эльвир. – Ты послал людей на поиски?