Текст книги "Российская разведка XVIII столетия. Тайны галантного века"

Автор книги: Вениамин Гражуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

ЧАСТЬ II.
РАЗВЕДКА ПРИ ЕКАТЕРИНЕ II

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

Вторая половина XVIII века – период увеличения пределов России на юге, западе и на юго-востоке. Военно-феодальная, купеческая верхушка России искала новые стратегические пункты, боролась за расширение внешней торговли, за новые сферы влияния в Европе.

Задачи, поставленные Петром I, – овладение морскими коммуникациями на Западе и Юге, – не были полностью разрешены при нем.

Экспансия России столкнулась в Европе с германской экспансией. Пруссия и Священная Римская империя германской нации в своем стремлении на Восток натолкнулись на стратегические интересы России, и вся Центральная Европа стала ареной борьбы между германскими государствами, Оттоманской Портой и Россией.

Франция, которая к 70-м годам XVIII столетия потеряла свое прежнее могущество, тем не менее цеплялась за прошлое, не желая отказываться от ведущей роли в Европе. Вот почему она в 70 – 80-х годах взяла на себя роль лидера антирусской коалиции, поддерживая и организовывая враждебные России элементы в Швеции, Дании, Польше, Турции. Обладая мощной разведкой, опытом и кадрами ловких дипломатов-разведчиков, Франция на всех путях русского проникновения на Западе и Юге противостоит России часто как организатор антирусского фронта.

Англия в борьбе с французским влиянием в это время часто выступает вместе с Россией, но в то же время, сильно обеспокоенная растущей мощью России, все больше склоняется к ограничению русского влияния как в Прибалтике, так и в бассейне Черного моря.

Вот тот фон, на котором формировалась внешняя политика России во второй половине XVIII века. Неудивительно поэтому, если мы видим в этом периоде постоянные перегруппировки сил и встречаем Россию то в лагере австро-французов, то в лагере англо-пруссаков.

Французская революция объединила против себя все реакционные силы Европы в конце XVIII века, и дворянско-феодальная Россия играла немалую роль в деле поддержки контрреволюции во Франции и реакции во всей Европе.

Правившая в России военно-дворянско-феодальная верхушка умело пользовалась в борьбе со своими конкурентами и противниками в Европе всеми дипломатическими приемами, в том числе дипломатической разведкой.

Вторая половина XVIII века проходила, по существу, под знаком царствования Екатерины II. Немка по происхождению, она тем не менее, в отличие от некоторых своих предшественников, опиралась главным образом на русское дворянство и помещиков и боролась за интересы русских помещиков и купцов.

В отличие от недальновидных голштинских и брауншвейгских претендентов на русский престол она сделала ставку на Россию, а не на Пруссию и выиграла.

Екатерина II лично занималась организацией дипломатической деятельности и руководила дипломатической разведкой, выказав при этом большие талант, знания и опытность. Среди ее помощников – крупные дипломаты и организаторы дипломатической разведки, такие как И.И. Панин, Н. Репнин, Стахиев, Булгаков, С.Р. Воронцов, Л.И. Остерман, Н. Симолин, Обресков и другие.

ВСЕ КРУТИТСЯ ВОКРУГ КРУЛЯ

Панская свара и коридор для агрессии против России. – Саксонские притязания и ответ русской разведки. – Французский пасьянс в Польше. – Кейзерлинг организует агентурную сеть и выигрывает выборы короля. – Как сложно считать купюры, особенно для разведки. – Вербовка по указанию Екатерины II. – Граф Огинский информирует Петербург. – Полсейма за 260 тысяч рублей. – А королем избирают нужного!..

Уже при Петре I Польша, постоянно фрондировавшая против России, была низведена до положения второстепенной державы, существовавшей по милости Петра. Он дал Польше своего короля, ввел туда русские войска, насадил обширную разведывательную и политическую агентуру и тем нейтрализовал очаг постоянных угроз России с Запада. Но не все задачи, поставленные Петром по отношению к Польше, могли быть разрешены им. Из этих задач выделились следующие.

Воссоединение с Россией древних русских земель, населенных русскими, православными славянами-белорусами и украинцами. Эти земли в результате княжеских междоусобиц и смут на Руси были захвачены Польшей, и паны орудовали там огнем и мечом. Вопрос о судьбе единокровных братьев решался тогда не только в этнографическом и историческом плане, но и в религиозном.

Наряду с православными в Польше проживали сотни тысяч протестантов, которые, как и православные, были низведены до положения париев, их не только лишали права молиться Богу, но и всех гражданских прав. Петр I поднял этот вопрос, но не успел решить его радикально. Известно, что он послал в Польшу своего комиссара по делам православных и приказал полякам слушаться его. Но известно, что, по существу, речь шла не о том, как молиться диссидентам, а как вернуть Белоруссию и Украину, населенные белорусами и украинцами, к матери-родине – России.

Вторая задача, не менее важная, заключалась в том, чтобы лишить западных германских соседей возможности использовать Польшу как трамплин для войны против России. Самостоятельной и сколь-нибудь значительной роли Польша сама по себе в XVIII веке уже играть не могла ни по своему военному потенциалу, ни по своей политической структуре. Слабый всегда является не только приманкой и лакомым куском, но и орудием в руках сильного. Польша, окруженная Пруссией, Австрией и Турцией, всегда могла стать плацдармом, откуда эти державы могли направить агрессию против России. Надо было добиться безопасности западных границ.

Третья задача заключалась в том, чтобы не давать усилиться власти короля в самой Польше и сохранить там русское влияние как доминирующее.

В свете этих задач становится понятным, почему русские, с одной стороны, поддерживали свою креатуру – польского короля Станислава Понятовского, а с другой стороны, боролись с ним, когда он проявлял тенденции к усилению королевской власти в Польше и изменению существовавшей конституции – отсталой, архаической, мешавшей превращению Польши в сильное государство.

Дворянское правительство крепостнической России само боялось социальных реформ в Польше, ибо всякая реформа отсталой польской конституции могла усилить влияние передовых, прогрессивных элементов в Польше, чего русские помещики допустить не могли, ибо они боялись подобного влияния на Россию.

Но, с другой стороны, слабая Польша являлась коридором для германских и турецких агрессий против России. В этих противоречиях тогдашнее русское правительство запуталось и в конце концов согласилось на раздел Польши.

Обращаясь к вопросу о том, какими методами решались эти задачи, следует сказать, что в политике нельзя с точностью определить, какая мера в каждом конкретном случае подействовала: агентурно-разведывательная комбинация, дипломатическое представление, военная демонстрация или экономическое мероприятие.

Очень часто (чаще, чем мы думаем) в политике, как и в медицине, необходимо становиться на путь полипрагмазии, пользоваться многими средствами, ибо помогает совокупность мероприятий.

В совокупности политических мероприятий агентурно-разведывательные меры занимают свое место. Екатерина II и русские дипломаты-разведчики той эпохи, как будет видно в дальнейшем, прекрасно ими владели.

Политика Петра III по отношению к Польше была кардинально изменена русским правительством после свержения незадачливого царя. Буквально в первые же дни после переворота 28 июня 1762 года были направлены директивы из Коллегии иностранных дел и лично от Екатерины, резко изменившие внешнюю политику России в отношении Польши.

Впервые это сказалось в курляндском деле. После ссылки Бирона при Елизавете Петровне на престол курляндского герцога был посажен сын польского короля Августа III принц Карл. Екатерина, вступив на престол, приказала русскому послу в Митаве Симолину «фаворизировать под рукой» восстановление Бирона в правах герцога Курляндии. В чем заключалась цель? Ответом на этот вопрос может послужить анализ политики Августа III. Саксонская династия собиралась превратить польский престол в наследственный. Если бы план саксонцев удался, то Польша стала бы сильной державой, неограниченной монархией с немецким королем, которая давила бы на западные границы России. Польша, управляемая немецкими принцами, стала бы орудием германизации.

Интересы России настоятельно требовали, чтобы Польша была независимой от Саксонии или, во всяком случае, чтобы она не превратилась в германскую провинцию.

Уступку Курляндии Августом III принцу Карлу – своему сыну – надо было рассматривать как мероприятие саксонского дома в целях упрочения своего влияния в Польше на вечные времена, как способ к более легкому овладению польским престолом для саксонского курфюрста.

Екатерина с первых же дней своего царствования решила, что вопрос о безопасности русских западных границ связан с вопросом о судьбе Польши. Она рассматривала курляндский вопрос в связи с вопросом о польском наследстве вообще. Так как нельзя было допустить саксонцев в третий раз на польский престол, то нельзя было оставить их и на престоле герцога Курляндского.

С Карлом она разделалась быстро и довольно бесцеремонно. Бирон вернулся в Митаву, предъявил свои права, а русский представитель Симолин организовал партию Бирона, которая при поддержке русских выгнала Карла.

Второй вопрос – о польском престоле – был значительно более трудным. Если проблема Курляндии касалась только России и Польши, то вопрос о Польше был международным. За польский трон боролись французы, австрийцы, пруссаки, турки и русские. Было совершенно очевидно, что эта борьба из дипломатической может стать открыто военной. Россия меньше всех других стран была заинтересована в новой войне. Только что отгремела Семилетняя война. Русские войска еще не успели вернуться из Пруссии. Казна, по признанию Екатерины, была пуста. Поэтому русское правительство с самого начала решило вести борьбу в Польше исключительно дипломатическими и разведывательными методами.

Расстановка борющихся сил была такова: польский король Август III доживал свои дни и выставлял своим преемником своего сына – курфюрста Саксонского. Эту кандидатуру поддерживала в Польше часть чиновников и шляхты.

Из числа крупных феодалов-крепостников, отличавшихся враждебностью к России, этого кандидата поддерживали гетман коронный граф Браницкий, виленский воевода князь Радзивилл, саксонский премьер граф Брюль, воевода киевский граф Потоцкий, министр граф Мнишек и другие. За эту кандидатуру выступала и Франция, где у власти стояло правительство Людовика XV.

Организовав мощный разведывательный аппарат в виде «секретного кабинета», Людовик XV со своим канцлером Шуазелем опутал всю Европу паутиной своих тайных агентов, которые разжигали войну, особенно стараясь ослабить Россию, свести ее на положение второстепенной державы. Людовик XV вышел из Семилетней войны ослабленный, с расстроенными финансами. Виновником такого финала он считал Россию, которая не захотела таскать из огня каштаны для австро-французов. Вот почему Людовик писал своему послу в Петербург Бретейлю:

«…цель моей политики относительно России состоит в удалении ея, по возможности, от европейских дел. Не вмешиваясь лично, чтобы не возбудить против себя жалоб, вы должны поддерживать все партии, которые непременно образуются при этом дворе. Только при господстве внутренних смут Россия будет иметь менее средств вдаваться в виды, которые могут внушить ей другие державы. Наше влияние в настоящую минуту может быть полезно в том отношении, что даст благоприятный оборот всем польским делам и переменит тон, с каким Петербургский двор обращался к этой республике. Будущее влияние должно воспрепятствовать России принимать участие в войне против меня, против моих союзников и особенно противиться моим видам в случае королевских выборов в Польше. Вы знаете, что Польша есть главный предмет моей секретной переписки, и, следовательно, вы должны обращать внимание на все, что касается этой страны».

Следовательно, задача, которую поставил себе Людовик XV по отношению к России, – это ставка на оппозицию внутри страны и подготовка в Польше профранцузской антирусской партии, которой следовало вручить королевскую власть.

Русская дипломатическая разведка в Париже (Голицын) и Варшаве (Кейзерлинг) установила, что французы ведут переговоры с поляками, обещают им всяческую помощь, если только они войдут в фарватер французской политики. Одним из способов укрепления антирусского лагеря в Польше французы считали пропаганду государственных преобразований, то есть изменение польской конституции и уничтожение Liberum Veto. Наивно думать, что Людовик XV – образчик худшего представителя феодальной деспотии и разложения – заботился о судьбах польского народа. Сентиментальность никогда не была свойственна феодальным и буржуазным политикам, а тем более в ту мрачную эпоху во Франции, когда феодализм был накануне своего падения. Вот почему издевательски звучат слова Бретейля, что «необходимо сжалиться над ослеплением поляков и вывести знать из корыстного застоя». По существу, Франция относилась совершенно безразлично к интересам Польши и поляков, и это проявилось особенно ярко в докладе министерства иностранных дел от 8 мая 1763 года. Доклад определил основные линии поведения Франции в польском вопросе. Вот что мы там, в частности, находим:

«Не существует никакого прямого отношения между Францией и Польшей, а если и есть, то такое темное, неверное, зависящее от таких необыкновенных и отдаленных обстоятельств, что неразумно заниматься ими предпочтительно перед другими предметами, заслуживающими все внимание короля и его министерства и требующими издержек, действительно полезных и необходимых для сохранения французской монархии».

Следовательно, вылущив французскую политику из сентиментальных оболочек, можно обнаружить, что Людовик XV, проводивший свою политику, не зависимую от министерства иностранных дел и часто вопреки последнему, старался использовать поляков как орудие борьбы с Россией и русским влиянием в Европе. По вопросу о кандидатуре в короли он готов был поддерживать любого, только чтобы этот король вел антирусскую политику. Предпочтение же он отдавал саксонцу.

Австрийцы не менее французов были заинтересованы в поддержке саксонцев, ибо всякая борьба с Россией возможна была только при условии, если польский плацдарм будет использован против России. Венский двор открыто поддерживал антирусскую политику Августа III.

Турция в польском вопросе занимала неясную позицию. Она то выступала против вмешательства России в польские дела и подпирала католических венценосцев из Вены и Парижа, то под влиянием русских дипломатов отклонялась от этой линии, боясь союза всех католических держав. В конечном счете Россия должна была расценивать Турцию как враждебную державу.

Только Пруссия открыто боролась с австро-французским блоком и поддерживала русские планы относительно Польши. Фридрих II отнюдь не пылал любовью к России. Его позиция объяснялась тем, что он, во-первых, поддерживал в России антагонистов Австрии и Франции, а во-вторых, потому, что рассчитывал получить территориальную компенсацию в виде польских территорий. Позже его волчьи повадки проявились очень ярко (как, впрочем, и аппетиты Венского двора).

В такой обстановке Екатерина решила дать бой всем своим противникам за польское наследство, посадить на польский трон русского кандидата и раз и навсегда выгнать из Польши иностранных претендентов. Лозунгом было: «Король – поляк из древней династии Пястов!» Лозунг оказался весьма популярным раньше всего в самой Польше. На русскую сторону удалось перетянуть крупные дворянские силы из «фамилии» Чарторижских (они же Чарторыйские) и Понятовских.

Воевода русский Август Чарторижский, канцлер литовский Михаил Чарторижский и молодой талантливый граф Адам Чарторижский были большими авторитетами в Польше и новели за собой немало сторонников. В качестве русского кандидата на польский престол Екатерина избрала стольника литовского графа Станислава Понятовского. В самой России эта кандидатура встретила возражения. Бывший русский канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, возвращенный Екатериной из ссылки (куда он был сослан при Елизавете), выступил за то, чтобы избрать на польский трон в третий раз принца саксонской династии, то есть сына Августа III. Новый же екатерининский советник Никита Иванович Панин был за короля из Пястов. Победила вторая точка зрения: выбор русского двора пал на Станислава Понятовского, принадлежавшего к «фамилии» Пястов. Русский кандидат был при Елизавете Петровне дипломатом при русском дворе и в качестве дипломата был весьма близок к Екатерине (тогда только великой княгине, супруге наследника Петра Федоровича). Это обстоятельство дало повод историкам немецкой школы заявить, что Екатерина возвела Понятовского на польский престол как своего фаворита. Справедливость требует, однако, сказать, что кандидатура Станислава Понятовского была указана ей Кейзерлингом.

Первоначальный выбор Екатерины пал на молодого князя Адама Чарторижского. Но Кейзерлинг заявил, что Адам слишком умен и богат и мечтает о спасении Польши путем преобразований, что не входит в интересы России. Россия была заинтересована в том, чтобы король был из «фамилии», но это должен был быть самый ничтожный кандидат – и это был Понятовский. Екатерина подхватила это предложение и сделала его своим.

Из дальнейшего повествования будет видно, что характеристика, данная этому горе-королю, вполне оправдалась. Но тогда спрашивается: как же могла Екатерина выбрать такого ничтожного кандидата в короли? На это она ответила, что избрала его именно потому, что он был наименее достойный…

В последние годы своего царствования Екатерина II читала историю Фридриха II, написанную аббатом Денином, в которой автор упрекал ее в том, что она не сделала Понятовского королем за его ум, красоту и таланты. Она на полях написала:

«Il fut choisi par la Russia, pour candidat à la couronne de Pologne, parce que de tous les pretendans c'etoit celui qui avait le moins de droit à у prétendre er par consequent il en devoit être plus obligé que tout autre à la Russia» [8]8
  «Он был выдвинут Россией в качестве кандидата на польский престол потому, что из всех претендентов он имел меньше всех право на этот престол и поэтому должен был быть обязан России больше других» (фр.).


[Закрыть].

Что эта фраза не является запоздалым оправданием, а вскрывает истинное, принципиальное отношение к будущему польскому королю, видно из письма Екатерины к русскому послу в Варшаве Кейзерлингу от 24 декабря 1763 года, т.е. еще до выборов короля. В реляции №57 Кейзерлинг писал, что считает нужным иметь еще и запасного кандидата от Сената. Екатерина на это отвечает:

«…если бы это оказалось совершенно неизбежным, мне кажется, что следовало бы избрать самого глупого и по возможности самого ничтожного» ^{36} .

Польским кандидатом, кроме того, выступал еще коронный гетман граф Браницкий. По донесению русского агента – литовского писаря Огинского, Браницкий имел секретный договор с курфюрстом Саксонским о взаимной помощи. Сначала Браницкий должен был помогать кандидатуре курфюрста. Если бы этот последний провалился, то он обязан был, в свою очередь, помогать провести Браницкого в короли. Такова была обстановка в 1762 – 1763 годах накануне нового межкоролевья в Польше.

Русским резидентом в Варшаве был Ржичевский, к которому Екатерина относилась весьма настороженно: поляк по происхождению, он подозревался ею в связи с саксонским премьером Брюлем. Он не особенно рьяно отстаивал интересы лиц, рекомендованных ему русским двором. Это послужило основанием для следующей записки Екатерины в адрес Коллегии иностранных дел:

«…тесная голова Ржичевского не могла понять, что если ему приказано было у двора рекомендовать к произвождениям те персоны, о которых Чарторийские просили, он мог их также рекомендовать и у примаса и прочих; лучше всего видится, дабы вперед там не думали, что мы двоякую роль играем, приказать ему поступать по наставлениям Кейзерлинга; я сверх того вижу, что Ржичевский весьма влюблен в графа Брюля, а я желаю, чтобы не по собственным страстям, но по моим приказаниям поступлено было. В силе сего, однакоже без выговора и у меря слова, наставление ему дать надлежит для переду» ^{37} .

Позже в марте 1763 года она в переписке с Кейзерлингом вновь возвращается к этому вопросу. На просьбу Кейзерлинга оставить Ржичевского в Варшаве Екатерина пишет ему:

«…так как вы желаете сохранить Ржичевского, то я вам его оставлю, но берегитесь, чтобы он не оказался в руках графа Брюля» ^{38} .

Тут уже явно высказывается недоверие к нему. Вот почему еще в ноябре 1762 года направляется в Варшаву чрезвычайным послом граф Карл Герман Кейзерлинг, лично известный императрице, а через год в помощь ему отправляют князя Николая Васильевича Репнина. Наибольшим доверием у Екатерины пользовался Кейзерлинг, и до вступления в должность первоприсутствующего в Коллегии иностранных дел Н.И. Панина она сама вела все секретные дела Польши. Другими словами, лично руководила разведкой в Польше. В письме к Кейзерлингу от 1 апреля 1763 года она пишет:

«…граф Кейзерлинг, ваши № 26,27,28 и 29 с их приложениями были переданы мне Тиром; я читала с большим удовольствием секретные депеши; я очень рада, что вы вполне разделяете мое мнение относительно Польши. Я приказала запечатать эти депеши и запретила их давать кому бы то ни было, чтобы лучше сохранить секрет, и не держала совета и не буду его держать» ^{39} .

Волю Екатерины исполняли как русские дипломаты-разведчики в Варшаве, так и специально посылаемые из Петербурга разведчики.

Агентурно-оперативную подготовку к проведению выборов русская дипломатическая разведка начала еще при жизни старого короля Августа III, когда Кейзерлинг прибыл в Варшаву.

В рескрипте № 14 от 29 января 1763 года Кейзерлингу сообщают, что его просьба о предоставлении ему значительной суммы наличных денег на восстановление агентурной сети удовлетворена и ему послано 50 000 рублей.

Примерно через месяц состоялась конференция по польским делам в Коллегии иностранных дел. В повестке дня этого совещания под пунктом 12 значилось:

«Надобно иметь в наличности довольные суммы денег и па первый случай, например, до одного миллиона рублей для раздачи в Польше к преклонению тамошних дворян и магнатов в подкрепление здешнего кандидата».

По-видимому, такое решение было принято. Ибо в протоколе совещания в пункте 3 сказано всего лишь: «Указ в Сенат о деньгах». А в переписке Екатерины за январь 1764 года мы находим нижеследующий «указ секретнейший нашему Сенату»:

«…старость и болезненное состояние нынешнего короля польского заставляют нас помышлять, чтоб по кончине его избрана была королем польским доброжелательная к империи пашей персона, чего существительные и непременные государственные наши интересы необходимо требуют. Для достижения сего надобно всемерно в готовности иметь знатную сумму денег, чего ради повелеваем Сенату заблаговременно и без малейшего разглашения собрать сумму до пятисот тысяч рублев и оную содержать всегда в готовности до дальнейшего нашего определения, и нашему Сенату учинить по сему нашему указу, а какой дан указ же нашей военной коллегии о содержании в готовности корпуса войск наших, с онаго прилагается при сем копия для надлежащего иногда к тому исполнения» ^{40} .

Ошибочно было бы полагать, что этот указ относится к исполнению решения коллегии от февраля 1763 года. По-видимому, это разные фонды, разные статьи расходов казны.

Можно считать, что за один год было израсходовано на агентурную работу по Польше больше 1 млн. рублей.

Деньги высылались в Варшаву партиями в сумме от 20 000 до 100 000 червонных рублей, которые курьеры доставляли или деньгами, или векселями. Хотя в общем финансирование оперативной работы было обеспечено, тем не менее русская разведка иногда испытывала трудности: перебои в доставке денег возникали нередко вследствие финансовых затруднений. В письме к Кейзерлингу от 14 июля 1763 года Екатерина с горечью пишет следующие строки:

«…Я говорю только сущую правду, когда я говорю вам, что моя казна пуста и что она будет оставаться такою же, пока я не приведу мои финансы в порядок, что не есть дело минуты» ^{41} .

Иногда же разведка страдала от неповоротливости государственного аппарата. Кейзерлинг часто жаловался на неаккуратность, и Екатерина живо реагировала на его жалобы. Так, мы находим такую резолюцию на реляцию Кейзерлинга от 16 июля того же 1763 года:

«…надлежит в Сенат осведомиться, кому отданы 150 000, которые я приказала гр. Кейзерлингу чрез иностранную коллегию переслать и о которых уже Кейзерлинг писал, что их еще в получении нет» ^{42} .

А чтобы не заставить ждать периферию, пока повернется бюрократическая машина, она разрешила Кейзерлингу занять в Варшаве или Данциге сумму, потребную для работы, выдав векселя на имя Н.И. Панина и генерал-квартирмейстера князя Вяземского, и заверила его, что векселя будут оплачены в Петербурге в течение шести дней.

Не всегда был виноват аппарат в медлительности. Нам, современникам табуляторов, счетных машин, может показаться странным, как можно, например, задерживать выдачу оперативных сумм из-за того, что не успели сосчитать деньги, а в ту эпоху сосчитать деньги было сложным делом. Екатерина однажды потребовала от Коллегии иностранных дел объяснения, почему они не получают деньги из Сената для оперативных нужд. На это вице-канцлер ответил, что имеющиеся в коллегии счетчики в количестве 50 человек заняты подсчетом 100 000 рублей, ассигнованных на жалованье министрам, а медлительность в приеме объясняется тем, что деньги медные и в одной тысяче рублей «медною монетою 50 мешков перечесть должно».

Однако в общем финансирование разведывательных мероприятий в Польше было вполне удовлетворительным. Поставив себе задачу ликвидировать влияние немцев в Польше, Екатерина со свойственным ей размахом приступила к реализации плана.

Начало активной работы относится к началу 1763 года. В январе приступили к организации разведывательной резидентуры в Вильно. Туда был направлен полковник Степан Пучков. Основным его помощником и агентом являлся литовский подскарбий граф Флемминг, который получил указание помогать Пучкову «действом и советом». Задача состояла в том, чтобы не допустить в Литве организации помощи саксонской партии, в Курляндии. Для работы ему выдали 800 рублей и снабдили специальной инструкцией, в которой его предупредили, что он должен шифром доносить в Петербург о настроениях польской шляхты, стараться, чтобы в Виленский трибунал были выбраны только агенты и сторонники русских. Кроме того, коллегия поручила Пучкову вести активную работу по подготовке русской партии на случай смерти короля.

Основной же резидентурой по Польше являлась варшавская под руководством Кейзерлинга и Репнина. В январе же 1763 года Екатерина поставила перед Кейзерлингом задачу организовать сеть из крупной агентуры ввиду возможной смерти короля и необходимости подготовки выборов его преемника. Первую кандидатуру для вербовки Екатерина наметила сама. Это был примас князь Любенский. С точки зрения современной разведки документ, предлагающий эту вербовку, является образцом. По ясности и четкости задания, широте проблемы и разведывательной тонкости он не оставляет желать ничего лучшего. В нем есть все: и установочное задание, и ориентировка, и цель вербовки. Вот фрагмент этого документа:

«…по происходящим ныне в Польше нашим многим делам, усматриваем мы, что весьма лучший в оных успех мог бы быть, если бы примас князь Любенский, как имеющий особливую знатность и силу в республике, находился к нам во всегдашнем доброжелательстве и преданности, почему мы чрез сие прилежно рекомендуем вам всякими пристойными способами его, примаса, к тому преклонить, обнадеживая его при том непременным нашим благоволением и что в воздаяние показуемых нам от него услуг, мы охотно по примеру его предместников будем его награждать ежегодно денежною пенсиею. Но прежде имеете вы нам донесть, можно ли об нем, примасе, в том полагать совершенную надежду? И не находится ли он уже преданным иногда другой какой державе? Да и в коликой бы сумме даваемая ему от нас nericun состоять имела?» ^{43}

Идея вербовки примаса, как первого после короля лица в республике, была выражением чрезвычайной активности русской дипломатической разведки. Ее руководители знали, что это нелегкая задача, но это их не останавливало. Кейзерлингу систематически напоминают о необходимости завершения вербовки.

Он же, изучив обстановку, установил, что ему удастся выполнить задание, но это потребует солидной суммы.

В реляции от 4 февраля 1763 года он предлагает дать примасу 8000 рублей в год пенсии. Канцлер Михаила Воронцов пробует торговаться и советует Екатерине санкционировать выдачу только 3000 рублей. Но царица верила Кейзерлингу больше, чем Воронцову, знала, что он опытный дипломат, и поэтому пишет резолюцию о том, чтобы вопрос об оплате «отдать на рассмотрение гр. Кейзерлинга. Известно, что он по-пустому не раздает».

Екатерина в нем не ошиблась. Он деньгами не бросался, но вместе с тем понимал, что разведчик не торговец, а игрок. Риск для разведчика необходим, «ибо при подкупах невозможно наверняка рассчитывать на достижение предположенной цели».

Вербовка затянулась. Примас брал деньги от русских, но продолжал саботировать сотрудничество. Когда король умер и роль Любенского возросла, Екатерина потребовала, чтобы граф во что бы то ни стало «примаса к нам сделал преданным. Есть ли менее не можно, хотя до ста тысяч рублей дать можно».

Наконец пан Любенский, польский князь и вице-король, был завербован и получил от российской разведки подарок в виде двух мехов: черной лисицы в 2500 рублей и соболя в 2000 рублей. Однако корыстолюбие его беспокоило Екатерину. Она хотя и пользовалась широко вербовками на материальной основе и не гнушалась подкупать людей, но справедливо искала возможность перевоспитать агентов, сделав и их преданными себе слугами. «Примас, подающий столь дурные примеры, будет плохим вице-королем в течение времени, пока престол будет вакантным», – писала она Кейзерлингу.

Следующая крупная вербовка, осуществленная Кейзерлингом, – это князья Масальские, отец и сын. Отец Михаил Иосиф был гетманом Литовским, а сын Игнатий – виленским епископом. Они происходили из древнего рода русских князей и считались крупнейшими после примаса вельможами.

Екатерина указала на них Кейзерлингу, поручив ему привлечь их к сотрудничеству. Последний, изучив ситуацию в Польше, предложил отца-гетмана подкупить, назначив ему пенсию в 8000 рублей в год. Петербург санкционировал вербовку. Но Кейзерлинг, столкнувшись лично с объектами вербовки, обнаружил, что не так просто будет добиться их согласия на секретное сотрудничество. Деньгами соблазнить их было нельзя. Они просто отказывались от денег. И Кейзерлинг вынужден был прибегнуть к более мощным средствам: для облегчения вербовки он попросил у Екатерины II личные письма к ним, а в качестве компенсации за услуги они запросили «уступить» им за сходную цену имение, принадлежавшее Меншикову. Нужно было добиться от Меншиковых уступки их прав Масальским. Екатерина, которая обычно шла навстречу разведывательным комбинациям Кейзерлинга, на сей раз отнеслась осторожно к ним и ответила, что хотя письма к Масальским уже написаны, но она воздержалась от отсылки их, ибо располагала вещественными доказательствами (речь шла о перлюстрированных письмах) неискренности Масальских в деле Бирона. Что касается имения Меншикова, то она отказалась от давления на него по следующим мотивам: